Клайв Льюис. Хроники Нарнии: «Покоритель Зари», или Плавание на край света

   О чём думал Юстэс, лучше всего расскажет он сам, ибо наутро, получив назад свою сухую одежду, он тотчас достал из кармана чёрный блокнотик и карандаш. Этот блокнотик всегда был при нём: он записывал туда свои отметки – ни один предмет его не занимал, но отметки он очень любил и вечно спрашивал: «Мне поставили столько-то. А тебе?» Но здесь отметок ждать не приходилось, и он решил вести дневник. Вот первая запись:

   «7 августа. Если это не сон, я более суток плыву на каком-то мерзком паруснике. Бушует буря (хорошо, что я не боюсь морской болезни). Набегают огромные волны, и это корыто много раз чуть не утонуло. Все делают вид, что ничего не замечают – наверное, хотят себя показать, а может, и правда не видят (Гарольд говорит, что простые люди закрывают глаза на реальность). Как глупо выйти в море на этом корыте, чуть побольше шлюпки! Конечно, здесь ничего нет – ни салона, ни радио, ни ванной, ни шезлонга. Вчера вечером меня таскали по всем закоулкам, и Каспиан так хвастался, словно это океанский лайнер. Я пытался ему объяснить, что такое корабль, но он ничего не понял, слишком туп. Э. и Л., конечно, меня не поддержали. Л. еще мала и не понимает опасности, а Э. подлизывается к К., как все. Его, то есть К., называют королём. Я сказал, что я – республиканец, а он спросил, что это такое! По-моему, он абсолютно ничего не знает. Поместили меня, конечно, в самой плохой каюте. Это истинный карцер. Л. дали целую комнату на палубе, вполне приличную. К. сказал, это потому, что Л. – девочка. Я пытался ему объяснить, что, как говорит Альберта, такие вещи только унижают женщин, но он не понял, слишком туп. Мог бы хоть понять, что мне нельзя оставаться в этой дыре, я заболею. Э. говорит, не надо ворчать: К. отдал свою каюту Л. и теперь живёт вместе с нами. Что с того? У нас ещё теснее. Да, чуть не забыл: тут ходит какая-то наглая мышь. Другие – как хотят, а я ей хвост оторву, если она меня тронет. Еда, конечно, хуже некуда».

   Первая стычка между Юстэсом и Рипичипом произошла раньше, чем можно было ожидать. На следующий день, перед обедом, когда все уже сели за стол (на море всегда хочется есть), Юстэс вихрем влетел в каюту, поддерживая одной рукой другую и вопя:
   – Ваша зверюга чуть меня не убила! Смотрите за ней! Я буду жаловаться! Да, вам прикажут её ликвидировать!
   Тут в дверях появился Рипичип со шпагой в руке. Усы его воинственно торчали, но он, как всегда, был предельно вежлив.
   – Прошу прощения у всех, – сказал он, – особенно у её величества. Если бы я предвидел, что побеспокою вас, то выбрал бы более удобное время…
   – А что случилось? – спросил Эдмунд.

   А случилось вот что. Рипичип, которому всегда казалось, что корабль плывёт слишком медленно, любил сидеть рядом с драконьей головой и, вглядываясь в небо на востоке, тихо напевать тонким голоском песню, которую сочинила для него дриада. Какой бы сильной ни была качка, он ни за что не держался, легко сохраняя равновесие; возможно, ему помогал длинный хвост, который свешивался по фальшборту вниз, почти до палубы. Все на корабле знали эту привычку, и морякам она нравилась, поскольку на вахте было с кем поговорить. Я не знаю, зачем Юстэс ковылял, спотыкаясь, по палубе (он так и не научился ходить по ней). Быть может, он высматривал на горизонте землю, быть может, просто околачивался возле камбуза. Как бы то ни было, он заметил свешивающийся хвост – конечно, зрелище соблазнительное – и решил, что будет очень приятно этот хвост схватить, дёрнуть вниз, крутануть Рипичипа разок-другой, убежать и вволю посмеяться. Сначала всё шло прекрасно. Мышиный рыцарь был ненамного тяжелее крупного кота. Юстэс в мгновение ока сдёрнул его за хвост и захохотал, глядя на нелепо растопыренные лапки и открытый рот. Но Рипичип, опытный боец, никогда не терял самообладания и сноровки. Нелегко вытащить из ножен шпагу, если тебя крутят в воздухе за хвост, но он это сделал. Юстэс почувствовал дважды сильную боль в руке и выпустил хвост, а мышиный рыцарь, словно мячик, отскочил от палубы – и сверкающая молния замелькала у Юстэсова живота (нарнийские мыши не соблюдают правила «выше пояса», поскольку им и до пояса не дотянуться).
   – Перестань! – завопил Юстэс. – Сейчас же убери штуку! Это опасно! Ты меня ранишь! Ну, сколько можно! Я Каспиану скажу! Тебе намордник наденут… тебя свяжут…
   – Где твоя шпага, жалкий трус? – пропищал Рипичип. – Защищайся, или я тебя просто высеку.
   – У меня нет шпаги, – сказал Юстэс. – Я – пацифист. Я против всякой борьбы.
   – Не ослышался ли я? – строго спросил Рипичип, на мгновение опуская шпагу. – Ты отказываешься от поединка?
   – Ну, чего ты от меня хочешь? – заныл Юстэс, потирая раненую руку. – Шуток не понимают!..
   – Я хочу, – сказал Рипичип, – чтобы ты – выучился – хорошим – манерам – и уважал – рыцарскую честь – мышиную честь – мышиный хвост! (там, где у нас стоит тире, он хлестал Юстэса шпагой, а клинок её, закаленный гномами, бил больно, как розга).
   Конечно, Юстэс учился в школе, где не было телесных наказаний, и такого с ним ещё не случалось. Вот почему он, хотя и не умел ходить в качку, меньше чем за минуту промчался через весь корабль и ворвался в каюту. Пылкий Рипичип бежал за ним, размахивая шпагой, и Юстэсу казалось, что она раскалена.
   В каюте, к его ужасу, дуэль приняли всерьёз, и Каспиан предложил ему свою шпагу, а Дриниан и Эдмунд заспорили о том, что делать, когда один противник настолько ниже другого. Юстэс хмуро попросил у Мыша прощения и удалился вместе с Люси к себе в каюту промыть и перевязать раны. Потом он лёг в постель, осторожности ради – на бок.

Глава третья
Одинокие острова

   – Земля! – закричал вперёдсмотрящий.
   Люси, которая разговаривала на юте с Ринсом, быстро спустилась по лестнице и поспешила на полубак. По пути к ней присоединился Эдмунд, а Каспиан, Дриниан и Рипичип были уже там. Утро выдалось холодное, небо над тёмно-синим морем, усеянным белыми клочками пены, казалось очень бледным. Впереди, по правому борту, словно зелёный холм среди моря, виднелся ближайший из Одиноких Островов – Фелимат, а позади него возвышались серые склоны Дорна.
   – Дорн! Фелимат! – воскликнула Люси, хлопая в ладоши от радости. – Ах, Эдмунд, как давно мы их не видели!
   – Никак не пойму, – сказал Каспиан, – почему они принадлежат Нарнии. Разве король Питер завоёвывал их?
   – О, нет! – отвечал Эдмунд. – Так было ещё до нас, при Белой Колдунье.
   (Сам я, кстати сказать, тоже не знаю, почему острова эти принадлежат Нарнии. Если узнаю и если это занимательно, я расскажу вам в другой книге.)
   – Будем причаливать к берегу, ваше величество? – спросил Дриниан.
   – Пожалуй, не стоит, – сказал Эдмунд. – В наше время здесь никого не было, да и сейчас нет, судя по виду. Раньше народ жил на Дорне, а кое-кто – на Авре, это третий остров, его пока не видно. А на Фелимате пасли овец.
   – Значит, обогнём его, – сказал Дриниан, – и высадимся на Дорне. Придётся грести.
   – Как жаль, что мы не побываем на Фелимате, – сказала Люси. – Мне бы хотелось побродить там. На нём так пусто… но хорошо, и трава, и клевер, и тихий солёный воздух…
   – Я тоже не прочь размять ноги, – согласился Каспиан. – Вот что, давайте высадимся на берег и отошлём лодку обратно. Пересечём остров, а корабль подберёт нас на той стороне.

   Если бы Каспиан знал, что из этого получится, он бы так не сказал; но тогда это всем понравилось.
   – Ой, идём! – воскликнула Люси.
   – Ты пойдёшь с нами? – спросил Каспиан у Юстэса, который появился на палубе с перевязанной рукой.
   – Пойду, пойду, только бы подальше от этого проклятого корыта, – сказал Юстэс.
   – Проклятого корыта? – переспросил Дриниан. – Ты о чём?
   – Во всех цивилизованных странах, – сказал Юстэс, – корабли такие большие, что и не помнишь, где ты – на суше или на море.
   – Тогда зачем плавать? – сказал король. – Дриниан, прикажи спустить шлюпку на воду.
   Король, Рипичип, Люси, Эдмунд и Юстэс сели в шлюпку и поплыли к берегу. Когда они высадились, шлюпка поплыла обратно, а они долго смотрели ей вслед, удивляясь, каким крошечным кажется корабль.
   Люси, конечно, была босая (она ведь скинула туфли тогда, в воде), но это ничего, когда идёшь по пушистому мху. Хорошо было вновь очутиться на суше, дышать землёй и травой, хотя поначалу земля покачивалась под ногами, словно палуба, так всегда бывает после долгого плавания. Здесь оказалось теплее, чем в море, и Люси особенно понравилось ступать по нагретому песку. В небе пел жаворонок.
   Они шли в глубь острова, поднимаясь на довольно крутой, хотя и невысокий холм. На вершине, конечно, они оглянулись: корабль медленно плыл к северо-западу, сверкая на солнце, словно большой жук. Перевалив через гребень холма, они его больше не видели.
   Зато они увидели остров Дорн, отделённый широким проливом, а за ним, чуть слева – остров Арву. На Дорне нетрудно было рассмотреть белый городок, который назывался Узкой Гаванью.
   – А это кто такие? – спросил вдруг Эдмунд.
   В зелёной долине, куда они спускались, сидели шесть или семь вооружённых, грубоватых с виду мужчин.
   – Не говорите им, кто мы, – предупредил Каспиан.
   – Почему, ваше величество? – спросил Рипичип, который согласился, чтобы Люси несла его на плече.
   – Я подумал, – ответил Каспиан, – что здесь давным-давно не слышали о Нарнии. Быть может, они не считают себя нашими подданными. Тогда небезопасно называться королём.
   – У нас есть шпаги, ваше величество! – воскликнул Рипичип.
   – Да, Рипичип, я знаю, – сказал Каспиан. – Но если бы я хотел снова завоевать эти три острова, я бы взял сюда отряд побольше.
   Тут они приблизились к незнакомцам, один из которых, крупный и черноволосый, крикнул:
   – Здорово, ребята!
   – Здравствуйте, – ответил Каспиан. – Есть ли ещё наместник на Одиноких Островах?
   – Есть, как не быть! – отвечал мужчина. – Губернатор Гумп. Он там, в Узкой Гавани. Выпейте-ка с нами, ребята!
   Каспиан поблагодарил и согласился, хотя ни ему, ни его спутникам не понравились сидящие под деревом люди. Но едва они подняли чарки, как черноволосый кивнул своим приятелям, и в мгновение ока путешественников схватили, обезоружили и связали по рукам и ногам – всех, кроме Рипичипа, который отчаянно барахтался и кусался.
   – Блямц, поосторожней с этой тварью! – сказал вожак. – Смотри не попорти. За неё много дадут.
   – Трус и подлец! – вскричал Рипичип. – Отдай мою шпагу и отпусти мои лапы, если посмеешь!
   – Ничего себе! – присвистнул работорговец (а это был именно работорговец). – Да он говорящий! Вот это да!.. Будь я проклят, если за него не отвалят сотни две!
   – Так вот ты кто! – сказал Каспиан. – Вор и работорговец! Есть чем гордиться!
   – Ну-ну-ну, – сказал работорговец. – Придержи-ка язык. Вы по-хорошему – и мы по-хорошему, ясно? Такая у меня работа. Зарабатываю, как умею, а ты не суйся не в своё дело.
   – Куда вы нас поведёте? – с трудом выговорила Люси.
   – В Узкую Гавань, – ответил работорговец. – Завтра там как раз базарный день.
   – Есть там английский консул? – спросил Юстэс.
   – Это чего? – удивился мужчина.
   Юстэс долго пытался объяснить и уже устал, когда работорговец прервал его:
   – Ладно, хватит болтать! Говорящая мышь – хорошая штука, но этот кого угодно уморит… Пошли, ребята.
   Четверых пленных накрепко, но не больно привязали к длинной верёвке и повели к берегу. Рипичипа несли на руках. Он перестал кусаться, когда ему пригрозили надеть намордник, но бранился вовсю, и Люси только диву давалась, как работорговец переносит такие оскорбления. Но он не прерывал Рипичипа и, когда Мыш замолкал, чтобы перевести дыхание, говорил: «Давай, чеши!», или: «Ух, красота!», или: «Гнус, ты только послушай, прямо как будто все понимает!», или: «Кто ж это его научил?» Такие слова приводили рыцаря в ярость, и он в конце концов задохнулся от возмущения и замолк.
   Выйдя к берегу, напротив острова Дорн, путники увидели деревушку, длинную лодку у воды, а чуть подальше – старый и грязный корабль.
   – Так вот, ребятки, – сказал работорговец. – Поменьше шума, а то пожалеете. На борт, шагом марш!
   Однако в эту минуту из какого-то домика (должно быть – таверны) вышел приятный с виду человек и сказал:
   – Что ж это, Мопс? Опять торгуешь?
   Работорговец, которого и звали Мопсом, низко поклонился и подобострастно ответил:
   – Да, ваша светлость.
   – Сколько ты хочешь за этого мальчика? – спросил человек, указывая на Каспиана.
   – Ах, – вздохнул Мопс, – уж вы, ваша светлость, всегда высмотрите самое лучшее. Вас на мякине не проведёшь. Как раз этот мальчишка мне самому понравился. Полюбил его, знаете… Сердце у меня мягкое, прямо хоть всё бросай! Однако для такого покупателя…

   – Назови свою цену, плут, – перебил его человек. – Я не хочу слушать про твоё грязное дело.
   – Три сотенки, ваша светлость, три сотенки, да и то только для вас…
   – Сто пятьдесят.
   – Ой, пожалуйста! – взмолилась Люси. – Пожалуйста, не разделяйте нас. Если бы вы только знали…
   Но она тут же умолкла, увидев, что Каспиан даже сейчас не хочет открыть, кто он.
   – Сто пятьдесят, – повторил человек. – Понимаешь, девочка, как ни жаль, я не могу купить вас всех. Отвяжи мальчика, Мопс. И смотри, не обижай других!
   – Ну что вы, ваша светлость! – воскликнул Мопс. – Кто-кто, а я свой товар не обижаю. Они мне прямо как детки, честное слово!..
   – Вполне возможно, – сурово сказал вельможа.
   Наступила ужасная минута. Каспиана отвязали, новый хозяин сказал ему: «Иди за мной!», Люси ударилась в слёзы, Эдмунд побледнел. Но Каспиан обернулся к ним и сказал: «Веселей, друзья! Всё будет хорошо. До встречи!»
   – Барышня, – сказал Мопс, – не ревите, а то завтра за вас мало дадут. Чего плакать-то, а? Нечего.
   Их перевезли в лодке на корабль и посадили в тёмный и грязный трюм, где уже сидели другие невольники. Мопс, как нетрудно понять, был пиратом, плавал между островами и хватал всех, кого только удавалось. Дети не встретили здесь ни одного знакомого: почти все невольники были с Гальмы или из Теревинфии. Сидя на соломе, они гадали, что с Каспианом, а Юстэс ругал их, словно виноваты все, кроме него.
   А с Каспианом было вот что. Он прошёл со своим хозяином по узкому проулку на лужайку за деревней. Здесь вельможа обернулся и посмотрел на него.
   – Не бойся меня, мальчик, – сказал он. – Я тебя не обижу. Я купил тебя потому, что ты похож на одного человека.
   – На кого же, милорд?
   – На моего властелина, короля Нарнии.
   И тогда Каспиан решил рискнуть.
   – Милорд, – сказал он, – я ваш властелин, Каспиан, король Нарнии.
   – Однако, ты смел! – сказал мужчина. – Чем ты это докажешь?
   – Во-первых, вы сами меня узнали, – ответил Каспиан. – Во-вторых, я скажу вам, кто вы. Вы – один из семи лордов, которых мой дядя Мираз сослал за море и которых я ищу. Их звали Аргоз, Берн, Октезиан, Рестимар, Мавроморн… и… нет, не помню. А в-третьих, если вы дадите мне шпагу, я докажу на деле, что я Каспиан, король Нарнии, правитель Кэр-Параваля, властелин Одиноких Островов.
   – О, боже! – воскликнул вельможа. – Это голос его отца! Мой повелитель! Ваше величество! – И он опустился(!) на одно колено, чтобы поцеловать руку своему королю.
   – Деньги, которые вы потратили, милорд, – сказал Каспиан, – вернут вам из моей казны.
   – Я их ещё не отдал, – сказал лорд Берн, ибо это был именно он. – И не отдам, смею надеяться. Сколько раз я уговаривал губернатора покончить с отвратительной торговлей людьми!
   – Милорд, – сказал Каспиан, – нам надо потолковать о том, что творится здесь, на Островах. Но не расскажете ли вы для начала свою собственную историю?
   – Она проста, ваше величество, – сказал Берн. – Доплыв досюда с другими вельможами, я полюбил здешнюю девушку и понял, что дальше мне плыть не надо. Вернуться в Нарнию, где правил ваш дядя, я не мог. Я женился и с тех пор живу здесь.
   – А что за человек этот губернатор? Считает ли он себя нашим подданным?
   – На словах считает. Он вечно поминает короля и к месту и не к месту. Но вряд ли обрадуется, когда увидит вас здесь. Если вы, ваше величество, предстанете перед ним беззащитным и безоружным, он сделает вид, что не верит вам. Ваша жизнь может оказаться в опасности. Много ли с вами людей?
   – Мой корабль, – сказал Каспиан, – сейчас огибает остров, и на нём тридцать вооружённых воинов. Не напасть ли нам на Мопса и не освободить ли моих друзей?

   – Я бы не советовал, – ответил Берн. – Если начнётся сражение, из Узкой Гавани на помощь Мопсу придут два или три корабля. Мне кажется, ваше величество, губернатора надо припугнуть намёком на большое войско и самим именем короля. Тогда до битвы дело не дойдёт. Гумп – изрядный трус, его напугать легко.
   Поговорив ещё немного, Каспиан и Берн спустились к берегу чуть западнее деревушки. Там Каспиан достал свой рог и затрубил. (Это не был большой волшебный Рог королевы Сьюзен – его Каспиан оставил лорду-регенту Траму.) Дриниан, стоявший на вахте, ждал сигнала, тотчас узнал звук, и корабль подошёл к берегу. От него отчалила шлюпка. Через несколько минут Каспиан и лорд Берн были на борту и объяснили Дриниану положение дел. Дриниан тоже предложил напасть на корабль с невольниками, но лорд Берн, как и прежде, ему возразил.
   – Плывите прямо, капитан, – сказал он. – На Авре мои владения. Только поднимите королевский флаг, подвесьте к бортам все щиты и велите, кому только можно, выйти на палубу. И вот ещё что: подайте с левого борта несколько сигналов.
   – Кому? – удивлённо спросил Дриниан.
   – Как кому? Остальным кораблям, конечно! Их нет, но Гумп должен подумать, что они есть.
   – Понятно, – сказал Дриниан, потирая руки. – Что же нам передать? «Приказываю обогнуть южную оконечность Авры и бросить якорь у…
   – …земель Берна», – закончил вельможа. – Превосходно! Будь у вас настоящий флот, его бы всё равно не увидели из Узкой Гавани.

   Хотя Каспиан то и дело с грустью вспоминал о своих друзьях, томящихся в трюме, остаток дня прошёл для него приятно. Вечером (они всё время шли на веслах) корабль обогнул с северо-востока остров Дорн, прошёл вдоль восточного берега Авры и вошёл в красивый залив у южного берега, где к самой воде спускались плодородные земли лорда Берна. На них трудились крестьяне, все – свободные; в поместье царили веселье и мир. Корабль бросил якорь, и наших героев с превеликими почестями приняли в невысоком доме с колоннами, выходящем окнами на залив. Хозяин, его величавая жена и весёлые дочери развлекали гостей, а с наступлением темноты лорд Берн послал на соседний остров своего человека и дал ему поручение, но никому об этом не сказал.

Глава четвёртая
Что делал на острове Каспиан

   На следующее утро лорд Берн разбудил гостей пораньше и после завтрака попросил Каспиана, чтобы тот приказал своим людям вооружиться. «А главное, – добавил он, – пусть всё блестит и сверкает так, словно нам предстоит сражение в великой битве великих королей и весь мир глядит на нас». Так и сделали; и вскоре Каспиан со своими людьми отправился на трёх больших лодках к Узкой Гавани. На корме, где сидел сам король, развевалось знамя, и трубач его был с ним рядом.
   Когда они подошли к гавани, Каспиан увидел на пристани толпу народа, встречавшую их. «Вот зачем я посылал ночью гонца, – сказал Берн. – Все, кто собрался здесь, – честные люди и друзья мне». И едва Каспиан сошёл на берег, как раздалось многоголосое «ура!» и крики «Нарния! Нарния!», «Да здравствует король!» В ту же минуту (и об этом позаботился гонец) по всему городу зазвонили колокола. Каспиан приказал вынести вперёд королевское знамя и трубить в горн. Все мужчины обнажили мечи и торжественно двинулись по улицам, да так, что стёкла задрожали, а доспехи (утро было солнечное) сверкали так, что на них трудно было глядеть.
   Сначала отряд приветствовали только те, кого предупредил посланец Берна, – другие просто не знали, что происходит. Но вскоре к ним присоединились городские мальчишки, которые очень любят шествия и очень редко их видят. Потом на улицы высыпали мальчишки постарше, которые тоже любят шествия и прекрасно понимают, что шум и беспорядок – прекрасный повод не идти в школу. Старушки тоже повысовывали носы из дверей и окон – шутка ли, сам король, это тебе не губернатор! И молодые женщины не отстали, ибо Каспиан, Дриниан, да и все остальные были хороши собой. А потом подошли мужчины, чтобы взглянуть, на кого же смотрят женщины. Словом, когда Каспиан с отрядом подходил к воротам замка, почти весь город, громко крича, шёл за ними – и губернатор, сидевший над грудой отчётов, циркуляров и указов, услышал эти крики.
   Трубач Каспиана протрубил в рог и крикнул: «Отворите ворота королю Нарнии, который прибыл с визитом к своему любимому и верному слуге!» В те времена на островах всё делали неторопливо. В воротах отворилась небольшая дверца, из неё вышел взъерошенный и заспанный стражник в грязной старой шляпе вместо шлема и с заржавленной пикой в руке. Он заморгал, глядя на сверкающие мечи, и прошамкал:
   – Жакрыто, жакрыто! Приём ш девяти до дешати каждую вторую шуботу!
   – Шляпу долой перед королём! – прогремел лорд Берн и хлопнул стражника по плечу рукой в боевой рукавице так, что шляпа слетела сама.
   – А? Што шлучилось? – начал было стражник, но никто не обратил на него внимания. Двое солдат Каспиана вбежали в дверцу и, повозившись с засовами и задвижками, которые очень заржавели, настежь распахнули ворота. Войдя в них с отрядом, Каспиан оказался во внутреннем дворике. Несколько стражников слонялись тут без дела, а другие, дожёвывая что-то на бегу, выскакивали в беспорядке кто откуда. Оружие их и доспехи тоже заржавели, однако сами они всё же могли бы сражаться, если бы кто-нибудь приказал или они бы знали, в чём дело. Но Каспиан не дал им опомниться.
   – Кто ваш начальник? – громко и строго спросил он.
   – Вроде бы я, – ответил томный, щеголеватый, довольно молодой человек без доспехов.
   – Мы, король Нарнии, – сказал король, – хотим, чтобы наше посещение вселяло не страх, а радость. Лишь потому мы ничего не говорим тебе об оружии и доспехах твоих солдат. Мы прощаем тебя. Вели своим солдатам открыть бочонок вина и выпить за наше здоровье, но помни, что поутру мы увидим здесь, в замке, настоящих воинов, а не оборванных бродяг. Позаботься об этом, иначе мы разгневаемся.
   Начальник разинул рот от удивления, но Берн тут же крикнул:
   – Да здравствует король! – И солдаты, сообразившие только, что им дадут вина, громко подхватили этот клич. Потом Каспиан приказал своим людям оставаться во дворе, а сам с Берном, Дринианом и четырьмя солдатами вошёл в зал.
   За столом, в дальнем конце зала, окружённый секретарями, сидел губернатор Гумп. Вид у него был сердитый, волосы – некогда рыжие – почти совсем поседели. Он поглядел на вошедших и тут же снова уткнулся в бумаги, машинально проговорив:
   – С девяти до десяти каждую вторую субботу.
   Каспиан кивнул Берну и отошёл в сторону. Берн и Дриниан подошли к столу, подхватили его с двух сторон, подняли и отшвырнули в угол. Стол опрокинулся, и настоящий водопад бумаг, писем, папок, чернильниц, ручек и печатей обрушился с него на пол. Потом – не грубо, но крепко, словно железными клещами, – они схватили самого Гумпа и поставили его футах в четырёх от кресла, а в кресло тут же сел Каспиан, положив себе на колени обнажённую шпагу.
   – Милорд, – сказал он, пристально глядя на Гумпа. – Вы встретили нас не совсем так, как мы ожидали. Мы – король Нарнии.

   – Мне об этом не писали, – сказал губернатор. – В протоколах тоже ничего нет. Никто ничего не говорил. Что ж это такое? Готов рассмотреть любые…
   – Мы решили проверить, как вы, милорд, справляетесь со своими обязанностями, – продолжал Каспиан. – Особенно нас беспокоят две вещи. Во-первых, сто пятьдесят лет мы не получаем от вас дани…
   – Этот вопрос мы поставим в Совете в следующем месяце, – сказал Гумп. – Если предложение будет принято, мы создадим специальную комиссию, которая подготовит доклад о финансовом положении к первому заседанию будущего года…
   – В нашем законе, – перебил Каспиан, – написано ясно: если дани не платят, весь накопившийся долг обязан выплатить сам губернатор.
   Гумп явно оживился.
   – Об этом не может быть и речи! – воскликнул он. – Это экономически невозможно… э-э-э… Ваше величество, по-видимому, изволит шутить.
   Говоря так, он думал и гадал, как бы избавиться от непрошеных гостей. Знай он, что у Каспиана всего-навсего одна корабельная команда, он бы, конечно, наобещал чего-нибудь, надеясь ночью окружить гостей и расправиться с ними. Но он своими глазами видел, как корабль, идущий по проливу, подавал сигналы кому-то ещё. Он не знал, что корабль этот – королевский: был штиль, и королевский флаг с золотым львом не развевался по ветру. Словом, он вообразил, что Каспиан привел целый флот. Ему и в голову не приходило, что можно войти в Узкую Гавань с тремя десятками солдат – сам бы он в жизни такого не сделал.
   – И второе, – продолжал Каспиан. – Я хочу знать, почему, вопреки древним обычаям и законам наших владений, вы допускаете позорную торговлю рабами.
   – Как же иначе?! – сказал губернатор. – Это важнейшая отрасль экономики! Наше нынешнее процветание целиком зависит от неё.
   – Зачем вам рабы?
   – Для экспорта, ваше величество. Мы продаём их главным образом в Тархистан, но есть и другие рынки сбыта. Одинокие Острова – крупнейший центр этого промысла.
   – Другими словами, – сказал Каспиан, – вам самим она не нужна. Тогда объясните мне, какую выгоду получаете вы от этой торговли, если все деньги загребают такие, как Мопс?
   – Вы молоды, ваше величество, – сказал Гумп, пытаясь изобразить нежную отеческую улыбку, – и вам ещё не понять всей сложности наших экономических проблем. Но у меня есть статистика, графики…
   – Молод я или не молод, – сказал Каспиан, – я, в отличие от вас, знаю работорговлю изнутри. Я не вижу, чтобы она давала Островам мясо или хлеб, пиво или вино, лес или бумагу, книги или коней, лютни или мечи, вообще что-нибудь ценное. Но если бы и давала, её необходимо запретить.
   – Нельзя повернуть историю вспять, – сказал губернатор. – Вы понимаете, что такое прогресс?
   – Мы в Нарнии называем это иначе – подлостью, – сказал Каспиан. – Словом, работорговлю я приказываю запретить.
   – Я не могу взять на себя такую ответственность, – сказал Гумп.
   – Ну, что же, – сказал Каспиан, – другой возьмёт. Лорд Берн, подойдите сюда. – И не успел губернатор понять, что происходит, как Берн опустился на одно колено и, вложив свои руки в руки короля, поклялся править Одинокими Островами в согласии с древним законом, обычаем и правом Нарнии. «Хватит с нас губернаторов», – сказал король, и Берн, правитель Островов, стал герцогом.
   – Что же до вас, – обратился король к Гумпу, – я прощаю вам долг, если вы и ваши люди сегодня же покинете замок, в котором отныне поселится герцог.
   – Нет, вы посудите сами, – вмешался один из секретарей, – чем разыгрывать тут красивые сцены, не поговорить ли по-деловому? Вопрос в том…
   – Вопрос в том, – перебил его герцог, – что вы предпочитаете: убраться из замка со всем своим сбродом или ждать, пока мы вас прогоним?
   Когда, наконец, всё было улажено, Каспиан приказал подать коней и вместе с Берном, Дринианом и несколькими солдатами поехал в город на невольничий рынок. Это был длинный приземистый сарай возле самой пристани, и происходило там то же самое, что на аукционе, – на помосте стоял Мопс и хрипло кричал:
   – Господа! Следующий номер – двадцать три! Крестьянин из Теревинфии. Может работать в поле, а также на рудниках и на галерах. Всего двадцать пять лет! Ни одного больного зуба! Силён, как лошадь! Блямц, сними с него рубашку, пусть сами посмотрят. Какие мускулы, а? Железо! А грудь-то, грудь! Начинаем торг. Десять полумесяцев от покупателя в левом углу. Вы, наверное, шутите! Пятнадцать? Восемнадцать полумесяцев за двадцать третий номер. Кто больше? Двадцать! Благодарю вас. Двадцать полумесяцев…
   Тут Мопс замолчал и широко раскрыл рот, увидев, что на помост поднимаются солдаты в кольчугах.
   – На колени перед королём! – воскликнул герцог.
   За стеной, звеня подковами, ржали кони. Многие уже слышали о событиях в замке, и почти все повиновались приказу, а тех, кто не послушался, подтолкнули соседи. Кто-то даже крикнул: «Да здравствует король!»