Страница:
Он обнулил шкалы на одной из боковых панелей и, используя гироскопы, развернул корабль так, чтобы Солнце оказалось в центре этой панели. Ригель, к счастью, был виден на этой же панели, так что Ла Рок наложил на нее проекцию транспортира и снова стал поворачивать корабль, пока звезда не оказалась на нужном – по его расчетам – радиусе. Включив панель на максимальную мощность, он настроил положение звезд с точностью до двух десятых, убрал фиксаторы гироскопа и включил поля второго порядка, прежде чем трение в опоре гироскопов собьет настройку направления.
Расчеты говорили, что к месту назначения ему лететь восемь часов тридцать минут. Опыт мог бы сказать ему, что его шансы оказаться в пределах расстояния обнаружения цели были примерно один на сто тысяч – но он все это время боялся, что столкнется со своей целью. И неудивительно. Прокладывая курс по расчету, вслепую, навигатор-новичок ставит точку и говорит: «Мы здесь». Навигатор чуть поопытней рисует маленький кружок и говорит то же самое. А старый, опытный навигатор кладет, на карту ладонь и говорит: «Мы должны быть где-то здесь». Ла Рок прокладывал курс абсолютно вслепую.
Он убрал поля на пять секунд раньше и с надеждой взглянул на переднюю панель. Там, в полумиллиарде миль от него, должен был гореть багровый уголек. И его там не было.
На секунду он совершенно растерялся, но, будучи человеком разумным, – лишь на секунду. Ясно, что он допустил ошибку – но не обязательно значительную. Он уже получил спектроболо-метрическую кривую этой звезды и ввел в детекторы соответствующие данные. Ошибки быть не должно; эти приборы не найдут другой звезды с такой же энергетической кривой в доступных им нескольких биллионах миль. В галактике, конечно, немало таких умирающих звезд, но и в «тесной» звездной системе все же очень много пустого пространства.
Ла Рок «сел» – пристегнулся к креслу, поскольку был в невесомости, – и снова стал думать. Ему придется прочесывать космос вокруг, останавливаясь хотя бы каждые десять биллионов миль, то есть раз в две минуты, секунд на десять, чтобы приборы успевали просканировать небесную сферу. Нужно было прикинуть, сколько он успеет прочесать таким образом в разумное время, и потом придерживаться этой тактики. Если вести поиск наугад, с тем же успехом можно открыть порты.
Результаты новых расчетов ему не понравились. В очень небольшой участок карты можно было запихать огромнейшее количество кубиков со стороной в пять миллиардов миль. В конце концов, он решил действовать иначе и дал себе на поиски сто часов. За раз он решил перескакивать примерно на 140 биллионов миль. Теперь он с тоской осознавал, что ошибка в его расчетах вслепую могла превышать это расстояние в несколько раз.
Выдержки у него все же хватало. Он уже начал понимать, что шансы у него невелики – не только избегнуть преследователей, но и шансы выжить; он уже давно понял, какую ошибку совершил, взявшись за дело, о котором почти ничего не знал. Но, приняв решение, он без колебаний занялся его реализацией и стал прочесывать пространство.
Он был терпелив и уравновешен в течение первого часа. Терпения более-менее хватило и на второй час. К концу третьего он начал путаться в нормальной последовательности действий – включился, пролетел, выглянул. Когда циферблаты часов и радиометра уже расплывались перед глазами и все больше хотелось что-нибудь разнести, он сказал себе, что день кончился, и поспал два или три часа. После второго захода он и заснуть не смог.
Ему все-таки незаслуженно повезло. Один из радиометров сработал через какие-то восемнадцать часов поисков вслепую. Почти истерическое состояние Ла Рока мгновенно прошло, сменившись приливом настоящего облегчения; руки снова перестали дрожать, и он развернул корабль так, чтобы излучение регистрировалось приборами носовой панели. Он посмотрел на значение показаний, включил поля второго порядка на пять секунд и снова глянул на показания приборов. Он знал обратное квадратичное соотношение. Немного подумав, переместился вперед еще секунд на одиннадцать и убрал поля примерно в двадцати-тридцати миллионах миль от источника излучения.
Теперь последний, к сожалению, был виден невооруженным глазом. Если бы не это, у Ла Рока было бы еще несколько счастливых минут. Теперь же он посмотрел на переднюю панель и в течение девяноста секунд пространно высказывался на таком языке, который неплохо было бы зафиксировать для моряков грядущих поколений. Его можно было понять. На картах звезда была указана как одиночная, и поэтому-то Ла Рок ее выбрал. Но на панели были слабо видны две дымчатые красные звезды, находящиеся почти вплотную друг к другу – тесная двойная система.
Конечно, обычно это никого бы не тронуло. Астрографический корабль, описывавший этот район, прошел, наверное, в пятидесяти миллиардах миль отсюда и отметил существование этой системы, когда ее засекли радиометры. Размеры? Масса? Спутники, если есть? Планеты? Да кому это важно!
Вот Ла Року это было важно.
Звезды были красными карликами, маленькими и с высокой плотностью. Если бы кто-нибудь пронаблюдал за ними достаточно долго, они были бы отмечены как неустойчивые переменные, поскольку температура их поверхности была настолько низка, что в атмосферах нерегулярно образовывались и рассеивались «перистые» облака твердых частиц углерода. Более крупная звезда была около ста тысяч миль в диаметре, другая – чуть меньше нее. Их центры находились примерно в полумиллионе миль друг от друга, с периодом обращения в восемь часов. Несмотря на относительно высокую плотность, на обеих были заметны приливные выступы.
Астроному, которому нужны данные о внутренней структуре красных карликов, эти сведения были бы безумно интересны, Ла Рок же ничего о них не знал, и поначалу ему было наплевать. Он пытался придумать, как бы выйти на стабильную орбиту достаточно близко к этой системе, чтобы не замерзнуть, пока энергия корабля будет отключена. Изначально планируемая почти круглая орбита не годилась: она должна была бы проходить меньше, чем в миллионе миль от звезды такого типа, а двойной источник тепла еще ухудшил бы положение.
Ла Рок подумал было о возвращении к одной из тех систем, которые в таблицах были отмечены как одинарные, но мучительный поиск и страшное разочарование, постигшее его в первый раз, заставляли медлить. И пока он медлил, память пришла к нему на выручку.
В его жизни был эпизод – на Гекторе, одном из астероидов-«троянцев». Обстоятельства вынудили его пробыть там некоторое время, и дружелюбный тюремщик объяснил ему однажды, где находится Гектор и почему он там остается. Это была точка либрации – точка стабильности, – находившаяся в углу равностороннего треугольника, чьими другими вершинами были Солнце и Юпитер. Хотя астероид и мог удаляться (и делал это) от самой точки на миллионы миль, силы гравитации всякий раз приносили его обратно.
Ла Рок посмотрел на двойную звезду. Выдержит ли его корабль температуру в точках либрации? А главное – выдержит ли ее он сам?
Должен. Приборы дали ему кривую распределения энергии для этих солнц, одна из таблиц в приложениях позволяла подсчитать по этим кривым температуру поверхности. Он мог вычислить расстояние между центрами звезд, пользуясь шкалой на панели и расстоянием до них, которое он примерно представлял. Полмиллиона миль от поверхности звезд, чей радиус составлял пятьдесят тысяч миль, а излучаемая температура достигала тысячи градусов; температура абсолютно черного тела, по его расчетам, должна была составить 30 градусов по Цельсию. Присутствие двух звезд заметно повышало эту температуру, но у его корабля хорошая изоляция и очень гладкая поверхность. В конце концов, он достигнет температуры значительно большей, чем у идеального черного тела, но для этого нужно много времени.
Похоже, «троянская» позиция для него сейчас – лучший вариант. Вычислить ее достаточно легко, центры звезд надо развести на шестьдесят градусов, и он окажется на необходимом расстоянии. Нужную плоскость он найдет, двигаясь, пока два солнца не окажутся на одной прямой. Это не займет много времени; меняя расстояние между собой и системой, он за несколько минут мог бы увидеть половину периода их обращения.
Определение плоскости орбиты солнц заняло меньше часа. В течение пяти с половиной часов ускорения первого порядка при одном же он сбросил разницу в скорости между Солнцем и этой системой, составлявшую 150 миль в секунду – к счастью, относительная скорость была указана в таблицах, иначе Ла Року такое бы в жизни в голову не пришло. Он отнюдь не был против такого поворота дел: приятно впервые почти за месяц обрести хоть какой-то вес. Потерянное время его слегка беспокоило, он уже сожалел, что потратил его так много, чтобы удалиться от Солнца как можно дальше.
Он выключил передачу первого порядка, как только часы сообщили ему, что скорости сравнялись, развернулся к двойному солнцу и переместился в «троянскую» точку. Поскольку речь шла о движущихся телах, он опять промахнулся, не учтя короткий период системы и то, что стартовал он с расстояния в несколько световых часов от системы.
В конце концов, он туда попал. Неожиданно ему пришло в голову, что придется еще раз воспользоваться энергией первого порядка, чтобы придать кораблю нужную орбитальную скорость, но даже он мог вычислить нужную величину и направление своего нового вектора. Единственное сделанное им допущение сводилось к тому, что массы звезд примерно равны, и это было почти верно. Ла Рока это не слишком беспокоило: он понимал, что на «троянской» орбите гравитация планеты работает против таких небольших расхождений. Он был совершенно прав.
Он отключил всю энергию, кроме токов реле детектора, излучение от которого было минимальным. К последнему он подключил сигнализацию и настроил его на волны низкой частоты, испускаемые кораблем, двигающимся на скоростях второго порядка. Затем, почувствовав внезапно все навалившиеся последствия этих дней, он подплыл к «койке», закрепился и мгновенно заснул.
Трудно сказать, сколько он спал; он был вымотан умственно и душевно, а в условиях невесомости человеческое тело может впасть в состояние почти коматозное, если дать ему такую возможность. Вряд ли прошло много часов, но сигнализация звенела несколько минут, прежде чем звук проник в сознание Ла Рока, и после этого он не сразу смог пошевелиться.
Придя, наконец, в себя, он отцепился от «койки» и махнул одним толчком через всю кабину к панели управления, где с проклятиями выключил сигнализацию. Он забыл, что она тоже испускает излучение, и не был уверен, что корпус корабля поглотит все волны. Стрелки на детекторах бешено мотались между концами шкалы. Он понял, что мимо прошел корабль в режиме второго порядка, но больше не мог выжать из показаний ничего. Нужно было быть специалистом, чтобы оценить скорость, тип и расстояние до корабля, создававшего это возмущение.
Через несколько минут стрелки успокоились. Ла Рок оставался у панели, подозревая, что корабль никуда не делся. Он был прав. Через полчаса детекторы снова активировались, на сей раз на несколько часов – иногда это было еле заметное подрагивание стрелок, иногда их с такой силой било об ограничители, что щелчки были слышны. Ла Рок ничего не мог понять по этим признакам, кроме того, что расстояние до корабля постоянно меняется.
Фарватер корабля, летящего в режиме второго порядка, состоит из низкочастотных электромагнитных волн, и фронт такой волны представляет собой конус, в вершине которого находится корабль. Конус распространяется радиально со скоростью света, а его вершина двигается с кораблем – для боевого корабля это может быть скорость, в миллион раз большая скорости света.
Если корабль не движется по прямой, а каждые несколько минут или секунд отключает поля и меняет направление, форма этой волны становится довольно сложной. Стандартный маршрут при поиске – это спиральное движение по поверхности воображаемого тора, и через несколько часов следы такого полета будут нераспутываемы даже для опытного математика, не говоря уж о любителе, сидящем в неподвижном наблюдательном пункте. Пространство на биллионы миль вокруг двойной звезды дрожало от пересекающихся волновых фронтов. Все стрелки в детекторах Ла Рока дрожали в унисон, и эта дрожь заставляла капельки пота проступать на лбу беглеца. Его корабль, как он понял, испускал такие же волны – как же он в этом случае неправильно действовал! Да если такому фарватеру дать неделю или хотя бы три-четыре дня, чтобы рассеяться со скоростью света, он мог бы больше не беспокоиться о том, что его по ним выследят.
Он гадал, что же будут делать ищущие. Они наверняка проследили за ним до этой системы, как он и ожидал. Они могли теперь попытаться отыскать бездействующий корабль, но Ла Рок сомневался, что это реально, разве что существуют какие-то методы обнаружения, неизвестные большинству людей.
Он также гадал, есть ли в системе какие-нибудь планеты, которые еще больше затруднят задачу преследователей. Сам он никаких планет не видел, на картах ничего такого указано не было, но ведь планеты должны быть почти не видны в тусклом свете двойной звезды, да и перестал Ла Рок доверять картам. Если планеты тут есть, это просто замечательно: их будут обыскивать милю за милей.
Но главный вопрос заключался не в этом: насколько терпеливы окажутся преследователи? В принципе, они могут ждать дольше, чем он, поскольку запасы пищи у них больше, но ведь, насколько им известно, он вполне мог уже погибнуть или укрыться на организованной нелегальной базе – и то, и другое было вполне вероятно. Если он достаточно долго не будет выдавать себя излучением, они могут счесть, что искать дальше бесполезно. Он мог сделать это; темнота не особенно беспокоила его, а в корабле было достаточно тепло. Даже, пожалуй, жарковато. Явно он где-то напутал в расчетах.
Наконец, детекторы успокоились, и Ла Рок стал ждать. Он был весь взмокший, теперь уже не столько от страха, сколько от обычной жары. В корабле стало более чем неуютно. Он снял часть одежды и ненадолго почувствовал себя лучше.
Время ползло – с точки зрения Ла Рока, все медленнее и медленнее. Делать ему было нечего, кроме как чувствовать все усиливающийся дискомфорт. Он поминал последними словами строителей корабля, сделавших изоляцию кое-как, и тех, кто составлял таблицы, по которым он прикидывал вероятную температуру на этом расстоянии от солнц. Ему не приходило в голову помянуть собственные расчеты.
В какой-то момент он был уже готов вылезать, решив, что преследовавший его корабль ушел, но шевеление одного из детекторов заставило его передумать. Он ждал, мучаясь от жары – а та все усиливалась.
Было уже 150 градусов по Фаренгейту, когда он наконец сдался. В нормальных условиях он протянул бы дольше – любой протянул бы, – но кондиционеры были отключены вместе со всей остальной аппаратурой, и воздух в корабле стал очень спертым. Учитывая это, он держался неплохо, но, наконец, его силы истощились. Он еле добрался-до приборной доски и открыл панели.
Выругаться он не смог. Он только уставился в ужасе на панель, понимая, насколько не по адресу он до сих пор обращал свое возмущение. С изоляцией корабля все было в порядке – скорее, чудо, что ее хватило так надолго. Одно из солнц – он понятия не имел какое – заполнило своим багровым огнем переднюю, верхнюю и портовую панели; корабль, похоже, был в тридцати или сорока тысячах миль от его поверхности. Он метнулся к переключателю двигателей второго порядка, но тут же затормозил. Это только понесет его вперед, в преисподнюю, открывшуюся на передней панели. Корабль надо развернуть.
Он схватился за гироскопы, не заботясь уже ни о каком излучении. Ручки управления нагрелись; в его ноздри проник запах горящего масла, когда гироскопы начали вращаться. Корабль резко вздрогнул и стал медленно поворачиваться; один из гироскопов в этот момент отказал. Ла Рок напряженно ждал, пока корабль сделает поворот, держа руку над доской, но ни разу свет на передней панели не сменился приветливой тьмой космоса. Корабль поворачивался вокруг своей продольной оси.
Другие гироскопы работали, и он попытался развернуть корабль с их помощью. Ось вращения удалось повернуть примерно градусов на тридцать, а скорость его увеличилась в десять раз, но тут еще одно колесо, вращавшееся на полной скорости, неожиданно отказало. Центробежная сила отшвырнула Ла Рока от доски и ударила о стену; он вскрикнул, когда его кожи коснулся раскаленный металл, и изо всех сил оттолкнулся. Его тело пролетело через всю комнату, достигнув другой стороны почти в тот | же момент, когда вращение корабля сместило туда, где он недавно столкнулся со стеной.
Пятнышки углеродных облаков на передней панели выписывали круги, радиус которых все увеличивался. Теперь в течение каждого оборота был небольшой период, когда нос корабля смотрел в открытый космос; Ла Рок пытался добраться до панели управления, чтобы воспользоваться одним из таких моментов.
Он сумел бы это сделать, несмотря на все полученные ожоги, но перегруженная изоляция и так сделала все, что могла. Она отказала, и отказала как раз там, где к корпусу прилегали цистерны с водой. Сами цистерны почти не оказали сопротивления внезапно образовавшемуся в них давлению. Ла Рок так и не узнал, что кипящая вода закоротила панель управления, потому что струя перегретого пара накрыла его самого прежде, чем он дотянулся…
Человек на крейсере поднял голову от чертежей.
– Вот и все, я думаю, – сказал он. – На некоторое время он включил ток – пытался, наверное, развернуться и использовал гироскопы; затем была вспышка СВЧ, и все кончилось. Его двигатель второго порядка наверняка полетел, а на двигателе первого порядка ему пришлось бы включить шестьдесят «же», чтобы выбраться. Интересно, что он делал так близко к солнцам?
– Прятался, наверное, – предположил второй пилот. – Он, должно быть, полагал, что солнца замаскируют основную часть его излучения. Не понимаю только, как он надеялся протянуть там хоть какое-то время?
– Я знаю, что я бы сделал на его месте, – ответил первый. – Я бы поместил свой корабль в точку либрации и переждал бы. Он там мог проторчать сколько угодно – не понимаю, почему он этого не сделал.
– Похоже, он это и сделал, – вмешался до сих пор молчавший навигатор. – Уж если ты поступил бы так, то такой парень, как этот, вряд ли смог бы придумать что-нибудь получше. Ты хоть когда-нибудь видел планету в «троянской» точке двойной звезды? Уверен, что нет. Это «троянское» решение отлично работает для Солнца и Юпитера – масса Солнца в тысячу раз больше. Оно годилось бы для Земли и Луны, поскольку масса Земли больше раз в восемьдесят. Но я никогда не видел двойной звезды, в которой соотношение масс было хотя бы двадцать пять к одному, а при меньшем соотношении «троянское» решение для задачи о трех телах не работает. Не спрашивайте почему, выкладки я вам сейчас не приведу, но я точно знаю: фактор стабильности внезапно прекращает действовать примерно тогда, когда соотношение масс равно двадцать пять к одному. Наш беглый приятель не знал этого, как и ты, и поставил свой корабль прямо на пути стремительно несущегося солнца.
Он пожал плечами и отвернулся.
– Век живи, век учись, – добавил он. – Главное – ухитриться как-то выжить, пока учишься.
ДОЖДЕВАЯ КАПЛЯ
I
Расчеты говорили, что к месту назначения ему лететь восемь часов тридцать минут. Опыт мог бы сказать ему, что его шансы оказаться в пределах расстояния обнаружения цели были примерно один на сто тысяч – но он все это время боялся, что столкнется со своей целью. И неудивительно. Прокладывая курс по расчету, вслепую, навигатор-новичок ставит точку и говорит: «Мы здесь». Навигатор чуть поопытней рисует маленький кружок и говорит то же самое. А старый, опытный навигатор кладет, на карту ладонь и говорит: «Мы должны быть где-то здесь». Ла Рок прокладывал курс абсолютно вслепую.
Он убрал поля на пять секунд раньше и с надеждой взглянул на переднюю панель. Там, в полумиллиарде миль от него, должен был гореть багровый уголек. И его там не было.
На секунду он совершенно растерялся, но, будучи человеком разумным, – лишь на секунду. Ясно, что он допустил ошибку – но не обязательно значительную. Он уже получил спектроболо-метрическую кривую этой звезды и ввел в детекторы соответствующие данные. Ошибки быть не должно; эти приборы не найдут другой звезды с такой же энергетической кривой в доступных им нескольких биллионах миль. В галактике, конечно, немало таких умирающих звезд, но и в «тесной» звездной системе все же очень много пустого пространства.
Ла Рок «сел» – пристегнулся к креслу, поскольку был в невесомости, – и снова стал думать. Ему придется прочесывать космос вокруг, останавливаясь хотя бы каждые десять биллионов миль, то есть раз в две минуты, секунд на десять, чтобы приборы успевали просканировать небесную сферу. Нужно было прикинуть, сколько он успеет прочесать таким образом в разумное время, и потом придерживаться этой тактики. Если вести поиск наугад, с тем же успехом можно открыть порты.
Результаты новых расчетов ему не понравились. В очень небольшой участок карты можно было запихать огромнейшее количество кубиков со стороной в пять миллиардов миль. В конце концов, он решил действовать иначе и дал себе на поиски сто часов. За раз он решил перескакивать примерно на 140 биллионов миль. Теперь он с тоской осознавал, что ошибка в его расчетах вслепую могла превышать это расстояние в несколько раз.
Выдержки у него все же хватало. Он уже начал понимать, что шансы у него невелики – не только избегнуть преследователей, но и шансы выжить; он уже давно понял, какую ошибку совершил, взявшись за дело, о котором почти ничего не знал. Но, приняв решение, он без колебаний занялся его реализацией и стал прочесывать пространство.
Он был терпелив и уравновешен в течение первого часа. Терпения более-менее хватило и на второй час. К концу третьего он начал путаться в нормальной последовательности действий – включился, пролетел, выглянул. Когда циферблаты часов и радиометра уже расплывались перед глазами и все больше хотелось что-нибудь разнести, он сказал себе, что день кончился, и поспал два или три часа. После второго захода он и заснуть не смог.
Ему все-таки незаслуженно повезло. Один из радиометров сработал через какие-то восемнадцать часов поисков вслепую. Почти истерическое состояние Ла Рока мгновенно прошло, сменившись приливом настоящего облегчения; руки снова перестали дрожать, и он развернул корабль так, чтобы излучение регистрировалось приборами носовой панели. Он посмотрел на значение показаний, включил поля второго порядка на пять секунд и снова глянул на показания приборов. Он знал обратное квадратичное соотношение. Немного подумав, переместился вперед еще секунд на одиннадцать и убрал поля примерно в двадцати-тридцати миллионах миль от источника излучения.
Теперь последний, к сожалению, был виден невооруженным глазом. Если бы не это, у Ла Рока было бы еще несколько счастливых минут. Теперь же он посмотрел на переднюю панель и в течение девяноста секунд пространно высказывался на таком языке, который неплохо было бы зафиксировать для моряков грядущих поколений. Его можно было понять. На картах звезда была указана как одиночная, и поэтому-то Ла Рок ее выбрал. Но на панели были слабо видны две дымчатые красные звезды, находящиеся почти вплотную друг к другу – тесная двойная система.
Конечно, обычно это никого бы не тронуло. Астрографический корабль, описывавший этот район, прошел, наверное, в пятидесяти миллиардах миль отсюда и отметил существование этой системы, когда ее засекли радиометры. Размеры? Масса? Спутники, если есть? Планеты? Да кому это важно!
Вот Ла Року это было важно.
Звезды были красными карликами, маленькими и с высокой плотностью. Если бы кто-нибудь пронаблюдал за ними достаточно долго, они были бы отмечены как неустойчивые переменные, поскольку температура их поверхности была настолько низка, что в атмосферах нерегулярно образовывались и рассеивались «перистые» облака твердых частиц углерода. Более крупная звезда была около ста тысяч миль в диаметре, другая – чуть меньше нее. Их центры находились примерно в полумиллионе миль друг от друга, с периодом обращения в восемь часов. Несмотря на относительно высокую плотность, на обеих были заметны приливные выступы.
Астроному, которому нужны данные о внутренней структуре красных карликов, эти сведения были бы безумно интересны, Ла Рок же ничего о них не знал, и поначалу ему было наплевать. Он пытался придумать, как бы выйти на стабильную орбиту достаточно близко к этой системе, чтобы не замерзнуть, пока энергия корабля будет отключена. Изначально планируемая почти круглая орбита не годилась: она должна была бы проходить меньше, чем в миллионе миль от звезды такого типа, а двойной источник тепла еще ухудшил бы положение.
Ла Рок подумал было о возвращении к одной из тех систем, которые в таблицах были отмечены как одинарные, но мучительный поиск и страшное разочарование, постигшее его в первый раз, заставляли медлить. И пока он медлил, память пришла к нему на выручку.
В его жизни был эпизод – на Гекторе, одном из астероидов-«троянцев». Обстоятельства вынудили его пробыть там некоторое время, и дружелюбный тюремщик объяснил ему однажды, где находится Гектор и почему он там остается. Это была точка либрации – точка стабильности, – находившаяся в углу равностороннего треугольника, чьими другими вершинами были Солнце и Юпитер. Хотя астероид и мог удаляться (и делал это) от самой точки на миллионы миль, силы гравитации всякий раз приносили его обратно.
Ла Рок посмотрел на двойную звезду. Выдержит ли его корабль температуру в точках либрации? А главное – выдержит ли ее он сам?
Должен. Приборы дали ему кривую распределения энергии для этих солнц, одна из таблиц в приложениях позволяла подсчитать по этим кривым температуру поверхности. Он мог вычислить расстояние между центрами звезд, пользуясь шкалой на панели и расстоянием до них, которое он примерно представлял. Полмиллиона миль от поверхности звезд, чей радиус составлял пятьдесят тысяч миль, а излучаемая температура достигала тысячи градусов; температура абсолютно черного тела, по его расчетам, должна была составить 30 градусов по Цельсию. Присутствие двух звезд заметно повышало эту температуру, но у его корабля хорошая изоляция и очень гладкая поверхность. В конце концов, он достигнет температуры значительно большей, чем у идеального черного тела, но для этого нужно много времени.
Похоже, «троянская» позиция для него сейчас – лучший вариант. Вычислить ее достаточно легко, центры звезд надо развести на шестьдесят градусов, и он окажется на необходимом расстоянии. Нужную плоскость он найдет, двигаясь, пока два солнца не окажутся на одной прямой. Это не займет много времени; меняя расстояние между собой и системой, он за несколько минут мог бы увидеть половину периода их обращения.
Определение плоскости орбиты солнц заняло меньше часа. В течение пяти с половиной часов ускорения первого порядка при одном же он сбросил разницу в скорости между Солнцем и этой системой, составлявшую 150 миль в секунду – к счастью, относительная скорость была указана в таблицах, иначе Ла Року такое бы в жизни в голову не пришло. Он отнюдь не был против такого поворота дел: приятно впервые почти за месяц обрести хоть какой-то вес. Потерянное время его слегка беспокоило, он уже сожалел, что потратил его так много, чтобы удалиться от Солнца как можно дальше.
Он выключил передачу первого порядка, как только часы сообщили ему, что скорости сравнялись, развернулся к двойному солнцу и переместился в «троянскую» точку. Поскольку речь шла о движущихся телах, он опять промахнулся, не учтя короткий период системы и то, что стартовал он с расстояния в несколько световых часов от системы.
В конце концов, он туда попал. Неожиданно ему пришло в голову, что придется еще раз воспользоваться энергией первого порядка, чтобы придать кораблю нужную орбитальную скорость, но даже он мог вычислить нужную величину и направление своего нового вектора. Единственное сделанное им допущение сводилось к тому, что массы звезд примерно равны, и это было почти верно. Ла Рока это не слишком беспокоило: он понимал, что на «троянской» орбите гравитация планеты работает против таких небольших расхождений. Он был совершенно прав.
Он отключил всю энергию, кроме токов реле детектора, излучение от которого было минимальным. К последнему он подключил сигнализацию и настроил его на волны низкой частоты, испускаемые кораблем, двигающимся на скоростях второго порядка. Затем, почувствовав внезапно все навалившиеся последствия этих дней, он подплыл к «койке», закрепился и мгновенно заснул.
Трудно сказать, сколько он спал; он был вымотан умственно и душевно, а в условиях невесомости человеческое тело может впасть в состояние почти коматозное, если дать ему такую возможность. Вряд ли прошло много часов, но сигнализация звенела несколько минут, прежде чем звук проник в сознание Ла Рока, и после этого он не сразу смог пошевелиться.
Придя, наконец, в себя, он отцепился от «койки» и махнул одним толчком через всю кабину к панели управления, где с проклятиями выключил сигнализацию. Он забыл, что она тоже испускает излучение, и не был уверен, что корпус корабля поглотит все волны. Стрелки на детекторах бешено мотались между концами шкалы. Он понял, что мимо прошел корабль в режиме второго порядка, но больше не мог выжать из показаний ничего. Нужно было быть специалистом, чтобы оценить скорость, тип и расстояние до корабля, создававшего это возмущение.
Через несколько минут стрелки успокоились. Ла Рок оставался у панели, подозревая, что корабль никуда не делся. Он был прав. Через полчаса детекторы снова активировались, на сей раз на несколько часов – иногда это было еле заметное подрагивание стрелок, иногда их с такой силой било об ограничители, что щелчки были слышны. Ла Рок ничего не мог понять по этим признакам, кроме того, что расстояние до корабля постоянно меняется.
Фарватер корабля, летящего в режиме второго порядка, состоит из низкочастотных электромагнитных волн, и фронт такой волны представляет собой конус, в вершине которого находится корабль. Конус распространяется радиально со скоростью света, а его вершина двигается с кораблем – для боевого корабля это может быть скорость, в миллион раз большая скорости света.
Если корабль не движется по прямой, а каждые несколько минут или секунд отключает поля и меняет направление, форма этой волны становится довольно сложной. Стандартный маршрут при поиске – это спиральное движение по поверхности воображаемого тора, и через несколько часов следы такого полета будут нераспутываемы даже для опытного математика, не говоря уж о любителе, сидящем в неподвижном наблюдательном пункте. Пространство на биллионы миль вокруг двойной звезды дрожало от пересекающихся волновых фронтов. Все стрелки в детекторах Ла Рока дрожали в унисон, и эта дрожь заставляла капельки пота проступать на лбу беглеца. Его корабль, как он понял, испускал такие же волны – как же он в этом случае неправильно действовал! Да если такому фарватеру дать неделю или хотя бы три-четыре дня, чтобы рассеяться со скоростью света, он мог бы больше не беспокоиться о том, что его по ним выследят.
Он гадал, что же будут делать ищущие. Они наверняка проследили за ним до этой системы, как он и ожидал. Они могли теперь попытаться отыскать бездействующий корабль, но Ла Рок сомневался, что это реально, разве что существуют какие-то методы обнаружения, неизвестные большинству людей.
Он также гадал, есть ли в системе какие-нибудь планеты, которые еще больше затруднят задачу преследователей. Сам он никаких планет не видел, на картах ничего такого указано не было, но ведь планеты должны быть почти не видны в тусклом свете двойной звезды, да и перестал Ла Рок доверять картам. Если планеты тут есть, это просто замечательно: их будут обыскивать милю за милей.
Но главный вопрос заключался не в этом: насколько терпеливы окажутся преследователи? В принципе, они могут ждать дольше, чем он, поскольку запасы пищи у них больше, но ведь, насколько им известно, он вполне мог уже погибнуть или укрыться на организованной нелегальной базе – и то, и другое было вполне вероятно. Если он достаточно долго не будет выдавать себя излучением, они могут счесть, что искать дальше бесполезно. Он мог сделать это; темнота не особенно беспокоила его, а в корабле было достаточно тепло. Даже, пожалуй, жарковато. Явно он где-то напутал в расчетах.
Наконец, детекторы успокоились, и Ла Рок стал ждать. Он был весь взмокший, теперь уже не столько от страха, сколько от обычной жары. В корабле стало более чем неуютно. Он снял часть одежды и ненадолго почувствовал себя лучше.
Время ползло – с точки зрения Ла Рока, все медленнее и медленнее. Делать ему было нечего, кроме как чувствовать все усиливающийся дискомфорт. Он поминал последними словами строителей корабля, сделавших изоляцию кое-как, и тех, кто составлял таблицы, по которым он прикидывал вероятную температуру на этом расстоянии от солнц. Ему не приходило в голову помянуть собственные расчеты.
В какой-то момент он был уже готов вылезать, решив, что преследовавший его корабль ушел, но шевеление одного из детекторов заставило его передумать. Он ждал, мучаясь от жары – а та все усиливалась.
Было уже 150 градусов по Фаренгейту, когда он наконец сдался. В нормальных условиях он протянул бы дольше – любой протянул бы, – но кондиционеры были отключены вместе со всей остальной аппаратурой, и воздух в корабле стал очень спертым. Учитывая это, он держался неплохо, но, наконец, его силы истощились. Он еле добрался-до приборной доски и открыл панели.
Выругаться он не смог. Он только уставился в ужасе на панель, понимая, насколько не по адресу он до сих пор обращал свое возмущение. С изоляцией корабля все было в порядке – скорее, чудо, что ее хватило так надолго. Одно из солнц – он понятия не имел какое – заполнило своим багровым огнем переднюю, верхнюю и портовую панели; корабль, похоже, был в тридцати или сорока тысячах миль от его поверхности. Он метнулся к переключателю двигателей второго порядка, но тут же затормозил. Это только понесет его вперед, в преисподнюю, открывшуюся на передней панели. Корабль надо развернуть.
Он схватился за гироскопы, не заботясь уже ни о каком излучении. Ручки управления нагрелись; в его ноздри проник запах горящего масла, когда гироскопы начали вращаться. Корабль резко вздрогнул и стал медленно поворачиваться; один из гироскопов в этот момент отказал. Ла Рок напряженно ждал, пока корабль сделает поворот, держа руку над доской, но ни разу свет на передней панели не сменился приветливой тьмой космоса. Корабль поворачивался вокруг своей продольной оси.
Другие гироскопы работали, и он попытался развернуть корабль с их помощью. Ось вращения удалось повернуть примерно градусов на тридцать, а скорость его увеличилась в десять раз, но тут еще одно колесо, вращавшееся на полной скорости, неожиданно отказало. Центробежная сила отшвырнула Ла Рока от доски и ударила о стену; он вскрикнул, когда его кожи коснулся раскаленный металл, и изо всех сил оттолкнулся. Его тело пролетело через всю комнату, достигнув другой стороны почти в тот | же момент, когда вращение корабля сместило туда, где он недавно столкнулся со стеной.
Пятнышки углеродных облаков на передней панели выписывали круги, радиус которых все увеличивался. Теперь в течение каждого оборота был небольшой период, когда нос корабля смотрел в открытый космос; Ла Рок пытался добраться до панели управления, чтобы воспользоваться одним из таких моментов.
Он сумел бы это сделать, несмотря на все полученные ожоги, но перегруженная изоляция и так сделала все, что могла. Она отказала, и отказала как раз там, где к корпусу прилегали цистерны с водой. Сами цистерны почти не оказали сопротивления внезапно образовавшемуся в них давлению. Ла Рок так и не узнал, что кипящая вода закоротила панель управления, потому что струя перегретого пара накрыла его самого прежде, чем он дотянулся…
Человек на крейсере поднял голову от чертежей.
– Вот и все, я думаю, – сказал он. – На некоторое время он включил ток – пытался, наверное, развернуться и использовал гироскопы; затем была вспышка СВЧ, и все кончилось. Его двигатель второго порядка наверняка полетел, а на двигателе первого порядка ему пришлось бы включить шестьдесят «же», чтобы выбраться. Интересно, что он делал так близко к солнцам?
– Прятался, наверное, – предположил второй пилот. – Он, должно быть, полагал, что солнца замаскируют основную часть его излучения. Не понимаю только, как он надеялся протянуть там хоть какое-то время?
– Я знаю, что я бы сделал на его месте, – ответил первый. – Я бы поместил свой корабль в точку либрации и переждал бы. Он там мог проторчать сколько угодно – не понимаю, почему он этого не сделал.
– Похоже, он это и сделал, – вмешался до сих пор молчавший навигатор. – Уж если ты поступил бы так, то такой парень, как этот, вряд ли смог бы придумать что-нибудь получше. Ты хоть когда-нибудь видел планету в «троянской» точке двойной звезды? Уверен, что нет. Это «троянское» решение отлично работает для Солнца и Юпитера – масса Солнца в тысячу раз больше. Оно годилось бы для Земли и Луны, поскольку масса Земли больше раз в восемьдесят. Но я никогда не видел двойной звезды, в которой соотношение масс было хотя бы двадцать пять к одному, а при меньшем соотношении «троянское» решение для задачи о трех телах не работает. Не спрашивайте почему, выкладки я вам сейчас не приведу, но я точно знаю: фактор стабильности внезапно прекращает действовать примерно тогда, когда соотношение масс равно двадцать пять к одному. Наш беглый приятель не знал этого, как и ты, и поставил свой корабль прямо на пути стремительно несущегося солнца.
Он пожал плечами и отвернулся.
– Век живи, век учись, – добавил он. – Главное – ухитриться как-то выжить, пока учишься.
ДОЖДЕВАЯ КАПЛЯ
I
– Не слишком прочная поверхность, но, по крайней мере, не свалишься.
Даже сквозь наушники Бризнаган ощутил легкое презрение, с каким Силберт произнес свою фразу. Молодой человек не старался скрыть страх; он понимал, что всяческая бравада со стороны новичка выглядит глупо.
– Умом-то я понимаю, но вот мой желудок, похоже, другого мнения. Он не может решить, что лучше: закрыть глаза и прыгнуть или бросить все и сбежать назад. – Закованной в броню рукой Бризнаган указал на станцию, висевшую в полумиле от них.
Похожая на колесо станция, находясь на синхронической opбите, парила прямо над космонавтами, но на глаз определить ее положение было практически невозможно.
– Так ты не сможешь передвигаться, – сказал Силберт. – Конечно, при достаточно твердой почве можно одним прыжком преодолеть приличное расстояние, но не забывай, что двадцать футов в секунду навсегда унесут тебя отсюда. Скалярная скорость и векторная – совершенно разные понятия. Сам я бы ни за что не решился на подобный прыжок, а уж я все-таки побольше твоего работал с векторами. Да и в какую сторону ты стал бы прыгать? Прямо к станции? Вперед или назад? И как определить, что значит «вперед» и что «назад»? Ты знаешь?
– Я бы, может, и определил, куда прыгать, относительно движения станции по звездному небу, но, в любом случае, я не знаю, как прыгать. Я думаю, что двигаться надо вперед, так как из-за осевого вращения Дождевой Капли наша линейная скорость значительно меньше скорости движения станции по орбите. Но я не представляю, как рассчитать прыжок.
– Тем лучше для тебя, – Бризнагану показалось, что в словах и в голосе космонавта прозвучало одобрение. – Если ты решил покончить жизнь самоубийством, то выбрал верный способ. Я бы не решился продолжать путь таким способом. Прыгать отсюда – верная гибель.
– До сих пор не могу поверить. Из-за того, что здесь нахожусь, мне кажется, что я незаконно пользуюсь привилегией святых.
Программист снова взмахнул рукой, на этот раз указывая на простиравшийся перед ними ландшафт, и одновременно попытался притопнуть ногой, что произвело неожиданный эффект. Вещество, напоминавшее собой прозрачное желе, продавилось под ногой космонавта, вздувшись вокруг образовавшейся ямки. От удара во все стороны медленно побежали волны, отражение звезд на поверхности задрожало. Удаляясь, волны постепенно затихали, и если бы через минуту колебания не замерли менее чем в двух ярдах от ноги Бризнагана, то эффект можно было бы принять за замедленную съемку кругов, расходящихся от камня, брошенного в гладь озера.
– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ходить по воде, если не ошибаюсь, было божественным даром. Но, как ты понимаешь, под нами совсем не вода. Может быть, тебе и не видно, но вся поверхность здесь покрыта спрессованной пленкой.
– Так и есть. А теперь давай выбираться к шлюзу. Внутри этой штуковины должно быть не хуже, чем на поверхности. – Силберт уверенно зашагал вперед, несмотря на колебания желе при каждом его шаге. Зыбкая пленка придавала походке странную неустойчивость. Идя впереди, он не переставал говорить. – Объясни мне, почему бы твоему приятелю самому не спуститься со станции и не оглядеться вокруг? И почему ты должен добывать для него исследовательский материал только оттого, что он не справляется с невесомостью?
– Подозреваю, что он маневрирует в невесомости лучше, чем я, – ответил Бризнаган. – Но он мне не друг, а начальник и оплачивает мою работу. Не мое дело рассуждать, почему он так поступает, мое дело – выполнять свою работу. Он уже знает о Дождевой Капле столько же, сколько и большинство находящихся здесь. Какую еще информацию он рассчитывает получить от меня, просто не представляю. Надеюсь, он удовлетворится тем, что мне удастся обнаружить. И мне кажется, что более всего его интересует шлюз.
Космонавты приблизились к металлическому диску тридцати футов в диаметре и на два фута выступающему над поверхностью спутника. Оценить, на какую глубину шлюз уходил под воду, было невозможно.
Черное кольцо из вещества, напоминавшего резину, отмечало своеобразную ватерлинию по окружности люка в месте соприкосновения с прессованной пленкой. Осуществляя спуск на спутник под названием Дождевая Капля, космонавты рассчитывали приземлиться недалеко от шлюза, однако с точностью определить расстояние на водной поверхности под черным небом, усыпанным мириадами звезд, оказалось непросто. Отраженная звездная карта, расстилавшаяся под их ногами, не имела ничего общего с оригиналом. При радиусе кривизны пять миль изображение располагается так глубоко, что человеческий глаз не в состоянии оценить видимое.
Несомненно, расположение шлюза можно было бы вычислить, исходя из длины волны, однако при гравитационном ускорении менее чем одна десятая дюйма на секунду в квадрате вздымаемые ботинками скафандров волны двигались медленнее, чем создававшие их люди. С такими высокими потерями потенциальной энергии они быстро затихали и не могли послужить целям исследователей.
В результате Бризнаган осознал, что шлюз уже близко, когда они почти вплотную подошли к нему. Даже Силберт, который прекрасно знал, где они должны были приземлиться, и которому ничего не стоило сориентироваться по звездам относительно оси вращения Дождевой Капли, разглядел шлюз, когда до него оставалась какая-нибудь пара ярдов.
– Вот мы и на месте, – проговорил он. – Эта пластина сбоку – панель управления. Пройдем через люк для персонала: нет смысла открывать грузовой отсек, как мы поступаем при погрузке оборудования.
Он медленно, чтобы удержаться на поверхности, наклонился и нажал одну из кнопок на панели управления. Загорелась крохотная зеленая лампочка, тогда Силберт нажал другую кнопку.
Даже сквозь наушники Бризнаган ощутил легкое презрение, с каким Силберт произнес свою фразу. Молодой человек не старался скрыть страх; он понимал, что всяческая бравада со стороны новичка выглядит глупо.
– Умом-то я понимаю, но вот мой желудок, похоже, другого мнения. Он не может решить, что лучше: закрыть глаза и прыгнуть или бросить все и сбежать назад. – Закованной в броню рукой Бризнаган указал на станцию, висевшую в полумиле от них.
Похожая на колесо станция, находясь на синхронической opбите, парила прямо над космонавтами, но на глаз определить ее положение было практически невозможно.
– Так ты не сможешь передвигаться, – сказал Силберт. – Конечно, при достаточно твердой почве можно одним прыжком преодолеть приличное расстояние, но не забывай, что двадцать футов в секунду навсегда унесут тебя отсюда. Скалярная скорость и векторная – совершенно разные понятия. Сам я бы ни за что не решился на подобный прыжок, а уж я все-таки побольше твоего работал с векторами. Да и в какую сторону ты стал бы прыгать? Прямо к станции? Вперед или назад? И как определить, что значит «вперед» и что «назад»? Ты знаешь?
– Я бы, может, и определил, куда прыгать, относительно движения станции по звездному небу, но, в любом случае, я не знаю, как прыгать. Я думаю, что двигаться надо вперед, так как из-за осевого вращения Дождевой Капли наша линейная скорость значительно меньше скорости движения станции по орбите. Но я не представляю, как рассчитать прыжок.
– Тем лучше для тебя, – Бризнагану показалось, что в словах и в голосе космонавта прозвучало одобрение. – Если ты решил покончить жизнь самоубийством, то выбрал верный способ. Я бы не решился продолжать путь таким способом. Прыгать отсюда – верная гибель.
– До сих пор не могу поверить. Из-за того, что здесь нахожусь, мне кажется, что я незаконно пользуюсь привилегией святых.
Программист снова взмахнул рукой, на этот раз указывая на простиравшийся перед ними ландшафт, и одновременно попытался притопнуть ногой, что произвело неожиданный эффект. Вещество, напоминавшее собой прозрачное желе, продавилось под ногой космонавта, вздувшись вокруг образовавшейся ямки. От удара во все стороны медленно побежали волны, отражение звезд на поверхности задрожало. Удаляясь, волны постепенно затихали, и если бы через минуту колебания не замерли менее чем в двух ярдах от ноги Бризнагана, то эффект можно было бы принять за замедленную съемку кругов, расходящихся от камня, брошенного в гладь озера.
– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ходить по воде, если не ошибаюсь, было божественным даром. Но, как ты понимаешь, под нами совсем не вода. Может быть, тебе и не видно, но вся поверхность здесь покрыта спрессованной пленкой.
– Так и есть. А теперь давай выбираться к шлюзу. Внутри этой штуковины должно быть не хуже, чем на поверхности. – Силберт уверенно зашагал вперед, несмотря на колебания желе при каждом его шаге. Зыбкая пленка придавала походке странную неустойчивость. Идя впереди, он не переставал говорить. – Объясни мне, почему бы твоему приятелю самому не спуститься со станции и не оглядеться вокруг? И почему ты должен добывать для него исследовательский материал только оттого, что он не справляется с невесомостью?
– Подозреваю, что он маневрирует в невесомости лучше, чем я, – ответил Бризнаган. – Но он мне не друг, а начальник и оплачивает мою работу. Не мое дело рассуждать, почему он так поступает, мое дело – выполнять свою работу. Он уже знает о Дождевой Капле столько же, сколько и большинство находящихся здесь. Какую еще информацию он рассчитывает получить от меня, просто не представляю. Надеюсь, он удовлетворится тем, что мне удастся обнаружить. И мне кажется, что более всего его интересует шлюз.
Космонавты приблизились к металлическому диску тридцати футов в диаметре и на два фута выступающему над поверхностью спутника. Оценить, на какую глубину шлюз уходил под воду, было невозможно.
Черное кольцо из вещества, напоминавшего резину, отмечало своеобразную ватерлинию по окружности люка в месте соприкосновения с прессованной пленкой. Осуществляя спуск на спутник под названием Дождевая Капля, космонавты рассчитывали приземлиться недалеко от шлюза, однако с точностью определить расстояние на водной поверхности под черным небом, усыпанным мириадами звезд, оказалось непросто. Отраженная звездная карта, расстилавшаяся под их ногами, не имела ничего общего с оригиналом. При радиусе кривизны пять миль изображение располагается так глубоко, что человеческий глаз не в состоянии оценить видимое.
Несомненно, расположение шлюза можно было бы вычислить, исходя из длины волны, однако при гравитационном ускорении менее чем одна десятая дюйма на секунду в квадрате вздымаемые ботинками скафандров волны двигались медленнее, чем создававшие их люди. С такими высокими потерями потенциальной энергии они быстро затихали и не могли послужить целям исследователей.
В результате Бризнаган осознал, что шлюз уже близко, когда они почти вплотную подошли к нему. Даже Силберт, который прекрасно знал, где они должны были приземлиться, и которому ничего не стоило сориентироваться по звездам относительно оси вращения Дождевой Капли, разглядел шлюз, когда до него оставалась какая-нибудь пара ярдов.
– Вот мы и на месте, – проговорил он. – Эта пластина сбоку – панель управления. Пройдем через люк для персонала: нет смысла открывать грузовой отсек, как мы поступаем при погрузке оборудования.
Он медленно, чтобы удержаться на поверхности, наклонился и нажал одну из кнопок на панели управления. Загорелась крохотная зеленая лампочка, тогда Силберт нажал другую кнопку.