Клейн Жерар. Звездный гамбит

   Машины взяли на себя всю заботу как о нем, так и о корабле. Они рассчитали оптимальный маршрут.
   Время шло медленно.
   Бортовые часы отсчитывали дни и недели. «Месяцы и годы на Даркии», – напоминал себе в полусне Алган. Какой он найдет ее по возвращении? Он думал о Бетельгейзе и ее мощи, о десяти планетах пуритан и их подрывной деятельности, о зачатках цивилизаций, рассеянных по Освоенной Галактике, которые росли, развивались и надеялись, что вся Галактика примет именно их уклад жизни, хотя людей там было горстка песка среди моря звезд.
   Он размышлял о грядущем, о том, что свершат люди – как они зажгут звезды, передвинут одни миры, создадут другие, высвободят гигантские количества энергии, ему грезились существа, которых им доведется встретить, галактики, которые заселят люди, пока еще немыслимые дали, в которые уйдет человечество, когда погаснут звезды этой Вселенной; он задумывался и о судьбе покоренных планет, об их прошлом и будущем, о том, чем они стали после появления на них человека, о еще ожидающих человека неведомых планетах, которые одинокими черными алмазами висят во тьме космической ночи; думал он и о людях, которые свершат все это, выполняя свой долг, ведь их предки предсказали будущее, они мечтали покорить Вселенную, еще не достигнув ближайших звезд, и он понял, что прошлые поколения тоже не могли не ощущать распада внутреннего мира, сотканного из воспоминаний и смутных устремлений, когда подчинились силе, которая толкала их вперед к познанию неведомого.
   «В чем смысл нашей жизни? – спрашивал он себя. – Наверное, в том, чтобы трудиться, претворяя мечты в действительность».
   Жизнь была исполнена смысла, когда требовала тяжелейшего труда. Каждый рывок вперед, каждая новая победа рождали нового человека. А роды всегда тяжки.
   Случались долгие периоды отдыха, когда человек переставал двигаться вперед, а иногда терял то, чем владел в предыдущие эпохи, увязнув в трясине удобных привычек, замерев в уютной неподвижности.
   Это было давным-давно. Завоевание звезд помогло человеку возродиться. Новые дела не за горами – они будут еще более трудными и мучительными, это будет новым отрицанием прошлого. Нельзя оставаться вечно новорожденным. Человечество не имеет права отказать себе в собственном возрождении.
   Человек должен идти вперед, исследуя новый мир, открытый его ощущениям и разуму.
   История человека как вида повторялась в каждом индивидууме. Сначала образ мышления младенца, затем медленное обучение логике. Юношеская привязанность к родной планете, затем контакт с пространством, с его искажением времени и разрывом с прошлым. Некогда человечество мыслило по-младенчески, но, обретя логику мышления, оно по-прежнему не хотело отказываться от условий привычной жизни и чуть ли не святотатством считало эмиграцию на новые миры и к звездам.
   И все же постепенно человек превращался в гражданина звезд. Он еще выказывал страх и неуверенность, как взрослое существо, которое впервые, но окончательно покидает родной кров. Человечеству пока не удалось преодолеть внутренних противоречий. Может быть, оно страдало от невроза? Может быть, в младенчестве оно испытало такой шок при контакте с реальностью, что каждый человек стремился предохранить свой внутренний мир от посторонних воздействий?
   Человечество почти отучилось от страха перед пространством. Но ему еще следовало преодолеть страх перед временем. Пуритане отчасти решили проблему, отрицая время, лишив его права играть даже самую малую роль в их жизни. Бетельгейзе обошла трудности, опираясь на опыт, накопленный за века многими поколениями.
   «Когда-нибудь человек овладеет временем, как некогда овладел пространством, – думал Алган. – Быть может, однажды он пошлет своих эмиссаров в будущее, чтобы проверить, как развиваются планы, осуществление которых началось давно и должно продолжаться несколько веков». То будут эмиссары, согласные покинуть свое родное время, признавшие своей семьей все человечество, его прошлое и будущее и избравшие своей родиной Вселенную.
   Так прошли недели полета.

 
   На расстоянии около половины светового года от Глании корабль начал торможение. Солнце Глании было еще пока крохотной световой точкой, затерянной среди звезд этого сектора Галактики. Но оно быстро увеличивалось в размерах. Жерг Алган изучил все данные о Глании, которые имелись в памяти корабля, и сведения о человеке, с которым ему предстояло встретиться.
   Глания была единственной планетой в этой системе. Звездные системы с одной планетой очень редки, во всяком случае в исследованной части Галактики. Чаще встречаются либо солнца-одиночки, либо звезды с полной планетной системой. Но по мере приближения к центру Галактики положение менялось – насыщенность пространства звездами увеличивает опасность трагических столкновений.
   Корабль самостоятельно вышел на орбиту. Машины так рассчитали траекторию подхода, чтобы наблюдатели на Глании приняли корабль за метеорит. Алган по картам выбрал место посадки – обширную равнину неподалеку от космопорта. Холмистая местность позволит укрыть корабль, а ему самому нескольких дней хватит, чтобы добраться до порта и, если все пройдет гладко, возвратиться и отправиться дальше, к центру Галактики.
   Изображение планеты на экранах быстро росло. В этом мире преобладали розовые тона, как на Даркии преобладают зеленые.
   Цвет зависел как от растительности, так и от красного солнца, которое властвовало в ночном небе Глании.
   Металлические ленты снова охватили тело Алгана. Он во второй раз тронул клавиши, сообщив машинам нужные команды.
   Корабль камнем пронизал атмосферу и резко затормозил. Катер предусматривал подобные маневры и был оборудован аппаратурой, которая предохранила Алгана от действия сверхбыстрого торможения.
   Корабль завис в нескольких метрах от поверхности, а затем, словно на ниточке, опустился прямо на розовые кусты и мхи, которые покрывали равнину.
   Алган глянул на экраны – равнина простиралась до самого горизонта. Близилась ночь, и белый свет постепенно уступал место красному. Нигде ни малейшего движения. Казалось, на этой планете кроме примитивной растительности нет ничего живого.
   Судя по отчетам, так оно и было. Алган встал и открыл люк. Он уложил в рюкзак провизию, медикаменты и шахматную доску, рассовал по карманам необходимые инструменты.
   «Нет, Глания не походит на пустыню, – подумал он, переступая порог люка, – хотя на первый взгляд кажется такой». Все вокруг устилал розовый ковер мхов. Достаточно ли плотен этот ковер для пешего перехода? Космопорт находился в пятидесяти километрах. Для него такое расстояние было пустяковым, но вряд ли стоило уповать на свой охотничий опыт.
   Он уже спускался по ступенькам вниз, когда послышался глухой рокот. Сильный порыв ветра заставил Алгана прижаться к кораблю, и ему почудилось, что корабль пошатнулся. Он не сразу понял, что корабль действительно кренится. Его опоры уходили в зыбкую почву. Что делать? Вернуться в пилотскую кабину, включить двигатели и попытаться вырваться из болота? Маневр был опасным, но выполнимым.
   Он размышлял слишком долго, так что все решилось само собой. Корабль покачнулся, словно его подхватила волна. Новый порыв ветра отбросил Алгана в сторону. Он упал на мягкий ковер мхов и утонул в нем, как в пуховой перине. Нащупав твердую кочку, он встал на ноги. А корабль тем временем опрокинулся и исчез среди мхов, словно проглоченный невидимой пастью. На мгновенье показался и снова ушел вглубь нос.
   Алгана охватило отчаяние. Он оказался на этой болотистой планете один, без оружия, без карт, без инструментов, правда, с трехдневным запасом провизии, компасом, старинной шахматной доской и уверенностью в том, что в полусотне километров находится космопорт.
   Неужели этого и хотел Ногаро? Или он сам допустил какую-то ошибку?
   Отныне все это не имело значения.
   Даже не начавшись, миссия Алгана выглядела совершенно невыполнимой.

 
   Идти оказалось легко. Алган без труда шагал по мшистым зарослям, кроваво-красным пол лучами ночного светила. Ветер утих. По-видимому, здесь переход ото дня к ночи и наоборот сопровождался гигантскими перемещениями воздушных масс.
   Через несколько километров он ощутил усталость. Воздух был упоительно тих. Выбрав место потверже, Алган улегся на мох и закрыл глаза.

6. Проклятые миры

   «Пространство, – думал Алган, лежа с закрытыми глазами на мягком розовом мху, – можно представить в виде ткани из материи и света, в которую вплетены нити причин и следствий. И именно потому, что я, Жерг Алган, занял в определенный момент определенное место в пространстве в миг своего рождения, вырос в условиях цивилизации, которая измеряла пространство парсеками, среди людей, различия между которыми были так велики, что они еще не всегда могли понять друг друга, случилось то, что должно было случиться именно со мной, а не с кем другим». Мысль о неотвратимости судьбы была странной, но вывод напрашивался только один – во времени и пространстве существовал узкий ход под именем Алган, по которому он будет идти всю свою жизнь и нигде не сможет свернуть в сторону от собственной судьбы.
   Мысль была ошеломляющей. Он еще никогда не формулировал с такой четкостью и силой своих неосознанных стремлений. Нередко у него возникало ощущение той или иной степени свободы, но оно быстро проходило. Сейчас он осознал, что всегда был пешкой на шахматной доске вроде той, что лежала рядом с ним, а те, кто передвигал его с клетки на клетку, сами были пешками на той же безграничной доске пространства и времени, хотя пока еще не осознавали этого. Недаром во время охоты он всегда ощущал неразрывную связь между собой и зверем, на которого шел, – в какой-то момент либо охотник, либо зверь непременно обречен на гибель. Эту связь овеществляло все: леса, тропинки, ветры, запахи, звезды, вся Вселенная, хотя она была едва ощутимой. Животное воспринимало ее инстинктивно, охотник почти осознанно.
   Сейчас и охотник, и его жертва оказались в одной шкуре, а полем охоты, шахматной доской, стала вся Вселенная. Клетками доски были планеты, звезды и даже галактики.
   Победитель получит ответ на извечный вопрос.
   Что такое человек?
   Но существовал и другой ответ, входивший в правила игры, которая с незапамятных времен разворачивалась в пространстве.
   Есть ли в космосе некто подобный человеку, в котором человек признает равного себе, понимая, что этот некто не есть человек?
   На этот вопрос ответить не мог никто – ни философы, смахивающие бородами пыль с древних манускриптов, ни ученые, склонившиеся над микроскопами или следящие за стрелками точнейших приборов. Ответа никто не знал, ибо время ответа не пришло.
   Этот момент наступал сейчас. Две громадные армии, или просто население двух муравейников, оказались в непосредственной близости друг к другу, но контакт пока не состоялся. Соприкосновение было неизбежным. И битва могла разгореться, стоило лишь кому-нибудь передвинуть простую пешку не на ту клетку.
   Пешка носила имя Жерг Алган.
   «А вдруг моя персона и не играет особой роли? Может, в авангарде армий стоит множество пешек или часовых, готовых при встрече либо приветствовать друг друга, либо перегрызть друг другу глотку? Быть может, меня поджидают на этой молодой планете? А жертва и крадущийся за ней охотник столь же напуганные невежды, как и я сам?»
   Он вскочил на ноги и отряхнулся. Примятый мох распрямился за ночь. А от ракеты, наверно, остался только легкий розовый шрам. «Что случилось со звездолетом?» Он представил себе, как тот медленно погружается в бездонные глубины, обрывая губчатые корни мхов.
   Алган собрал вещи и снова пустился в путь. Ночь казалась красной из-за пурпурного света далекой звезды. Алган без особых усилий пробирался среди густой растительности. Почва под ногами упруго пружинила.
   Алган шел почти прямо, изредка сверяясь по компасу. До космопорта оставалось километров тридцать. Сила тяжести на планете была невелика, и он полагал, что часов через десять будет у цели.
   Его мышцам и нервам не надо было привыкать к долгим часам ходьбы в одиночестве. Комбинезон надежно защищал его от прохлады. Иногда тишину ночи пронизывал пронзительный крик, но пока он не встретил ни одного живого существа, которому тот мог бы принадлежать, а растительность не проявляла никакой враждебности.
   Скорее всего, это кричали какие-то животные вроде тех, что населяли Землю миллиарды лет назад, до появления человека. Карикатурно похожие на тех, в кого впоследствии превратятся в процессе эволюции, такие животные встречались на всех планетах земного типа.
   Смысл существования этих животных и растительных миров, которые смахивали на лабораторные культуры, рассеянные в пространстве, ускользал от Жерга Алгана. Может быть, фауна должна была стать разумной через немыслимые времена, или то были результаты неудачных опытов, а может, игра велась на столь обширной доске, что правила оставались неизвестными человеку.
   Снова поднялся ветер, и под его ласковым дыханием зашуршали растения. Ветер как бы включился в игру – он то мешал ему идти, то подталкивал вперед, то отдалял, то приближал встречу, которая могла стать решающей в его судьбе.
   Ветер толкнул Алгана в спину и вдруг подхватил его и поднял в воздух, словно паука на паутинке. Он оказался высоко над пурпурной равниной. Ветер ревел в ушах и увлекал в плотные слои воздуха.
   Подавив страх, он поплыл в ледяном воздухе. И вдруг рухнул вниз.

 
   Пурпурную равнину надвое рассекал глубокий разлом. Алган видел отвесные обрывистые стены ущелья.
   Он сумел замедлить падение и приземлился на мягкую моховую подушку в нескольких метрах от бездны. Город лежал по ту сторону пропасти.
   Алган уселся на краю обрыва и глянул в небо. Красная звезда сияла на небосводе, затмевая остальные светила, которыми, казалось, было вымощено ночное небо. Чувствовалась близость к центру Галактики, и звезд здесь было столько, что ночь отличалась от дня только окраской света.
   Что дальше? Пропасть была для него столь же непреодолимым препятствием, как река для муравья. Добравшись до края клетки, он увидел, что соседняя клетка недостижима. Путь был проделан зря.
   Он склонился над краем пропасти и увидел далеко внизу деревья, которые играли листвой в плотном воздухе, как водоросли в сильном морском течении. Он осмотрел противоположную сторону обрыва, серебристую в лучах пурпурной звезды, и заметил между отвесными стенами циклопические колонны, похожие на остатки храма, с которого сорвало крышу. Их окружали заросли фиолетовой растительности.
   Ветер стих. Неожиданное исчезновение ветра привлекло его внимание. В ущелье существовало что-то более сильное, чем ветер, или создавался противоток, который уравновешивал силу ветра, увлекшего его за собой. Алган вспомнил, что его падение началось, когда он подлетел к краю расщелины. Он еще раз склонился над пропастью и ощутил на лице легкое дыхание. Он ощупал холодный камень отвесной стены и ему показалось, что его пальцы окунулись в жидкость. И тут он понял.
   Края пропасти были лишены растительности, а деревья внизу казались водорослями потому, что имели такое же строение и находились в таких же условиях, как земные водоросли. Гигантский разлом был рекой. Но на этой планете река была из газа, за многие века пробившего себе ложе в кристаллической породе.
   Это была река из газа более плотного, чем воздух, газа, возможно, ядовитого, но по нему можно было плыть, используя течение. Он оторвал кусок мха и бросил его вниз, в невидимое течение. Мох медленно, дергаясь, как на ниточке, пошел к далекому красному дну.
   Алган проверил свое снаряжение, подтянул лямки рюкзака и соскользнул с обрыва, держась за край. Ему показалось, что он погрузился в теплую жидкость. Он отпустил руки, и течение подхватило его. В легкие ворвался густой липкий воздух, ему стало нечем дышать, он отчаянно замахал руками, вынырнул на поверхность и жадно глотнул воздух. Поток довольно быстро нес его вперед. Ему, очевидно, помогло удержаться поверхностное натяжение. Но он был столь же беспомощен, как унесенный рекой муравей.
   Он посмотрел вниз и увидел где-то в километре под собой колышущиеся в красном тумане водоросли. Вдруг послышалось шипение, быстро перешедшее в рев. Алган понял, что попал в газоворот. Но нырнуть и отплыть прочь от этого мальстрема он не успел. В глазах потемнело, и он потерял сознание.

 
   Алган почувствовал, что ударился головой о что-то твердое, рука непроизвольно ухватилась за веревку. Он подтянулся, и в легкие хлынул воздух. В висках стучало. Он услышал крики. Какая-то огромная тень загораживала вид на дальний откос. Затем он различил слова. Послышался топот босых ног по палубе, на него обрушилась сеть, он понял, что его тянут наверх. Вот его опустили на твердую поверхность. Чьи-то руки ощупали тело. Он хотел что-то сказать, открыл глаза – прямо над ним висела кровавая звезда. Она беззвучно рассмеялась, и Алгана окружили тьма и безмолвие.

 
   Когда настал день, буря, разыгравшаяся ночью над поверхностью газовой реки, утихла. Жерг Алган нервно мерял шагами палубу. Примитивный плот из губчатой розовой древесины имел в длину около ста метров, и Алган понимал почему. Разница в плотности древесины и газа была столь мала, что для переноса малой массы требовалось большое газоизмещение. Управление плотом обеспечивалось громадными парусами, которые опускались в газовый поток и служили рулями или веслами. На корме торчала мачта, где в корзине постоянно сидел наблюдатель.
   Постройка такого плота не требовала ни особых строительных навыков, ни больших затрат, а потому его попросту бросали в конечном пункте путешествия – ведь он двигался только по течению.
   Матросы отличались темной кожей, видно, здесь, вблизи от Центра Галактики, радиация была велика. Они не обращали внимания на пассажира и говорили между собой на неизвестном Алгану наречии. Их слонялось по палубе около десятка, но из трюма доносились смех и выкрики, и Алган решил, что это либо охотники, либо добытчики, возвращавшиеся по окончании сезона в космопорт, чтобы продать свой скудный товар.
   Возможно, их далекие предки когда-то попали сюда случайно на потерпевшем аварию корабле, а возможно, с умыслом были оставлены на планете в надежде, что здесь разовьется самобытная цивилизация. Несмотря на примитивный образ жизни, они сохранили манеры цивилизованных людей. В их головах, наверное, царил сумбур: обрывки знаний о прошлом предков мешались с представлениями галактического бытия, но они не выглядели несчастными. Планета была по-своему гостеприимной, а жизнь ее обитателей протекала просто и незамысловато, как в незапамятные времена на тихоокеанских островах Земли, родины всего человечества. «Тихим океаном» цивилизации, контролируемой Бетельгейзе, было пространство, а зачарованные острова и проклятые миры кружились в черной пустоте вокруг бесчисленных солнц.
   «Впрочем, эта аналогия не имеет смысла», – решил Алган. Он лежал на носу судна, поглаживая рукой шахматную доску с тончайшими гравюрами, символизирующими Вселенную.
   Аналогия в самом деле не имела смысла – ведь цивилизация на Тихом океане была делом случая и истории, а галактическую цивилизацию создал человек. Людей сознательно оставляли на отдаленных планетах, чтобы свернуть историю с проторенного пути. Эту холодную концепцию освоения Вселенной разработала Бетельгейзе… Бетельгейзе не остановилась на том, что подарила человеку пространство, она пыталась строить будущее человечества по своим планам.
   Холодный гнев снова охватил Алгана. Рука лежавшая на полированной поверхности доски, дрогнула. Давняя ненависть человека прошлого к Бетельгейзе проснулась в нем. Однако теперь эта ненависть обрела новый смысл. Он понимал, что является пешкой в какой-то космической игре, но теперь решил перейти на сторону противника, ведь Бетельгейзе была не просто противником в игре, а врагом.

 
   Наблюдатель издал протяжный крик, и Алган приподнялся, опасаясь засады. Но увидел, что судно приблизилось к запруде из древесных стволов, которая перегородила газовую реку. Справа, посреди пурпурно-красной равнины, высились белые строения космопорта.
   Люди высыпали на палубу и засуетились вокруг тяжеленных рулей, подбадривая себя протяжными криками, перекрывавшими скрип балок. Плот замедлил бег и, упершись носом в канаты, застыл посреди реки. Глубина под ним по-прежнему была не менее километра.
   К бортам привязали канаты, и невидимые бурлаки потащили плот к берегу. Он пристал к серебристому обрыву прямо под стенами космопорта, к которому вела извилистая тропа, пробитая тысячами ног.

 
   Белое словно мел лицо, изборожденное тысячами морщин, медленно повернулось в сторону Алгана. Старик комочком сжался в стальном кресле, похоже попавшем сюда с потерпевшего аварию звездолета. Взглядом полуприкрытых глаз он обвел грязный дворик, розовую лагуну и две колючие изгороди из кактусов – их зелень резко контрастировала с красно-фиолетовой растительностью планеты.
   Над двориком высился космопорт, устремленный к звездам, словно необычный часовой. Кое-где среди растительности торчали каркасы старых звездолетов. Очертания их ободранных корпусов напоминали о ранних годах освоения пространства.
   Тонкие сухие губы старика дрогнули. Затем послышалась глухая нечленораздельная речь. Алган ничего не понял. Наконец, медленно, будто это стоило ему невероятных трудов, старик произнес слова, понятные Алгану.
   – Это было давно, – прошамкал старик, – очень давно.
   Он шевельнулся, его правая рука поднялась с колен и потянулась к Алгану. В дневном свете она казалась почти синей, кожа на ней была такой истонченной, что можно было различить каждую вену, каждую косточку, каждое сухожилие.
   – Я забыл слова, – пробормотал старик. – Я так давно не говорил на этом языке. Здесь живут сущие дети, и с ними надо говорить языком детей…
   – Я прибыл издалека, – тихо произнес Алган, боясь, как бы этот призрак от звука его голоса не рассыпался в прах.
   – Откуда? – спросил старик.
   Он наклонился вперед. Его желтые остекленевшие глаза словно впервые увидели посетителя.
   – Какая разница, – громко ответил Алган.
   Он сделал шаг вперед и остановился посреди грязного двора. Потом поправил лямки рюкзака, в котором хранилось все его достояние, и оглядел хижину.
   – Я знавал времена, – проговорил старик, – когда Бетельгейзе была отдаленной колонией, но она уже начинала набирать силу. Мы были пилотами. Отменными пилотами. Мы неслись от одного мира к другому, нас пьянила радость побед, и мы не знали усталости. Нам нужна была постоянная смена впечатлений. Потому мы и живы до сих пор. Мы не играли первых ролей. Их играли те, кто оставался на открытых нами планетах. Они умирали, но были правителями, торговцами, техниками. Мы же так и оставались отчаянными головами, прыгающими из мира в мир. Потому мы и живы. Мы видели, как стареют другие. Прилетая на планету, мы встречали сыновей наших друзей и снова пускались в путь, а годы летели…
   Он заморгал, и его руки легли на подлокотники кресла.
   – Кто ты такой, малыш? – спросил он. – Я никогда не видел тебя здесь. Ты прибыл из космоса? Я сразу подумал об этом. Ты не говоришь на местном наречии, а я почти позабыл добрый старый язык пилотов.
   – Меня зовут Алган. Жерг Алган. На Эльсиноре я узнал, что могу получить от вас кое-какие интересующие меня сведения.
   Ледяной тон собственного голоса удивил Алгана. Он чувствовал, что внутри растет какое-то новое существо, холодная проницательность которого даже пугала его. Он сбросил на землю рюкзак, развязал его, извлек шахматную доску и сунул ее под нос старику. Алган склонился к самому лицу старого пилота, чтобы лучше видеть выражение его лица.
   Старик хрипло расхохотался, и по спине Алгана пробежал холодок.
   – Они не захотели мне поверить! Они не захотели мне поверить и отправили гнить на эту чертову планету, а теперь разыскивают меня, потому что напуганы, потому что один за одним открывают проклятые миры! То была отменная экспедиция! Ее вел молодой капитан, и он командовал новенькими кораблями. И что от всего осталось? Старый дурак на треклятой планетенке.
   Он поднял голову и сурово поглядел на Алгана. В его глазах горел холодный огонь. Его взгляд выковали десятки солнц и непроглядный мрак космического пространства.
   – Кто вы такой? – блеющим голосом произнес старик. – И почему вы держите в руках эту доску? За всю свою долгую жизнь я видел только три такие доски. В первый раз это была доска, которая принадлежит вам или как две капли похожая на нее; и дважды я видел ее изображение на черных стенах цитаделей. Кто вы такой? Уходите отсюда и оставьте меня в покое. Всю жизнь я бежал от этих воспоминаний. Или вы один из них? Вы явились за моей душой, чтобы поглотить ее, как вы живьем поглотили моих собратьев?
   – Я пытаюсь понять, – ответил Алган. – Я лечу с Эльсинора, где мне в руки попала эта доска. Я ищу оружие, которое позволило бы опрокинуть Бетельгейзе. Попытайся я сесть в порту, мой корабль уничтожили бы. Поэтому я сел на равнину, а сюда добирался пешком. Меня спасли люди, которые, я уверен, не проговорятся. А если и проговорятся, им никто не поверит. Я доверяюсь вам. Вы можете позвать стражу, и меня арестуют, но, прошу вас, прежде выслушайте меня.