Страница:
В этом особняке – с фронтонами, колоннами и рядами маленьких аккуратных окошек по фасаду – Джордж жил в детстве. Нетрудно было вообразить шумного мальчугана, носящегося вниз-вверх по главной лестнице, играющего на близлежащих лужайках, расположенных на пологих склонах, спящего в той же детской, где теперь спит их дочь Роза.
Холли была рада, что городской дом, в котором они с Джорджем жили во время их короткого брака, был продан. В нем соседствовали самые счастливые и самые мучительные для нее воспоминания. Она предпочла поселиться здесь, где перед ее мысленным взором возникали яркие картинки детства Джорджа. Здесь висели его детские рисунки, стояли сундуки с игрушками и лежали покрытые пылью книги. Его семья… мать, братья и их жены, не говоря уже о слугах, которые прислуживали ему, когда он был еще ребенком, – от всех она видела только добро и любовь. Вся привязанность, некогда изливавшаяся на Джорджа, который был любимцем в семье, теперь доставалась ей и Розе. Она хорошо представляла себе, как может провести здесь всю жизнь. В мире, который создали для нее Тейлоры, вполне можно было просуществовать до самой смерти.
Но бывали странные мгновения, когда Холли становилось тесно в ее чудесном уединении. Случалось, она сидела за рукоделием и вдруг погружалась в странные, необузданные фантазии, возникавшие помимо ее воли. Бывали также мгновения, когда она чувствовала непреодолимые смутные желания… Ей хотелось сделать что-то скандальное – закричать в церкви, отправиться куда-нибудь в вызывающем красном платье и танцевать… или поцеловаться с незнакомым человеком.
– Боже мой! – громко произнесла Холли. Несомненно, в ней есть нечто порочное, нечто такое, что необходимо держать в узде и хранить за семью замками. То была чисто физическая потребность женщины в мужчине, проблема, возникавшая перед каждой вдовой, которую больше никто не навещал в супружеской постели. Холли волновали ласки Джорджа, и она всегда с удовольствием предвкушала ночи, когда он должен был прийти к ней и пробыть до утра. Три последних года она страдала от отсутствия тепла, которое ощущала после его смерти. Она никому не признавалась в этом, поскольку прекрасно знала мнение общества. Считалось, что такие вещи вообще не существуют. Женщины должны быть постоянным примером мужчинам и использовать свою добродетель для обуздания похотливых мужей. Они должны подчиняться им, но ни в коем случае не вызывать мужской страсти и, разумеется, никогда не подавать вида, что сами испытывают физическое желание.
– Миледи! Как прошел бал? Хорошо повеселились? Потанцевали? Там был кто-нибудь из тех, кого вы знали раньше?
– Прекрасно, да, нет, многие, – ответила Холли, заставив себя улыбнуться своей горничной Мод, встретившей ее.
Мод была единственной горничной, которую Холли смогла оставить при себе после смерти Джорджа. Остальные либо смешались с прислугой Тейлоров, либо были уволены, получив хорошие рекомендации и такое денежное вознаграждение, какое было по карману Холли. Мод была привлекательной тридцатилетней женщиной. Она обладала неиссякаемой энергией и никогда не падала духом. Даже волосы у нее были буйные, с белокурыми завитками, то и дело выбивающимися из прически. Изо дня в день она усердно трудилась, в основном исполняя обязанности няни при Розе, но иногда превращаясь в горничную Холли.
– Как Роза? – спросила Холли, направляясь к камину, где горел огонь, и протягивая руки к его гостеприимному теплу. – Она быстро уснула?
Мод невесело усмехнулась:
– Какое там! Она все щебетала, ну точно птичка, про бал, и какая вы хорошенькая в этом синем платье. – Горничная взяла у Холли ротонду. – Хотя, если желаете знать, ваши новые платья все равно похожи на траурные – одно темнее другого. Вот если бы вы сшили себе желтое платье щи, еще лучше, такого красивого светло-зеленого цвета, как носят сейчас все знатные дамы…
– Три года я одевалась только в черное и серое, – прервала ее Холли, ожидавшая, пока горничная расстегнет пуговицы на спине ее темно-синего платья. – Не могу же я внезапно разодеться во все цвета радуги! К таким вещам нужно привыкать постепенно.
– Вы все еще в трауре по нашему бедному хозяину, миледи. – Платье с облегающим лифом скользнуло с плеч Холли. – И вы не даете забыть об этом свету, а главное, тем господам, которым придет в голову приударить за вами.
Щеки Холли мгновенно зарделись, что никак не было связано с жаром, исходившим от камина. Хорошо, что Мод стояла позади и не заметила этого внезапного румянца. Холли смущенно подумала, что был по крайней мере один мужчина, которого она совершенно не старалась держать на расстоянии. Напротив, она просто-напросто вынудила этого повесу поцеловать ее во второй раз. Воспоминание об этом было живо до сих пор. Из-за таинственного незнакомца обыкновенный вечер превратился в нечто темное, сладостное и странное. Он действовал крайне дерзко, и в то же время он был таким… нежным. С момента своего панического бегства она непрестанно задавалась вопросом, кто он такой и как выглядит. Возможно, она снова встретится с ним и никогда не догадается, что именно он целовал ее.
Но она узнает его по голоду! Закрыв глаза, она вспомнила низкие бархатные интонации, обволакивавшие ее подобно пелене тумана. «Милая леди… скажите, почему поцелуй заставляет вас плакать?» Она покачнулась. Озабоченный голос Мод вернул ее к реальности:
– Вы, верно, устали, миледи. Это ведь ваш первый выход в свет с тех пор, как не стало хозяина… Поэтому вы вернулись так рано?
– Я ушла оттуда потому, что у меня началась мигрень, и… – Холли смущенно замолчала и рассеянно потерла виски. – Как странно, – пробормотала она, – все прошло. Обычно если мигрень начинается, то долго не проходит.
– Я принесу лекарство, что дал вам доктор. Вдруг у вас опять начнется приступ?
Холли покачала головой и перешагнула через платье, свернувшееся кольцом у ее ног.
– Нет, спасибо, – сказала она, все еще недоумевая. Кажется, случай в оранжерее уничтожил даже намек на головную боль. «Какое странное средство от мигрени! Вряд ли сегодня ночью у меня будут проблемы».
С помощью Мод она облачилась в белую батистовую ночную сорочку и отороченную кружевом накидку. Сунув ноги в домашние туфли, Холли пожелала горничной спокойной ночи и направилась к узкой лесенке, ведущей в детскую. Свеча в ее руке осветила узкую прямоугольную комнату.
В одном углу стояло детское креслице, обитое розовым бархатом и украшенное шелковой бахромой, рядом расположился маленький чайный столик с кукольным чайным сервизом. Нижние полки книжного шкафа занимала коллекция аккуратно расставленных пузырьков из-под духов, наполненных окрашенной водой. По меньшей мере полдюжины кукол были разбросаны по всей детской. Одна сидела в кресле, другая уцепилась за облупившуюся лошадку-качалку, некогда принадлежавшую Джорджу. Еще одну куклу сжимала в объятиях спящая Роза.
Подойдя к кроватке, Холли улыбнулась, охваченная нежностью к дочери. Личико у Розы было невинным и спокойным. Темные ресницы малышки бросали тень на пухлые щечки, ротик был слегка приоткрыт. Став на колени у кроватки, Холли коснулась детской ручки, которую покрывали пятна неотмытой синей и зеленой краски. Роза любила рисовать и частенько перемазывалась во все цвета радуги. Ей было четыре года, но ручки все еще сохраняли младенческую пухлость.
– Драгоценная моя, – прошептала Холли и запечатлела поцелуй на тыльной стороне ладошки. Она поднялась, не сводя глаз с дочки. Когда малышка родилась, всем, в том числе и самой Холли, казалось, что она похожа на Тейлоров. Однако со временем стало ясно, что Роза – просто копия ее самой. Маленькая, темноволосая и кареглазая. Зато нравом она пошла в Джорджа, такая же очаровательная и разумная.
«Если бы он только мог ее видеть теперь», – с тоской подумала Холли.
В первый год после рождения дочери – и последний в жизни Джорджа – они с Холли часто смотрели на свою спящую девочку. Большинство отцов не стали бы так открыто проявлять своего чувства к ребенку, считая, что это не пристало мужчинам. Дети – это часть женского мира, а мужчине следует только время от времени осведомляться об их успехах или пару минут покачать дитя на колене. Но Джордж не скрывал своего восхищения дочкой, он был просто очарован ею и без устали возился и играл с малышкой, чем, в свою очередь, приводил в восхищение Холли.
– Этот ребенок связал нас навеки, – сказал как-то вечером Джордж, когда они с Холли стояли над своей дочкой, спящей в отделанной кружевами колыбели. – Она родилась от нас обоих… это так естественно, так просто, когда двое заводят ребенка… но это за пределами моего понимания.
Холли, тронутая словами мужа, поцеловала его; она любила его еще и за то, что он смотрел на Розу как на чудо.
– Какой отец был бы у тебя, Роза! – прошептала она. А теперь ее дочери суждено вырасти, не узнав отцовской заботы и защиты… Джорджа ей не заменит никто и никогда.
Глава 2
Глава 3
Холли была рада, что городской дом, в котором они с Джорджем жили во время их короткого брака, был продан. В нем соседствовали самые счастливые и самые мучительные для нее воспоминания. Она предпочла поселиться здесь, где перед ее мысленным взором возникали яркие картинки детства Джорджа. Здесь висели его детские рисунки, стояли сундуки с игрушками и лежали покрытые пылью книги. Его семья… мать, братья и их жены, не говоря уже о слугах, которые прислуживали ему, когда он был еще ребенком, – от всех она видела только добро и любовь. Вся привязанность, некогда изливавшаяся на Джорджа, который был любимцем в семье, теперь доставалась ей и Розе. Она хорошо представляла себе, как может провести здесь всю жизнь. В мире, который создали для нее Тейлоры, вполне можно было просуществовать до самой смерти.
Но бывали странные мгновения, когда Холли становилось тесно в ее чудесном уединении. Случалось, она сидела за рукоделием и вдруг погружалась в странные, необузданные фантазии, возникавшие помимо ее воли. Бывали также мгновения, когда она чувствовала непреодолимые смутные желания… Ей хотелось сделать что-то скандальное – закричать в церкви, отправиться куда-нибудь в вызывающем красном платье и танцевать… или поцеловаться с незнакомым человеком.
– Боже мой! – громко произнесла Холли. Несомненно, в ней есть нечто порочное, нечто такое, что необходимо держать в узде и хранить за семью замками. То была чисто физическая потребность женщины в мужчине, проблема, возникавшая перед каждой вдовой, которую больше никто не навещал в супружеской постели. Холли волновали ласки Джорджа, и она всегда с удовольствием предвкушала ночи, когда он должен был прийти к ней и пробыть до утра. Три последних года она страдала от отсутствия тепла, которое ощущала после его смерти. Она никому не признавалась в этом, поскольку прекрасно знала мнение общества. Считалось, что такие вещи вообще не существуют. Женщины должны быть постоянным примером мужчинам и использовать свою добродетель для обуздания похотливых мужей. Они должны подчиняться им, но ни в коем случае не вызывать мужской страсти и, разумеется, никогда не подавать вида, что сами испытывают физическое желание.
– Миледи! Как прошел бал? Хорошо повеселились? Потанцевали? Там был кто-нибудь из тех, кого вы знали раньше?
– Прекрасно, да, нет, многие, – ответила Холли, заставив себя улыбнуться своей горничной Мод, встретившей ее.
Мод была единственной горничной, которую Холли смогла оставить при себе после смерти Джорджа. Остальные либо смешались с прислугой Тейлоров, либо были уволены, получив хорошие рекомендации и такое денежное вознаграждение, какое было по карману Холли. Мод была привлекательной тридцатилетней женщиной. Она обладала неиссякаемой энергией и никогда не падала духом. Даже волосы у нее были буйные, с белокурыми завитками, то и дело выбивающимися из прически. Изо дня в день она усердно трудилась, в основном исполняя обязанности няни при Розе, но иногда превращаясь в горничную Холли.
– Как Роза? – спросила Холли, направляясь к камину, где горел огонь, и протягивая руки к его гостеприимному теплу. – Она быстро уснула?
Мод невесело усмехнулась:
– Какое там! Она все щебетала, ну точно птичка, про бал, и какая вы хорошенькая в этом синем платье. – Горничная взяла у Холли ротонду. – Хотя, если желаете знать, ваши новые платья все равно похожи на траурные – одно темнее другого. Вот если бы вы сшили себе желтое платье щи, еще лучше, такого красивого светло-зеленого цвета, как носят сейчас все знатные дамы…
– Три года я одевалась только в черное и серое, – прервала ее Холли, ожидавшая, пока горничная расстегнет пуговицы на спине ее темно-синего платья. – Не могу же я внезапно разодеться во все цвета радуги! К таким вещам нужно привыкать постепенно.
– Вы все еще в трауре по нашему бедному хозяину, миледи. – Платье с облегающим лифом скользнуло с плеч Холли. – И вы не даете забыть об этом свету, а главное, тем господам, которым придет в голову приударить за вами.
Щеки Холли мгновенно зарделись, что никак не было связано с жаром, исходившим от камина. Хорошо, что Мод стояла позади и не заметила этого внезапного румянца. Холли смущенно подумала, что был по крайней мере один мужчина, которого она совершенно не старалась держать на расстоянии. Напротив, она просто-напросто вынудила этого повесу поцеловать ее во второй раз. Воспоминание об этом было живо до сих пор. Из-за таинственного незнакомца обыкновенный вечер превратился в нечто темное, сладостное и странное. Он действовал крайне дерзко, и в то же время он был таким… нежным. С момента своего панического бегства она непрестанно задавалась вопросом, кто он такой и как выглядит. Возможно, она снова встретится с ним и никогда не догадается, что именно он целовал ее.
Но она узнает его по голоду! Закрыв глаза, она вспомнила низкие бархатные интонации, обволакивавшие ее подобно пелене тумана. «Милая леди… скажите, почему поцелуй заставляет вас плакать?» Она покачнулась. Озабоченный голос Мод вернул ее к реальности:
– Вы, верно, устали, миледи. Это ведь ваш первый выход в свет с тех пор, как не стало хозяина… Поэтому вы вернулись так рано?
– Я ушла оттуда потому, что у меня началась мигрень, и… – Холли смущенно замолчала и рассеянно потерла виски. – Как странно, – пробормотала она, – все прошло. Обычно если мигрень начинается, то долго не проходит.
– Я принесу лекарство, что дал вам доктор. Вдруг у вас опять начнется приступ?
Холли покачала головой и перешагнула через платье, свернувшееся кольцом у ее ног.
– Нет, спасибо, – сказала она, все еще недоумевая. Кажется, случай в оранжерее уничтожил даже намек на головную боль. «Какое странное средство от мигрени! Вряд ли сегодня ночью у меня будут проблемы».
С помощью Мод она облачилась в белую батистовую ночную сорочку и отороченную кружевом накидку. Сунув ноги в домашние туфли, Холли пожелала горничной спокойной ночи и направилась к узкой лесенке, ведущей в детскую. Свеча в ее руке осветила узкую прямоугольную комнату.
В одном углу стояло детское креслице, обитое розовым бархатом и украшенное шелковой бахромой, рядом расположился маленький чайный столик с кукольным чайным сервизом. Нижние полки книжного шкафа занимала коллекция аккуратно расставленных пузырьков из-под духов, наполненных окрашенной водой. По меньшей мере полдюжины кукол были разбросаны по всей детской. Одна сидела в кресле, другая уцепилась за облупившуюся лошадку-качалку, некогда принадлежавшую Джорджу. Еще одну куклу сжимала в объятиях спящая Роза.
Подойдя к кроватке, Холли улыбнулась, охваченная нежностью к дочери. Личико у Розы было невинным и спокойным. Темные ресницы малышки бросали тень на пухлые щечки, ротик был слегка приоткрыт. Став на колени у кроватки, Холли коснулась детской ручки, которую покрывали пятна неотмытой синей и зеленой краски. Роза любила рисовать и частенько перемазывалась во все цвета радуги. Ей было четыре года, но ручки все еще сохраняли младенческую пухлость.
– Драгоценная моя, – прошептала Холли и запечатлела поцелуй на тыльной стороне ладошки. Она поднялась, не сводя глаз с дочки. Когда малышка родилась, всем, в том числе и самой Холли, казалось, что она похожа на Тейлоров. Однако со временем стало ясно, что Роза – просто копия ее самой. Маленькая, темноволосая и кареглазая. Зато нравом она пошла в Джорджа, такая же очаровательная и разумная.
«Если бы он только мог ее видеть теперь», – с тоской подумала Холли.
В первый год после рождения дочери – и последний в жизни Джорджа – они с Холли часто смотрели на свою спящую девочку. Большинство отцов не стали бы так открыто проявлять своего чувства к ребенку, считая, что это не пристало мужчинам. Дети – это часть женского мира, а мужчине следует только время от времени осведомляться об их успехах или пару минут покачать дитя на колене. Но Джордж не скрывал своего восхищения дочкой, он был просто очарован ею и без устали возился и играл с малышкой, чем, в свою очередь, приводил в восхищение Холли.
– Этот ребенок связал нас навеки, – сказал как-то вечером Джордж, когда они с Холли стояли над своей дочкой, спящей в отделанной кружевами колыбели. – Она родилась от нас обоих… это так естественно, так просто, когда двое заводят ребенка… но это за пределами моего понимания.
Холли, тронутая словами мужа, поцеловала его; она любила его еще и за то, что он смотрел на Розу как на чудо.
– Какой отец был бы у тебя, Роза! – прошептала она. А теперь ее дочери суждено вырасти, не узнав отцовской заботы и защиты… Джорджа ей не заменит никто и никогда.
Глава 2
Закери Бронсону срочно требовалась жена. Он даже знал, какая именно. Сдержанная, со спокойным голосом, умеющая вести хозяйство и позаботиться обо всех мелочах в жизни мужчины. При такой хозяйке слуги в доме начинают работать как хорошо отлаженный часовой механизм… совсем не так, как у него дома. Иногда его прислуга неплохо управлялась со своими обязанностями, но зачастую она превращала его жизнь в фарс. Трапезы частенько запаздывали, скатерти, серебро и мебель никогда не бывали безупречными, как в других богатых домах, а еда оказывалась либо излишне обильной, либо вообще несъедобной.
Закери несколько раз нанимал экономок, пока не понял, что даже наилучшим из них все-таки требуется получать распоряжения сверху, от хозяйки дома. И видит Бог – его матушка не имела ни малейшего понятия, как отдавать приказания слугам, разве что могла робко попросить горничную принеси чашку чаю или помочь одеться.
– Это же слуги, мамаша, – терпеливо повторял ей Закери по меньшей мере сотню раз. – Они ждут, что вы прикажете им что-то сделать. Они хотят, чтобы вы им приказали. Иначе у них не будет работы. Перестаньте же смотреть с таким извиняющимся видом, когда вам что-нибудь нужно, и тяните за шнурок звонка – это будет вполне по-хозяйски.
Но матушка его только смеялась и возражала, что терпеть не может беспокоить кого бы то ни было, даже если человеку за это платят. Нет, его родительница никогда не приучится к новому укладу – она слишком долго жила скромно и теперь уже вряд ли постигнет науку управления слугами.
Да, его слуги, как и его деньги, были новыми. Урожденные аристократы получали опытную челядь по наследству, и лакеи, и горничные эти жили и работали вместе не один год, даже не одно десятилетие. Закери же пришлось нанять всех разом. Некоторые из них были новичками в своем деле, но большую часть уволили с прежних мест по разным причинам. Другими словами, Закери являлся теперь хозяином самого крупного, в западной части Лондона скопления пьяниц, незамужних матерей, лентяев и мелких воришек.
Друзья утверждали, что хорошая жена может разом решить все проблемы ведения хозяйства, предоставив ему свободно заниматься тем, что ему удается лучше всего, – делать деньги. Впервые в жизни Закери нашел мысль о браке разумной и даже привлекательной. Оставалось немногое – найти подходящую женщину и убедить ее выйти за него замуж. Но если учесть все требования, которые он предъявлял к кандидатке, дело могло растянуться на годы.
Во-первых, она должна быть благородных кровей, так как благодаря браку он намеревался получить доступ в высший свет. Далее, она должна была компенсировать отсутствие у него самого воспитания и образования, обладая родословной, восходящей прямо к Вильгельму Завоевателю. При этом она не должна относиться к нему снисходительно – ему не нужна жена, смотрящая на него сверху вниз. Она также должна обладать независимым характером, чтобы понимать необходимость его частых отлучек. Он человек занятой, и ему совершенно ни к чему, чтобы кто-то цеплялся за него и пытался предъявлять права на жалкие крохи остающегося свободного времени.
Красота его не интересовала. Честно говоря, он даже не хотел обладать красавицей, на которую другие мужчины будут глазеть, распускать слюни и вечно пытаться ее соблазнить. Его вполне устроит умеренная привлекательность. Хорошее физическое здоровье и ум обязательны, поскольку он хочет, чтобы она рожала ему крепких, легко овладевающих науками детей. Положение в свете также важно, так как с ее помощью он должен проникнуть в общество, которое, очевидно, не очень-то хочет его принять.
Закери прекрасно понимал, что многие аристократы смеются над ним из-за его происхождения, произношения, манер и наспех сколоченного состояния. Они считали, что ум у него буржуазный и меркантильный и он никогда не постигнет, что такое стиль, элегантность и хорошее воспитание. Что ж, они были правы. Он знал свои возможности. Зато он испытывал мрачное удовлетворение оттого, что никто не смел смеяться над ним открыто. Он был силой, с которой нельзя не считаться. Он внедрялся в банки, деловые предприятия, недвижимость, инвестиционные фонды… Словом, был связан финансовыми отношениями – в большей или меньшей степени – с каждым состоятельным человеком Англии.
Знать не желала, чтобы он завладел кем-либо из ее драгоценных дочерей. Для аристократа брак означает заключение союза между двумя могущественными кланами, смешение голубых кровей. Недопустима связь дворняжки и животного, обладающего прекрасной родословной. Только вот в данном случае у дворняжки достаточно денег, чтобы купить все, что ей вздумается, даже высокородную жену.
И он договорился о встрече с леди Холланд Тейлор. Если его приглашение заинтересует ее, она придет к нему на чай. Закери уже подсчитал, что потребуется один день, чтобы его загадочная незнакомка обдумала эту мысль, еще день, чтобы друзья и родственники отговорили ее, и третий – чтобы любопытство взяло над всем этим верх. К его удовольствию, она приняла приглашение. Сегодня он ее увидит.
Он подошел к окну своей библиотеки – просторной комнаты, расположенной в северо-западном крыле его готического особняка. Дом был выстроен в стиле, который его архитектор называл «орнаментальным», – термин, который, как понял Закери, означает претенциозность и дороговизну. Но в свете им восхищались или по крайней мере говорили о нем, так что дом выполнял свои функции – давал понять, что он, Закери, человек влиятельный и с ним нужно считаться. Сооружение сие походило на огромный свадебный торт, украшенный шпилями, башнями, арками, оранжереями и французскими дверями. Здание, в котором было двадцать спален, вольготно расположилось на огромном куске земли к западу от Лондона. Искусственные озера и деревья с пышными кронами украшали пейзаж, сады и парки изобиловали затейливыми беседками и прогулочными аллеями, как извилистыми, так и прямыми, чтобы гость мог выбрать то, что ему по вкусу.
Интересно, что подумает о его поместье леди Холли, придет в ужас или восторг? Наверное, у нее хороший вкус, как и у большинства дам ее положения, и здесь Закери не мог с ними состязаться. Он предпочитал вещи, откровенно демонстрирующие его богатство и успех, тут уж ничего не поделаешь.
В вестибюле пробили высокие напольные часы, заставив его вспомнить о времени, и он вновь взглянул в окно – на длинную подъездную аллею перед домом.
– Леди Холли, – тихо проговорил он, – я жду вас.
А потом пришло письмо от мистера Закери Бронсона, начинавшееся предложением, которое сразу же очаровало ее:
«Хотя я не имел чести быть вам представленным, я нашел, что нуждаюсь в вашей помощи касательно моего домашнего хозяйства…»
Как может такой известный человек, как мистер Бронсон, нуждаться в ее помощи?
Все Тейлоры сочли ее решение в корне неверным. Они указывали, что многие леди, равные ей по положению в обществе, не снизошли до того, чтобы познакомиться с ним. Даже безобидное чаепитие в его обществе может вызвать скандал.
– Скандал? Из-за простого пятичасового чаепития? – скептически откликнулась Холли, и старший брат Джорджа, Уильям, принялся объяснять ей:
– Мистер Бронсон – необычный человек, дорогая. Он нувориш – у него вульгарное воспитание и манеры. О нем ходят такие слухи, которые шокировали даже меня, а, как вам известно, я человек достаточно терпимый.
Из вашего общения с ним не может выйти ничего хорошего. Прошу вас, Холли, не навлекайте на свою голову неприятностей. Немедленно пошлите Бронсону отказ.
Убежденная словами Уильяма, Холли уже почти было решила отклонить приглашение мистера Бронсона, но любопытство возобладало. Не может же она оставаться в своей вечной тишине и покое, так и не узнав, зачем один из могущественнейших людей Англии добивается встречи с ней… Нет, она должна выяснить причину.
– Я уверена, что сумею устоять перед его разлагающим влиянием по крайней мере час или два, – весело сказала она. – А если его поведение покажется мне неприемлемым, я просто уйду.
Синие глаза Уильяма – тот же цвет и разрез, что были у ее мужа, – вспыхнули неодобрительно.
– Джордж наверняка не пожелал бы, чтобы вы встречались с этим бесчестным человеком.
Заявление Уильяма подействовало на нее сокрушительно. Холли опустила голову, глаза ее предательски повлажнели. Она поклялась прожить всю оставшуюся жизнь так, как того хотел ее муж. Джордж защищал ее от всего, что считал опасным, и она полностью полагалась на его суждения.
– Но Джорджа больше нет, – прошептала она, глядя на строгое лицо Уильяма глазами, полными слез. – Мне нужно научиться теперь как-то ориентироваться самой.
– А если ваше мнение окажется ошибочным? – возразил он. – Память о брате обязывает меня вмешаться.
Холли слабо улыбнулась, подумав, что с самого ее рождения всегда находился кто-то, кто защищал и направлял ее. Сначала любящие родители, потом Джордж… а теперь его семья.
– Позвольте мне, Уильям, совершить несколько ошибок, – произнесла она. – Я должна научиться принимать решения – ради Розы и себя самой.
– Холли… – В голосе его послышался гнев. – Что может вам дать посещение такого человека, как Закери Бронсон?
Предвкушение шевельнулось в ней, и она поняла, что ей во что бы то ни стало нужно хотя бы на время покинуть безопасный кров Тейлоров.
– Надеюсь, что скоро я это выясню, – решительно заявила она.
Сведения, которые удалось наскрести Тейлорам о мистере Бронсоне, явно не принесли им облегчения, как и неожиданная экстравагантность Холли, согласившейся встретиться с ним. Друзья и знакомые весьма охотно поделились немногими знаниями, которыми обладали, об этом таинственном новичке в лондонском обществе. Частенько Закери Бронсона называли принцем торговцев и тем констатировали факт. Он был возмутительно, непостижимо богат, и вульгарность его была так же велика, как и богатство.
Эксцентричный, заинтересованный не в деньгах, но во власти, которую они дают, Бронсон разорил многих конкурентов, проявляя коварство и безжалостность. Он вел дела не как джентльмен, считающийся со всеми неписаными ограничениями и соглашениями. Если кто-то не оговаривал в точности каждую деталь, Бронсон, по слухам, безжалостно пользовался своими преимуществами. Джентльмены заключали с ним деловые сделки неохотно и все же были вынуждены это делать в надежде, что и на их долю достанется немного его чудовищного везения.
Кто-то утверждал, что Бронсон начинал как участник уличных кулачных боев. В конце концов его наняли на пароход, – через какое-то время он стал капитаном, а затем качал приобретать все больше и больше пароходных линий. Его жесткость и смекалка либо разоряли его конкурентов, либо вынуждали их к слиянию.
Бронсон потерпел крах, когда начал продавать публике акции по вздутым ценам. Тогда он занялся недвижимостью. Поскольку в Англии почти невозможно купить землю, он приобрел тысячи акров в Америке и Индии. Площадь его ферм превосходила совокупность владений английской аристократии, а огромное количество продукции, которое он производил и ввозил в страну, снова увеличило его богатство. Теперь он вкладывал деньги в развитие железной дороги в Дьюрхеме, по которой движимые силой пара создания человеческой мысли могли бы тащить вагоны с грузом со скоростью двенадцать миль в час. Хотя все понимали, что сила пара никогда не сможет заменить лошадей, эти опыты нашли пылких последователей.
– Бронсон опасен, – заметил лорд Эвери, старинный друг Тейлоров, приглашенный на ужин. Эвери был членом совета в нескольких банках и страховых компаниях. – Каждый день я вижу, как богатство Англии переходит от знатных семей и истинных фермеров к выскочкам вроде Бронсона. Если принимать его на равных только потому, что он разжился деньгами… это будет означать конец высшего общества в том виде, как мы его знаем.
– Но разве труд не должен вознаграждаться? – нерешительно заметила Холли, зная, что респектабельная дама не должна вмешиваться в политические или финансовые споры. – Разве нам не следовало бы признать достижения мистера Бронсона, приняв его в свое общество?
– Он не подходит нам, дорогая, – ответствовал Эвери. – Знатность – это продукт жизни многочисленных поколений, определенным образом воспитанных, образованных и утонченных. Нельзя купить место в высшем обществе, а именно этого и добивается мистер Бронсон. У него нет чести, нет хорошей родословной, и, насколько мне известно, он получил самое минимальное образование. Я бы сравнил его с дрессированной обезьяной, выучившей всего один арифметический трюк и проделывавшей его до тех пор, пока каким-либо образом маленькие суммы не превратятся в огромные.
Тейлоры и остальные гости согласно кивнули.
– Понятно, – пробормотала Холли и занялась едой, отметив про себя, что в голосе лорда Эвери звучала некоторая зависть. Мистер Бронсон, возможно, и овладел всею лишь одним трюком – но зато каким! Любой хорошо воспитанный человек за этим столом с радостью перенял бы способности мистера Бронсона, который, точно Мидас, обращает в золото все, к чему ни прикоснется. Все разговоры о нем не достигли своей цели – запугать и отвратить ее. Они лишь еще больше разожгли ее любопытство.
Закери несколько раз нанимал экономок, пока не понял, что даже наилучшим из них все-таки требуется получать распоряжения сверху, от хозяйки дома. И видит Бог – его матушка не имела ни малейшего понятия, как отдавать приказания слугам, разве что могла робко попросить горничную принеси чашку чаю или помочь одеться.
– Это же слуги, мамаша, – терпеливо повторял ей Закери по меньшей мере сотню раз. – Они ждут, что вы прикажете им что-то сделать. Они хотят, чтобы вы им приказали. Иначе у них не будет работы. Перестаньте же смотреть с таким извиняющимся видом, когда вам что-нибудь нужно, и тяните за шнурок звонка – это будет вполне по-хозяйски.
Но матушка его только смеялась и возражала, что терпеть не может беспокоить кого бы то ни было, даже если человеку за это платят. Нет, его родительница никогда не приучится к новому укладу – она слишком долго жила скромно и теперь уже вряд ли постигнет науку управления слугами.
Да, его слуги, как и его деньги, были новыми. Урожденные аристократы получали опытную челядь по наследству, и лакеи, и горничные эти жили и работали вместе не один год, даже не одно десятилетие. Закери же пришлось нанять всех разом. Некоторые из них были новичками в своем деле, но большую часть уволили с прежних мест по разным причинам. Другими словами, Закери являлся теперь хозяином самого крупного, в западной части Лондона скопления пьяниц, незамужних матерей, лентяев и мелких воришек.
Друзья утверждали, что хорошая жена может разом решить все проблемы ведения хозяйства, предоставив ему свободно заниматься тем, что ему удается лучше всего, – делать деньги. Впервые в жизни Закери нашел мысль о браке разумной и даже привлекательной. Оставалось немногое – найти подходящую женщину и убедить ее выйти за него замуж. Но если учесть все требования, которые он предъявлял к кандидатке, дело могло растянуться на годы.
Во-первых, она должна быть благородных кровей, так как благодаря браку он намеревался получить доступ в высший свет. Далее, она должна была компенсировать отсутствие у него самого воспитания и образования, обладая родословной, восходящей прямо к Вильгельму Завоевателю. При этом она не должна относиться к нему снисходительно – ему не нужна жена, смотрящая на него сверху вниз. Она также должна обладать независимым характером, чтобы понимать необходимость его частых отлучек. Он человек занятой, и ему совершенно ни к чему, чтобы кто-то цеплялся за него и пытался предъявлять права на жалкие крохи остающегося свободного времени.
Красота его не интересовала. Честно говоря, он даже не хотел обладать красавицей, на которую другие мужчины будут глазеть, распускать слюни и вечно пытаться ее соблазнить. Его вполне устроит умеренная привлекательность. Хорошее физическое здоровье и ум обязательны, поскольку он хочет, чтобы она рожала ему крепких, легко овладевающих науками детей. Положение в свете также важно, так как с ее помощью он должен проникнуть в общество, которое, очевидно, не очень-то хочет его принять.
Закери прекрасно понимал, что многие аристократы смеются над ним из-за его происхождения, произношения, манер и наспех сколоченного состояния. Они считали, что ум у него буржуазный и меркантильный и он никогда не постигнет, что такое стиль, элегантность и хорошее воспитание. Что ж, они были правы. Он знал свои возможности. Зато он испытывал мрачное удовлетворение оттого, что никто не смел смеяться над ним открыто. Он был силой, с которой нельзя не считаться. Он внедрялся в банки, деловые предприятия, недвижимость, инвестиционные фонды… Словом, был связан финансовыми отношениями – в большей или меньшей степени – с каждым состоятельным человеком Англии.
Знать не желала, чтобы он завладел кем-либо из ее драгоценных дочерей. Для аристократа брак означает заключение союза между двумя могущественными кланами, смешение голубых кровей. Недопустима связь дворняжки и животного, обладающего прекрасной родословной. Только вот в данном случае у дворняжки достаточно денег, чтобы купить все, что ей вздумается, даже высокородную жену.
И он договорился о встрече с леди Холланд Тейлор. Если его приглашение заинтересует ее, она придет к нему на чай. Закери уже подсчитал, что потребуется один день, чтобы его загадочная незнакомка обдумала эту мысль, еще день, чтобы друзья и родственники отговорили ее, и третий – чтобы любопытство взяло над всем этим верх. К его удовольствию, она приняла приглашение. Сегодня он ее увидит.
Он подошел к окну своей библиотеки – просторной комнаты, расположенной в северо-западном крыле его готического особняка. Дом был выстроен в стиле, который его архитектор называл «орнаментальным», – термин, который, как понял Закери, означает претенциозность и дороговизну. Но в свете им восхищались или по крайней мере говорили о нем, так что дом выполнял свои функции – давал понять, что он, Закери, человек влиятельный и с ним нужно считаться. Сооружение сие походило на огромный свадебный торт, украшенный шпилями, башнями, арками, оранжереями и французскими дверями. Здание, в котором было двадцать спален, вольготно расположилось на огромном куске земли к западу от Лондона. Искусственные озера и деревья с пышными кронами украшали пейзаж, сады и парки изобиловали затейливыми беседками и прогулочными аллеями, как извилистыми, так и прямыми, чтобы гость мог выбрать то, что ему по вкусу.
Интересно, что подумает о его поместье леди Холли, придет в ужас или восторг? Наверное, у нее хороший вкус, как и у большинства дам ее положения, и здесь Закери не мог с ними состязаться. Он предпочитал вещи, откровенно демонстрирующие его богатство и успех, тут уж ничего не поделаешь.
В вестибюле пробили высокие напольные часы, заставив его вспомнить о времени, и он вновь взглянул в окно – на длинную подъездную аллею перед домом.
– Леди Холли, – тихо проговорил он, – я жду вас.
* * *
Несмотря на возражения, высказанные всеми Тейлорами, Холли решила принять неожиданное приглашение мистера Закери Бронсона. Она не смогла устоять. После бала у Бельмонтов жизнь пошла своим чередом, но размеренность существования в доме Тейлоров почему-то перестала устраивать ее. Холли надоело рукоделие, писание писем и все то, чем она занималась последние три года. После тех украденных поцелуев в оранжерее ее не покидало смутное беспокойство. Ей хотелось, чтобы что-нибудь произошло, хотелось изменить свое наперед известное течение дней.А потом пришло письмо от мистера Закери Бронсона, начинавшееся предложением, которое сразу же очаровало ее:
«Хотя я не имел чести быть вам представленным, я нашел, что нуждаюсь в вашей помощи касательно моего домашнего хозяйства…»
Как может такой известный человек, как мистер Бронсон, нуждаться в ее помощи?
Все Тейлоры сочли ее решение в корне неверным. Они указывали, что многие леди, равные ей по положению в обществе, не снизошли до того, чтобы познакомиться с ним. Даже безобидное чаепитие в его обществе может вызвать скандал.
– Скандал? Из-за простого пятичасового чаепития? – скептически откликнулась Холли, и старший брат Джорджа, Уильям, принялся объяснять ей:
– Мистер Бронсон – необычный человек, дорогая. Он нувориш – у него вульгарное воспитание и манеры. О нем ходят такие слухи, которые шокировали даже меня, а, как вам известно, я человек достаточно терпимый.
Из вашего общения с ним не может выйти ничего хорошего. Прошу вас, Холли, не навлекайте на свою голову неприятностей. Немедленно пошлите Бронсону отказ.
Убежденная словами Уильяма, Холли уже почти было решила отклонить приглашение мистера Бронсона, но любопытство возобладало. Не может же она оставаться в своей вечной тишине и покое, так и не узнав, зачем один из могущественнейших людей Англии добивается встречи с ней… Нет, она должна выяснить причину.
– Я уверена, что сумею устоять перед его разлагающим влиянием по крайней мере час или два, – весело сказала она. – А если его поведение покажется мне неприемлемым, я просто уйду.
Синие глаза Уильяма – тот же цвет и разрез, что были у ее мужа, – вспыхнули неодобрительно.
– Джордж наверняка не пожелал бы, чтобы вы встречались с этим бесчестным человеком.
Заявление Уильяма подействовало на нее сокрушительно. Холли опустила голову, глаза ее предательски повлажнели. Она поклялась прожить всю оставшуюся жизнь так, как того хотел ее муж. Джордж защищал ее от всего, что считал опасным, и она полностью полагалась на его суждения.
– Но Джорджа больше нет, – прошептала она, глядя на строгое лицо Уильяма глазами, полными слез. – Мне нужно научиться теперь как-то ориентироваться самой.
– А если ваше мнение окажется ошибочным? – возразил он. – Память о брате обязывает меня вмешаться.
Холли слабо улыбнулась, подумав, что с самого ее рождения всегда находился кто-то, кто защищал и направлял ее. Сначала любящие родители, потом Джордж… а теперь его семья.
– Позвольте мне, Уильям, совершить несколько ошибок, – произнесла она. – Я должна научиться принимать решения – ради Розы и себя самой.
– Холли… – В голосе его послышался гнев. – Что может вам дать посещение такого человека, как Закери Бронсон?
Предвкушение шевельнулось в ней, и она поняла, что ей во что бы то ни стало нужно хотя бы на время покинуть безопасный кров Тейлоров.
– Надеюсь, что скоро я это выясню, – решительно заявила она.
Сведения, которые удалось наскрести Тейлорам о мистере Бронсоне, явно не принесли им облегчения, как и неожиданная экстравагантность Холли, согласившейся встретиться с ним. Друзья и знакомые весьма охотно поделились немногими знаниями, которыми обладали, об этом таинственном новичке в лондонском обществе. Частенько Закери Бронсона называли принцем торговцев и тем констатировали факт. Он был возмутительно, непостижимо богат, и вульгарность его была так же велика, как и богатство.
Эксцентричный, заинтересованный не в деньгах, но во власти, которую они дают, Бронсон разорил многих конкурентов, проявляя коварство и безжалостность. Он вел дела не как джентльмен, считающийся со всеми неписаными ограничениями и соглашениями. Если кто-то не оговаривал в точности каждую деталь, Бронсон, по слухам, безжалостно пользовался своими преимуществами. Джентльмены заключали с ним деловые сделки неохотно и все же были вынуждены это делать в надежде, что и на их долю достанется немного его чудовищного везения.
Кто-то утверждал, что Бронсон начинал как участник уличных кулачных боев. В конце концов его наняли на пароход, – через какое-то время он стал капитаном, а затем качал приобретать все больше и больше пароходных линий. Его жесткость и смекалка либо разоряли его конкурентов, либо вынуждали их к слиянию.
Бронсон потерпел крах, когда начал продавать публике акции по вздутым ценам. Тогда он занялся недвижимостью. Поскольку в Англии почти невозможно купить землю, он приобрел тысячи акров в Америке и Индии. Площадь его ферм превосходила совокупность владений английской аристократии, а огромное количество продукции, которое он производил и ввозил в страну, снова увеличило его богатство. Теперь он вкладывал деньги в развитие железной дороги в Дьюрхеме, по которой движимые силой пара создания человеческой мысли могли бы тащить вагоны с грузом со скоростью двенадцать миль в час. Хотя все понимали, что сила пара никогда не сможет заменить лошадей, эти опыты нашли пылких последователей.
– Бронсон опасен, – заметил лорд Эвери, старинный друг Тейлоров, приглашенный на ужин. Эвери был членом совета в нескольких банках и страховых компаниях. – Каждый день я вижу, как богатство Англии переходит от знатных семей и истинных фермеров к выскочкам вроде Бронсона. Если принимать его на равных только потому, что он разжился деньгами… это будет означать конец высшего общества в том виде, как мы его знаем.
– Но разве труд не должен вознаграждаться? – нерешительно заметила Холли, зная, что респектабельная дама не должна вмешиваться в политические или финансовые споры. – Разве нам не следовало бы признать достижения мистера Бронсона, приняв его в свое общество?
– Он не подходит нам, дорогая, – ответствовал Эвери. – Знатность – это продукт жизни многочисленных поколений, определенным образом воспитанных, образованных и утонченных. Нельзя купить место в высшем обществе, а именно этого и добивается мистер Бронсон. У него нет чести, нет хорошей родословной, и, насколько мне известно, он получил самое минимальное образование. Я бы сравнил его с дрессированной обезьяной, выучившей всего один арифметический трюк и проделывавшей его до тех пор, пока каким-либо образом маленькие суммы не превратятся в огромные.
Тейлоры и остальные гости согласно кивнули.
– Понятно, – пробормотала Холли и занялась едой, отметив про себя, что в голосе лорда Эвери звучала некоторая зависть. Мистер Бронсон, возможно, и овладел всею лишь одним трюком – но зато каким! Любой хорошо воспитанный человек за этим столом с радостью перенял бы способности мистера Бронсона, который, точно Мидас, обращает в золото все, к чему ни прикоснется. Все разговоры о нем не достигли своей цели – запугать и отвратить ее. Они лишь еще больше разожгли ее любопытство.
Глава 3
Холли никогда в жизни не видывала ничего похожего на лондонское поместье Закери Бронсона, богатство которого могло бы вызвать зависть даже у Медичи. Вестибюль, вымощенный красным королевским мрамором, уставленный сверкающими золочеными колоннами, увешанный бесценными гобеленами, занимал два этажа. Тяжелые хрустальные люстры свисали с потолка, освещая ошеломляющее количество римских статуй. Огромные малахитовые вазы, в которых росли пальмы и роскошные папоротники, стояли по бокам каждой из четырех ведущих из вестибюля дверей.
На удивление молодой дворецкий повел Холли к библиотечным апартаментам.
– Апартаментам? – в замешательстве повторила Холли, а дворецкий объяснил, что принадлежащее мистеру Бронсону собрание книг, рукописей, древних фолиантов и карт слишком велико, чтобы храниться в одном помещении. Холли с трудом подавила желание непрестанно вертеть головой. Обе стены коридора были покрыты синим шелком, который усеяли сотни блестящих стеклянных бабочек. По бокам двери, ведущей в библиотеку, висели два рисунка – то был Рембрандт, – каждый из них был дороже самого великолепного из произведений, которыми владели Тейлоры.
Будучи воспитанной в убеждении, что простота окружения сопутствует отдыху и покою, Холли подумала, что здешняя обстановка вряд ли для этого пригодна. Но несмотря на дурной вкус, все тут было так эффектно в своих излишествах, что она не смогла удержаться от улыбки. Вспомнив, что Бронсон начал свою карьеру с кулачных боев, она почувствовала восхищение, граничащее с благоговейным ужасом. Подумать только, как многого может добиться человек!
Дворецкий провел ее в комнату, свет в которую струился с затейливого потолка, застекленного хрусталем. Стены были обиты зеленым бархатом и украшены множеством картин, висящих в три яруса и казавшихся портретами почтенных предков. Бесконечные ряды книжных полок со стеклянными дверцами были заполнены толстенными томами. Как соблазнительно, должно быть, взять один из этих томов, опуститься в такое вот роскошное, удобное кожаное кресло и откинуться на такую вот плюшевую подушку. Проходя мимо блестящего коричневого глобуса, имевшего в диаметре, наверное, не меньше шести футов, Холли остановилась и осторожно потрогала его.
– Я никогда не видела таких библиотек, – произнесла она.
На удивление молодой дворецкий повел Холли к библиотечным апартаментам.
– Апартаментам? – в замешательстве повторила Холли, а дворецкий объяснил, что принадлежащее мистеру Бронсону собрание книг, рукописей, древних фолиантов и карт слишком велико, чтобы храниться в одном помещении. Холли с трудом подавила желание непрестанно вертеть головой. Обе стены коридора были покрыты синим шелком, который усеяли сотни блестящих стеклянных бабочек. По бокам двери, ведущей в библиотеку, висели два рисунка – то был Рембрандт, – каждый из них был дороже самого великолепного из произведений, которыми владели Тейлоры.
Будучи воспитанной в убеждении, что простота окружения сопутствует отдыху и покою, Холли подумала, что здешняя обстановка вряд ли для этого пригодна. Но несмотря на дурной вкус, все тут было так эффектно в своих излишествах, что она не смогла удержаться от улыбки. Вспомнив, что Бронсон начал свою карьеру с кулачных боев, она почувствовала восхищение, граничащее с благоговейным ужасом. Подумать только, как многого может добиться человек!
Дворецкий провел ее в комнату, свет в которую струился с затейливого потолка, застекленного хрусталем. Стены были обиты зеленым бархатом и украшены множеством картин, висящих в три яруса и казавшихся портретами почтенных предков. Бесконечные ряды книжных полок со стеклянными дверцами были заполнены толстенными томами. Как соблазнительно, должно быть, взять один из этих томов, опуститься в такое вот роскошное, удобное кожаное кресло и откинуться на такую вот плюшевую подушку. Проходя мимо блестящего коричневого глобуса, имевшего в диаметре, наверное, не меньше шести футов, Холли остановилась и осторожно потрогала его.
– Я никогда не видела таких библиотек, – произнесла она.