Страница:
Анна Клименко
Кубок лунника
Часть 1. Легенды и призраки пустошей
– Я вижу, ты не очень-то рад меня видеть.
– Ты умер довольно давно, и это меня извиняет, не так ли?
В окно заглядывала кровавая луна.
Проклятая луна Сэлдима, с силой которой невозможно бороться, и тогда единственное, что остается – все ночи проводить взаперти, царапая когтями подлокотники старого кресла и вкровь кусая губы. Упаси Эо в таком виде показаться на глаза кому-нибудь из этого прогнившего насквозь городка! Нет, они, конечно же, ничего не смогут сделать. Слишком велик страх перед лунной немочью, которая нет-нет да собирает обильную жатву… Но кто знает, а вдруг пересилит застарелая ненависть? Никогда не понять этих людей. Да и то, что от них остается, тожепонять сложно.
По кабинету медленно плавал призрак. Сквозь него можно было разглядеть и мебель, и старинные гобелены, и мозаики на стенах, но этот факт отнюдь не умалял могущества разупокоенного духа. Призрак плавно перемещался – высокая, худощавая фигура в кафтане с позументом. Если бы его ноги касались пола, то можно было бы сказать, что он «в задумчивости меряет шагами комнату». А так – он именно плавал, и длинные волосы парили за спиной как плавники золотой рыбки.
– Что тебе нужно?
Призрак обернулся, сложил руки на груди. Когда-то он был ведьмаком Хаором, который… Впрочем, теперь уже безразлично.
– Мой покой потревожил идиот с лопатой, – глухо сказал призрак Хаора, – мне это не нравится.
– Я должен разыскать того, кто бы восстановил твою могилу?
– Это подождет, – призрак рубанул ладонью по воздуху, – раз уж я здесь, то должен кое-что сделать, а ты мне поможешь. Ведь за тобой должок, Альвен, и должок немалый.
– Я не страдаю забывчивостью…
– Но и избытком благодарности, судя по всему, тоже не страдаешь.
Призрак умолк, затем принялся озираться по сторонам, как будто с трудом понимая, где находится. Потом сцепил руки за спиной, покачал головой.
– Мои поздравления, Альвен. Как я погляжу, ты в милости у нынешнего государя. Ведь это твой замок, а?
– Мы стали полезны, – тут уж он позволил себе легкую усмешку, – оказалось, что только рядом с нами людям не страшна лунная немочь.
– Пфу! – Хаор топнул по воздуху ногой, обутой в высокий сапог, – и не тошно тебе, а? Исцелять тех, кто хотел выпустить из тебя всю кровь? Право же, ты меня разочаровываешь.
– Те, кто хотел моей смерти, давно мертвы. Как и ты, Хаор.
– Те мертвы, эти живы. Неужели ты думаешь, что они упустят возможность тебя сжечь? Или выпотрошить? Или, наконец, отравить?
В кабинете повисла тишина, какая бывает только в гробу. Призрак ведьмака парил в футе от пола, хозяин замка неподвижно замер в кресле. Разумеется, Хаор Ливори был прав, целиком и полностью. Но так что же теперь? Бросить это постылое, но единственное жилище и вновь удариться в бега? Снова жить в лесу, рвать зубами дичь и до полусмерти пугать своим видом виллан? Хотя… мысль о горячей крови оказалась настолько заманчивой, что он едва не завыл от бешеного, необоримого желания ощутить во рту солоноватый, с божественной горчинкой вкус. Зубы – от одних только мыслей о дичи – заострились, выросли, пальцы скрутило судорогой, вестницей скорого превращения…
– Луна Сэлдима, кровавая луна, – задумчиво проговорил призрак, – я искренне тебе сочувствую. Не хотел бы я… вот так.
Глубокий вдох. Выдох.
Сейчас главное – успокоиться. Подумать о чем-нибудь… далеком от крови. Например, о Джин, о бедной малютке Джин. Она ведь всегда будет беззащитной крошкой, совершенно собой не владеющей, и ее надо беречь, потому что обещал…
– Чего ты хочешь, Хаор? – пока он цеплялся за мысли о Джин, пальцы обрели прежнюю, вполне человеческую форму.
Бывший ведьмак внезапно приблизился, повис на расстоянии вытянутой руки. Глаза у него были… когда-то просто темными, непонять какого цвета. А теперь стали двумя провалами в бесконечность, опасными омутами, водоворотами, затягивающими вглубь.
– О, я хочу совсем немного, Альвен. Я хочу, чтобы ты написал одно письмо, одно очень важное письмо. Раз уж мою несчастную могилу потревожили, я сделаю то, что должен. В конце концов… полагаю, это будет правильно для всех нас.
За высоким стрельчатым окном Академии шумели акации, по самую макушку укутанные в бело-розовые шали, величаво колыхалась лиловая пенка сирени, снисходительно покачивали головками тюльпаны – сочного красного цвета, словно бокалы, наполненные свежей кровью – избитое, но верное сравнение. Заснеженный пик Солнечной горы сиял как остронаточенный клинок; ему тускло и презрительно вторила пологая Лунная гора. И повсюду пахло весной! Невзирая на то, что никто и никогда не скажет, каким именно должен быть аромат этого благодатного сезона, сколько простых и незамысловатых запахов должно сплестись в этот незабываемый и изысканный букет.
…А в прохладной аудитории выл, надрываясь, призрак висельника. Он таращил глаза, вытягивал костлявые руки и пытался цапнуть за горло студента, который предпринимал лихорадочные попытки изгнания , но имел весьма смутные представления о ритуале, и оттого раздражался все сильнее, краснел, белел и поминутно озирался на экзаменатора.
Малика Вейн, положив подбородок на сцепленные пальцы рук, уже не глядела на подопечного. Ее взгляд, минуя оконный проем, купался в дымке вокруг Лунной горы, перебегал с одного облака на другое, окунался в разлитое золото холма, сплошь поросшего нарциссами… Госпожа Вейн мысленно пребывала на коротких каникулах, которые, как известно, даны не только студентам, но и преподавателям почтенной Академии Объединенного Волшебства.
Каникулы.
Это слово карамелькой каталось на языке, будоража фантазию. Сколько еще занятных уголков Этернии осталось непосещенными? Всей долгой ведьминой жизни не хватит, чтобы везде побывать! Пещеры мятежных лунников, живые замки, которые вырастают из семечки словно морковка, призраки гробниц… Всего не упомнить, да и незачем.
Малика зажмурилась в предвкушении. Куда-то занесет ее в этот раз? А ведь дома на журнальном столике остался пухлый каталог «На заметку путешественнику», и гусиное перо, которое Малика использовала в качестве закладки, отдыхало как раз меж страниц с видами на замок лунного лорда…
– Сил моих больше нет! – из объятий розовых грез Малику вырвал голос призрака, – госпожа Вейн, отпустите уже! Уморился, о-ох!
Студент погрозил привидению кулаком и повернулся к Малике.
– Госпожа Вейн, ну госпожа Вейн… Войдите в мое положение.
Она сочла нужным оторвать подбородок от сцепленных пальцев – исключительно для того, чтобы полистать распластанную на столе зачетную книжку.
– Эмиарат Лакхейм, правильно?
Парень, громко топая, подошел к столу. Торчащие в стороны уши пылали от смущения, лицо и шея пошли розовыми пятнами, но глаза – серые как пасмурный день – глядели насмешливо и дерзко из-под длинной белобрысой челки. Призрак тут же исчез, вернувшись на изнаночную сторону Этернии – благо, на него больше не обращали внимания.
– Он, точно, он, – Студент провел трясущимися пальцами по давно немытым волосам.
Малика неторопливо переворачивала страницы зачетной книжки.
– Ну-у-у, господин Лакхейм… Троечку вам поставлю. Устраивает?
Парень даже побледнел от праведного негодования.
– Это еще почему?!!
И тут уже смутилась Малика. Ей, конечно, не привыкать – и все равно, неприятно, когда студенты начинают выпрашивать «четверки» и «пятерки». Как будто в этом была ее, Малики, вина… В том, что оболтус не выучил порядок проведения ритуала изгнания призрака.
– Тогда приходите, сударь мой, осенью, – холодно ответила она, стараясь не глядеть в наглые глаза юноши с вычурным именем Эмиарат.
В ответ началось ворчание и бормотание.
– Я не могу… осенью… меня родители из дому выгонят… госпожа Вейн, войдите в положение…
– Тогда троечку, – подмигнула Малика, – и ни баллом больше.
– Малова-ато, – протянул господин Лакхейм.
Переговоры явно зашли в тупик, и при этом каждая из сторон не считала нужным уступить.
Малика побарабанила пальцами по столу, мимоходом подумала – какое хорошее, теплое дерево, и как приятно просто прикасаться к нему рукой. Всяко приятнее, чем к одному из призраков, наводнивших Этернию после пика эпидемии…
«Ох-хо-хох, ну когда же ты угомонишься?» – она с досадой смотрела на студента, – «Йоргг, ну хоть бы кто-нибудь пришел!»
Малика стрельнула глазами в сторону двери, упрямо повторила:
– Или «троечку» или приходи осенью.
– Не надо! – в который раз захныкалажертва магической науки, – где же справедливость?
– Если будешь ждать справедливости от жизни, так и помрешь раньше срока, – назидательно процедила Малика.
Она все-таки продолжала поглядывать на дверь, как будто… Дремлющая доселе интуиция проснулась и нашептывала – мол, что-то сейчас произойдет.
И потому ведьмапочти не удивилась, когда в кабинет ворвался посыльный Академии, кривоногий карлик в форме ярко-зеленого цвета. За глаза его так и звали – «Лягух».
Сам посыльный, разумеется, знал о том, как его величают, и поначалу обижался, анеисправимая сплетница Элти Брунн по секрету рассказывала всем о том, посыльный давно и безнадежно влюблен в чувствительную леди Витшеп с факультета воздушной стихии, и именно поэтому нет-нет, да видны в его карих глазах слезы.
Потом все как-то сошло на нет. Лягух так и остался Лягухом, треволнения улеглись, и жизнь покатилась дальше по наезженной колее.
– Госпожа Вейн, госпожа Вейн! О, вы здесь? Хвала Эо! А я-то вас обыскался!
Разглаживая одной рукой короткие усики, другой Лягух уже тянул Малике письмо.
– Пришло вместе с академической почтой. Прошу заметить, здесь даже имени вашего нет. Помечено – «Для изгоняющей призраков». Ну, а так как вы у нас одна-единственная…
Малика осторожно приняла послание. И – вот ведь странно! Стоило коснуться теплой и гладкой бумаги, как под левой лопаткой что-то нехорошо кольнуло.
– Спасибо, – растерянно сказала Малика, – я все равно ухожу домой, почитаю…
– А как же я? – возмущенно пискнул Эмиарат.
Она посмотрела на конверт. Адрес Академии Объединенного Волшебства был выведен твердой рукой, но образцом каллиграфического искусства почерк нельзя было бы назвать ни при каких обстоятельствах. Так мог бы писать грамотный крестьянин. Или хозяин какой-нибудь гостиницы, далекой от столицы Империи, славного Пражена – да ниспошлет Эо процветание этому городу.
И снова кольнуло под лопаткой.
«Дурной знак», – Малика для виду повторно перелистала зачетку.
Такое же покалывание беспокоило ее накануне памятного ритуала упокоения, когда оголодавший демон едва не полакомился сладкой ведьмовской кровью.
Затем она быстро нацарапала «хорошо». Студент открыл было рот, хотел в очередной раз возразить – но Малика глянула на него так, что он втянул голову в плечи и бочком двинулся к выходу.
Она вздохнула, чувствуя, как гора свалилась с плеч, подхватила со спинки стула шаль. Прочь, прочь из холоднойаудитории – на солнце, туда, где пахнет цветущей сиренью, где щебечут птахи, где каждый цветок и каждая травинка радуются весне.
Правда, у выхода Малика все-таки задержалась перед небольшим зеркалом– исключительно для того, чтобы кое-как пригладить растрепавшуюся за полдня прическу. Такие уж у нее волосы – мягкие, густые и непослушные, вечно путаются, вечно выбиваются из косы. Разве что цветом удались, словно только что выпавший из колючей шкурки каштан.
Она хмыкнула, оглядывая собственное отражение. Нет, в самом деле, пора на каникулы! Пора вернуть хотя бы подобие румянца на эти бледные щеки, добавить блеска в карие, с прозеленью, глаза. Тогда и будет Малика похожа на настоящую ведьму, за которой волочатся состоятельные господа. А сейчас – тьфу. Не ведьма, а призрак какой-то, честное слово.
Малика заперла кабинет и пошла сквозь анфиладу светлых, напитанных весной залов. Ее каблуки звонко цокали по мрамору, редкие студенты, попадавшиеся на пути, торопливо и подобострастно кланялись.
«Ох, письмо! А ведь почти забыла…»
Но Малика все-таки дождалась, когда выйдет за пределы главного здания Академии. До дому было рукой подать, она свернула с широкой мостовой на желтую дорожку, уводящую в парк. И, с наслаждением вдыхая запах пробудившегося к жизни леса, надорвала конверт.
«Милостивая госпожа Вейн!» – гласило послание, – «Слава бежит впереди героя. Пользуясь приближением лета, позволю себе пригласить вас в Блюменс, что неподалеку от Ирисовых пустошей. Здесь прекрасный воздух, замечательные виды и крайне занятный призрак, который, несомненно, вас развлечет. Вы сможете прекрасно отдохнуть в гостинице Кубок Лунника , хозяином коей и является ваш покорный слуга. Милости просим к нам в Блюменс, начиная от дня двадцать пятого месяца Сэлдим, я зарезервировал для вас апартаменты».
Малика сложила письмо, спрятала его за лиф платья и вытерла вспотевшие ладони. Йоргг! Ну к чему писать столь замысловатоеписьмо, когда можно было просто попросить о помощи? Мол, избавь нас, госпожа Вейн, от надоедливого призрака…
«Ну и ладно», – она на минутку задержалась перед поляной с крокусами, – «попробуем совместить дело и отдых. В конце концов, отдел платит щедро, а в каникулы следует путешествовать».
Беда в том, что каникулы начинались с завтрашнего дня, и это было чуть раньше, чем двадцать пятое.
– Ты умер довольно давно, и это меня извиняет, не так ли?
В окно заглядывала кровавая луна.
Проклятая луна Сэлдима, с силой которой невозможно бороться, и тогда единственное, что остается – все ночи проводить взаперти, царапая когтями подлокотники старого кресла и вкровь кусая губы. Упаси Эо в таком виде показаться на глаза кому-нибудь из этого прогнившего насквозь городка! Нет, они, конечно же, ничего не смогут сделать. Слишком велик страх перед лунной немочью, которая нет-нет да собирает обильную жатву… Но кто знает, а вдруг пересилит застарелая ненависть? Никогда не понять этих людей. Да и то, что от них остается, тожепонять сложно.
По кабинету медленно плавал призрак. Сквозь него можно было разглядеть и мебель, и старинные гобелены, и мозаики на стенах, но этот факт отнюдь не умалял могущества разупокоенного духа. Призрак плавно перемещался – высокая, худощавая фигура в кафтане с позументом. Если бы его ноги касались пола, то можно было бы сказать, что он «в задумчивости меряет шагами комнату». А так – он именно плавал, и длинные волосы парили за спиной как плавники золотой рыбки.
– Что тебе нужно?
Призрак обернулся, сложил руки на груди. Когда-то он был ведьмаком Хаором, который… Впрочем, теперь уже безразлично.
– Мой покой потревожил идиот с лопатой, – глухо сказал призрак Хаора, – мне это не нравится.
– Я должен разыскать того, кто бы восстановил твою могилу?
– Это подождет, – призрак рубанул ладонью по воздуху, – раз уж я здесь, то должен кое-что сделать, а ты мне поможешь. Ведь за тобой должок, Альвен, и должок немалый.
– Я не страдаю забывчивостью…
– Но и избытком благодарности, судя по всему, тоже не страдаешь.
Призрак умолк, затем принялся озираться по сторонам, как будто с трудом понимая, где находится. Потом сцепил руки за спиной, покачал головой.
– Мои поздравления, Альвен. Как я погляжу, ты в милости у нынешнего государя. Ведь это твой замок, а?
– Мы стали полезны, – тут уж он позволил себе легкую усмешку, – оказалось, что только рядом с нами людям не страшна лунная немочь.
– Пфу! – Хаор топнул по воздуху ногой, обутой в высокий сапог, – и не тошно тебе, а? Исцелять тех, кто хотел выпустить из тебя всю кровь? Право же, ты меня разочаровываешь.
– Те, кто хотел моей смерти, давно мертвы. Как и ты, Хаор.
– Те мертвы, эти живы. Неужели ты думаешь, что они упустят возможность тебя сжечь? Или выпотрошить? Или, наконец, отравить?
В кабинете повисла тишина, какая бывает только в гробу. Призрак ведьмака парил в футе от пола, хозяин замка неподвижно замер в кресле. Разумеется, Хаор Ливори был прав, целиком и полностью. Но так что же теперь? Бросить это постылое, но единственное жилище и вновь удариться в бега? Снова жить в лесу, рвать зубами дичь и до полусмерти пугать своим видом виллан? Хотя… мысль о горячей крови оказалась настолько заманчивой, что он едва не завыл от бешеного, необоримого желания ощутить во рту солоноватый, с божественной горчинкой вкус. Зубы – от одних только мыслей о дичи – заострились, выросли, пальцы скрутило судорогой, вестницей скорого превращения…
– Луна Сэлдима, кровавая луна, – задумчиво проговорил призрак, – я искренне тебе сочувствую. Не хотел бы я… вот так.
Глубокий вдох. Выдох.
Сейчас главное – успокоиться. Подумать о чем-нибудь… далеком от крови. Например, о Джин, о бедной малютке Джин. Она ведь всегда будет беззащитной крошкой, совершенно собой не владеющей, и ее надо беречь, потому что обещал…
– Чего ты хочешь, Хаор? – пока он цеплялся за мысли о Джин, пальцы обрели прежнюю, вполне человеческую форму.
Бывший ведьмак внезапно приблизился, повис на расстоянии вытянутой руки. Глаза у него были… когда-то просто темными, непонять какого цвета. А теперь стали двумя провалами в бесконечность, опасными омутами, водоворотами, затягивающими вглубь.
– О, я хочу совсем немного, Альвен. Я хочу, чтобы ты написал одно письмо, одно очень важное письмо. Раз уж мою несчастную могилу потревожили, я сделаю то, что должен. В конце концов… полагаю, это будет правильно для всех нас.
* * *
Была середина месяца Сэлдим.За высоким стрельчатым окном Академии шумели акации, по самую макушку укутанные в бело-розовые шали, величаво колыхалась лиловая пенка сирени, снисходительно покачивали головками тюльпаны – сочного красного цвета, словно бокалы, наполненные свежей кровью – избитое, но верное сравнение. Заснеженный пик Солнечной горы сиял как остронаточенный клинок; ему тускло и презрительно вторила пологая Лунная гора. И повсюду пахло весной! Невзирая на то, что никто и никогда не скажет, каким именно должен быть аромат этого благодатного сезона, сколько простых и незамысловатых запахов должно сплестись в этот незабываемый и изысканный букет.
…А в прохладной аудитории выл, надрываясь, призрак висельника. Он таращил глаза, вытягивал костлявые руки и пытался цапнуть за горло студента, который предпринимал лихорадочные попытки изгнания , но имел весьма смутные представления о ритуале, и оттого раздражался все сильнее, краснел, белел и поминутно озирался на экзаменатора.
Малика Вейн, положив подбородок на сцепленные пальцы рук, уже не глядела на подопечного. Ее взгляд, минуя оконный проем, купался в дымке вокруг Лунной горы, перебегал с одного облака на другое, окунался в разлитое золото холма, сплошь поросшего нарциссами… Госпожа Вейн мысленно пребывала на коротких каникулах, которые, как известно, даны не только студентам, но и преподавателям почтенной Академии Объединенного Волшебства.
Каникулы.
Это слово карамелькой каталось на языке, будоража фантазию. Сколько еще занятных уголков Этернии осталось непосещенными? Всей долгой ведьминой жизни не хватит, чтобы везде побывать! Пещеры мятежных лунников, живые замки, которые вырастают из семечки словно морковка, призраки гробниц… Всего не упомнить, да и незачем.
Малика зажмурилась в предвкушении. Куда-то занесет ее в этот раз? А ведь дома на журнальном столике остался пухлый каталог «На заметку путешественнику», и гусиное перо, которое Малика использовала в качестве закладки, отдыхало как раз меж страниц с видами на замок лунного лорда…
– Сил моих больше нет! – из объятий розовых грез Малику вырвал голос призрака, – госпожа Вейн, отпустите уже! Уморился, о-ох!
Студент погрозил привидению кулаком и повернулся к Малике.
– Госпожа Вейн, ну госпожа Вейн… Войдите в мое положение.
Она сочла нужным оторвать подбородок от сцепленных пальцев – исключительно для того, чтобы полистать распластанную на столе зачетную книжку.
– Эмиарат Лакхейм, правильно?
Парень, громко топая, подошел к столу. Торчащие в стороны уши пылали от смущения, лицо и шея пошли розовыми пятнами, но глаза – серые как пасмурный день – глядели насмешливо и дерзко из-под длинной белобрысой челки. Призрак тут же исчез, вернувшись на изнаночную сторону Этернии – благо, на него больше не обращали внимания.
– Он, точно, он, – Студент провел трясущимися пальцами по давно немытым волосам.
Малика неторопливо переворачивала страницы зачетной книжки.
– Ну-у-у, господин Лакхейм… Троечку вам поставлю. Устраивает?
Парень даже побледнел от праведного негодования.
– Это еще почему?!!
И тут уже смутилась Малика. Ей, конечно, не привыкать – и все равно, неприятно, когда студенты начинают выпрашивать «четверки» и «пятерки». Как будто в этом была ее, Малики, вина… В том, что оболтус не выучил порядок проведения ритуала изгнания призрака.
– Тогда приходите, сударь мой, осенью, – холодно ответила она, стараясь не глядеть в наглые глаза юноши с вычурным именем Эмиарат.
В ответ началось ворчание и бормотание.
– Я не могу… осенью… меня родители из дому выгонят… госпожа Вейн, войдите в положение…
– Тогда троечку, – подмигнула Малика, – и ни баллом больше.
– Малова-ато, – протянул господин Лакхейм.
Переговоры явно зашли в тупик, и при этом каждая из сторон не считала нужным уступить.
Малика побарабанила пальцами по столу, мимоходом подумала – какое хорошее, теплое дерево, и как приятно просто прикасаться к нему рукой. Всяко приятнее, чем к одному из призраков, наводнивших Этернию после пика эпидемии…
«Ох-хо-хох, ну когда же ты угомонишься?» – она с досадой смотрела на студента, – «Йоргг, ну хоть бы кто-нибудь пришел!»
Малика стрельнула глазами в сторону двери, упрямо повторила:
– Или «троечку» или приходи осенью.
– Не надо! – в который раз захныкалажертва магической науки, – где же справедливость?
– Если будешь ждать справедливости от жизни, так и помрешь раньше срока, – назидательно процедила Малика.
Она все-таки продолжала поглядывать на дверь, как будто… Дремлющая доселе интуиция проснулась и нашептывала – мол, что-то сейчас произойдет.
И потому ведьмапочти не удивилась, когда в кабинет ворвался посыльный Академии, кривоногий карлик в форме ярко-зеленого цвета. За глаза его так и звали – «Лягух».
Сам посыльный, разумеется, знал о том, как его величают, и поначалу обижался, анеисправимая сплетница Элти Брунн по секрету рассказывала всем о том, посыльный давно и безнадежно влюблен в чувствительную леди Витшеп с факультета воздушной стихии, и именно поэтому нет-нет, да видны в его карих глазах слезы.
Потом все как-то сошло на нет. Лягух так и остался Лягухом, треволнения улеглись, и жизнь покатилась дальше по наезженной колее.
– Госпожа Вейн, госпожа Вейн! О, вы здесь? Хвала Эо! А я-то вас обыскался!
Разглаживая одной рукой короткие усики, другой Лягух уже тянул Малике письмо.
– Пришло вместе с академической почтой. Прошу заметить, здесь даже имени вашего нет. Помечено – «Для изгоняющей призраков». Ну, а так как вы у нас одна-единственная…
Малика осторожно приняла послание. И – вот ведь странно! Стоило коснуться теплой и гладкой бумаги, как под левой лопаткой что-то нехорошо кольнуло.
– Спасибо, – растерянно сказала Малика, – я все равно ухожу домой, почитаю…
– А как же я? – возмущенно пискнул Эмиарат.
Она посмотрела на конверт. Адрес Академии Объединенного Волшебства был выведен твердой рукой, но образцом каллиграфического искусства почерк нельзя было бы назвать ни при каких обстоятельствах. Так мог бы писать грамотный крестьянин. Или хозяин какой-нибудь гостиницы, далекой от столицы Империи, славного Пражена – да ниспошлет Эо процветание этому городу.
И снова кольнуло под лопаткой.
«Дурной знак», – Малика для виду повторно перелистала зачетку.
Такое же покалывание беспокоило ее накануне памятного ритуала упокоения, когда оголодавший демон едва не полакомился сладкой ведьмовской кровью.
Затем она быстро нацарапала «хорошо». Студент открыл было рот, хотел в очередной раз возразить – но Малика глянула на него так, что он втянул голову в плечи и бочком двинулся к выходу.
Она вздохнула, чувствуя, как гора свалилась с плеч, подхватила со спинки стула шаль. Прочь, прочь из холоднойаудитории – на солнце, туда, где пахнет цветущей сиренью, где щебечут птахи, где каждый цветок и каждая травинка радуются весне.
Правда, у выхода Малика все-таки задержалась перед небольшим зеркалом– исключительно для того, чтобы кое-как пригладить растрепавшуюся за полдня прическу. Такие уж у нее волосы – мягкие, густые и непослушные, вечно путаются, вечно выбиваются из косы. Разве что цветом удались, словно только что выпавший из колючей шкурки каштан.
Она хмыкнула, оглядывая собственное отражение. Нет, в самом деле, пора на каникулы! Пора вернуть хотя бы подобие румянца на эти бледные щеки, добавить блеска в карие, с прозеленью, глаза. Тогда и будет Малика похожа на настоящую ведьму, за которой волочатся состоятельные господа. А сейчас – тьфу. Не ведьма, а призрак какой-то, честное слово.
Малика заперла кабинет и пошла сквозь анфиладу светлых, напитанных весной залов. Ее каблуки звонко цокали по мрамору, редкие студенты, попадавшиеся на пути, торопливо и подобострастно кланялись.
«Ох, письмо! А ведь почти забыла…»
Но Малика все-таки дождалась, когда выйдет за пределы главного здания Академии. До дому было рукой подать, она свернула с широкой мостовой на желтую дорожку, уводящую в парк. И, с наслаждением вдыхая запах пробудившегося к жизни леса, надорвала конверт.
«Милостивая госпожа Вейн!» – гласило послание, – «Слава бежит впереди героя. Пользуясь приближением лета, позволю себе пригласить вас в Блюменс, что неподалеку от Ирисовых пустошей. Здесь прекрасный воздух, замечательные виды и крайне занятный призрак, который, несомненно, вас развлечет. Вы сможете прекрасно отдохнуть в гостинице Кубок Лунника , хозяином коей и является ваш покорный слуга. Милости просим к нам в Блюменс, начиная от дня двадцать пятого месяца Сэлдим, я зарезервировал для вас апартаменты».
Малика сложила письмо, спрятала его за лиф платья и вытерла вспотевшие ладони. Йоргг! Ну к чему писать столь замысловатоеписьмо, когда можно было просто попросить о помощи? Мол, избавь нас, госпожа Вейн, от надоедливого призрака…
«Ну и ладно», – она на минутку задержалась перед поляной с крокусами, – «попробуем совместить дело и отдых. В конце концов, отдел платит щедро, а в каникулы следует путешествовать».
Беда в том, что каникулы начинались с завтрашнего дня, и это было чуть раньше, чем двадцать пятое.
Удачное начало каникул
Любое путешествие начинается со сборов.
Малика Вейн порхала по комнатам как подхваченное ветром перышко. Она спешно бросала в жабий рот саквояжа все то, что могло пригодиться по прибытии в Блюменс – платье из оливкового муслина, две шали, носовые платки, чулки, теплые носки (на тот случай, если будет холодно). Сверху она сунула толстую тетрадь с конспектами порядка проведения ритуалов; нет, конечно же, она их прекрасно помнила на память – но мало ли что? Вдруг какая мелочь да забудется?
Туда же, завернутая в тисненую бумагу, последовала карточка учета забытых преступлений, которую следовало заполнить после изгнания вредоносного призрака и отправить в отдел Расследования Забытых Преступлений. Каждая такая карточка, заверенная жителями города, приносила Малике по три сотни фунтов и тем самым недурственно поправляла ее финансовое положение – а надо сказать, что ректор Академии как истинный деспот предпочитал держать преподавателей в черном теле, «чтобы не жирели и не ленились».
Малика вздохнула. Постояла над раздувшимся саквояжем, поглядела на разгром, воцарившийся в комнатах, и искренне пожалела о том, что в ее умения ведьмы не входит талант отдавать приказы вещам, чтобы те сами разбрелись по местам. Впрочем, времени на уборку не оставалось. И в конце концов, неделя беспорядка ничем не повредит пустому дому на опушке Ведовского леса.
Быстрый взгляд на серебряные часики – и, подхватив свой багаж, госпожа Вейн устремилась к дверям, путаясь в черном муслине, свисающих углах темно-синей шали и длинных полах редингота.
…До станции еще нужно было дойти, а дилижанс, проходящий через Блюменс, прибывал ровно в шесть вечера. Через час, то есть.
Так сказал когда-то один из государей – сказал много лет тому назад. И, наверное, сказал просто так, без всякого умысла. Но те немногочисленные придворные, которым довелось услышать сие историческое высказывание, приняли его за пожелание монарха. Мол, честный житель Империи должен по крайней мере не любить ведьм и наверное… наверное, люто ненавидеть лунников. Желание монарха равносильно приказу, а потому не прошло и года, как чистое чело Этернии изрядно подкоптили костры, и забрызгала горячая кровь лунников. Этерния избавлялась от проклятых, как змея от старой кожи. В самом деле, разве имеет право на жизнь существо, по ночам теряющее человеческий облик? Разве не благое дело – избавиться от кошмарного порождения лунного света, которое может расправиться с человеком одним ударом когтистой лапы? А маги? Их сила попирает совершенство государевой власти. И кто предугадает, насколько гнусными могут быть мысли, крутящиеся в головах треклятых ведьмаков?
Тогда казалось, что не найдется силы, способной потушить костры и высушить реки крови. Казалось, что само слово – «лунник» – бесследно канет в прошлое… Но внезапно вмешалось Небо, глухое и немое в своем совершенстве. На просторах Этернии началась эпидемия, к людям пришла лунная немочь; и – кто бы мог подумать? Единственным исцелением от смертельной хвори оказалось присутствие лунника. Да не просто присутствие, куда больше! Ночная тварь должна была искренне желать выздоровления больного.
И покатилась по Этернии волна событий, которые могли бы показаться смешными. Гонимые и проклинаемые лунники вдруг стали желанными гостями в каждом доме; их ненавидели и боялись – но не смели и пальцем тронуть. А потом и вовсе пошло веселье: государь принялся наделять лунников землей, передавая им право вершить суд на вверенных территориях. Кое-где вспыхнули восстания, но страх перед лунной немочью сделал свое дело: немногие оставшиеся в живых лунники стали вельможами, и эпидемия наконец отступила.
Что до ведьм… Здесь все оказалось куда проще. Все та же лунная немочь привела в Этернию тех, кому самое место по ту сторону бытия . И были это озлившиеся на живых призраки и нежить всех видов. Те, кто ушел не по своей воле, захотели вернуться. Но им уже не оказалось места в Этернии, их не принимали, пытались поднимать на вилы, пронзали осиновыми кольями или просто жгли. Когда стало совсем туго, государь издал приказ о «пользе магов», выделил средства на постройку Академии Объединенного Волшебства и завещал своим потомкам «всячески содействовать поиску способных творить волшбу». На этом наиболее интересная часть истории Великой Империи закончилась. И вот уже лет сто не происходило ровным счетом ничего значительного – ну, за исключением набегов зомби, внезапно пробудившихся вампиров и нечастых вспышек лунной немочи. С этим кое-как справлялись. Войн с соседями не случалось. Все было тихо, спокойно… А что еще нужно честному этернийцу? Правильно. Ничего, кроме тишины и покоя.
«Ну, не так уж и плохо», – она быстро оглядела попутчиков.
В углу напротив хихикали и перешептывались две румяные девицы, похожие друг на дружку как две капли воды. «Близняшки», – улыбнулась Малика. И тут же невольно взгрустнула: она-то была одна. Совсем. Ни братьев, ни сестер, ни тетушек. Даже родителей своих не помнила, вместо лица дорогой матушки – розово-золотое пятно во мраке.Наверное, поэтому до сих пор и одна, в тридцать-то лет. Конечно же, ведьмин век долог, и три десятилетия – вовсе не срок, но все же… От одиночества устаешь. Невзирая на то, что именно оно, близкое и родное, становится истинной судьбой для ведьмы.
В другом углу, сложив на коленях газету, дремал мужчина в черном сюртуке. День был теплый, и он расстегнул верхние пуговицы – Малика отметила дорогое шитье темно-зеленого жилета и желтое пятно на рубашке. Словно второпях пил чай и пролил. Лицо мужчина прятал в тени полей неуклюжей черной шляпы с широкими полями; он то и дело поправлял ее, как будто опасаясь что его кто-нибудь рассмотрит или узнает.
Малика вздохнула. Не то, чтобы она надеялась болтать с кем-нибудь всю ночь напролет, но все же… Близняшки были чересчур заняты друг другом; они рассеянно глянули в сторону ведьмы, и тут же вернулись к прерванной беседе. Господин в шляпе и вовсе не отреагировал на появление одинокой особы, он сидел неподвижно, изображая спящего.
«А путь-то не близкий», – Малика едва не зевнула.
Жаль, что даже в дилижансе ей предстояло скучать.
«Ну, подумай о своих призраках», – она хмыкнула, плотнее запахнула на груди шаль.
Каникулы, пропади они пропадом. Время, когда нужно думать о чем-нибудь радостном, дарящем надежду, а вовсе не о тех несчастных, которыми занимается отдел Расследования Забытых Преступлений.
«С другой стороны», – она попыталась себя подбодрить, – «я хотя бы не опоздала на дилижанс. И это хорошо. Браво, госпожа Вейн!»
Малика подсела ближе к окну, отдернула бордовую занавеску. Мимо плыли толстые, в три обхвата, дубы; их старые, вспученные корни купались в позолоченной зелени с яркими вкраплениями одуванчиков. Дилижанс медленно вползал на холм, возница нахлестывал лошадей и покрикивал – а вокруг вились птахи, масленисто блестели молодые листочки, еще не распустившиеся, собранные светло-зелеными пучками. Еще выше, почти цепляясь за макушки деревьев, неподвижно повисла узкая грядаизжидких серых туч, расколовшая чистое небо на две почти равные части.
Потом они кое-как добрались до вершины холма, дилижанс тряхнуло на ухабе – близняшки дружно ойкнули, а загадочный незнакомец глубже нахлобучил шляпу. Затем каждый продолжил прежнее занятие: сестры принялись горячо обсуждать новый фасон рукава, мужчина дремал – ну, или старательно делал вид, что дремлет. Глядя на его темно-зеленый, расшитый диковинными орнаментами жилет, Малика и сама зевнула. Судя по всему, дорога до Ирисовых пустошей обещала быть ну просто чудо какой интересной. И ведьма приняла очень важное и судьбоносное решение: она задернула занавеску, чтобы заходящее солнце не било в глаза, придвинула саквояж и, разлегшись на всю длину сиденья, приготовилась смотреть цветные сны. А что, спрашивается, оставалось делать?
…Снов не получилось. Вместо них над Маликой простирала черные крылья птица-тревога, осторожно касаясь острым когтем спины, как раз под левой лопаткой. Все смешалось в серую муть: и недолгое детство, проведенное у дорог, и первый призрак, явившийся на зов маленькой ведьмы – расплывчатый, обиженный на весь мир. Красное, довольное лицо дядьки, когда он пересчитывал монеты. Те несколько пенни, что дал за маленькую девочку сутулый путешественник в мятом сюртуке и несвежей рубашке, котороговсе величали не иначе как «мэтром». А позже – долгий, долгий путь. И – снова деньги. На сей раз полновесные золотые кружочки, которые «мэтру» отсчитали в темном и страшном замке, который оказался Академией Объединенного Волшебства…
«Блюменс, Ирисовые пустоши», – она мучительно вспоминала, что раньше уже слыхала об этом местечке на юго-западе Этернии. Что-то очень важное было связано с Блюменсом, и кто-то рассказывал об этом Малике… Давно. Поэтому воспоминания ускользали, словно кусок мыла из рук, и оставались только черные тревожные тени, которые в одно мгновение охватили ведьму, тряхнули – сильно, так, что зубы лязгнули, и швырнули куда-то вниз.
– Ай!
Спросонья Малика взвизгнула и заколошматила руками по чему-то теплому. Через несколько мгновений руки, чуть повыше локтя, оказались зажаты в тиски; вокруг было темно – только где-то на краю зрения болталась масляная лампа.
– Что? Что случилось?!! – она вдруг осознала, что совершенно свободна.
Черные крылья скомкались, впитались в кусок ночного неба, что был виден из окна. И Малика поняла, что стоит на коленях, на полу дилижанса, а под локти ее поддерживает обладатель черной шляпы и красивого жилета.
– Нас тряхнуло, – невозмутимо сказал он, слегка наклоняясь вперед, к ведьме, – вы, госпожа, скатились на пол. Позвольте, я помогу…
– Возмутительно, – выдохнула Малика, – возмутительно просто! Как будто дрова везет!
Она глянула в сторону сестричек – но те, на удивление, даже не проснулись. Их просто отбросило на спинку сиденья, тогда как ее, Малику, швырнуло в ноги загадочному господину.
– Извините меня, – смущенно пробормотала ведьма, кое-как поднимаясь, – надеюсь, что я не причинила вам большого неудобства.
В тающем свете лампы мужчина показался ей не то, чтобы молодым – но моложавым. И очень холеным. От него приятно пахло одеколоном и немного табаком. Темные волосы копной падали на широкий лоб, оттеняя аристократически-бледную кожу, из-под густых нависших бровей хитро блестели темные глаза.
– Ну что вы, – он скупо улыбнулся, – любой будет только рад, если ему под ноги свалится столь изысканный… хм… предмет.
И, крепко взяв Малику под локоть, он легко поставил ее на ноги. Черная шляпа осталась лежать рядом, на сиденье.
– Меня зовут Нэйд, – услышала Малика сквозь надсадное поскрипывание рессор.
– Проклятье Сэлдима, кровавая луна.
Малика мельком глянула на ночное светило и кивнула, соглашаясь.
– Да уж. Лунникам тяжело приходится такими ночами.
– А еще в такую ночь призраки невинно убиенных взывают о мщении…
– И указывают потомкам на места, где сокрыты сокровища, – закончила Малика.
Малика Вейн порхала по комнатам как подхваченное ветром перышко. Она спешно бросала в жабий рот саквояжа все то, что могло пригодиться по прибытии в Блюменс – платье из оливкового муслина, две шали, носовые платки, чулки, теплые носки (на тот случай, если будет холодно). Сверху она сунула толстую тетрадь с конспектами порядка проведения ритуалов; нет, конечно же, она их прекрасно помнила на память – но мало ли что? Вдруг какая мелочь да забудется?
Туда же, завернутая в тисненую бумагу, последовала карточка учета забытых преступлений, которую следовало заполнить после изгнания вредоносного призрака и отправить в отдел Расследования Забытых Преступлений. Каждая такая карточка, заверенная жителями города, приносила Малике по три сотни фунтов и тем самым недурственно поправляла ее финансовое положение – а надо сказать, что ректор Академии как истинный деспот предпочитал держать преподавателей в черном теле, «чтобы не жирели и не ленились».
Малика вздохнула. Постояла над раздувшимся саквояжем, поглядела на разгром, воцарившийся в комнатах, и искренне пожалела о том, что в ее умения ведьмы не входит талант отдавать приказы вещам, чтобы те сами разбрелись по местам. Впрочем, времени на уборку не оставалось. И в конце концов, неделя беспорядка ничем не повредит пустому дому на опушке Ведовского леса.
Быстрый взгляд на серебряные часики – и, подхватив свой багаж, госпожа Вейн устремилась к дверям, путаясь в черном муслине, свисающих углах темно-синей шали и длинных полах редингота.
…До станции еще нужно было дойти, а дилижанс, проходящий через Блюменс, прибывал ровно в шесть вечера. Через час, то есть.
* * *
Честный житель Великой Империи, что простерлась на юге Этернии, не должен любить ни ведьм, ни лунников.Так сказал когда-то один из государей – сказал много лет тому назад. И, наверное, сказал просто так, без всякого умысла. Но те немногочисленные придворные, которым довелось услышать сие историческое высказывание, приняли его за пожелание монарха. Мол, честный житель Империи должен по крайней мере не любить ведьм и наверное… наверное, люто ненавидеть лунников. Желание монарха равносильно приказу, а потому не прошло и года, как чистое чело Этернии изрядно подкоптили костры, и забрызгала горячая кровь лунников. Этерния избавлялась от проклятых, как змея от старой кожи. В самом деле, разве имеет право на жизнь существо, по ночам теряющее человеческий облик? Разве не благое дело – избавиться от кошмарного порождения лунного света, которое может расправиться с человеком одним ударом когтистой лапы? А маги? Их сила попирает совершенство государевой власти. И кто предугадает, насколько гнусными могут быть мысли, крутящиеся в головах треклятых ведьмаков?
Тогда казалось, что не найдется силы, способной потушить костры и высушить реки крови. Казалось, что само слово – «лунник» – бесследно канет в прошлое… Но внезапно вмешалось Небо, глухое и немое в своем совершенстве. На просторах Этернии началась эпидемия, к людям пришла лунная немочь; и – кто бы мог подумать? Единственным исцелением от смертельной хвори оказалось присутствие лунника. Да не просто присутствие, куда больше! Ночная тварь должна была искренне желать выздоровления больного.
И покатилась по Этернии волна событий, которые могли бы показаться смешными. Гонимые и проклинаемые лунники вдруг стали желанными гостями в каждом доме; их ненавидели и боялись – но не смели и пальцем тронуть. А потом и вовсе пошло веселье: государь принялся наделять лунников землей, передавая им право вершить суд на вверенных территориях. Кое-где вспыхнули восстания, но страх перед лунной немочью сделал свое дело: немногие оставшиеся в живых лунники стали вельможами, и эпидемия наконец отступила.
Что до ведьм… Здесь все оказалось куда проще. Все та же лунная немочь привела в Этернию тех, кому самое место по ту сторону бытия . И были это озлившиеся на живых призраки и нежить всех видов. Те, кто ушел не по своей воле, захотели вернуться. Но им уже не оказалось места в Этернии, их не принимали, пытались поднимать на вилы, пронзали осиновыми кольями или просто жгли. Когда стало совсем туго, государь издал приказ о «пользе магов», выделил средства на постройку Академии Объединенного Волшебства и завещал своим потомкам «всячески содействовать поиску способных творить волшбу». На этом наиболее интересная часть истории Великой Империи закончилась. И вот уже лет сто не происходило ровным счетом ничего значительного – ну, за исключением набегов зомби, внезапно пробудившихся вампиров и нечастых вспышек лунной немочи. С этим кое-как справлялись. Войн с соседями не случалось. Все было тихо, спокойно… А что еще нужно честному этернийцу? Правильно. Ничего, кроме тишины и покоя.
* * *
Когда Малика влезла в темное, пропахшее кожей нутро дилижанса, то оказалось, что в сторону Ирисовых пустошей едут трое. Малика оказалась четвертой; она едва успела плюхнуться на жесткое сиденье, как возница хлестнул лошадей. Дилижанс заскрипел, противно и надсадно, как будто моля о сострадании; пустая масляная лампа задребезжала ржавым ободом… Поехали.«Ну, не так уж и плохо», – она быстро оглядела попутчиков.
В углу напротив хихикали и перешептывались две румяные девицы, похожие друг на дружку как две капли воды. «Близняшки», – улыбнулась Малика. И тут же невольно взгрустнула: она-то была одна. Совсем. Ни братьев, ни сестер, ни тетушек. Даже родителей своих не помнила, вместо лица дорогой матушки – розово-золотое пятно во мраке.Наверное, поэтому до сих пор и одна, в тридцать-то лет. Конечно же, ведьмин век долог, и три десятилетия – вовсе не срок, но все же… От одиночества устаешь. Невзирая на то, что именно оно, близкое и родное, становится истинной судьбой для ведьмы.
В другом углу, сложив на коленях газету, дремал мужчина в черном сюртуке. День был теплый, и он расстегнул верхние пуговицы – Малика отметила дорогое шитье темно-зеленого жилета и желтое пятно на рубашке. Словно второпях пил чай и пролил. Лицо мужчина прятал в тени полей неуклюжей черной шляпы с широкими полями; он то и дело поправлял ее, как будто опасаясь что его кто-нибудь рассмотрит или узнает.
Малика вздохнула. Не то, чтобы она надеялась болтать с кем-нибудь всю ночь напролет, но все же… Близняшки были чересчур заняты друг другом; они рассеянно глянули в сторону ведьмы, и тут же вернулись к прерванной беседе. Господин в шляпе и вовсе не отреагировал на появление одинокой особы, он сидел неподвижно, изображая спящего.
«А путь-то не близкий», – Малика едва не зевнула.
Жаль, что даже в дилижансе ей предстояло скучать.
«Ну, подумай о своих призраках», – она хмыкнула, плотнее запахнула на груди шаль.
Каникулы, пропади они пропадом. Время, когда нужно думать о чем-нибудь радостном, дарящем надежду, а вовсе не о тех несчастных, которыми занимается отдел Расследования Забытых Преступлений.
«С другой стороны», – она попыталась себя подбодрить, – «я хотя бы не опоздала на дилижанс. И это хорошо. Браво, госпожа Вейн!»
Малика подсела ближе к окну, отдернула бордовую занавеску. Мимо плыли толстые, в три обхвата, дубы; их старые, вспученные корни купались в позолоченной зелени с яркими вкраплениями одуванчиков. Дилижанс медленно вползал на холм, возница нахлестывал лошадей и покрикивал – а вокруг вились птахи, масленисто блестели молодые листочки, еще не распустившиеся, собранные светло-зелеными пучками. Еще выше, почти цепляясь за макушки деревьев, неподвижно повисла узкая грядаизжидких серых туч, расколовшая чистое небо на две почти равные части.
Потом они кое-как добрались до вершины холма, дилижанс тряхнуло на ухабе – близняшки дружно ойкнули, а загадочный незнакомец глубже нахлобучил шляпу. Затем каждый продолжил прежнее занятие: сестры принялись горячо обсуждать новый фасон рукава, мужчина дремал – ну, или старательно делал вид, что дремлет. Глядя на его темно-зеленый, расшитый диковинными орнаментами жилет, Малика и сама зевнула. Судя по всему, дорога до Ирисовых пустошей обещала быть ну просто чудо какой интересной. И ведьма приняла очень важное и судьбоносное решение: она задернула занавеску, чтобы заходящее солнце не било в глаза, придвинула саквояж и, разлегшись на всю длину сиденья, приготовилась смотреть цветные сны. А что, спрашивается, оставалось делать?
…Снов не получилось. Вместо них над Маликой простирала черные крылья птица-тревога, осторожно касаясь острым когтем спины, как раз под левой лопаткой. Все смешалось в серую муть: и недолгое детство, проведенное у дорог, и первый призрак, явившийся на зов маленькой ведьмы – расплывчатый, обиженный на весь мир. Красное, довольное лицо дядьки, когда он пересчитывал монеты. Те несколько пенни, что дал за маленькую девочку сутулый путешественник в мятом сюртуке и несвежей рубашке, котороговсе величали не иначе как «мэтром». А позже – долгий, долгий путь. И – снова деньги. На сей раз полновесные золотые кружочки, которые «мэтру» отсчитали в темном и страшном замке, который оказался Академией Объединенного Волшебства…
«Блюменс, Ирисовые пустоши», – она мучительно вспоминала, что раньше уже слыхала об этом местечке на юго-западе Этернии. Что-то очень важное было связано с Блюменсом, и кто-то рассказывал об этом Малике… Давно. Поэтому воспоминания ускользали, словно кусок мыла из рук, и оставались только черные тревожные тени, которые в одно мгновение охватили ведьму, тряхнули – сильно, так, что зубы лязгнули, и швырнули куда-то вниз.
– Ай!
Спросонья Малика взвизгнула и заколошматила руками по чему-то теплому. Через несколько мгновений руки, чуть повыше локтя, оказались зажаты в тиски; вокруг было темно – только где-то на краю зрения болталась масляная лампа.
– Что? Что случилось?!! – она вдруг осознала, что совершенно свободна.
Черные крылья скомкались, впитались в кусок ночного неба, что был виден из окна. И Малика поняла, что стоит на коленях, на полу дилижанса, а под локти ее поддерживает обладатель черной шляпы и красивого жилета.
– Нас тряхнуло, – невозмутимо сказал он, слегка наклоняясь вперед, к ведьме, – вы, госпожа, скатились на пол. Позвольте, я помогу…
– Возмутительно, – выдохнула Малика, – возмутительно просто! Как будто дрова везет!
Она глянула в сторону сестричек – но те, на удивление, даже не проснулись. Их просто отбросило на спинку сиденья, тогда как ее, Малику, швырнуло в ноги загадочному господину.
– Извините меня, – смущенно пробормотала ведьма, кое-как поднимаясь, – надеюсь, что я не причинила вам большого неудобства.
В тающем свете лампы мужчина показался ей не то, чтобы молодым – но моложавым. И очень холеным. От него приятно пахло одеколоном и немного табаком. Темные волосы копной падали на широкий лоб, оттеняя аристократически-бледную кожу, из-под густых нависших бровей хитро блестели темные глаза.
– Ну что вы, – он скупо улыбнулся, – любой будет только рад, если ему под ноги свалится столь изысканный… хм… предмет.
И, крепко взяв Малику под локоть, он легко поставил ее на ноги. Черная шляпа осталась лежать рядом, на сиденье.
– Меня зовут Нэйд, – услышала Малика сквозь надсадное поскрипывание рессор.
* * *
Дилижанс катился через долину. По правую руку частым гребнем темнел ельник, угрюмый и суровый, по левую – кокетливо блестело зеркало воды. В пруд глядели звезды, крупные и яркие, да еще выкатившаяся из-за горизонта луна. Не луна – огромная розоватая плошка.– Проклятье Сэлдима, кровавая луна.
Малика мельком глянула на ночное светило и кивнула, соглашаясь.
– Да уж. Лунникам тяжело приходится такими ночами.
– А еще в такую ночь призраки невинно убиенных взывают о мщении…
– И указывают потомкам на места, где сокрыты сокровища, – закончила Малика.