Климов В.. Я уже большая

Климов В
Я уже большая

   В. КЛИМОВ
   Я УЖЕ БОЛЬШАЯ
   Рассказ
   Перевел В. Муравьев
   1
   Раскаленное, пышущее огнем солнце словно остановилось посреди белесого неба и струит на землю изнуряющий жар. Все живое - и люди, и скотина, и птица попрятались, кто куда смог, от его жгучих лучей. Даже оводы и шмели в этом зное летают словно бы нехотя и жужжат лениво.
   Стоит конец июня - самый разгар сенокоса. Но в лугах не видно ни косарей, ни баб с граблями. Сегодня петров день, престольный праздник в Сугоне. А работать в праздник грех. Не всем, конечно, грех. Бедным - тем можно работать и в праздник. Мать так Овде и сказала: "Срошным* работать не грех". А Овдя - срошная, она нанялась на лето пасти Амоновых коров.
   _______________
   * С р о ш н ы й (искаж. срочный) - работник, нанятый на
   определенный срок.
   Грешно работать в праздник волостному старшине Мокею, батюшке и уряднику, да еще братьям Бачуковым - Гавре и Амону.
   Амон - первый богач в Сугоне. Он не то что в большие праздники, он и по воскресеньям не работает, не гневит бога. Может быть, поэтому бог и посылает ему всякие милости: лошадей, коров, овец. У Амона на гумне стоит молотильная машина. Да и брат его, Гавра, не обделен богом, всего у него в достатке.
   Да и как тут Овде с матерью праздновать, когда в хозяйстве работников всего двое - мать да она. Отца-то уж три года как забрали в солдаты и угнали на войну с германцем, и с тех пор никаких вестей от него. Так что самим надо управляться. Пока сенокос, надо для козы и овцы запасти сена на зиму.
   Своего покоса у них нет, поэтому Овдя вышла на Гаврин луг. Его давно выкосили работники и сено увезли, но там и сям, где коса не достала, зеленеет трава. По этим-то местечкам и лазит Овдя с серпом.
   Работает она споро, проворно, не впервой ей это дело. Лоб, щеки и шея под волосами взмокли от пота. Зато босым ногам хорошо: легко и прохладно.
   Срезав последнюю горсть пырея с вьюнком, Овдя связала большую вязанку и, взвалив ее на плечи, пошагала домой. Она чувствовала, что сильно проголодалась. Сейчас бы холодной сметанки... Да где там!.. Это у Амона сметаны много, хоть собак корми.
   Сегодня утром, загоняя коров во двор Амона, Овдя услыхала какую-то возню в погребе. Заглянув в приоткрытую дверь, увидела, что в погреб забрались две хозяйские собаки. Сойка лакала сметану из большого горшка, а Буско схватил и волочил по земле кусок мяса.
   В это время из амбара вышла старуха Мотра - сестра Амона. Заглянув в погреб, она шуганула собак, но даже не накричала на них, видно, не жалко ей добра. Да что им, богатым! Говорят, Амон, когда не случится под рукой дегтя, тележные колеса топленым маслом смазывает.
   Из центра посада, оттуда, где среди кудрявых берез и тополей сверкают золоченые кресты над зелеными куполами, поплыл перезвон колоколов: ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н-н! Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н-н! Маленькие колокола тренькают часто и коротко, а большой выговаривает медленно, гулко. Это они, словно дьячок по поминальнику, перечисляют окрестные малые деревушки, особенно выделяя посад Сугон. Как-никак сугонские богатеи пожертвовали деньги на большой колокол.
   Люди в одиночку и группами поднимались на пригорок, заходили в церковную ограду.
   Овдя, облизнув пересохшие губы, подумала о том, что на паперти стоит кадка с холодным квасом, - пей сколько хочешь.
   "Не зайти ли?" - подумала Овдя.
   Ей живо представился батюшка с его густым басовитым голосом.
   Когда отец надумал отдать ее в школу, он понес батюшке гостинец - пуд ржи.
   Отдать дочь в школу надоумил отца дядя Серга. Девчушка, мол, смышленая, пусть учится.
   Серга появился в их доме три года тому назад.
   Однажды волостной писарь привел к ним по-городскому одетого человека и сказал отцу:
   - Принимай, хозяин, на постой. Изба у тебя просторная, дите одно, место найдется.
   Отец оглядел незнакомца и сказал:
   - Пусть живет, чай, не на год...
   Писарь отозвался со смешком:
   - Угадал, хозяин! Не на год, а на три! Политический ссыльный он, понял?
   Отец пожал плечами:
   - Ну что ж, пусть живет.
   Когда писарь ушел, отец разговорился с постояльцем. Тот сказал, что зовут его Сергей, фамилия Кончаков. Работал он на заводе в Перми, да хозяин стал очень прижимать рабочих, вот они и взбунтовались. За это их выслали из города в разные дальние деревни.
   Серга оказался добрым и веселым, Овдя к нему скоро привыкла. До сих пор помнит она, как Серга напутствовал ее в школу.
   "Ежели не станешь лениться, - сказал он тогда, - может, далеко пойдешь, как крестьянский сын Михайло Ломоносов. Большого ума был человек Михайло Ломоносов. Говорят, сквозь землю видел. Как-то раз приехал он в наши Пермские земли, поглядел вокруг и говорит: "Вот в этом месте лежит золото, а вот в этом - железо".
   И еще много интересного рассказывал он Овде.
   Поговорить с Сергой любили и сугонские мужики. Он выписывал из города какие-то книги, газеты, часто читал их соседям вслух, старался растолковать то, что было им непонятно. Хоть и молод был, а даже старики относились к нему с уважением.
   Всего с полгода пожил Серга в Сугоне. Однажды ночью его арестовали. Когда его увозили, он сказал сбежавшимся соседям: "Не горюйте, мужики. Скоро придет наше время, я вернусь сюда вольным человеком, тогда договорим обо всем, о чем сейчас не успели. Я обязательно вернусь".
   Вскоре сапожник Андрей, который больше других дружил с Сергой, разузнал, что Кончакова сослали в Сибирь.
   Нынешней зимой, как сказывал учитель Мирон Власыч, царя с трона скинули. Все говорили про свободу, и Овдя все время ждала, что теперь-то Серга вернется, как обещал, в Сугон. Но он пока не возвращался, и вообще в посаде мало что изменилось. Начали было мужики, решив, что наступила свобода, самовольную рубку леса, да только и на рубку пришел запрет, и лес отобрали обратно в казну.
   Дойдя с тяжелой вязанкой на плече до полевых ворот, Овдя присела в тени вербы, отдохнула немного, потом не спеша двинулась узкой зеленой улочкой.
   Дома Овдя разбросала на межнике траву для просушки, поела и побежала на Нагорную улицу играть с ребятами в чижа и в бабки.
   На улице во всем чувствовался праздник. На крылечках, на лавочках возле домов, на бревнах у изгородей, просто на зеленой травке сидели нарядно одетые мужики и бабы с красными от выпитого пива и браги лицами. Женщины все, как одна, были в ярких кофтах и дубасах*, в новых лаптях, под которые были подвернуты портянки из тонкого выбеленного холста, перевитые плетенными из красной шерсти оборами. У многих на головах красовались вышитые бисером кокошники. Мужики в пестрядинных рубахах с гарусными поясками, в холщовых штанах. Несколько мужиков побогаче были в котах, а кое-кто даже в сапогах.
   _______________
   * Д у б а с - платье сарафанного покроя.
   Под кедрами возле колодца кто-то играл на сигудэке - волосяной скрипке.
   Проходя Подгорной улицей, Овдя удивилась, что не слышно пьяных песен, ругани и драки. Обычно в праздники подгорные мужики начинали драку с раннего утра. На другой день вчерашние враги мирились, пили из одного туеска сюромку - подновленную брагу, пили до тех пор, покуда снова не вспыхивала потасовка. Но в Подгорной так и говорили: "Что за праздник, если ты без синяков остался!"
   Овдя еще не дошла до земских амбаров, где обычно играли ребята, как вдруг услыхала крики и ругань.
   "Ну, начинается!" - подумала она и остановилась.
   Навстречу ей двигалась большая толпа. В середине толпы ее хозяин Амон, высоко поднимая можжевеловую палку, что есть силы кого-то бил, громко и злобно крича:
   - Вот тебе, ворюга! Вот! Вот! Будешь знать, как воровать! Бейте его, соседи, бейте, чтоб другим было неповадно на чужое добро зариться!
   Потом Овдя разглядела, что бьют деда Микиту, однорукого калеку. Руку он потерял на японской войне.
   Дед Микита был добрый старик, ребятишки любили слушать его сказки и складные прибаутки.
   "Неужели он что-то украл? - подумала Овдя. - Быть того не может!"
   Рядом с Овдей стояли два старика и переговаривались между собой.
   - Ишь чего пузачи творят! - сказал один, седой и тощий, опиравшийся на палку.
   - Да-а... - протянул другой. - Амон Микиту кругом обобрал, так он не вор, а Микита вор. Где она, правда-то?
   - Они ее, правду, за пояс заткнули.
   - Эх, верно говорят: плетью обуха не перешибешь...
   Дед Микита пытался закрыться от ударов единственной рукой и жалобно повторял:
   - Не брал я ничего! Ей богу, не брал!
   - А-а, не брал? - закричал Амон. - А кто горшок сметаны у меня из погреба стащил? - Он поднял над головой, так, чтобы всем было видно, горшок.
   Овдя узнала горшок: из него утром лакала сметану Сойка.
   Амон с силой ударил Микиту по голове, а Гавра несколько раз хлестнул старика плеткой.
   Овдя метнулась к медленно двигавшейся толпе и закричала:
   - Дядя Амон, не бейте Микиту! Не бейте! Это не он! Это Сойка съела сметану!
   Амон удивленно оглянулся на ее голос, зыкнул:
   - Тебя тут не хватало!
   Но Овдя продолжала упрямо протискиваться сквозь толпу. Вдруг ее обожгла боль в плече, это Гавра огрел ее плеткой.
   Овдя схватилась за горящее плечо. Не помня себя от обиды и злости, она подняла с дороги камень и замахнулась на обидчика.
   Но тут кто-то перехватил ее руку, легонько подтолкнул к изгороди:
   - Отойди-ка в сторонку, простынь, не то беды не оберешься, - услышала она над собой негромкий голос, который тут же властно крикнул: - Не троньте старика!
   Толпа замерла. Все уставились на высокого рослого мужчину в синей косоворотке, суконных черных брюках и яловых сапогах.
   Первым опомнился Гавра.
   - Да это же Серга-каторжник! - крикнул он. - Защитник нашелся! - И он с такой силой двинул Микиту кулачищем в бок, что тот кубарем покатился с крутого берега.
   Серга спрыгнул следом за Микитой и, зачерпнув пригоршней воды из реки, обмыл кровь с лица старика.
   - Бей его, каторжника! - завопил Амон и первым кинул вниз увесистый камень. - Бей!
   Град камней полетел с крутого берега вниз.
   - Скорее! На тот берег! - приказал Серга и подтолкнул Микиту в воду. - Опомнитесь, мужики! - обратился он к толпе.
   В это время камень, пущенный меткой рукой, угодил Серге в голову. Он зашатался, как пьяный.
   - Хватай его, вяжи руки! - кричал Амон.
   Несколько мужиков, спрыгнув с обрыва, накинулись на Сергу, повалили на землю и связали ему руки гарусным кушаком.
   Амон, утирая пот с лица подолом рубахи, ехидно посмеивался:
   - Попался! Небось с каторги сбежал!
   - От нас не сбежит! - Гавра с довольным видом теребил свою жидкую бороденку. - Сейчас сдадим старшине, он его, смутьяна, в уезд отправит. А уж там с ним, по военному времени, возжаться не будут.
   - Зачем нам Мокея Иваныча в праздник беспокоить? - возразил Амон. - Я его покуда у себя в амбаре запру. Ведите его, мужики, ко мне во двор.
   Сергу поставили на ноги и, подталкивая в спину, повели к дому Амона.
   Овдя пошла следом. Заметив ее, Серга улыбнулся разбитыми губами, сказал бодро:
   - Не горюй, Овдюшка! Кончается власть Амона и Гавры, вот они и лютуют. Не горюй, скоро взойдет наше солнце!
   Гавра злобно ткнул Сергу в спину кнутовищем:
   - Ну ты, каторжный, не агитируй тут! Иди быстрее!
   Но Серга шел серединой улицы, не прибавляя шага, гордо вскинув голову.
   Тут Овдя вспомнила о Миките. Что-то не видно его на том берегу, уж не утонул ли старик, перебираясь через реку?
   Овдя обшарила глазами заречную сторону и на полевой дороге увидела одинокую сгорбленную фигуру Микиты. Он еле-еле передвигал ноги, но все же шел и шел - подальше от людей, которые так несправедливо и жестоко обошлись с ним. Вдруг он упал. Овдя подождала, не поднимется ли он, но старик лежал неподвижно.
   Со всех ног бросилась Овдя домой.
   - Мама! - закричала она с порога. - Сергу Амон к себе во двор повел, грозится в амбаре запереть.
   - Какого еще Сергу? - не поняла мать.
   - Ну, квартиранта нашего! Ссыльного! Забыла, что ли?
   Мать всполошилась:
   - Господи! Как забыть? Да откуда же он взялся? Сказывали, в Сибирь его угнали...
   - Не знаю, откуда взялся, только он сейчас Микиту у Бачуковых отнял. Ох и били же его!
   - Сергу?
   - Да нет, Микиту. Все лицо в крови...
   - За что же его?
   - Будто украл сметану у Амона. Брехня это! Сойка сметану вылакала. Микита за рекой на дороге свалился. Сбегаю отнесу ему квасу.
   - Вот горе-то, вот горе-то, - приговаривала мать. - Сходи отнеси, только чтобы никто не видел тебя. Возьми-ка пузыречек, тут травная настойка, первое средство от всего.
   - Не бойся, мама, я хоботом*, по ивняку пройду, никто не заметит...
   _______________
   * Х о б о т - сухое русло, старица.
   2
   Микита лежал посреди дороги, распластавшись на животе. От мокрой одежды - залатанного шабура*, серых штанов и портянок поднимался легкий парок.
   _______________
   * Ш а б у р - кафтан.
   По сторонам дороги стояла высокая рожь, опустив в скорбном молчании еще зеленые колосья.
   Подойдя к старику, Овдя окликнула его, но тот не пошевелился. Вокруг него вились оводы, большие черные мухи облепили кровавую рану на затылке.
   "Неужто помер?" - со страхом подумала Овдя. Ей захотелось убежать без оглядки, но она пересилила себя, наклонилась над стариком и тронула его за плечо:
   - Дедушка Микита, а дедушка Микита!
   Старик застонал, повернул голову и посмотрел на девочку тусклым, невидящим взглядом.
   - Дедушка Микита, я тебе кваску холодного принесла. На-ко, испей!
   Микита, кряхтя и охая, сел, провел рукой по глазам.
   - Пей... - Овдя открыла туесок, подула на образовавшуюся сверху пену и поднесла туесок к губам старика.
   Тот стал жадно пить - гульк-гульк-гульк. Опорожнил туесок до самого дна, на лбу его выступили крупные капли пота, потекли по щекам грязными струйками.
   Овдя осторожно отерла лицо Микиты ладонью.
   - Спасибо, - сиплым голосом проговорил он. - Ты чья ж такая будешь?
   - Анны Опошиной дочка. Овдя.
   - А-а, как же это я тебя сразу не признал? Ох-хо-хо, все тело ломит, затылок огнем горит.
   - Там кожа содрана. Кровь течет.
   - Сорви подорожник, приложи.
   Овдя сорвала широкий лист подорожника с крепкими продольными прожилками, обтерла его от дорожной пыли рукавом кофты, прилепила к ране.
   - Мама настой травный прислала, - вспомнила Овдя и достала пузырек.
   - Это хорошо. Налей-ка мне в рот, а то ненароком расплескаю зелье, попросил Микита.
   Откупорив пузырек, Овдя вылила ему в рот тягучую, мутноватую жидкость. Микита глотнул и зажмурился.
   - Матери скажи спасибо. Пособи-ка мне подняться да перебраться в тенек.
   Ведя старика к черемухе, Овдя сказала:
   - Мне подумалось, что ты помер. Чуть было не убежала, испугалась.
   - Мертвых чего бояться! - возразил он. - Ты живых, вроде Амона, бойся. Все у него батрачишь?
   - У него. Коров пасу. А мать у Гавры на поденщине сено косит.
   - Ох-хо-хо, все кости болят, - снова застонал старик, опускаясь на траву.
   - За что они тебя? - спросила Овдя. - Ведь ты не украл? Амон-то давеча кричал...
   - Напраслину он на меня возвел. Зол Амон на меня за то, что я с ним тяжбу затеял. Он, покуда я был на войне, у моей старухи последний клин земли отнял. Вот я и решил свою землю вернуть.
   - Так, значит, Амон хотел убить тебя, чтобы землю не отдавать?
   - Убить бы до смерти не убил, а решил попугать, чтобы неповадно было с ним тягаться. И подсунул же черт мне тот горшок!
   - Какой горшок?
   - Да со сметаной! Мотра выбросить его хотела, говорит, собака из него жрала, осквернила. А тут я, как на грех, подвернулся. Вижу, в горшке еще сметана осталась. Зачем, говорю, добро выкидывать. Взял у нее тот горшок. Тут Амон на меня и налетел, горшок из рук вырвал, стал людей скликать, из погреба, кричит, утащил. Мотра, старая дура, нет бы сказать, как дело было, скорее шасть в дом - и ни гу-гу.
   - А дядю Сергу Амон во двор к себе увел.
   - Так это Кончаков был? Я и то поглядел, вроде бы он. Да недосуг было его долго разглядывать. Спасибо, отбил меня от этих живодеров. Ты вот что, дочка, сходи разузнай, что там творится. Я покуда тут в холодочке полежу, отдышусь чуток, а ты приди поближе к вечеру.
   3
   Овдя заглянула в Амонов двор. Никого нет, одна Мотра сидит на лавочке возле дома.
   - Чего тебе? - спросила Мотра, увидев девочку. - Шла бы играть, чай, сегодня праздник... - По ее раскрасневшемуся, добродушно улыбающемуся лицу Овдя поняла, что старуха вдоволь хватила свежей бражки.
   - Может, коней надо напоить, а то Ерош небось в гости ушел, - сказала Овдя.
   - Ушел, ушел, - согласно покивала Мотра. - А коней напоил-накормил. Ну, уж коли пожаловала, заходи в избу, я тебя пирожком угощу, мать-то небось не стряпала?
   - Спасибо, тетушка, только я в избу не пойду, ноги грязные.
   - Ну ладно, посиди тут, сейчас вынесу. - Она грузно поднялась и, заметив туесок в руках у Овди, спросила: - Куда это ты с туеском-то?
   Овдя было растерялась, но тут же нашлась:
   - По землянику собралась на шутьмы*.
   _______________
   * Ш у т ь м а - вырубка, горелые места в лесу.
   Как только старуха скрылась в темных сенях, Овдя метнулась к амбару, приникла к отверстию, проделанному в стене для кошки, негромко позвала:
   - Дядя Серга, ты здесь?
   Тихо в амбаре, только мышь где-то под полом скребется: гырс-гырс, гырс-гырс.
   - Дядя Серга! - громче позвала Овдя.
   Мышь испуганно притихла, но никто не отозвался.
   В это время в сенях заскрипели половицы, и она бегом вернулась к лавочке.
   В дверях появилась Мотра. В одной руке она держала глиняную кружку с пивом, в другой - большой пирог.
   - Угощайся, касатка.
   Овдя ела пирог, прихлебывала из кружки, а сама все косила глазом на амбар - не подаст ли Серга какого-нибудь знака?
   Вдруг она заметила, что дверь амбара на крючке.
   "Был бы там арестант, повесили бы замок, - решила Овдя. - Так где же он?"
   - Спасибо, - сказала она, возвращая пустую кружку Мотре. - Где хозяин-то?
   - В гости с хозяйкой ушли. Никак, к Мокею отправились.
   В это время отворилась калитка, и во двор вошла попадья - толстая, как суслон, с маленькими маслеными глазками. На ней поверх синего праздничного сарафана был накинут красивый кашемировый платок.
   Завидев попадью, Мотра заулыбалась, вскочила с лавки и потрусила навстречу гостье.
   - С праздником тебя, голубушка, - певуче поздоровалась попадья. - Как живется-можется?
   - Бог милостив, матушка, жива-здорова. Проходи в дом. А ты, - она махнула рукой на Овдю, - иди с богом.
   Овдя пошла было к воротам, но Мотра окликнула ее:
   - Ты вот что: приходи-ка вечером, погонишь лошадь в ночное. Ерош-то небось пьяный вернется, спать завалится.
   - Приду, - пообещала Овдя.
   4
   Когда Овдя пригнала лошадей в ночное, два ее закадычных друга - Васек и Мишка - были уже на лугу. Они сидели в стороне от других ребят и обсуждали сегодняшние события: избиение Микиты и неожиданное появление ссыльного Серги.
   - Ох и сильный же он, этот Серга! - говорил Васек. - Шестеро мужиков насилу связали его.
   - Да и то сначала камнем в голову попали, - добавил Мишка. - Не то бы им ни за что с ним не справиться.
   - Скрутили и увели во двор к Амону. Говорят, в амбаре заперли.
   - Нету его в амбаре, - сказала Овдя. - Где-то в другом месте держат. Только вот где, узнать бы!
   - Я знаю где, - сказал Мишка.
   - Врешь? - Овдя схватила его за рукав сестриной кофты, в которую он был одет вместо рубахи.
   - Чего мне врать? Сам видел! В картофельной яме он сидит на огороде у Амона. Они с Гаврой его туда столкнули и сверху закрыли железной решеткой.
   "Надо его освободить!" - чуть было не крикнула Овдя, но прикусила язык, решив сначала взять с приятелей клятву, что они не проболтаются.
   - Васек, Мишка, вы умеете держать язык за зубами?
   - А что? - спросил Мишка, переглянувшись с другом.
   - Нет, вы сначала скажите, сможете ли вы хранить тайну? - Овдя перешла на шепот: - Это большая тайна, самая секретная. Если кто разболтает, то меня в тюрьму посадят, а может, и убьют. Чтобы знали только я, ты и ты, - она ткнула пальцем в грудь каждому. - И больше никто на свете! Ясно?
   - Ясно, - разом кивнули мальчишки. - Говори.
   - А если проболтаетесь?
   - Крапивой меня голого ожгешь или в зубы дашь, - сказал Мишка.
   - Пусть в ящерицу превращусь, если скажу кому хоть слово! - горячо воскликнул Васек.
   - Ну ладно, слушайте. Надо дядю Сергу из ямы выпустить. Я пойду и лаз открою. А вы постережете моих лошадей?
   - Не забоишься? Ведь, если попадешься, Амон тебя убьет, - сказал Мишка.
   - Я тихо, не увидит. Посмотрите за лошадьми?
   - Лошадей побережем, не сомневайся.
   Овдя побежала сначала за реку, чтобы деда Микиту до дому довести. Но старик был очень слаб, не держался на ногах.
   - Ладно, полежу под черемухой до утра, - сказал он. - Ночь теплая... К утру, глядишь, опомнюсь.
   Овдя рассказала старику о том, что Серга сидит в яме у Амона.
   - Выручать парня надо, - сказал дед Микита. - Отправят его в уезд, наговорят на него, чего было и не было, да и засудят. Беги, дочка, к сапожнику Андрею, он придумает, как замок с решетки своротить, самой тебе не справиться.
   Овдя побежал в посад.
   Подойдя к дому Андрея, она увидела, что калитка заложена палкой, значит, хозяев нету дома. "Наверное, у дочери в Нюричах загостились", подумала Овдя и пошла дальше.
   Солнце уже давно закатилось, на небе показались неяркие звезды, подернутые тонкой пеленой облаков. Из-за леса выглянул краешек луны.
   На Нагорной, возле родника, девки пели нестройно и тоскливо:
   Чудный месяц плывет над рекою...
   В центре посада было тихо и темно. Люди, устав от шумного праздника, спали беспробудным сном.
   В доме Амона тоже не было видно ни огонька.
   "Спят", - решила Овдя и через одной ей известную лазейку в заборе пробралась во двор. Посвистела тихонько, и к ней, виляя хвостом, подбежала Сойка.
   Буско - Овдя это знала - сидел на цепи, ночью его никогда не отвязывали.
   Крадучись Овдя прошла на огород. Из-под черемухи, гремя цепью, навстречу ей кинулся Буско.
   "Ага, его возле ямы привязали, значит, Мишка верно сказал, что Серга тут!"
   - Буско, Буско! - негромко позвала Овдя.
   Буско приветливо заворчал и улегся под черемухой.
   Овдя подошла к яме. Она была закрыта решеткой из полосового железа. При свете поднявшегося месяца был хорошо виден замок с толстой дужкой.
   - Дядя Серга! - позвала девочка. - Ты тут?
   - Тут! - отозвался из ямы Сергей. - Это ты, Овдя?
   - Я, я. Хочу тебя выпустить.
   - Ключ принесла? - обрадовался Серга.
   - Ключа нету. Замок сломать надо.
   - Как его сломаешь? Мне отсюда не достать, у тебя сил не хватит. Сбегай за Андреем.
   - Его дома нет. У дочери гостит.
   - Может, скоро вернется. Иди посторожи у его ворот.
   Так же, крадучись, как шла сюда, Овдя пошла обратно. Проходя мимо хозяйского дома, она невольно оглянулась, не следит ли кто за ней из окон, и вдруг заметила неплотно прикрытое окошко. Ей вспомнилось, что как раз в простенке у этого окна вбит крюк, на котором всегда висят ключи.
   "Утащю ключ", - решила Овдя.
   Сердце заколотилось от волнения и страха.
   Овдя встала на завалинку, заглянула в комнату. Там громко храпел Амон, было темно и душно.
   Овдя ухватилась руками за подоконник, подтянулась и уселась на подоконник верхом. Просунула руку в комнату, нащупала крюк.
   На крюке висели три ключа. Сверху - короткий, с маленьким колечком; под ним - большой, как молоток, ключ от амбара; последний - небольшой плоский ключик. Значит, верхний.
   Неслышно, не звякнув, Овдя сняла ключ с крюка.
   В это время под Амоном заскрипела деревянная кровать.
   Амон закряхтел, перевернулся на другой бок и снова захрапел.
   Через несколько минут Овдя была уже у ямы.
   - Дядя Серга, принесла ключ!
   - Молодец! Открывай скорее!
   Овдя отперла замок, Сергей изнутри поднял тяжелую решетку и вылез наружу.
   - Тут они где-то собаку привязали, - вспомнил он.
   - Собака меня знает.
   Серга опустил решетку и снова запер ее на замок.
   Овдя вывела Сергу на улицу.
   - Ключ положи на место, чтобы не подумали ни на тебя, ни на работника, - сказал Серга.
   Когда перебрались на другой берег реки, он сказал:
   - Спасибо тебе, Овдюшка! Ты, я вижу, совсем большая стала.
   Микита обрадовался, увидев Сергу.
   - Ну, слава богу, а то я уж так боялся за тебя, парень. Ух, кровопийцы, душегубы! - погрозил он костлявым кулаком в сторону Амонова дома.
   - Ничего, дедушка, недолго осталось терпеть, скоро мы, большевики, возьмем власть в свои руки. Тогда наступит новая, справедливая жизнь.
   - И дедушке Миките вернут его землю? - спросила Овдя.
   - Вернут, непременно вернут. Ну, давай прощаться, Овдюшка. Беги домой, да никому, кроме Андрея, ни слова. Поняла?
   - Поняла.
   Овдя пошла, но не домой, а в луга, где ее ждали Васек и Мишка.
   5
   Рано утром, когда взошло солнце. Мишка первым увидел, что из посада к ним идет Ерош.
   - Овдя, гляди-ка, Ерош! - сказал Мишка. - Чего он вскочил чуть свет?
   Испугалась Овдя, подумала: "Может, догадались, что я Сергу выпустила?" - и кинулась в кусты, притаилась.
   "Если что, убегу к дедушке на хутор", - решила она.
   Ерош подошел поближе, спросил, улыбаясь:
   - Не спите, ребятки? Гоните коней по домам.
   - Чего в такую рань? - недовольным голосом спросил Мишка. - Пусть еще попасутся.
   - Пусть, - миролюбиво ответил Ерош. - Ваши пусть пасутся, я за хозяйскими пришел, надо рестанта в уезд везти.
   Овдя облегченно вздохнула, вышла из-за куста, спросила:
   - Всех погоним или только Буланка?
   - Давай всех, солнышко-то вон уж где, не так и рано...
   Вдвоем они погнали коней к посаду.
   Неподалеку от половых ворот Ерош остановился и, оглядевшись по сторонам, нет ли кого поблизости, достал из-за пазухи смятую газету, сказал: