Страница:
Александр Клыгин
За зеркалом реальности
Пустота
Этот пейзаж идеально подошёл бы к любому из рассказов Пелевина…
Мгла и серый туман холодной зимней ночи. Холод и пустота. Жёлтый свет редких фонарей, в котором вспыхивают белые снежинки… И посреди этого всего – человек.
Человек, одиноко бредущий из ниоткуда в никуда, без всякой цели и без единой мысли в голове. Тротуары вдоль больших дорог – самые забытые богом места. Иногда кажется, что точки света в темноте слева – огоньки окон домов, в которых плотно закупорен покой и уют, как джинн в бутылке. Но стоит только взглянуть вперёд и чуть вверх, как становится ясно, что это всё иллюзия, а реальна лишь серая пустота, в данный момент представленная в виде тумана.
Впереди и чуть слева стройка – если так можно назвать огромный подъёмный кран, возвышающийся над жалкими развалинами, разбросанными по грязному снегу. Подъёмный кран зачем-то украсили гирляндой красных лампочек, вспыхивающих каждые три секунды. Может быть, это лишь потому, что приближаются новогодние праздники, а скорее всего, это просто желание неведомого человека противопоставить хоть что-то всепоглощающей пустоте…
Но у того, кто повесил лампочки на подъёмный кран, ничего не вышло. Если бы не было этого крана и тем более этой дурацкой гирлянды, пейзаж был бы не столь ужасающим. Без этого металлического чудовища серая пустота выглядела бы всепоглощающей, но не пугающей. А так… стоит только взглянуть на мигающий в темноте кран и бездну серого тумана, сливающегося с морозной ночной мглой позади этого крана… Сразу содрогаешься, понимая ничтожество человеческих сил перед пустотой. Кран, как огромный fuck, которым Человек грозит неведомому. А страшно становится не потому, что неведомое нисколько не пугается этого крана. Страшно потому, что неведомое вообще не замечает его – последнюю надежду и угрозу отчаявшегося человечества…
Или, например, фонари. В такую ночь сразу понятно, как бессильно человечество, в иррациональном страхе швырнувшее во тьму эту сеть электрических огней, чтобы расцветить ночь. Фонари – они вроде бы светят. Но на них давит сверху всё та же всепоглощающая пустота. Вот некоторые из них уже не горят – некому заменить перегоревшие лампочки. А вот и герой среди фонарей – он сражается с пустой темнотой до последнего. Он вспыхивает и горит секунд тридцать, но пустота давит на него – и он снова гаснет. Тьма наползает на землю в том месте, где фонарь ещё недавно создавал светлое пятно. Кажется, что тьма уже победила, но нет! – фонарь снова вспыхивает, снова освещает угол своего перекрёстка положенные тридцать секунд и… снова отступает. Нет, с этой мглистой пустотой всё не так просто.
А поток машин, несущихся на максимальной скорости от пробки к пробке? И в каждой машине сидит уверенный в себе человек, изнутри направляющий своего железного монстра к неведомой нам, но чёткой и ясной для него цели. И таких людей много – они проносятся нескончаемым потоком автомобильных фар, возникающих из пустоты и снова растворяющихся в ней. На пару секунд (или на пару столетий) можно даже подумать, что мир людей реален, можно поверить во все те нарочито уверенные речи, которые они произносят друг перед другом, уверяя всех и, прежде всего, самих себя, что всё в порядке, что они живут в объективном материальном мире, который подчиняется законам, известным Человеку… Ха! И ещё раз Ха! Даже не нужно никого разубеждать, достаточно всего лишь отвести взгляд от шоссе и взглянуть налево, туда, где красной гирляндой грозит пустоте обречённый подъёмный кран. А если ещё глядеть на этот мглистый морозный туман через узкую щель дощатого забора… Становится совершенно ясно, что ничего не изменилось.
Эта пустота всегда была, всегда есть и всегда будет. В детстве мы чувствуем её острее – в серых сумерках дождливого дня, в утреннем тумане, в зимние вечера, когда мир темнеет за считанные минуты. Можно до бесконечности убеждать себя, что ты повзрослел и избавился от глупых детских страхов, можно до бесконечности загружать свою голову идеей научно-технического и культурного прогресса, который когда-нибудь приведёт нас к свету… Это всё – только слова, создаваемые людьми для защиты от пустоты. Многие даже думают, что это – очень эффективная защита. Что ж, может быть. По крайней мере, те, кто вооружён словами, не замечают этой пустоты вокруг себя – они могут видеть фонари, «Мерседесы», «Хаммеры» и «Порше», подъёмный кран, украшенный нарядной гирляндой. Но пустота остаётся пустотой, она окружает и поглощает тех, кто видит подъёмный кран и не видит тумана за ним. Люди не замечают не только того, что пустота где-то рядом. Они не замечают и того, что она давно поглотила их со всеми потрохами.
Снова вспыхивает на положенные тридцать секунд погасший было фонарь. Пустота за подъёмным краном безмолвствует, хотя она могла бы посмеяться над бесплодными попытками фонаря дать ей отпор. Но: на то она и пустота. Она не смеётся. Она не торопится. Когда-нибудь лампочка в фонаре перегорит окончательно. Для пустоты время не имеет значения. Когда фонарь сдастся, она поглотит и его.
Пустоте спешить некуда.
Мгла и серый туман холодной зимней ночи. Холод и пустота. Жёлтый свет редких фонарей, в котором вспыхивают белые снежинки… И посреди этого всего – человек.
Человек, одиноко бредущий из ниоткуда в никуда, без всякой цели и без единой мысли в голове. Тротуары вдоль больших дорог – самые забытые богом места. Иногда кажется, что точки света в темноте слева – огоньки окон домов, в которых плотно закупорен покой и уют, как джинн в бутылке. Но стоит только взглянуть вперёд и чуть вверх, как становится ясно, что это всё иллюзия, а реальна лишь серая пустота, в данный момент представленная в виде тумана.
Впереди и чуть слева стройка – если так можно назвать огромный подъёмный кран, возвышающийся над жалкими развалинами, разбросанными по грязному снегу. Подъёмный кран зачем-то украсили гирляндой красных лампочек, вспыхивающих каждые три секунды. Может быть, это лишь потому, что приближаются новогодние праздники, а скорее всего, это просто желание неведомого человека противопоставить хоть что-то всепоглощающей пустоте…
Но у того, кто повесил лампочки на подъёмный кран, ничего не вышло. Если бы не было этого крана и тем более этой дурацкой гирлянды, пейзаж был бы не столь ужасающим. Без этого металлического чудовища серая пустота выглядела бы всепоглощающей, но не пугающей. А так… стоит только взглянуть на мигающий в темноте кран и бездну серого тумана, сливающегося с морозной ночной мглой позади этого крана… Сразу содрогаешься, понимая ничтожество человеческих сил перед пустотой. Кран, как огромный fuck, которым Человек грозит неведомому. А страшно становится не потому, что неведомое нисколько не пугается этого крана. Страшно потому, что неведомое вообще не замечает его – последнюю надежду и угрозу отчаявшегося человечества…
Или, например, фонари. В такую ночь сразу понятно, как бессильно человечество, в иррациональном страхе швырнувшее во тьму эту сеть электрических огней, чтобы расцветить ночь. Фонари – они вроде бы светят. Но на них давит сверху всё та же всепоглощающая пустота. Вот некоторые из них уже не горят – некому заменить перегоревшие лампочки. А вот и герой среди фонарей – он сражается с пустой темнотой до последнего. Он вспыхивает и горит секунд тридцать, но пустота давит на него – и он снова гаснет. Тьма наползает на землю в том месте, где фонарь ещё недавно создавал светлое пятно. Кажется, что тьма уже победила, но нет! – фонарь снова вспыхивает, снова освещает угол своего перекрёстка положенные тридцать секунд и… снова отступает. Нет, с этой мглистой пустотой всё не так просто.
А поток машин, несущихся на максимальной скорости от пробки к пробке? И в каждой машине сидит уверенный в себе человек, изнутри направляющий своего железного монстра к неведомой нам, но чёткой и ясной для него цели. И таких людей много – они проносятся нескончаемым потоком автомобильных фар, возникающих из пустоты и снова растворяющихся в ней. На пару секунд (или на пару столетий) можно даже подумать, что мир людей реален, можно поверить во все те нарочито уверенные речи, которые они произносят друг перед другом, уверяя всех и, прежде всего, самих себя, что всё в порядке, что они живут в объективном материальном мире, который подчиняется законам, известным Человеку… Ха! И ещё раз Ха! Даже не нужно никого разубеждать, достаточно всего лишь отвести взгляд от шоссе и взглянуть налево, туда, где красной гирляндой грозит пустоте обречённый подъёмный кран. А если ещё глядеть на этот мглистый морозный туман через узкую щель дощатого забора… Становится совершенно ясно, что ничего не изменилось.
Эта пустота всегда была, всегда есть и всегда будет. В детстве мы чувствуем её острее – в серых сумерках дождливого дня, в утреннем тумане, в зимние вечера, когда мир темнеет за считанные минуты. Можно до бесконечности убеждать себя, что ты повзрослел и избавился от глупых детских страхов, можно до бесконечности загружать свою голову идеей научно-технического и культурного прогресса, который когда-нибудь приведёт нас к свету… Это всё – только слова, создаваемые людьми для защиты от пустоты. Многие даже думают, что это – очень эффективная защита. Что ж, может быть. По крайней мере, те, кто вооружён словами, не замечают этой пустоты вокруг себя – они могут видеть фонари, «Мерседесы», «Хаммеры» и «Порше», подъёмный кран, украшенный нарядной гирляндой. Но пустота остаётся пустотой, она окружает и поглощает тех, кто видит подъёмный кран и не видит тумана за ним. Люди не замечают не только того, что пустота где-то рядом. Они не замечают и того, что она давно поглотила их со всеми потрохами.
Снова вспыхивает на положенные тридцать секунд погасший было фонарь. Пустота за подъёмным краном безмолвствует, хотя она могла бы посмеяться над бесплодными попытками фонаря дать ей отпор. Но: на то она и пустота. Она не смеётся. Она не торопится. Когда-нибудь лампочка в фонаре перегорит окончательно. Для пустоты время не имеет значения. Когда фонарь сдастся, она поглотит и его.
Пустоте спешить некуда.
Пустыня
В этой точке мира не было ничего – так что даже не казалась странной древняя легенда о том, что неподалёку находится край земли, с которого можно упасть. Это и был край земли, только невидимый обычному глазу. И пусть учёные доказывают, что упасть отсюда невозможно, а люди всё же иногда падали. Неведомо куда.
До самого горизонта простирался лишь жёлтый песок и синее небо – вдалеке они сливались в одну волнистую линию, которая отмечала конец всего. А если этого пейзажа вам недостаточно, прибавьте к этому жаркий, раскалённый, дрожащий воздух и невиданную сухость, которая ощущалась как огромная внутренняя пустота. И всё это – и воздух, и небо, и пустыня – было для неё лишь декорацией, ширмой, за которой притаилось неведомое.
На деревянных ступенях крыльца сидел старик в шляпе. Его длинные седые волосы спускались далеко ниже плеч, кожа его была покрыта коричневым, почти чёрным, загаром – видимо, он жил здесь уже не первый год. Полуприкрытые карие глаза смотрели на пустыню.
Подняв в воздух облако пыли, около гостиницы затормозил джип – ещё один в веренице машин на стоянке.
– Это отель «Desert Rose»? – крикнул человек из джипа.
Видимо, он обращался к сидящему на крыльце старику, но тот и ухом не повёл. Пустыня не любит криков. Впрочем, нельзя сказать, что она их ненавидит – пустыне просто по фигу. Всё равно, что слону мёртвый комар.
Не услышав ответа, только что прибывший гость повторил свой вопрос, но старик опять промолчал. Поняв, что не добьётся ничего вразумительного, гость припарковал машину, выключил мотор и вышел из раскалённого салона под палящие лучи Солнца.
Рядом с автостоянкой расположился отель, хотя вернее будет сказать, что автостоянка располагалась рядом с отелем. Но здесь всё было настолько нелогично, что ни один из гостей этого отеля не мог бы точно сказать, что рядом с чем расположено.
Отель был не просто старым. С первого взгляда казалось, что эта деревянная постройка простояла здесь лет пятьсот и вот-вот развалится. Тем не менее, за открытыми окнами виднелись новые шторы, а судя по еле слышному звуку шагов, в отеле кто-то жил. Да и кроме всего прочего, на ступенях крыльца сидел старик в шляпе.
Гость подошёл поближе к старику и увидел, что рядом с крыльцом на песке валяется вывеска «The Desert Rose Hotel».
– По крайней мере, я попал по адресу, – пробормотал гость себе под нос.
Немного подумав, он спросил у старика:
– Где мне найти директора отеля?
Старик продолжал смотреть на пустыню, не отрываясь. Гость встал перед ним, загораживая обзор, и снова спросил:
– Где директор этого отеля, я хотел бы здесь поселиться.
Старик не шевельнулся. Мало того, что не шевельнулся сам старик, не дрогнул ни один мускул на его лице. Он даже не моргнул. Было ощущение, что старик так долго смотрел на пустыню, что слился с ней в единое целое, и ему нисколько не мешал придурок, загораживающий обзор.
Гость отступил на пару шагов в сторону и снова пробормотал себе под нос:
– А мне говорили, что здесь я смогу получить ответы на все вопросы.
– Правильно говорили, – отозвался старик. – Но это удовольствие в моём отеле стоит недёшево. Или ты платишь сто долларов в день, или уматывай отсюда, пока не поздно.
– А, так вы – живой! – воскликнул гость. – Признаться, я уже начал в этом сомневаться.
– Зря, – ухмыльнулся старик. – Я живее всех живых, сколько бы не оспаривала у меня этот титул мумия дедушки Ленина.
– Отлично, так у вас есть номер? – спросил гость.
– Сто долларов в день, – ответил старик.
– Готов внести предоплату на неделю вперёд, – сказал гость.
– На неделю вперёд не надо, – ответил старик, вставая. – Пойдём. Ты можешь быть уверен только в сегодняшнем дне. Соответственно, ты можешь заплатить лишь за сутки вперёд. Сейчас 17:24, – старик посмотрел на часы. – Значит, ты можешь жить здесь ровно сутки. Завтра в 17:24 мы с тобой либо продляем договор, либо я заселяю на твоё место нового постояльца. Считай это местной экзотикой.
Они зашли в разваливающееся здание отеля, и старик распахнул дверь рядом с лестницей, ведущей на второй этаж.
– Вот, здесь есть кровать, если она тебе нужна, – продолжал старик, заходя внутрь. – Окна выходят на пустыню, здесь по-другому и не бывает.
– А это кто? – спросил гость, глядя на неподвижную фигуру в углу.
– Это Элис, – ответил старик. – Она здесь уже две недели сидит в позе лотоса. Я думаю, что она не будет тебя беспокоить. Тем более, раз уж ты решил искать ответы на вопросы, тебе вообще не стоит проводить очень много времени в отеле. Будешь бегать по пустыне. У меня иногда по пять человек в одном номере живут, и ничего. Большинство всё время молчат. Ну что, берёшь номер?
– Беру, – кивнул гость. – За сто долларов на сутки?
– Угу, – кивнул старик.
Гость достал из кармана бумажник, вынул сто долларов и отдал старику.
– Отлично, – кивнул старик. – Как тебя зовут?
– Уотсон, – ответил гость. – Майкл Уотсон. А вас?
– У меня нет имени, – ответил старик. – И никогда не было. В этом плане я – самый счастливый человек на земле.
– Как же мне вас называть? – спросил Уотсон.
– Хоть горшком назови, только в печку не ставь, – усмехнулся старик. – Пойдём, до заката ещё есть время.
Они снова вышли на улицу, и старик направился в пустыню, как одинокий корабль в открытый океан. Уотсон немного задержался возле автостоянки. Пустыня слегка пугала его. Мир здесь становился каким-то плоским, чтобы ни твердил Магеллан о том, что Земля круглая. Казалось, что стоит сделать шаг, другой, третий и… небо и песок пересекутся как параллельные прямые, а сам ты либо будешь раздавлен ими, либо навеки станешь частью двухмерного пейзажа. И поэтому Уотсон неотрывно глядел на старика, гадая, что же с ним произойдёт.
Со стариком не произошло ни того, ни другого. Сделав несколько шагов, он просто исчез. Уотсон буквально подпрыгнул на месте. Любопытство захватило его настолько сильно, что для страха просто не осталось места. Он побежал туда, где только что стоял старик, надеясь увидеть там хоть что-то, кроме пустоты, жёлтого песка и синего неба… Но там не было ничего. Только жёлтый песок и синее небо. Тогда Уотсон обернулся, чтобы посмотреть на отель. И остолбенел – потому что отеля не было.
«Так, всё в порядке, у меня солнечный удар и сопутствующие глюки, – подумал Уотсон. – Если я пойду в сторону отеля, то рано или поздно наткнусь на что-нибудь. Или на кого-нибудь».
И Уотсон уже хотел пойти назад, но не пошёл. Потому что краем глаза увидел её. Он застыл на месте, как вкопанный. Нет, опять глюки. Сейчас это пройдёт, и больше не повторится. Сейчас она исчезнет… он уже привык. Но видение не исчезало. Тогда Уотсон осторожно, очень осторожно повернулся вправо. Она всё ещё стояла там и смотрела на него.
Уотсон много раз видел эту девушку – много раз, но лишь на долю секунды. Когда глубокий сон не желал отпускать его по звонку будильника, он видел её. Когда доза алкоголя в крови превышала все возможные пределы, он видел её. Когда мозг отказывался реагировать на суету большого города в час пик, он видел её. Он видел её как неясный образ, на долю секунды выплывающий из темноты перед закрытыми глазами. Она не была известной актрисой или фотомоделью, в реальности он никогда не видел её лица. Но она откуда-то приходила к нему во сне. И сейчас она была здесь, в нескольких шагах от него. Она стояла и смотрела на него, а он смотрел на неё. Всё это было так реально, что у него на глаза навернулись слёзы. Он смотрел на неё и плакал, а она продолжала улыбаться, как ни в чём не бывало. Справившись с эмоциями, Уотсон на секунду поднял глаза к небу и прошептал, обращаясь неизвестно к кому:
– Спасибо!
Даже в пустыне его накрыл вездесущий опиум для народа, вызывая в мозгу привычную наркотическую реакцию. Девушка снова улыбнулась и направилась в пустыню. Уотсон побежал за ней, но почему-то не мог её догнать. Чем быстрее он бежал, тем больше она отдалялась. Наконец, он без сил упал на песок и в отчаянии стал биться лбом об этот песок, надеясь либо разбить свою голову, либо весь этот мир, что в принципе, и есть одно и то же.
Послышался негромкий голос. Перестав биться об землю, Уотсон застыл и прислушался. Он не открывал глаза, а лишь внимательно вслушивался в тишину пустыни. И в этой тишине снова прозвучал негромкий, мелодичный и невероятно глубокий голос.
– Здравствуй!
Дрожа не то от страха, не то от любопытства, не то от непонятного возбуждения, Уотсон открыл глаза и поднял голову. Рядом с ним стоял бог. Таким Уотсон с детства представлял себе бога – человек в белой мантии с длинными чёрными волосами и бородкой, с лицом, похожим на лицо молодого Валерия Леонтьева. Уотсон вскочил с земли и упал перед богом на колени.
– Господи! – воскликнул Уотсон. – Это ты!
– Встань, друг мой, – сказал бог. – Тебе не за что себя винить.
– Спасибо, господи! – воскликнул Уотсон, вставая и глядя на бога.
– Ты ничего не хочешь спросить? – спросил бог.
На несколько секунд Уотсон впал в полное замешательство. Если бы вы вдруг встретили бога, о чём бы вы его спросили? В голове вертелся целый миллион вопросов, ум пребывал в смятении, не зная, какой же из этих вопросов самый важный… На помощь Уотсону пришли слова многих священников и философов, утверждавших, что главное в жизни – любовь. И вновь перед глазами встал образ девушки, ушедшей в пустыню. Не в силах сдерживать чувства, Уотсон спросил бога:
– Кто она?
– Девушка твоей мечты, – ответил бог.
– Я и сам это прекрасно знаю! – возмущённо воскликнул Уотсон.
– Раз знаешь, так чего спрашиваешь? – оборвал его бог.
– Ты ведь бог? – спросил Уотсон.
– Возможно, у тебя действительно солнечный удар, – ответил бог. – И с чего ты взял, что бог должен выглядеть именно так?
Уотсон стоял, раскрыв рот, не зная, что ответить.
– Если ты всю жизнь думал, что увидишь бога именно таким, – продолжал бог. – Каким же ещё ты можешь его увидеть?
– Господи! – прошептал Уотсон, снова падая на колени.
В эту секунду он внезапно осознал, что бог на самом деле всегда был внутри него, точно так же, как образ той девушки, которая ушла в пустыню. Подняв голову, Уотсон огляделся, но вокруг не было никого, только небо и песок.
– Господи! – снова прошептал Уотсон. – А что, если бог… – это она?
Ему на память пришла строчка из песни, которую он где-то случайно слышал – то ли из открытого окна проезжавшей мимо машины, то ли проходя мимо динамика, передающего попсовую радиостанцию… Строчка была такая: «God must be your woman». Захваченный приливом чувств, Уотсон снова упал лицом в песок. А потом в душу начал заползать страх. Если в этой пустыне он встретил бога, то мог встретить и… скажем так, полную его противоположность. И над левым ухом раздалось рычание. Пропитавшись страхом до кончиков пальцев, Уотсон, не вставая, повернул голову. Конечно же, он был там. Это был страшный чёрный дракон, каким-то образом сочетавший в себе черты дракона, бешеного волка, змеи, каракатицы и даже… человека. Уотсон закричал, и дракон накинулся на него.
У некоторых людей вид пропасти вызывает желание упасть в неё, у других – желание преодолеть её. Уотсон явно был из числа последних, поэтому вскочил и побежал со всех ног. Из-за спины доносилось рычание, но Уотсон боялся оглянуться. Жуткий страх, собравшийся комком в животе, нёс его вперёд, сделав ноги невероятно лёгкими. Уотсон бежал с такой скоростью, с какой не бегал никогда в жизни. У него мелькнула мысль, что если бы в этой пустыне проходили гонки «Формулы-1», то он, Уотсон, на ногах, смог бы обогнать Шумахера на «Феррари».
Тем не менее, несмотря на то, что Уотсон пробежал значительное расстояние, пейзаж ничуть не изменился. Тот же песок и то же небо.
«Господи! – в отчаянии подумал Уотсон. – Где же ты?»
Тут же прямо перед ним появился бог. Он стоял на месте, но не приближался и не удалялся, хотя Уотсон продолжал бежать. В этом плане бог чем-то напоминал наклейку на ветровом стекле автомобиля.
– Господи! Помоги мне! – завопил Уотсон.
– Ты же только что понял, – мягко сказал бог. – Что я всегда был внутри тебя. И сейчас я внутри тебя. Всё это внутри тебя.
В сознание Уотсона, как в глухо запертую дверь, постучалась мысль. Она не просто стучалась, но громыхала так, что дверь затряслась под её ударами. Но Уотсон ни за что не хотел пропускать эту мысль в сознание. Но всё же она вышибла дверь и вошла.
«И – ОН, – подумал Уотсон. – ОН тоже внутри меня!»
Как только эта мысль снесла с петель двери сознания, Уотсон остановился и круто развернулся. Дракон налетел на него, Уотсон только успел зажмуриться, раскрыть рот и заорать изо всех сил. Изо всех тех сил, которые позволяли ему бежать быстрее, чем едет «Феррари» Шумахера. Само собой, крик получился весьма громким. Обессилевший Уотсон мягко шлёпнулся на песок, когда от страха у него подкосились ноги.
Открыв глаза, Уотсон увидел, что он сидит на земле, прислонившись спиной к переднему левому колесу своего джипа, стоящего на автостоянке перед отелем «Desert Rose». Проходивший мимо старик взглянул на часы.
– Ну что, мистер Уотсон, 17:24 нового дня, – сказал старик. – С вас сто долларов.
Испустив тихий, блеющий стон, Уотсон поднялся на ноги. Ему казалось, что прошло всего несколько минут, но желудок говорил, что голоден он гораздо дольше.
– Отличная у вас тут пустыня, – пробормотал ошарашенный Уотсон.
– Сто долларов, – напомнил старик.
К счастью, бумажник по-прежнему лежал в кармане джинсов. Отдавая старику очередную зелёную бумажку, Уотсон обалдело уставился на бумажник. Там лежала её фотография.
Я не помню, как я собирался заканчивать этот рассказ, потому что прошло полгода с тех пор, как я написал предыдущую строчку. Фактически, можно сказать, что писать этот рассказ начинал даже не я, ибо, как сказал греческий просветлённый Гераклит, «нельзя дважды войти в одну и ту же воду», а его последователи дополнили эту фразу так: «один и тот же человек не может даже единожды войти в одну и ту же воду». На первый взгляд, абсолютная чушь, а на самом же деле – чистая правда, которую знает каждый просветлённый, да не каждый может выразить. Поэтому я закончу рассказ так, как он должен закончиться в любом случае. Хотя я хотел написать его по-другому.
Пару дней Уотсон провёл в отеле – пустыня сильно напугала его. А, кроме того, он так проголодался, что отъедался целых два дня. И ещё – он почти непрерывно пялился на её фотографию.
Уотсон глядел на фотографию часами, и слёзы наворачивались на его глаза, и он плакал, а потом вдруг начинал смеяться сквозь слёзы. Безымянный старик каждый день в 17:24 брал у Уотсона сто долларов. Наконец, Уотсону надоело сидеть в номере. Он решил снова пойти в пустыню, пусть даже в последний раз, и – будь что будет. Выходя из номера, он попрощался с Элис, по-прежнему сидевшей в позе лотоса. Она не ответила.
На крыльце всё ещё сидел старик. На этот раз, увидев Уотсона, он оживился.
– Привет! – сказал старик. – Ну, как, соскучился по пустыне?
– Я иду туда, – ответил Уотсон. – На всякий случай – прощайте!
– На всякий случай, до свидания, – улыбнулся старик. – В 17:24, помнишь?
– Вам виднее, – ответил Уотсон. – Боюсь, что пустыня нарушает моё восприятие времени.
– Всего-то? – спросил старик.
– Нет, – ответил Уотсон. – Она ещё много чего нарушает.
И он решительно направился в пустыню.
– Эй, доктор Ватсон, я тебе дам одну маленькую подсказку, – крикнул старик ему вслед.
Уотсон остановился и оглянулся.
– Ты приехал сюда, чтобы получить ответы на все вопросы, – сказал старик. – Ответы не в пустыне. Они в тебе самом. Пустыня просто помогает остаться с собой наедине.
Уотсон почувствовал, как у него снова подгибаются колени. И в ту же секунду отель и старик исчезли. Вокруг была пустыня. Пустыня и небо. Вновь сбитый с толку, Уотсон присел на песок. И снова над ухом раздался голос:
– Здравствуй!
Уотсон вскочил. Перед ним стоял бог.
– Я хочу её видеть! – заорал Уотсон.
– А я здесь причём? – спросил бог. – Хочешь видеть – видь. Я ничем не могу тебе помешать.
– Где она? – уже более спокойно спросил Уотсон.
– Где-то в этой пустыне, – ответил бог.
– А пустыня большая? – спросил Уотсон.
– Пустыня по размерам равна тебе самому, – ответил бог.
Уотсон огляделся. Ему показалось, что линия горизонта несколько отдалилась, и… это невозможно, но она продолжала удаляться прямо на его глазах. Пустыня была бесконечной.
– Так я бесконечен? – спросил Уотсон.
– Разберись, чего ты хочешь, – ответил бог. – Ты хочешь стать бесконечностью или хочешь видеть её?
– А всё вместе нельзя? – спросил Уотсон.
– Я этого не говорил, – ответил бог. – А ты сможешь представить себе это «всё вместе»?
Уотсону не понадобилось долго думать – он понял, что всё это вместе представить себе он не сможет. Мысли путались. Тогда Уотсон зажмурился изо всех сил и – увидел её. Её образ стоял перед глазами в переплетении пляшущих пятен света.
– Незачем так жмуриться, чтобы что-то увидеть, – донёсся до Уотсона приятный женский голос.
Он открыл глаза и увидел её – она стояла там, где только что стоял бог.
– Как? – выдавил из себя потрясённый Уотсон, разглядывая её.
– Ты хотел что-то спросить? – спросила она.
– Как тебя зовут? – выдохнул Уотсон.
– А какое имя тебе нравится? – улыбнулась она.
– Мелинда, – ответил он.
– Ты угадал, – сказала Мелинда. – Именно так меня и зовут.
– Это невозможно! – воскликнул Уотсон, видимо, остатки рациональности на секунду взяли в нём верх.
– Почему? – спросила Мелинда. – Ты хотел увидеть меня – я здесь. Ты хотел угадать моё имя – ты угадал его. Ты хотел найти ответы на вопросы…
– Тебе мешает мир, – донёсся до Уотсона голос бога. – А мир у тебя в голове.
– Весь мир у меня в голове! – тихо произнёс потрясённый Уотсон. – Весь мир у меня в голове! – повторил он чуть громче, и, наконец, заорал на всю пустыню:
– Весь мир у меня в голове!
– Ты тоже в чьей-то голове, – усмехнулся рядом кто-то, одетый в «Адидас», но Уотсон не обратил на это внимания.
Вместо того чтобы прислушиваться к голосам, Уотсон подошёл к Мелинде, взял её за руку и сказал:
– Пойдём отсюда!
– Пойдём! – улыбнулась она.
Они шли по бескрайней пустыне. Временами Уотсону казалось, что они едут по пустыне в его джипе и Мелинда говорит:
– Ну, надо же, какое совпадение! Мы в один день въехали в один отель и встретились только в пустыне! Здесь, на краю света, и, правда, случаются чудеса!
Потом Уотсон стряхивал с себя полудрёму, и они снова шли по пустыне. Иногда ему казалось, что они живут в его большой квартире в огромном городе. Иногда ему казалось что-то ещё. Но чаще всего они молча шли по пустыне. И однажды Мелинда спросила:
– Куда же мы идём?
Уотсон и сам толком не знал, поэтому ответил то, что казалось ему очевидным:
– К горизонту.
– Конечно, – кивнула Мелинда. – И как я могла забыть? Мы идём к горизонту.
И они шли к горизонту, который убегал от них всё дальше и дальше. Пустыня была бескрайней, как они сами, но они всё шли и шли к горизонту, зная, что никогда не дойдут до него. И это наполняло их безграничной радостью, ибо они, близнецовые пламена, теперь навсегда были вместе. А их вечная жизнь превратилась в наполненное радостью путешествие по несуществующей пустыне к несуществующему горизонту.
P.S. Сидя на крыльце, старик провожал взглядом удаляющийся джип. Когда джип исчез, старик посмотрел на пустыню и улыбнулся. Они с пустыней знали, что мир никогда не признает себя побеждённым, он никогда не отпустит от себя своих призраков. Даже, несмотря на то, что случилось на самом деле. Подняв в воздух облако пыли, около гостиницы затормозила очередная машина.
До самого горизонта простирался лишь жёлтый песок и синее небо – вдалеке они сливались в одну волнистую линию, которая отмечала конец всего. А если этого пейзажа вам недостаточно, прибавьте к этому жаркий, раскалённый, дрожащий воздух и невиданную сухость, которая ощущалась как огромная внутренняя пустота. И всё это – и воздух, и небо, и пустыня – было для неё лишь декорацией, ширмой, за которой притаилось неведомое.
На деревянных ступенях крыльца сидел старик в шляпе. Его длинные седые волосы спускались далеко ниже плеч, кожа его была покрыта коричневым, почти чёрным, загаром – видимо, он жил здесь уже не первый год. Полуприкрытые карие глаза смотрели на пустыню.
Подняв в воздух облако пыли, около гостиницы затормозил джип – ещё один в веренице машин на стоянке.
– Это отель «Desert Rose»? – крикнул человек из джипа.
Видимо, он обращался к сидящему на крыльце старику, но тот и ухом не повёл. Пустыня не любит криков. Впрочем, нельзя сказать, что она их ненавидит – пустыне просто по фигу. Всё равно, что слону мёртвый комар.
Не услышав ответа, только что прибывший гость повторил свой вопрос, но старик опять промолчал. Поняв, что не добьётся ничего вразумительного, гость припарковал машину, выключил мотор и вышел из раскалённого салона под палящие лучи Солнца.
Рядом с автостоянкой расположился отель, хотя вернее будет сказать, что автостоянка располагалась рядом с отелем. Но здесь всё было настолько нелогично, что ни один из гостей этого отеля не мог бы точно сказать, что рядом с чем расположено.
Отель был не просто старым. С первого взгляда казалось, что эта деревянная постройка простояла здесь лет пятьсот и вот-вот развалится. Тем не менее, за открытыми окнами виднелись новые шторы, а судя по еле слышному звуку шагов, в отеле кто-то жил. Да и кроме всего прочего, на ступенях крыльца сидел старик в шляпе.
Гость подошёл поближе к старику и увидел, что рядом с крыльцом на песке валяется вывеска «The Desert Rose Hotel».
– По крайней мере, я попал по адресу, – пробормотал гость себе под нос.
Немного подумав, он спросил у старика:
– Где мне найти директора отеля?
Старик продолжал смотреть на пустыню, не отрываясь. Гость встал перед ним, загораживая обзор, и снова спросил:
– Где директор этого отеля, я хотел бы здесь поселиться.
Старик не шевельнулся. Мало того, что не шевельнулся сам старик, не дрогнул ни один мускул на его лице. Он даже не моргнул. Было ощущение, что старик так долго смотрел на пустыню, что слился с ней в единое целое, и ему нисколько не мешал придурок, загораживающий обзор.
Гость отступил на пару шагов в сторону и снова пробормотал себе под нос:
– А мне говорили, что здесь я смогу получить ответы на все вопросы.
– Правильно говорили, – отозвался старик. – Но это удовольствие в моём отеле стоит недёшево. Или ты платишь сто долларов в день, или уматывай отсюда, пока не поздно.
– А, так вы – живой! – воскликнул гость. – Признаться, я уже начал в этом сомневаться.
– Зря, – ухмыльнулся старик. – Я живее всех живых, сколько бы не оспаривала у меня этот титул мумия дедушки Ленина.
– Отлично, так у вас есть номер? – спросил гость.
– Сто долларов в день, – ответил старик.
– Готов внести предоплату на неделю вперёд, – сказал гость.
– На неделю вперёд не надо, – ответил старик, вставая. – Пойдём. Ты можешь быть уверен только в сегодняшнем дне. Соответственно, ты можешь заплатить лишь за сутки вперёд. Сейчас 17:24, – старик посмотрел на часы. – Значит, ты можешь жить здесь ровно сутки. Завтра в 17:24 мы с тобой либо продляем договор, либо я заселяю на твоё место нового постояльца. Считай это местной экзотикой.
Они зашли в разваливающееся здание отеля, и старик распахнул дверь рядом с лестницей, ведущей на второй этаж.
– Вот, здесь есть кровать, если она тебе нужна, – продолжал старик, заходя внутрь. – Окна выходят на пустыню, здесь по-другому и не бывает.
– А это кто? – спросил гость, глядя на неподвижную фигуру в углу.
– Это Элис, – ответил старик. – Она здесь уже две недели сидит в позе лотоса. Я думаю, что она не будет тебя беспокоить. Тем более, раз уж ты решил искать ответы на вопросы, тебе вообще не стоит проводить очень много времени в отеле. Будешь бегать по пустыне. У меня иногда по пять человек в одном номере живут, и ничего. Большинство всё время молчат. Ну что, берёшь номер?
– Беру, – кивнул гость. – За сто долларов на сутки?
– Угу, – кивнул старик.
Гость достал из кармана бумажник, вынул сто долларов и отдал старику.
– Отлично, – кивнул старик. – Как тебя зовут?
– Уотсон, – ответил гость. – Майкл Уотсон. А вас?
– У меня нет имени, – ответил старик. – И никогда не было. В этом плане я – самый счастливый человек на земле.
– Как же мне вас называть? – спросил Уотсон.
– Хоть горшком назови, только в печку не ставь, – усмехнулся старик. – Пойдём, до заката ещё есть время.
Они снова вышли на улицу, и старик направился в пустыню, как одинокий корабль в открытый океан. Уотсон немного задержался возле автостоянки. Пустыня слегка пугала его. Мир здесь становился каким-то плоским, чтобы ни твердил Магеллан о том, что Земля круглая. Казалось, что стоит сделать шаг, другой, третий и… небо и песок пересекутся как параллельные прямые, а сам ты либо будешь раздавлен ими, либо навеки станешь частью двухмерного пейзажа. И поэтому Уотсон неотрывно глядел на старика, гадая, что же с ним произойдёт.
Со стариком не произошло ни того, ни другого. Сделав несколько шагов, он просто исчез. Уотсон буквально подпрыгнул на месте. Любопытство захватило его настолько сильно, что для страха просто не осталось места. Он побежал туда, где только что стоял старик, надеясь увидеть там хоть что-то, кроме пустоты, жёлтого песка и синего неба… Но там не было ничего. Только жёлтый песок и синее небо. Тогда Уотсон обернулся, чтобы посмотреть на отель. И остолбенел – потому что отеля не было.
«Так, всё в порядке, у меня солнечный удар и сопутствующие глюки, – подумал Уотсон. – Если я пойду в сторону отеля, то рано или поздно наткнусь на что-нибудь. Или на кого-нибудь».
И Уотсон уже хотел пойти назад, но не пошёл. Потому что краем глаза увидел её. Он застыл на месте, как вкопанный. Нет, опять глюки. Сейчас это пройдёт, и больше не повторится. Сейчас она исчезнет… он уже привык. Но видение не исчезало. Тогда Уотсон осторожно, очень осторожно повернулся вправо. Она всё ещё стояла там и смотрела на него.
Уотсон много раз видел эту девушку – много раз, но лишь на долю секунды. Когда глубокий сон не желал отпускать его по звонку будильника, он видел её. Когда доза алкоголя в крови превышала все возможные пределы, он видел её. Когда мозг отказывался реагировать на суету большого города в час пик, он видел её. Он видел её как неясный образ, на долю секунды выплывающий из темноты перед закрытыми глазами. Она не была известной актрисой или фотомоделью, в реальности он никогда не видел её лица. Но она откуда-то приходила к нему во сне. И сейчас она была здесь, в нескольких шагах от него. Она стояла и смотрела на него, а он смотрел на неё. Всё это было так реально, что у него на глаза навернулись слёзы. Он смотрел на неё и плакал, а она продолжала улыбаться, как ни в чём не бывало. Справившись с эмоциями, Уотсон на секунду поднял глаза к небу и прошептал, обращаясь неизвестно к кому:
– Спасибо!
Даже в пустыне его накрыл вездесущий опиум для народа, вызывая в мозгу привычную наркотическую реакцию. Девушка снова улыбнулась и направилась в пустыню. Уотсон побежал за ней, но почему-то не мог её догнать. Чем быстрее он бежал, тем больше она отдалялась. Наконец, он без сил упал на песок и в отчаянии стал биться лбом об этот песок, надеясь либо разбить свою голову, либо весь этот мир, что в принципе, и есть одно и то же.
Послышался негромкий голос. Перестав биться об землю, Уотсон застыл и прислушался. Он не открывал глаза, а лишь внимательно вслушивался в тишину пустыни. И в этой тишине снова прозвучал негромкий, мелодичный и невероятно глубокий голос.
– Здравствуй!
Дрожа не то от страха, не то от любопытства, не то от непонятного возбуждения, Уотсон открыл глаза и поднял голову. Рядом с ним стоял бог. Таким Уотсон с детства представлял себе бога – человек в белой мантии с длинными чёрными волосами и бородкой, с лицом, похожим на лицо молодого Валерия Леонтьева. Уотсон вскочил с земли и упал перед богом на колени.
– Господи! – воскликнул Уотсон. – Это ты!
– Встань, друг мой, – сказал бог. – Тебе не за что себя винить.
– Спасибо, господи! – воскликнул Уотсон, вставая и глядя на бога.
– Ты ничего не хочешь спросить? – спросил бог.
На несколько секунд Уотсон впал в полное замешательство. Если бы вы вдруг встретили бога, о чём бы вы его спросили? В голове вертелся целый миллион вопросов, ум пребывал в смятении, не зная, какой же из этих вопросов самый важный… На помощь Уотсону пришли слова многих священников и философов, утверждавших, что главное в жизни – любовь. И вновь перед глазами встал образ девушки, ушедшей в пустыню. Не в силах сдерживать чувства, Уотсон спросил бога:
– Кто она?
– Девушка твоей мечты, – ответил бог.
– Я и сам это прекрасно знаю! – возмущённо воскликнул Уотсон.
– Раз знаешь, так чего спрашиваешь? – оборвал его бог.
– Ты ведь бог? – спросил Уотсон.
– Возможно, у тебя действительно солнечный удар, – ответил бог. – И с чего ты взял, что бог должен выглядеть именно так?
Уотсон стоял, раскрыв рот, не зная, что ответить.
– Если ты всю жизнь думал, что увидишь бога именно таким, – продолжал бог. – Каким же ещё ты можешь его увидеть?
– Господи! – прошептал Уотсон, снова падая на колени.
В эту секунду он внезапно осознал, что бог на самом деле всегда был внутри него, точно так же, как образ той девушки, которая ушла в пустыню. Подняв голову, Уотсон огляделся, но вокруг не было никого, только небо и песок.
– Господи! – снова прошептал Уотсон. – А что, если бог… – это она?
Ему на память пришла строчка из песни, которую он где-то случайно слышал – то ли из открытого окна проезжавшей мимо машины, то ли проходя мимо динамика, передающего попсовую радиостанцию… Строчка была такая: «God must be your woman». Захваченный приливом чувств, Уотсон снова упал лицом в песок. А потом в душу начал заползать страх. Если в этой пустыне он встретил бога, то мог встретить и… скажем так, полную его противоположность. И над левым ухом раздалось рычание. Пропитавшись страхом до кончиков пальцев, Уотсон, не вставая, повернул голову. Конечно же, он был там. Это был страшный чёрный дракон, каким-то образом сочетавший в себе черты дракона, бешеного волка, змеи, каракатицы и даже… человека. Уотсон закричал, и дракон накинулся на него.
У некоторых людей вид пропасти вызывает желание упасть в неё, у других – желание преодолеть её. Уотсон явно был из числа последних, поэтому вскочил и побежал со всех ног. Из-за спины доносилось рычание, но Уотсон боялся оглянуться. Жуткий страх, собравшийся комком в животе, нёс его вперёд, сделав ноги невероятно лёгкими. Уотсон бежал с такой скоростью, с какой не бегал никогда в жизни. У него мелькнула мысль, что если бы в этой пустыне проходили гонки «Формулы-1», то он, Уотсон, на ногах, смог бы обогнать Шумахера на «Феррари».
Тем не менее, несмотря на то, что Уотсон пробежал значительное расстояние, пейзаж ничуть не изменился. Тот же песок и то же небо.
«Господи! – в отчаянии подумал Уотсон. – Где же ты?»
Тут же прямо перед ним появился бог. Он стоял на месте, но не приближался и не удалялся, хотя Уотсон продолжал бежать. В этом плане бог чем-то напоминал наклейку на ветровом стекле автомобиля.
– Господи! Помоги мне! – завопил Уотсон.
– Ты же только что понял, – мягко сказал бог. – Что я всегда был внутри тебя. И сейчас я внутри тебя. Всё это внутри тебя.
В сознание Уотсона, как в глухо запертую дверь, постучалась мысль. Она не просто стучалась, но громыхала так, что дверь затряслась под её ударами. Но Уотсон ни за что не хотел пропускать эту мысль в сознание. Но всё же она вышибла дверь и вошла.
«И – ОН, – подумал Уотсон. – ОН тоже внутри меня!»
Как только эта мысль снесла с петель двери сознания, Уотсон остановился и круто развернулся. Дракон налетел на него, Уотсон только успел зажмуриться, раскрыть рот и заорать изо всех сил. Изо всех тех сил, которые позволяли ему бежать быстрее, чем едет «Феррари» Шумахера. Само собой, крик получился весьма громким. Обессилевший Уотсон мягко шлёпнулся на песок, когда от страха у него подкосились ноги.
Открыв глаза, Уотсон увидел, что он сидит на земле, прислонившись спиной к переднему левому колесу своего джипа, стоящего на автостоянке перед отелем «Desert Rose». Проходивший мимо старик взглянул на часы.
– Ну что, мистер Уотсон, 17:24 нового дня, – сказал старик. – С вас сто долларов.
Испустив тихий, блеющий стон, Уотсон поднялся на ноги. Ему казалось, что прошло всего несколько минут, но желудок говорил, что голоден он гораздо дольше.
– Отличная у вас тут пустыня, – пробормотал ошарашенный Уотсон.
– Сто долларов, – напомнил старик.
К счастью, бумажник по-прежнему лежал в кармане джинсов. Отдавая старику очередную зелёную бумажку, Уотсон обалдело уставился на бумажник. Там лежала её фотография.
Я не помню, как я собирался заканчивать этот рассказ, потому что прошло полгода с тех пор, как я написал предыдущую строчку. Фактически, можно сказать, что писать этот рассказ начинал даже не я, ибо, как сказал греческий просветлённый Гераклит, «нельзя дважды войти в одну и ту же воду», а его последователи дополнили эту фразу так: «один и тот же человек не может даже единожды войти в одну и ту же воду». На первый взгляд, абсолютная чушь, а на самом же деле – чистая правда, которую знает каждый просветлённый, да не каждый может выразить. Поэтому я закончу рассказ так, как он должен закончиться в любом случае. Хотя я хотел написать его по-другому.
Пару дней Уотсон провёл в отеле – пустыня сильно напугала его. А, кроме того, он так проголодался, что отъедался целых два дня. И ещё – он почти непрерывно пялился на её фотографию.
Уотсон глядел на фотографию часами, и слёзы наворачивались на его глаза, и он плакал, а потом вдруг начинал смеяться сквозь слёзы. Безымянный старик каждый день в 17:24 брал у Уотсона сто долларов. Наконец, Уотсону надоело сидеть в номере. Он решил снова пойти в пустыню, пусть даже в последний раз, и – будь что будет. Выходя из номера, он попрощался с Элис, по-прежнему сидевшей в позе лотоса. Она не ответила.
На крыльце всё ещё сидел старик. На этот раз, увидев Уотсона, он оживился.
– Привет! – сказал старик. – Ну, как, соскучился по пустыне?
– Я иду туда, – ответил Уотсон. – На всякий случай – прощайте!
– На всякий случай, до свидания, – улыбнулся старик. – В 17:24, помнишь?
– Вам виднее, – ответил Уотсон. – Боюсь, что пустыня нарушает моё восприятие времени.
– Всего-то? – спросил старик.
– Нет, – ответил Уотсон. – Она ещё много чего нарушает.
И он решительно направился в пустыню.
– Эй, доктор Ватсон, я тебе дам одну маленькую подсказку, – крикнул старик ему вслед.
Уотсон остановился и оглянулся.
– Ты приехал сюда, чтобы получить ответы на все вопросы, – сказал старик. – Ответы не в пустыне. Они в тебе самом. Пустыня просто помогает остаться с собой наедине.
Уотсон почувствовал, как у него снова подгибаются колени. И в ту же секунду отель и старик исчезли. Вокруг была пустыня. Пустыня и небо. Вновь сбитый с толку, Уотсон присел на песок. И снова над ухом раздался голос:
– Здравствуй!
Уотсон вскочил. Перед ним стоял бог.
– Я хочу её видеть! – заорал Уотсон.
– А я здесь причём? – спросил бог. – Хочешь видеть – видь. Я ничем не могу тебе помешать.
– Где она? – уже более спокойно спросил Уотсон.
– Где-то в этой пустыне, – ответил бог.
– А пустыня большая? – спросил Уотсон.
– Пустыня по размерам равна тебе самому, – ответил бог.
Уотсон огляделся. Ему показалось, что линия горизонта несколько отдалилась, и… это невозможно, но она продолжала удаляться прямо на его глазах. Пустыня была бесконечной.
– Так я бесконечен? – спросил Уотсон.
– Разберись, чего ты хочешь, – ответил бог. – Ты хочешь стать бесконечностью или хочешь видеть её?
– А всё вместе нельзя? – спросил Уотсон.
– Я этого не говорил, – ответил бог. – А ты сможешь представить себе это «всё вместе»?
Уотсону не понадобилось долго думать – он понял, что всё это вместе представить себе он не сможет. Мысли путались. Тогда Уотсон зажмурился изо всех сил и – увидел её. Её образ стоял перед глазами в переплетении пляшущих пятен света.
– Незачем так жмуриться, чтобы что-то увидеть, – донёсся до Уотсона приятный женский голос.
Он открыл глаза и увидел её – она стояла там, где только что стоял бог.
– Как? – выдавил из себя потрясённый Уотсон, разглядывая её.
– Ты хотел что-то спросить? – спросила она.
– Как тебя зовут? – выдохнул Уотсон.
– А какое имя тебе нравится? – улыбнулась она.
– Мелинда, – ответил он.
– Ты угадал, – сказала Мелинда. – Именно так меня и зовут.
– Это невозможно! – воскликнул Уотсон, видимо, остатки рациональности на секунду взяли в нём верх.
– Почему? – спросила Мелинда. – Ты хотел увидеть меня – я здесь. Ты хотел угадать моё имя – ты угадал его. Ты хотел найти ответы на вопросы…
– Тебе мешает мир, – донёсся до Уотсона голос бога. – А мир у тебя в голове.
– Весь мир у меня в голове! – тихо произнёс потрясённый Уотсон. – Весь мир у меня в голове! – повторил он чуть громче, и, наконец, заорал на всю пустыню:
– Весь мир у меня в голове!
– Ты тоже в чьей-то голове, – усмехнулся рядом кто-то, одетый в «Адидас», но Уотсон не обратил на это внимания.
Вместо того чтобы прислушиваться к голосам, Уотсон подошёл к Мелинде, взял её за руку и сказал:
– Пойдём отсюда!
– Пойдём! – улыбнулась она.
Они шли по бескрайней пустыне. Временами Уотсону казалось, что они едут по пустыне в его джипе и Мелинда говорит:
– Ну, надо же, какое совпадение! Мы в один день въехали в один отель и встретились только в пустыне! Здесь, на краю света, и, правда, случаются чудеса!
Потом Уотсон стряхивал с себя полудрёму, и они снова шли по пустыне. Иногда ему казалось, что они живут в его большой квартире в огромном городе. Иногда ему казалось что-то ещё. Но чаще всего они молча шли по пустыне. И однажды Мелинда спросила:
– Куда же мы идём?
Уотсон и сам толком не знал, поэтому ответил то, что казалось ему очевидным:
– К горизонту.
– Конечно, – кивнула Мелинда. – И как я могла забыть? Мы идём к горизонту.
И они шли к горизонту, который убегал от них всё дальше и дальше. Пустыня была бескрайней, как они сами, но они всё шли и шли к горизонту, зная, что никогда не дойдут до него. И это наполняло их безграничной радостью, ибо они, близнецовые пламена, теперь навсегда были вместе. А их вечная жизнь превратилась в наполненное радостью путешествие по несуществующей пустыне к несуществующему горизонту.
P.S. Сидя на крыльце, старик провожал взглядом удаляющийся джип. Когда джип исчез, старик посмотрел на пустыню и улыбнулся. Они с пустыней знали, что мир никогда не признает себя побеждённым, он никогда не отпустит от себя своих призраков. Даже, несмотря на то, что случилось на самом деле. Подняв в воздух облако пыли, около гостиницы затормозила очередная машина.
Подъезд
Памяти сухого закона посвящается
Даже такое увлекательное зрелище, как красота ночного города, вряд ли увлечёт вас, если вы бежите сломя голову по тёмным переулкам, постоянно оглядываясь назад, чтобы убедиться в том, что те чуваки с пистолетами, которые за вами гонятся, не вывернулись из-за ближайшего угла. При этом приходится ещё смотреть вперёд, чтобы случайно не забежать в тупик или не треснуться развёрнутым затылком о забор, столб или ветку дерева, нечаянно нависшую над дорогой. Так выглядит реальность для человека, бегущего по дворам обычного российского города.