Страница:
Служилый класс становится землевладельческим
Изложенное историческое сопоставление поможет нам представить себе, какой вид приняло общество в рамках удельного порядка. Здесь прежде всего останавливают на себе внимание бояре и слуги вольные, дружина князя. Среди удельного общества XIV в. этот высший класс является в значительной степени социальным и политическим анахронизмом. В его общественном положении находим черты, которые совсем не шли к удельному порядку, к общему направлению удельной жизни. Строгое разграничение служебных и поземельных отношений вольных слуг, какое проводят договорные грамоты князей XIV и XV вв., мало согласовалось с естественным стремлением удельного княжеского хозяйства соединить личную службу вольных слуг с землевладением в уделе, закрепить первую последним и тем обеспечить удовлетворение важной и дорогой потребности княжеского хозяйства, нужды в ратных людях. Возможность для вольного слуги соединять службу в одном княжестве с. землевладением в другом противоречила стремлению удельных князей возможно более замкнуться, обособиться друг от друга политически. С этой стороны бояре и вольные слуги заметно выделялись из состава удельного гражданского общества. Положение остальных классов в уделе определялось более всего поземельными отношениями к князю, вотчиннику удела. Хотя землевладение теперь всё более становилось и для бояр основой общественного положения, однако они одни продолжали поддерживать чисто личные отношения к князю, вытекавшие из служебного договора с ним и сложившиеся ещё в то время, когда не на землевладении основывалось общественное значение этого класса. Такие особенности в положении служилых людей не могли создаться из удельного порядка XIII—XIV вв.: они, очевидно, были остатками прежнего времени, когда ни князья, ни их дружины не были прочно связаны с местными областными мирами; они не шли к Верхневолжской Руси, с каждым поколением подвергавшейся всё большему удельному дроблению. Самое право выбирать место службы, признаваемое в договорных грамотах князей за боярами и вольными слугами и бывшее одной из политических форм, в которых выражалось земское единство Киевской Руси, теперь стало несвоевременным: этот класс и на севере по-прежнему оставался ходячим представителем политического порядка, уже разрушенного, продолжал служить соединительной нитью между частями земли, которые уже не составляли целого. Церковное поучение XIV в. выражает взгляд своего времени, уговаривая бояр служить верно своим князьям, не переходить из удела в удел, считая такой переход изменой наперекор продолжавшемуся обычаю. В тех же договорных княжеских грамотах, которые признают за боярами и слугами вольными право служить не в том княжестве, где у них земли, встречаем совсем иное условие, которое лучше выражало собою удельную действительность, расходившуюся с унаследованным от прежнего времени обычаем: это условие затрудняло для князей и их бояр приобретение земли в чужих уделах и запрещало им держать там закладней и оброчников, т.е. запрещало обывателям уезда входить в личную или имущественную зависимость от чужого князя или боярина. С другой стороны, жизнь при северных княжеских дворах XIV в. наполнялась далеко не теми явлениями, какие господствовали при дворах прежних южных князей и на которых воспитывался боевой дух тогдашних дружин. Теперь ход дел давал дружине мало случаев искать себе чести, а князю славы. Княжеские усобицы удельного времени были не меньше прежнего тяжелы для мирного населения, но не имели уже прежнего боевого характера: в них было больше варварства, чем воинственности. И внешняя оборона земли не давала прежней пищи боевому духу дружин: из-за литовской границы до второй половины XIV в. не было энергического наступления на восток, а ордынское иго надолго сняло с князей и их служилых людей необходимость оборонять юго-восточную окраину, служившую для южных князей XII в. главным питомником воинственных слуг, и даже после Куликовского побоища в эту сторону шло из Руси больше денег, чем ратных людей. Но сила действительных условий перемогала запоздалые понятия и привычки. Мы уже знаем, что в XII в. служилые люди получали от князей денежное жалованье — знак, что внешняя торговля накопляла в руках князей обильные оборотные средства. В области Верхней Волги с XIII в. этот источник оскудевал и натуральное хозяйство начинало опять господствовать. В XIV в. при тамошних княжеских дворах главным способом вознаграждения служилых людей были «кормление и довод», занятие доходных судебно-административных должностей по центральному и областному управлению. Изучая устройство Московского княжества в те века, мы увидим, как сложно было это управление и какому значительному числу людей давало оно хлебное занятие. Но и кормления не были достаточно надёжным источником, разделяли тогдашнее общее колебание политических и экономических отношений. В то время быстро изменялись княжеские состояния, и, за немногими исключениями, изменялись к худшему: одни удельные хозяйства едва заводились, другие уже разрушались, и ни одно не стояло на прочном основании; никакой источник княжеского дохода не казался надёжным. Эта изменчивость общественных положений заставляла служилых людей искать обеспечения в экономическом источнике, который был надёжнее других, хотя вместе с другими испытывал действие неустроенности общественного порядка, в землевладении: оно, по крайней мере, ставило положение боярина в меньшую зависимость от хозяйственных случайностей и капризов князя, нежели денежное жалованье и административное кормление. Так служилый класс на севере усвоял себе интерес, господствовавший в удельной жизни, стремление стать сельскими хозяевами, приобретать земельную собственность, населять и расчищать пустоши, а для успеха в этом деле работить и кабалить людей, заводить на своих землях посёлки земледельческих рабов-страдников, выпрашивать землевладельческие льготы и ими приманивать на землю вольных крестьян. И в Киевской Руси прежнего времени были в дружине люди, владевшие землёй; там сложился и первоначальный юридический тип боярина-землевладельца, основные черты которого долго жили на Руси и оказали сильное действие на развитие и характер позднейшего крепостного права. Но вероятно, боярское землевладение там не достигло значительных размеров или закрывалось другими интересами дружины, так что не производило заметного действия на её политическую роль. Теперь оно получило важное политическое значение в судьбе служилого класса и с течением времени изменило его положение и при дворе князя, и в местном обществе.
Слабость капитала
И остальное общество Верхневолжской Руси во многом было непохоже на прежнее днепровское. Во-первых, это общество беднее прежнего, южнорусского. Капитал, который создан был и поддерживался живой и давней заграничной торговлей киевского юга, на суздальском севере в те века является столь незначительным, что перестаёт оказывать заметное действие на хозяйственную и политическую жизнь народа. Соразмерно с этим уменьшилось и то количество народного труда, которое вызывалось движением этого капитала и сообщало такое промышленное оживление городам Днепра и его притоков. Это сокращение хозяйственных оборотов, как мы видели, обнаруживалось в постепенном вздорожании денег. Земледельческое хозяйство с его отраслями, сельскими промыслами теперь оставалось если не совершенно одинокой, то более прежнего господствующей экономической силой страны; но очень долго это было подвижное, полукочевое хозяйство на нови, переходившее с одного едва насиженного места на другое, нетронутое, и ряд поколений должен был подсекать и жечь лес, работать сохой и возить навоз, чтобы создать на верхневолжском суглинке пригодную почву для прочного, оседлого земледелия. В связи с этой переменой можно, кажется, объяснить уже отмеченное мною при разборе Русской Правды явление, которое представляется неожиданным. В денежной Киевской Руси капитал был очень дорог: при долголетнем займе закон Мономаха допускал рост 40%, а на деле заимодавцы взимали гораздо больше. В удельные века церковная проповедь учила брать «легко» — по 12% или по 14%. Можно думать, что такая дешевизна денежного капитала была следствием сильного падения спроса на него, когда возобладало натуральное хозяйство.
Слабость городского класса
Вместе с тем из строя общественных сил на севере выбыл класс, преимущественно работавший торговым капиталом, — тот класс, который состоял из промышленных обывателей больших волостных городов прежнего времени. В Суздальской Руси ему не посчастливилось с той самой поры, как сюда стала заметно отливать русская жизнь с днепровского юго-запада. Старые волостные города здешнего края. Ростов и Суздаль, после политического поражения, какое потерпели они в борьбе с «новыми» и «малыми» людьми, т.е. с пришлым и низшим населением заокского Залесья, тотчас по смерти Андрея Боголюбского, потом не поднимались и экономически; из новых городов долго ни один не заступал их места в хозяйственной жизни страны и ни один никогда не заступил его в жизни политической, не сделался самобытным земским средоточием и руководителем местного областного мира, потому что ни в одном обыватели не сходились на вече, как на думу, и в силу старшинства своего города не постановляли решений, обязательных для младших приписных городов области. Это служит ясным знаком того, что в Суздальской Руси ХШ и XIV вв. иссякли источники, из которых прежде старший волостной город почерпал свою экономическую и политическую силу. Вместе с выходом областного города из строя активных сил общества исчез из оборота общественной жизни и тот ряд интересов, который прежде создавался отношениями обывателей волостного города к другим общественным силам. Итак, с XIII в. общество северо-восточной Суздальской Руси, слагавшееся под влиянием колонизации, стало беднее и проще по составу.
Одичание князей
Наконец, политическому значению удельного князя соответствовал и уровень его гражданского развития. Несовершенный общественный порядок успешнее направляет нравы и чувства в своём духе, чем совершенствуется сам при их подъёме. Личный интерес и личный договор, основы удельного порядка, могли быть плохими воспитателями в этом отношении. Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравственно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе. Из пошехонского или ухтомского миросозерцания разве легко было подняться до мысли о Русской земле Владимира Святого и Ярослава Старого! Самое это слово Русская земля довольно редко появляется на страницах летописи удельных веков. Политическое дробление неизбежно вело к измельчанию политического сознания, к охлаждению земского чувства. Сидя по своим удельным гнёздам и вылетая из них только на добычу, с каждым поколением беднея и дичая в одиночестве, эти князья постепенно отвыкали от помыслов, поднимавшихся выше заботы о птенцахю. При тяжёлых внешних условиях княжеского владения и при владельческом одиночестве князей каждый из них всё более привыкал действовать по инстинкту самосохранения. Удельные князья северной Руси гораздо менее воинственны сравнительно со своими южнорусскими предками, но по своим общественным понятиям и образу действий они в большинстве более варвары, чем те. Такие свойства делают для нас понятными увещания, с какими обращались к удельным князьям тогдашние летописцы, уговаривая их не пленяться суетной славой сего света, не отнимать чужого, не лукавствовать друг с другом, не обижать младших родичей.
Формула
Таковы были главные следствия удельного порядка. Их можно свести в такую краткую формулу: под действием удельного порядка северная Русь политически дробилась всё мельче, теряя и прежние слабые связи политического единства; вследствие этого дробления князья всё более беднели; беднея, замыкались в своих вотчинах, отчуждались друг от друга; отчуждаясь, превращались по своим понятиям и интересам в частных сельских хозяев, теряли значение блюстителей общего блага, а с этой потерей падало в них и земское сознание. Все эти последствия имели важное значение в дальнейшей политической истории северной Руси: они подготовляли благоприятные условия для её политического объединения. Когда из среды обедневших и измельчавших удельных князей поднялся один сильный владелец, он, во-первых, не встретил со стороны удельных соседей дружного отпора своим объединительным стремлениям, боролся с ними один на один, пользуясь их взаимным отчуждением, непривычкой действовать сообща; во-вторых, этот князь-объединитель встретил и в местных удельных обществах полное равнодушие к своим измельчавшим и одичавшим властителям, с которыми они были связаны столь слабыми нитями, и, убирая их одного за другим, не вызывал в этих обществах дружного восстания в пользу удельных князей. Всем этим определяется значение удельного порядка в нашей политической истории: он своими последствиями облегчил собственное разрушение. Старая Киевская Русь не устроила прочного политического единства, но завязала прочные связи единства земского. В удельной Руси эти связи окрепли; перемешанные колонизацией местные особенности слились в плотное великорусское племя; зато окончательно разрушилось политическое единство. Но удельный порядок, разрушивший это единство, по характеру своему гораздо менее способен был защищать сам себя, чем предшествовавший ему порядок очередной, и его легче было разрушить, чтобы на развалинах его восстановить единство государственное. Поэтому удельный порядок стал переходной политической формой, посредством которой Русская земля от единства национального перешла к единству политическому. История этого перехода есть история одного из удельных княжеств — Московского. К изучению судьбы этого княжества мы теперь и обращаемся.
ЛЕКЦИЯ XXI
Москва начинает собирать удельную Русь. Первые известия о городе Москве. Первоначальное пространство московского Кремля. Экономические выгоды географического положения города Москвы. Город Москва — узловой пункт разносторонних путей. Следы ранней населенности Московского края. Москва — этнографический центр Великороссии. Река Москва — транзитный путь. Политические следствия географического положения города Москвы. Москва — младший удел. Влияние этого на внешние отношения и внутреннюю деятельность московских князей. Политические и национальные успехи московских князей до половины XV в. I. Расширение территории княжества. II. Приобретение великокняжеского стола. III. Следствия этого успеха: приостановка татарских нашествий; московский союз князей. IV. Перенесение митрополичьей кафедры в Москву; значение этой перемены для московских князей. Выводы.
Москва собирает удельную Русь
Нам предстоит изучить второй процесс, совершавшийся на Верхневолжской Руси в удельные века. Первый процесс, нами уже рассмотренный, дробил эту Русь на княжеские вотчины в потомстве Всеволода III. Одной ветви этого потомства пришлось начать обратное дело — собирать эти дробившиеся части в нечто целое. Москва стала центром образовавшегося этим путем государства.
Первые известия о городе Москве
Летопись выводит Москву в числе новых городков Ростовской земли, возникших в княжение Юрия Долгорукого. Любопытно, что городок этот впервые является в летописном рассказе со значением пограничного пункта между северным Суздальским и южным Чернигово-Северским краем. Сюда в 1147 г. Юрий Долгорукий пригласил на свидание своего союзника князя новгород-северского Святослава Ольговича, послав сказать ему: «Приди ко мне, брате, в Москов». Это — первое известие о Москве, сохранившееся в летописях. По-видимому, поселок был тогда сельской княжеской усадьбой или, точнее, станционным двором, где суздальский князь останавливался при своих поездках на киевский юг и обратно. Двор должен был иметь значительное хозяйственное обзаведение. На другой день по приезде Святослава хозяин устроил гостю «обед силен» и хорошо угостил его свиту, для чего надобно было иметь под руками достаточно запасов и помещения, хотя Святослав приехал в «мало дружине». В 1156 г., по летописи, князь Юрий Долгорукий «заложи град Москву» пониже устья Неглинной, т.е. окружил свой москворецкий двор деревянными стенами и превратил его в город.
Первоначальное пространство московского Кремля
Это был московский Кремль в первоначальном своем очертании: он занимал, как это выяснено И. Е. Забелиным в его Истории г. Москвы, западный угол кремлевской горы, обрывавшийся крутым мысом к устью Неглинной у нынешних Боровицких ворот, в названии которых сохранилась память о боре, хвойном лесе, некогда покрывавшем кремлевскую гору. Пространство, опоясанное стенами князя Юрия и имевшее вид треугольника, по соображениям г, Забелина, едва ли занимало половину, скорее третью долю нынешнего Кремля. Город возник на перепутье между днепровским югом и верхневолжским севером. С тем же значением пограничного городка Суздальской земли является Москва и в дальнейших летописных известиях. Я рассказывал о шумной борьбе, какая поднялась по смерти Андрея Боголюбского между его младшими братьями и племянниками. В 1174 г. дяди, восторжествовав над племянниками, вызвали из Чернигова укрывавшихся там своих жен. Княгинь поехал провожать сын черниговского князя Олег; он довез теток до Москвы и оттуда воротился в «свою волость» Лопасню Лопасня — село в 70 верстах от Москвы к югу по серпуховской дороге: так близко подходила тогдашняя черниговская граница к суздальскому городку Москве. Из рассказа той же летописи видно, что Москва носила и другое, более раннее название — Куцкова. Название это она получила от местного вотчинника, боярина и, по преданию, суздальского тысяцкого Степана Куцка или Кучка, которому принадлежали окрестные села и деревни и память о котором, замечу мимоходом, сохранялась после в названии московского урочища Кучкова поля (ныне улицы Сретенка и Лубянка). С временем возникновения и с географическим положением Москвы тесно связана и ее дальнейшая политическая судьба. Как городок новый и далекий от суздальских центров — Ростова и Владимира, Москва позднее других суздальских городов могла стать стольным городом особого княжества и притом должна была достаться младшему князю. Действительно, в продолжение большей части XIII в. в Москве не заметно постоянного княжения: князья появлялись в Москве лишь на короткое время, и все это были младшие сыновья своих отцов. Сначала сидел здесь некоторое время один из младших Всеволодовичей — Владимир; потом видим здесь другого Владимира, одного из младших сыновей великого князя Юрия Всеволодовича, — это тот Владимир, который был захвачен татарами Батыя при взятии ими Москвы зимой 1237—1238 г. Позднее из сыновей Ярослава Всеволодовича Москва досталась младшему — Михаилу Хоробриту, по смерти которого в 1248 г. опять много лет не заметно в Москве особого князя. Наконец, уже в поколении правнуков Всеволода III, по смерти Александра Невского (1263 г.) в Москве является младший и малолетний сын его Даниил. С тех пор Москва становится стольным городом особого княжества с постоянным князем: Даниил стал родоначальником московского княжеского дома. Таковы ранние известия о Москве. По ним трудно было бы угадать ее дальнейшую политическую судьбу. Ее судьба представлялась неожиданной и дальнейшим поколениям севернорусского общества. Задавая себе вопрос, каким образом Москва так быстро поднялась и стала политическим центром Северо-Восточной Руси, древнерусское общество затруднялось найти ответ: быстрый политический подъем Москвы и ему казался исторической загадкой. Это впечатление отразилось в одном из многих народных сказаний, предметом которых служит первоначальная судьба этого города и его князей. Одно из этих сказаний, записанное уже в XVII в., начинается приблизительно в таком тоне: «Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти? Стояли на Москве-реке села красные боярина хорошего Кучка Степана Ивановича». Вы чувствуете, что записанное поздним книжником народное сказание еще не утратило признаков размеренной речи, былинного стиха. Причина загадочности первых успехов города Москвы заключается в том, что древние памятники нашей истории отметили далеко не первые моменты его роста, а уже крупные внешние приобретения, каких добилась Москва после долгих и незаметных подготовительных усилий. Но уцелели некоторые косвенные указания, в которых вскрываются таинственные исторические силы, работавшие над подготовкой успехов Московского княжества с первых минут его существования. Действие этих сил выражалось прежде всего в экономических условиях, питавших рост города, а эти условия вытекали из географического положения его края в связи с ходом русской колонизации волжско-окского междуречья.
Географическое положение Москвы и его выгоды
В ходе заселенья междуречья Оки и Верхней Волги можно заметить два направления, между которыми легче провести географическую, чем хронологическую, раздельную черту. По-видимому, раньше и усиленнее заселялись главные реки, окаймляющие междуречье. По обеим изогнутым линиям, по Верхней Волге от Ржева до Нижнего и по средней Оке от Калуги до Мурома ко времени татарского нашествия вытянулись две довольно густые цепи городов, основными звеньями которых были старинные русские поселения Ярославль, Рязань, Муром. По первой линии шел колонизационный приток с новгородского северо-запада и смоленского запада, по второй — с днепровского юго-запада и с верхнеокского юга, из страны вятичей. Вслед за окрайными речными магистралями заселялись и внутренние их притоки, прорезывающие междуречье, хотя и здесь были незапамятностаринные центры, как Ростов и Суздаль. Большая часть здешних городов возникла с половины XII в. или немного раньше. Появление города на притоке служило признаком скопления вдоль реки значительного сельского населения, нуждавшегося в укрепленном убежище. Географическое размещение внутренних городов междуречья, постройку которых можно относить к XII и XIII вв., показывает, что пришлое население осаживалось по притокам всего междуречья разбросанными полосами (идя с запада на восток: Волок Ламский, Вышгород и, может быть, Боровск на Протве, Звенигород, Москва, Клин, Дмитров, Переяславль, Юрьев Польской, Владимир, Боголюбов, Нерехта, Стародуб, Гороховец). При просторных лесистых и болотистых промежутках между притоками важное значение получали поселки, возникавшие на концах коротких переволок из одного притока в другой: здесь завязывались узловые пункты сухопутного и речного сообщения.