Страница:
— Ну и ну! — Колька удивленно посмотрел на своего друга и удивленно покачал головой. В ответ Витька тоже покачал головой — мол, не больше твоего понял. Они несколько минут еще выждали, потом по-пластунски добрались до колодца и юркнули в него.
— Ах, дорогой мой Сергей Иванович! — будто издалека донесся до него мягкий, вкрадчивый голос, — Как вы себя чувствуете? Лучше? Ай-яй-яй! Рассказать эдакое на педсовете — ведь стыда потом не оберешься! — Сергей Иванович наконец открыл глаза и увидел говорящего. Им оказался тот самый человек в болотных сапогах и белом халате, которого он толкнул кулаками в каком-то там ускорителе. Рядом с ним стоял человек, похожий на самого Сергея Ивановича как две капли воды. Рядом стояло ведро с какой-то жидкостью с очень неприятным запахом, которой и поливали Сергея Ивановича.
Лже-Сергей Иванович посмотрел на человека в белом халате и спросил, указывая на учителя:
— Шеф, а не плеснуть ли на него еще немного Липкой Злобы?
— Что ты, голубчик! Ему, чего доброго, опять захочется повоевать с нами! А нам с ним не воевать, а поговорить надобно!
— Где я? — с трудом спросил Сергей Иванович. Он видел двух говорящих людей как сквозь мутное стекло, но не мог понять о чем они говорят.
— У меня в лаборатории, дорогой Сергей Иванович! Позвольте представиться, Шалфей Горюныч! А это мой любимый ученик — Цеппелин. Да, вы уже с ним встречались, не правда ли?
— Цеппелин? Лаборатория? У нас в Кряжске отродясь никаких лабораторий не было…
— Вы действительно хотите узнать, что у нас за лаборатория и откуда взялась? — в ответ Сергей Иванович утвердительно кивнул головой, — Что ж, извольте. Я могу вам все рассказать. Тем более, это уже не секрет. Да, и сам эксперимент подходит к концу. К счастливому концу! Вы же сами принимаете посильное участие в нашем эксперименте, не правда ли? — Шалфей Горюныч удовлетворенно хмыкнул. — А как учитель, как классный руководитель, вы могли нам сильно помешать. Даже сорвать эксперимент! К счастью, этого не произошло, поскольку мы вас устранили. Вот так-с!
— Я не понимаю о чем вы здесь говорите. Я не знаю, что вы здесь делаете, но от вас несет злобой. Мне почему-то кажется, — пробормотал Сергей Иванович тихо, — Будто я попал в топкое гнилое болото и никак не могу из него выбраться.
— У, дорогой Сергей Иванович! Поверьте, во всей нашей деятельности нет ничего предосудительного. Мы, как и вы, много думаем, ищем, работаем. Мы — ученые. А разве поиск нового, открытие неизвестного может быть предосудительным?
— Да…Может. — Сергей Иванович все еще говорил с большим трудом. — Если это направлено против людей. Если это людям во вред. Может, кхм, вы здесь бомбу новую делаете?
— Что вы, Сергей Иванович! Что вы! Шалфей Горюныч укоризненно покачал головой. — Область наших интересов совсем иная. Нельзя же так, Сергей Иванович, не разобравшись бомбой нас попрекать. Нас не бомбы интересуют, а психологический мир людей. Нас интересуют истоки злобы, обиды, ненависти и всего прочего такого же, да-с. Особо волнуют вопросы появления среди людей звериной злобы и лютой ненависти. Мы собираем, где можем, исходное сырье
— в школах, магазинах, автобусах, в очередях. А потом из всего собранного выделяем наиболее стойкие элементы. Для этого помещаем сырье в ускоритель, разгоняем до нужных скоростей, а потом ставим на пути экраны. Вот эти экраны могут пробить только самые сильные частицы. Да-с! Да, что же это я вам все подробно объясняю, ведь вы же сами были в ускорителе и все сами видели! Не правда ли? Фиолетовый шар видели ведь?
— Видел, кхм, — Сергей Иванович слабо потряс головой, — А что это был за шар?
— О! — Шалфей Горюныч сложил губы трубочкой и грустно покачал головой. — Это была концентрированная детская злоба. Самая лучшая была-с. И вы ее испортили. А ведь этот шар уже пробил все экраны, слабые частицы осели на пол в виде …Как бы это сказать? В виде луж. Впрочем, то что осело уже нельзя считать детской злобой. Это так себе. Плохо очищенная детская шалость со спичками, ножиками, чернилами. Вы что-нибудь почувствовали на себе, Сергей Иванович, когда были в ускорителе? — в ответ Сергей Иванович что-то невразумительное пробурчал и густо покраснел. — Это уже отходы, так сказать. Да-с. И эксперимент с детской злобой уже подходил к концу, а тут вы-с!
— А мне непонятно, я-то вам здесь зачем нужен?
— Как же, как же, Сергей Иванович?! Неужели действительно непонятно? — Шалфей Горюныч сделал притворно-удивленное лицо, — Я думал, вы гораздо понятливее. Что ж, объясню и это. Все дело в том, что все наши неприятности с доставкой сырья для эксперимента начались именно с вашим приходом в школу. Да-с! Как только вы стали классным руководителем бывшего шестого «В», уровень злобы в классе практически упал до нуля! Почти полностью прекратились драки! Где ж это видано такое? А ведь в этом классе учатся наши двоечники-передовики! Это был когда-то наш лучший класс! — Шалфей Горюныч пальцем показал на доску объявлений. — Дальше хуже. Резко упал уровень злобы и в соседних классах. Что нам оставалось делать? Нам срочно пришлось разработать операцию по вашему удалению из школы и раздаче желтых цветков двоечникам для стимуляции потока злобы в ускоритель. И вот вы здесь.
— Совсем забыл. — Шалфей Горюныч повернулся к Цеппелину. — Сходи, голубчик, в ускоритель и посмотри, что там напортил нам Сергей Иванович. Если все в порядке, будем запускать новый шар. — тот молча повернулся, открыл дверь в ускоритель и скрылся за нею.
— Стой!!! — что есть силы крикнула Лена, то есть примерно так, как это обычно она делает на уроках литературы или переменах. Малюта вздрогнул и побледнел. Потом пригнулся, резко отпрыгнул в сторону и принял боевую стойку.
— А-а-а!!! — еще громче закричала Лена и запустила в Малюту портфелем. Тот ловко увернулся и рубанул саблей по портфелю. В воздухе закружились листы тетрадок и учебников.
— Вот теперь сам пойдешь сдавать в библиотеку книги!!
— Ах, ты, дрянь! — зарычал в ответ Малюта, увидав, что перед ним всего-навсего девчонка, хоть и весьма странно одетая. — Взять ее! — два опричника вложили сабли в ножны и двинулись прямо на Мякину.
— Ничего, ничего! — подумала про себя Лена, — Я вам сейчас устрою танец с саблями. Вы еще за мной побегаете! Меня даже Ежевика догнать не может! — но на всякий случай сунула руку в карман и оторвала один лепесток, — Эх, улететь бы куда-нибудь сейчас с Мишей! Какие же стихи для этого больше всего подходят? Ну, совершенно ничего не помню!
— Беги, Лена! — неожиданно крикнул Ежевика, — Беги! Сзади!!
Лена быстро оглянулась и увидала рослого опричника, который держал в руках рыбачью сеть и собирался кинуть эту сеть на нее. Опричник размахнулся и сеть взвилась в воздух. Но Лена увернулась и кинулась бежать вниз к реке. Она выскочила за ворота и быстро оглянулась кругом:
— Так, вон стоит храм Василия Блаженного. Значит, ГУМ где-то тут, а там легко в толпе затеряться и позвать кого-нибудь на помощь!
Опричники толпой кинулись за Леной по крутому склону вниз. Впереди на тропинке неожиданно появилась еще одна группа опричников, которые несли на руках своего товарища, лицо которого было сильно залито кровью. Бежать стало некуда — слева и справа были глубокие сугробы снега.
— Держи ее!! — кричали бежавшие сзади опричники. Лена подождала, когда толпа опричников приблизхится к ней как можно ближе и с ходу прыгнула резко в сторону. Преследователи не смогли так быстро остановиться и кубарем покатились вниз по скользкой дорожке. Только один опричник, бежавший последним, все-таки успел увернуться и схватил Лену за край пальто. Та так сильно стукнула опричника в лоб кулаком, что у сапог отлетели подошвы, но края пальто опричник так и не выпустил.
— Так ты еще драться, дрянь! — опричник пытался встать на ноги, но не мог. Голые пятки, торчащие из сапог, сильно скользили.В конце-концов он поднялся и с усмешкой поглядел на Лену:
— Ну, я ужо я тебе сейчас задам — в Разбойный Приказ тащить не нать будет!
— Нет на тебе креста, детина здоровая!! — с укоризной сказала Лена и спокойно посмотрела опричнику в глаза.
— Есть! — уверенно ответил тот и на всякий случай похлопал себя по груди. — Есть крест божий!
— Нет нету! — также спокойно ответила Лена, — И сейчас я это закричу на весь белый свет! — Опричник широко перкрестился и стал поспешно расстегивать на себе кафтан. Но поскольку делать это одной рукой было крайне неудобно, он отпустил край пальто, видимо, полагая, что пойманная девчонка и так никуда не денется. А Лена только это и ждала. Она вылезла из сугроба на дорожку и дала такую подножку опричнику, какую она обычно ставит первоклашкам на переменах, когда те пробегают мимо. От такой подножки и Миша Ежевика отлетел бы далеко в сторону, а не то что опричник какой-то!
Опричник с криком «а-а-а!!» полетел вниз по тропинке, сбивая с ног и увлекая за собой тех, кто уже поднимался вверх. Они кубарем скатились к реке, но быстро отряхнулись и стали снова упорно карабкаться наверх.
— Креста на вас всех нету! — крикнула им Мякина и погрозила кулаком. — Все бы вам маленьких обижать!!
— Есть! Есть! — хором ответили опричники.
— Нету! А религия — опиум для народа!
— Господи! Помилуй и спаси нас грешных! — опричники повалились на колени и стали истово креститься и бить поклоны, — Очисти нас от скверны! Не дай погибнуть во мраке неверия!
— Ну, вот так-то лучше, — пробурчала Мякина и побежала назад к связанному Ежевике. Еще издали она увидала Малюту Скуратова, который ходил кругами возле лежащего на снегу Ежевики и притоптывал от нетерпения и холода ногами. Лена тихо подкралась к нему сзади и сильно толкнула его головой в сугроб. И пока Малюта вылазил из него, Лена развязала Мишу Ежевику и они побежали вперед не развирая дороги:
— Миша, ты какие стихи знаешь, чтобы нам отсюда подальше улететь? — на бегу прокричала Лена, — Вдвоем? Я уже листок оторвала! — сзади их уже догонял Малюта с толпой опричников. Конечно, если бы Миша так сильно не замерз, лежа на снегу, они бы легко убежали от преследователей. А так — нечего и мечтать убежать от них! Миша вдруг остановился, покрутил головой и, подхватив Лену на руки, громко прокричал:
— Тили-тили тесто, жених и невеста! — и показал язык подбегающим опричникам.
— Щас! Щас! — сразу же откликнулся Малюта, — Ты погодь малость. Как есть, так и оженим! — вновь вытаскивая саблю их ножен. Но тут же остановился и выпучил от удивления глаза — прямо у него на глазах в воздухе медленно растворялись двое людей.
— Господи! Наваждение бесовское и токмо! — Малюта начал чесать свой затылок в поисках выхода из весьма неприятного положения, — Однако, государь может крепко осерчать на раба свово, Малюту!
— Ага! — сзади подошел царь с плетью в руке, — Упустил богохульников, Малюта? — плеть свистнула в воздухе и со звонким щелчком впилась в спину. Малюта крякнул, но не от боли и обиды, а от желания показать царю-батюшке, что его урок даром не проходит. Досталось от царя и всем опричникам, которые не отворачивались от царской плетки — а то еще больше перепадет! Да, от царя и незазорно вовсе плеть принять!
— Ну, все, Малюта! — царь тяжело дышал, — Кончилось мое царское терпение! Пора тебе в поход собираться и крепость Пайду в Ливонии брать! С собой возьмешь всех этих остолопов! — царь плетью ткнул в сторону стоявших рядом опричников, — Возмешь стрельцов и в Ливонию!! — Малюта молча склонил голову. Царь в сердцах бросил плеть на снег, резко повернулся и ушел.
Через полчаса из Фроловских ворот Кремля выехал большой отряд опричников. Впереди молча ехал Малюта, равнодушно и с презрением поглядывая на людей, поспешно отходящих в сторону при его появлении. Некоторые крестились, завидев его, не то от страха, не то от глубокого почтения, не то от жалости. Когда отряд отъехал уже достаточно далеко, Малюта последний раз оглянулся на видневшиеся издалека причудливые купола храма Покрова Богородицы что на Пожаре и, привстав в стременах, зычно крикнул:
— Гойда! Гойда! — и хлестанул что было сил ни в чем неповинного коня.
— Да, помню я, помню. — огрызнулась в ответ Гелла, старательно заталкивая здоровенный тюк в колодец, — Ну, вроде бы и все! — Гелла вытерла пот со лба, увидав как тюк соскользеул вниз и вода в колодце стала стремительно прибывать. Она разулыбалась, — Теперь минут пять можно и подождать результатов нашего смелого эксперимента, — и обе старушки поудобнее устроились на скамеечке.
Еще раньше Гелла и Навзикая подбросили один тюк в детские ясли, прямо в игровую комнату. Из этого тюка с непонятной для малышей закономерностью каждые тридцать секунд выбегала серая мышь и начинала испуганно метаться по комнате. Девочки залезли с ногами на скамеечки, прижались друг к дружке и громко плакали. Воспитательница стояла рядом с ними тоже на скамеечке и громко объясняла, что совсем не стоит бояться мышей. Что нянечка вовсе не потеряла сознание от страха, а лежит глубоко задумавшись. Пожарникам, милиции и врачам уже позвонили, но они сказали, что не приедут, так как мыши — не пожар, не разбойники и, по —всему видать, здоровые.
Правда, Гелла и Навзикая всего этого не видали. А ведь как хочется иногда хоть одним глазком увидать дело своих рук! Поэтому затолкав тюк в колодец, они решили хоть немного подождать. Уже через пять минут в ближайшем подъезде хлопнула дверь и из-за нее выскочил известный на весь город Петрович с густо намыленной головой:
— Кипяток! Кипяток!! — заорал он, что было сил, и стремительно помчался вдоль улицы.
— Эх, — с досадой в голосе сказала Гелла, — А вот Архимед, помню, кричал «Эврика!» И стал великим человеком. А этот Петрович ничего выдающегося крикнуть не сумел. А какой замечательный у него был шанс!
— Гелла, — Навзикая удивленно посмотрела на свою подругу, — А что, Архимеду тоже в колодец тюк подсунули?
Гелла презрительно фыркнула в ответ и стала подниматься. Навзикая, тяжело кряхтя, тоже поднялась, взвалила на себя тюк и уж было собралась идти дальше, как вдруг из-за угла дома показалась бодрая и веселая Аграфена и, радостно всплеснув руками, заголосила на всю улицу:
— Вот вы где! Новенькие! Как я рада! Новый человек — свежие новости — долгая беседа — потрясающие слухи!! Как я р-р-рада!! — и, протянув руку Гелле и Навзикае, представилась, — Аграфена! Представитель широкой общественности!
Гелла и Навзикая по очереди пожали протянутую им руку, представились путешественницами и родственницами Колумба и почтительно шаркнули ножками. Аграфена тоже расшаркалась и тут же поведала своим новым подружкам страшную тайну про злых волшебников, которые утащили неизвестно куда здоровенную толпу двоечников и троечников. Гелла и Навзикая от этого сильно перепугались, думая, что Аграфена их сейчас арестует и отведет в милицию. Гелла до того перепугалась, что тут же созналась в том, что знает, где все они находятся, как туда добраться и даже показала желтый цветок.
— Ну? — усомнилась в ее словах Аграфена.
— Факт! — уверенно ответила Гелла и протянула цветок Аграфене, — Сорвешь лепесток, стих, какой знаешь, в слух произнесешь и готово! То есть будешь там, где все двоечники-троечники!
Аграфена взяла в руки цветок, оторвала лепесток и задумалась:
— А вдруг и в правду удастся родной милиции пропавших отыскать? — она выжидательно посмотрела на своих новых подруг, лихо щелкнула пальцами, — Как там в кино-то поют? — и затянула фальшивым голосом, — Пуркуа па? Пуркуа па? Почему бы и нет?
Аграфена пропадала медленно. Наверно оттого, что ни в какую чертовщину никогда не верила. Но сначала пропала она сама, потом ее одежда и только пимы с галошами все никак не могли исчезнуть. И если бы не крик Аграфены, раздавшийся неизвестно откуда:
— Где же мои новые пимы с галошами?! — то пимы, наверняка, так и остались бы в Кряжске.
Как только Аграфена пропала, Гелла и Навзикая лихо подхватили свои тюки и бросились наутек.
— Ничегошеньки! — тотчас же отозвался Колька. — Подожди немного, фонарик включу. Наконец, Колька достал свой фонарик и стал светить им по сторонам.
— Да-а-а! — протянул Витька, оглядываясь кругом, — Более подозрительного места я ни в одном колодце не видал. Коль, а ты уверен, что, если мы поползем по этой решетке, — Витька показал рукой на ржавую решетку, уходившкю в непроглядную даль, — То попадем куда надо?
— Не дрейфь давай! Ползти надо! — но сам Колька еще не двигался и только задумчиво чесал затылок, — Разве ты не слышишь всякие стоны и крики спереди? Ведь странно, правда? А людей не видать…Нет, по-всему видать, что где-то здесь и надо искать разгадку старушек, фиолетовых котов и пропавших двоечников!
— Правильно говоришь, — со вздохом согласился Витька.
Встав на четвереньки, ребята потихоньку поползли вперед. Фонарик помогал мало. Было ужасно темно, но они продолжали двигаться вперед и вскоре потолок стал таким низким, что дальше пришлось ползти на животе. Стало рудно дышать, воздух стал тягучий и горячий. Они еще немного проползли вперед и вдруг стали проваливаться руками сквозь решетку — под ними было какое-то пустое пространство.
— Витька, под нами какое-то помещение, — тихо прошептал Колька, — Я не могу достать рукой пола.
— Я тоже не могу, — отозвался Витька, продолжая упорно лезть вперед. Вскоре проход круто свернул влево и за поворотом ребята увидели длинный сырой подвал, слабо освещенный редкими фиолетовыми лампочками.
— Ну, мы с тобой и забрались! — Колька даже присвистнул от удивления. Я же говорил тебе, что попадем куда надо! Чуешь, как воняет тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и ржавыми трубами, а?
— Чую! — отозвался Витька, — Ты ползи быстрее!
Вместо ответа Колька быстрее заработал руками и ногами и уполз вперед. Решетка почему-то стала мокрая, но не грязная. И эта мокрота, попадая на руки, почему-то быстро испарялась, словно в кожу впитывалась.
— Слушай, Колька! — Витька громко откашлялся, — Как только отсюда выберемся, я тебе по зубам надаю! Чтобы знал!
— Ты?! Дашь?! — Колька остановился и обернулся назад. — Ты шевелись побыстрее, тараканчик! А не то тапком пришибу!!
— Че? Че ты там сказал? — Витька уже собирался укусить Кольку за ногу, чтобы привести свои угрозы в исполнение, как вдруг открылась со скрипом дверь в стене, которую ребята не увидели, и в подвал вошел какой-то человек. При тусклом освещении нельзя было рассмотреть, кто это был.
Вошедший внимательно посмотрел по сторонам, подошел к стене и нажал на слабо мерцающую розовую кнопку. Большой кусок стены отъехал в сторону и ребята увидели длинный ряд красных кнопок.
— Аварийный пульт, — выдохнул Витька, за что Колька тут же лягнул его ногой. Незнакомец резко обернулся, но никого не увидел.
— М-да! Чего только в этом ускорителе не услышишь!… Так, все ясно. Этот злодей-учитель вывел из строя пятый и шестой блоки. Эх! — и незнакомец, громко топая по лужам, ушел.
Как только шаги незнакомца затихли вдали, Колька нырнул сквозь прутья решетки вниз, несколько секунд повисел на руках и спрыгнул. Подошел к пульту и, водя пальцем по строчкам, стал негромко вслух читать:
— Аварийный слив обиды.
— Че?! — зашипел сверху Витька.
— Тихо!! Ты слушай лучше! — Колька повел пальцем дальше, — «Аварийный слив шалости», «Аварийный слив жестокости», «Общий слив». — Кольке очень хотелось сделать хоть что-нибудь плохое — подраться с кем-нибудь, лампочку в подъезде разбить или, что еще лучше, газету поджечь в почтовом ящике. А рядом — ну, как нарочно кто подстроил! — ни одного почтового ящика, ни одного окошка, которое можно разбить мячом! Хоть плачь!! Даже в Витьку нечем запустить!
Колька еще про себя отметил, что там, наверху, у него тоже были такие желания, но гораздо слабее. А здесь, внизу, уже терпения никакого нет! Колька от натуги даже покраснел. А потом
— ни с того, ни с сего — начал кулаками что есть силы лупить по красным кнопкам. Пол моментально высох. Погас свет. Но Колька не сдавался и лупил кулаками по кнопкам. Еще последняя лужа не успела высохнуть, а он уже открутил все до единой кнопки и сунул их в карман. Но тут издалека послышался топот — кто-то бежал в их сторону. Колька метнулся к противоположной стене и затих.
Ежевика скосил глаза и увидел несколько пар мальчишек и девчонок, которые толпились тут же в церкви. Поп громко крякнул:
— Согласна ли ты, раба божья, Елена, выйти замуж за раба божьего Михаила? — поп в упор посмотрел на Мякину.
— Во-первых, ба-тюш-ка, — сурово ответила ему Лена, — Я не раба божья, а пионерка. А, во-вторых, вы такой большой и не знаете, что бога нет, а религия — опиум?
— Верно, — поддакнул Ежевика, — Наркотик для умственно отсталых и пережитков прошлого!
— Да, ну? И в правду? — притворно-удивленно спросил поп.
— Да, — Ежевика решил быть твердым до конца.
— А сам-то ты, Ежевика, чем отличаешься от умственно-отсталых? Ведь ты же двоечник! — поп злорадно хихикнул, — Так что давай, я тебя обвенчаю с двоечницей Мякиной и делу конец! А там пирком, да за свадебку, а? — поп заговорщически подмигнул Мише, — Соглашайся, соглашайся! А то очень уж хочется погулять на пионерской свадьбе!
Миша почувствовал, как обида захлестнула ему сердце. Даже заплакать захотелось. Ну, какой же он умственно отсталый? Ведь он же книжки читает. И уже много их прочитал. Совсем недавно кончил одну, очень интересную. В мягкой зеленой корочке. Да, что и говорить — ведь стоит ему захотеть он уже в следующей четверти отличником будет! А, может, и лучшим учеником школы! И что поп понимает в сложнейшем процессе обучения и формирования личности в современной школе? Но можно ли хоть что-нибудь доказать этому большому и невежественному человеку? Ежевика посмотрел на попа с нескрываемой обидой и сказал:
— Вы неправы…— повернулся и медленно пошел к выходу из церкви. Лена неприязненно глянула на попа:
— Как вы можете так говорить, совершенно не зная человека?! Он, — Лена на секунду замешкалась и, покраснев, добавила, — Он действительно очень хороший и многое может. А вы… Эх, вы! — она повернулась и побежала догонять Ежевику. Они вышли на крыльцо и увидали во дворе большой костер, вокруг которого бегали и прыгали несколько мальчишек и девчонок.
— Миша, — Лена осторожно прикоснулась к локтю, — Ты не слушай его! Он же ничего не понимает!
Миша внимательно посмотрел на нее и опустил глаза. На душе у него было так горько, что совсем не хотелось говорить. Он уселся на ступеньку крыльца рядом с Тимкой Невиным, известным на всю школу двоечником и драчуном.
— Кто это там веселится? Женихи с невестами?
— Ты думаешь, они веселяться? — вопросом на вопрос ответил Тимка, — Я думаю, они просто греются у костра, — он немного помолчал, — Так кругом холодно и неуютно! — Тимка повел плечами и даже зажмурился, — Каким же дураком я был раньше?! Ведь совсем не ценил спокойных уроков в школе!
— Ты этого чего? — не понял Ежевика. Вместо ответа Тимка грустно-грустно улыбнулся, так что все остальные вопросы застряли у Ежевики в горле.
— Как чего? Думаю. Думать научился. Вот и все. — спокойно и миролюбиво ответил Тимка, — Ты-то как сюда? Сразу попал или еще где побывать успел?
— Да, был кое-где. — Ежевика неопределенно махнул рукой, — Вот Лена меня от Малюты Скуратова спасла.
— Угу. И я успел. — Тимка замолчал и, прищурившись, посмотрел на огонь, — А ты помнишь, как уютно, как тепло бывало в классе? Как хорошо было дома? — он скрипнул зубами, чтобы не заплакать, — А я совсем этого не ценил! Радовался случаю помахать кулаками, подраться или урок испортить.
* * *
Сергей Иванович пришел в себя оттого, что на него плеснули ледяной водой. Вода сильно обжигала, но одновременно у него в душе начала закипать глухая беспричинная злоба. Голова сильно гудела и трудно было открыть глаза. Плеснули в лицо еще раз и учитель немного приоткрыл один глаз. Яркий фиолетовый свет ослепил его и он болезненно сморщился.— Ах, дорогой мой Сергей Иванович! — будто издалека донесся до него мягкий, вкрадчивый голос, — Как вы себя чувствуете? Лучше? Ай-яй-яй! Рассказать эдакое на педсовете — ведь стыда потом не оберешься! — Сергей Иванович наконец открыл глаза и увидел говорящего. Им оказался тот самый человек в болотных сапогах и белом халате, которого он толкнул кулаками в каком-то там ускорителе. Рядом с ним стоял человек, похожий на самого Сергея Ивановича как две капли воды. Рядом стояло ведро с какой-то жидкостью с очень неприятным запахом, которой и поливали Сергея Ивановича.
Лже-Сергей Иванович посмотрел на человека в белом халате и спросил, указывая на учителя:
— Шеф, а не плеснуть ли на него еще немного Липкой Злобы?
— Что ты, голубчик! Ему, чего доброго, опять захочется повоевать с нами! А нам с ним не воевать, а поговорить надобно!
— Где я? — с трудом спросил Сергей Иванович. Он видел двух говорящих людей как сквозь мутное стекло, но не мог понять о чем они говорят.
— У меня в лаборатории, дорогой Сергей Иванович! Позвольте представиться, Шалфей Горюныч! А это мой любимый ученик — Цеппелин. Да, вы уже с ним встречались, не правда ли?
— Цеппелин? Лаборатория? У нас в Кряжске отродясь никаких лабораторий не было…
— Вы действительно хотите узнать, что у нас за лаборатория и откуда взялась? — в ответ Сергей Иванович утвердительно кивнул головой, — Что ж, извольте. Я могу вам все рассказать. Тем более, это уже не секрет. Да, и сам эксперимент подходит к концу. К счастливому концу! Вы же сами принимаете посильное участие в нашем эксперименте, не правда ли? — Шалфей Горюныч удовлетворенно хмыкнул. — А как учитель, как классный руководитель, вы могли нам сильно помешать. Даже сорвать эксперимент! К счастью, этого не произошло, поскольку мы вас устранили. Вот так-с!
— Я не понимаю о чем вы здесь говорите. Я не знаю, что вы здесь делаете, но от вас несет злобой. Мне почему-то кажется, — пробормотал Сергей Иванович тихо, — Будто я попал в топкое гнилое болото и никак не могу из него выбраться.
— У, дорогой Сергей Иванович! Поверьте, во всей нашей деятельности нет ничего предосудительного. Мы, как и вы, много думаем, ищем, работаем. Мы — ученые. А разве поиск нового, открытие неизвестного может быть предосудительным?
— Да…Может. — Сергей Иванович все еще говорил с большим трудом. — Если это направлено против людей. Если это людям во вред. Может, кхм, вы здесь бомбу новую делаете?
— Что вы, Сергей Иванович! Что вы! Шалфей Горюныч укоризненно покачал головой. — Область наших интересов совсем иная. Нельзя же так, Сергей Иванович, не разобравшись бомбой нас попрекать. Нас не бомбы интересуют, а психологический мир людей. Нас интересуют истоки злобы, обиды, ненависти и всего прочего такого же, да-с. Особо волнуют вопросы появления среди людей звериной злобы и лютой ненависти. Мы собираем, где можем, исходное сырье
— в школах, магазинах, автобусах, в очередях. А потом из всего собранного выделяем наиболее стойкие элементы. Для этого помещаем сырье в ускоритель, разгоняем до нужных скоростей, а потом ставим на пути экраны. Вот эти экраны могут пробить только самые сильные частицы. Да-с! Да, что же это я вам все подробно объясняю, ведь вы же сами были в ускорителе и все сами видели! Не правда ли? Фиолетовый шар видели ведь?
— Видел, кхм, — Сергей Иванович слабо потряс головой, — А что это был за шар?
— О! — Шалфей Горюныч сложил губы трубочкой и грустно покачал головой. — Это была концентрированная детская злоба. Самая лучшая была-с. И вы ее испортили. А ведь этот шар уже пробил все экраны, слабые частицы осели на пол в виде …Как бы это сказать? В виде луж. Впрочем, то что осело уже нельзя считать детской злобой. Это так себе. Плохо очищенная детская шалость со спичками, ножиками, чернилами. Вы что-нибудь почувствовали на себе, Сергей Иванович, когда были в ускорителе? — в ответ Сергей Иванович что-то невразумительное пробурчал и густо покраснел. — Это уже отходы, так сказать. Да-с. И эксперимент с детской злобой уже подходил к концу, а тут вы-с!
— А мне непонятно, я-то вам здесь зачем нужен?
— Как же, как же, Сергей Иванович?! Неужели действительно непонятно? — Шалфей Горюныч сделал притворно-удивленное лицо, — Я думал, вы гораздо понятливее. Что ж, объясню и это. Все дело в том, что все наши неприятности с доставкой сырья для эксперимента начались именно с вашим приходом в школу. Да-с! Как только вы стали классным руководителем бывшего шестого «В», уровень злобы в классе практически упал до нуля! Почти полностью прекратились драки! Где ж это видано такое? А ведь в этом классе учатся наши двоечники-передовики! Это был когда-то наш лучший класс! — Шалфей Горюныч пальцем показал на доску объявлений. — Дальше хуже. Резко упал уровень злобы и в соседних классах. Что нам оставалось делать? Нам срочно пришлось разработать операцию по вашему удалению из школы и раздаче желтых цветков двоечникам для стимуляции потока злобы в ускоритель. И вот вы здесь.
— Совсем забыл. — Шалфей Горюныч повернулся к Цеппелину. — Сходи, голубчик, в ускоритель и посмотри, что там напортил нам Сергей Иванович. Если все в порядке, будем запускать новый шар. — тот молча повернулся, открыл дверь в ускоритель и скрылся за нею.
* * *
Когда Лена Мякина увидала связанного по рукам и ногам Ежевику, она сильно перепугалась. Особенно ее напугал огромный рыжий мужик, который медленно вытаскивал из ножен саблю. Как в сильно замедленном кино Лена увидала сверкнувший на солнце клинок, Малюта уже поднял его над головой…— Стой!!! — что есть силы крикнула Лена, то есть примерно так, как это обычно она делает на уроках литературы или переменах. Малюта вздрогнул и побледнел. Потом пригнулся, резко отпрыгнул в сторону и принял боевую стойку.
— А-а-а!!! — еще громче закричала Лена и запустила в Малюту портфелем. Тот ловко увернулся и рубанул саблей по портфелю. В воздухе закружились листы тетрадок и учебников.
— Вот теперь сам пойдешь сдавать в библиотеку книги!!
— Ах, ты, дрянь! — зарычал в ответ Малюта, увидав, что перед ним всего-навсего девчонка, хоть и весьма странно одетая. — Взять ее! — два опричника вложили сабли в ножны и двинулись прямо на Мякину.
— Ничего, ничего! — подумала про себя Лена, — Я вам сейчас устрою танец с саблями. Вы еще за мной побегаете! Меня даже Ежевика догнать не может! — но на всякий случай сунула руку в карман и оторвала один лепесток, — Эх, улететь бы куда-нибудь сейчас с Мишей! Какие же стихи для этого больше всего подходят? Ну, совершенно ничего не помню!
— Беги, Лена! — неожиданно крикнул Ежевика, — Беги! Сзади!!
Лена быстро оглянулась и увидала рослого опричника, который держал в руках рыбачью сеть и собирался кинуть эту сеть на нее. Опричник размахнулся и сеть взвилась в воздух. Но Лена увернулась и кинулась бежать вниз к реке. Она выскочила за ворота и быстро оглянулась кругом:
— Так, вон стоит храм Василия Блаженного. Значит, ГУМ где-то тут, а там легко в толпе затеряться и позвать кого-нибудь на помощь!
Опричники толпой кинулись за Леной по крутому склону вниз. Впереди на тропинке неожиданно появилась еще одна группа опричников, которые несли на руках своего товарища, лицо которого было сильно залито кровью. Бежать стало некуда — слева и справа были глубокие сугробы снега.
— Держи ее!! — кричали бежавшие сзади опричники. Лена подождала, когда толпа опричников приблизхится к ней как можно ближе и с ходу прыгнула резко в сторону. Преследователи не смогли так быстро остановиться и кубарем покатились вниз по скользкой дорожке. Только один опричник, бежавший последним, все-таки успел увернуться и схватил Лену за край пальто. Та так сильно стукнула опричника в лоб кулаком, что у сапог отлетели подошвы, но края пальто опричник так и не выпустил.
— Так ты еще драться, дрянь! — опричник пытался встать на ноги, но не мог. Голые пятки, торчащие из сапог, сильно скользили.В конце-концов он поднялся и с усмешкой поглядел на Лену:
— Ну, я ужо я тебе сейчас задам — в Разбойный Приказ тащить не нать будет!
— Нет на тебе креста, детина здоровая!! — с укоризной сказала Лена и спокойно посмотрела опричнику в глаза.
— Есть! — уверенно ответил тот и на всякий случай похлопал себя по груди. — Есть крест божий!
— Нет нету! — также спокойно ответила Лена, — И сейчас я это закричу на весь белый свет! — Опричник широко перкрестился и стал поспешно расстегивать на себе кафтан. Но поскольку делать это одной рукой было крайне неудобно, он отпустил край пальто, видимо, полагая, что пойманная девчонка и так никуда не денется. А Лена только это и ждала. Она вылезла из сугроба на дорожку и дала такую подножку опричнику, какую она обычно ставит первоклашкам на переменах, когда те пробегают мимо. От такой подножки и Миша Ежевика отлетел бы далеко в сторону, а не то что опричник какой-то!
Опричник с криком «а-а-а!!» полетел вниз по тропинке, сбивая с ног и увлекая за собой тех, кто уже поднимался вверх. Они кубарем скатились к реке, но быстро отряхнулись и стали снова упорно карабкаться наверх.
— Креста на вас всех нету! — крикнула им Мякина и погрозила кулаком. — Все бы вам маленьких обижать!!
— Есть! Есть! — хором ответили опричники.
— Нету! А религия — опиум для народа!
— Господи! Помилуй и спаси нас грешных! — опричники повалились на колени и стали истово креститься и бить поклоны, — Очисти нас от скверны! Не дай погибнуть во мраке неверия!
— Ну, вот так-то лучше, — пробурчала Мякина и побежала назад к связанному Ежевике. Еще издали она увидала Малюту Скуратова, который ходил кругами возле лежащего на снегу Ежевики и притоптывал от нетерпения и холода ногами. Лена тихо подкралась к нему сзади и сильно толкнула его головой в сугроб. И пока Малюта вылазил из него, Лена развязала Мишу Ежевику и они побежали вперед не развирая дороги:
— Миша, ты какие стихи знаешь, чтобы нам отсюда подальше улететь? — на бегу прокричала Лена, — Вдвоем? Я уже листок оторвала! — сзади их уже догонял Малюта с толпой опричников. Конечно, если бы Миша так сильно не замерз, лежа на снегу, они бы легко убежали от преследователей. А так — нечего и мечтать убежать от них! Миша вдруг остановился, покрутил головой и, подхватив Лену на руки, громко прокричал:
— Тили-тили тесто, жених и невеста! — и показал язык подбегающим опричникам.
— Щас! Щас! — сразу же откликнулся Малюта, — Ты погодь малость. Как есть, так и оженим! — вновь вытаскивая саблю их ножен. Но тут же остановился и выпучил от удивления глаза — прямо у него на глазах в воздухе медленно растворялись двое людей.
— Господи! Наваждение бесовское и токмо! — Малюта начал чесать свой затылок в поисках выхода из весьма неприятного положения, — Однако, государь может крепко осерчать на раба свово, Малюту!
— Ага! — сзади подошел царь с плетью в руке, — Упустил богохульников, Малюта? — плеть свистнула в воздухе и со звонким щелчком впилась в спину. Малюта крякнул, но не от боли и обиды, а от желания показать царю-батюшке, что его урок даром не проходит. Досталось от царя и всем опричникам, которые не отворачивались от царской плетки — а то еще больше перепадет! Да, от царя и незазорно вовсе плеть принять!
— Ну, все, Малюта! — царь тяжело дышал, — Кончилось мое царское терпение! Пора тебе в поход собираться и крепость Пайду в Ливонии брать! С собой возьмешь всех этих остолопов! — царь плетью ткнул в сторону стоявших рядом опричников, — Возмешь стрельцов и в Ливонию!! — Малюта молча склонил голову. Царь в сердцах бросил плеть на снег, резко повернулся и ушел.
Через полчаса из Фроловских ворот Кремля выехал большой отряд опричников. Впереди молча ехал Малюта, равнодушно и с презрением поглядывая на людей, поспешно отходящих в сторону при его появлении. Некоторые крестились, завидев его, не то от страха, не то от глубокого почтения, не то от жалости. Когда отряд отъехал уже достаточно далеко, Малюта последний раз оглянулся на видневшиеся издалека причудливые купола храма Покрова Богородицы что на Пожаре и, привстав в стременах, зычно крикнул:
— Гойда! Гойда! — и хлестанул что было сил ни в чем неповинного коня.
* * *
— Послушай, Гелла! Ну, что же ты! — старушка в старом коричневом пальто нетерпеливо дернула свою подружку за рукав, — Да ты сильнее толкай сюда тюк! Мы так и холодную воду в этом доме перекроем и еще от одного тюка избавимся. Ты хорошо помнишь, что говорил нам дорогой Шалфей Горюныч? То-то же! «Вернетесь с тюками, — сказал нам милейший Шалфей Горюныч, — Доски объявлений из вас наделаю. Каждую на год!» Вот ведь что нам с тобой грозит!— Да, помню я, помню. — огрызнулась в ответ Гелла, старательно заталкивая здоровенный тюк в колодец, — Ну, вроде бы и все! — Гелла вытерла пот со лба, увидав как тюк соскользеул вниз и вода в колодце стала стремительно прибывать. Она разулыбалась, — Теперь минут пять можно и подождать результатов нашего смелого эксперимента, — и обе старушки поудобнее устроились на скамеечке.
Еще раньше Гелла и Навзикая подбросили один тюк в детские ясли, прямо в игровую комнату. Из этого тюка с непонятной для малышей закономерностью каждые тридцать секунд выбегала серая мышь и начинала испуганно метаться по комнате. Девочки залезли с ногами на скамеечки, прижались друг к дружке и громко плакали. Воспитательница стояла рядом с ними тоже на скамеечке и громко объясняла, что совсем не стоит бояться мышей. Что нянечка вовсе не потеряла сознание от страха, а лежит глубоко задумавшись. Пожарникам, милиции и врачам уже позвонили, но они сказали, что не приедут, так как мыши — не пожар, не разбойники и, по —всему видать, здоровые.
Правда, Гелла и Навзикая всего этого не видали. А ведь как хочется иногда хоть одним глазком увидать дело своих рук! Поэтому затолкав тюк в колодец, они решили хоть немного подождать. Уже через пять минут в ближайшем подъезде хлопнула дверь и из-за нее выскочил известный на весь город Петрович с густо намыленной головой:
— Кипяток! Кипяток!! — заорал он, что было сил, и стремительно помчался вдоль улицы.
— Эх, — с досадой в голосе сказала Гелла, — А вот Архимед, помню, кричал «Эврика!» И стал великим человеком. А этот Петрович ничего выдающегося крикнуть не сумел. А какой замечательный у него был шанс!
— Гелла, — Навзикая удивленно посмотрела на свою подругу, — А что, Архимеду тоже в колодец тюк подсунули?
Гелла презрительно фыркнула в ответ и стала подниматься. Навзикая, тяжело кряхтя, тоже поднялась, взвалила на себя тюк и уж было собралась идти дальше, как вдруг из-за угла дома показалась бодрая и веселая Аграфена и, радостно всплеснув руками, заголосила на всю улицу:
— Вот вы где! Новенькие! Как я рада! Новый человек — свежие новости — долгая беседа — потрясающие слухи!! Как я р-р-рада!! — и, протянув руку Гелле и Навзикае, представилась, — Аграфена! Представитель широкой общественности!
Гелла и Навзикая по очереди пожали протянутую им руку, представились путешественницами и родственницами Колумба и почтительно шаркнули ножками. Аграфена тоже расшаркалась и тут же поведала своим новым подружкам страшную тайну про злых волшебников, которые утащили неизвестно куда здоровенную толпу двоечников и троечников. Гелла и Навзикая от этого сильно перепугались, думая, что Аграфена их сейчас арестует и отведет в милицию. Гелла до того перепугалась, что тут же созналась в том, что знает, где все они находятся, как туда добраться и даже показала желтый цветок.
— Ну? — усомнилась в ее словах Аграфена.
— Факт! — уверенно ответила Гелла и протянула цветок Аграфене, — Сорвешь лепесток, стих, какой знаешь, в слух произнесешь и готово! То есть будешь там, где все двоечники-троечники!
Аграфена взяла в руки цветок, оторвала лепесток и задумалась:
— А вдруг и в правду удастся родной милиции пропавших отыскать? — она выжидательно посмотрела на своих новых подруг, лихо щелкнула пальцами, — Как там в кино-то поют? — и затянула фальшивым голосом, — Пуркуа па? Пуркуа па? Почему бы и нет?
Аграфена пропадала медленно. Наверно оттого, что ни в какую чертовщину никогда не верила. Но сначала пропала она сама, потом ее одежда и только пимы с галошами все никак не могли исчезнуть. И если бы не крик Аграфены, раздавшийся неизвестно откуда:
— Где же мои новые пимы с галошами?! — то пимы, наверняка, так и остались бы в Кряжске.
Как только Аграфена пропала, Гелла и Навзикая лихо подхватили свои тюки и бросились наутек.
* * *
— Колька, ты видишь хоть че-нибудь? — шепотом спросил Витька, стараясь нащупать в темноте хоть ногу своего друга.— Ничегошеньки! — тотчас же отозвался Колька. — Подожди немного, фонарик включу. Наконец, Колька достал свой фонарик и стал светить им по сторонам.
— Да-а-а! — протянул Витька, оглядываясь кругом, — Более подозрительного места я ни в одном колодце не видал. Коль, а ты уверен, что, если мы поползем по этой решетке, — Витька показал рукой на ржавую решетку, уходившкю в непроглядную даль, — То попадем куда надо?
— Не дрейфь давай! Ползти надо! — но сам Колька еще не двигался и только задумчиво чесал затылок, — Разве ты не слышишь всякие стоны и крики спереди? Ведь странно, правда? А людей не видать…Нет, по-всему видать, что где-то здесь и надо искать разгадку старушек, фиолетовых котов и пропавших двоечников!
— Правильно говоришь, — со вздохом согласился Витька.
Встав на четвереньки, ребята потихоньку поползли вперед. Фонарик помогал мало. Было ужасно темно, но они продолжали двигаться вперед и вскоре потолок стал таким низким, что дальше пришлось ползти на животе. Стало рудно дышать, воздух стал тягучий и горячий. Они еще немного проползли вперед и вдруг стали проваливаться руками сквозь решетку — под ними было какое-то пустое пространство.
— Витька, под нами какое-то помещение, — тихо прошептал Колька, — Я не могу достать рукой пола.
— Я тоже не могу, — отозвался Витька, продолжая упорно лезть вперед. Вскоре проход круто свернул влево и за поворотом ребята увидели длинный сырой подвал, слабо освещенный редкими фиолетовыми лампочками.
— Ну, мы с тобой и забрались! — Колька даже присвистнул от удивления. Я же говорил тебе, что попадем куда надо! Чуешь, как воняет тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и ржавыми трубами, а?
— Чую! — отозвался Витька, — Ты ползи быстрее!
Вместо ответа Колька быстрее заработал руками и ногами и уполз вперед. Решетка почему-то стала мокрая, но не грязная. И эта мокрота, попадая на руки, почему-то быстро испарялась, словно в кожу впитывалась.
— Слушай, Колька! — Витька громко откашлялся, — Как только отсюда выберемся, я тебе по зубам надаю! Чтобы знал!
— Ты?! Дашь?! — Колька остановился и обернулся назад. — Ты шевелись побыстрее, тараканчик! А не то тапком пришибу!!
— Че? Че ты там сказал? — Витька уже собирался укусить Кольку за ногу, чтобы привести свои угрозы в исполнение, как вдруг открылась со скрипом дверь в стене, которую ребята не увидели, и в подвал вошел какой-то человек. При тусклом освещении нельзя было рассмотреть, кто это был.
Вошедший внимательно посмотрел по сторонам, подошел к стене и нажал на слабо мерцающую розовую кнопку. Большой кусок стены отъехал в сторону и ребята увидели длинный ряд красных кнопок.
— Аварийный пульт, — выдохнул Витька, за что Колька тут же лягнул его ногой. Незнакомец резко обернулся, но никого не увидел.
— М-да! Чего только в этом ускорителе не услышишь!… Так, все ясно. Этот злодей-учитель вывел из строя пятый и шестой блоки. Эх! — и незнакомец, громко топая по лужам, ушел.
Как только шаги незнакомца затихли вдали, Колька нырнул сквозь прутья решетки вниз, несколько секунд повисел на руках и спрыгнул. Подошел к пульту и, водя пальцем по строчкам, стал негромко вслух читать:
— Аварийный слив обиды.
— Че?! — зашипел сверху Витька.
— Тихо!! Ты слушай лучше! — Колька повел пальцем дальше, — «Аварийный слив шалости», «Аварийный слив жестокости», «Общий слив». — Кольке очень хотелось сделать хоть что-нибудь плохое — подраться с кем-нибудь, лампочку в подъезде разбить или, что еще лучше, газету поджечь в почтовом ящике. А рядом — ну, как нарочно кто подстроил! — ни одного почтового ящика, ни одного окошка, которое можно разбить мячом! Хоть плачь!! Даже в Витьку нечем запустить!
Колька еще про себя отметил, что там, наверху, у него тоже были такие желания, но гораздо слабее. А здесь, внизу, уже терпения никакого нет! Колька от натуги даже покраснел. А потом
— ни с того, ни с сего — начал кулаками что есть силы лупить по красным кнопкам. Пол моментально высох. Погас свет. Но Колька не сдавался и лупил кулаками по кнопкам. Еще последняя лужа не успела высохнуть, а он уже открутил все до единой кнопки и сунул их в карман. Но тут издалека послышался топот — кто-то бежал в их сторону. Колька метнулся к противоположной стене и затих.
* * *
— Ого! — здоровенный поп с широкой окладистой бородой и огромным крестом в правой руке удивленно посмотрел на появившихся Ежевику и Мякину. — Ну, и работы же сегодня! То годами не появляются, а то несколько десятков пар на день! И чего только им не терпится жениться? Молодые ведь еще, могли бы и потерпеть! — поп погладил бороду и строго посмотрел на новую пару.Ежевика скосил глаза и увидел несколько пар мальчишек и девчонок, которые толпились тут же в церкви. Поп громко крякнул:
— Согласна ли ты, раба божья, Елена, выйти замуж за раба божьего Михаила? — поп в упор посмотрел на Мякину.
— Во-первых, ба-тюш-ка, — сурово ответила ему Лена, — Я не раба божья, а пионерка. А, во-вторых, вы такой большой и не знаете, что бога нет, а религия — опиум?
— Верно, — поддакнул Ежевика, — Наркотик для умственно отсталых и пережитков прошлого!
— Да, ну? И в правду? — притворно-удивленно спросил поп.
— Да, — Ежевика решил быть твердым до конца.
— А сам-то ты, Ежевика, чем отличаешься от умственно-отсталых? Ведь ты же двоечник! — поп злорадно хихикнул, — Так что давай, я тебя обвенчаю с двоечницей Мякиной и делу конец! А там пирком, да за свадебку, а? — поп заговорщически подмигнул Мише, — Соглашайся, соглашайся! А то очень уж хочется погулять на пионерской свадьбе!
Миша почувствовал, как обида захлестнула ему сердце. Даже заплакать захотелось. Ну, какой же он умственно отсталый? Ведь он же книжки читает. И уже много их прочитал. Совсем недавно кончил одну, очень интересную. В мягкой зеленой корочке. Да, что и говорить — ведь стоит ему захотеть он уже в следующей четверти отличником будет! А, может, и лучшим учеником школы! И что поп понимает в сложнейшем процессе обучения и формирования личности в современной школе? Но можно ли хоть что-нибудь доказать этому большому и невежественному человеку? Ежевика посмотрел на попа с нескрываемой обидой и сказал:
— Вы неправы…— повернулся и медленно пошел к выходу из церкви. Лена неприязненно глянула на попа:
— Как вы можете так говорить, совершенно не зная человека?! Он, — Лена на секунду замешкалась и, покраснев, добавила, — Он действительно очень хороший и многое может. А вы… Эх, вы! — она повернулась и побежала догонять Ежевику. Они вышли на крыльцо и увидали во дворе большой костер, вокруг которого бегали и прыгали несколько мальчишек и девчонок.
— Миша, — Лена осторожно прикоснулась к локтю, — Ты не слушай его! Он же ничего не понимает!
Миша внимательно посмотрел на нее и опустил глаза. На душе у него было так горько, что совсем не хотелось говорить. Он уселся на ступеньку крыльца рядом с Тимкой Невиным, известным на всю школу двоечником и драчуном.
— Кто это там веселится? Женихи с невестами?
— Ты думаешь, они веселяться? — вопросом на вопрос ответил Тимка, — Я думаю, они просто греются у костра, — он немного помолчал, — Так кругом холодно и неуютно! — Тимка повел плечами и даже зажмурился, — Каким же дураком я был раньше?! Ведь совсем не ценил спокойных уроков в школе!
— Ты этого чего? — не понял Ежевика. Вместо ответа Тимка грустно-грустно улыбнулся, так что все остальные вопросы застряли у Ежевики в горле.
— Как чего? Думаю. Думать научился. Вот и все. — спокойно и миролюбиво ответил Тимка, — Ты-то как сюда? Сразу попал или еще где побывать успел?
— Да, был кое-где. — Ежевика неопределенно махнул рукой, — Вот Лена меня от Малюты Скуратова спасла.
— Угу. И я успел. — Тимка замолчал и, прищурившись, посмотрел на огонь, — А ты помнишь, как уютно, как тепло бывало в классе? Как хорошо было дома? — он скрипнул зубами, чтобы не заплакать, — А я совсем этого не ценил! Радовался случаю помахать кулаками, подраться или урок испортить.