Страница:
— Хватит! — оборвал его Марк, к разочарованию Леши и Генриха, с восхищением наблюдавших за полетом мстительной фантазии. — Тебя никто сюда волоком не тащил. Или изволь вести себя тихо, или убирайся обратно в объятия ненаглядной. — И, воспользовавшись тем, что Прошка от возмущения онемел, обратился к Леше и Генриху:
— Сколько у вас при себе денег? До Питера и обратно хватит?
— До Питера?! — Прошка подпрыгнул. — Вы что, спятили? Я не поеду в Питер, у меня чертова пропасть дел! Нет, это надо же! Среди ночи довести человека до сердечного приступа дурацкими намеками, разбить ему вдребезги личную жизнь, а в довершение выдернуть из привычной среды обитания и пинком отправить в Питер! Ну нет! На этот раз вы зашли слишком далеко. Я ухожу.
— Скатертью дорога, — невозмутимо сказал Марк. — Только будь добр, закрой за собой дверь аккуратно. И так уже всех соседей перебудил.
Такой реакции Прошка не ждал. Вышеприведенной гневной тирадой он рассчитывал набить себе цену, а вовсе не получить благословение на дезертирство. Конечно, хорошо зная Марка, он не надеялся, что его будут улещивать комплиментами, но чтобы вот так, без всяких уговоров и даже упреков отпустить на все четыре стороны… Это уж слишком! Прошка с надеждой посмотрел на Генриха и Лешу, но они, поняв замысел Марка, тоже не снизошли до уговоров или хотя бы объяснений. Глядя на каменные лица троицы, сидевшей за столом, можно было подумать, что они собрались поиграть в покер. Прошка, разумеется, разгадал, что за игру они ведут на самом деле, но это ничем ему не помогло. Все козыри были на чужих руках. Друзья не хуже его знали, что никуда он, голубчик, не денется.
— Ладно уж, выкладывайте, куда вляпалась Варвара на этот раз, проворчал он, усаживаясь на табуретку. — Что стряслось с ней в Питере?
— Сначала иди разденься и сними ботинки, — сказал Марк. — А я пока заварю чай.
Прошке страсть как не хотелось лишаться последнего преимущества, хотя бы мнимого, — ведь оставаясь в верхней одежде, он как бы напоминал присутствующим, что в любую минуту может уйти. С другой стороны, ему не терпелось услышать новости, а очередная перебранка отсрочила бы момент истины на неопределенный срок. Вздохнув, он подчинился.
Через две минуты Леша в третий раз за вечер приступил к изложению обстоятельств исчезновения. Марк и Генрих, уже слышавшие его отчет, молча пили чай, зато Прошка ежеминутно перебивал рассказчика вопросами и замечаниями:
— А зачем вообще она поперлась в Питер?
— А они, часом, не поругались с Сандрой на прогулке?
— Хо, в ресторан! Красиво жить не запретишь!
И наконец:
— И из-за этого весь сыр-бор! Нашли повод для беспокойства. Да от Варвары можно ожидать чего угодно!
— Чего, например? — уточнил Марк. — Свинского отношения к Сандре? Пренебрежения к собственным обещаниям?
Прошка хмыкнул и приумолк, но потом его осенило:
— Я понял! Сандра — Варькина сообщница. Это спектакль специально для нас. Слушайте: Варвара не на шутку разозлилась на нас из-за душки Селезнева, ее просто бесило, что мы не принимаем его с распростертыми объятиями, верно? Она пыталась добиться своего не мытьем, так катаньем, но не вышло. Любой другой на ее месте давно бы одумался и отказался от нового знакомства ради согласия в кругу старых добрых друзей, но Варвара, по обыкновению, закусила удила. Если уж ей втемяшилось что-то в голову, она от своего не отступится, согласны? Так вот, исчерпав все мыслимые средства и не добившись своего, она придумывает план: поехать в Питер и там «исчезнуть». Сообщница Сандра должна поднять тревогу и известить нас. Мы отправляемся в Питер, носимся как угорелые по городу, ломая руки и заклиная небеса вернуть нам наше сокровище. И когда накал страстей достигает апогея, на сцену выходит доблестный опер Селезнев и освобождает голубку из мрачного подземелья. Мы, рыдая от счастья, осыпаем поцелуями его, Варьку, Сандру и друг друга. Под всеобщее ликование занавес опускается. Финал.
— Ну, если окажется, что она нам такое устроила… — заговорил Марк после долгого молчания.
— Чепуха! — перебил его Леша. — На такие фокусы она не способна.
— Откуда ты знаешь? — накинулся на него Прошка. — Согласен, раньше она себе такого не позволяла, но ведь раньше ей и не приходило в голову навязывать нам знакомство с ментами. Что ей делать, если Селезнев безумно дорог ее сердцу, а мы ни в какую не желаем видеть его в своих рядах? Порвать с нами? Вот на это даже Варвара, надеюсь, не способна.
— Тогда она ни в чем не виновата, — огласил свой вердикт Генрих. — Если ты прав и она не нашла иного способа примирить нас с Селезневым, то поделом нам. Нечего было воротить рожи, пока нас уговаривали по-хорошему.
— А с какой стати она носится со своим Селезневым, как дурак с писаной торбой? Отмахал он пять лет ледорубом, чтобы она могла жить отдельно от родителей и братца, неподалеку от факультета? Рисовал он ей плакаты целую ночь перед защитой диплома? Стоял в девяностом в километровых очередях, чтобы эта лентяйка не померла с голоду? Или он рисковал своей шкурой, играя в прятки с убийцей, когда Варьку угораздило найти себе неподходящего жениха? А может, Селезнев носил ее на руках в туалет, когда она лежала в бреду с воспалением легких?
— Ну, положим, ледорубом ты махал не только ради Варьки — ты и сам с удовольствием жил в этой квартирке, удрав из общежития, — напомнил Леша. — А что касается прочих твоих заслуг, то Варвара за все расплатилась с лихвой. К твоей защите диплома она не только плакаты рисовала, она еще и печатала твое творение на машинке и формулы вписывала. И вообще, Варька хоть раз отказала тебе в помощи?
— Ну хватит вам, — поморщился Генрих. — Какие тут могут быть счеты? Очевидно, что, не приняв Селезнева, мы перед Варькой виноваты.
— Ну уж нет! — возмутился Прошка. — С этим я не могу согласиться. С какой такой радости я должен плясать вокруг субъектов, к которым она неровно дышит? Я же не заставляю Варвару умиляться моим девочкам. Да ее попробуй заставь! Только перья полетят. А чем мои девочки хуже ее опера? И вообще, мы это одно, а всякие шуры-муры — совсем другое. Нужно быть идиоткой, чтобы навязывать друзьям общество любовника.
— Варвара тебе сто раз объясняла, что Селезнев ей не любовник и не жених, — сказал Леша.
— Вранье! Если так, тогда вообще непонятно, кто он такой и зачем Варьке нужен. Ради чего тогда она копья ломает, ссорится со старыми друзьями? Ради ни к чему не обязывающего знакомства?
— Какая разница! — взорвался Марк. — Мы зачем собрались? Чтобы обсудить Варькино отношение к Селезневу? Или нам нужно решить: едем мы в Питер или нет? Если дикая версия Прошки верна, то ехать, разумеется, глупо…
— Почему? — не согласился Генрих. — Я считаю, что ехать нужно в любом случае. Если Варвара попала в беду — вопросов нет. А если это ее способ воззвать к нашей совести, мы обязаны ей подыграть. Разве она не заслуживает такой маленькой поблажки с нашей стороны?
— Да что тут вообще обсуждать? — неожиданно вспылил Леша. — Лично я ни на йоту не верю, будто она воспользовалась таким подлым способом достижения своих целей. Во-первых, она не интриганка, а во-вторых, я разговаривал с Селезневым и Сандрой и не думаю, что они ломали комедию.
— Все! Решено, — сказал Марк. — Едем в Питер. Леша, когда ближайший поезд?
Леша на досуге читает не только энциклопедии, но и всевозможные расписания. Наверное, он единственный в мире человек, которого можно разбудить ночью и спросить, когда ближайший поезд, скажем, из Парижа в Милан, не сомневаясь, что получишь точный ответ.
— До утра уже нет. Первый в двенадцать шестнадцать, но он идет больше одиннадцати часов. «Аврора» отправляется в семнадцать двадцать, а прибывают они практически одновременно. Разница — три минуты. Правда, на «Аврору» дороже билеты, но ненамного.
— Едем на «Авроре», — решил Марк. — Генрих, ты успеешь до пяти съездить в Опалиху, предупредить Машеньку и вернуться — или к тебе приставить надсмотрщика?
— Не надо, я успею, — поспешно заверил Генрих.
Марк хмыкнул, но спорить не стал.
— Теперь давайте прикинем, хватит ли нам денег. У меня при себе около тысячи рублей и двести долларов.
— У меня триста пятьдесят долларов и двести сорок восемь рублей.
Леша во всем любит точность.
— А у меня при себе всего около сотни, — виновато сказал Генрих. — Дома найдется еще рублей пятьсот, но я не могу оставить своих без копейки. Дадите в долг?
— Прекрати, Генрих! — Марк даже фыркнул от возмущения. — Сам же призывал не считаться. Никаких долгов. Тебе детей кормить, так что помалкивай. А не то оставим здесь. Прошка, у тебя сколько?
— Рублей триста. Я же ехал в гости к девушке, а не на спасательные работы.
— А теперь едешь на спасательные работы! Рано утром отправишься домой, вытащишь из-под матраса чулок с деньгами и уложишь в дорожную сумку. И выгребешь все, что хранится на черный день! Учти, если я потом узнаю о нетронутой заначке, так накостыляю, что вся она уйдет на поправку здоровья.
Запасливый Прошка заметно поскучнел, но спорить не осмелился, только пробормотал себе под нос:
— Ну, если окажется, что Варька ломала комедию, я с нее такие проценты стребую — до конца жизни не расплатится!
— Дон? Заходите! Я ждала вас не раньше десяти. Вы что же, летели на самолете?
Селезнев вступил в огромную прихожую и от неожиданности едва не присвистнул. Варвара описывала ему Сандру, не скупясь на краски, но ни словом не обмолвилась о хоромах, в которых живет ее питерская подруга. Сандра заметила изумление гостя и усмехнулась:
— Не бойтесь, я не из новых русских. Это родительская квартира, а папа был контр-адмиралом. Их с мамой давно уже нет.
— Простите. — Селезнев сконфуженно опустил голову.
— Не за что. Честно говоря, я их почти не помню. Меня вырастила сестра у нас с ней четырнадцать лет разницы. Сейчас она живет во Владивостоке, поскольку, следуя семейной традиции, вышла замуж за военного моряка. Наденьте какие-нибудь тапочки и проходите на кухню — я пошла ставить чай. Если хотите умыться с дороги, ванная за холлом, вторая дверь направо. Первая дверь, соответственно, туалет. А кухня вон там.
Селезнев, воспользовавшись любезностью хозяйки, быстро привел себя в порядок и явился к столу. Сандра усадила его напротив себя, разлила чай и придвинула к гостю тарелку с бутербродами. Несколько минут они молча жевали, исподволь изучая друг друга.
— Знаете, Дон, а в жизни вы даже приятнее, чем на снимке, — сообщила наконец Сандра, чем вогнала Селезнева в краску. — Хотя фото тоже очень симпатичное. Мне Варька вчера показывала… — Она нахмурилась. — Мы тоже здесь чаевничали, болтали, обменивались сплетнями… Она сидела на вашем месте, потом вспомнила про снимки, схватила сумку, половину барахла вывалила на стол… Она всегда двигается так стремительно и нетерпеливо, будто опаздывает на последнюю электричку. Впрочем, вы, конечно, знаете…
Селезнев кашлянул.
— Сандра, могу я вас кое о чем попросить? Если вы называете меня Доном, давайте перейдем на «ты». Дон — это Варькино изобретение, никто меня так больше не называет, а с ней мы выпили на брудершафт еще в первый день знакомства. «Дон» и «вы» звучит для меня, точно фальшивая нота. Я вас не обидел?
— Нисколько. — Сандра снова ослепила Селезнева улыбкой с пленительными ямочками. — Я тоже с удовольствием выпью с вами на брудершафт. Что для этого лучше подойдет: коньяк или вермут? Есть еще пиво, но оно, вероятно, не годится.
— Кхм-кхм, — снова закашлялся Селезнев, не зная, куда деваться от смущения. Мысль о ритуале пития на брудершафт неожиданно вогнала его в краску. — Откровенно говоря, не знаю, что положено пить в таких случаях, но я бы предпочел коньяк. Только совсем чуть-чуть. Мне нужна ясная голова.
Сандра, истинная дочь Евы, ничем не выдала, что заметила его смущение. Она достала пузатую бутылку и широкие рюмки, плеснула в обе немного коньяку и подошла к Селезневу. Тот встал и с видом мученика принял рюмку у нее из рук. Сандра девушка крупная, глаза их находились почти на одном уровне, и, хотя она скромно опустила ресницы, Селезнев все же успел заметить насмешливый огонек, блеснувший в этих черных угольках. Снова зардевшись, будто красна девица, он как положено сцепил руку с рюмкой с рукой Сандры и опрокинул в себя сразу все. Сандра, напротив, пила коньяк медленно, по глоточку, потом так же медленно опустила руку и подставила губы для поцелуя. Селезнев из последних сил завершил обряд и плюхнулся на стул, едва удержавшись, чтобы не вытереть со лба пот. Сандра, не спуская с него насмешливого взора, села на свое место. Молчание, наступившее вслед за знаменательной сценой, длилось долго. Селезнев сражался с чувством неловкости, а Сандра не приходила ему на помощь из чистого лукавства. Но тут внезапно кольнувшая ее мысль о Варваре прогнала прочь игривое настроение.
— Как мы будем искать ее, Дон? — спросила она с тревогой. — У тебя есть какая-нибудь идея?
— Самая нехитрая. — Дон криво усмехнулся. — Часа через два пойдем к тому дому, где она потерялась, и начнем опрашивать жильцов, у кого окна выходят на улицу. Попозже я позвоню кое-кому — возможно, нам выделят помощника. У тебя найдется несколько четких снимков Варвары?
— Спрашиваешь! Загляни в комнаты — там все стены увешаны этюдами, и не меньше трети из них — ее портреты. У нее очень богатая мимика — не женщина, а мечта фотографа. Ох, совсем из головы вон! Я же вчера нащелкала целую пленку! Это, наверное, то, что нужно, да? Ведь народ в первую очередь обращает внимание не на лицо, а на одежду. Если кто-то видел вчера Варьку, то по вчерашним снимкам узнает ее гораздо быстрее.
— Отлично! — обрадовался Селезнев. — А улицы, где она пропала, на этой пленке нет?
— Есть. Я как выскочила вчера из подъезда, сразу бросилась снимать чертову вывеску, из-за которой все и случилось. Пошли скорее в лабораторию, я срочно все проявлю и отпечатаю — это быстро, пленка черно-белая.
Хозяйка повела Дона за собой в маленькую комнатку в глубине холла. Раньше там был второй туалет, но, справедливо рассудив, что на два унитаза, тем более в разных концах квартиры, одновременно не сядешь, Сандра переоборудовала помещение в фотолабораторию, благо кафель и вода там уже имелись.
— Садись, сейчас приготовлю реактивы.
Селезнев сел на старый клеенчатый стул и несколько минут молча наблюдал за Сандриными манипуляциями.
— Я не очень тебя отвлеку, если буду задавать вопросы?
Она запустила таймер.
— Совсем не отвлечешь. Техническую часть работы я давно уже выполняю механически. Сейчас придется выключить свет. Ты готов? — Дон кивнул, и она щелкнула выключателем. Комната погрузилась в полную темноту. Обитая дверь не пропускала ни единого лучика. — Так, заправила, теперь можно включить красную лампу. Давай приступай к своим вопросам.
— Ты не заметила чего-нибудь подозрительного, пока вы с Варварой гуляли? Никто не шел за вами следом? Может быть, тебе несколько раз попалась на глаза одна и та же машина?..
— Нет, нет и нет — на все три вопроса. Но это ничего не доказывает. Когда мы с Варварой бродим по Питеру, за нами может ходить целый табун верблюдов… Нет, верблюдов я, наверное, все-таки сфотографировала бы… Ну, целый табун «мерседесов» может ездить, неважно. Мы впадаем в экстаз, понимаешь? Тихий, незаметный глазу восторг охватывает наши души и переносит из неприглядной повседневности в сказку. Мы не видим грязи, попрошаек, пьяниц, безобразных палаток и безвкусно разодетых нуворишей с их кичливыми автомобилями и квадратными телохранителями. Мы смотрим на улицы, дома, фонари, мосты, набережные, парки и видим волшебный город, где живут лишь таланты, красавцы и поэты, где всегда играет музыка. Впрочем, тебе не понять. Нам с Варькой из-за всего этого давно уже приклеили ярлыки полубезумных старых дев.
Запиликал таймер. Сандра промыла пленку в бачке и залила новый раствор.
— Почему же не понять? — обиделся Селезнев. — Мне очень нравится Питер.
— «Нравится» — это совсем другое… Но не будем отвлекаться. Ты ведь еще не исчерпал свои вопросы? Продолжай.
— Кто-нибудь обращался к вам? Спрашивал о чем-нибудь? Просил помочь?
— Сейчас подумаю. Так… Две пожилые дамы в Петропавловке интересовались, где вход в казематы. На Васильевском круглолицый толстяк в круглых очках и с пухлым портфелем спросил, который час. На Дворцовой набережной клеились небритые юнцы в количестве аж четырех человек. В забегаловке на Литейном полковник авиации попросил разрешения сесть за наш столик. Кажется, все.
— Позже вы никого из них не видели?
— Нет, но я уже объясняла…
— Да-да… А с Варварой вы хоть ненадолго разлучались? Может быть, она заходила без тебя в какой-нибудь магазин, в аптеку, в туалет?
— Нет. До самого того подъезда — будь он проклят! — все время были вместе. — Тут снова запиликал таймер. — Ну все, можно включать свет. Сейчас пленка еще немножко закрепится, промою и отдам тебе на экспертизу. Скажешь, какие кадры печатать в первую очередь. — Вспыхнувший свет на секунду ослепил Селезнева. Когда глаза привыкли, Сандра уже открывала большую бутыль. — Это дистиллят для последней промывки. Водопроводная не рекомендуется.
Селезнев кивнул.
— Погоди, сейчас повешу ее на веревку, пусть просохнет. Смотреть смотри, только держи за края. — Сандра взяла пленку за черный хвостик и посредством обыкновенной прищепки закрепила на веревке, а к нижнему концу прицепила грузик на зажиме. — Для себя я чаще снимаю на черно-белую, цветную недолюбливаю. Ты умеешь мысленно восстанавливать изображение по негативу?
— Я в детстве тоже баловался.
— Ну хорош! Я распинаюсь, а он сидит и молчит.
— О, извини, это у меня профессиональное — меньше болтай, больше слушай да на ус мотай. Хотя изредка так прорывает…
— Ладно. Я подумала, раз сейчас чайники все больше «мыльницами» снимают да в экспресс-проявку отдают, значит, никто в самом процессе ничего не смыслит. — Она вздохнула, показывая на совсем прозрачный участок перед светлым хвостом. — А это тот самый кусок, когда пленка сорвалась, под самый занавес. Штук пять кадров пропало. Говорила мне Варька: «Брось, не возись, все равно снимать не больше получаса!» Так нет, на меня, видите ли, напал творческий зуд! Поперлась в этот дурацкий подъезд… чтоб его спалили!
— Не казни себя, Сандра, — сказал Селезнев. — Скорее всего, ты ничего бы не изменила, разве что сама бы тоже исчезла. Прошло столько времени, а ни от Варьки, ни о ней никаких вестей, значит, ее увезли или заманили куда-то не по ошибке. Ошибка давно уже разъяснилась бы. А если за ней охотились целенаправленно, твое присутствие их бы не остановило…
— Кого — их, Дон? — резко повернувшись, спросила Сандра. — Кому могла понадобиться Варька? Зачем?
— Не знаю, — глухо ответил Селезнев, отводя взгляд от ее глаз-угольков. — Но я это выясню. И разберусь с ними…
— Ты думаешь, ее?.. — Она осеклась.
— Нет. Нет!
Селезнев быстро вышел из лаборатории. Через секунду хлопнула дверь на лестницу. Сандра, поколебавшись, вышла в прихожую и, тихонько приоткрыв дверь, выглянула в щелку. Дон стоял на лестничной площадке и курил. В тусклом свете пыльной лампы лицо его, казалось, состояло из одних углов.
— Сандра, припомни все, о чем говорила тебе Варька. Постарайся повторить слово в слово.
Он не без некоторого злорадства заметил, что они вдруг поменялись местами: Сандра явно смутилась.
— Знаешь, тебе это будет неинтересно. Обычная женская болтовня, ничего существенного.
— Классическая фраза из классического детектива, — прокомментировал Дон. — И я, следуя традиции, должен заявить, что в данном случае любая мелочь может оказаться существенной. Смелее, Сандра. Я обещаю, что буду снисходителен. Как-никак, у меня девять лет стажа — всякого наслушался.
— Ну хорошо, слушай.
Сандра без особого усилия над собой пересказала все сплетни, которыми они с Варькой поделились, но потом опять замялась:
— Понимаешь… я неплохо изучила ее за семнадцать лет знакомства. Если она приезжает в Питер внезапно, да еще одна, значит, у нее неприятности. Причем такие, от которых она не может избавиться, призвав на помощь друзей, а это о многом говорит. На моей памяти таких случаев было всего три. Лет пятнадцать назад она приехала вот таким образом из-за нелепой ошибки, повлекшей за собой серьезную размолвку с друзьями; потом, еще года через два — лечиться от несчастной любви. В предпоследний раз подобный визит был совсем недавно, в марте прошлого года. К Варьке привязался жуткий тип, решивший во что бы то ни стало на ней жениться…
— Эту историю я слышал. А что произошло на этот раз?
— Опять ссора с друзьями, — сказала Сандра после небольшой заминки. Из-за тебя. — Тяжело вздохнув, она собралась с духом и изложила ту часть разговора с Варварой, которая была совершенно не предназначена для ушей Селезнева.
Слушая ее, Дон испытывал смешанные чувства. С одной стороны, ему было неловко, потому что все сказанное и впрямь не могло иметь отношения к исчезновению Варвары; с другой — он понимал, что ему выпала редкая удача. Не каждому доводится хоть однажды в жизни услышать мнение о себе, высказанное близким человеком в разговоре с другими. "Близким? — недоверчиво переспросил себя Селезнев и сам себе мысленно ответил:
— Да. Не знаю, как Варваре это удалось — всего за два месяца, — но ближе у меня, пожалуй, нет никого".
— …Тут она вспомнила, что привезла фотографии, — продолжала Сандра, и потянулась за сумкой. Сначала рылась в ней, точно собачонка в земле — обеими лапами, потом начала выкладывать пожитки на стол. Нашла пакет со снимками и сунула мне. А потом… Ох, Дон, я совсем забыла!
Селезнев мгновенно переключился.
— Что? О чем ты вспомнила?
Пока Сандра собиралась с мыслями, Дон успел поместить себя в палату для буйнопомешанных, в карету «скорой помощи» с инфарктом и в следственный изолятор с обвинением в убийстве. В ту минуту, когда он прикидывал способ совершения убийства, Сандра, наконец, заговорила:
— Варька рылась в сумке, разыскивая этот пакет с фотографиями, и выставила на стол термос — вот он, стоит на подоконнике, видишь? Потом я стала разглядывать снимки, а когда подняла голову, она вытряхивала из этого термоса деньги… Доллары…
Очередная пауза заставила Селезнева призвать на помощь выдержку, приобретенную за годы работы на Петровке, где приходилось опрашивать самых разных свидетелей — от безнадежных заик до невменяемых психов.
— Я, естественно, удивилась, — продолжала Сандра размеренным голосом сказительницы преданий. — Варвара обычно путешествует налегке. Минимум вещей, минимум денег: только на дорогу, на еду, ну, и на билеты в музеи-театры. Она даже сувениры никогда не покупает — не любит ничего носить в руках…
— Сандра, ты издеваешься? — не выдержал Селезнев.
Она удивленно подняла глаза, увидела резко обозначившиеся желваки, потом побелевшие костяшки пальцев, нахмурилась и предупредила:
— Если будешь подгонять, будет только хуже. Это у Варьки мысли, как блохи, резвые, а я девушка степенная, неторопливая. Если меня сбить, потом полчаса буду на прежнюю колею выбираться. — И, не обращая больше внимания на признаки селезневского нетерпения, обстоятельно и неторопливо изложила историю мимолетного знакомства Варвары со странной парочкой, обогатившей подругу на тысячу долларов.
Когда она закончила, Дон уже не проклинал, а благословлял ее обстоятельность. Благодаря ее подробному, почти дословному пересказу он подметил несколько деталей, которые ускользнули от внимания и Сандры, и самой Варвары.
— Значит, так, давай уточним, — заговорил он задумчиво. — Впервые Варвара увидела этих двоих в кассовом зале, так? Они спорили, а она, не желая отвлекаться на чужие проблемы, ждала в сторонке, пока они отойдут от окошка. В ходе разговора Василий — будем называть его так, хотя это, скорее всего, псевдоним — шнырял глазами по сторонам. Вопрос: мог ли он тогда заметить Варвару?
— Не знаю. — Сандра пожала плечами. — Она на этот счет ничего не говорила. А это важно?
— Те двое, похоже, от кого-то скрываются. Об этом свидетельствует все их поведение. Вероятно, они не знали в лицо своих преследователей и приглядывались ко всем окружающим, чтобы позже определить филера. Когда Варька брала билет, Василий ее зафиксировал, это мы знаем точно. По идее он должен был понимать, что случайный человек, прибежавший на вокзал перед самым отходом поезда, попадет в тот же вагон, поскольку взял билет практически одновременно с ними. Другими словами, Варвара не вызвала бы особого подозрения, если они заметили ее, когда она стояла у кассы. А вот если раньше, когда она ждала под расписанием, то ее поведение должно было сильно их насторожить. И, судя по активности, которую они проявили впоследствии, так оно и произошло.
Сандра покачала головой.
— Дон, это смешно. Ты не забыл, как Варька выглядит? Уж не буду говорить о ее субтильности — внешность, в конце концов, бывает обманчивой. Но ты вспомни ее физиономию! По ней разве что слепой не сможет читать. Иди посмотри на ее фотографии. Там нет ни единой надписи, они сами кричат в голос: «Варька счастлива», «Варька в ярости», «Варька изображает смертельную обиду», «Варька проиграла партию в шахматы», «Варьке надоел разговор, и она прикидывает, как бы улизнуть». Неужели человека с таким говорящим лицом можно принять за филера?
— Сколько у вас при себе денег? До Питера и обратно хватит?
— До Питера?! — Прошка подпрыгнул. — Вы что, спятили? Я не поеду в Питер, у меня чертова пропасть дел! Нет, это надо же! Среди ночи довести человека до сердечного приступа дурацкими намеками, разбить ему вдребезги личную жизнь, а в довершение выдернуть из привычной среды обитания и пинком отправить в Питер! Ну нет! На этот раз вы зашли слишком далеко. Я ухожу.
— Скатертью дорога, — невозмутимо сказал Марк. — Только будь добр, закрой за собой дверь аккуратно. И так уже всех соседей перебудил.
Такой реакции Прошка не ждал. Вышеприведенной гневной тирадой он рассчитывал набить себе цену, а вовсе не получить благословение на дезертирство. Конечно, хорошо зная Марка, он не надеялся, что его будут улещивать комплиментами, но чтобы вот так, без всяких уговоров и даже упреков отпустить на все четыре стороны… Это уж слишком! Прошка с надеждой посмотрел на Генриха и Лешу, но они, поняв замысел Марка, тоже не снизошли до уговоров или хотя бы объяснений. Глядя на каменные лица троицы, сидевшей за столом, можно было подумать, что они собрались поиграть в покер. Прошка, разумеется, разгадал, что за игру они ведут на самом деле, но это ничем ему не помогло. Все козыри были на чужих руках. Друзья не хуже его знали, что никуда он, голубчик, не денется.
— Ладно уж, выкладывайте, куда вляпалась Варвара на этот раз, проворчал он, усаживаясь на табуретку. — Что стряслось с ней в Питере?
— Сначала иди разденься и сними ботинки, — сказал Марк. — А я пока заварю чай.
Прошке страсть как не хотелось лишаться последнего преимущества, хотя бы мнимого, — ведь оставаясь в верхней одежде, он как бы напоминал присутствующим, что в любую минуту может уйти. С другой стороны, ему не терпелось услышать новости, а очередная перебранка отсрочила бы момент истины на неопределенный срок. Вздохнув, он подчинился.
Через две минуты Леша в третий раз за вечер приступил к изложению обстоятельств исчезновения. Марк и Генрих, уже слышавшие его отчет, молча пили чай, зато Прошка ежеминутно перебивал рассказчика вопросами и замечаниями:
— А зачем вообще она поперлась в Питер?
— А они, часом, не поругались с Сандрой на прогулке?
— Хо, в ресторан! Красиво жить не запретишь!
И наконец:
— И из-за этого весь сыр-бор! Нашли повод для беспокойства. Да от Варвары можно ожидать чего угодно!
— Чего, например? — уточнил Марк. — Свинского отношения к Сандре? Пренебрежения к собственным обещаниям?
Прошка хмыкнул и приумолк, но потом его осенило:
— Я понял! Сандра — Варькина сообщница. Это спектакль специально для нас. Слушайте: Варвара не на шутку разозлилась на нас из-за душки Селезнева, ее просто бесило, что мы не принимаем его с распростертыми объятиями, верно? Она пыталась добиться своего не мытьем, так катаньем, но не вышло. Любой другой на ее месте давно бы одумался и отказался от нового знакомства ради согласия в кругу старых добрых друзей, но Варвара, по обыкновению, закусила удила. Если уж ей втемяшилось что-то в голову, она от своего не отступится, согласны? Так вот, исчерпав все мыслимые средства и не добившись своего, она придумывает план: поехать в Питер и там «исчезнуть». Сообщница Сандра должна поднять тревогу и известить нас. Мы отправляемся в Питер, носимся как угорелые по городу, ломая руки и заклиная небеса вернуть нам наше сокровище. И когда накал страстей достигает апогея, на сцену выходит доблестный опер Селезнев и освобождает голубку из мрачного подземелья. Мы, рыдая от счастья, осыпаем поцелуями его, Варьку, Сандру и друг друга. Под всеобщее ликование занавес опускается. Финал.
— Ну, если окажется, что она нам такое устроила… — заговорил Марк после долгого молчания.
— Чепуха! — перебил его Леша. — На такие фокусы она не способна.
— Откуда ты знаешь? — накинулся на него Прошка. — Согласен, раньше она себе такого не позволяла, но ведь раньше ей и не приходило в голову навязывать нам знакомство с ментами. Что ей делать, если Селезнев безумно дорог ее сердцу, а мы ни в какую не желаем видеть его в своих рядах? Порвать с нами? Вот на это даже Варвара, надеюсь, не способна.
— Тогда она ни в чем не виновата, — огласил свой вердикт Генрих. — Если ты прав и она не нашла иного способа примирить нас с Селезневым, то поделом нам. Нечего было воротить рожи, пока нас уговаривали по-хорошему.
— А с какой стати она носится со своим Селезневым, как дурак с писаной торбой? Отмахал он пять лет ледорубом, чтобы она могла жить отдельно от родителей и братца, неподалеку от факультета? Рисовал он ей плакаты целую ночь перед защитой диплома? Стоял в девяностом в километровых очередях, чтобы эта лентяйка не померла с голоду? Или он рисковал своей шкурой, играя в прятки с убийцей, когда Варьку угораздило найти себе неподходящего жениха? А может, Селезнев носил ее на руках в туалет, когда она лежала в бреду с воспалением легких?
— Ну, положим, ледорубом ты махал не только ради Варьки — ты и сам с удовольствием жил в этой квартирке, удрав из общежития, — напомнил Леша. — А что касается прочих твоих заслуг, то Варвара за все расплатилась с лихвой. К твоей защите диплома она не только плакаты рисовала, она еще и печатала твое творение на машинке и формулы вписывала. И вообще, Варька хоть раз отказала тебе в помощи?
— Ну хватит вам, — поморщился Генрих. — Какие тут могут быть счеты? Очевидно, что, не приняв Селезнева, мы перед Варькой виноваты.
— Ну уж нет! — возмутился Прошка. — С этим я не могу согласиться. С какой такой радости я должен плясать вокруг субъектов, к которым она неровно дышит? Я же не заставляю Варвару умиляться моим девочкам. Да ее попробуй заставь! Только перья полетят. А чем мои девочки хуже ее опера? И вообще, мы это одно, а всякие шуры-муры — совсем другое. Нужно быть идиоткой, чтобы навязывать друзьям общество любовника.
— Варвара тебе сто раз объясняла, что Селезнев ей не любовник и не жених, — сказал Леша.
— Вранье! Если так, тогда вообще непонятно, кто он такой и зачем Варьке нужен. Ради чего тогда она копья ломает, ссорится со старыми друзьями? Ради ни к чему не обязывающего знакомства?
— Какая разница! — взорвался Марк. — Мы зачем собрались? Чтобы обсудить Варькино отношение к Селезневу? Или нам нужно решить: едем мы в Питер или нет? Если дикая версия Прошки верна, то ехать, разумеется, глупо…
— Почему? — не согласился Генрих. — Я считаю, что ехать нужно в любом случае. Если Варвара попала в беду — вопросов нет. А если это ее способ воззвать к нашей совести, мы обязаны ей подыграть. Разве она не заслуживает такой маленькой поблажки с нашей стороны?
— Да что тут вообще обсуждать? — неожиданно вспылил Леша. — Лично я ни на йоту не верю, будто она воспользовалась таким подлым способом достижения своих целей. Во-первых, она не интриганка, а во-вторых, я разговаривал с Селезневым и Сандрой и не думаю, что они ломали комедию.
— Все! Решено, — сказал Марк. — Едем в Питер. Леша, когда ближайший поезд?
Леша на досуге читает не только энциклопедии, но и всевозможные расписания. Наверное, он единственный в мире человек, которого можно разбудить ночью и спросить, когда ближайший поезд, скажем, из Парижа в Милан, не сомневаясь, что получишь точный ответ.
— До утра уже нет. Первый в двенадцать шестнадцать, но он идет больше одиннадцати часов. «Аврора» отправляется в семнадцать двадцать, а прибывают они практически одновременно. Разница — три минуты. Правда, на «Аврору» дороже билеты, но ненамного.
— Едем на «Авроре», — решил Марк. — Генрих, ты успеешь до пяти съездить в Опалиху, предупредить Машеньку и вернуться — или к тебе приставить надсмотрщика?
— Не надо, я успею, — поспешно заверил Генрих.
Марк хмыкнул, но спорить не стал.
— Теперь давайте прикинем, хватит ли нам денег. У меня при себе около тысячи рублей и двести долларов.
— У меня триста пятьдесят долларов и двести сорок восемь рублей.
Леша во всем любит точность.
— А у меня при себе всего около сотни, — виновато сказал Генрих. — Дома найдется еще рублей пятьсот, но я не могу оставить своих без копейки. Дадите в долг?
— Прекрати, Генрих! — Марк даже фыркнул от возмущения. — Сам же призывал не считаться. Никаких долгов. Тебе детей кормить, так что помалкивай. А не то оставим здесь. Прошка, у тебя сколько?
— Рублей триста. Я же ехал в гости к девушке, а не на спасательные работы.
— А теперь едешь на спасательные работы! Рано утром отправишься домой, вытащишь из-под матраса чулок с деньгами и уложишь в дорожную сумку. И выгребешь все, что хранится на черный день! Учти, если я потом узнаю о нетронутой заначке, так накостыляю, что вся она уйдет на поправку здоровья.
Запасливый Прошка заметно поскучнел, но спорить не осмелился, только пробормотал себе под нос:
— Ну, если окажется, что Варька ломала комедию, я с нее такие проценты стребую — до конца жизни не расплатится!
* * *
Селезнев добрался в половине пятого утра. Сандра открыла дверь немедленно, даже не спросив — кто? Судя по разочарованию, отразившемуся на ее лице, она ждала Варвару. Правда, приглядевшись к визитеру, Сандра улыбнулась и сразила Селезнева очаровательными ямочками.— Дон? Заходите! Я ждала вас не раньше десяти. Вы что же, летели на самолете?
Селезнев вступил в огромную прихожую и от неожиданности едва не присвистнул. Варвара описывала ему Сандру, не скупясь на краски, но ни словом не обмолвилась о хоромах, в которых живет ее питерская подруга. Сандра заметила изумление гостя и усмехнулась:
— Не бойтесь, я не из новых русских. Это родительская квартира, а папа был контр-адмиралом. Их с мамой давно уже нет.
— Простите. — Селезнев сконфуженно опустил голову.
— Не за что. Честно говоря, я их почти не помню. Меня вырастила сестра у нас с ней четырнадцать лет разницы. Сейчас она живет во Владивостоке, поскольку, следуя семейной традиции, вышла замуж за военного моряка. Наденьте какие-нибудь тапочки и проходите на кухню — я пошла ставить чай. Если хотите умыться с дороги, ванная за холлом, вторая дверь направо. Первая дверь, соответственно, туалет. А кухня вон там.
Селезнев, воспользовавшись любезностью хозяйки, быстро привел себя в порядок и явился к столу. Сандра усадила его напротив себя, разлила чай и придвинула к гостю тарелку с бутербродами. Несколько минут они молча жевали, исподволь изучая друг друга.
— Знаете, Дон, а в жизни вы даже приятнее, чем на снимке, — сообщила наконец Сандра, чем вогнала Селезнева в краску. — Хотя фото тоже очень симпатичное. Мне Варька вчера показывала… — Она нахмурилась. — Мы тоже здесь чаевничали, болтали, обменивались сплетнями… Она сидела на вашем месте, потом вспомнила про снимки, схватила сумку, половину барахла вывалила на стол… Она всегда двигается так стремительно и нетерпеливо, будто опаздывает на последнюю электричку. Впрочем, вы, конечно, знаете…
Селезнев кашлянул.
— Сандра, могу я вас кое о чем попросить? Если вы называете меня Доном, давайте перейдем на «ты». Дон — это Варькино изобретение, никто меня так больше не называет, а с ней мы выпили на брудершафт еще в первый день знакомства. «Дон» и «вы» звучит для меня, точно фальшивая нота. Я вас не обидел?
— Нисколько. — Сандра снова ослепила Селезнева улыбкой с пленительными ямочками. — Я тоже с удовольствием выпью с вами на брудершафт. Что для этого лучше подойдет: коньяк или вермут? Есть еще пиво, но оно, вероятно, не годится.
— Кхм-кхм, — снова закашлялся Селезнев, не зная, куда деваться от смущения. Мысль о ритуале пития на брудершафт неожиданно вогнала его в краску. — Откровенно говоря, не знаю, что положено пить в таких случаях, но я бы предпочел коньяк. Только совсем чуть-чуть. Мне нужна ясная голова.
Сандра, истинная дочь Евы, ничем не выдала, что заметила его смущение. Она достала пузатую бутылку и широкие рюмки, плеснула в обе немного коньяку и подошла к Селезневу. Тот встал и с видом мученика принял рюмку у нее из рук. Сандра девушка крупная, глаза их находились почти на одном уровне, и, хотя она скромно опустила ресницы, Селезнев все же успел заметить насмешливый огонек, блеснувший в этих черных угольках. Снова зардевшись, будто красна девица, он как положено сцепил руку с рюмкой с рукой Сандры и опрокинул в себя сразу все. Сандра, напротив, пила коньяк медленно, по глоточку, потом так же медленно опустила руку и подставила губы для поцелуя. Селезнев из последних сил завершил обряд и плюхнулся на стул, едва удержавшись, чтобы не вытереть со лба пот. Сандра, не спуская с него насмешливого взора, села на свое место. Молчание, наступившее вслед за знаменательной сценой, длилось долго. Селезнев сражался с чувством неловкости, а Сандра не приходила ему на помощь из чистого лукавства. Но тут внезапно кольнувшая ее мысль о Варваре прогнала прочь игривое настроение.
— Как мы будем искать ее, Дон? — спросила она с тревогой. — У тебя есть какая-нибудь идея?
— Самая нехитрая. — Дон криво усмехнулся. — Часа через два пойдем к тому дому, где она потерялась, и начнем опрашивать жильцов, у кого окна выходят на улицу. Попозже я позвоню кое-кому — возможно, нам выделят помощника. У тебя найдется несколько четких снимков Варвары?
— Спрашиваешь! Загляни в комнаты — там все стены увешаны этюдами, и не меньше трети из них — ее портреты. У нее очень богатая мимика — не женщина, а мечта фотографа. Ох, совсем из головы вон! Я же вчера нащелкала целую пленку! Это, наверное, то, что нужно, да? Ведь народ в первую очередь обращает внимание не на лицо, а на одежду. Если кто-то видел вчера Варьку, то по вчерашним снимкам узнает ее гораздо быстрее.
— Отлично! — обрадовался Селезнев. — А улицы, где она пропала, на этой пленке нет?
— Есть. Я как выскочила вчера из подъезда, сразу бросилась снимать чертову вывеску, из-за которой все и случилось. Пошли скорее в лабораторию, я срочно все проявлю и отпечатаю — это быстро, пленка черно-белая.
Хозяйка повела Дона за собой в маленькую комнатку в глубине холла. Раньше там был второй туалет, но, справедливо рассудив, что на два унитаза, тем более в разных концах квартиры, одновременно не сядешь, Сандра переоборудовала помещение в фотолабораторию, благо кафель и вода там уже имелись.
— Садись, сейчас приготовлю реактивы.
Селезнев сел на старый клеенчатый стул и несколько минут молча наблюдал за Сандриными манипуляциями.
— Я не очень тебя отвлеку, если буду задавать вопросы?
Она запустила таймер.
— Совсем не отвлечешь. Техническую часть работы я давно уже выполняю механически. Сейчас придется выключить свет. Ты готов? — Дон кивнул, и она щелкнула выключателем. Комната погрузилась в полную темноту. Обитая дверь не пропускала ни единого лучика. — Так, заправила, теперь можно включить красную лампу. Давай приступай к своим вопросам.
— Ты не заметила чего-нибудь подозрительного, пока вы с Варварой гуляли? Никто не шел за вами следом? Может быть, тебе несколько раз попалась на глаза одна и та же машина?..
— Нет, нет и нет — на все три вопроса. Но это ничего не доказывает. Когда мы с Варварой бродим по Питеру, за нами может ходить целый табун верблюдов… Нет, верблюдов я, наверное, все-таки сфотографировала бы… Ну, целый табун «мерседесов» может ездить, неважно. Мы впадаем в экстаз, понимаешь? Тихий, незаметный глазу восторг охватывает наши души и переносит из неприглядной повседневности в сказку. Мы не видим грязи, попрошаек, пьяниц, безобразных палаток и безвкусно разодетых нуворишей с их кичливыми автомобилями и квадратными телохранителями. Мы смотрим на улицы, дома, фонари, мосты, набережные, парки и видим волшебный город, где живут лишь таланты, красавцы и поэты, где всегда играет музыка. Впрочем, тебе не понять. Нам с Варькой из-за всего этого давно уже приклеили ярлыки полубезумных старых дев.
Запиликал таймер. Сандра промыла пленку в бачке и залила новый раствор.
— Почему же не понять? — обиделся Селезнев. — Мне очень нравится Питер.
— «Нравится» — это совсем другое… Но не будем отвлекаться. Ты ведь еще не исчерпал свои вопросы? Продолжай.
— Кто-нибудь обращался к вам? Спрашивал о чем-нибудь? Просил помочь?
— Сейчас подумаю. Так… Две пожилые дамы в Петропавловке интересовались, где вход в казематы. На Васильевском круглолицый толстяк в круглых очках и с пухлым портфелем спросил, который час. На Дворцовой набережной клеились небритые юнцы в количестве аж четырех человек. В забегаловке на Литейном полковник авиации попросил разрешения сесть за наш столик. Кажется, все.
— Позже вы никого из них не видели?
— Нет, но я уже объясняла…
— Да-да… А с Варварой вы хоть ненадолго разлучались? Может быть, она заходила без тебя в какой-нибудь магазин, в аптеку, в туалет?
— Нет. До самого того подъезда — будь он проклят! — все время были вместе. — Тут снова запиликал таймер. — Ну все, можно включать свет. Сейчас пленка еще немножко закрепится, промою и отдам тебе на экспертизу. Скажешь, какие кадры печатать в первую очередь. — Вспыхнувший свет на секунду ослепил Селезнева. Когда глаза привыкли, Сандра уже открывала большую бутыль. — Это дистиллят для последней промывки. Водопроводная не рекомендуется.
Селезнев кивнул.
— Погоди, сейчас повешу ее на веревку, пусть просохнет. Смотреть смотри, только держи за края. — Сандра взяла пленку за черный хвостик и посредством обыкновенной прищепки закрепила на веревке, а к нижнему концу прицепила грузик на зажиме. — Для себя я чаще снимаю на черно-белую, цветную недолюбливаю. Ты умеешь мысленно восстанавливать изображение по негативу?
— Я в детстве тоже баловался.
— Ну хорош! Я распинаюсь, а он сидит и молчит.
— О, извини, это у меня профессиональное — меньше болтай, больше слушай да на ус мотай. Хотя изредка так прорывает…
— Ладно. Я подумала, раз сейчас чайники все больше «мыльницами» снимают да в экспресс-проявку отдают, значит, никто в самом процессе ничего не смыслит. — Она вздохнула, показывая на совсем прозрачный участок перед светлым хвостом. — А это тот самый кусок, когда пленка сорвалась, под самый занавес. Штук пять кадров пропало. Говорила мне Варька: «Брось, не возись, все равно снимать не больше получаса!» Так нет, на меня, видите ли, напал творческий зуд! Поперлась в этот дурацкий подъезд… чтоб его спалили!
— Не казни себя, Сандра, — сказал Селезнев. — Скорее всего, ты ничего бы не изменила, разве что сама бы тоже исчезла. Прошло столько времени, а ни от Варьки, ни о ней никаких вестей, значит, ее увезли или заманили куда-то не по ошибке. Ошибка давно уже разъяснилась бы. А если за ней охотились целенаправленно, твое присутствие их бы не остановило…
— Кого — их, Дон? — резко повернувшись, спросила Сандра. — Кому могла понадобиться Варька? Зачем?
— Не знаю, — глухо ответил Селезнев, отводя взгляд от ее глаз-угольков. — Но я это выясню. И разберусь с ними…
— Ты думаешь, ее?.. — Она осеклась.
— Нет. Нет!
Селезнев быстро вышел из лаборатории. Через секунду хлопнула дверь на лестницу. Сандра, поколебавшись, вышла в прихожую и, тихонько приоткрыв дверь, выглянула в щелку. Дон стоял на лестничной площадке и курил. В тусклом свете пыльной лампы лицо его, казалось, состояло из одних углов.
* * *
Они напечатали и изучили фотографии, выпили еще чаю, а потом Селезнев попросил:— Сандра, припомни все, о чем говорила тебе Варька. Постарайся повторить слово в слово.
Он не без некоторого злорадства заметил, что они вдруг поменялись местами: Сандра явно смутилась.
— Знаешь, тебе это будет неинтересно. Обычная женская болтовня, ничего существенного.
— Классическая фраза из классического детектива, — прокомментировал Дон. — И я, следуя традиции, должен заявить, что в данном случае любая мелочь может оказаться существенной. Смелее, Сандра. Я обещаю, что буду снисходителен. Как-никак, у меня девять лет стажа — всякого наслушался.
— Ну хорошо, слушай.
Сандра без особого усилия над собой пересказала все сплетни, которыми они с Варькой поделились, но потом опять замялась:
— Понимаешь… я неплохо изучила ее за семнадцать лет знакомства. Если она приезжает в Питер внезапно, да еще одна, значит, у нее неприятности. Причем такие, от которых она не может избавиться, призвав на помощь друзей, а это о многом говорит. На моей памяти таких случаев было всего три. Лет пятнадцать назад она приехала вот таким образом из-за нелепой ошибки, повлекшей за собой серьезную размолвку с друзьями; потом, еще года через два — лечиться от несчастной любви. В предпоследний раз подобный визит был совсем недавно, в марте прошлого года. К Варьке привязался жуткий тип, решивший во что бы то ни стало на ней жениться…
— Эту историю я слышал. А что произошло на этот раз?
— Опять ссора с друзьями, — сказала Сандра после небольшой заминки. Из-за тебя. — Тяжело вздохнув, она собралась с духом и изложила ту часть разговора с Варварой, которая была совершенно не предназначена для ушей Селезнева.
Слушая ее, Дон испытывал смешанные чувства. С одной стороны, ему было неловко, потому что все сказанное и впрямь не могло иметь отношения к исчезновению Варвары; с другой — он понимал, что ему выпала редкая удача. Не каждому доводится хоть однажды в жизни услышать мнение о себе, высказанное близким человеком в разговоре с другими. "Близким? — недоверчиво переспросил себя Селезнев и сам себе мысленно ответил:
— Да. Не знаю, как Варваре это удалось — всего за два месяца, — но ближе у меня, пожалуй, нет никого".
— …Тут она вспомнила, что привезла фотографии, — продолжала Сандра, и потянулась за сумкой. Сначала рылась в ней, точно собачонка в земле — обеими лапами, потом начала выкладывать пожитки на стол. Нашла пакет со снимками и сунула мне. А потом… Ох, Дон, я совсем забыла!
Селезнев мгновенно переключился.
— Что? О чем ты вспомнила?
Пока Сандра собиралась с мыслями, Дон успел поместить себя в палату для буйнопомешанных, в карету «скорой помощи» с инфарктом и в следственный изолятор с обвинением в убийстве. В ту минуту, когда он прикидывал способ совершения убийства, Сандра, наконец, заговорила:
— Варька рылась в сумке, разыскивая этот пакет с фотографиями, и выставила на стол термос — вот он, стоит на подоконнике, видишь? Потом я стала разглядывать снимки, а когда подняла голову, она вытряхивала из этого термоса деньги… Доллары…
Очередная пауза заставила Селезнева призвать на помощь выдержку, приобретенную за годы работы на Петровке, где приходилось опрашивать самых разных свидетелей — от безнадежных заик до невменяемых психов.
— Я, естественно, удивилась, — продолжала Сандра размеренным голосом сказительницы преданий. — Варвара обычно путешествует налегке. Минимум вещей, минимум денег: только на дорогу, на еду, ну, и на билеты в музеи-театры. Она даже сувениры никогда не покупает — не любит ничего носить в руках…
— Сандра, ты издеваешься? — не выдержал Селезнев.
Она удивленно подняла глаза, увидела резко обозначившиеся желваки, потом побелевшие костяшки пальцев, нахмурилась и предупредила:
— Если будешь подгонять, будет только хуже. Это у Варьки мысли, как блохи, резвые, а я девушка степенная, неторопливая. Если меня сбить, потом полчаса буду на прежнюю колею выбираться. — И, не обращая больше внимания на признаки селезневского нетерпения, обстоятельно и неторопливо изложила историю мимолетного знакомства Варвары со странной парочкой, обогатившей подругу на тысячу долларов.
Когда она закончила, Дон уже не проклинал, а благословлял ее обстоятельность. Благодаря ее подробному, почти дословному пересказу он подметил несколько деталей, которые ускользнули от внимания и Сандры, и самой Варвары.
— Значит, так, давай уточним, — заговорил он задумчиво. — Впервые Варвара увидела этих двоих в кассовом зале, так? Они спорили, а она, не желая отвлекаться на чужие проблемы, ждала в сторонке, пока они отойдут от окошка. В ходе разговора Василий — будем называть его так, хотя это, скорее всего, псевдоним — шнырял глазами по сторонам. Вопрос: мог ли он тогда заметить Варвару?
— Не знаю. — Сандра пожала плечами. — Она на этот счет ничего не говорила. А это важно?
— Те двое, похоже, от кого-то скрываются. Об этом свидетельствует все их поведение. Вероятно, они не знали в лицо своих преследователей и приглядывались ко всем окружающим, чтобы позже определить филера. Когда Варька брала билет, Василий ее зафиксировал, это мы знаем точно. По идее он должен был понимать, что случайный человек, прибежавший на вокзал перед самым отходом поезда, попадет в тот же вагон, поскольку взял билет практически одновременно с ними. Другими словами, Варвара не вызвала бы особого подозрения, если они заметили ее, когда она стояла у кассы. А вот если раньше, когда она ждала под расписанием, то ее поведение должно было сильно их насторожить. И, судя по активности, которую они проявили впоследствии, так оно и произошло.
Сандра покачала головой.
— Дон, это смешно. Ты не забыл, как Варька выглядит? Уж не буду говорить о ее субтильности — внешность, в конце концов, бывает обманчивой. Но ты вспомни ее физиономию! По ней разве что слепой не сможет читать. Иди посмотри на ее фотографии. Там нет ни единой надписи, они сами кричат в голос: «Варька счастлива», «Варька в ярости», «Варька изображает смертельную обиду», «Варька проиграла партию в шахматы», «Варьке надоел разговор, и она прикидывает, как бы улизнуть». Неужели человека с таким говорящим лицом можно принять за филера?