Страница:
-----------------------------------------------------------------------
Кнорре Ф.Ф. Избранные произведения. В 2-х т. Т.1.
М.: Худож. лит., 1984.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 1 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Сережа разыскал себе свободное место в вагоне электрички и сел у окна,
из которого ничего не было видно, кроме стоявшего вплотную, рядом, точно
такого же электропоезда.
Торопливо подходили все новые пассажиры, вешали на вагонные крючки
сетчатые кошелки, в которых похрустывали пакеты с макаронами, стиснутые
между пухлыми, обсыпанными мукой батонами, или эластично покачивался,
высовываясь из-за коробки "модельных туфель", скользкий хвост судака.
Только что спешившие, боясь опоздать, запыхавшиеся пассажиры, едва
усевшись на места, сразу успокаивались, добрели, по-домашнему расстегивали
пальто или снимали шапки, а некоторые, будто и совсем почувствовав себя
дома, расстилали на коленях газету и начинали с аппетитом закусывать,
руками отламывая хлеб и отдирая ногтями шкурку с колбасы.
Гулкий голос по радио объявил отправление. Мороженщицы в белых
халатах, непрерывно сновавшие по вагону, предлагая свой холодный не по
сезону товар стали пробираться к выходу.
Поезд тронулся и пошел, набирая скорость. Высокие дома и вокзальные
навесы, застилавшие свет, остались позади. Яркое солнце разом ударило во
все окна с правой стороны вагона, несколько раз ослепительно резко
моргнуло, когда поезд проносился под мостом, и больше уже не уходило,
осветив, точно теплыми прожекторами направленными в каждое окно, желтые
блестящие спинки сидений и жмурящихся от света пассажиров.
Все окружающее и, главное, то, что его сейчас ожидало, показалось
Сереже до того радостным, что он поспешил, отвернувшись, прижаться лбом к
окну пряча от соседей неудержимую улыбку. Сквозь холодное стекло струилось
слабое тепло начавшего пригревать солнца.
Ирина как-то сказала, что до станции, где она живет двадцать минут
езды. И теперь простая мысль, что до этой станции остается восемнадцать,
пятнадцать, десять минут, показалась ему тоже чудесной.
До сих пор он знал только, что Ирина живет где-то за городом.
Им часто приходилось ездить после работы вместе в троллейбусе, и потом
он, как бы в забывчивости, шел с ней рядом до самого поезда метро. Затем
она входила в вагон, стеклянные двери со стуком сдвигались, отгораживая их
друг от друга, и Ирина исчезала до следующего дня. Точно из-под яркого
света лампы уходила в глубокую тень, в недоступный и незнакомый Сереже мир,
называвшийся "загород".
И вот сегодня вдруг все так удачно сложилось, что сам он неожиданно
впервые ехал за город, к ней...
Поезд давно уже летел по открытому месту. Черная земля вскопанных
огородов, деревья и домики с непросохшими после дождя крышами быстро
убегали назад.
Все это сейчас казалось Сереже значительным и необыкновенно
интересным. Сверкнувшая змеиными извилинами речка, по берегу которой бегали
двое ребятишек наперегонки с беззвучно-лаявшей собакой; повторяющиеся в
бесконечных комбинациях домики среди сосен; зеленые откосы с небольшими
песчаными обрывами, размытыми весенней водой, - все это видела она вчера, и
сегодня, и каждый день. Эта была частица ее, скрытого до сих пор от Сережи
мира, который открывался ему впервые...
Странно представить себе сейчас, что было некогда такое время, когда
Ирины не существовало, так вот, начисто не существовало в его жизни. Еще
страннее было представить, что это пустынное, бессмысленное, какое-то,
прямо сказать, доисторическое время было всего около месяца назад.
Да, месяц назад Ирины не было. Потом появилась какая-то "девушка", с
которой он случайно разговорился во время перерыва на полутемной нижней
палубе теплохода, на котором его бригада ремонтировала двигатель.
Поговорили, пошутили, посмеялись, и, когда перерыв подошел к концу и
девушка собралась уходить, ему вдруг стало как-то не по себе от мысли, что
он может никогда в жизни больше ее не встретить.
Не сумев придумать ничего лучшего он предложил ей пойти вечером вместе
в кино. И тут все веселье разом кончилось. Девушка посмотрела на него
удивленно, насмешливо, чуть ли не с презрением и ответила что-то вроде
того, что в кино она "нисколько не собирается" и "не подумает даже идти".
Сережа слегка удивился, потом немножко обиделся.
Он стал разузнавать, кто эта девушка, но выяснил только, что она будет
работать официанткой на пароходе "Некрасов", что зовут ее Ириной, живет она
за городом, зимой где-то учится, а в навигацию уже третий год плавает.
Скоро они позабыли первую неловкую встречу, опять перебрасывались,
встречаясь, разными шуточками, и через несколько дней он решил, что
теперь-то уж они знакомы достаточно, отношения у них наладились, и опять
пригласил ее в кино.
Едва успел он сказать про это злосчастное кино, как понял, что снова
сделал глупейший промах. Девушка сразу перестала смеяться и посмотрела на
него насмешливо-сострадательным взглядом, как смотрят на человека,
сказавшего что-нибудь очень скучное и всем давно надоевшее.
Кровь бросилась ему в голову.
Еще за минуту до того, как у него невзначай, будто само собой,
сорвалось с языка это приглашение, он думал только о том, как приятно будет
провести вместе вечер. Но как только она отказалась, он вдруг ясно понял,
до чего ему необходимо, до чего важно было, чтобы она согласилась. И тут же
решил, что теперь-то уж никогда, ни за что не поставит себя в такое смешное
и унизительное положение именно перед этой девушкой...
Уже лед сошел, и пахнущие свежей краской пароходы стояли в затоне,
готовые к открытию навигации. Пароходные рестораны принимали посуду,
оборудование и продукты. Оставалось всего два дня до отплытия "Некрасова",
а они с Ириной ни разу даже толком не поговорили.
И вот, наконец, сегодня после работы Лиза Писарева, ведавшая
театральными билетами, окликнула его и предложила два билета на оперетту,
которые кто-то для себя заказал, но в последнюю минуту вернул ей обратно.
Сережа вовсе не собирался на оперетту.
Лиза, обижавшаяся, когда не брали билетов, которые трудно было
доставать, сказала:
- Как желаешь. А другие гоняются. Сумарокова вот Ирина меня как
просила, а у меня не было... Она даже меня спрашивала, кто из ребят по два
билета взяли... И про тебя спрашивала: взял ли ты билеты. "А то я бы,
говорит, у Сережи себе один билетик обязательно выклянчила бы..."
- Да что за оперетка-то сегодня? - небрежно спросил Сережа, чувствуя,
что сердце забилось у него от радости, и, не дослышав названия, торопливо
выпалил: - Ах, вот оно что! Ты так бы и говорила. Это нужно поглядеть. Я,
пожалуй, возьму билеты.
Тотчас он побежал разыскивать Ирину, но ему сказали, что она уже
уехала домой. Тогда он поехал прямо на вокзал и вот теперь в поезде уже
подъезжал к станции.
Он сошел на деревянной дачной платформе и зашагал по самой обочине
непросохшей, грязной дороги. Погода была солнечная, ветреная и
холодноватая. Кое-где у заборов лежали узкие пласты грязного снега.
"Хорошо это я все-таки придумал - поехать, - размышлял Сережа. -
Просто здорово получилось!" Он представил себе, как она удивится, и ему
стало так весело, что он тихонько рассмеялся, и ему захотелось перескочить
через забор или залезть на дерево.
Около сосны, стоявшей по самой середине пустынного переулка, Сережа
оглянулся, подпрыгнул и, ухватившись за толстый сук, качнулся несколько
раз, как на турнике, и спрыгнул на землю.
- Еще... - одобрительно произнес у него за спиной детский голос.
Мальчик в кепке с пуговкой с силой потянул в себя носом, отчего тот у
него загнулся на сторону, и повторил:
- Еще крутанись!
- Хватит с тебя, - сказал Сережа, оттирая липкую смолу с ладоней и
искоса оглядываясь, не видел ли еще кто-нибудь его мальчишеского поступка.
- Ты мне лучше скажи, где тут Сумароковы живут. Не знаешь?
Мальчик задумался и вдруг усмехнулся:
- Ах, это Ирка, что ли? Ирка живет. Я тебя отведу. А ты крутанись еще
разок.
- Веди, веди! Сейчас некогда. На обратном пути уж крутанусь.
- Ну, смотри, - строго сказал мальчик. - Ты вот сюда на пень становись
и перелазь через забор ко мне.
Они обошли по дорожке вокруг дома и, взобравшись на холмик, насыпанный
над погребом, оказались вровень с верхушкой забора.
- Теперь прыгай туда, - приказал мальчик с пуговкой.
Сережа спрыгнул в соседний садик.
- Теперь меня снимай, - потребовал мальчик, протягивая ему руки.
Оказавшись на земле, он взял Сережу за руку и повел дальше.
- Неужели к ним другого хода нет? - спросил Сережа. - Обязательно надо
через забор?
- Через калитку есть, - объяснил мальчик, весело подмигивая голубым
глазом. - Только через калитку она не злится. А вот с погреба когда к ней
прыгают, тут вот она дает!.. Ух ты!.. Как выскочит, как заругается!..
- Зачем же ты меня тут повел, пуговичный нос? - с беспокойством
спросил Сережа. - И кто это тут злится?
- А Иркина мать. Софстепанна. Вот она, готово дело, несется. Сейчас
даст жару.
Дверь на крыльцо распахнулась, и появилась немолодая женщина в
домашнем платье. Протирая слезящиеся глаза и часто моргая, она со
страдальческим и вместе ожесточенным видом подтолкнула ногой лежавший на
полу кирпич так, чтобы дверь не могла закрыться.
- Софстепанна! - крикнул издали мальчик. - Тут вашу Ирку один
спрашивает.
- Ирина в городе, - жалобным голосом проговорила Софья Степановна. -
Уехала с утра на работу и не возвращалась.
- А на работе мне сказали, что она домой поехала.
Софья Степановна потерла глаза и, щурясь, вгляделась повнимательней.
- А вы кто? Наверное, Ростя?
"Что это еще за Ростя?" - тревожно подумал Сережа и сказал, что его
зовут Сергей Калганов.
- Значит, Сережа? - сказала женщина. - Слышала. Вы по ремонту,
кажется?
- Копаемся с этим делом, - небрежно подтвердил Сережа. - Вот как глупо
получилось. Мы думали, она домой...
- Попробуйте подождите, если хотите... Следующая электричка через
полчаса будет. В комнаты пройдите, а то у нас тут с плитой творится такое -
весь дым обратно.
Сережа остался один в маленькой комнате, куда его провела хозяйка.
Посредине стоял стол, накрытый серой суровой скатертью с узенькой каемкой,
неумело вышитой цветными нитками.
Кровати в комнате не было, значит, Ирина спала на этом вот узком
диване. Платяной шкаф был приоткрыт, и Сережа увидел и узнал, точно старого
знакомого, сплющенное между других вещей то самое платье, в котором она
была, когда они разговаривали в первый раз.
"Вот здесь она живет, - с щемящей нежностью думал он, - вот этим
воздухом дышит. Здесь она бывает, наверное, не задорная, не насмешливая и
подтянутая, вся настороже, а простая, сонная, растрепанная..."
На гвоздике у двери висело мохнатое полотенце, и, глядя на него,
Сережа вдруг представил себе, как Ирина входит с мокрой растрепанной
головой в комнату, закинув руки за голову, с силой вытирая на затылке
волосы.
В комнате еще сильнее запахло дымом, так что стало уже пощипывать
глаза. В коридоре, куда он вышел посмотреть, в чем дело, и вовсе все было в
дыму.
- Вы не подходите сюда близко. Задохнетесь! - откуда-то из сизого
тумана плачущим голосом крикнула Софья Степановна. - Толстую бы его рожу
вместо гири к венику привесить да этой бы рожей трубу прочистить. Узнал бы,
как полагается за порядком следить.
- Это вы про кого? - поинтересовался Сережа.
Софья Степановна с ожесточением стукнула заслонкой.
- Про коменданта нашего. Приводил печника, мордастый, только
намусорили, а сделать ничего не сделали.
Сережа скинул пиджак и, засучивая на ходу рукава, присел около дверцы
топки, из которой валил в комнату дым, хотя, вопреки пословице, огня
совершенно не было видно.
- Да тут тяги нету вовсе... Молоток у вас в доме найдется?
Софья Степановна молоток принесла, но в руки Сергею его давать не
хотела, уверяя, что ничего ему сделать все равно не удастся и он только
понапрасну перепачкается, как последний трубочист. Кашляя от дыма, Сергей
отобрал у нее молоток и принялся простукивать дымоход, в то время как Софья
Степановна, не отходя от него, плачущим голосом причитала, уверяя, что
из-за этого дымохода ей все на свете стало безразлично. Так что пускай
плита дымит еще сильнее, и пусть приедут на дым пожарные, чтоб все узнали,
какой у них в поселке комендант, и пусть об этом безобразии напишут
газеты!..
Определив по звуку, где находится нужное колено дымохода, Сергей выбил
кирпич.
Софья Степановна, увидев, что он ломает печку, запричитала с удвоенной
силой и, перестав упоминать коменданта, обратила свое раздражение против
каких-то людей, "которых не просят, а они, не спрашивая, хватаются", и так
далее. Она подала ему по его просьбе таз, но из рук его так и не решалась
выпустить. Только подставила его, куда он показал, и крепко держала.
Сергей вытащил из кладки отбитый кирпич. Из отверстия хлынул в
подставленный таз сыпучий поток сажи. Потом Сергей тщательно выгреб остатки
сажи, завалившей дымоход в колене, свернул из бумаги жгут, поджег его и
сунул в отверстие. Еле загоревшаяся в дымной комнате бумага сразу с шумом
запылала.
Из самой плиты дым тоже потянулся в прочищенный дымоход, и где-то в
глубине топки заплясало ожившее бездымное пламя.
- Нет, это просто рай, - нараспев приговаривала Софья Степановна. -
Блаженство какое. Это судьба моя такая счастливая, Сережа, что вы к нам
приехали.
Сергей, с красными глазами, скромно усмехался, натирая куском мыла
вымазанные до локтей руки над тазом с теплой водой.
Когда еле отмывшийся Сережа уже пил в комнате Ирины чай с вишневым
вареньем, Софья Степановна подсела тоже к столу и стала занимать гостя
разговором.
Не успев допить чашку, Сережа узнал, что человек в меховой шапке, едва
проступавший смутными контурами на фотографии, висевшей на стене, - это
отец Ирины и муж Софьи Степановны, кочегар буксира, погибший под
Сталинградом; узнал и сколько пенсии она получает за мужа, и каким образом
они с дочерью оказались под Москвой, и что двое мужчин в морской форме -
это братья ее мужа, и что вообще вся семья Сумароковых происходит из
волжского прибрежного села Сумарокова, где все жители испокон веков были
рыбаки или служили во флоте.
- А кто это? Кудрявый вот этот? - спросил Сережа, сосредоточенно
постукивая по краю блюдца, чтобы стряхнуть с ложечки не хотевшие отлипать
косточки.
- Это Сушкин, Вася, - с удовольствием пояснила Софья Степановна, -
дружок Ирины. Вася хороший. У них, можно сказать, с детства дружба эта. В
деревне соседи были. А как разъехались, она ему книжки посылает, разные
программы достает, по которым он учится, а видеться редко приходится.
Только теперь она в рейс пойдет, так увидятся. Там ихнему пароходу стоянка,
недалеко от Сумарокова, километра два всего.
- Ах, вот как?.. Всего два километра? - с выражением приятного
удивления спросил Сережа, чувствуя, что все кругом потемнело и даже губы у
него точно на сильном морозе шевелятся неуклюже.
- И двух, пожалуй, не будет, - в тон ему ободряюще подтвердила Софья
Степановна.
- Ну, это, можно сказать, рядом, - пробормотал Сережа и вдруг
совершенно неестественным и показавшимся ему самому необыкновенно противным
голосом выговорил: - Жених, значит?
- Жени-их? - с видимым удовольствием произнося это слово, переспросила
Софья Степановна и с легкой грустью улыбнулась. - Да разве же теперь женихи
бывают?.. Это раньше бывало: раз ты жених... - она осторожно подняла ладонь
над столом, точно готовясь накрыть муху, - то уж жених. - Она мягко, но
проворно прикрыла ладонью воображаемую муху, но почти сейчас же разжала
ладонь и сурово-деловито добавила: - Хотя, сказать вам по правде, и
раньше-то тоже не особенно... Вообще тут дело щекотливое настолько, что у
родной дочки и то не разберешь.
Слышно было, как в сенях стукнула дверь и женский голос окликнул
хозяйку.
Софья Степановна вышла навстречу пришедшей, и пока они оживленно
переговаривались на кухне, опять насчет плиты, дыма и "толстой рожи",
Сережа не отрываясь смотрел прямо перед собой, на то место стены, где
висела, среди других, прежде им незамеченная, а теперь ставшая такой
важной, прямо-таки единственной карточкой на всей стене, фотография Васи
Сушкина.
Курчавенький. Такие девушкам нравятся. Наверное, гармонист. И глаза
томные. Смазливый паренек, ничего не скажешь. А взять бы за шиворот да
встряхнуть покрепче, пожалуй, и захнычет...
На кухне стали разговаривать преувеличенно громко, очевидно, так,
чтобы ему было слышно.
- Ах нет, это мне неловко, до того неловко!.. - неестественно громко
говорил незнакомый женский голос.
Снимая на ходу с вешалки свое пальто, Сережа заглянул в кухню.
- Ох, не могу, стыдно. Честное слово, неловко, - щекотливым голосом
вскрикнула женщина и даже сделала стыдливое движение прикрыть руками лицо.
Глядя на нее, Сережа и сам почувствовал себя не совсем ловко, точно
застал ее врасплох, не совсем одетой. Однако едва он попятился к двери, как
женщина, оказавшаяся соседкой Сумароковых, поборола свою неловкость и,
виновато улыбаясь, попросила его, если можно, только на одну минуточку
заглянуть, посмотреть, почему у них плохо топится печка. Ей так неудобно
его просить, но только на минуточку, чтоб он определил, в чем дело, раз он
такой замечательный специалист, а если не специалист, то лучше всякого
специалиста все понимает...
- Ну, где там у вас? - хмуро спросил Сережа, чтоб только больше не
слушать, до чего ей неловко.
Провозившись больше часу, работая без всякого удовольствия, но с
обычной своей добросовестностью не по отношению к женщине, которая его
раздражала, а к самой работе, он наскоро помылся, отмалчиваясь в ответ на
изъявления благодарности, и, заглянув на минуту к Софье Степановне, чтобы в
последний раз спросить про Ирину, пошел обратно на станцию. Ирина так и не
приехала. К началу спектакля он уже опоздал почти наверняка, но это его не
беспокоило нисколько, потому что идти один в оперетту он и не собирался.
Было еще совсем светло, только солнце ушло, лужи не сверкали, и все
стало похолоднее и поскучнее вокруг.
Выйдя на последнюю просеку, перед станцией, он услышал позади топот
бегущих ног. Его догонял парнишка в кепке с пуговкой.
- Ну, давай, - сказал он, тяжело дыша и улыбаясь в предвкушении
удовольствия.
- Тебе чего? - удивился Сережа.
- Ишь ты! - сказал мальчик. - А покачаться кто обещался?.. Вот тут
вот, - он повелительно показал на толстый сук, тот самый, на котором Сережа
в приливе своей давишней глупой радости раскачивался, как на турнике.
Мальчик немножко посторонился и, приготовляясь смотреть без помехи,
торопливо дважды потянул в себя носом, скривил его до невозможности сперва
в одну, потом в другую сторону и с ожиданием уставился на Сережу.
Сережа с хмурым, недовольным лицом оглянулся, потом нехотя подпрыгнул
и сильными махами раскачался.
- Ну, хватит, что ли? - деловито спросил он, когда ноги у него
взлетели выше головы.
- Еще! - испуганно-восторженно крикнул мальчишка, и Сережа раскачнулся
еще три раза и соскочил.
- Их ты... молодца! - сказал мальчик, одобрительно ухмыляясь. - Здоров
закидываться!
Сережа кивнул ему на прощание и побежал к платформе, так как из
редкого дачного леса уже слышался нарастающий гул быстро приближающейся
электрички.
В вестибюле театра оперетты, где всего несколько минут назад толпились
люди, неторопливо вливаясь в широко открытые двери ярко освещенного
зрительного зала, теперь было тихо и безлюдно. Сквозь плотно притворенные
двери глухо доносилась веселая музыка.
Спешить было уже решительно некуда, и Сережа, сдав свое пальто в
гардероб, стал медленно подниматься, неслышно ступая по красной дорожке
лестницы, мимо больших зеркал, в которых отражалась его одинокая и весьма
непарадно одетая фигура.
Слушать оперетту ему ни капельки не хотелось. Зачем же он все-таки
сюда пришел? Может быть, его тянуло сюда желание увидеть те два кресла во
втором ярусе, где они могли бы сегодня рядом просидеть весь вечер? Он и сам
не знал.
- Опоздали, - неодобрительно сказала билетерша, стоявшая спиной к
закрытой двери, видимо, ожидая, что он начнет ее упрашивать пропустить, и
готовившаяся ему в этом отказать.
Сережа махнул рукой и подошел к буфету. Буфетчица отложила книгу,
которую читала, молча подала ему два бутерброда с колбасой, бросила деньги
на тарелочку и снова уткнулась в книжку.
Надкусив бутерброд, Сережа сел на стул и начал жевать, глядя себе под
ноги.
Билетерша, с удивлением наблюдавшая за ним и заметившая, что в отличие
от всех опаздывающих он не торопится, не рвется поскорей в зал, подошла к
нему поближе и полудружелюбно спросила:
- Вы что же? Ужинать сюда пришли?.. А это вам не интересно? - Она
указала на зрительный зал.
- Да что ж, раз опоздал? - вяло отозвался Сережа.
Такая покорность совсем склонила билетершу на его сторону.
- Да идите уж, только потихоньку, я вас проведу. Какие у вас билеты,
покажите?
Торопливо дожевывая бутерброд, Сережа проскользнул вслед за ней в
приотворенную дверь.
С залитой светом сцены, где стояли громадные ярко-зеленые деревья и
толпились пестро одетые люди, неслась бравурная, веселая музыка.
Стараясь не споткнуться в полусумраке прохода, Сережа, подталкиваемый
билетершей, добрался до своего места, сел и принялся без всякого интереса
смотреть на сцену, где какие-то люди в коротеньких курточках и полосатых
чулках пели хором, чокаясь большими картонными кружками.
Скоро хор допел, публика стала аплодировать, в то время как люди в
курточках, лихо запрокидывая головы, делали вид, что с удовольствием пьют
из своих кружек. Сережа из вежливости и чтобы не отличаться от других, тоже
ударил несколько раз в ладоши, нечаянно повернул голову и вдруг, ничего не
понимая, не веря глазам, мельком увидел обернувшееся к нему оживленное,
милое лицо Ирины.
Немного позже, в антракте, когда он увидел в соседних рядах еще
человек двенадцать знакомых ребят с верфи и даже услышал рассказ, как они
устроились с недостающим билетом, присутствие Ирины перестало казаться ему
таким необъяснимым и чудесным. Но в первый момент он сидел совсем
ошеломленный и обрадованный до глупости.
Ирина сейчас же, правда, отвернулась и стала смотреть на сцену, но,
после того как высокая полная блондинка сплясала и спела дуэт со своим
маленьким, тщедушным партнером и публика захлопала, Ирина обернулась и
холодно спросила:
- А где же вы свою барышню потеряли?
Сережа хотел спросить, про какую барышню идет речь, но музыка снова
заиграла, и Ирина отмахнулась, впившись глазами в сцену. Он и сам стал
прислушиваться к музыке, дожидаясь, когда можно будет снова заговорить, и
вдруг понял: ей сказали, что он взял два билета, а для кого, ведь она не
знает, вот и думает, что не для нее, а для другой девушки. И он вспомнил,
как холодно она спросила, и ему стало весело так, что он почти забыл про
Сушкина и с сочувствием стал следить за тем, что происходит на сцене.
В антракте к Сереже подошли знакомые ребята и стали подшучивать по
поводу его помятого старого костюма, так как он, конечно, не успел
переодеться, и высказывать разные смешные догадки о причине его опоздания.
Это были невероятные и даже, пожалуй, глупые догадки, но в своей компании
они казались очень веселыми.
Ирина сказала: "Он, ребята, опоздал потому, что все дожидался своей
барышни, а она не пришла". И Сережа весело кивнул и промолвил: "Да, вот это
совершенно правильно", - таким тоном, что она внимательно на него
посмотрела, отвернулась и больше не шутила и не разговаривала с ним. Только
когда они оказались снова рядом перед началом второго действия, Ирина вдруг
повернулась и насмешливо сказала:
- Ай да кавалер! Девушек приглашает, а за ушами сажа.
Сережа потер платком наугад, в то время как Ирина демонстративно
внимательно смотрела на не поднятый еще занавес.
- Это, наверное, когда я с дымоходом возился, - тихо сказал Сережа.
Ирина не слушала, не отвечала, и тут снова заиграла музыка и занавес
начал открываться, и Сереже стало невыносимо тоскливо от мысли, что еще
целый акт она будет сидеть так вот рядом с ним, не разговаривая, чужая,
замкнутая, настороженная. Он придумал уже несколько недурных фраз, как
постепенно ее заинтересовать, рассказывая не сразу, как он ездил к ней на
дачу, но теперь все это позабыл и не очень подходящим, обиженным тоном
буркнул:
- Это я у вас дымоходы чистил.
Ирина до такой степени, видимо, приготовилась ничего не слушать из
того, что он будет говорить, что минуту еще продолжала сидеть с выражением
презрительного невнимания, как вдруг быстро обернулась, некрасиво сморщив
лоб, и торопливо спросила:
- Как? как? как?..
- Лиза сказала, что вы хотели билет. Вот я и поехал. Повез вам билет.
А там дымоход засорен, немножко я задержался.
Ее взгляд на минуту пытливо, внимательно и неподвижно остановился на
его лице, точно выясняя важный вопрос. Потом она отвела глаза и тихо
сказала:
- А я, правда, подумала, какая-нибудь девушка.
Парень в полосатых чулках и девушка в шнурованном лифе, которые,
держась за руки, улыбались так нежно, ну просто наглядеться друг на друга
не могли, допели дуэт о счастье любви и тотчас же отвернулись и стали
Кнорре Ф.Ф. Избранные произведения. В 2-х т. Т.1.
М.: Худож. лит., 1984.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 1 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Сережа разыскал себе свободное место в вагоне электрички и сел у окна,
из которого ничего не было видно, кроме стоявшего вплотную, рядом, точно
такого же электропоезда.
Торопливо подходили все новые пассажиры, вешали на вагонные крючки
сетчатые кошелки, в которых похрустывали пакеты с макаронами, стиснутые
между пухлыми, обсыпанными мукой батонами, или эластично покачивался,
высовываясь из-за коробки "модельных туфель", скользкий хвост судака.
Только что спешившие, боясь опоздать, запыхавшиеся пассажиры, едва
усевшись на места, сразу успокаивались, добрели, по-домашнему расстегивали
пальто или снимали шапки, а некоторые, будто и совсем почувствовав себя
дома, расстилали на коленях газету и начинали с аппетитом закусывать,
руками отламывая хлеб и отдирая ногтями шкурку с колбасы.
Гулкий голос по радио объявил отправление. Мороженщицы в белых
халатах, непрерывно сновавшие по вагону, предлагая свой холодный не по
сезону товар стали пробираться к выходу.
Поезд тронулся и пошел, набирая скорость. Высокие дома и вокзальные
навесы, застилавшие свет, остались позади. Яркое солнце разом ударило во
все окна с правой стороны вагона, несколько раз ослепительно резко
моргнуло, когда поезд проносился под мостом, и больше уже не уходило,
осветив, точно теплыми прожекторами направленными в каждое окно, желтые
блестящие спинки сидений и жмурящихся от света пассажиров.
Все окружающее и, главное, то, что его сейчас ожидало, показалось
Сереже до того радостным, что он поспешил, отвернувшись, прижаться лбом к
окну пряча от соседей неудержимую улыбку. Сквозь холодное стекло струилось
слабое тепло начавшего пригревать солнца.
Ирина как-то сказала, что до станции, где она живет двадцать минут
езды. И теперь простая мысль, что до этой станции остается восемнадцать,
пятнадцать, десять минут, показалась ему тоже чудесной.
До сих пор он знал только, что Ирина живет где-то за городом.
Им часто приходилось ездить после работы вместе в троллейбусе, и потом
он, как бы в забывчивости, шел с ней рядом до самого поезда метро. Затем
она входила в вагон, стеклянные двери со стуком сдвигались, отгораживая их
друг от друга, и Ирина исчезала до следующего дня. Точно из-под яркого
света лампы уходила в глубокую тень, в недоступный и незнакомый Сереже мир,
называвшийся "загород".
И вот сегодня вдруг все так удачно сложилось, что сам он неожиданно
впервые ехал за город, к ней...
Поезд давно уже летел по открытому месту. Черная земля вскопанных
огородов, деревья и домики с непросохшими после дождя крышами быстро
убегали назад.
Все это сейчас казалось Сереже значительным и необыкновенно
интересным. Сверкнувшая змеиными извилинами речка, по берегу которой бегали
двое ребятишек наперегонки с беззвучно-лаявшей собакой; повторяющиеся в
бесконечных комбинациях домики среди сосен; зеленые откосы с небольшими
песчаными обрывами, размытыми весенней водой, - все это видела она вчера, и
сегодня, и каждый день. Эта была частица ее, скрытого до сих пор от Сережи
мира, который открывался ему впервые...
Странно представить себе сейчас, что было некогда такое время, когда
Ирины не существовало, так вот, начисто не существовало в его жизни. Еще
страннее было представить, что это пустынное, бессмысленное, какое-то,
прямо сказать, доисторическое время было всего около месяца назад.
Да, месяц назад Ирины не было. Потом появилась какая-то "девушка", с
которой он случайно разговорился во время перерыва на полутемной нижней
палубе теплохода, на котором его бригада ремонтировала двигатель.
Поговорили, пошутили, посмеялись, и, когда перерыв подошел к концу и
девушка собралась уходить, ему вдруг стало как-то не по себе от мысли, что
он может никогда в жизни больше ее не встретить.
Не сумев придумать ничего лучшего он предложил ей пойти вечером вместе
в кино. И тут все веселье разом кончилось. Девушка посмотрела на него
удивленно, насмешливо, чуть ли не с презрением и ответила что-то вроде
того, что в кино она "нисколько не собирается" и "не подумает даже идти".
Сережа слегка удивился, потом немножко обиделся.
Он стал разузнавать, кто эта девушка, но выяснил только, что она будет
работать официанткой на пароходе "Некрасов", что зовут ее Ириной, живет она
за городом, зимой где-то учится, а в навигацию уже третий год плавает.
Скоро они позабыли первую неловкую встречу, опять перебрасывались,
встречаясь, разными шуточками, и через несколько дней он решил, что
теперь-то уж они знакомы достаточно, отношения у них наладились, и опять
пригласил ее в кино.
Едва успел он сказать про это злосчастное кино, как понял, что снова
сделал глупейший промах. Девушка сразу перестала смеяться и посмотрела на
него насмешливо-сострадательным взглядом, как смотрят на человека,
сказавшего что-нибудь очень скучное и всем давно надоевшее.
Кровь бросилась ему в голову.
Еще за минуту до того, как у него невзначай, будто само собой,
сорвалось с языка это приглашение, он думал только о том, как приятно будет
провести вместе вечер. Но как только она отказалась, он вдруг ясно понял,
до чего ему необходимо, до чего важно было, чтобы она согласилась. И тут же
решил, что теперь-то уж никогда, ни за что не поставит себя в такое смешное
и унизительное положение именно перед этой девушкой...
Уже лед сошел, и пахнущие свежей краской пароходы стояли в затоне,
готовые к открытию навигации. Пароходные рестораны принимали посуду,
оборудование и продукты. Оставалось всего два дня до отплытия "Некрасова",
а они с Ириной ни разу даже толком не поговорили.
И вот, наконец, сегодня после работы Лиза Писарева, ведавшая
театральными билетами, окликнула его и предложила два билета на оперетту,
которые кто-то для себя заказал, но в последнюю минуту вернул ей обратно.
Сережа вовсе не собирался на оперетту.
Лиза, обижавшаяся, когда не брали билетов, которые трудно было
доставать, сказала:
- Как желаешь. А другие гоняются. Сумарокова вот Ирина меня как
просила, а у меня не было... Она даже меня спрашивала, кто из ребят по два
билета взяли... И про тебя спрашивала: взял ли ты билеты. "А то я бы,
говорит, у Сережи себе один билетик обязательно выклянчила бы..."
- Да что за оперетка-то сегодня? - небрежно спросил Сережа, чувствуя,
что сердце забилось у него от радости, и, не дослышав названия, торопливо
выпалил: - Ах, вот оно что! Ты так бы и говорила. Это нужно поглядеть. Я,
пожалуй, возьму билеты.
Тотчас он побежал разыскивать Ирину, но ему сказали, что она уже
уехала домой. Тогда он поехал прямо на вокзал и вот теперь в поезде уже
подъезжал к станции.
Он сошел на деревянной дачной платформе и зашагал по самой обочине
непросохшей, грязной дороги. Погода была солнечная, ветреная и
холодноватая. Кое-где у заборов лежали узкие пласты грязного снега.
"Хорошо это я все-таки придумал - поехать, - размышлял Сережа. -
Просто здорово получилось!" Он представил себе, как она удивится, и ему
стало так весело, что он тихонько рассмеялся, и ему захотелось перескочить
через забор или залезть на дерево.
Около сосны, стоявшей по самой середине пустынного переулка, Сережа
оглянулся, подпрыгнул и, ухватившись за толстый сук, качнулся несколько
раз, как на турнике, и спрыгнул на землю.
- Еще... - одобрительно произнес у него за спиной детский голос.
Мальчик в кепке с пуговкой с силой потянул в себя носом, отчего тот у
него загнулся на сторону, и повторил:
- Еще крутанись!
- Хватит с тебя, - сказал Сережа, оттирая липкую смолу с ладоней и
искоса оглядываясь, не видел ли еще кто-нибудь его мальчишеского поступка.
- Ты мне лучше скажи, где тут Сумароковы живут. Не знаешь?
Мальчик задумался и вдруг усмехнулся:
- Ах, это Ирка, что ли? Ирка живет. Я тебя отведу. А ты крутанись еще
разок.
- Веди, веди! Сейчас некогда. На обратном пути уж крутанусь.
- Ну, смотри, - строго сказал мальчик. - Ты вот сюда на пень становись
и перелазь через забор ко мне.
Они обошли по дорожке вокруг дома и, взобравшись на холмик, насыпанный
над погребом, оказались вровень с верхушкой забора.
- Теперь прыгай туда, - приказал мальчик с пуговкой.
Сережа спрыгнул в соседний садик.
- Теперь меня снимай, - потребовал мальчик, протягивая ему руки.
Оказавшись на земле, он взял Сережу за руку и повел дальше.
- Неужели к ним другого хода нет? - спросил Сережа. - Обязательно надо
через забор?
- Через калитку есть, - объяснил мальчик, весело подмигивая голубым
глазом. - Только через калитку она не злится. А вот с погреба когда к ней
прыгают, тут вот она дает!.. Ух ты!.. Как выскочит, как заругается!..
- Зачем же ты меня тут повел, пуговичный нос? - с беспокойством
спросил Сережа. - И кто это тут злится?
- А Иркина мать. Софстепанна. Вот она, готово дело, несется. Сейчас
даст жару.
Дверь на крыльцо распахнулась, и появилась немолодая женщина в
домашнем платье. Протирая слезящиеся глаза и часто моргая, она со
страдальческим и вместе ожесточенным видом подтолкнула ногой лежавший на
полу кирпич так, чтобы дверь не могла закрыться.
- Софстепанна! - крикнул издали мальчик. - Тут вашу Ирку один
спрашивает.
- Ирина в городе, - жалобным голосом проговорила Софья Степановна. -
Уехала с утра на работу и не возвращалась.
- А на работе мне сказали, что она домой поехала.
Софья Степановна потерла глаза и, щурясь, вгляделась повнимательней.
- А вы кто? Наверное, Ростя?
"Что это еще за Ростя?" - тревожно подумал Сережа и сказал, что его
зовут Сергей Калганов.
- Значит, Сережа? - сказала женщина. - Слышала. Вы по ремонту,
кажется?
- Копаемся с этим делом, - небрежно подтвердил Сережа. - Вот как глупо
получилось. Мы думали, она домой...
- Попробуйте подождите, если хотите... Следующая электричка через
полчаса будет. В комнаты пройдите, а то у нас тут с плитой творится такое -
весь дым обратно.
Сережа остался один в маленькой комнате, куда его провела хозяйка.
Посредине стоял стол, накрытый серой суровой скатертью с узенькой каемкой,
неумело вышитой цветными нитками.
Кровати в комнате не было, значит, Ирина спала на этом вот узком
диване. Платяной шкаф был приоткрыт, и Сережа увидел и узнал, точно старого
знакомого, сплющенное между других вещей то самое платье, в котором она
была, когда они разговаривали в первый раз.
"Вот здесь она живет, - с щемящей нежностью думал он, - вот этим
воздухом дышит. Здесь она бывает, наверное, не задорная, не насмешливая и
подтянутая, вся настороже, а простая, сонная, растрепанная..."
На гвоздике у двери висело мохнатое полотенце, и, глядя на него,
Сережа вдруг представил себе, как Ирина входит с мокрой растрепанной
головой в комнату, закинув руки за голову, с силой вытирая на затылке
волосы.
В комнате еще сильнее запахло дымом, так что стало уже пощипывать
глаза. В коридоре, куда он вышел посмотреть, в чем дело, и вовсе все было в
дыму.
- Вы не подходите сюда близко. Задохнетесь! - откуда-то из сизого
тумана плачущим голосом крикнула Софья Степановна. - Толстую бы его рожу
вместо гири к венику привесить да этой бы рожей трубу прочистить. Узнал бы,
как полагается за порядком следить.
- Это вы про кого? - поинтересовался Сережа.
Софья Степановна с ожесточением стукнула заслонкой.
- Про коменданта нашего. Приводил печника, мордастый, только
намусорили, а сделать ничего не сделали.
Сережа скинул пиджак и, засучивая на ходу рукава, присел около дверцы
топки, из которой валил в комнату дым, хотя, вопреки пословице, огня
совершенно не было видно.
- Да тут тяги нету вовсе... Молоток у вас в доме найдется?
Софья Степановна молоток принесла, но в руки Сергею его давать не
хотела, уверяя, что ничего ему сделать все равно не удастся и он только
понапрасну перепачкается, как последний трубочист. Кашляя от дыма, Сергей
отобрал у нее молоток и принялся простукивать дымоход, в то время как Софья
Степановна, не отходя от него, плачущим голосом причитала, уверяя, что
из-за этого дымохода ей все на свете стало безразлично. Так что пускай
плита дымит еще сильнее, и пусть приедут на дым пожарные, чтоб все узнали,
какой у них в поселке комендант, и пусть об этом безобразии напишут
газеты!..
Определив по звуку, где находится нужное колено дымохода, Сергей выбил
кирпич.
Софья Степановна, увидев, что он ломает печку, запричитала с удвоенной
силой и, перестав упоминать коменданта, обратила свое раздражение против
каких-то людей, "которых не просят, а они, не спрашивая, хватаются", и так
далее. Она подала ему по его просьбе таз, но из рук его так и не решалась
выпустить. Только подставила его, куда он показал, и крепко держала.
Сергей вытащил из кладки отбитый кирпич. Из отверстия хлынул в
подставленный таз сыпучий поток сажи. Потом Сергей тщательно выгреб остатки
сажи, завалившей дымоход в колене, свернул из бумаги жгут, поджег его и
сунул в отверстие. Еле загоревшаяся в дымной комнате бумага сразу с шумом
запылала.
Из самой плиты дым тоже потянулся в прочищенный дымоход, и где-то в
глубине топки заплясало ожившее бездымное пламя.
- Нет, это просто рай, - нараспев приговаривала Софья Степановна. -
Блаженство какое. Это судьба моя такая счастливая, Сережа, что вы к нам
приехали.
Сергей, с красными глазами, скромно усмехался, натирая куском мыла
вымазанные до локтей руки над тазом с теплой водой.
Когда еле отмывшийся Сережа уже пил в комнате Ирины чай с вишневым
вареньем, Софья Степановна подсела тоже к столу и стала занимать гостя
разговором.
Не успев допить чашку, Сережа узнал, что человек в меховой шапке, едва
проступавший смутными контурами на фотографии, висевшей на стене, - это
отец Ирины и муж Софьи Степановны, кочегар буксира, погибший под
Сталинградом; узнал и сколько пенсии она получает за мужа, и каким образом
они с дочерью оказались под Москвой, и что двое мужчин в морской форме -
это братья ее мужа, и что вообще вся семья Сумароковых происходит из
волжского прибрежного села Сумарокова, где все жители испокон веков были
рыбаки или служили во флоте.
- А кто это? Кудрявый вот этот? - спросил Сережа, сосредоточенно
постукивая по краю блюдца, чтобы стряхнуть с ложечки не хотевшие отлипать
косточки.
- Это Сушкин, Вася, - с удовольствием пояснила Софья Степановна, -
дружок Ирины. Вася хороший. У них, можно сказать, с детства дружба эта. В
деревне соседи были. А как разъехались, она ему книжки посылает, разные
программы достает, по которым он учится, а видеться редко приходится.
Только теперь она в рейс пойдет, так увидятся. Там ихнему пароходу стоянка,
недалеко от Сумарокова, километра два всего.
- Ах, вот как?.. Всего два километра? - с выражением приятного
удивления спросил Сережа, чувствуя, что все кругом потемнело и даже губы у
него точно на сильном морозе шевелятся неуклюже.
- И двух, пожалуй, не будет, - в тон ему ободряюще подтвердила Софья
Степановна.
- Ну, это, можно сказать, рядом, - пробормотал Сережа и вдруг
совершенно неестественным и показавшимся ему самому необыкновенно противным
голосом выговорил: - Жених, значит?
- Жени-их? - с видимым удовольствием произнося это слово, переспросила
Софья Степановна и с легкой грустью улыбнулась. - Да разве же теперь женихи
бывают?.. Это раньше бывало: раз ты жених... - она осторожно подняла ладонь
над столом, точно готовясь накрыть муху, - то уж жених. - Она мягко, но
проворно прикрыла ладонью воображаемую муху, но почти сейчас же разжала
ладонь и сурово-деловито добавила: - Хотя, сказать вам по правде, и
раньше-то тоже не особенно... Вообще тут дело щекотливое настолько, что у
родной дочки и то не разберешь.
Слышно было, как в сенях стукнула дверь и женский голос окликнул
хозяйку.
Софья Степановна вышла навстречу пришедшей, и пока они оживленно
переговаривались на кухне, опять насчет плиты, дыма и "толстой рожи",
Сережа не отрываясь смотрел прямо перед собой, на то место стены, где
висела, среди других, прежде им незамеченная, а теперь ставшая такой
важной, прямо-таки единственной карточкой на всей стене, фотография Васи
Сушкина.
Курчавенький. Такие девушкам нравятся. Наверное, гармонист. И глаза
томные. Смазливый паренек, ничего не скажешь. А взять бы за шиворот да
встряхнуть покрепче, пожалуй, и захнычет...
На кухне стали разговаривать преувеличенно громко, очевидно, так,
чтобы ему было слышно.
- Ах нет, это мне неловко, до того неловко!.. - неестественно громко
говорил незнакомый женский голос.
Снимая на ходу с вешалки свое пальто, Сережа заглянул в кухню.
- Ох, не могу, стыдно. Честное слово, неловко, - щекотливым голосом
вскрикнула женщина и даже сделала стыдливое движение прикрыть руками лицо.
Глядя на нее, Сережа и сам почувствовал себя не совсем ловко, точно
застал ее врасплох, не совсем одетой. Однако едва он попятился к двери, как
женщина, оказавшаяся соседкой Сумароковых, поборола свою неловкость и,
виновато улыбаясь, попросила его, если можно, только на одну минуточку
заглянуть, посмотреть, почему у них плохо топится печка. Ей так неудобно
его просить, но только на минуточку, чтоб он определил, в чем дело, раз он
такой замечательный специалист, а если не специалист, то лучше всякого
специалиста все понимает...
- Ну, где там у вас? - хмуро спросил Сережа, чтоб только больше не
слушать, до чего ей неловко.
Провозившись больше часу, работая без всякого удовольствия, но с
обычной своей добросовестностью не по отношению к женщине, которая его
раздражала, а к самой работе, он наскоро помылся, отмалчиваясь в ответ на
изъявления благодарности, и, заглянув на минуту к Софье Степановне, чтобы в
последний раз спросить про Ирину, пошел обратно на станцию. Ирина так и не
приехала. К началу спектакля он уже опоздал почти наверняка, но это его не
беспокоило нисколько, потому что идти один в оперетту он и не собирался.
Было еще совсем светло, только солнце ушло, лужи не сверкали, и все
стало похолоднее и поскучнее вокруг.
Выйдя на последнюю просеку, перед станцией, он услышал позади топот
бегущих ног. Его догонял парнишка в кепке с пуговкой.
- Ну, давай, - сказал он, тяжело дыша и улыбаясь в предвкушении
удовольствия.
- Тебе чего? - удивился Сережа.
- Ишь ты! - сказал мальчик. - А покачаться кто обещался?.. Вот тут
вот, - он повелительно показал на толстый сук, тот самый, на котором Сережа
в приливе своей давишней глупой радости раскачивался, как на турнике.
Мальчик немножко посторонился и, приготовляясь смотреть без помехи,
торопливо дважды потянул в себя носом, скривил его до невозможности сперва
в одну, потом в другую сторону и с ожиданием уставился на Сережу.
Сережа с хмурым, недовольным лицом оглянулся, потом нехотя подпрыгнул
и сильными махами раскачался.
- Ну, хватит, что ли? - деловито спросил он, когда ноги у него
взлетели выше головы.
- Еще! - испуганно-восторженно крикнул мальчишка, и Сережа раскачнулся
еще три раза и соскочил.
- Их ты... молодца! - сказал мальчик, одобрительно ухмыляясь. - Здоров
закидываться!
Сережа кивнул ему на прощание и побежал к платформе, так как из
редкого дачного леса уже слышался нарастающий гул быстро приближающейся
электрички.
В вестибюле театра оперетты, где всего несколько минут назад толпились
люди, неторопливо вливаясь в широко открытые двери ярко освещенного
зрительного зала, теперь было тихо и безлюдно. Сквозь плотно притворенные
двери глухо доносилась веселая музыка.
Спешить было уже решительно некуда, и Сережа, сдав свое пальто в
гардероб, стал медленно подниматься, неслышно ступая по красной дорожке
лестницы, мимо больших зеркал, в которых отражалась его одинокая и весьма
непарадно одетая фигура.
Слушать оперетту ему ни капельки не хотелось. Зачем же он все-таки
сюда пришел? Может быть, его тянуло сюда желание увидеть те два кресла во
втором ярусе, где они могли бы сегодня рядом просидеть весь вечер? Он и сам
не знал.
- Опоздали, - неодобрительно сказала билетерша, стоявшая спиной к
закрытой двери, видимо, ожидая, что он начнет ее упрашивать пропустить, и
готовившаяся ему в этом отказать.
Сережа махнул рукой и подошел к буфету. Буфетчица отложила книгу,
которую читала, молча подала ему два бутерброда с колбасой, бросила деньги
на тарелочку и снова уткнулась в книжку.
Надкусив бутерброд, Сережа сел на стул и начал жевать, глядя себе под
ноги.
Билетерша, с удивлением наблюдавшая за ним и заметившая, что в отличие
от всех опаздывающих он не торопится, не рвется поскорей в зал, подошла к
нему поближе и полудружелюбно спросила:
- Вы что же? Ужинать сюда пришли?.. А это вам не интересно? - Она
указала на зрительный зал.
- Да что ж, раз опоздал? - вяло отозвался Сережа.
Такая покорность совсем склонила билетершу на его сторону.
- Да идите уж, только потихоньку, я вас проведу. Какие у вас билеты,
покажите?
Торопливо дожевывая бутерброд, Сережа проскользнул вслед за ней в
приотворенную дверь.
С залитой светом сцены, где стояли громадные ярко-зеленые деревья и
толпились пестро одетые люди, неслась бравурная, веселая музыка.
Стараясь не споткнуться в полусумраке прохода, Сережа, подталкиваемый
билетершей, добрался до своего места, сел и принялся без всякого интереса
смотреть на сцену, где какие-то люди в коротеньких курточках и полосатых
чулках пели хором, чокаясь большими картонными кружками.
Скоро хор допел, публика стала аплодировать, в то время как люди в
курточках, лихо запрокидывая головы, делали вид, что с удовольствием пьют
из своих кружек. Сережа из вежливости и чтобы не отличаться от других, тоже
ударил несколько раз в ладоши, нечаянно повернул голову и вдруг, ничего не
понимая, не веря глазам, мельком увидел обернувшееся к нему оживленное,
милое лицо Ирины.
Немного позже, в антракте, когда он увидел в соседних рядах еще
человек двенадцать знакомых ребят с верфи и даже услышал рассказ, как они
устроились с недостающим билетом, присутствие Ирины перестало казаться ему
таким необъяснимым и чудесным. Но в первый момент он сидел совсем
ошеломленный и обрадованный до глупости.
Ирина сейчас же, правда, отвернулась и стала смотреть на сцену, но,
после того как высокая полная блондинка сплясала и спела дуэт со своим
маленьким, тщедушным партнером и публика захлопала, Ирина обернулась и
холодно спросила:
- А где же вы свою барышню потеряли?
Сережа хотел спросить, про какую барышню идет речь, но музыка снова
заиграла, и Ирина отмахнулась, впившись глазами в сцену. Он и сам стал
прислушиваться к музыке, дожидаясь, когда можно будет снова заговорить, и
вдруг понял: ей сказали, что он взял два билета, а для кого, ведь она не
знает, вот и думает, что не для нее, а для другой девушки. И он вспомнил,
как холодно она спросила, и ему стало весело так, что он почти забыл про
Сушкина и с сочувствием стал следить за тем, что происходит на сцене.
В антракте к Сереже подошли знакомые ребята и стали подшучивать по
поводу его помятого старого костюма, так как он, конечно, не успел
переодеться, и высказывать разные смешные догадки о причине его опоздания.
Это были невероятные и даже, пожалуй, глупые догадки, но в своей компании
они казались очень веселыми.
Ирина сказала: "Он, ребята, опоздал потому, что все дожидался своей
барышни, а она не пришла". И Сережа весело кивнул и промолвил: "Да, вот это
совершенно правильно", - таким тоном, что она внимательно на него
посмотрела, отвернулась и больше не шутила и не разговаривала с ним. Только
когда они оказались снова рядом перед началом второго действия, Ирина вдруг
повернулась и насмешливо сказала:
- Ай да кавалер! Девушек приглашает, а за ушами сажа.
Сережа потер платком наугад, в то время как Ирина демонстративно
внимательно смотрела на не поднятый еще занавес.
- Это, наверное, когда я с дымоходом возился, - тихо сказал Сережа.
Ирина не слушала, не отвечала, и тут снова заиграла музыка и занавес
начал открываться, и Сереже стало невыносимо тоскливо от мысли, что еще
целый акт она будет сидеть так вот рядом с ним, не разговаривая, чужая,
замкнутая, настороженная. Он придумал уже несколько недурных фраз, как
постепенно ее заинтересовать, рассказывая не сразу, как он ездил к ней на
дачу, но теперь все это позабыл и не очень подходящим, обиженным тоном
буркнул:
- Это я у вас дымоходы чистил.
Ирина до такой степени, видимо, приготовилась ничего не слушать из
того, что он будет говорить, что минуту еще продолжала сидеть с выражением
презрительного невнимания, как вдруг быстро обернулась, некрасиво сморщив
лоб, и торопливо спросила:
- Как? как? как?..
- Лиза сказала, что вы хотели билет. Вот я и поехал. Повез вам билет.
А там дымоход засорен, немножко я задержался.
Ее взгляд на минуту пытливо, внимательно и неподвижно остановился на
его лице, точно выясняя важный вопрос. Потом она отвела глаза и тихо
сказала:
- А я, правда, подумала, какая-нибудь девушка.
Парень в полосатых чулках и девушка в шнурованном лифе, которые,
держась за руки, улыбались так нежно, ну просто наглядеться друг на друга
не могли, допели дуэт о счастье любви и тотчас же отвернулись и стали