Коковин Евгений Степанович. Экипаж боцмана Рябова

   Да, чудесна Северная Двина при всякой погоде! Но особенно она хороша тихими летними вечерами перед закатом солнца.
   Когда теплоход неторопливо отвалил от причала, внимание пассажиров привлекла чайка.
   На всех морях, на всех реках есть чайки. Плавный, будто бы задумчивый, полёт их словно гипнотизирует. Чайка в полёте, вероятно, одна из самых красивых птиц.
   Чайка над теплоходом спокойно совершала круг над рекой. Порой птица прекращала свой и без того медлительный полёт и замирала в воздухе. И это завораживало, казалось чудом.
   Сидя на носовой скамейке, или, как говорят моряки, на банке, Вяча смотрел то на чайку, то на корму, на своих друзей. Они там о чём-то запальчиво спорили. Но о чём?..
   Вяча опять посмотрел на чайку. Она кружила над теплоходом и, казалось, жаловалась на своё одиночество. И Вяча, к которому редко приходила грусть, понял, что он сейчас, как эта чайка, одинок, только по своей вине.
   Северная Двина напряжённо трудилась. По фарватеру шёл огромный иностранный океанский лесовоз, но Вяча даже не посмотрел на его кормовой флаг, не поинтересовался - норвежец это, голландец или швед. Раздувая перед собой и по бортам пенистые усы, пронёсся быстроходный катер. Грациозно накренив косой, наполненный лёгким ветром парус, скользила по реке белобокая яхта. Но и этой красоты Полянкин словно не замечал.
   Он уже хотел перебежать к друзьям на корму, но раздумал и решил ждать пристани. Ему показалось, что он устал, и он прикрыл глаза.
   С закрытыми глазами он видел Студёное море, как в былые времена называли море Белое. На море - поморские кочи и лодьи, отправляющиеся к далёкому полярному острову - батюшке Груманту. Так раньше называли Шпицберген. Видел корабль англичанина Ричарда Ченслера, первое иностранное судно на Беломорье, и с позором посаженные на мель у Новодвинской крепости корабли шведских пиратов. Он видел гордые фрегаты и торговые суда Петра Первого. Ему чудился маленький двухмачтовик "Святой Фока", на котором Георгий Седов из Архангельска устремился к Северному полюсу. А потом представилась революционная "Аврора", дважды побывавшая на здешних рейдах.
   Когда теплоход причалил к пристани, Вяча без трапа, первым, спрыгнул с борта и, поджидая друзей, принял независимый вид.
   - Теперь куда? - спросил он как ни в чём не бывало.
   Егор насмешливо взглянул на Вячу и, обращаясь к Антону и Яну, сказал:
   - Пойдёмте!
   Но Вяча почувствовал: ему простят. Дружба наладится.
   Сначала шли по берегу мимо небольшой деревеньки. А дальше берег был пустынным.
   Песчаная полоса тянулась от воды метров на пятьдесят. Ещё дальше угадывалась кочковатая болотина, поросшая редким и низкорослым кустарником. И совсем далеко-далеко вправо густо синели сумрачные хвойные леса. Места те были озёрными. Водилась тут в изобилии лесная и водоплавающая птица. Ездили туда охотники и рыболовы да знатоки лесных троп - грибники.
   А песчаный низкий берег был давно облюбован мальчишками. Они приезжали сюда на лодках, разжигали костры и чувствовали себя здесь вольготно. В солнечную жаркую погоду ребята целыми днями купались или ловили на удочки подслеповатых колючих ершей. Кроме ершей, пескарей да несъедобной колюшки, на чистых песчаных местах никакой рыбы не водилось. Редко-редко, случалось, попадала на крючок неосторожная сорожка.
   Друзьям пришлось ждать лодку, кричать: "Перевоз!"
   Лодочником оказался парнишка, пожалуй, младше Егора. Когда лодка пристала к берегу и Антоша спросил: "Сколько с нас?" - он ответил: "По три копейки. Как у вас в трамвае".
   Антоша протянул лодочнику пятнадцатикопеечную монету. Тот спокойно взял деньги, порылся в карманах и протянул Антону сдачу - девять копеек.
   - Почему девять? - спросил удивлённо Антоша. - Нас четверо. Считать не умеешь?
   - Двое гребли, - равнодушно ответил парнишка. - Кто гребёт, мы с того не берём.
   - Чудак, - сказал Антоша. - Забирай себе на мороженое.
   Но парнишка даже побледнел и стал заикаться:
   - Я раб-ботаю. Мне лишних ден-нег не надо. Вылезай!
   Ребята вылезли из лодки, и перевозчик озабоченно занялся в лодке какими-то делами. На своих пассажиров он уже не обращал ни малейшего внимания.
   Высокие мачты "Буревестника" ребята увидели издали, ещё с лодки. И вот парусник перед ними во всём своём картинно-романтическом великолепии.
   Он был стар, но выглядел красавцем, этот трёхмачтовый морской странник. Для плавания он уже не годился. И не только потому, что его корпус состарился, а потому, что самые разнообразные машины - умные, мощные, безотказные - давно заменили в основном флоте не всегда надёжные паруса, которые остались лишь на спортивных и прогулочных яхтах.
   После того, как со старого судна списали всю команду, для него уже не находилось места у портовых причалов. Его отбуксировали за острова и поставили на якорь у дальнего, густо поросшего ивняком, песчаного берега. Парусник был приговорён к слому и ожидал своей горестной участи. Оставался на "Буревестнике" для охраны лишь один боцман - Степан Иванович Рябов.
   Но хотя команды на паруснике не было, на его палубе, на мостике, в каютах и кубриках, даже в трюмах, царил безукоризненный порядок. Старый боцман не только мыл, чистил, драил, он ремонтировал, подправлял, подкрашивал на судне всё, что приходило в ветхость, ломалось или портилось от непогоды.
   Обычно боцман на судне считается хозяином палубы. Боцман Рябов теперь был хозяином всего "Буревестника". Боцман на судне - старший среди матросов. Степан Иванович теперь был старшим только над собой. Боцман прежде всего должен знать плотницкое и малярное дело. Рябов был не только опытным маляром и плотником, но и искусным столяром, умелым жестянщиком. Он уже давненько научился без помощи машинистов ремонтировать лебёдку и брашпиль - якорную машину, мог самостоятельно заменить электропроводку. И если бы на судне, на котором плавал боцман Рябов, случайно не оказалось кока - судового повара, команда без обеда или без ужина не осталась бы. Плавать Степан Иванович начинал камбузным мальчонкой, и тогда его звали просто Стёпкой.
   Нет, Егор совсем не хвастался, что его дядя всё умеет. Боцман Рябов был из тех людей, о которых говорят: "Золотые руки".
   За кормой "Буревестника" чуть заметно покачивался шестивёсельный ял, а у борта под штормтрапом пританцовывала лёгкая палубная шлюпка. На палубе парусника никого не было, но откуда-то слышалось металлическое погромыхивание.
   - Мастерит чего-то дядя Степан, - сказал Егор и закричал: - Эй, на "Буревестнике"!
   Полминуты спустя мальчики увидели боцмана. Он помахал рукой и стал ловко спускаться по штормтрапу в шлюпку. А ещё спустя десять минут боцман и его юные друзья были на борту парусника.
   - Ну вот, на моём корабле опять есть экипаж! - весело сказал боцман. - А что? Добрая команда, ничего не скажешь. Четыре матроса да боцман, пять пишем, капитан в уме. Я считаю большинство мальчишек до определённого возраста личностями выдающимися. А для нашего яла по судовой роли полагается пять матросов. Как быть?
   - Пятого найдём, - заверил Антоша. - Желающих сколько угодно. Я вам обещаю, Степан Иванович!
   - Ладно, Антон. Слово дал - держи! "Буревестник" на днях на слом, а боцман - в отпуск, а может быть, и на пенсию. Тогда займёмся ремонтом и оборудованием яла. Ремонтная ведомость простая. Она у меня вся в голове. У нас будет установка тентовых стоек. В любое время сможем накрыть нашу посудину, крышу над головой устроить на случай непогоды. Потом ремонт мачты и установка бушприта, - словом, рангоут. Парус есть, сошьём ещё стаксель. Полная окраска и в плавание!
   И вот ремонт начался. Под началом боцмана ребята установили на берегу ручную лебёдку и вытащили ял. Судёнышко сразу же было цепко схвачено заранее подготовленными брусчатыми стапелями.
   - Работай весело! - подбадривал Степан Иванович. - Не получается - не унывай, начинай снова! Ещё раз не вышло - не унывай, начинай снова и продолжай. Надоест работе упрямиться - и тогда всё получится. За три мили обхожу унылых. Где уныние, там нет доброй работы. Будет трудно - улыбнись. И всё пойдёт на лад.
   Когда боцман уходил по своим делам, он всегда оставлял за себя Антона, самого старшего и сметливого из ребят. Антоша умело плотничал и столярничал. Он ведь сам мастерил дома книжные стеллажи и корпуса радиоприёмников, Степан Иванович не мог нахвалиться его работой.
   Оставаясь за боцмана, Антон шутливо подражал ему:
   - Три матроса да старший, четыре пишем, капитан и боцман в уме.
   И сам он работал за троих, руководя и командуя.
   И остальные по его примеру работали без устали. Всем хотелось поскорее отправиться в плавание.
   - Где будем ставить тентовые стойки? - спросил Степан Иванович, испытующе оглядывая своих матросов.
   - Хорошо бы на середине, чтобы и при дожде можно было грести, - сказал Ян. - Но вот как это сделать?
   - Подумаем, - отозвался Антон.
   - Думайте, - улыбнулся боцман. - Это полезно.
   Вяча сидел, морщил лоб и ничего придумать не мог. Егор не стал утруждать себя изобретательством, а вытащил из сумки жерлицы и удочки и ушёл рыбачить. А Антон, раскрыв блокнот, принялся что-то сосредоточенно чертить. Иногда он подзывал Яна и советовался с ним.
   Минут сорок спустя Антон показал свои эскизы боцману.
   - Решение верное, - согласился Степан Иванович. - Только отверстия для мачты в тенте не нужно. Во-первых, шканечный серединный тент будет позади мачты; во-вторых, при сильном или затяжном дожде под парусами ходят редко.
   Когда тентовые стойки по эскизам Антона были изготовлены, Степан Иванович позвал с собой Егора и Вячу, и они отправились искать дерево для бушприта. Антону и Яну боцман поручил ремонт мачты.
   - Знаете, что такое бушприт и для чего он служит? - спросил Рябов ребят.
   - Это что-то на судне, да? - не очень уверенно сказал Вяча.
   - Не что-то, а такая жердь на носу корабля, - сказал Егор. - Вроде мачты, только она не стоит, а лежит и, будто пушка, нацелена вперёд. И от нее идут кривые паруса.
   - Не кривые, а косые, - поправил боцман. - Они называются кливерами.
   Когда они вернулись к ялу, Антон и Ян уже отремонтировали мачту и примеряли её к гнезду в килевом брусе.
   - Молодцы! - похвалил боцман.
   Он вытащил из рюкзака журнал и показал Вяче и Егору фотографию парусного судна.
   - Где бушприт?
   Егор и Вяча одновременно ткнули пальцами в носовую часть парусника.
   - Теперь знаете, какой бушприт. Вот и приступайте к работе. А Антона и Яна назначаю вашими помощниками!
   Антоша улыбнулся, а Вяча заявил:
   - Мы и без них справимся. Правда, Егор?
   - Попробуем, - без большого энтузиазма отозвался Егор.
   Они работали долго, по очереди орудуя топором и рубанком, и наконец доложили боцману:
   - Степан Иванович, бушприт можно ставить!
   Докладывал, конечно, Вяча. А Егор лишь довольно улыбался.
   Устанавливали бушприт всей командой после обеда, приготовленного на костре Антоном и Яном.
   - Теперь приступим к окраске, - сказал боцман.
   Четыре матроса - четыре шкрабки, четыре щётки, четыре кисти, бочонок красной краски да две банки белил.
   Яхтсмену Яну красить борта было не впервой. Ловко орудовали кистями и Антон и Егор-Беломор. Зато Вяча к каждому мазку добавлял пару глубоких вздохов и по крайней мере полторы дюжины капель пота - на лбу, на носу и на шее.
   А каким красавцем выглядел ял после старательной окраски!
   И только боцман чуть хмурился, глядя на обновлённое судёнышко:
   - Ял с бушпритом... гибрид на удивление. А может, на смех морякам? Но ничего, вместо яла-шестёрки будет наш шлюп. Так и будем его называть.
   Наступило время дать шлюпу достойное имя.
   - "Адмирал Нахимов", - раньше всех предложил Вяча.
   - Очень уж громко для маленького шлюпа, - заметил Антон.
   - Давайте назовём шлюп "Юный спортсмен" или "Старт". - Яну, заядлому яхтсмену, хотелось, чтобы шлюпу дали спортивное название.
   - "Стартом" назовём, а какой ещё финиш будет, - рассмеялся Вяча. - А вот название: "Стрела"!
   - Наш шлюп как стрела не полетит, - уныло заметил Егор.
   - С парусом он хорошо пойдёт, - оживился Ян.
   - А меня, старого морячину, что-то на лирику потянуло, - включился в спор Степан Иванович, выбивая о каблук сапога трубку. - Вот смотрите, кто над нами кружит.
   Мальчики подняли головы.
   - Ласточки.
   - Ну и как? Плохое название?
   - "Ласточка"... - Антоша вопросительно оглядел ребят. - По-моему, хорошее название.
   - Я согласен, - сказал Вяча.
   - Отличное название! - согласился и Ян.
   На том и порешили: назвать шлюп "Ласточка".
   - А теперь нам ещё свой вымпел нужно придумать, - заявил Вяча.
   - Это верно! поддержали его ребята. - Вымпел обязательно нужен. Только какой?
   - А если такой, сказал Ян, который перевидал вымпелов столько же, сколько яхтенных парусов. - На удлиненном голубом треугольнике, как в небе, - белая ласточка. Белая, потому что она освещена солнцем.
   - Что же, хороший будет вымпел, - одобрил боцман. - Мы его на грот-мачту повесим. А на корме - красный с серном и молотом государственный советский флаг. Сегодня дома с Егором да с Ириной Григорьевной и соорудим. - Помолчав, он заговорил снова, начав со своей любимой прибаутки: - На пеньковом конце четыре узла - четыре матроса, боцман один, капитан в уме. Итак, "Ласточка" на добрые дела для людей. Моё правило: ни дня без доброго дела. И весёлое, ободряющее слово - тоже доброе дело. Якорь поднят. Отдать швартовы! Антон, пиши на борту шлюпа название "Ласточка".
   При дворе Петра Первого
   Задорно насвистывая "Юного барабанщика" и как будто ни о чем не думая, Вяча Полянкин неторопливо шагал по набережной Северной Двины. Нет, конечно, ни о чём не думать Вяча не мог. Он думал о предстоящей завтрашней поездке к Новодвинской крепости. К той крепости, под огонь пушек которой Иван Рябов посадил на мель вражеские шведские корабли. В воображении мальчика Новодвинская крепость представлялась неприступной твердыней.
   Казалось бы, когда, как не теперь, наслаждаться щедро палящим солнцем, которое в Архангельске и греет-то как следует месяц-два в году, любоваться простором сверкающих вод Северной Двины, которая скоро опять забушует штормами, а потом покроется шугой и надолго застынет, коварно заполненная ледяными заставами, восхищаться великолепными океанскими теплоходами, стоящими у причалов и на рейде! Но Вяча сейчас не видел перед собой ни реки, ни солнца. Ему чудились картины парадов "потешных" петровских полков, приезд Петра Первого в деревянный Архангельск, закладка корабельной верфи в Соломбале и спуск на воду первого русского корабля.
   Неожиданно его внимание привлекла стоящая неподалёку необычная автомашина-фургон. Из машины выгружали какие-то ящики и аппараты, похожие на киносъёмочные.
   "А вдруг?! - насторожился Вяча. - Как бы узнать?.."
   Набравшись смелости, он решительно подошёл к машине и спросил у мужчины, который показался ему главным:
   - Скажите, пожалуйста, это киноаппарат?
   - Киноаппарат, - мельком взглянув на мальчика, ответил мужчина.
   - А вы кинооператор?
   - Главный кинооператор.
   - И будете снимать картину? А можно узнать - какую?
   Главный кинооператор теперь уже внимательно смотрел на Вячу.
   - Очень ты любопытный! Ну, будем снимать "Сказание об Иване Рябове". Ты слышал об Иване Рябове?
   Вяча был в восторге: с ним разговаривал, уже не просто отвечал на вопросы, а именно разговаривал кинооператор, и не простой, а главный. И Вяча поспешил его заверить:
   - Да я, товарищ главный кинооператор, знаю даже, когда он совершил свой подвиг, спас от шведов наш Архангельск. Двадцать пятого июня тысяча семьсот первого года.
   Кинооператор смотрел на Вячу уже с удивлением.
   - Правильно? - спросил Вяча.
   - Правильно, - подтвердил кинооператор, хотя точно не помнил даты подвига лодейного кормщика.
   - А где вы будете снимать? - поинтересовался Вяча.
   - Есть тут такое Заостровье. Натура подходящая. Вот туда сейчас и поедем. Это для начала. А потом будем снимать у крепости. Там декоративное подобие возводится.
   Попрощавшись со своим новым знакомым, Вяча стремглав понёсся к Антоше Прилучному.
   Эврика, Антон! Они приехали!
   Ничего объяснять Антоше, разумеется, не требовалось. Антоша всё понял по возбужденному виду приятеля.
   - Где они? - спросил Антоша.
   - Поехали сначала в Заостровье. А потом будут снимать у Новодвинской крепости.
   - Если они поехали в Заостровье, - сказал Антоша, - то и наш курс меняется. К крепости мы пойдём тоже вслед за ними. А сейчас нужно готовить "Ласточку" и известить Яна и Егора.
   Отправляться было решено на следующий день в семь ноль-ноль. Все матросы экипажа боцмана Рябова собрались аккуратно. Напевая "Были сборы недолги...", они действовали точно и ловко. Поднимали они, конечно, не коней, как поётся в песне, а паруса - грот и стаксель.
   Ветер был свежий и почти попутный. Лёгкий шлюп "Ласточка" устремился к левому берегу реки, но не наперерез, а, как вёл её рулевой Ян Эрмуш, чуть вверх.
   Ошвартовались в Заостровье у лодочной и катерной пристани. Но где их искать, этих кинематографистов?..
   Встречная колхозница на вопрос ребят затараторила:
   Вон там, в двух домах, у Котловых да у Варакиных им председатель ночлег отвёл. А сейчас-то они уехали, да-да, милые, уехали они. Едва обутрело, они, значит, и уехали. Да не далече тут. Я вам, голубчики, всё единым мигом разъясню и обскажу...
   И она обстоятельно и с явным удовольствием долго объясняла, как попасть в то место, куда уехали артисты.
   Пользуясь её указаниями, ребята, хоть и не без труда, нашли стоянку съёмочной группы. Это была весёлая, просторная, ярко зеленеющая поляна. Низкорослые развесистые ивовые кусты и сухощавые, но жизнестойкие ольхи плотно обступали её. Только на берег сверкающей солнечными блёстками Северной Двины выход оставался открытым.
   На поляне были разбиты четыре огромные палатки. По шуму и пестроте стоянка съёмочной группы походила на большой табор. Съёмки ещё не начинались.
   До поры до времени ребята притаились в кустах и, затаив дыхание, наблюдали.
   Высокий, косая сажень в плечах, артист в мундире, треуголке и ботфортах, с тяжёлой тростью в руках удивительно походил на бронзового Петра работы скульптора Антокольского, что стоит на набережной Северной Двины в Архангельске.
   - Похож, да? - Вяча толкнул в плечо Антона. - Прямо как на пьедестале. Только ходит да разговаривает.
   Чуть ли не по пояс Петру, пожилой человек в костюме самого модного современного покроя что-то сердито выговаривал "царю".
   Ребята прислушались.
   - А я, товарищ Мелкишев, не позволю... не позволю заниматься отсебятиной. Не позволю вам, Иван Харитонович, того, что вы творили на студийных съёмках в Москве. Вы хотя и должны быть простым с народом, но вы всё-таки царь, вы Ваше величество!
   - Вот-вот, я и говорю, - басовито отшучивался Пётр. - Я - Ваше величество, а вы ко мне с "товарищем".
   - Такой здоровый, а фамилия - Мелкишев, - опять зашептал Вяча. - Он ведь Романов, Пётр Алексеевич Романов, царь всея Руси.
   - Молчи. Лучше смотри и слушай, - отмахнулся Антон.
   - Вот и ты смотри. Видишь Ивана Рябова? Вот тот, в холстинной рубахе почти по колено. А это кто с ним под ручку гуляет?.. Стой, да ведь это... - Вяча чуть не закричал от удивления и обиды.
   - Тише ты! - Антоша сжал руку приятеля.
   - Да ведь с Иваном под ручку гуляет командующий шведской вражеской эскадрой Шееблад.
   - Ну и что?
   - Как это что? Ведь они враги!
   - Они артисты. Это в истории они враги. Тише!
   Воевода Прозоровский, высокомерный вельможа и изверг, беседовал с простыми крестьянами и рядовыми стрельцами. Но ребята знали: на съёмках этот именитый боярин-самодур даст им нещадного жару. Это он будет в приказной избе вершить суд над Иваном Рябовым - бросит его в темницу. А сейчас он мирно сидел на траве.
   На другом конце поляны престарелый архиепископ в полном облачении под лихие выверты гармони старался переплясать молоденькую монахиню.
   - Поп танцует! - забывшись, закричал в восторге Егор и захохотал.
   А поблизости стояла какая-то актриса, которая то что-то шептала, то вытягивала вперёд руки - репетировала. Услышав в кустах крик и хохот Егорушки, она взвизгнула и побежала в сторону Петра. Стрельцы вскочили как но боевой тревоге.
   Перепуганная актриса пальцем показывала на кусты, где скрывались ребята.
   Антона, Егора и Яна как рукой сняло. Лишь Вяча остался на месте. Он даже встал в полный рост, чтобы его увидели. И не возражал, когда вооружённые стрельцы повели его к режиссёру-постановщику, который разговаривал с исполнителем роли Петра.
   - Ты что здесь делаешь? - грозно спросил режиссёр.
   - Смотрю.
   - А почему в кустах прятался?
   - Боялся, что прогоните.
   - Гм!..
   Режиссёр даже не нашёлся, что ответить на столь откровенное признание. А артист Мелкишев, вероятно любивший пошутить, торжественно провозгласил:
   - Как ты смел, дрянной мальчишка, чернь недостойная, появиться при дворе царя Петра Первого?!
   Но Вяча не испугался и неожиданно заявил:
   - А мне бы главного кинооператора увидеть.
   - Это зачем же? - удивился режиссёр.
   - Я с ним знаком. Мы вчера в городе познакомились.
   - Гм!.. Савва Кириллович! - позвал режиссёр.
   Появился тот человек, с которым Вяча разговаривал вчера на набережной.
   - Вы, Савва Кириллович, оказывается, знакомы с этим молодым человеком, сказал режиссёр.
   - Да-да, вчера мы с ним, кажется, виделись в городе! - И Савва Кириллович обратился к Вяче: - А ты как оказался здесь? Я запамятовал твоё имя.
   Главный кинооператор и не знал имени Вячи, но Вяча не стал ему напоминать об этом.
   - Вяч меня зовут.
   - Ну и почему ты, Вяч, здесь? У нас же съёмки.
   - Вот я... мы... хотим посмотреть, как вы будете снимать картину об Иване Рябове. Нас четверо ребят. Мы тоже интересуемся историей Ивана Рябова. Мы ищем кафтан, который ему Пётр Первый подарил.
   - Кафтан? - изумился режиссёр.
   - Кафтан Ивана Рябова? - переспросил главный кинооператор.
   Пришлось Вяче всё рассказывать по порядку. А в конце он добавил:
   - И кажется, наш боцман Рябов прямой потомок лодейного кормщика. А какой у него трёхмачтовый парусник! "Буревестником" называется. Вот бы его тоже снять для кинокартины.
   Кинематографисты слушали Вячу и удивлялись: мальчик был необычайно силён в истории.
   - А ведь парусник-то нам следует посмотреть, - заметил Савва Кириллович. Ничего не потеряем, а, может быть, что-нибудь и приобретём. Как вы думаете, Яков Наумович?
   - Хорошо, поедем, посмотрим этого "Буревестника", - согласился режиссёр.
   Вяча позвал своих друзей, и они перегнали "Ласточку" к месту, где размещались кинематографисты.
   - Эге, - воскликнул Савва Кириллович, увидев маленькое судёнышко, - при некоторой гримировке оно может пригодиться!
   - Я буду управлять этой бригантиной, - сказал "царь Пётр". - А мальчиков переоденем в "потешных". И ты, Саввушка, сотворишь гениальные кадры!
   В гостях у боцмана
   Ей бы, как всегда, под парусом самоходно скользить по речному простору, а её унизительно тащили на буксире. Со снятой мачтой, со сложенными под банки вёслами "Ласточка" как-то сразу сникла. Она зарывалась носом в волну, словно сопротивляясь и стараясь освободиться от буксирного троса.
   Всё объяснялось тем, что в распоряжении режиссёра был быстроходный портовый катер. Он и тащил "Ласточку" туда, где стоял "Буревестник".
   На катере вместе с режиссёром и главным кинооператором были Егор и Вяча Полянкин. На "Ласточке" для управления остались Антон и Ян Эрмут.
   Радушно встретил гостей Степан Иванович.
   За многолетние плавания в дальних морях на борту "Буревестника" побывали и многие прославленные капитаны, и учёные с мировыми именами. Однажды советский парусник посетил даже король - его величество. Но кинорежиссёры и кинооператоры ещё никогда не ступали на его палубу.
   - Прошу в кают-компанию! Братцы-матросы, что же вы не предупредили о приезде? Ну ничего, на пеньковом конце четыре узла... Егор, Антон, занимайте гостей. А я приведу себя в порядок и кое-что приготовлю.
   Савва Кириллович, как увидел боцмана, так и впился в него взглядом: как будто внешне Степан Иванович ничем особенно не примечателен, а ходит, говорит, улыбается так, что тут же хочется нацелить на него объектив кинокамеры.
   Боцман Рябов явился для Саввы Кирилловича той желанной натурой, какой перед этим предстала Северная Двина, потом "Ласточка", а потом и "Буревестник" с его мачтами, палубными надстройками, трапами, леерами, кнехтами.
   - Колорит! - восторгался Савва Кириллович. - Подлинный колорит, а не дешёвая экзотика. Натура!
   - Из вашей натуры я согласен только на парусник. Но придётся его переделать, замаскировав под шведский фрегат. Поговорим с директором картины и купим "Буревестник", - сказал режиссёр.
   Все четверо матросов "Ласточки" переглянулись. Как так - русский, советский парусник превратится во вражеский фрегат? Конечно, это временно, и он даже появится в кинокартине, но всё-таки обидно.
   - Нужно попросить режиссёра, - тихо предложил друзьям Егор, - чтобы в картине перед началом написали: в роли шведского фрегата - советский парусник "Буревестник". Ведь будет же написано: в роли Петра Первого артист Мелкишев.
   - Не напишут. Скажут: "Неодушевлённый предмет..." - охладил его пыл Вяча.
   - Пусть снимают, - решительно заявил Антон. - Мы-то будем знать и другим будем рассказывать про наш "Буревестник". А я кинокамеру непременно сделаю. Тогда ещё сами поснимаем.
   Степан Иванович возвратился в новеньком кителе с якорями на блестящих пуговицах и принёс столбик вставленных друг в друга стаканов и стопку тарелок.