Колбасьев Сергей. Салажонок

   - Таганрогский залив, значит, наш. Перегорожен от Белосарайки и до самой Долгой минным заграждением и батареями. Охраняется всей нашей морской силой, Верно?
   - Верно, - согласился Васька, только что вернувшийся с "III Интернационала". От сложных запахов кубрика ему хотелось чихать, но он сдерживался, - комиссар говорил об интересном.
   - Значит, мы можем по нем производить какие хочешь перевозки. К примеру, хлеб из Ейска сюда возить, - и, разъяснив все преимущества владения морем, Дымов закончил: - Флотилии тоже лафа: ни тебе нечаянного нападения с моря, ни тебе прорыва в наш тыл. Сиди, значит, смирно и достраивай корабли. Так, что ли?
   - Так, - подтвердил старшина, моторист Суноплев, но Дымов, искоса на него взглянув, усмехнулся:
   - Врешь. Не так. Сидеть нам не приходится. Не такая война. На скорость надо брать. Достраиваться в ходу будем, даже в бою. Оборону кончили - теперь пойдем наступать.
   - Наступали вчера ночью, - ответил желчный рулевой Скаржинский, наступали, да прямо во что не надо и наступили.
   В неопределенных его словах звучало недовольство походом, истребителем и всем на свете. Поэтому комендор Совчук, по природе оптимист, прищелкнул языком:
   - Ой, цаца сахарная!
   - Верно, что сахарная, - поддержал второй комендор, Савша, - от дождя размок и пузыришься.
   - Ни к чему поход был, - уперся Скаржинский.- Зря народное топливо пожгли. Ходили ловить белый дозор, а поймали свою "Свободу". Ладно, еще не расколотили.
   - Не ты командовал, - вмешался Ситников. - Ты бы распорядился. Белым дал бы приказ всю ночь на якоре стоять, а "Свободе" тридцать узлов ходу наворачивать.
   Комиссар поднял руку:
   - Стой! Не туда понес. По порядку разъяснить надо, - и, повернувшись к Скаржинскому, принялся разъяснять операцию.
   Сложностью она не отличалась. Белые выставили перед Бердянском дозор канлодку. Чтобы ее поймать, красная флотилия в полном составе вышла за Белоса-райскую косу. По плану должны были пройти под берегам и, обойдя неприятеля, на рассвете напасть на него с тыла. Неприятель, однако, за ночь перешел на четырнадцать миль к весту. Поэтому обход не вышел.
   - Планщики, - пробормотал Скаржинский, но комиссар не остановился.
   - "Свободу" поймали - это верно. Между прочим, хорошо, что поймали. У ней машина скисла. Не мы - белые взяли бы на буксир.
   Скаржинский кивнул головой:
   - То-то и есть. Всякий поход эта самая "Свобода" балаганит. А почему, спрашиваю? Потому - не налажена. Все гонят да гонят. Срочность?
   - Срочность! - подхватил тоже недовольный Суслов. - Знаю я, откуда она такая взялась. Прикатило из Москвы начальство, товарищ коморси, бабушке твоей мерси. Ему что - ему только командовать да подгонять.
   Коморси - командующий морскими силами республики- действительно прибыл из Москвы специальным поездом и действительно обладал стремительным характером. Благодаря штабным писарям он был отлично известен на судах флотилии.
   - Говоришь - коморси? - спросил комиссар, и Суслов под его взглядом съежился. - Белым, значит, надо дать передышку. Так, по-твоему?
   Суслов не ответил, а Скаржинский заговорил извиняющимся голосом:
   - Я ничего. Однако надо бы сперва наладиться. Иначе какой толк?
   Комиссар взглянул на часы. Времени оставалось немного.
   - Оно, может, и надо, да некогда. - Вынул из кармана табак и бумагу, скрутил и прикурил у Суслова.- Сейчас, кстати, опять пойдем. Истребители, два сторожевика и минная баржа. Заграждение будем белым под нос ставить - перед самым Керченским проливом.
   Совчук тяжело свистнул. Скаржинский сказал:
   - Это пожалуйста.
   Васька от восхищения выругался, а Ситников встал:
   - Суноплев, готовь моторы!
   Наверху лил мелкий дождь. На палубе соседнего "Зоркого" огромный начальник дивизиона блестел черным дождевиком. С ним разговаривал маленький человек в сером пальто с поднятым воротником.
   - Я пойду пассажиром, - сказал маленький и отер мокрые усы.
   - Есть, товарищ командующий, - ответил начальник дивизиона.
   - Вы ведите, а я пойду на втором в строю.
   - Есть. Вторым идет "Смелый".
   - Имейте в виду: я никоим образом не буду лицом официальным. Я иду, так сказать, инкогнито.
   - Есть инкогнито.
   Командующий пожевал губами, вынул из кармана влажный носовой платок и, поморщившись, высморкался.
   - Когда закончите приемку мин, пришлите "Смелого" за мной. Поднимете на нем мой флаг. - Повернулся и ушел сохнуть на "Буденный".
   Инкогнито и флаг - две вещи, казалось бы, несовместимые, однако приказание есть приказание.
   - Есть, - вдогонку коморси сказал начальник дивизиона и, повернувшись к Дымову, тихо добавил: - Вот так ящерица!
   Для маленьких истребителей коморси - слишком большое начальство. Кроме того, с его темпераментом он на соседнем истребителе будет ощущаться как снаряженная граната в заднем кармане брюк. Все это хотел высказать начальник дивизиона своим тихим замечанием, но ограничился только сказанным.
   - Ладно, - также вполголоса успокоил его Дымов. - Пускай.
   Первым отошел стоявший с краю "Счастливый". За ним поочередно снялись остальные. Журча моторами, они медленно пересекли гавань и ошвартовались у минной баржи "Дон".
   Мины" принимали маленькие, типа "рыбка", с заостренным корпусом и длинными усами. Дивизионный минный специалист Заболоцкий обошел истребители, на каждом равнодушным голосом повторяя одно и то же:
   - Инструкции выдает на барже товарищ Клокачев. Такой толстый и бородатый. Главное дело - сахар. Раньше времени его не заряжать: может размыть брызгами либо дождем. Перед постановкой непременно проверить - с этим добром запросто рвутся.
   - Рассказал, - возмутился Васька, когда очередь дошла до "Смелого". Какой такой сахар рвется?
   - Дура, - ответил Ситников. - Не рвется сахар, а предохраняет. Понял? - и ушел в кают-компанию собирать карты к походу. Васька ничего не понял.
   Объяснение пришло в лице самого товарища Клокачева, старшины-минера. Он осторожно сполз по скользкой доске и в самом деле оказался очень толстым. Борода у него была черная и казалась привязанной.
   - Просю, товарищи, - сказал он не подходящим к его внешности тонким голосом и, когда команда собралась, прочел краткую лекцию: - Сахарный предохранитель действует на основании распускания в воде сахара, заряженного в коробку. Вот, - и он ткнул пальцем в открытую коробку на мине. - Не встречая больше сопротивления упомянутого сахара, пружина отходит. Вот, - и показал, как она отходит. - Отходом названной пружины освобождаются усы, приводящие в действие ударное приспособление. Вот! - и пощелкал по ударному приспособлению. - Мина тогда становится опасной, после чего каждое прикосновение к ней сопровождается ее взрывом.
   - Здорово, - восхитился Васька. - Значит, сахар. Система поистине была великолепна. Клокачева Васькин восторг умилил. Он улыбнулся и, как павлин свой хвост, широко распустил бороду.
   - Сахар, салага. По выделке даже форменный леденец. На, откушай гостинца! - и вынул из мешка желтый кубик. - Сделай одолжение!
   - Чего там, - смутился Васька. Леденцов он не видел уже года три.
   - Да ничего. Я от души. Просю. - Голос Клокачева звучал неподдельной лаской, и Совчук поддержал:
   - Ешь, когда дают.
   Отказываться было неудобно. Васька нерешительно взял кубик, повертел его в пальцах и сунул в рот. Сразу же леденец, точно живой, сам выскочил на палубу. От страшной горечи Ваське свело скулы. В глазах его пошли цветные круги, и он даже зашатался.
   - В целях предосторожности, - спокойно продолжал Клокачев, - поскольку наблюдались случаи самовольного поедания командой предохранительного сахара, данный сахар изготовляется смешанным с медицинской хиной, особо горьким и для потребления в качестве пищи никак не пригодным.
   Команда смеялась и подначивала, но Васька, выпрямившись, молчал. Он уже научился держаться.
   - Добре, - сверху, с баржи, сказал начальник дивизиона. Он видел все происшедшее, и Васька ему понравился, однако долго он о нем не думал. Начиналось другое дело, более существенное. - Ситников, иди к "Буденному". Примешь товарища коморси.
   - Есть принять коморси! - прокричал высунувшийся из люка Ситников. Выскочил наверх, осмотрелся и позвал: - Салага!
   Васька не мог разжать губ.
   - Тебя зовут или не тебя? - удивился Ситников. - Пристопорь на гроте флаг коморси. Тот, что дал начальник. Понял?
   - Есть! - с крайним напряжением выговорил Васька и пошел выполнять приказание. Очистил фалы, привязал к ним свернутый красной колбаской флаг и только тогда, отойдя к борту, начал отплевываться.
   Истребитель, покачиваясь, дрожал. Тяжелая фигура Клокачева, стоявшего на корме баржи, медленно оседала в сумерки, в мелкую пыль затихавшего дождя.
   - Стервец брюхатый, - пробормотал Васька в промежутке между двумя смертельно горькими плевками.
   - Обалдел, сынок? - неожиданно спросил Ситников. Он не оборачиваясь видел все, что происходило на его истребителе, и не мог допустить беспорядков. Будет. Все море заплюешь... На фалы флага коморси, слышь!
   - Есть на фалах, - ответил Васька, снова становясь к мачте. Он уже знал: служба не допускала разговоров.
   Ситников подходил мастерски - с крутого поворота. У самого "Буденного" дал задний ход и остановился, как приклеенный. Вода вскипела мелкими пузырями и затихла. Наверху вахтенный побежал доложить. Потом на истребитель упал штормтрап, и по нему на палубу спустились двое: высокий, весь в черной коже, с резким лицом под командирской фуражкой, и низенький, в сером, ничем не замечательный.
   - Отваливайте, - распорядился высокий.
   - Отдать концы! - скомандовал Ситников и прозвенел телеграфом. Светло-серый с черными потеками борт "Буденного" сразу пошел назад. Провожавшая командующего группа комсостава взяла под козырек.
   - Флаг? - тихо спросил высокий.
   - Флаг! - полным голосом повторил Ситников, и Васька рванул фал. Красный сверток, взлетев, развернулся огромным полотнищем, перекрывшим чуть не половину мачты.
   - Важно! - вслух подумал Совчук. - Что твоя демонстрация!
   Флаг действительно был не по кораблю. Вытянувшись доской в боковом ветре, он горел нестерпимой краснотой и подавлял своими размерами. Весь "Буденный" скрылся за его бегущими складками.
   Высокий вопросительно взглянул на Ситникова.
   - Не было других, - ответил тот. - Не положено,
   значит, чтоб сам командующий на малых судах ходил.
   Маленький и серый вдруг вырвал руки из карманов.
   - Чепуха! - подскочил к Ваське. - Прекратить балаган! Убрать!
   Васька, спокойно смерив его взглядом, покосился на высокого. Он судил по внешности - только высокий, по его мнению, мог быть коморси.
   - Я сказал: убрать! - закипел настоящий коморси.
   - А ты скажи своей бабушке, - резонно ответил Васька. Он вовсе не собирался подчиняться неизвестным личностям.
   Командующий вплотную взглянул на Ваську синими свирепыми глазами и вдруг расхохотался.
   Сразу же хлынул ливень. Он ударил по темному морю, и оно закипело белой пеной. Он наполнил воздух молочным светом и стеклянным блеском. Он свистел и хлестал, разрешая все недоразумения. Коморси и его высокий флаг-секретарь были смыты в кают-компанию, непомерный флаг спущен по приказу Ситникова, и Васька водворен в рубку рядом с рулевым Скаржинским.
   Ворота гавани промелькнули и расплылись. Впереди на фарватере темнели еле видимые истребители, сзади сверкала сплошная завеса, черное небо качалось над головой. Вода захлестывала глаза и тонкими струями сползала за шиворот. Было нехорошо.
   Потом стало еще хуже. "Смелый" догнал своих товарищей, и весь дивизион остановился, ожидая выходившую на буксире сторожевиков баржу. Стоять без движения на медленной скользкой волне под чертовым ливнем было невыносимо. Кильватерная колонна развалилась, и истребители, покачиваясь, развернулись носами в разные стороны.
   Ситников влез в рубку, достал табак и попробовал свернуть папиросу, но бумага разлезалась под его мокрыми пальцами. Чтобы не выругаться, он кашлянул и вытер руки с прилипшими крошками табаку о холодный дождевик. Втроем в рубке было очень тесно.
   Впереди блеснула молния. Голубым огнем вспыхнули косые струи, дробным грохотом прокатился гром. Ситников, вздохнув, сказал:
   - Здорово ты коморси облаял, - но Васька не ответил. Во рту его была горечь.
   Снова вспыхнула синева. На этот раз прямо над головой. Гром рванул почти одновременно со вспышкой. Он ударил градом камней в железный лист и рассыпался в высоте.
   - На "Смелом"! - донесся почти неузнаваемый голос начальника дивизиона.
   - Есть на "Смелом"!
   - Следовать навстречу барже. Почему, сволочь, не вышла? Привести!
   - Есть привести!
   Телеграф отзвенел, и "Смелый" начал разворачиваться.
   - Буду указывать свое место фонарем, - уже издалека проговорил мегафон начальника дивизиона.
   Фонарь, безусловно, был не лишним. Белая пена быстро темнела, и тяжелое небо, казалось, спускалось прямо на море. Сквозь короткие шквалы и дождь, рыская на попутной волне, "Смелый" шел к порту. Ситников вылез из рубки и наклонился вперед. Была сплошная, непроницаемая мгла. Изволь при такой видимости попасть в ворота.
   И все-таки Ситников попал. По компасу, но больше по нюху и догадке, однако попал прямо. По обоим бортам одновременно вспенился прибой, и во вспышке молнии блеснули края мокрого волнореза.
   - Лево руля! -скомандовал Ситников. Малым ходом истребитель прошел к стенке, где стояла минная баржа. Стенка была пустой.
   - Ушли! - с берега крикнул портовый сторож.- С полчаса как ушли!
   Ситников, молча развернув истребитель, вышел обратно.
   Вода кипела и кружилась. Со всех сторон наступала темнота. Как в таком море найти корабли без огней? Разве что прямо на них вылезти.
   - Плохие делишки, - вздохнул Скаржинский.
   - Разговоры! - осадил его Ситников. Разговаривать теперь не приходилось. Нужно было действовать. Немедленно действовать. С каждой минутой темнело, с каждой минутой сторожевики и баржа уходили все дальше.
   Справа по носу закачался огонь. Это был дивизион. Он ждал. Ситников протер глаза и стиснул кулаки. Так легче было думать.
   Их могло снести под ветер. Значит - влево. Ясно - влево, потому что справа был дивизион, а на него они не вышли.
   - Лево двадцать.
   - Есть лево двадцать! - отозвался Скаржинский, перекладывая руль. Голос у него был новый, взволнованный и напряженный.
   Васька вылез наверх. Волнение захватило и его. Он был сигнальщиком, ему надлежало смотреть, и он смотрел. Смотрел до рези в глазах, до одури, но видел только летящую воду наверху, внизу и со всех сторон.
   Ситников опустил руки на телеграф, отзвенел "полный вперед" и повторил. Это значит: нажми сколько можно. Истребитель, рванувшись, врезался в волну. Теплые брызги смешались с холодным дождем и ударили в лицо.
   - Прямо по носу! - закричал Васька, отшатнувшись от близкого, смертельно близкого силуэта. - Врежемся!
   - Врешь, - спокойно ответил Ситников. - Почудилось. Все равно не увидишь.
   Плеснула короткая молния. Силуэт распался. Правильно: почудилось.
   - Не увидишь, - шепотом повторил Васька и, неожиданно вцепившись в Ситникова, крикнул: - Как же?
   Ответил резкий удар грома. Потом ударила и захлестнула волна. За ней налетел шквал.
   Ситников осторожно сжал Васькино плечо:
   - Держись, сынишка. На глаз не возьмем - вынюхаем.
   Теперь истребитель с волны на волну летел широкой дугой. Огонь дивизиона остался позади. Где-то в темноте болтались потерянные суда. Их нужно было обойти с под-ветра.
   - Нюхай, душа салажья, - говорил Ситников и сам внюхивался в ветер. - Дым, понимаешь? Его дождем сбивает, сч внизу. Только б в их дым войти, а там ляжем на ветер.
   Васька понял. Он стоял запрокинув голову, дрожа от волнения и холода, но запах был один - сырость. А бывают разные: холодный запах бензина и теплый, масленый от моторов. Самый сладкий - сырой запах котла со щами, но слаще его сейчас был дым. Просто дым.
   И сразу же пахнуло дымом. Ваське показалось, что он бредит, но новая дымовая волна была резче и отчетливее.
   - Дым!
   - Дым, - не сразу подтвердил Ситников. - Право на борт.., одерживай.,, так держать.., - и, когда истребитель лег на новый курс, добавил: - Ты некурящий, оттого и услышал первый.
   Дым исчезал, но возвращался каждый раз гуще. Постепенно убавляя ход, "Смелый" вышел прямо на баржу. Перед ней смутно чернели сторожевики. Ситников взял мегафон:
   - На головном!
   - Есть! - отозвался головной сторожевик.
   - Куда ушли?
   Сторожевик ответил не сразу и новым голосом:
   - Говорит "Разин". Кто спрашивает? Васька вздрогнул:
   - Безенцов!
   - Без тебя знаю, - тихо сказал Ситников. Громко в мегафон: - Истребитель "Смелый", флаг коморси,- И снова тихо: - Пускай попрыгает.
   Безенцов в самом деле заговорил по-другому:
   - Есть, есть! Мы намотали на винт буксир. Сдрейфовали и потеряли место. Теперь все в порядке.
   - Следовать за мной, - передал Ситников, и "Смелый" дал ход.
   Впереди поблескивал огонь дивизиона. Дело было сделано, но Васька радости не ощущал. В его ушах звучал голос Безенцова, и наконец он не выдержал:
   - Видел ведь огонь. Почему сам не пошел? Но Ситников не ответил.
   - Почему, гад, винт замотал? Нарочно, может? Ситников тряхнул головой.
   - Ступай спать. Суслов, Савшу - наверх, Столбова, Суомалайнена - в моторы! Сменим вахту.
   В кубрике было темно и душно. За бортом журчала вода, мягко потряхивали работавшие малым ходом моторы. Васька лег, и все смятение, вся тревога вдруг оборвались. Не было даже снов - одна сплошная, теплая, мягкая чернота, но сразу же кто-то сдернул одеяло и закричал:
   - Всех наверх! Постановка заграждения!
   Слепило электричество, и голова кругом шла от мелькавших людей. Васька не мог поверить, что пора вставать, но Совчук сбросил его с койки.
   Наверху была совершенная темнота, только восток начинал сереть. Дождь прекратился, и на небе крупными каплями висели низкие звезды.
   - Чертов "Дон", - проговорил осипшим голосом коморси. - Когда они потерялись?
   - Час будет, - ответил Ситников. - "Прочный" ходил искать, однако не нашел: будто провалились.
   - Приготовиться к постановке, - из темноты впереди скомандовал начальник дивизиона.
   - Что он делает? - возмутился коморси. - Товарищ Дудаков!
   - Есть.
   - Рано начинаете!
   - Считаю свое место правильным.
   - Без определения не ставить. Дождитесь света.
   - Определился по маяку Хрони. Постановка на свету бесцельна - увидят... Прикажете сдать командование и следовать инкогнито?
   Намек подействовал. Коморси опустил мегафон.
   - Прыткий, черт... Откуда мне знать что Хрони горел? . Кстати его зажгли... А впрочем, зачем?
   - Может, у них кто-нибудь в море, - предположил высокий флаг-секретарь.
   - Новое дело, - пробормотал коморси. - Чепуха! - но все же задумался.
   Впереди на "Зорком" дали два коротких свистка - сигнал: построиться в строй пеленга. "Смелый" сразу увалился вправо, следующий за ним "Счастливый" вышел еще правее, весь кильватер раздвинулся, чтобы при постановке концевые истребители не налетели на мины, поставленные с головных. Теперь по долгому свистку и трем коротким должны были начать ставить по мине на каждые двадцать секунд в порядке строя.
   Долгий и три коротких. Всплеск впереди.
   - Первая! - скомандовал Ситников, и двое моряков выбросили за борт первую мину. Всплеск у борта "Счастливого", потом дальше на "Прочном", потом еще дальше на "Жутком". Потом снова впереди, под кормой "Зоркого".
   - Вторая!
   "Рыбка" - нехорошая мина. Несмотря на свой сахар, может рвануть прямо у борта и даже в руках, но об этом никто не думал. Работали равномерно и совсем по-будничному. Васька был разочарован. Он ожидал большего возбуждения.
   Короткий, долгий, короткий - постановка закончена. Один долгий - строй кильватера. Истребители сразу выровнялись по головному.
   - Чисто, - сказал коморси и повеселел. - Вот и насыпали. "Дон", наверное, тоже здесь где-то ставит. Отлично.
   Теперь дивизион повернул и шел обратно на Мариуполь. Постепенно светлело. Уже был виден последний в строю "Жуткий". Тянул холодный рассветный ветер, серая вода бежала навстречу, и серое небо постепенно становилось голубым.
   Коморси сидел у машинного люка и угощал папиросами. Он был благодушен и разговорчив.
   - Цель сегодняшнего похода, - сказал он, - конечно, заграждение. Однако само по себе оно еще не цель. Оно будет служить заслоном для нашего наступления. Сейчас в Мариуполе идет посадка на суда частей морской дивизии. Знаете такую?
   - Знаем, - ответил Столбов,-это которые лишние военморы.
   - Именно. Не нашедшие применения на флотилии. Так вот, эта дивизия будет под охраной наших боевых судов высажена в тылу противника, в Геническе.
   - Лихо! - обрадовался Совчук. - Барону под зад коленкой!
   - Совершенно верно. Одновременно наши сухопутные силы нанесут удар с фронта... План проработан во всех деталях и точно согласован. Вам следует о нем знать, потому что вы в этой операции участвуете, а боец, не понимающий того, что происходит, не боец...
   - Справа по носу баржа!
   На желтой заре появились черные пятна. Они казались висящими в воздухе над горизонтом, дрожали и оплывали, теряя свои очертания, но потом снова становились сторожевиками и баржой.
   - Куда уехали? - пробормотал Ситников, поднимая бинокль.
   Коморси встал и осмотрелся. По корме замигал огонь. Это был маяк Хрони. Значит, баржа поставила заграждение миль на шесть восточнее, чем надо.,, А может, и вовсе не поставила?
   - Эх, планщики! - усмехнулся Скаржинский. - Согласованные.
   Совчук тряхнул головой:
   - Засохни, сахарница!
   Ситников опустил бинокль и протер стекла. Он не мог поверить тому, что видел. Расстояние между силуэтами увеличивалось. Сторожевики уходили от баржи. Почему?
   - Сторожевики удирают! - крикнул Васька.
   - Как? - удивился коморси. - От кого?
   Громко шипела под носом вода, и винты бились, как огромное сердце. Люди молчали. Нет ничего хуже неизвестной опасности и ничего страшнее ожидания. Совчук подошел к сорокамиллиметровой, открыл замок и с коротким лязгом снова его закрыл. Пушка была заряжена, но Совчук не мог стоять без дела. Вторым не выдержал флаг-секретарь. Он бросил папиросу и начал насвистывать "Чижика". Это было нелепо, однако никто не улыбнулся. Вероятно, никто даже не заметил.
   Теперь баржа была не дальше пяти кабельтовых и видна совершенно отчетливо - темная и высокая, и все-таки опасность оставалась неизвестной. От кого бежали сторожевики? Что они увидали?
   Молча, не отрываясь, команда смотрела на баржу, но ответ пришел с противоположной стороны. С норда внезапно ударил выстрел, и за ним залп, гулкий и близкий. Резким ревом пронеслись наверху снаряды и высокими всплесками легли у борта баржи.
   - Белые!
   В темной части горизонта они были почти невидимы: смутные корпуса, трубы и мачты, низкий, тяжелый дым. Желтые вспышки - новые выстрелы, снова звон снарядов и скрежещущий разрыв на барже впереди.
   - Шесть кораблей, - сосчитал Ситников, и тем же негромким голосом добавил: - Боевая тревога!
   "Зоркий" дал свистки: "Самый полный вперед. Следовать за мной". Сразу же моторы заревели с двойной силой, и баржа понеслась навстречу. Теперь было видно: она дала крен. Новый залп закрыл ее всплесками. Когда они опали, она палубой лежала в воде.
   - Дело сделала, - спокойно сказал коморси. - Мин нет. Чисто на палубе.
   Опять короткий гром и низкий, над самыми головами, рев. Он давил на плечи, и от него трудно было дышать. Сердце толкалось в тельняшку, готовое выскочить. Чтобы пересилить страх, Васька изо всех сил сжимал холодный бинокль. В поле его зрения прыгала широкая пустая баржа. Пустая? Нет!
   - Люди! - хрипло вскрикнул он.
   На самой корме, совсем как тогда в порту, стояла тяжелая фигура. Это, конечно, был минер Клокачев. Тот самый брюхатый стервец, но теперь нужно было его спасти. Спасти во что бы то ни стало!.. И вдруг Васька заметил, что баржа уходит назад. Он рванулся всем телом:
   - Куда идет? Спасать надо! Люди!
   Ситников молчал. Лицо его потемнело, но было неподвижным, глаза, не видя, смотрели вперед. Рядом с ним тонули свои, и он не мог им помочь.
   - Ворочай! - не выдержал Савчук. - Люди. Ситников стиснул кулаки:
   - Стоять по местам. Тихо... Истребители дороже.
   Под самым носом из воды вырвался стеклянный столб. Он встал во весь рост и рухнул на палубу "Смелого". Дикой яростью зазвенели осколки.
   -- Накрыли, - прошептал серый флаг-секретарь.
   - Чепуха, - пожал плечами коморси. - Уйдем.
   Васька молча смотрел на то место, где еще минуту тому назад стояла баржа. Теперь на нем кружилась серая вода. Истребители были дороже людей.
   Глава пятая
   Сторожевики возвратились в Мариуполь на второй день после истребителей. Вот что они рассказали.
   Постановка мин была почти закончена, когда на норде, всего в сорока кабельтовых, открылись белые суда. Увести баржу было невозможно: сразу же обрубили ее буксиры. Тогда на ней началась паника. Команда стала выбрасывать за борт оставшиеся мины. Подойти, чтобы снять людей, было слишком опасно. Пришлось уходить. Ваську эти рассказы не убедили. Он шел в темноте по рельсовым путям порта и крепко думал. Почему не на месте ставили заграждения? Говорят, не могли определиться. Как же могли истребители? Почему испугались мин, когда сахарный предохранитель действует пятнадцать минут? . Как посмели бросить своих?
   - Безенцов, - пробормотал Васька, холодея. - Безенцов запутал суда при выходе в море, побросал мины, погубил баржу и людей и не был расстрелян! Чего смотрят комиссары?