Теплое солнце рано выманило из постелей отдыхающих, и они, собравшись в кружок, перекидывались мячом, остротами и колкостями.
Шофер поставил машину рядом с «Волгой» и «Москвичом», которые стояли в тени сосен, и сказал, что неплохо бы окунуться. Так он и сделал, а потом присоединился к играющим.
Алвис же пошел назад, к центру поселка.
Сегодня на площади вместо пивной бочки жарко парилась на солнце бочка с квасом, и продавщице незачем было спешить: возле бочки стояло только несколько человек с трехлитровыми банками и молочными бидончиками. Наверное, для окрошки: женщины, стоявшие перед Алвисом, предлагали друг другу попробовать какие-то рецепты. Алвис подумал, что мог бы порадовать Конрада этими рецептами, но половину уже пропустил мимо ушей и поэтому не имело смысла запоминать остальное.
Найти бы еще хоть одного человека, который мог бы засвидетельствовать, что до поездки в банк Людвиг Римша действительно побывал дома. Алвис оглядел площадь — газетный киоск, магазин, почта, бочка с квасом. Людвиг Римша должен был проезжать здесь, а его, наверно, знают и киоскерша, и почтальон, и продавщица, потому что Римша живет здесь с самого основания Доней, а не просто приезжает на лето.
Почти все проходившие мимо мужчины останавливались и на всякий случай спрашивали:
— Пива нет?
Алвис вспомнил вчерашних любителей пива, которые устроились со своими кружками вдоль забора и нагло окидывали прохожих критическими взглядами. Скучающие люди обычно многое замечают.
— И не будет?
— Обещали.
— Это же просто мистика! Стоит появиться солнцу, как пиво исчезает.
— Вам-то жаловаться нечего, рижане пива вовсе не получают.
— А куда ж это пиво девается? Я его что-то совсем не вижу. — На этом кончался диалог продавщицы кваса и потенциального покупателя пива.
Квас был густой и душистый.
— Вы знаете Людвига Римшу?
— Почему я должна его знать?
— Я же только спрашиваю.
— Я никого здесь не знаю, я в Донях всего второй раз. А чего это вы спрашиваете?
— Хочу скорее состариться. Спасибо за квас.
— Пожалуйста, пожалуйста… Чудак какой-то… Но Алвис уже шел к газетному киоску.
Окна киоска служили витриной и изнутри были выложены открытками, конвертами, детскими книжками, блокнотиками, значками, пластинками и шариковыми авторучками. Тут можно было купить даже зубную пасту «Мери» и туалетное мыло. На прилавке грелись под солнцем стопки газет и старых скучных журналов, потому что новые и интересные раскупались моментально. В киоске сидела старушка в белом платочке и «хиппозных» очках в тоненькой металлической оправе.
Алвис, перелистывая какой-то толстый журнал, спросил, не у нее ли покупает журналы Людвиг.
— Людвиг хороший клиент.
— На каких же языках он читает?
— По-немецки и по-польски.
— Римша?
— А кто же? Польский он сам выучил, а по-немецки еще в детстве с покойным своим отцом так лопотал, что весь лес звенел. Способный к языкам.
Но вчера старушка не видела Людвига Римшу.
Продавщица продмага длинным ножом срезала с копченых рулетов бечевки и бросала их в ярко-синюю корзину для бумаг.
Да, она знает Людвига Римшу, но вчера не видала. Нет, ни на машине, ни пешком — вовсе не видала.
Говорят, будто он пропал куда-то, но каких только глупостей люди не мелют!
Посещение почты тоже было безрезультатным, и Алвису ничего не оставалось, как только опросить соседей Римши.
Римша должен был проезжать по главной улице, поэтому прежде всего надо пройти по ней.
Солнце, как назло, жарило самым наглым образом. Над главной улицей, хотя она и была заасфальтирована, поднималась пыль и липла к потной коже. Алвис действовал автоматически: открывал калитку, улыбаясь, здоровался с хозяином или хозяйкой, показывал служебное удостоверение, терпеливо сносил изучающие взгляды, объяснял, что следовало объяснить, и шел дальше.
Владельцы летних дачек Людвига Римшу не знали, они знали только, что старожилы живут в самом конце главной улицы. Большинство из них никогда там не бывали, потому что дорога к пляжам лежала через центр, а в лесу за хозяйствами старожилов грибов нет и не было. Но одна женщина вчера после обеда шла к автобусу и мимо нее в тот конец промчалось такси. Она запомнила это потому, что, увидев машину, сошла с дороги и чуть не угодила в канаву, но ее все равно обдало пылью и потом пришлось чистить одежду. Расписание автобусов имелось, и Алвис довольно точно подсчитал, что именно Римша мог в это время вести такси. Во всяком случае машина проехала здесь как раз в те сорок минут, которые прошли с момента, когда Людвиг Римша выехал из парка, и до того, как он приехал в банк за инкассаторами.
Во всех следующих домах Алвис спрашивал не только о Римше, но и о такси. Оказалось, что еще один человек видел, как такси ехало по направлению к старым хозяйствам. Правда, он не мог назвать время так точно, как женщина, но такси было такого цвета, как и то, которое видела женщина и в какой было окрашено такси 86 — 37. Кроме того, он заметил еще одну интересную деталь: в такси был только шофер.
— Такси ехало с желтым огнем, но сидел в нем только шофер. Такое не часто увидишь. А где же пассажир? — подумал я. Но потом сообразил, что, Наверно, едет по заказу и на самом деле ничего необычного тут нет.
Алвис показал фотоснимок Римши, мужчина сказал, что будто бы где-то видал его, и разумеется, в этом не было ничего удивительного, так как дома стояли на расстоянии каких-нибудь двухсот метров друг от друга, но похож ли человек с фотографии на шофера вчерашнего такси, — мужчина сказать не мог.
Из его дома Алвис позвонил Конраду, который готов уже был вычеркнуть Римшу из списка подозреваемых, и отправился дальше.
Но везение кончилось. Никто больше не видел ни такси, ни Людвига Римшу.
Наконец, Алвис подошел к дому ближайшего соседа Римши Козинда, на которого он возлагал самые большие надежды.
Если в конце поселка стоят обособленно только два дома и их разделяет только улица шириной в несколько метров, то почти невозможно не заметить подъезжающую автомашину.
Дом Козинда был сложен из белого силикатного кирпича. Вдоль забора из крашеного штакетника тянулся ряд кустов красной смородины, сплошь в крупных ягодах.
Вход в дом был с торца, напротив располагалась хозяйственная постройка, очевидно позже к ней пристроили гараж. Все постройки были аккуратные, ухоженные. Алвис про себя уже сетовал, что дома, наверно, будет только одна хозяйка, но ошибся — дома был только хозяин. Услышав скрип калитки, он вышел из гаража и окинул незнакомца не очень-то любезным взглядом:
— Вы кого-нибудь ищете?
— Так точно. Инспектор уголовного розыска Алвис Грауд.
— Очень приятно,,, — Хозяин протянул руку: — Козинд.
— Я боялся, что никого не застану дома, — признался Алвис. — Все надежды были на хозяйку.
— У меня их тут целых три штуки. Которую вы имели в виду? — Козинд вытирал тряпкой испачканные маслом руки, а вытерев, сунул тряпку в карман не слишком чистого полукомбинезона.
В распахнутые двери гаража Алвис видел тупой нос «Запорожца» цвета морской волны с хромированным буфером и декоративной решеткой.
— Вы, наверно, догадываетесь, в связи с чем я пришел.
— Пойдемте в сад, присядем.
За домом, под большими старыми вишнями стояли столик и несколько плетеных стульев. Ветви вишен низко склонились над ними, и создавалось впечатление, будто сидишь в беседке.
— Римша еще не нашелся? Алвис покачал головой.
— И не найдется! — Козинд засунул большие пальцы за лямки комбинезона и манерно наклонил голову, словно бросая собеседнику вызов.
Алвис чуть не вздрогнул.
— Но такое убеждение должно же на чем-то основываться!
— Разговор останется между нами?
— Хорошо. — Алвис заметил, что верхняя часть затылка Козинда плоская, словно срезанная.
Над головой звенели телефонные провода. Почему они звенят? И почему в его голову лезут всякие глупости?
— Сколько он стащил?
— Восемьдесят шесть тысяч.
— Значит, он уже бог знает где, и вы его не поймаете.
— Вы уверены, что Людвиг Римша виновен?
— Да. Потому что это — эксцесс. А он способен на любые эксцессы. Он действует по первому побуждению и только потом, когда дело уже сделано, задумывается о последствиях. А так — золотой человек, золотой сосед, лучшего и желать нельзя.
Остальная часть участка до самого забора была занята под парники. Их откинутые рамы пускали в небо солнечных зайчиков. С некоторых парников рамы были вовсе сняты и составлены пирамидой; над ними, окутывая сад радужной дымкой, крутились роторы дождевальных установок.
— Вы знаете, как он женился? Не знаете? В Янову ночь познакомился, а утром сделал предложение. Почти в двадцать восемь лет. Еще примеры? Попалась ему какая-то польская книжка, а прочесть ее он не может. Разозлился. Полгода из дому не вылезал и научился по-польски. Без какой бы то ни было особой необходимости, даже в туристическую поездку не собирался. Наконец, после восьми лет совместной жизни вдруг влюбился в собственную жену. Когда он женился, он ее не любил, но ему нравилось — заметьте! — ему нравилось, что она его любит. Через восемь лет она уже любила другого. Людвиг за ней и так и этак увивается, а она — ноль внимания. Недели две назад он сидел на том самом месте, где вы сидите, и говорил мне: «Оставлю ей все и уйду, пусть себе живет!» — «Зачем же тебе уходить? — спрашиваю. — Дом-то твой». — «Но я ведь женился на ней без любви», отвечает.» — Козинд помолчал немного, а потом постучал себе пальцем по лбу: — у него тут не все дома.
— Вчера, около двух часов дня, вы не видели как Людвиг Римша приехал домой в такси?
— Нет. В это время меня дома не было. Я в городе был. По делам.
— По каким?
— Купите машину, и дел у вас появится уйма. И не дай бог, если эта машина будет не слишком новая. Я сам ремонтирую, а начальник у меня большой человек, поэтому я все могу достать для своей машины, но все же вечно чего-нибудь не хватает. Отпуск идет к концу, а вы думаете, я отдохнул? Ничуть. Вечно как белка в колесе.
— Хозяйки тоже не было дома?
— Хозяйка, наверно, была, и старшая дочка тоже, потому что обе собирались на работу. Они проводницами в фирменном поезде — полтора суток на работе, трое свободны. Дома будут завтра утром примерно в это время. Я могу вам позвонить, когда они приедут.
— Буду очень благодарен. Значит, вечером у вас никого дома не было?
— Может быть, только младшая дочка. Правда, она больше сидит на пляже… Постойте, кажется, стукнула ее дверь, сейчас взгляну… Козинд подошел к углу дома и позвал: — Тереза! Тереза, иди сюда!
В ответ послышалось приглушенное:
— Сейчас!
— В доме две квартиры, — объяснил Козинд. — Мы с женой занимаем один конец, дочки другой. Поначалу, когда я купил дом, мне это не нравилось, но потом я понял, что так даже очень неплохо. Девочки выйдут замуж, будет у них свой угол.
Тереза оказалась кареглазой, шустрой девчонкой в коротеньком махровом халатике. Должно быть, она сегодня еще не виделась с отцом, потому что Козинд строго спросил:
— Когда ты вернулась вчера домой?
— Папа, ты же знаешь, что я была на карнавале.
— Я не спрашиваю, где ты была. Я спрашиваю, когда ты пришла?
— Раз ты так спрашиваешь, значит точно знаешь, потому что слышал, — сказала она обиженно и, минутку помолчав, поставила точку: — Папа, мне же двадцать лет!
К счастью, семейный конфликт не разросся. Козинд представил Алвиса дочери, а сам вернулся в гараж. Он, дескать, понимает, что своим присутствием может только помешать, поэтому оставляет их наедине.
Тереза была по-детски любопытна. Она училась на третьем курсе политехнического, а теперь у нее были каникулы.
15
16
Шофер поставил машину рядом с «Волгой» и «Москвичом», которые стояли в тени сосен, и сказал, что неплохо бы окунуться. Так он и сделал, а потом присоединился к играющим.
Алвис же пошел назад, к центру поселка.
Сегодня на площади вместо пивной бочки жарко парилась на солнце бочка с квасом, и продавщице незачем было спешить: возле бочки стояло только несколько человек с трехлитровыми банками и молочными бидончиками. Наверное, для окрошки: женщины, стоявшие перед Алвисом, предлагали друг другу попробовать какие-то рецепты. Алвис подумал, что мог бы порадовать Конрада этими рецептами, но половину уже пропустил мимо ушей и поэтому не имело смысла запоминать остальное.
Найти бы еще хоть одного человека, который мог бы засвидетельствовать, что до поездки в банк Людвиг Римша действительно побывал дома. Алвис оглядел площадь — газетный киоск, магазин, почта, бочка с квасом. Людвиг Римша должен был проезжать здесь, а его, наверно, знают и киоскерша, и почтальон, и продавщица, потому что Римша живет здесь с самого основания Доней, а не просто приезжает на лето.
Почти все проходившие мимо мужчины останавливались и на всякий случай спрашивали:
— Пива нет?
Алвис вспомнил вчерашних любителей пива, которые устроились со своими кружками вдоль забора и нагло окидывали прохожих критическими взглядами. Скучающие люди обычно многое замечают.
— И не будет?
— Обещали.
— Это же просто мистика! Стоит появиться солнцу, как пиво исчезает.
— Вам-то жаловаться нечего, рижане пива вовсе не получают.
— А куда ж это пиво девается? Я его что-то совсем не вижу. — На этом кончался диалог продавщицы кваса и потенциального покупателя пива.
Квас был густой и душистый.
— Вы знаете Людвига Римшу?
— Почему я должна его знать?
— Я же только спрашиваю.
— Я никого здесь не знаю, я в Донях всего второй раз. А чего это вы спрашиваете?
— Хочу скорее состариться. Спасибо за квас.
— Пожалуйста, пожалуйста… Чудак какой-то… Но Алвис уже шел к газетному киоску.
Окна киоска служили витриной и изнутри были выложены открытками, конвертами, детскими книжками, блокнотиками, значками, пластинками и шариковыми авторучками. Тут можно было купить даже зубную пасту «Мери» и туалетное мыло. На прилавке грелись под солнцем стопки газет и старых скучных журналов, потому что новые и интересные раскупались моментально. В киоске сидела старушка в белом платочке и «хиппозных» очках в тоненькой металлической оправе.
Алвис, перелистывая какой-то толстый журнал, спросил, не у нее ли покупает журналы Людвиг.
— Людвиг хороший клиент.
— На каких же языках он читает?
— По-немецки и по-польски.
— Римша?
— А кто же? Польский он сам выучил, а по-немецки еще в детстве с покойным своим отцом так лопотал, что весь лес звенел. Способный к языкам.
Но вчера старушка не видела Людвига Римшу.
Продавщица продмага длинным ножом срезала с копченых рулетов бечевки и бросала их в ярко-синюю корзину для бумаг.
Да, она знает Людвига Римшу, но вчера не видала. Нет, ни на машине, ни пешком — вовсе не видала.
Говорят, будто он пропал куда-то, но каких только глупостей люди не мелют!
Посещение почты тоже было безрезультатным, и Алвису ничего не оставалось, как только опросить соседей Римши.
Римша должен был проезжать по главной улице, поэтому прежде всего надо пройти по ней.
Солнце, как назло, жарило самым наглым образом. Над главной улицей, хотя она и была заасфальтирована, поднималась пыль и липла к потной коже. Алвис действовал автоматически: открывал калитку, улыбаясь, здоровался с хозяином или хозяйкой, показывал служебное удостоверение, терпеливо сносил изучающие взгляды, объяснял, что следовало объяснить, и шел дальше.
Владельцы летних дачек Людвига Римшу не знали, они знали только, что старожилы живут в самом конце главной улицы. Большинство из них никогда там не бывали, потому что дорога к пляжам лежала через центр, а в лесу за хозяйствами старожилов грибов нет и не было. Но одна женщина вчера после обеда шла к автобусу и мимо нее в тот конец промчалось такси. Она запомнила это потому, что, увидев машину, сошла с дороги и чуть не угодила в канаву, но ее все равно обдало пылью и потом пришлось чистить одежду. Расписание автобусов имелось, и Алвис довольно точно подсчитал, что именно Римша мог в это время вести такси. Во всяком случае машина проехала здесь как раз в те сорок минут, которые прошли с момента, когда Людвиг Римша выехал из парка, и до того, как он приехал в банк за инкассаторами.
Во всех следующих домах Алвис спрашивал не только о Римше, но и о такси. Оказалось, что еще один человек видел, как такси ехало по направлению к старым хозяйствам. Правда, он не мог назвать время так точно, как женщина, но такси было такого цвета, как и то, которое видела женщина и в какой было окрашено такси 86 — 37. Кроме того, он заметил еще одну интересную деталь: в такси был только шофер.
— Такси ехало с желтым огнем, но сидел в нем только шофер. Такое не часто увидишь. А где же пассажир? — подумал я. Но потом сообразил, что, Наверно, едет по заказу и на самом деле ничего необычного тут нет.
Алвис показал фотоснимок Римши, мужчина сказал, что будто бы где-то видал его, и разумеется, в этом не было ничего удивительного, так как дома стояли на расстоянии каких-нибудь двухсот метров друг от друга, но похож ли человек с фотографии на шофера вчерашнего такси, — мужчина сказать не мог.
Из его дома Алвис позвонил Конраду, который готов уже был вычеркнуть Римшу из списка подозреваемых, и отправился дальше.
Но везение кончилось. Никто больше не видел ни такси, ни Людвига Римшу.
Наконец, Алвис подошел к дому ближайшего соседа Римши Козинда, на которого он возлагал самые большие надежды.
Если в конце поселка стоят обособленно только два дома и их разделяет только улица шириной в несколько метров, то почти невозможно не заметить подъезжающую автомашину.
Дом Козинда был сложен из белого силикатного кирпича. Вдоль забора из крашеного штакетника тянулся ряд кустов красной смородины, сплошь в крупных ягодах.
Вход в дом был с торца, напротив располагалась хозяйственная постройка, очевидно позже к ней пристроили гараж. Все постройки были аккуратные, ухоженные. Алвис про себя уже сетовал, что дома, наверно, будет только одна хозяйка, но ошибся — дома был только хозяин. Услышав скрип калитки, он вышел из гаража и окинул незнакомца не очень-то любезным взглядом:
— Вы кого-нибудь ищете?
— Так точно. Инспектор уголовного розыска Алвис Грауд.
— Очень приятно,,, — Хозяин протянул руку: — Козинд.
— Я боялся, что никого не застану дома, — признался Алвис. — Все надежды были на хозяйку.
— У меня их тут целых три штуки. Которую вы имели в виду? — Козинд вытирал тряпкой испачканные маслом руки, а вытерев, сунул тряпку в карман не слишком чистого полукомбинезона.
В распахнутые двери гаража Алвис видел тупой нос «Запорожца» цвета морской волны с хромированным буфером и декоративной решеткой.
— Вы, наверно, догадываетесь, в связи с чем я пришел.
— Пойдемте в сад, присядем.
За домом, под большими старыми вишнями стояли столик и несколько плетеных стульев. Ветви вишен низко склонились над ними, и создавалось впечатление, будто сидишь в беседке.
— Римша еще не нашелся? Алвис покачал головой.
— И не найдется! — Козинд засунул большие пальцы за лямки комбинезона и манерно наклонил голову, словно бросая собеседнику вызов.
Алвис чуть не вздрогнул.
— Но такое убеждение должно же на чем-то основываться!
— Разговор останется между нами?
— Хорошо. — Алвис заметил, что верхняя часть затылка Козинда плоская, словно срезанная.
Над головой звенели телефонные провода. Почему они звенят? И почему в его голову лезут всякие глупости?
— Сколько он стащил?
— Восемьдесят шесть тысяч.
— Значит, он уже бог знает где, и вы его не поймаете.
— Вы уверены, что Людвиг Римша виновен?
— Да. Потому что это — эксцесс. А он способен на любые эксцессы. Он действует по первому побуждению и только потом, когда дело уже сделано, задумывается о последствиях. А так — золотой человек, золотой сосед, лучшего и желать нельзя.
Остальная часть участка до самого забора была занята под парники. Их откинутые рамы пускали в небо солнечных зайчиков. С некоторых парников рамы были вовсе сняты и составлены пирамидой; над ними, окутывая сад радужной дымкой, крутились роторы дождевальных установок.
— Вы знаете, как он женился? Не знаете? В Янову ночь познакомился, а утром сделал предложение. Почти в двадцать восемь лет. Еще примеры? Попалась ему какая-то польская книжка, а прочесть ее он не может. Разозлился. Полгода из дому не вылезал и научился по-польски. Без какой бы то ни было особой необходимости, даже в туристическую поездку не собирался. Наконец, после восьми лет совместной жизни вдруг влюбился в собственную жену. Когда он женился, он ее не любил, но ему нравилось — заметьте! — ему нравилось, что она его любит. Через восемь лет она уже любила другого. Людвиг за ней и так и этак увивается, а она — ноль внимания. Недели две назад он сидел на том самом месте, где вы сидите, и говорил мне: «Оставлю ей все и уйду, пусть себе живет!» — «Зачем же тебе уходить? — спрашиваю. — Дом-то твой». — «Но я ведь женился на ней без любви», отвечает.» — Козинд помолчал немного, а потом постучал себе пальцем по лбу: — у него тут не все дома.
— Вчера, около двух часов дня, вы не видели как Людвиг Римша приехал домой в такси?
— Нет. В это время меня дома не было. Я в городе был. По делам.
— По каким?
— Купите машину, и дел у вас появится уйма. И не дай бог, если эта машина будет не слишком новая. Я сам ремонтирую, а начальник у меня большой человек, поэтому я все могу достать для своей машины, но все же вечно чего-нибудь не хватает. Отпуск идет к концу, а вы думаете, я отдохнул? Ничуть. Вечно как белка в колесе.
— Хозяйки тоже не было дома?
— Хозяйка, наверно, была, и старшая дочка тоже, потому что обе собирались на работу. Они проводницами в фирменном поезде — полтора суток на работе, трое свободны. Дома будут завтра утром примерно в это время. Я могу вам позвонить, когда они приедут.
— Буду очень благодарен. Значит, вечером у вас никого дома не было?
— Может быть, только младшая дочка. Правда, она больше сидит на пляже… Постойте, кажется, стукнула ее дверь, сейчас взгляну… Козинд подошел к углу дома и позвал: — Тереза! Тереза, иди сюда!
В ответ послышалось приглушенное:
— Сейчас!
— В доме две квартиры, — объяснил Козинд. — Мы с женой занимаем один конец, дочки другой. Поначалу, когда я купил дом, мне это не нравилось, но потом я понял, что так даже очень неплохо. Девочки выйдут замуж, будет у них свой угол.
Тереза оказалась кареглазой, шустрой девчонкой в коротеньком махровом халатике. Должно быть, она сегодня еще не виделась с отцом, потому что Козинд строго спросил:
— Когда ты вернулась вчера домой?
— Папа, ты же знаешь, что я была на карнавале.
— Я не спрашиваю, где ты была. Я спрашиваю, когда ты пришла?
— Раз ты так спрашиваешь, значит точно знаешь, потому что слышал, — сказала она обиженно и, минутку помолчав, поставила точку: — Папа, мне же двадцать лет!
К счастью, семейный конфликт не разросся. Козинд представил Алвиса дочери, а сам вернулся в гараж. Он, дескать, понимает, что своим присутствием может только помешать, поэтому оставляет их наедине.
Тереза была по-детски любопытна. Она училась на третьем курсе политехнического, а теперь у нее были каникулы.
15
Когда вчера Тереза около полудня вернулась с пляжа и повесила на веревку в саду купальник, к ней стала приставать старшая сестра. Сестра, как обычно, лежала на одеяле между кустами черной сморо —дины — ей, неизвестно почему, больше нравится загорать здесь, чем у озера, — и упрекала Терезу в лени. Ей предстояла полуторасуточная тряска в поезде и нужно было на ком-то сорвать злость. Ее злило, что она не красавица, что устроилась проводницей, хотя была квалифицированной ткачихой; устроилась потому, что надеялась на людях скорее встретить жениха, однако он почему-то до сих пор не появлялся, и теперь она жила совсем как монашка, начала копить деньги, да так усердно, что даже мороженого себе не позволяла. Не отличаясь красотой, она пыталась сверкать добродетелью. Мысленно часть вины за отсутствие кавалеров она взваливала на Терезу: та была моложе, красивее и образованнее и, как магнит, притягивала окрестных парней. Даже тех, кто не имел реальных перспектив завоевать ее симпатию. Поэтому сестра постоянно пилила Терезу по всякому поводу и без. повода.
— Так уж у нас в семье повелось, — сказала она, переворачиваясь на другой бок. — Один гнет спину на работе, другой прохлаждается на пляже.
— Знаешь ли, те времена, когда принцы подъезжали верхом к самым смородиновым кустам, давно прошли.
— Не у всех же есть время плескаться в озере, кому-то надо зарабатывать сестре на наряды.
— Ты-то мне и ломаного гроша не дашь.
— Ты бы вовсе голая шлялась, тогда парни еще больше к тебе липнуть станут.
— Ко мне и к одетой липнут! — отрезала Тереза и пошла в дом. Она слышала еще, как сестра кричала ей вслед, что пора очистить дом от лентяев, выгнать их вон.
Настроение было испорчено. Тереза достала из шкафа пеструю цыганскую юбку, которую она взяла напрокат в театре специально для карнавала. Швы в некоторых местах разошлись, но юбка сидела хорошо, и ей захотелось, чтобы вошла сестра и от зависти опять начала брызгать раскаленной лавой.
Но сестра не появлялась. Тереза отыскала иглу и, сев к окну — поближе к свету, — принялась чинить юбку.
Потом она увидела, что со стороны леса приближается Хуго. Он подошел к калитке дома Римшей, достал ключ и, оглянувшись — не видит ли кто, отпер калитку. Терезу подмывало крикнуть:
— Привет, Хуго!
Для Хуго это было бы как ведро ледяной воды, и вообще — великолепная, хотя и злая шутка, и Тереза обязательно крикнула бы, будь она хоть чуть-чуть приодета. Хотя бы по-пляжному. А так пришлось отойти от окна.
Отперев калитку, Хуго быстро нырнул в сад. Раза два тявкнул пес Римшей и замолчал — узнал Хуго, потому что тот всегда приносил ему угощение.
Нелли слишком далеко заходит, подумала Тереза. — Зачем так глупо рисковать? У него же есть квартира, да и на спасательной станции они могут встретиться…
Хуго и Нелли были знакомы уже довольно близко, когда Тереза впервые увидела их вместе. Они как раз выходили из лиелупского пивного бара. Хуго обнимал Нелли за талию, она смущалась и краснела: ей казалось, она уже стара, чтобы так разгуливать, но не отталкивала Хуго, и его ладонь лежала на ее бедре.
— Чао, Нелли! — смеясь, сказала Тереза.
— Добрый вечер, — растерянно ответила Нелли.
Когда позже Нелли отозвала Терезу в сторону и со слезами умоляла ничего не рассказывать Людвигу, Тереза с трудом сохраняла серьезное выражение. Бедная, старомодная Нелли!
В Хуго было все, что надо, чтобы в него влюбилась такая добродетельная домоседка. Он был строен, с черными, как вороново крыло, волосами и такими же бакенбардами. У него были глаза, которые просили пожалеть его и позаботиться о нем, у него были узкие губы и острый подбородок — свидетельство мужественного характера, а морщинки вокруг глаз говорили об усталости. У него были десятки моднейших галстуков, но только два поношенных костюма и много раз чиненные туфли, зато Хуго курил сигариллы — длинные, тонкие, похожие на карандаш сигары, а из нагрудного кармана всегда выглядывал краешек чистого носового платка. В компанию он входил быстро; он сносно пел и был бы находкой для какого-нибудь самодеятельного ансамбля. Он определенно умел, оставшись наедине с дамой, нашептывать ей милые глупости и при случае быть рыцарем.
— У него есть все качества, необходимые любовнику, — сказала Тереза отцу, когда тот узнал о романе Хуго и Нелли и решил, что в результате один брак будет расторгнут, а другой заключен. — У него есть все качества, чтобы быть любовником, но он к тому же умен и обладает довольно широким кругозором. Поэтому мне кажется, что он просто-напросто ломает комедию.
— Нет, у Хуго серьезные намерения, — возразил отец. Он знал Хуго — тот привозил ему минеральные удобрения и луковицы гладиолусов, уворованные в каком-то садоводстве. — Он просил меня узнать, были ли у Нелли любовники.
— Ни одного — Тереза не лгала. Впрочем, если бы это и было неправдой, отец все равно не дождался бы от нее другого ответа.
Разговор с отцом Тереза передала Нелли. У Нелли глаза засверкали, как у молоденькой девчонки, и к щекам прихлынула кровь. Она рассказала, что перестала есть после семи вечера, чтобы сохранить фигуру. Потом она надела ошейник на пса и повезла его на взморье дрессировать. Дрессировка собаки была официальной версией, хотя единственным инструктором был Хуго, и бедное животное терпеливо сидело, привязанное снаружи к будке спасательной станции. В свободные минуты Хуго обучил пса давать лапу, и дома Нелли изо дня в день демонстрировала это достижение Людвигу.
— Как ты, вернувшись со взморья, можешь сейчас же лезть в постель к Людвигу? — не понимала Тереза.
— Я стараюсь этого не делать, — сникнув, отвечала Нелли.
После прихода Хуго прошло, может быть, полчаса, когда к дому подкатило Людвигово такси. Людвиг открыл большие ворота и завел машину в гараж под домом.
Наверно, в машине Людвига оказалась неисправной какая-то мелочь, а он находился неподалеку и потому заехал исправить — все-таки скорее, чем ждать, пока подойдет из парка аварийный автобус.
Или у него возникли подозрения? Нет, вряд ли. Ведь Хуго был дома у Нелли всего раза два.
В доме у Римшей было по-прежнему тихо. Конечно, Людвиг человек интеллигентный, и Хуго тоже не пентюх — такие не вцепятся друг другу в глотку.
Будет развод или нет? Наверно, будет, потому что Людвиг очень самолюбивый. Он уймет свою любовь к Нелли: теперь она все равно не имеет никакого смысла.
Сам виноват. Распустил жену. Нелли нужен муж с характером дрессировщика, такой, который заставил бы ее плясать под свою дудку. И Хуго заставит, уж он-то не станет носить ей кофе в постель и гладить белье. Правильно говорят: плохую жену муж балует. Все искусство в том, чтобы не быть слишком плохой.
Потом такси уехало — так же внезапно, как приехало. Абсолютно спокойная Нелли вышла и закрыла за ним ворота.
Тереза вздохнула с облегчением — очевидно, все закончилось хорошо. Потом она чуть не расхохоталась, представив, что чувствовала Нелли. Наверно, пока Людвиг возился в гараже, она успела спрятать Хуго. Как в добрых старых романах! Тереза представила, как Хуго стоит в шкафу полуголый, прижимая к груди одежду, которую не успел натянуть, и старается не дышать. Но приходит Людвиг и распахивает дверцы шкафа. Голый Хуго выходит наружу и торжественно произносит:
— Я давно уже хотел серьезно с вами поговорить! Терезе так понравилась эта созданная ее воображением сцена, что она подошла к телефону и позвонила:
— Чао, Нелли!
— Чао…
— Можно, я забегу к тебе поболтать?
— Лучше попозже, я что-то устала.
— Тогда ложись в постель.
— Я и собираюсь…
— Правильно. Это не самое плохое из того, что может делать человек. Ата!
— Привет!
Нелли совсем одурела из-за этого Хуго. Чуть-чуть не засыпалась и тут же опять в постель. Но, наверно, это здорово — так влюбиться!
— Вы видели, как Хуго ушел? — спросил Алвис, так пристально глядя в глаза Терезе, что она даже смутилась.
— Нет.
— А после этого еще кто-нибудь входил в дом Римшей или выходил оттуда?
— Нет, не видела. Я же не все время сидела у окна.
— А сестра?
— Не знаю.
— А вы заметили, что я приезжал сюда вчера вечером?
— Да, но до того никто не входил и не выходил от них.
Людвиг знал об ожидавшемся визите Хуго, убил его, потом ограбил инкассаторов, чтобы бежать при деньгах. Это была первая мысль, пришедшая в голову Алвису, и ему стало стыдно, потому что в ней совсем не было логики: Нелли не молчала бы, если бы Хуго был убит.
— Как фамилия Хуго?
— Не знаю.
— А где он живет?
— Тоже не знаю. Позвоните на спасательную станцию.
— Придется. А сегодня вы не видели Нелли?
— Я звонила, но ее не было дома.
— Пожалуйста, позвоните еще!
— Придется вам выдавать мне зарплату, — она подошла к телефону и набрала номер. В трубке долго раздавался жалобный писк — в доме Римшей никто не подходил к телефону.
— А где может быть Нелли?
Тереза пожала плечами — капризно, нервно.
Алвис пошел в гараж попрощаться с Козиндом. Козинд приготовил в консервной банке густой раствор. Банку он держал в левой руке, в правой шпатель. Уголком шпателя Козинд отрезал кусочек раствора и замазывал дырки в штукатурке гаража. Дырки были глубокие и размером с грецкий орех.
— Не нужно ли пожиже?
Козинд вздрогнул, и у него начала дергаться кожа под левым глазом.
— Я думал, вы давно уже ушли!
— Нам с Терезой понадобился телефон, и мы пошли в дом.
— Вряд ли жидкий будет держать.
— Попробуйте добавить гипса.
Козинд поставил банку и шпатель на багажник ^Запорожца» цвета морской волны, вытер руки тряпкой и вышел из гаража.
— Тереза рассказала что-нибудь интересное?
— Для нас все интересно.
— Жаль, что в юности я не изучал юриспруденцию. В вашей работе нет однообразия, каждый день что-нибудь новое, захватывающее. Да, жаль…
— Некоторые мои коллеги наоборот жалеют, что изучали юриспруденцию… До свидания!
— Всего хорошего.
Козинд проводил Алвиса до калитки и посмотрел, как тот бросил в почтовый ящик Римшей записку. Это было приглашение Нелли явиться для дачи показаний и позвонить, как только появится дома…
Прежде всего нужно допросить Хуго, с Нелли можно подождать.
— Так уж у нас в семье повелось, — сказала она, переворачиваясь на другой бок. — Один гнет спину на работе, другой прохлаждается на пляже.
— Знаешь ли, те времена, когда принцы подъезжали верхом к самым смородиновым кустам, давно прошли.
— Не у всех же есть время плескаться в озере, кому-то надо зарабатывать сестре на наряды.
— Ты-то мне и ломаного гроша не дашь.
— Ты бы вовсе голая шлялась, тогда парни еще больше к тебе липнуть станут.
— Ко мне и к одетой липнут! — отрезала Тереза и пошла в дом. Она слышала еще, как сестра кричала ей вслед, что пора очистить дом от лентяев, выгнать их вон.
Настроение было испорчено. Тереза достала из шкафа пеструю цыганскую юбку, которую она взяла напрокат в театре специально для карнавала. Швы в некоторых местах разошлись, но юбка сидела хорошо, и ей захотелось, чтобы вошла сестра и от зависти опять начала брызгать раскаленной лавой.
Но сестра не появлялась. Тереза отыскала иглу и, сев к окну — поближе к свету, — принялась чинить юбку.
Потом она увидела, что со стороны леса приближается Хуго. Он подошел к калитке дома Римшей, достал ключ и, оглянувшись — не видит ли кто, отпер калитку. Терезу подмывало крикнуть:
— Привет, Хуго!
Для Хуго это было бы как ведро ледяной воды, и вообще — великолепная, хотя и злая шутка, и Тереза обязательно крикнула бы, будь она хоть чуть-чуть приодета. Хотя бы по-пляжному. А так пришлось отойти от окна.
Отперев калитку, Хуго быстро нырнул в сад. Раза два тявкнул пес Римшей и замолчал — узнал Хуго, потому что тот всегда приносил ему угощение.
Нелли слишком далеко заходит, подумала Тереза. — Зачем так глупо рисковать? У него же есть квартира, да и на спасательной станции они могут встретиться…
Хуго и Нелли были знакомы уже довольно близко, когда Тереза впервые увидела их вместе. Они как раз выходили из лиелупского пивного бара. Хуго обнимал Нелли за талию, она смущалась и краснела: ей казалось, она уже стара, чтобы так разгуливать, но не отталкивала Хуго, и его ладонь лежала на ее бедре.
— Чао, Нелли! — смеясь, сказала Тереза.
— Добрый вечер, — растерянно ответила Нелли.
Когда позже Нелли отозвала Терезу в сторону и со слезами умоляла ничего не рассказывать Людвигу, Тереза с трудом сохраняла серьезное выражение. Бедная, старомодная Нелли!
В Хуго было все, что надо, чтобы в него влюбилась такая добродетельная домоседка. Он был строен, с черными, как вороново крыло, волосами и такими же бакенбардами. У него были глаза, которые просили пожалеть его и позаботиться о нем, у него были узкие губы и острый подбородок — свидетельство мужественного характера, а морщинки вокруг глаз говорили об усталости. У него были десятки моднейших галстуков, но только два поношенных костюма и много раз чиненные туфли, зато Хуго курил сигариллы — длинные, тонкие, похожие на карандаш сигары, а из нагрудного кармана всегда выглядывал краешек чистого носового платка. В компанию он входил быстро; он сносно пел и был бы находкой для какого-нибудь самодеятельного ансамбля. Он определенно умел, оставшись наедине с дамой, нашептывать ей милые глупости и при случае быть рыцарем.
— У него есть все качества, необходимые любовнику, — сказала Тереза отцу, когда тот узнал о романе Хуго и Нелли и решил, что в результате один брак будет расторгнут, а другой заключен. — У него есть все качества, чтобы быть любовником, но он к тому же умен и обладает довольно широким кругозором. Поэтому мне кажется, что он просто-напросто ломает комедию.
— Нет, у Хуго серьезные намерения, — возразил отец. Он знал Хуго — тот привозил ему минеральные удобрения и луковицы гладиолусов, уворованные в каком-то садоводстве. — Он просил меня узнать, были ли у Нелли любовники.
— Ни одного — Тереза не лгала. Впрочем, если бы это и было неправдой, отец все равно не дождался бы от нее другого ответа.
Разговор с отцом Тереза передала Нелли. У Нелли глаза засверкали, как у молоденькой девчонки, и к щекам прихлынула кровь. Она рассказала, что перестала есть после семи вечера, чтобы сохранить фигуру. Потом она надела ошейник на пса и повезла его на взморье дрессировать. Дрессировка собаки была официальной версией, хотя единственным инструктором был Хуго, и бедное животное терпеливо сидело, привязанное снаружи к будке спасательной станции. В свободные минуты Хуго обучил пса давать лапу, и дома Нелли изо дня в день демонстрировала это достижение Людвигу.
— Как ты, вернувшись со взморья, можешь сейчас же лезть в постель к Людвигу? — не понимала Тереза.
— Я стараюсь этого не делать, — сникнув, отвечала Нелли.
После прихода Хуго прошло, может быть, полчаса, когда к дому подкатило Людвигово такси. Людвиг открыл большие ворота и завел машину в гараж под домом.
Наверно, в машине Людвига оказалась неисправной какая-то мелочь, а он находился неподалеку и потому заехал исправить — все-таки скорее, чем ждать, пока подойдет из парка аварийный автобус.
Или у него возникли подозрения? Нет, вряд ли. Ведь Хуго был дома у Нелли всего раза два.
В доме у Римшей было по-прежнему тихо. Конечно, Людвиг человек интеллигентный, и Хуго тоже не пентюх — такие не вцепятся друг другу в глотку.
Будет развод или нет? Наверно, будет, потому что Людвиг очень самолюбивый. Он уймет свою любовь к Нелли: теперь она все равно не имеет никакого смысла.
Сам виноват. Распустил жену. Нелли нужен муж с характером дрессировщика, такой, который заставил бы ее плясать под свою дудку. И Хуго заставит, уж он-то не станет носить ей кофе в постель и гладить белье. Правильно говорят: плохую жену муж балует. Все искусство в том, чтобы не быть слишком плохой.
Потом такси уехало — так же внезапно, как приехало. Абсолютно спокойная Нелли вышла и закрыла за ним ворота.
Тереза вздохнула с облегчением — очевидно, все закончилось хорошо. Потом она чуть не расхохоталась, представив, что чувствовала Нелли. Наверно, пока Людвиг возился в гараже, она успела спрятать Хуго. Как в добрых старых романах! Тереза представила, как Хуго стоит в шкафу полуголый, прижимая к груди одежду, которую не успел натянуть, и старается не дышать. Но приходит Людвиг и распахивает дверцы шкафа. Голый Хуго выходит наружу и торжественно произносит:
— Я давно уже хотел серьезно с вами поговорить! Терезе так понравилась эта созданная ее воображением сцена, что она подошла к телефону и позвонила:
— Чао, Нелли!
— Чао…
— Можно, я забегу к тебе поболтать?
— Лучше попозже, я что-то устала.
— Тогда ложись в постель.
— Я и собираюсь…
— Правильно. Это не самое плохое из того, что может делать человек. Ата!
— Привет!
Нелли совсем одурела из-за этого Хуго. Чуть-чуть не засыпалась и тут же опять в постель. Но, наверно, это здорово — так влюбиться!
— Вы видели, как Хуго ушел? — спросил Алвис, так пристально глядя в глаза Терезе, что она даже смутилась.
— Нет.
— А после этого еще кто-нибудь входил в дом Римшей или выходил оттуда?
— Нет, не видела. Я же не все время сидела у окна.
— А сестра?
— Не знаю.
— А вы заметили, что я приезжал сюда вчера вечером?
— Да, но до того никто не входил и не выходил от них.
Людвиг знал об ожидавшемся визите Хуго, убил его, потом ограбил инкассаторов, чтобы бежать при деньгах. Это была первая мысль, пришедшая в голову Алвису, и ему стало стыдно, потому что в ней совсем не было логики: Нелли не молчала бы, если бы Хуго был убит.
— Как фамилия Хуго?
— Не знаю.
— А где он живет?
— Тоже не знаю. Позвоните на спасательную станцию.
— Придется. А сегодня вы не видели Нелли?
— Я звонила, но ее не было дома.
— Пожалуйста, позвоните еще!
— Придется вам выдавать мне зарплату, — она подошла к телефону и набрала номер. В трубке долго раздавался жалобный писк — в доме Римшей никто не подходил к телефону.
— А где может быть Нелли?
Тереза пожала плечами — капризно, нервно.
Алвис пошел в гараж попрощаться с Козиндом. Козинд приготовил в консервной банке густой раствор. Банку он держал в левой руке, в правой шпатель. Уголком шпателя Козинд отрезал кусочек раствора и замазывал дырки в штукатурке гаража. Дырки были глубокие и размером с грецкий орех.
— Не нужно ли пожиже?
Козинд вздрогнул, и у него начала дергаться кожа под левым глазом.
— Я думал, вы давно уже ушли!
— Нам с Терезой понадобился телефон, и мы пошли в дом.
— Вряд ли жидкий будет держать.
— Попробуйте добавить гипса.
Козинд поставил банку и шпатель на багажник ^Запорожца» цвета морской волны, вытер руки тряпкой и вышел из гаража.
— Тереза рассказала что-нибудь интересное?
— Для нас все интересно.
— Жаль, что в юности я не изучал юриспруденцию. В вашей работе нет однообразия, каждый день что-нибудь новое, захватывающее. Да, жаль…
— Некоторые мои коллеги наоборот жалеют, что изучали юриспруденцию… До свидания!
— Всего хорошего.
Козинд проводил Алвиса до калитки и посмотрел, как тот бросил в почтовый ящик Римшей записку. Это было приглашение Нелли явиться для дачи показаний и позвонить, как только появится дома…
Прежде всего нужно допросить Хуго, с Нелли можно подождать.
16
На этом черноморском курорте зима еще не чувствовалась, хотя октябрь подходил к концу, и жители умеренного пояса уже покупали детям коньки и лыжи, а женщины надели высокие теплые сапоги, которые только что вошли в моду.
Здесь были субтропики. Здесь был ботанический сад Зеленого мыса, где цвели гортензии всех оттенков, где бананы раскинули свои громадные листья, где бамбук протыкал асфальт крепкими острыми ростками, а с деревьев падали созревшие орехи и огромные кедровые шишки.
Все зеленело, алело, белело и синело. Синело море. Вода в нем была такой прозрачной и чистой, что камни и рыба различались даже на глубине в несколько метров. Почти у самого горизонта слегка покачивались на волнах огромные белые корабли, а слева от них угадывалась туманная полоска земли — это была Турция.
Доносился шум южного базара. По утоптанной глинистой земле сухо постукивали туфли, сапоги и сандалии, мелькали мальчишечьи ноги. Над землей стелилась мелкая оранжевая пыль, земля была усыпана всяким сором: бумажками, окурками, шкурками мандаринов, кусками картонных упаковок, огрызками яблок, но люди, видно, так привыкли к этому, что не замечали ничего.
На длинных дощатых столах пестрыми горами лежал виноград разных сортов с мускатом на первом плане. Ягоды, казалось, вот-вот лопнут. Над крупными золотистыми грушами вились тучи ос, но ни продавцы, ни покупатели не обращали на них ни малейшего внимания. Продавали самодельные твердые конфеты из виноградного сока и грецких орехов, похожие с виду на охотничьи колбаски. Висели длинные гирлянды стручков красного перца и маленьких темных сушеных цветочков, которые обычно кладут в соус. Рядом с мандаринами самодовольно выпячивали блестящие животы помидоры всех цветов — от малинового до огненно-красного. Из разрезанной дыни с воткнутым в бок ножом мутными слезами капал густой сок. Ерепенился петух со связанными ногами, чувствуя, что где-то поблизости есть куры. В большой клетке прыгали предназначенные на жаркое перепела — здесь не признавали битой дичи.
Хозяйки несли домой купленных поросят, впрочем, поросята несли себя сами, балансируя на передних ногах, потому что обе задние были подняты вверх: хозяйка держала свое приобретение за одну ногу и подталкивала в нужном направлении. Иные женщины в другой руке несли еще хозяйственную сумку или сетку и со всем этим багажом привычно лавировали среди автомобилей, двигавшихся по узеньким приба-зарным улочкам. Поросята порой начинали визгливую перекличку.
Винный базар был тише, здесь раздавались только голоса продавцов, зазывавших под свои навесы, расположенные вокруг довольно просторной площади:
— Цинандали!
— Гурджани!
— Целикоури!
— Тибаани!
— Хванчкара!
— Саперави!
— Мцване!
Но покупали почти только одни приезжие. Может быть, у всех местных было дома свое вино, а может, они предпочитали покупать в государственных магазинах.
С удовольствием наблюдая весь этот пестрый базар, вслушиваясь в жизнерадостную, непонятную речь, шел сквозь толпу человек высокого роста в рубашке-сеточке, соломенной шляпе и с небольшой, но тяжелой сумкой — приезжий, не успевший еще устроиться в гостинице. Он часто моргал — глаза его не привыкли к яркому свету и слезились.
Человек проследовал мимо торговца деревянными игрушками — вместо обычных сосок тот продавал устройства, похожие на трубки, в головку которых можно было вложить что-нибудь сладкое, — и вошел в застекленную будку телефона-автомата. Он достал записную книжку и набрал какой-то номер.
Здесь были субтропики. Здесь был ботанический сад Зеленого мыса, где цвели гортензии всех оттенков, где бананы раскинули свои громадные листья, где бамбук протыкал асфальт крепкими острыми ростками, а с деревьев падали созревшие орехи и огромные кедровые шишки.
Все зеленело, алело, белело и синело. Синело море. Вода в нем была такой прозрачной и чистой, что камни и рыба различались даже на глубине в несколько метров. Почти у самого горизонта слегка покачивались на волнах огромные белые корабли, а слева от них угадывалась туманная полоска земли — это была Турция.
Доносился шум южного базара. По утоптанной глинистой земле сухо постукивали туфли, сапоги и сандалии, мелькали мальчишечьи ноги. Над землей стелилась мелкая оранжевая пыль, земля была усыпана всяким сором: бумажками, окурками, шкурками мандаринов, кусками картонных упаковок, огрызками яблок, но люди, видно, так привыкли к этому, что не замечали ничего.
На длинных дощатых столах пестрыми горами лежал виноград разных сортов с мускатом на первом плане. Ягоды, казалось, вот-вот лопнут. Над крупными золотистыми грушами вились тучи ос, но ни продавцы, ни покупатели не обращали на них ни малейшего внимания. Продавали самодельные твердые конфеты из виноградного сока и грецких орехов, похожие с виду на охотничьи колбаски. Висели длинные гирлянды стручков красного перца и маленьких темных сушеных цветочков, которые обычно кладут в соус. Рядом с мандаринами самодовольно выпячивали блестящие животы помидоры всех цветов — от малинового до огненно-красного. Из разрезанной дыни с воткнутым в бок ножом мутными слезами капал густой сок. Ерепенился петух со связанными ногами, чувствуя, что где-то поблизости есть куры. В большой клетке прыгали предназначенные на жаркое перепела — здесь не признавали битой дичи.
Хозяйки несли домой купленных поросят, впрочем, поросята несли себя сами, балансируя на передних ногах, потому что обе задние были подняты вверх: хозяйка держала свое приобретение за одну ногу и подталкивала в нужном направлении. Иные женщины в другой руке несли еще хозяйственную сумку или сетку и со всем этим багажом привычно лавировали среди автомобилей, двигавшихся по узеньким приба-зарным улочкам. Поросята порой начинали визгливую перекличку.
Винный базар был тише, здесь раздавались только голоса продавцов, зазывавших под свои навесы, расположенные вокруг довольно просторной площади:
— Цинандали!
— Гурджани!
— Целикоури!
— Тибаани!
— Хванчкара!
— Саперави!
— Мцване!
Но покупали почти только одни приезжие. Может быть, у всех местных было дома свое вино, а может, они предпочитали покупать в государственных магазинах.
С удовольствием наблюдая весь этот пестрый базар, вслушиваясь в жизнерадостную, непонятную речь, шел сквозь толпу человек высокого роста в рубашке-сеточке, соломенной шляпе и с небольшой, но тяжелой сумкой — приезжий, не успевший еще устроиться в гостинице. Он часто моргал — глаза его не привыкли к яркому свету и слезились.
Человек проследовал мимо торговца деревянными игрушками — вместо обычных сосок тот продавал устройства, похожие на трубки, в головку которых можно было вложить что-нибудь сладкое, — и вошел в застекленную будку телефона-автомата. Он достал записную книжку и набрал какой-то номер.