Страница:
…С самого первого мгновения там, в отравленной газом деревне, на душе словно наступила зима. Истинное, понятое умом положение вещей отторгалось моей внутренней сутью. В какой-то степени можно считать везением, что лицо досталось мне от рождения совершенно невыразительное. Мало кто из окружающих мог похвастаться, что вывел меня из себя или развеселил – и увидел результат. Даже самому иногда бывало неудобно и приходилось специально показывать людям мимикой, что да как. Теперь же и внутри меня все замерло, как будто реальный мир отгородили стеклянной стеной. Все чувства спрятались, чтобы выжить, пришлось заставлять себя действовать правильно, прикладывая огромные усилия для того, чтобы держать себя в руках и не завыть от безнадеги и тоски. Когда я был на Кавказе, всегда оставался уголок дома в душе. Непременным было чувство уверенности в том, что когда-нибудь срок службы подойдет к концу и я вернусь туда, где войны нет. Но похоже, фигуральное выражение «Каждый солдат приносит войну с собой» обрело реальный, кошмарно-абсурдный смысл. Война, притаившаяся внутри, проросла, дала всходы, и ее споры рассеялись по квартире, району, городу, захватили всю страну. Так случилось по жизни, что выбирать профессию мне не пришлось: школа, два курса института, а потом – только армия и война. Ничего другого я не умею и, как правильно заметила бывшая супруга, – горбатого могила исправит. Сначала был вынужден учиться воевать, потом просто понравилось. Но всегда и во всем, с раннего детства выработалась привычка до тонкостей знать любое дело и всегда выходить победителем. Всегда. Так было и во время обеих кавказских войн. Предательство бизнесменов, рулящих армейским начальством, не мешало мне и сослуживцам по отдельному разведбатальону Н-ской мотострелковой бригады до конца разбираться с врагом. Шли в поиск, часто без формального приказа, и честно воевали, заслужив ненависть и даже некоторое уважение тамошних духов. И все приходило к логическому завершению, всегда явно ощущалась черта, дойдя до которой, ты понимал: мы победили.
Сейчас же все иначе: враг оказался везде и те, кто заступил на службу после нас, либо уже мертвы, либо мечутся в кольце окружения. По «ящику» народу пели про то, какие у нас мощные ракеты, как нас боятся американцы и их союзники. Охотно верю: страх заставил врага вынашивать планы нападения и готовить вторжение. Именно страх и черная зависть явились причиной того, что, может быть, двух третей российских и не только городов и деревень уже не существует.
Думая обо всем этом и оглядываясь назад, не представляю, как я буду воевать практически в одиночку с целым миром, решившим подзатариться за счет моей страны. Апатия, паника, страх и ненависть, словно в кривом зеркале, пытались оттолкнуть, уничтожить те принципы, которые мне внушали с детства. С самой первой стычки с американцами и до сегодняшнего мгновения я ощущаю себя словно в дурном сне, который никак не кончится. Водоворот кошмаров кружит и сводит с ума, выталкивая на поверхность единственную мысль: надежды нет. Как это ни банально прозвучит, но огромный мельничный жернов усталости повис на моей шее с того самого момента, как залп автоматической пушки вражеской БМП заставил вытолкнуть приятеля из машины и вновь взяться за привычное ремесло. Пленка отчуждения не давала мне почувствовать бой, ощутить его бешеный пульс, принять его радость и упоение. На губах был только горький вкус пепла усталости. Как я умудрился выжить и сохранить веру в себя этих людей? Видимо, снова повезло. На этот раз воевать мне совсем не хотелось: мирная жизнь, робкие планы на обустройство домика где-нибудь в таежной глуши и долгие часы молчания наедине с природой – вот чего желала душа. И уже через силу приходится носиться по буеракам и вновь убивать. Но на этот раз сознание отказывалось видеть ту самую черту, за которой всегда ждала победа. Пока впереди только клубящийся багровый туман неизвестности, и каждый шаг с почти стопроцентной вероятностью может стать последним. Но, как и много раз до этого, вокруг меня снова оказались те, кто не хотел умирать. Пусть эти люди не были ни родственниками, ни друзьями, пусть оба они – только полуобученный балласт. Но в каждом из них теплится крохотный огонек надежды, который питают едва тлеющие угли от костра моей души. Однако им это не известно: Михась и Варенуха пролили первую кровь, скоро, если все сложится удачно, я смогу их многому научить. А может быть, найдутся и другие, кто, так же как и мы, не желает покорно принимать уготованную им захватчиками участь, вдохнув смертельный газ или сгорев заживо.
Стряхнув с себя оцепенение, которое длилось только двадцать восемь секунд, я совершенно обычным голосом сказал, обернувшись к артельщикам:
– Мужики, у нас же был уговор про дискуссионные клубы. Или вы хотите, чтобы, пока мы тут занимаемся бесполезной болтовней и гадаем что да как, пришли те, кто перед расстрелом все это нам разъяснит? Лично я не хочу это выяснять наверняка, а вы?
Варенуха сделал вид, будто ищет что-то в кипе обмундирования. Михась встретился со мной виноватым взглядом и отрицательно мотнул головой. Я продолжил, не меняя тона:
– Тогда нам нужно разделиться, чтобы быстро собрать самое необходимое и погрузить в эту полуторку. Взять пока будет негде, поэтому постараемся охватить все наши потребности. Так, нам нужно разделиться. Семеныч, ты подгони к ангару грузовик, так чтобы он встал под загрузку сначала сюда. Сам же, пока мы вещички да остальное барахлишко сортируем, прибери покойников, чтобы мы их смогли запереть в соседнем ангаре, где оружие. Собери только тех, что на виду и иди нам помогать. И посмотри шанцевый инструмент, желательно лом, пару лопат и топор…
– А это… – Варенуха замялся. – Размер-то мой ты знаешь?
– Чудак человек, – ожил Мишка и хлопнул смутившегося водилу по плечу, – склад-то армейский, тут тебе не магазин элитной одежи. Возьмем самый большой, явно по тебе будет тара!
– Михась! – я одернул приятеля, хотя и не слишком строго, атмосферу нужно было разрядить. – Ты пока пошукай комбезы, вон стопка подходящая прямо на тебя смотрит.
– Семеныч, – повернулся я к чуть зардевшемуся Варенухе, – особые пожелания я постараюсь учесть, но в принципе Мишка прав: ты у нас самый рослый и широкий.
– Ну, – Варенуха чуть оттаял, – у меня подъем ноги высокий, мне б обувку попросторней, а так, вроде все…
– Лады, иди покойников сортировать, а мы подыщем.
Варенуха благодарно кивнул и быстро исчез из поля зрения, а я принялся помогать Мишке с отбором обмундировки. С виду все было просто: выбирать нужно демисезонные и зимние вещи, исходя из того пессимистичного расчета, что больше такого случая и богатого выбора нам в ближайшей перспективе не видать. Захватчики постарались и на склад свезли только то, что так или иначе можно было продать. На эту мысль меня навели ассортимент и наличие сопроводительных ярлыков. В самом деле, что может быть выгоднее: пусть фабрик, где все это пошито уже нет, но подшефных в разных странах надо во что-то одевать и обувать. А тут даже тратиться особо не пришлось, русские все уже приготовили и даже упаковали. Как правильно заметил Михась, тут было все, вплоть до нижнего белья. Предпочтение я отдал новой форме, видимо, поступившей совсем недавно, может быть, даже солдаты ее еще не видели. Я прихватил по четыре комплекта на каждого из нас, как зимнего, так и летнего обмундирования. Чтобы потом не терять времени, начал переодеваться.
– Михась, нужно переодеться полностью, возьми у входа пакеты с гигиеническими салфетками, оботрись и облачайся. Бери вон те куртку и штанцы, – я показал на стопку предусмотрительно затянутого в полиэтилен шмотья. – Панаму не забудь, там даже накомарник есть.
И я сбросил с себя изрядно пообтрепавшуюся и рваную униформу: та превратилась в нечто среднее между джутовым мешком и песьей подстилкой, с непередаваемым букетом запахов гари, леса и немытого человечьего тела. Взяв из стопки, принесенной приятелем, влажную салфетку, тщательно обтерся. Потом облачился в удобные, кто бы что ни говорил, черные сатиновые трусы, сразу вспомнив учебку и свой первый комплект «хэ-бэ» (только портянок уже не было, теперь солдатам выдавали обычные носки). Напялил футболку, чуть тесную и пахнущую дезинфекцией. Затем настала очередь верхней одежды. Пуговиц больше нет, вместо них тусклые полимерные кнопки да молнии. Комплект явно шили не на рядовых, полевая форма оказалась добротной и легкой. Рисунок многоцветный, долго смотреть на него было неприятно, глаза так и тянет отвести. По-научному этот рисунок называется «цифровая флора», на ткань наносят четырехцветный пятнистый рисунок, созданный на компьютере. Само волокно какое-то хитрое, синтетическое, в сочетании с рисунком оно дает на приборы оптико-электронного наблюдения искажающую картинку, затрудняя опознание силуэта бойца. Куртка с капюшоном, штаны и панама с противомоскитной сеткой. Чего не стал я делать, так это менять свои разношенные «берцы», поскольку потратил на них целый оклад полгода назад – я выбрал самые лучшие, что были в магазине. Итальянские боты, на гелиевой подошве с антибактериальными стельками и фиксацией голеностопа. Американскую и тем более нашу обувку я никогда не жаловал, первую за то, что пропускает влагу и быстро промокает, вторую просто потому, что у нас традиционно не умели шить обувь. Михасю пришлось хуже – он выехал из дома в обычных полуботинках, потом снял «берцы» с одного из американских танкистов, но те оказались ему велики. Сейчас он нашел нечто по размеру, но лицо скривил недовольное:
– Жмут, падлы! – приятель ходил взад-вперед и притопывал ногами в новых ботинках. – Неужели нормальных пошить не могли, где справедливость…
Нашлось несколько видов «броников» со сбруей и подсумками. Повезло: я наткнулся на десяток совершенно новеньких десантных «шкурок» с возможностью подцепить на них разгрузочную упряжь{5}. Такие комплекты планировалось выдавать всем, включая обычных мотострелков. Но, насколько я знаю, солдатам эта роскошь так и не досталась, их таскала только десантура. Сложив все в кузов, я решил, что займусь подгонкой позже, сейчас утащить бы все скорей. Закончив с облачением, мы за полчаса закинули в кузов по шесть комплектов обмундирования и обуви на брата. Потом отыскали походную палатку с портативной железной печкой и четыре спальных мешка. Один, стало быть, лишний, но в него мы сложили всякие полезные мелочи, включая найденную тут же портативную радиостанцию и шесть обычных носимых блоков короткой ларингофонной связи, по три запасных аккумулятора к каждому и полевое зарядное устройство. Последняя вещица оказалась весьма кстати, поскольку заряжала любые аккумуляторы, для чего нужно было только присоединить к ним саму батарею через специальный шнур с разъемом. Обнаружился и кабель с обычными контактами – «крокодилами», так что «прикуривать» можно было абсолютно все и с нестандартными разъемами. Я рассудил, что по пеленгу возможно определять, работают ли в округе иностранцы, а радиостанции короткой связи будут необходимы, если мы собираемся эффективно партизанить. Кроме того, я отыскал большие прорезиненные мешки непонятного предназначения и прихватил десяток, предвидя необходимость закладки тайников. Машина – штука не вечная, рано или поздно придется оставить.
Чего не оказалось на вещевом складе, так это еды. Иностранцы не позаботились о нас настолько хорошо, а их жратва и особенно похожий на картон хлеб были употребимы только в аварийных случаях. Продукты из импортных пайков и даже обычных, захваченных в качестве трофеев консервов насыщали только временно. Единственное, что у захватчиков оказалось качественным и вкусным, так это шоколад и растворимый кофе. Но последний я пил исключительно по необходимости, поскольку не жалую этот пахучий напиток.
Закончив с вещами, мы, уже реально опасаясь вот-вот могущих нагрянуть карателей, двинули в соседний ангар. Тут копошился Варенуха, в дальнем левом углу лежали неровным штабелем трупы наемников. Наш водила уже выбрал себе оружие по вкусу – на плече его словно игрушечный болтался калашниковский «ручняк»[10], а сам Варенуха, словно революционный матрос, был перепоясан наборными пулеметными лентами. Возле входа громоздились два зеленых ящика, судя по маркировке – с пулеметными патронами. Сверху на них лежали завернутые в промасленную бумагу шесть сменных стволов к пулемету и два подсумка, доверху набитых ручными гранатами. Рубчатые бока «эфок» и гладкие обводы наступательных РГД-5 я узнал сразу. Ничего не говоря, чтобы драгоценные минуты зря не тратить, мы с приятелем тоже приступили к поискам. Тут все обстояло много хуже, чем с обмундированием и всякими прибамбасами: как ни искал, не вышло найти свой любимый «калаш» под надежный 7,62 мм калибр. Патронов и магазинов к нему нашлось в избытке, но ни одного правильного автомата я не обнаружил. Поэтому скрепя сердце взял обычное «весло»{6} с легким рамочным прикладом и пластиковым цевьем цвета «баклажан». Чтобы отыскать к нему правильные патроны, в просторечии просто «червонцы», пришлось потратить лишних двадцать минут, ведь иначе это будет не более чем кусок железа. Мишка удивил – отыскал в дальнем конце склада ящик с нелюбимой мной тихой винтовкой, называемой почему-то «винторез»{7}. Увидев недовольную гримасу на моем лице, он сразу завелся:
– Че ты все волокешь на мою лапушку, старшой! – Мишка любовно обнял винтовку, прижимая ее к груди, словно любимую жену. – Ну, нравится мне, как она стреляет, учился я, почитай год с омоновцами знакомыми на полигон ездил…
– Миша, родной, – я максимально быстро сортировал баклажанного же цвета пластиковые магазины к автомату и кидал их в мешок, – да бери ты что понравится, главное помни, что в бою амеры тебя с этим «кара-мультуком» в случае чего жалеть не станут. Чем будешь их тогда отгонять – матюгами, чтоли?
– А вот давай пари заключим! – глаза приятеля азартно сверкнули. – Ты со своим «веслом» и я с моей ласточкой, кто больше в следующей стычке подстрелит.
– Ну, – я намерено отвернулся, будто бы искал что-то на стеллажах, – пари так пари. Я ставлю фляжку свою именную под коньяк, а ты зажигалку. Идет?
– Э, куда хватил! – приятель прищурился, но не отступил. – Ну смотри, слово сказано, Семеныч, ты свидетель!
Варенуха понимающе гоготнул и, подойдя, разбил наши руки.
От такого соревнования проиграют только наши враги. Я намеренно спровоцировал приятеля на спор, поскольку винтовку эту невзлюбил еще с первой своей войны. Тогда мы соседились с каким-то «спецназом» внутренних войск. Их боец все хвастал перед нашим молчуном ефрейтором Лешкой Евсеевым, что, мол, его «тихарь» легче и без вспышки, а уж про точность вообще молчок. Крот, как мы звали Евсеева за то, что «винтарь» ему выдали случайно – зрение у пацана было неважное, но очков он принципиально не носил, предложил «спецназовцу» пари. Тогда в городе верховодили духовские наемники-снайпера: отстреливали радиоантенны с «брони», выслеживали командиров и, как ни странно, поваров. В войсках шло негласное соревнование, кто сможет подстрелить хотя бы одного такого наймита и принести его винтовку или еще какое-нибудь доказательство удачного выстрела. Больше всех пыжились именно «спецы» из подразделений внутренних войск или ментовских структур, ОМОНа и СОБРа. Как правило, они были вооружены и экипированы лучше чем мы, армейцы. И один такой служака не преминул похвалиться специальным «стволом». Видимо, по незнанию он слабо разбирался в том, что ему досталось, либо надеялся на свои везение и мастерство. Но вот забились они с Кротом, что нынче же ночью подстрелят бродящего в округе духа со снайперкой. Обычай у вражеского стрелка был такой: где-то после трех пятнадцати утра и до четырех тридцати он занимал позицию в развалинах напротив нашего НП и караулил цель. Примерно в это же время через нас проходили разведчики и просто транзитники, готовящиеся к утру идти в центр города. Место у нас было удобное, потому как его регулярно чистили от мин саперы, которых мы в основном и прикрывали. Дух попался грамотный, выбирал позицию в развалинах, оставшихся от старой застройки трех– и четырехэтажных домов. Валил он избирательно: то офицера, то связиста, а один раз подстрелил приехавшего на позиции журналиста с какого-то знаменитого канала. Писаке повезло, и пуля вдребезги разнесла дорогущую видеокамеру, слегка оцарапав штатскому левую щеку. Шуму было много, но, откровенно говоря, никто особо не переживал, посторонних война не любит.
Вот минуло три часа, и началось диковинное соревнование, оба стрелка вышли со своих позиций, а мы сели наблюдать, хотя ночью-то чего углядишь? Ни зги не видать, поэтому арбитром мы сообща определили пулеметчика Гену Астраханцева, как имеющего на вооружении ПКМ на станке с ночным прицелом. Толпиться у пулемета, естественно, никто не стал – оторвешься от окуляра, и по засветке тот же дух тебе пулю в лоб и пропишет. Расселись мы кто где, ждем, слушаем. Минут сорок все было тихо, стреляли где-то в районе Центрального рынка, но это было дальше и северней. С Кротом у нас был уговор, что если мы услышим второй выстрел из его «духобоя», как Лешка ласково называл свою штатную СВД, сразу идем на два строчных проблеска его фонаря и вместе ищем добычу. Второй выстрел наш снайпер делал специально для подтверждения, что он свою работу сделал. Как будет работать «спецназовец», мы, само собой, слышать не могли. Этот куцый «винторез» бьет совершенно бесшумно: «чох-чох» – вот и вся музыка. И вот, когда мы уже решили, что дух сегодня не придет, сначала подал голос дух, затем, почти сразу же, треснули с коротким интервалом два винтовочных выстрела. Генка-пулеметчик свистнул, дал из своего «станкача» короткую очередь трассерами куда-то влево, намечая нам путь. Лежку Крота мы нашли не сразу, пока он сам не вылез из-под кучи битого кирпича, ругая одного из моих бойцов, что тот кирзачом ему на ногу наступил. Шепотом Лешка объяснил, что дух подставился, сверкнув фонариком, и он его приложил почти сразу. Путь в развалины указанного стрелком дома занял еще минут сорок, потому что поднялась дикая пальба – духи спешили к своему снайперу на помощь, но Генка и минометчики «соседей» их отсекли. Все знали о негласном соревновании, и я думаю, что наблюдали кто как мог тоже делали ставки. Духа мы нашли на третьем этаже жилого дома, почти полностью разрушенного. Стрелок лежал ничком, винтовка валялась внизу, ее оперативно подобрал сам Крот минутой раньше. Есть миф, что все снайпера – это обязательно какие-то прибалтийские бабы, не знаю, я видел троих прижмурившихся стрелков с оптикой, и все они были мужиками, причем двое самыми что ни на есть русскими, а один – какой-то араб. Принесли мы труп в расположение, деньги, что при нем были, Лешка частью забрал себе, частью отстегнул в общий котел. Сигареты и прочие мелочи мы растащили кому что понравилось, мне достался отличный миниатюрный японский фонарик.
Вроде все улеглось, когда через минут этак десять к нам заявились дружки «спецназовца» и начали предъявлять за пропавшего товарища. Почему их стрелок не вернулся, мы даже и не подумали: мало ли, может, стыдно стало или ранен да свои утащили. Делать нечего – пошли искать. Хоть и было темно, как в жопе у негра. Стрелок как сквозь землю провалился. Вмешался наш взводный, приказав ждать до утра. Менты начали было быковать, требуя продолжения поисков, но тут подключилось их собственное командование, и ситуацию замяли. При свете в городе было не менее опасно, чем ночью, но хоть видно, куда ступаешь. Мы вышли, как только забрезжил серый рассвет, в полном составе шарились по развалинам и спустя час когда окончательно рассвело, нашли мертвого стрелка. Потом я прикинул, что в темноте мы раза три проходили мимо, но сховался мент грамотно, вот и проглядели. Позицию он выбрал толково, даже отработал по цели четыре выстрела. Это-то его и сгубило: рабочая дистанция у его «коротышки» – двести метров, а он стрелял с полных пятисот. Пули ложились на излете, дух его интуитивно вычислил, потом сделал выстрел вслепую. Коллеге Крота перебило позвоночник, и он умирал долго: примерно минут двадцать, может быть, с полчаса. Как знать, может, я неверно оценил тогда ситуацию, возможно, что винтовка тут совершенно ни при чем. Однако Лешка тогда продемонстрировал, как дух вычислил «спецназовца»: воткнул в пробоину, оставленную ментовской пулей, гвоздь и, сделав поправку, отработал на одном только инстинкте просто по направлению шляпки. Вот с тех пор я принципиально терпеть не могу этот «ствол». Может быть, напрасно, но так уж сложилось.
Сейчас же все иначе: враг оказался везде и те, кто заступил на службу после нас, либо уже мертвы, либо мечутся в кольце окружения. По «ящику» народу пели про то, какие у нас мощные ракеты, как нас боятся американцы и их союзники. Охотно верю: страх заставил врага вынашивать планы нападения и готовить вторжение. Именно страх и черная зависть явились причиной того, что, может быть, двух третей российских и не только городов и деревень уже не существует.
Думая обо всем этом и оглядываясь назад, не представляю, как я буду воевать практически в одиночку с целым миром, решившим подзатариться за счет моей страны. Апатия, паника, страх и ненависть, словно в кривом зеркале, пытались оттолкнуть, уничтожить те принципы, которые мне внушали с детства. С самой первой стычки с американцами и до сегодняшнего мгновения я ощущаю себя словно в дурном сне, который никак не кончится. Водоворот кошмаров кружит и сводит с ума, выталкивая на поверхность единственную мысль: надежды нет. Как это ни банально прозвучит, но огромный мельничный жернов усталости повис на моей шее с того самого момента, как залп автоматической пушки вражеской БМП заставил вытолкнуть приятеля из машины и вновь взяться за привычное ремесло. Пленка отчуждения не давала мне почувствовать бой, ощутить его бешеный пульс, принять его радость и упоение. На губах был только горький вкус пепла усталости. Как я умудрился выжить и сохранить веру в себя этих людей? Видимо, снова повезло. На этот раз воевать мне совсем не хотелось: мирная жизнь, робкие планы на обустройство домика где-нибудь в таежной глуши и долгие часы молчания наедине с природой – вот чего желала душа. И уже через силу приходится носиться по буеракам и вновь убивать. Но на этот раз сознание отказывалось видеть ту самую черту, за которой всегда ждала победа. Пока впереди только клубящийся багровый туман неизвестности, и каждый шаг с почти стопроцентной вероятностью может стать последним. Но, как и много раз до этого, вокруг меня снова оказались те, кто не хотел умирать. Пусть эти люди не были ни родственниками, ни друзьями, пусть оба они – только полуобученный балласт. Но в каждом из них теплится крохотный огонек надежды, который питают едва тлеющие угли от костра моей души. Однако им это не известно: Михась и Варенуха пролили первую кровь, скоро, если все сложится удачно, я смогу их многому научить. А может быть, найдутся и другие, кто, так же как и мы, не желает покорно принимать уготованную им захватчиками участь, вдохнув смертельный газ или сгорев заживо.
Стряхнув с себя оцепенение, которое длилось только двадцать восемь секунд, я совершенно обычным голосом сказал, обернувшись к артельщикам:
– Мужики, у нас же был уговор про дискуссионные клубы. Или вы хотите, чтобы, пока мы тут занимаемся бесполезной болтовней и гадаем что да как, пришли те, кто перед расстрелом все это нам разъяснит? Лично я не хочу это выяснять наверняка, а вы?
Варенуха сделал вид, будто ищет что-то в кипе обмундирования. Михась встретился со мной виноватым взглядом и отрицательно мотнул головой. Я продолжил, не меняя тона:
– Тогда нам нужно разделиться, чтобы быстро собрать самое необходимое и погрузить в эту полуторку. Взять пока будет негде, поэтому постараемся охватить все наши потребности. Так, нам нужно разделиться. Семеныч, ты подгони к ангару грузовик, так чтобы он встал под загрузку сначала сюда. Сам же, пока мы вещички да остальное барахлишко сортируем, прибери покойников, чтобы мы их смогли запереть в соседнем ангаре, где оружие. Собери только тех, что на виду и иди нам помогать. И посмотри шанцевый инструмент, желательно лом, пару лопат и топор…
– А это… – Варенуха замялся. – Размер-то мой ты знаешь?
– Чудак человек, – ожил Мишка и хлопнул смутившегося водилу по плечу, – склад-то армейский, тут тебе не магазин элитной одежи. Возьмем самый большой, явно по тебе будет тара!
– Михась! – я одернул приятеля, хотя и не слишком строго, атмосферу нужно было разрядить. – Ты пока пошукай комбезы, вон стопка подходящая прямо на тебя смотрит.
– Семеныч, – повернулся я к чуть зардевшемуся Варенухе, – особые пожелания я постараюсь учесть, но в принципе Мишка прав: ты у нас самый рослый и широкий.
– Ну, – Варенуха чуть оттаял, – у меня подъем ноги высокий, мне б обувку попросторней, а так, вроде все…
– Лады, иди покойников сортировать, а мы подыщем.
Варенуха благодарно кивнул и быстро исчез из поля зрения, а я принялся помогать Мишке с отбором обмундировки. С виду все было просто: выбирать нужно демисезонные и зимние вещи, исходя из того пессимистичного расчета, что больше такого случая и богатого выбора нам в ближайшей перспективе не видать. Захватчики постарались и на склад свезли только то, что так или иначе можно было продать. На эту мысль меня навели ассортимент и наличие сопроводительных ярлыков. В самом деле, что может быть выгоднее: пусть фабрик, где все это пошито уже нет, но подшефных в разных странах надо во что-то одевать и обувать. А тут даже тратиться особо не пришлось, русские все уже приготовили и даже упаковали. Как правильно заметил Михась, тут было все, вплоть до нижнего белья. Предпочтение я отдал новой форме, видимо, поступившей совсем недавно, может быть, даже солдаты ее еще не видели. Я прихватил по четыре комплекта на каждого из нас, как зимнего, так и летнего обмундирования. Чтобы потом не терять времени, начал переодеваться.
– Михась, нужно переодеться полностью, возьми у входа пакеты с гигиеническими салфетками, оботрись и облачайся. Бери вон те куртку и штанцы, – я показал на стопку предусмотрительно затянутого в полиэтилен шмотья. – Панаму не забудь, там даже накомарник есть.
И я сбросил с себя изрядно пообтрепавшуюся и рваную униформу: та превратилась в нечто среднее между джутовым мешком и песьей подстилкой, с непередаваемым букетом запахов гари, леса и немытого человечьего тела. Взяв из стопки, принесенной приятелем, влажную салфетку, тщательно обтерся. Потом облачился в удобные, кто бы что ни говорил, черные сатиновые трусы, сразу вспомнив учебку и свой первый комплект «хэ-бэ» (только портянок уже не было, теперь солдатам выдавали обычные носки). Напялил футболку, чуть тесную и пахнущую дезинфекцией. Затем настала очередь верхней одежды. Пуговиц больше нет, вместо них тусклые полимерные кнопки да молнии. Комплект явно шили не на рядовых, полевая форма оказалась добротной и легкой. Рисунок многоцветный, долго смотреть на него было неприятно, глаза так и тянет отвести. По-научному этот рисунок называется «цифровая флора», на ткань наносят четырехцветный пятнистый рисунок, созданный на компьютере. Само волокно какое-то хитрое, синтетическое, в сочетании с рисунком оно дает на приборы оптико-электронного наблюдения искажающую картинку, затрудняя опознание силуэта бойца. Куртка с капюшоном, штаны и панама с противомоскитной сеткой. Чего не стал я делать, так это менять свои разношенные «берцы», поскольку потратил на них целый оклад полгода назад – я выбрал самые лучшие, что были в магазине. Итальянские боты, на гелиевой подошве с антибактериальными стельками и фиксацией голеностопа. Американскую и тем более нашу обувку я никогда не жаловал, первую за то, что пропускает влагу и быстро промокает, вторую просто потому, что у нас традиционно не умели шить обувь. Михасю пришлось хуже – он выехал из дома в обычных полуботинках, потом снял «берцы» с одного из американских танкистов, но те оказались ему велики. Сейчас он нашел нечто по размеру, но лицо скривил недовольное:
– Жмут, падлы! – приятель ходил взад-вперед и притопывал ногами в новых ботинках. – Неужели нормальных пошить не могли, где справедливость…
Нашлось несколько видов «броников» со сбруей и подсумками. Повезло: я наткнулся на десяток совершенно новеньких десантных «шкурок» с возможностью подцепить на них разгрузочную упряжь{5}. Такие комплекты планировалось выдавать всем, включая обычных мотострелков. Но, насколько я знаю, солдатам эта роскошь так и не досталась, их таскала только десантура. Сложив все в кузов, я решил, что займусь подгонкой позже, сейчас утащить бы все скорей. Закончив с облачением, мы за полчаса закинули в кузов по шесть комплектов обмундирования и обуви на брата. Потом отыскали походную палатку с портативной железной печкой и четыре спальных мешка. Один, стало быть, лишний, но в него мы сложили всякие полезные мелочи, включая найденную тут же портативную радиостанцию и шесть обычных носимых блоков короткой ларингофонной связи, по три запасных аккумулятора к каждому и полевое зарядное устройство. Последняя вещица оказалась весьма кстати, поскольку заряжала любые аккумуляторы, для чего нужно было только присоединить к ним саму батарею через специальный шнур с разъемом. Обнаружился и кабель с обычными контактами – «крокодилами», так что «прикуривать» можно было абсолютно все и с нестандартными разъемами. Я рассудил, что по пеленгу возможно определять, работают ли в округе иностранцы, а радиостанции короткой связи будут необходимы, если мы собираемся эффективно партизанить. Кроме того, я отыскал большие прорезиненные мешки непонятного предназначения и прихватил десяток, предвидя необходимость закладки тайников. Машина – штука не вечная, рано или поздно придется оставить.
Чего не оказалось на вещевом складе, так это еды. Иностранцы не позаботились о нас настолько хорошо, а их жратва и особенно похожий на картон хлеб были употребимы только в аварийных случаях. Продукты из импортных пайков и даже обычных, захваченных в качестве трофеев консервов насыщали только временно. Единственное, что у захватчиков оказалось качественным и вкусным, так это шоколад и растворимый кофе. Но последний я пил исключительно по необходимости, поскольку не жалую этот пахучий напиток.
Закончив с вещами, мы, уже реально опасаясь вот-вот могущих нагрянуть карателей, двинули в соседний ангар. Тут копошился Варенуха, в дальнем левом углу лежали неровным штабелем трупы наемников. Наш водила уже выбрал себе оружие по вкусу – на плече его словно игрушечный болтался калашниковский «ручняк»[10], а сам Варенуха, словно революционный матрос, был перепоясан наборными пулеметными лентами. Возле входа громоздились два зеленых ящика, судя по маркировке – с пулеметными патронами. Сверху на них лежали завернутые в промасленную бумагу шесть сменных стволов к пулемету и два подсумка, доверху набитых ручными гранатами. Рубчатые бока «эфок» и гладкие обводы наступательных РГД-5 я узнал сразу. Ничего не говоря, чтобы драгоценные минуты зря не тратить, мы с приятелем тоже приступили к поискам. Тут все обстояло много хуже, чем с обмундированием и всякими прибамбасами: как ни искал, не вышло найти свой любимый «калаш» под надежный 7,62 мм калибр. Патронов и магазинов к нему нашлось в избытке, но ни одного правильного автомата я не обнаружил. Поэтому скрепя сердце взял обычное «весло»{6} с легким рамочным прикладом и пластиковым цевьем цвета «баклажан». Чтобы отыскать к нему правильные патроны, в просторечии просто «червонцы», пришлось потратить лишних двадцать минут, ведь иначе это будет не более чем кусок железа. Мишка удивил – отыскал в дальнем конце склада ящик с нелюбимой мной тихой винтовкой, называемой почему-то «винторез»{7}. Увидев недовольную гримасу на моем лице, он сразу завелся:
– Че ты все волокешь на мою лапушку, старшой! – Мишка любовно обнял винтовку, прижимая ее к груди, словно любимую жену. – Ну, нравится мне, как она стреляет, учился я, почитай год с омоновцами знакомыми на полигон ездил…
– Миша, родной, – я максимально быстро сортировал баклажанного же цвета пластиковые магазины к автомату и кидал их в мешок, – да бери ты что понравится, главное помни, что в бою амеры тебя с этим «кара-мультуком» в случае чего жалеть не станут. Чем будешь их тогда отгонять – матюгами, чтоли?
– А вот давай пари заключим! – глаза приятеля азартно сверкнули. – Ты со своим «веслом» и я с моей ласточкой, кто больше в следующей стычке подстрелит.
– Ну, – я намерено отвернулся, будто бы искал что-то на стеллажах, – пари так пари. Я ставлю фляжку свою именную под коньяк, а ты зажигалку. Идет?
– Э, куда хватил! – приятель прищурился, но не отступил. – Ну смотри, слово сказано, Семеныч, ты свидетель!
Варенуха понимающе гоготнул и, подойдя, разбил наши руки.
От такого соревнования проиграют только наши враги. Я намеренно спровоцировал приятеля на спор, поскольку винтовку эту невзлюбил еще с первой своей войны. Тогда мы соседились с каким-то «спецназом» внутренних войск. Их боец все хвастал перед нашим молчуном ефрейтором Лешкой Евсеевым, что, мол, его «тихарь» легче и без вспышки, а уж про точность вообще молчок. Крот, как мы звали Евсеева за то, что «винтарь» ему выдали случайно – зрение у пацана было неважное, но очков он принципиально не носил, предложил «спецназовцу» пари. Тогда в городе верховодили духовские наемники-снайпера: отстреливали радиоантенны с «брони», выслеживали командиров и, как ни странно, поваров. В войсках шло негласное соревнование, кто сможет подстрелить хотя бы одного такого наймита и принести его винтовку или еще какое-нибудь доказательство удачного выстрела. Больше всех пыжились именно «спецы» из подразделений внутренних войск или ментовских структур, ОМОНа и СОБРа. Как правило, они были вооружены и экипированы лучше чем мы, армейцы. И один такой служака не преминул похвалиться специальным «стволом». Видимо, по незнанию он слабо разбирался в том, что ему досталось, либо надеялся на свои везение и мастерство. Но вот забились они с Кротом, что нынче же ночью подстрелят бродящего в округе духа со снайперкой. Обычай у вражеского стрелка был такой: где-то после трех пятнадцати утра и до четырех тридцати он занимал позицию в развалинах напротив нашего НП и караулил цель. Примерно в это же время через нас проходили разведчики и просто транзитники, готовящиеся к утру идти в центр города. Место у нас было удобное, потому как его регулярно чистили от мин саперы, которых мы в основном и прикрывали. Дух попался грамотный, выбирал позицию в развалинах, оставшихся от старой застройки трех– и четырехэтажных домов. Валил он избирательно: то офицера, то связиста, а один раз подстрелил приехавшего на позиции журналиста с какого-то знаменитого канала. Писаке повезло, и пуля вдребезги разнесла дорогущую видеокамеру, слегка оцарапав штатскому левую щеку. Шуму было много, но, откровенно говоря, никто особо не переживал, посторонних война не любит.
Вот минуло три часа, и началось диковинное соревнование, оба стрелка вышли со своих позиций, а мы сели наблюдать, хотя ночью-то чего углядишь? Ни зги не видать, поэтому арбитром мы сообща определили пулеметчика Гену Астраханцева, как имеющего на вооружении ПКМ на станке с ночным прицелом. Толпиться у пулемета, естественно, никто не стал – оторвешься от окуляра, и по засветке тот же дух тебе пулю в лоб и пропишет. Расселись мы кто где, ждем, слушаем. Минут сорок все было тихо, стреляли где-то в районе Центрального рынка, но это было дальше и северней. С Кротом у нас был уговор, что если мы услышим второй выстрел из его «духобоя», как Лешка ласково называл свою штатную СВД, сразу идем на два строчных проблеска его фонаря и вместе ищем добычу. Второй выстрел наш снайпер делал специально для подтверждения, что он свою работу сделал. Как будет работать «спецназовец», мы, само собой, слышать не могли. Этот куцый «винторез» бьет совершенно бесшумно: «чох-чох» – вот и вся музыка. И вот, когда мы уже решили, что дух сегодня не придет, сначала подал голос дух, затем, почти сразу же, треснули с коротким интервалом два винтовочных выстрела. Генка-пулеметчик свистнул, дал из своего «станкача» короткую очередь трассерами куда-то влево, намечая нам путь. Лежку Крота мы нашли не сразу, пока он сам не вылез из-под кучи битого кирпича, ругая одного из моих бойцов, что тот кирзачом ему на ногу наступил. Шепотом Лешка объяснил, что дух подставился, сверкнув фонариком, и он его приложил почти сразу. Путь в развалины указанного стрелком дома занял еще минут сорок, потому что поднялась дикая пальба – духи спешили к своему снайперу на помощь, но Генка и минометчики «соседей» их отсекли. Все знали о негласном соревновании, и я думаю, что наблюдали кто как мог тоже делали ставки. Духа мы нашли на третьем этаже жилого дома, почти полностью разрушенного. Стрелок лежал ничком, винтовка валялась внизу, ее оперативно подобрал сам Крот минутой раньше. Есть миф, что все снайпера – это обязательно какие-то прибалтийские бабы, не знаю, я видел троих прижмурившихся стрелков с оптикой, и все они были мужиками, причем двое самыми что ни на есть русскими, а один – какой-то араб. Принесли мы труп в расположение, деньги, что при нем были, Лешка частью забрал себе, частью отстегнул в общий котел. Сигареты и прочие мелочи мы растащили кому что понравилось, мне достался отличный миниатюрный японский фонарик.
Вроде все улеглось, когда через минут этак десять к нам заявились дружки «спецназовца» и начали предъявлять за пропавшего товарища. Почему их стрелок не вернулся, мы даже и не подумали: мало ли, может, стыдно стало или ранен да свои утащили. Делать нечего – пошли искать. Хоть и было темно, как в жопе у негра. Стрелок как сквозь землю провалился. Вмешался наш взводный, приказав ждать до утра. Менты начали было быковать, требуя продолжения поисков, но тут подключилось их собственное командование, и ситуацию замяли. При свете в городе было не менее опасно, чем ночью, но хоть видно, куда ступаешь. Мы вышли, как только забрезжил серый рассвет, в полном составе шарились по развалинам и спустя час когда окончательно рассвело, нашли мертвого стрелка. Потом я прикинул, что в темноте мы раза три проходили мимо, но сховался мент грамотно, вот и проглядели. Позицию он выбрал толково, даже отработал по цели четыре выстрела. Это-то его и сгубило: рабочая дистанция у его «коротышки» – двести метров, а он стрелял с полных пятисот. Пули ложились на излете, дух его интуитивно вычислил, потом сделал выстрел вслепую. Коллеге Крота перебило позвоночник, и он умирал долго: примерно минут двадцать, может быть, с полчаса. Как знать, может, я неверно оценил тогда ситуацию, возможно, что винтовка тут совершенно ни при чем. Однако Лешка тогда продемонстрировал, как дух вычислил «спецназовца»: воткнул в пробоину, оставленную ментовской пулей, гвоздь и, сделав поправку, отработал на одном только инстинкте просто по направлению шляпки. Вот с тех пор я принципиально терпеть не могу этот «ствол». Может быть, напрасно, но так уж сложилось.