– Ой, извини, лапочка. Я поела на кухне с Томми и остальной шайкой, но посижу с тобой и поболтаю, пока ты наслаждаешься камбалой и рисовыми лепешками со шпинатом. – Она содрогнулась. – Понять не могу, как ты можешь выносить эту тоскливую еду.
   Катерин улыбнулась.
   – Ты же знаешь, что телевизионная дива должна быть на десять фунтов легче обычного человеческого существа.
   – Разумеется, знаю; там, наверху, нелегко. Да, кстати, тут тебе посылка.
   Она протянула Катерин плоскую картонную коробку золотистого цвета.
   – Выглядит занимательно; что это?
   – Не знаю. Полагаю, сюрприз.
   – Надеюсь, это не бомба, – заметила Катерин, открывая коробку.
   Она подняла красиво упакованную золотую пластинку, покоящуюся на алом бархате.
   – Как мило и как оригинально. Ты не находишь, что это замечательно?
   – Гмм… Я бы предпочла золотой браслет, – заметила Бренда. – Что это за пластинка? Твои какие-нибудь записи?
   – Нет. – Катерин рассматривала пластинку. – Это на 78 оборотов, старая, видно, из тридцатых годов. Называется «Я встретил крошку на миллион долларов в дешевом магазине». Слушай, тут медная пластинка с надписью: «Катерин Беннет, великой звезде и великой актрисе. Вы стоите больше, чем миллион долларов».
   – Гмм. Забавно. – На Бренду надпись явно не произвела впечатления. – Я как-то получила такую же от Тома Джонса. Написал, что он мой поклонник, вот и посылает мне его платиновый диск. Я не знала, куда деть эту проклятую штуку. От кого твоя?
   – Давай поглядим. Подписи нигде нет, только карточка с надписью: «Самой прекрасной женщине в мире с любовью».
   – Как оригинально, – саркастически заметила Бренда. – Либо натуральный Эйнштейн, либо натуральный псих.
   – А мне нравится. – Катерин пристроила диск в рамке на каминной доске. – Это практически единственная вещь в доме не белая и не серебряная, к тому же у меня никогда не было золотого диска.
   – Ну, я пошла спать. – Бренда нежно обняла Катерин. – Мне надо отдохнуть. Можно не сомневаться, что наш драгоценный сыночек поднимется с жаворонками и будет готов играть в какую-нибудь электронную игру.
   – Пожалуйста, разбуди меня, когда он проснется, Брен. Мне нужно к восьми, слава Богу. – Катерин вздохнула. – Если бы только я могла побольше бывать с ним.
   – Ты делаешь все, что можешь, выше себя не прыгнешь. Спокойной ночи, Китти.
   Оставшись одна в гигантской комнате, Китти снова взглянула на золотую пластинку.
   – Самой прекрасной женщине в мире, – прошептала она.
   Может, ее прислал настоящий поклонник? Или один из этих сдвинутых, которые одержимы ею в последние годы? Поднимаясь вверх по лестнице в одинокую спальню, Китти все раздумывала, кем же может оказаться этот ее поклонник. Скорее всего, какой-нибудь псих. Анонимные поклонники таких звезд, как Катерин, иногда не к добру.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Томми медленно открыл усталые глаза. Во рту было сухо и противно, а в тяжелой голове стучало. Сквозь плотные занавески пробивался дневной свет, слабо освещая то, что понаделал маменькин модный декоратор, имея в виду идеальную комнату для подростка. Дорогая шведская мебель, огромный диван с зигзагообразным красно-бело-синим рисунком и кресло под стать приходились Томми совсем не по вкусу, но ему кое-как удавалось скрыть все это под грудами грязной одежды, которую Бренде запрещалось трогать. Обои были разрисованы гоночными машинами, их Томми удалось прикрыть плакатами с изображением его любимых поп-певцов.
   Он, прищурясь, взглянул на часы – половина одиннадцатого. Во дает, проспать четырнадцать часов! Он нажал кнопку пульта дистанционного управления, заставив ожить телевизор. На экране возникли вихляющиеся фигуры модной в последнее время рэп-группы, раскачивающиеся в такт их последнему хиту. Он увеличил громкость и принялся тоже раскачиваться в такт, играя на воображаемой гитаре.
   Он едва расслышал стук в дверь.
   – Можно войти? – спросила Бренда.
   – Конечно, заходи.
   Бренда с трудом держала огромный поднос, уставленный всевозможными деликатесами.
   – Я подумала, ты умираешь с голоду. – Она пододвинула столик к кровати. – Я принесла тебе всего понемножку.
   – Спасибо, Брен. – Томми с одобрением оглядел поднос. – Гмм, выглядит достаточно соблазнительно.
   Оба рассмеялись.
   Для начала залпом выпив смесь апельсинового, папайи и клубничного соков, Томми спросил:
   – Я где мама?
   – Уехала на студию. – Бренда взбила подушки на его кровати. – Она очень расстроилась, что не смогла повидать тебя, но я не стала тебя будить.
   – Ну, мне тоже очень жаль. – Он поспешно умял яичницу из трех яиц, не отрывая глаз от телевизионного экрана.
   – Хочешь рассказать мне, что случилось? – Бренда села на кровать и с опаской посмотрела на него.
   – Не сейчас, Брен. Ничего особенного. Просто сглупил, вот и все. Ты же знаешь, я глупею, когда налижусь. Мне очень жаль.
   – Сколько раз я тебя предупреждала, чтобы ты не пил? – укорила она его. – Во-первых, ты еще несовершеннолетний, и, во-вторых, ты, когда выпьешь, становишься невыносимым.
   – Знаю, знаю. Но не могу же я быть единственным среди моих друзей, кто не пьет? Признайся, Брен, что еще делать вечером, смотреть телевизор?
   – Будь ты поумнее, завел бы себе какое-нибудь хобби, занял бы свое свободное время, как мы делали в детстве, а не тратил бы его попусту.
   – Ну конечно, – отмахнулся он. – Рисовать-выжигать. Когда это было, в доисторическую эпоху? Еще до телевидения?
   – Попридержи язык. Уж больно ты разговорился в последнее время, Томми Беннет, не помешало бы последить за собой.
   Томми обмокнул шоколадную плюшку в кофе, разглядывая телевизионную ведущую в короткой юбке.
   – Черт, вот эту я бы с удовольствием трахнул, – одобрительно сказал он. Затем, заметив недовольный взгляд Бренды, добавил: – Шучу.
   – Твоя мать очень расстроена по твоему поводу. Она почти не спала ночью от беспокойства.
   – Это мне надо из-за нее расстраиваться. – Томми вытер с тарелки остатки яйца второй плюшкой. – Ей на меня глубоко плевать, Брен. Тебе это известно. Ее волнует лишь ее дурацкая карьера, ее дурацкая популярность да модные тряпки. Именно из-за этого папа стал пить, потому что мама беспокоится только о маме.
   – Как ты смеешь так говорить, Томми? Ты прекрасно знаешь, что это неправда. Твоя мать тебя обожает, но у нее тяжелая, изматывающая работа, и никто лучше меня не знает, как это сложно.
   – Ага, ага, – отмахнулся Томми и зевнул. – Всем нам известно, что ты была лучшей года где-то в пятидесятом с чем-то. Ну а я не нахожу ничего трудного в том, чтобы прохаживаться перед камерой в макияже и дурацких тряпках и произносить идиотские слова. Это глупо, вообще все глупо, и из-за этого поганого шоу папа сделал то, что сделал.
   – Нет, Томми, это ты идиот, – твердо заявила Бренда. – Ты безответствен и не думаешь ни о ком, кроме себя.
   Томми с надутым видом смотрел на нее.
   – И что же это такое сделал твой папочка, до чего его довела твоя мать?
   – Ты знаешь, о чем я говорю. А сейчас я устал и опять хочу спать. – Он нажал кнопку, доведя звук до максимума, лег и закрыл глаза.
   Взяв пустой поднос, Бренда попыталась перекричать шум.
   – Ладно. Пока спи. Наверное, тебе после выпивки надо проспаться. Но одно я тебе скажу, Томми Беннет. Твой отец начал прикладываться к бутылке задолго до того, как твоя мать добилась успеха, и я это говорю, потому что самое время тебе знать правду и перестать винить во всем ее.
   Томми натянул простыню на голову.
   – Я не хочу слушать об этом. Перестань, Бренда, я устал. Оставь меня в покое.
   У двери Бренда повернулась, чтобы взглянуть на верзилу, свернувшегося под простыней.
   – Когда-нибудь ты все поймешь, Томми. – Она говорила тихо, но со злостью. – И, возможно, тогда ты сообразишь, как сильно твоя мать тебя любит.
   – Мэнди, где моя синяя рабочая рубашка? – Стивен Лей вышел из ванной комнаты, вытирая полотенцем светлые волосы. Он, как всегда, торопился.
   – Там, где всегда, – ответила Мэнди, не отрывая глаз от экрана телевизора и инструктора, чьи движения она старательно копировала. – Второй ящик слева, под желтой рубашкой.
   Мэнди, хорошенькая блондинка слегка за тридцать, сохранила свое круглое детское личико и невинные голубые глаза, заинтриговавшие Стивена на прослушивании десять лет назад. Он был начинающим сценаристом, она – секретаршей. Они быстро полюбили друг друга, а через год она подарила ему девочек-близнецов.
   Теперь Мэнди попросила:
   – Слушай, спустись вниз и посмотри, что делают близнецы. Что-то там давно подозрительно тихо.
   – Конечно. – Он побежал вниз, перескакивая через ступеньки и на ходу застегивая рубашку. Дом маленький, плохо прибранный, кругом следы пребывания маленьких детей. Девочки сидели за завтраком, не отрывая глаз от экрана с мультфильмом, кукурузные хлопья не тронуты.
   – Доброе утро, мои очаровашки. Фу-фу-фу, тут пахнет вкусными маленькими девочками, – прорычал Стивен, убедительно изображая кровожадного великана.
   – Папа, папа, папа! – Девочки завизжали от притворного ужаса и вцепились в его ногу. Стив попытался налить себе кофе.
   – Ну ладно, хватит, отпустите папу. Папе пора на работу, зарабатывать денежки, чтобы купить маленьким девочкам красивые платья. – Он подергал их за блондинистые хвостики, и они опять завизжали от восторга. – Давайте, ешьте хлопья, иначе из вас не получится прекрасных леди.
   Мультфильм окончился, начались новости. Стив смотрел их, потягивая кофе, держа по дочке на каждой коленке. После главных новостей возвестили, что был арестован сын Катерин Беннет, за чем последовал сюжет с Катерин, выходящей накануне из зала суда.
   – Неизвестный друг семьи внес вчера за подростка залог, после чего тот был отпущен без предъявления формальных обвинений, – возвестил диктор.
   – Папа, папа, гляди, там ты, – заверещали близнецы, устремляясь к экрану, чтобы посмотреть поближе.
   Стив застонал. Да, это был он. Вон он, держит мрачного Томми за руку, на том мятые джинсы и рубашка, надетая впопыхах, волосы еще более растрепаны, чем обычно, выходит из участка, за ним – взволнованная Бренда.
   Вошла потная после зарядки Мэнди, взглянула на экран.
   – Гляди, прям-таки телезвезда, – съязвила она. – Ты не тем делом занялся.
   – Ну, сейчас, по крайней мере, я со своим делом запаздываю. – Стивен взглянул на часы. – Нам сегодня много придется переписывать. Гейб Хеллер считает, что мы слишком много внимания уделили героине Катерин. Мне велено придумать ходы, чтобы сделать се роль менее существенной.
   – Зачем? – Мэнди намазала тост обезжиренным маргарином. – Она в этом фильме – лучшая.
   – Я знаю, – согласился Стивен. – В этом как раз половина проблемы.
   По дороге на студию Стивен думал о Катерин. Последнее время она стала с ним более откровенна. Ему нравилось с ней разговаривать, и он гордился ее доверием. Видит Бог, звезде нелегко приобрести друга, на которого можно положиться. Но его беспокоило, что она, видимо, не осознавала, насколько сложно ее положение на студии. Верно, последние ужасные два года голова была занята семейными делами и Джонни, так что она как-то не получила поддержки у нужной группы наверху.
   Стивен постепенно становился главным сценаристом сериала «Семья Скеффингтонов», и ему порой приходилось лавировать, чтобы одновременно угодить боссам и защитить Катерин. Если быть честным, его немного волновали его чувства к ней. Теперь, когда он по горло занят на работе, его стало раздражать, когда Мэнди жаловалась на то, что ей трудно справляться с детьми и домашними делами. Он знал, что, по сути, у них хороший брак и семейная жизнь на зависть многим, включая Катерин. Просто дело было в том, что время от времени он видел эротические сны с Катерин. Катерин в бассейне, Катерин смеется и призывно смотрит на него через плечо, Катерин в ванне в сцене, им же самим для нее написанной. Стиву удавалось избавляться от этих видений днем, но ночью, перед тем как заснуть, или рано утром в полудреме они снова приходили ему в голову. У него всегда было хорошее настроение весь день, если он встречал ее.
   Катерин рано закончила работу, ринулась домой и застала Томми играющим в баскетбол около гаража. Она крепко обняла его.
   – Дорогой, я так за тебя волновалась. Как ты себя чувствуешь?
   Томми прищурился; его зеленые, как у нее, глаза смотрели настороженно.
   – Все в порядке, мам. Только не суетись, ради Бога. – Он прицелился мячом в корзину, сделал точный бросок и ухмыльнулся.
   – Здорово, – похвалила Катерин. – Послушай, дорогой, я не собираюсь обсуждать вчерашние события, потому что мне кажется, что, что бы там ни было, тебе надо об этом забыть, верно?
   Он промолчал.
   Катерин заговорила порезче.
   – Томми, я знаю, тебе в последнее время нелегко, то, что произошло между мной и твоим отцом, сильно на тебя подействовало, но ты ведь знаешь причину всего случившегося, так?
   – Ага. – Он с безразличным видом снова кинул мяч в корзину. – Все-то я знаю, мам.
   Она попыталась обнять его за плечи, но он стряхнул ее руку и принялся бить мячом о дверь гаража.
   – Я подумала, что бы такое предпринять на твое шестнадцатилетие. В съемках как раз будет перерыв, так что мы могли бы с тобой куда-нибудь съездить просто ради удовольствия, мы с тобой вдвоем. Куда бы ты хотел поехать?
   – Не знаю. – Он ударил мячом о землю несколько раз, а затем снова ловко швырнул его в корзину. – Куда хочешь.
   – Уроки уже закончатся. Как насчет Парижа? Или Лондона? Или юга Франции? Ты ведь там никогда не был. Я обожаю эти места, мне хочется, чтобы ты тоже их полюбил.
   – Вообще-то я хотел поехать на остров Файр с Тоддом. – Он говорил с раздражением. – Его родители сняли там дом на август. Вот туда бы я поехал.
   – Хорошо, но ведь твой день рождения Шестнадцатого июля. – Она крепко взяла его за руку и повернула к дому. – Давай сегодня вместе поужинаем и все обговорим. Я действительно хотела бы проводить с тобой больше времени, Томми, вместе чем-то заниматься.
   В его глазах все еще светилась настороженность.
   – В самом деле?
   – Ты же знаешь, что это так.
   – Ладно. Тогда поедем в Париж. Мне всегда хотелось увидеть этих девиц из салуна «Сбесившаяся лошадь». – Он скорчил притворно похотливую гримасу.
   – У нас будет гастрономическое турне, – радостно сказала она. – А потом мы можем несколько дней пожить на юге Франции. Я уверена, тебе там понравится.
   – А как насчет острова, я смогу туда поехать?
   – Конечно, обещаю. Мы пробудем две недели во Франции, а потом поедешь с Тоддом. – «Если он тебя не втянет еще в какую беду», – подумала она.
   Вечером Катерин и Томми ужинали вместе, наблюдая за огнями города и болтая, как обычные мать и сын. Но он так и не рассказал ей о ночи, проведенной в тюрьме, или о своем отношении к отцу-алкоголику.
   «Не стоит будить спящих собак, – решила Катерин, расчесывая волосы требуемой сотней движений. – По крайней мере мы сделали шаг в правильном направлении. Немного сблизились». Она без сил свалилась в постель.
   Вера позвонила Катерин по ее телефону как раз в тот момент, когда та выбегала из своей гримерной.
   – Я знала, что с Томми случится что-нибудь ужасное, если ты разведешься с его отцом. Об этом во всех газетах, Кит-Кэт.
   Катерин вздохнула.
   – Мам, это не имеет никакого отношения к разводу, и ты об этом прекрасно знаешь. Он подросток, вот и все.
   – Я люблю этого мальчика как своего собственного сына, как тех, кого я потеряла. – Вера никогда не упускала случая напомнить Катерин о своих многочисленных выкидышах. – Мне кажется, он должен приехать ко мне на каникулы, – продолжала Вера. – Он обожает Нью-Йорк и, уверена, соскучился по нему.
   – Эй, Катерин, какого черта, мы тебя ждем. – Помощник режиссера барабанил в ее дверь. – Старина Альби уже сок пускает.
   Все лучше, чем пропускать текст, подумала Катерин и сказала:
   – Ладно, иду, я говорю с мамой.
   – Ну да, у тебя вечно что-то личное, – пробормотал помощник режиссера.
   – Почему бы тебе не приехать и не повидать Томми, мама? Он обрадуется, я уверена.
   – Ой нет, душечка, я не переношу самолеты. Ты же знаешь, это вредно для моей астмы.
   – Ну, возможно, Томми сможет приехать к тебе на неделю после Франции. – Опять раздался стук в дверь. – Послушай, мама, мне надо идти.
   – Разумеется, – холодно заметила Вера. – Никогда нет времени поговорить со старушкой-матерью.
   Она говорила это полушутя, но Катерин почувствовала тоску одиночества в ее голосе. Нельзя наполнить жизнь телевизором, шоколадом и журналами со светской хроникой.
   – Мама, я обязательно позвоню завтра, обещаю, и мы наговоримся всласть. Пока, – твердо заключила Катерин и повесила трубку.
   Позже она позвонила Стивену и пригласила его с Мэнди на ужин, но Стив сказал, что Мэнди уехала на неделю в Сан-Диего к матери.
   – Давай лучше завтра вместе пообедаем, – предложил он. – В моем офисе. У меня есть для тебя сюрприз.
   Когда Катерин увидела, что выставил Стивен на кофейный столик, она пришла в восторг.
   Большая банка черной икры, сметана в изящной фарфоровой мисочке, тонко нарезанный лук, яйца и петрушка. На серебряной тарелке дымились две запеченные картофелины, а в серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка сорокапятиградусной русской водки.
   – А как же моя талия? Максимилиан меня убьет.
   – Чего глаза не видят, о том сердце не страдает. – Он пододвинул ей кресло. – Он никогда не узнает.
   – Откуда это? – спросила она.
   – Я сам придумал.
   – Настоящий пир! – засмеялась Катерин. – Господи, водка, – мы нарушаем студийные законы. Нас обоих уволят.
   – Ни за что, – заверил он. – Налить?
   – Почему бы и нет? Какого черта. Я и так уже сыта этими проклятыми законами по горло. А ты?
   – Ну, от некоторых есть польза, а другие изобретены лишь для того, чтобы унижать нищих служащих. – Стивен взял ложку икры с горкой, положил ее на картофелину и щедро полил лимонным соком.
   – Как ты исхитрился запечь эту картошку?
   – Ты что, про микроволновку не слыхала? Мне далеко до Мэнди в смысле стряпни, но я точно знаю, что мне хочется съесть после тяжелого утра в соляных копях Гейба Хеллера. А поскольку я знаю, что ты тоже обожаешь икру, – почему бы и нет?
   Действительно, почему бы и нет. Все это удачно отличается от тунца с рисовой лепешкой.
   Когда Катерин разрешала себе поесть, она поглощала пищу с огромным аппетитом, так что они оба принялись за дело всерьез. Сначала ели молча, как могут делать только друзья, хорошо знающие друг друга. Наконец он спросил:
   – Как там Томми? Ее лицо затуманилось.
   – Я только что ему звонила. Вроде ничего. Я утром его не видела, он еще спал, когда я уходила. Он последнее время что-то много спит. Я разрешила ему несколько дней не ходить в школу, потому что мне казалось, что это история здорово на него подействовала.
   – По крайней мере, Гейб не пускает прессу на съемочную площадку, – сказал Стив.
   – Знаю. – Она содрогнулась. – Они мне напоминают кучу тараканов. Никогда не знаешь, откуда они вылезут и напугают тебя. Мне бы хотелось многих из них просто раздавить. Знаешь, что самое ужасное, Стив? Я никому здесь больше не доверяю.
   – Не впадай в паранойю, ласточка. Не все же твои враги. Вспомни ту колонку Арми. Он тебе польстил.
   – Да. Обо мне и в самом деле в последнее время появилось несколько положительных отзывов – для разнообразия.
   – Ты их заслужила, – сказал Стивен. – Готов поспорить, эти две английские суки, женского и мужского пола, рвали на себе парики, когда читали.
   Китти рассмеялась. Она ела с наслаждением. Впервые за несколько дней ей удалось пообедать нормально, и ей уже начало казаться, что жизнь не такая уж плохая штука.
   – И мои сцены в этом эпизоде и следующем великолепны! Просто чудо.
   Стивен старался не встречаться с Катерин глазами. Не мог он ей сказать, что Гейб Хеллер приказал ему изменить ее сцены в следующей серии и заменить чем-нибудь посочнее с Элеонор и Альбертом. Он стойко сражался за Китти, может, даже чересчур, имея в виду собственную безопасность, ведь он не мог позволить себе остаться без работы даже ради нее. Теперь же он не мог решиться испортить ей настроение; стереть с ее лица ту счастливую улыбку, которую не видел уже несколько месяцев.
   – Мне думается, с Томми все утрясется, – заметила она. – Я знаю, он все еще переживает по поводу развода, но я ему все компенсирую. Я постараюсь быть самой лучшей матерью, о какой только может мечтать ребенок, черт возьми.
   Стивен поднял рюмку с водкой.
   – Я выпью за это. Пора тебе перестать получать от леденца только палочку.
   – «Некоторые любят погорячее»? – спросила она.
   – В точку. У тебя все будет хорошо.
   Через неделю «Нэшнл сан», самая паскудная из всех газетенок, опубликовала на первой полосе следующее.
   Мне так плохо, что хочется покончить с собой. Ненавижу свою мать. Она – напыщенная стерва. Точно такая же, как и та баба, которую она играет в этой идиотской мыльной опере. Мой отец – мировой мужик, а она превратила его в пьяницу. Мне хотелось бы умереть.
   Стивен с сожалением на лице принес ей газету утром в гардеробную. Катерин прочитала статью с ужасом. Та занимала две колонки. В деталях повествовалось о якобы ужасной жизни Томми с ней и обильно цитировались выдержки из дневника мальчика, который он якобы вел. У Катерин прямо дух захватило от той злобы, которой была пропитана статья.
   – Я не в состоянии положить этому конец, – сказала она Стивену. – О Господи, что мне делать? Томми с ума сойдет, когда прочтет; мама и Джонни просто сбесятся. Он обвинит во всем меня, я уверена.
   – Где они все это раскопали, черт побери? – спросил Стивен. – Томми в самом деле вел дневник?
   – Вроде бы, но, по-моему, это было несколько лет назад, – устало сказала Катерин. – Понятия не имею, как они им завладели и почему никто на студии не смог их остановить. Пожалуйста, позвони Бренде, ладно?
   В дверь постучал посыльный, сунул голову в дверь и протянул большой конверт.
   – Поправки к сценарию, – пролаял он и исчез в коридоре, направляясь к другим комнатенкам.
   – Опять поправки? – удивилась Катерин. – С чего так много? Они что, помешались на этой неделе?
   Стивен смущенно передернул плечами.
   – Прости, ласточка. Мы все стараемся улучшить твою роль.
   Не будь мысли Катерин так заняты другим, она бы заметила его уклончивость. Она сняла трубку и набрала номер. Пришлось долго ждать, пока запыхавшаяся Бренда не взяла трубку.
   – Слушаю.
   – Бренда, ты видела это дерьмо в газете?
   – Разумеется. Мария принесла газету утром. И именно тогда она обнаружила, что ее муж исчез…
   – Муж исчез? Какого черта там у вас происходит?
   – Что происходит? Ха! Тут сразу все происходит, лапочка. Все. Педро смылся. Слинял без единого слова, причем не он один, он взял с собой Сюзи! Мария рвет на себе волосенки.
   – Но ведь она дочь Марии! Милостивый Боже, ей же всего семнадцать. Кошмар какой-то.
   – Очевидно, Педро и Сюзи… ну, сама понимаешь, спутались.
   – Да, очевидно, – мрачно согласилась Катерин. – Но, судя по всему, Педро не ограничивался Сюзи.
   В дверь постучал Чарли и крикнул:
   – Твой выход, Катерин. Быстро.
   – Они основательно собрались – одежда, машина, все такое. Убрались, сделали всем ручкой. Выход слева, без аплодисментов. О, блин, я отсюда слышу, как Мария орет в истерике. Настоящий сумасшедший дом.
   – Охотно верю.
   – Мы полагаем, что Педро имеет отношение к этой мерзкой статье.
   – Вне всякого сомнения, – вздохнула Катерин, а Чарли снова застучал в дверь. – Он наверняка украл дневник Томми и продал его газете. Как он посмел так поступить? Слушай, я не могу больше разговаривать. Я позвоню тебе позже, Бренда, но, пожалуйста, никому ничего не говори, ради всего святого, держи Томми подальше от этой половой тряпки, называющей себя газетой.
   Катерин положила трубку. Стивен подошел к ней и крепко обнял.
   – Ты помни, Китти. Я всегда здесь, если понадоблюсь, – проговорил он несколько грубовато.
   – Я знаю, – прошептала она. – И я даже выразить не могу, как много это для меня значит, Стивен.
* * *
   Джон Беннет очнулся от тяжелого сна. Голова раскалывалась, но, по правде говоря, голова у него последнее время болела постоянно. Если ты выжираешь пару бутылок водки в день, да к тому же выкуриваешь столько косяков, сколько можешь, не давая дуба, трудно надеяться на свежую голову. Он свесился с постели, нашаривая бутылку на полу, и поднес ее к запекшимся губам.
   – Вот дерьмо, – пробормотал он, – пустая, мать ее так.
   Он скатился с кровати, потом поднялся и прошел через гостиную. Поискал под диваном, обшарил кухню, но нашел только пару полупустых банок выдохшегося пива.
   – Блин. – Он вернулся в спальню, напялил грязные тренировочные штаны и сунул ноги в потрепанные мокасины. Проверив, что в карманах достаточно денег, он потащился в магазин, удобно расположенный на углу его квартала в Западном Голливуде.
   Когда он протягивал двадцатку за две бутылки самой дешевой водки, он заметил заголовки в «Нэшнл сан».
   – Блин, – снова выругался он, схватил газету и бросил еще доллар продавцу. – Это же мой гребаный сын, черт бы все побрал.
   Вернувшись в квартиру, Джонни уселся на незаправленную постель и, потягивая водку из горлышка бутылки, прочел статью. Мрачно улыбнулся, читая относящиеся к нему фразы. Они четко выделялись и были лестными для него, но грубыми и оскорбительными по отношению к Катерин. Но лучше чувствовать себя он не стал. В его затуманенном алкоголем мозгу все еще теплилась отцовская любовь к сыну. Просто у него уже не было сил и возможностей ее продемонстрировать.