Страница:
— Очень может быть, говорят, я был не в своем уме, сам этого не помню, но сумасшедшие делают странные вещи.
Я снова попытался заставить его высказаться.
— А может быть, ты взял его по ошибке?
— Да.
— Ты сломал печать и прочел бумаги?
— Да.
— И ты берег их, думая, что они могут пригодиться тебе или, может быть, тебе стало стыдно своего поступка, и ты имел намерение возвратить их, если представится случай.
— Совершенно верно, сэр.
Точно таких же результатов мы добились, когда старались разузнать, где он был и кто заботился о нем во время его последнего исчезновения из дому. Сообщение, что он был где-нибудь, составляло новость для него. С видимым интересом он просил нас рассказать ему, где он был и кого видел!
Тем закончились наши попытки добиться какого-нибудь разъяснения. Мы приступили к разрешению последнего вопроса: как по возможности скорее передать бумаги в руки Винтерфильда?
Упомянув прежде о его отъезде в Париж, я прямо сообщил, в каких отношениях нахожусь с ним теперь.
— Мистер Винтерфильд пригласил меня к себе, когда он вернется в Лондон, — сказал я. — Вероятно, я первым из знакомых увижу его. Если вы, ввиду этого, доверите мне ваш запечатанный конверт, я дам вам в присутствии доктора Уайброва формальную расписку в его получении и, действуя как представитель и друг мистера Винтерфильда, прибавлю какое хотите письменное обещание. Может быть, вы желали бы иметь также удостоверение моей личности?
Он отвечал вежливо:
— Знакомый доктора Уайброва не нуждается ни в каких удостоверениях.
— Извините, — настаивал я, — я только вчера имел честь познакомиться с доктором Уайбровом. Позвольте указать вам на лорда Лоринга, другом и духовником которого я уже давно состою.
Благодаря этим сведениям, данным мною о самом себе, дело устроилось. Я написал необходимое удостоверение, и в настоящую минуту все бумаги лежат на столе передо мной.
Помните вы, как в римском почтамте снимались и снова прикладывались печати в дни революции, когда мы были молодыми людьми? Благодаря знаниям, приобретенным мною тогда, необыкновенные события, некогда соединившие Винтерфильда с мисс Эйрикорт, наконец не составляют тайны для меня. Копии с бумаг находятся в моем обладании, а бумаги снова запечатаны печатью содержателя приюта. Я не пытаюсь искать себе оправдания. Вы знаете руководящее правило: «Цель оправдывает средство».
Я не собираюсь пускать в ход добытые мною сведения преждевременно. Прежде всего, как я уже напоминал вам, крайне необходимо дать Пенрозу возможность завершить обращение Ромейна. Пока же предоставляю мои копии в распоряжение моих собратьев главного штаба.
ПОХИЩЕННЫЕ БУМАГИ
Майдвелль Билдинг
Бельгавен.
"Как мне обращаться к вам? Дорогой Бернард или сэр? Все равно. Я намереваюсь сделать одно из немногих добрых дел своей жизни, и что за дело до фамильярности или формальности женщине, лежащей на смертном одре?
Да, со мною опять случилось несчастье. Вы, вероятно, слышали, что я вскоре после того, как мы разъехались, упала в цирке и проломила себе голову?
Операция и серебряная пластинка, вставленная вместо кости, поставили меня на ноги. В этот раз меня лягнула лошадь в стойле. Последствие — какое-то повреждение внутри. Может быть, я умру завтра, а может быть, проживу еще неделю. Как бы то ни было, доктор признался — мой час настал.
Заметьте одно. В этом последнем случае не виновата презренная привычка, лишившая меня вашей любви и изгнавшая меня из вашего дома, привычка пить. Случилось так, что накануне этого дня я дала обет, следуя увещеваниям здешнего доброго пастора, мистера Фенника. Он заставил меня признаться во всем и теперь записывает, сидя у моей постели, мои показания. Помните вы, как я некогда ненавидела самое название пастора — когда вы, в шутку, предложили мне сочетаться гражданским браком, я повернула дело всерьез и поймала вас на слове? Мы, бедные наездники и акробаты, знали священников только как своих худших врагов, всегда пользующихся своим влиянием лишь для того, чтобы не пускать народ на наши представления и отнимать у нас хлеб. Если бы я встретилась с мистером Фенником в молодые годы, какой бы иной женщиной я могла стать!
Но подобного рода сетования теперь бесполезны. Я действительно сожалею о том зле, которое причиняла вам, Бернард, и с сокрушенным сердцем прошу вас простить меня.
Вы, по крайней мере, отдадите мне ту справедливость, что ваша пьяница-жена знала, что недостойна вас. Я отказалась от пенсии, которую вы мне предлагали.
Я уважала ваше имя. Со времени нашей разлуки я, вернувшись к своей профессии, семь лет занималась ею под чужим именем и никогда не беспокоила вас. Одного только я не могла сделать — забыть вас. Вы увлеклись моей несчастной красотой, но я, со своей стороны, любила вас всем сердцем. Память о благородном по происхождению джентльмене, пожертвовавшем ради меня всем, не могла умереть в моей душе. Он был.., нет! Я не хочу возмущать доброго человека, пишущего эти строки, говоря, чем он был для меня. Да и кому есть дело до того, как я думаю о вас теперь!
Если бы вы остались таким, как я вас оставила, или если б я не узнала, что вы влюбились в мисс Эйрикорт и готовы были жениться на ней, в надежде, что смерть избавила вас от меня, я бы жила и умерла, не сделав вам никакой неприятности, кроме первой и величайшей — той, что согласилась стать вашей женой.
Но я сделала это открытие — все равно каким образом. В это время наш цирк был в Девоншире. Моя бешеная ревность доводила меня до сумасшествия. У меня был поклонник, годившийся мне в отцы. Я дала ему понять, что он может добиться моей благосклонности, если поможет мне отомстить женщине, готовой занять мое место. Он доставал деньги, чтобы следить за вами дома и за границей, и, чтобы окончательно обмануть вас, он поместил ложное объявление о моей смерти в газетах и сбил с толку ваших адвокатов, старавшихся достать доказательства моей смерти.
Наконец он оказал мне самую большую услугу в это тяжелое для меня время: он взял меня в Брюссель. Я стояла у входа в английскую церковь, так что первым лицом, встретившим вас и ложную мистрис Винтерфильд по выходе от алтаря к брачному завтраку, была ваша законная жена со свидетельством о браке в руках.
Признаюсь, к своему стыду: я торжествовала, что совершила это зло.
Но я заслужила мучения и мучилась, узнав, что мать мисс Эйрикорт и двое ее знакомых отняли ее у вас — с ее полного согласия — у самых дверей церкви, и она вернулась в общество с репутацией, ничем не запятнанной. Каким образом брак в Брюсселе остался тайным — этого я не смогла узнать. В ответ на свою угрозу сделать его известным я получила письмо от адвоката, который советовал мне молчать, ввиду собственных выгод. Теперь пастор объяснил мне, что ваш брак с мисс Эйрикорт мог быть признан недействительным и обстоятельства дела могли вас оправдать перед всяким судом Англии. Теперь я хорошо понимаю, что люди знатные и богатые могут избежать разоблачений, которым бедняки вынуждены были бы покориться.
Я должна исполнить еще один долг — последний.
На своем смертном одре я заявляю торжественно, что, женясь на мисс Эйрикорт, вы действовали совершенно честно. Не только я жестоко поступила с вами, но обе Эйрикорт, а также лорд и леди, которые помогали им укорять вас, как негодяя, заслуживающего безжалостного, позорного разоблачения, жестоко и совершенно несправедливо оскорбили вас.
Я уверена, что эти люди могли и не ограничиваться тем, что не правильно истолковали вашу покорность обстоятельствам, в которых вы очутились. Они могли бы преследовать вас за двоеженство, если бы им удалось заставить меня свидетельствовать против вас. Меня утешает, что я хотя бы немного искупила свою вину. Я до сегодняшнего дня старалась не попадаться ни на их пути, ни на вашем.
Мне сказали, что я обязана оставить вам свидетельство о своей смерти.
Когда доктор напишет это свидетельство, он перечислит вам признаки, по которым можно будет удостовериться в моей личности, если мое письмо, как я надеюсь, достигнет вас после моей смерти, до погребения. Пастор, которой положит этот листок бумаги в конверт и запечатает, как скоро душа моя расстанется с телом, прибавит что может в удостоверение моей личности, а домовая хозяйка готова отвечать на все вопросы, которые ей зададут. На этот раз вы действительно можете быть уверены, что свободны. Когда меня похоронят и покажут вам на кладбище мою могилу без имени, то я твердо уверена, Бернард, что вы меня простите, — я знаю ваше доброе сердце. У меня есть еще одна просьба о бедном бездомном существе, находящемся в эту минуту в этой комнате. Но, Боже, как я устала! Мистер Фенник скажет вам все. А иногда, быть может, когда вы женитесь на девушке, достойной вас, вспомните, что в бедной Эмме были и хорошие, и дурные стороны. Прощайте".
Ректорат
Бельгавен
"Сэр!
Я должен исполнить печальный долг и известить вас, что мистрис Эмма Винтерфильд умерла сегодня утром, около пяти часов. Я не буду ничего прибавлять от себя к трогательным строкам, обращенным ею к вам. Я твердо верю, что Господь принял раскаяние бедной грешницы. Ее сокрушенный дух обрел себе покой среди прощенных в загробном мире.
Вследствие ее желания, чтобы вы видели ее мертвою, гроб останется открыт до последней минуты. Доктор, лечивший ее, был столь добр, что дал мне свидетельство, которое при сем прилагаю. По небольшой серебряной пластинке на правой стороне черепа вы можете убедиться, что свидетельство относится именно к этому телу.
Считаю излишним прибавлять, что я готов отвечать на всевозможные справки.
Бедная покойница упомянула об одной просьбе, которую имела к вам. Я передаю вам ее желание, которое ей, по слабости, не удавалось самой высказать.
Во время представлений цирка в соседнем городке под полотно палатки старался подлезть, чтобы посмотреть представление, мальчик-бродяга, по-видимому, обладавший недостаточно развитыми умственными способностями. Он не мог дать ясных сведений о себе. Покойной мистрис Винтерфильд, родившейся и воспитанной, насколько я мог понять, во Франции, удалось узнать от мальчика, что он француз, она почувствовала участие к бедняжке, вспомнив свои дружеские отношения с некоторыми его соотечественниками. С этого времени до самой своей смерти она заботилась о нем, и он, казалось, чувствовал к ней благодарность и привязанность.
Я говорю «казалось», потому что непобедимая скрытность составляет одну из особенностей душевной болезни, которой он страдает. Даже его благодетельница никогда не могла уговорить его быть откровенным с ней. Во всех же других отношениях, насколько я знаю, ее влияние сдерживало некоторые дурные наклонности, по временам проявлявшиеся в нем. Ее смерть еще увеличила его необщительность. Он сделался угрюм и раздражителен, и добрая квартирная хозяйка не скрывает, что боится даже на несколько дней принять на себя заботу о нем. До получения известия от вас он останется у меня в доме, под надзором моей экономки.
Вы, вероятно, догадываетесь, в чем состояла просьба, с которой бедная страдалица хотела обратиться к вам. Она надеялась, что вы согласитесь поместить под надзор знающего человека это беспомощное, одинокое существо. Если с вашей стороны помощи не последует, как мне ни будет это прискорбно, но придется отправить мальчика в дом умалишенных.
С совершенным почтением Ваш покорный слуга Карл Фенник.
Р.S. Я боюсь, что мое письмо и письмо, вложенное в него, еще не скоро дойдут до вас.
Вчера вечером, когда я вернулся домой, то вспомнил, что мистрис Винтерфильд не оставила мне вашего адреса. Единственным оправданием моей забывчивости может служить то, что я был очень расстроен, когда писал под ее диктовку. Я тотчас же вернулся к ней, но она заснула. Зайдя к ней сегодня, я уже не застал ее в живых. В ее письме упоминается Девоншир, и это дает мне повод предполагать, что вы живете в этом графстве, и, мне кажется, она упоминала о вас однажды как о человеке состоятельном и знатном. Не узнав вашего адреса в лондонской справочной конторе, я в настоящее время разыскиваю в здешней частной библиотеке для чтения историю Девона, в надежде, что она может помочь мне. Позвольте прибавить, к вашему успокоению, что никто, кроме меня, не увидит этих бумаг. Для большей безопасности я сейчас же запечатаю конверт и надпишу на нем ваш адрес".
И пока такие точные данные в моем распоряжении, план будущего для меня совершенно ясен. Развод Ромейна с женой и изменение его завещания в пользу церкви представляются теперь только вопросом времени.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
I
II
Я снова попытался заставить его высказаться.
— А может быть, ты взял его по ошибке?
— Да.
— Ты сломал печать и прочел бумаги?
— Да.
— И ты берег их, думая, что они могут пригодиться тебе или, может быть, тебе стало стыдно своего поступка, и ты имел намерение возвратить их, если представится случай.
— Совершенно верно, сэр.
Точно таких же результатов мы добились, когда старались разузнать, где он был и кто заботился о нем во время его последнего исчезновения из дому. Сообщение, что он был где-нибудь, составляло новость для него. С видимым интересом он просил нас рассказать ему, где он был и кого видел!
Тем закончились наши попытки добиться какого-нибудь разъяснения. Мы приступили к разрешению последнего вопроса: как по возможности скорее передать бумаги в руки Винтерфильда?
Упомянув прежде о его отъезде в Париж, я прямо сообщил, в каких отношениях нахожусь с ним теперь.
— Мистер Винтерфильд пригласил меня к себе, когда он вернется в Лондон, — сказал я. — Вероятно, я первым из знакомых увижу его. Если вы, ввиду этого, доверите мне ваш запечатанный конверт, я дам вам в присутствии доктора Уайброва формальную расписку в его получении и, действуя как представитель и друг мистера Винтерфильда, прибавлю какое хотите письменное обещание. Может быть, вы желали бы иметь также удостоверение моей личности?
Он отвечал вежливо:
— Знакомый доктора Уайброва не нуждается ни в каких удостоверениях.
— Извините, — настаивал я, — я только вчера имел честь познакомиться с доктором Уайбровом. Позвольте указать вам на лорда Лоринга, другом и духовником которого я уже давно состою.
Благодаря этим сведениям, данным мною о самом себе, дело устроилось. Я написал необходимое удостоверение, и в настоящую минуту все бумаги лежат на столе передо мной.
Помните вы, как в римском почтамте снимались и снова прикладывались печати в дни революции, когда мы были молодыми людьми? Благодаря знаниям, приобретенным мною тогда, необыкновенные события, некогда соединившие Винтерфильда с мисс Эйрикорт, наконец не составляют тайны для меня. Копии с бумаг находятся в моем обладании, а бумаги снова запечатаны печатью содержателя приюта. Я не пытаюсь искать себе оправдания. Вы знаете руководящее правило: «Цель оправдывает средство».
Я не собираюсь пускать в ход добытые мною сведения преждевременно. Прежде всего, как я уже напоминал вам, крайне необходимо дать Пенрозу возможность завершить обращение Ромейна. Пока же предоставляю мои копии в распоряжение моих собратьев главного штаба.
ПОХИЩЕННЫЕ БУМАГИ
(КОПИЯ)
№ 1. От Эммы Винтерфильд к Бернарду Винтерфильду
Майдвелль Билдинг
Бельгавен.
"Как мне обращаться к вам? Дорогой Бернард или сэр? Все равно. Я намереваюсь сделать одно из немногих добрых дел своей жизни, и что за дело до фамильярности или формальности женщине, лежащей на смертном одре?
Да, со мною опять случилось несчастье. Вы, вероятно, слышали, что я вскоре после того, как мы разъехались, упала в цирке и проломила себе голову?
Операция и серебряная пластинка, вставленная вместо кости, поставили меня на ноги. В этот раз меня лягнула лошадь в стойле. Последствие — какое-то повреждение внутри. Может быть, я умру завтра, а может быть, проживу еще неделю. Как бы то ни было, доктор признался — мой час настал.
Заметьте одно. В этом последнем случае не виновата презренная привычка, лишившая меня вашей любви и изгнавшая меня из вашего дома, привычка пить. Случилось так, что накануне этого дня я дала обет, следуя увещеваниям здешнего доброго пастора, мистера Фенника. Он заставил меня признаться во всем и теперь записывает, сидя у моей постели, мои показания. Помните вы, как я некогда ненавидела самое название пастора — когда вы, в шутку, предложили мне сочетаться гражданским браком, я повернула дело всерьез и поймала вас на слове? Мы, бедные наездники и акробаты, знали священников только как своих худших врагов, всегда пользующихся своим влиянием лишь для того, чтобы не пускать народ на наши представления и отнимать у нас хлеб. Если бы я встретилась с мистером Фенником в молодые годы, какой бы иной женщиной я могла стать!
Но подобного рода сетования теперь бесполезны. Я действительно сожалею о том зле, которое причиняла вам, Бернард, и с сокрушенным сердцем прошу вас простить меня.
Вы, по крайней мере, отдадите мне ту справедливость, что ваша пьяница-жена знала, что недостойна вас. Я отказалась от пенсии, которую вы мне предлагали.
Я уважала ваше имя. Со времени нашей разлуки я, вернувшись к своей профессии, семь лет занималась ею под чужим именем и никогда не беспокоила вас. Одного только я не могла сделать — забыть вас. Вы увлеклись моей несчастной красотой, но я, со своей стороны, любила вас всем сердцем. Память о благородном по происхождению джентльмене, пожертвовавшем ради меня всем, не могла умереть в моей душе. Он был.., нет! Я не хочу возмущать доброго человека, пишущего эти строки, говоря, чем он был для меня. Да и кому есть дело до того, как я думаю о вас теперь!
Если бы вы остались таким, как я вас оставила, или если б я не узнала, что вы влюбились в мисс Эйрикорт и готовы были жениться на ней, в надежде, что смерть избавила вас от меня, я бы жила и умерла, не сделав вам никакой неприятности, кроме первой и величайшей — той, что согласилась стать вашей женой.
Но я сделала это открытие — все равно каким образом. В это время наш цирк был в Девоншире. Моя бешеная ревность доводила меня до сумасшествия. У меня был поклонник, годившийся мне в отцы. Я дала ему понять, что он может добиться моей благосклонности, если поможет мне отомстить женщине, готовой занять мое место. Он доставал деньги, чтобы следить за вами дома и за границей, и, чтобы окончательно обмануть вас, он поместил ложное объявление о моей смерти в газетах и сбил с толку ваших адвокатов, старавшихся достать доказательства моей смерти.
Наконец он оказал мне самую большую услугу в это тяжелое для меня время: он взял меня в Брюссель. Я стояла у входа в английскую церковь, так что первым лицом, встретившим вас и ложную мистрис Винтерфильд по выходе от алтаря к брачному завтраку, была ваша законная жена со свидетельством о браке в руках.
Признаюсь, к своему стыду: я торжествовала, что совершила это зло.
Но я заслужила мучения и мучилась, узнав, что мать мисс Эйрикорт и двое ее знакомых отняли ее у вас — с ее полного согласия — у самых дверей церкви, и она вернулась в общество с репутацией, ничем не запятнанной. Каким образом брак в Брюсселе остался тайным — этого я не смогла узнать. В ответ на свою угрозу сделать его известным я получила письмо от адвоката, который советовал мне молчать, ввиду собственных выгод. Теперь пастор объяснил мне, что ваш брак с мисс Эйрикорт мог быть признан недействительным и обстоятельства дела могли вас оправдать перед всяким судом Англии. Теперь я хорошо понимаю, что люди знатные и богатые могут избежать разоблачений, которым бедняки вынуждены были бы покориться.
Я должна исполнить еще один долг — последний.
На своем смертном одре я заявляю торжественно, что, женясь на мисс Эйрикорт, вы действовали совершенно честно. Не только я жестоко поступила с вами, но обе Эйрикорт, а также лорд и леди, которые помогали им укорять вас, как негодяя, заслуживающего безжалостного, позорного разоблачения, жестоко и совершенно несправедливо оскорбили вас.
Я уверена, что эти люди могли и не ограничиваться тем, что не правильно истолковали вашу покорность обстоятельствам, в которых вы очутились. Они могли бы преследовать вас за двоеженство, если бы им удалось заставить меня свидетельствовать против вас. Меня утешает, что я хотя бы немного искупила свою вину. Я до сегодняшнего дня старалась не попадаться ни на их пути, ни на вашем.
Мне сказали, что я обязана оставить вам свидетельство о своей смерти.
Когда доктор напишет это свидетельство, он перечислит вам признаки, по которым можно будет удостовериться в моей личности, если мое письмо, как я надеюсь, достигнет вас после моей смерти, до погребения. Пастор, которой положит этот листок бумаги в конверт и запечатает, как скоро душа моя расстанется с телом, прибавит что может в удостоверение моей личности, а домовая хозяйка готова отвечать на все вопросы, которые ей зададут. На этот раз вы действительно можете быть уверены, что свободны. Когда меня похоронят и покажут вам на кладбище мою могилу без имени, то я твердо уверена, Бернард, что вы меня простите, — я знаю ваше доброе сердце. У меня есть еще одна просьба о бедном бездомном существе, находящемся в эту минуту в этой комнате. Но, Боже, как я устала! Мистер Фенник скажет вам все. А иногда, быть может, когда вы женитесь на девушке, достойной вас, вспомните, что в бедной Эмме были и хорошие, и дурные стороны. Прощайте".
№ 2. От преподобного Карла Фенника Бернанду Винтерфильду
Ректорат
Бельгавен
"Сэр!
Я должен исполнить печальный долг и известить вас, что мистрис Эмма Винтерфильд умерла сегодня утром, около пяти часов. Я не буду ничего прибавлять от себя к трогательным строкам, обращенным ею к вам. Я твердо верю, что Господь принял раскаяние бедной грешницы. Ее сокрушенный дух обрел себе покой среди прощенных в загробном мире.
Вследствие ее желания, чтобы вы видели ее мертвою, гроб останется открыт до последней минуты. Доктор, лечивший ее, был столь добр, что дал мне свидетельство, которое при сем прилагаю. По небольшой серебряной пластинке на правой стороне черепа вы можете убедиться, что свидетельство относится именно к этому телу.
Считаю излишним прибавлять, что я готов отвечать на всевозможные справки.
Бедная покойница упомянула об одной просьбе, которую имела к вам. Я передаю вам ее желание, которое ей, по слабости, не удавалось самой высказать.
Во время представлений цирка в соседнем городке под полотно палатки старался подлезть, чтобы посмотреть представление, мальчик-бродяга, по-видимому, обладавший недостаточно развитыми умственными способностями. Он не мог дать ясных сведений о себе. Покойной мистрис Винтерфильд, родившейся и воспитанной, насколько я мог понять, во Франции, удалось узнать от мальчика, что он француз, она почувствовала участие к бедняжке, вспомнив свои дружеские отношения с некоторыми его соотечественниками. С этого времени до самой своей смерти она заботилась о нем, и он, казалось, чувствовал к ней благодарность и привязанность.
Я говорю «казалось», потому что непобедимая скрытность составляет одну из особенностей душевной болезни, которой он страдает. Даже его благодетельница никогда не могла уговорить его быть откровенным с ней. Во всех же других отношениях, насколько я знаю, ее влияние сдерживало некоторые дурные наклонности, по временам проявлявшиеся в нем. Ее смерть еще увеличила его необщительность. Он сделался угрюм и раздражителен, и добрая квартирная хозяйка не скрывает, что боится даже на несколько дней принять на себя заботу о нем. До получения известия от вас он останется у меня в доме, под надзором моей экономки.
Вы, вероятно, догадываетесь, в чем состояла просьба, с которой бедная страдалица хотела обратиться к вам. Она надеялась, что вы согласитесь поместить под надзор знающего человека это беспомощное, одинокое существо. Если с вашей стороны помощи не последует, как мне ни будет это прискорбно, но придется отправить мальчика в дом умалишенных.
С совершенным почтением Ваш покорный слуга Карл Фенник.
Р.S. Я боюсь, что мое письмо и письмо, вложенное в него, еще не скоро дойдут до вас.
Вчера вечером, когда я вернулся домой, то вспомнил, что мистрис Винтерфильд не оставила мне вашего адреса. Единственным оправданием моей забывчивости может служить то, что я был очень расстроен, когда писал под ее диктовку. Я тотчас же вернулся к ней, но она заснула. Зайдя к ней сегодня, я уже не застал ее в живых. В ее письме упоминается Девоншир, и это дает мне повод предполагать, что вы живете в этом графстве, и, мне кажется, она упоминала о вас однажды как о человеке состоятельном и знатном. Не узнав вашего адреса в лондонской справочной конторе, я в настоящее время разыскиваю в здешней частной библиотеке для чтения историю Девона, в надежде, что она может помочь мне. Позвольте прибавить, к вашему успокоению, что никто, кроме меня, не увидит этих бумаг. Для большей безопасности я сейчас же запечатаю конверт и надпишу на нем ваш адрес".
Прибавлено отцом Бенвелем
Нам едва ли суждено узнать, каким образом мальчику удалось завладеть запечатанным конвертом. Вероятно, он бежал с бумагами из дома пастора и вернулся к матери и сестре в Лондон.И пока такие точные данные в моем распоряжении, план будущего для меня совершенно ясен. Развод Ромейна с женой и изменение его завещания в пользу церкви представляются теперь только вопросом времени.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
I
ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР
Две недели спустя, после открытия, сделанного отцом Бенвелем, Стелла однажды утром последовала за мужем в его кабинет.
— Ты получил известие о мистере Пенрозе? — спросила она.
— Да, он приедет сюда завтра.
— Надолго?
— Да. Чем дольше останется, тем лучше.
Она взглянула на него вопросительно и несколько укоризненно.
— Почему ты говоришь это? — спросила она. — Почему ты так нуждаешься в нем, когда я около тебя?
До этого времени он сидел за своим письменным столом, опершись головою на руку и опустив глаза на открытую книгу, лежавшую перед ним. При последнем ее вопросе он вдруг поднял глаза. Утренний свет падал через широкое окно на его лицо. Выражение отчаянного страдания, которое Стелла помнила со дня их встречи на пароходе, появилось снова, но на этот раз не смягченное и не украшенное прежнею кроткой покорностью, а, напротив, принявшее более резкий вид от угрюмого и отчаянного терпения человека, недовольного жизнью и самим собой.
Сердце ее болезненно сжалось. Она сказала мягко:
— Я не имела намерения упрекать тебя.
— Ты ревнуешь меня к Пенрозу? — спросил он с горькой усмешкой.
Стелла в отчаянии решилась высказать ему правду.
— Я боюсь его, — произнесла она тихо.
Он взглянул на нее со странным выражением удивления и подозрительности.
— Почему ты боишься Пенроза?
Она не рискнула раздражить его. Голос опять мучил его прошлой ночью. Прежние угрызения совести вырвались наружу в диких словах, когда он задремал на рассвете. Искренне жалея его, она, тем не менее, хотела предотвратить вмешательство Пенроза. Стелла попыталась дать косвенный ответ.
— Не мешало бы сообщить мне, — сказала она, — что мистер Пенроз католический священник.
Он снова опустил глаза на книгу.
— Как ты узнала, что Пенроз католический священник?
— Стоило только взглянуть на адрес твоих писем к нему.
— Почему тебя так пугает, что он священник? На балу у леди Лоринг ты сказала мне, что принимаешь участие в Пенрозе, потому что я люблю его.
— Тогда я не знала, что он скрывает от нас свое звание. Я не могу вполне доверять человеку, поступающему таким образом.
Он засмеялся недобрым смехом.
— После этого можно утверждать, что ты не доверяешь человеку, не выставившему свое имя на книге, написанной им, и таким образом скрывающему, что он автор. Пенроз поступал так по приказанию своих начальников, и, кроме того, мне он открыто объявил, что священник. Если уж порицать кого-нибудь, то порицай меня за то, что я хранил его тайну.
Она отодвинулась от него, оскорбленная тоном, которым были произнесены эти слова.
— Я еще помню то время, Луис, когда ты снисходительнее относился бы к моим заблуждениям, даже если я была не права.
Это простое замечание тронуло его.
— Я не хочу обижать тебя, Стелла, — ответил он. — Но меня немного раздражило, когда я услышал, что ты не доверяешь преданнейшему и лучшему другу, которого только может иметь человек. Разве я не могу любить жену и друга? Ты не можешь себе представить, как я нуждаюсь в помощи и симпатии Пенроза во время моих занятий. Уже один звук его голоса придавал мне мужество. Поди сюда, Стелла, поцелуй меня и помиримся, как говорят дети.
Он встал из-за письменного стола. Она встретила его на полпути, и вся ее любовь, а может быть, и частичка страха вылились в ее поцелуе. Он ответил ей таким же горячим поцелуем, но затем, к несчастью обоих, вернулся к предмету их разговора.
— Милочка, — сказал он, — постарайся полюбить моего друга ради меня и относись с терпимостью к другим формам христианства, кроме той, которую ты исповедуешь.
Ее улыбающиеся губы сжались, и она отвернулась от него. Впечатлительный эгоизм женской любви заставлял ее видеть в Пенрозе похитителя симпатий, которые всецело должны были принадлежать ей. Уходя, она со свойственной ей наблюдательностью заметила открытую книгу на пюпитре с заметками и отметками карандашом на полях. Что бы такое он мог читать, что так заинтересовало его? Если бы он сам не заговорил, она бы спросила его. Но его тоже оскорбил ее внезапный уход. Он заговорил — и в голосе его слышалась большая против обыкновения холодность:
— Я не буду стараться победить твой предрассудок, — сказал он. — Но об одном я должен серьезно просить тебя: когда Пенроз приедет завтра, не встречай его так, как встретила мистера Винтерфильда.
Ее лицо на мгновение побледнело, будто от страха, но бледность тотчас же исчезла. Стелла твердо встретила взгляд своего мужа.
— Почему ты опять вспоминаешь об этом? — спросила она. — Или… — она колебалась и старалась овладеть собой — ..или мистер Винтерфильд тоже твой преданный друг?
Ромейн пошел к двери, будто не доверял себе, если станет отвечать ей, но остановился, как бы одумавшись, и снова обратился к ней.
— Не будем ссориться, Стелла, — произнес он. — Мне только грустно, что ты не можешь понять, чего я лишился. Прием, оказанный тобой Винтерфильду, лишил меня дружбы с человеком, который мне очень нравился и который мог быть полезен мне в моих работах. Ты была в это время нездорова и озабочена болезнью мистрис Эйрикорт. Я уважал твою самоотверженность. Я помнил, ты как-то сказала, что твоя совесть упрекала тебя в недостаточном внимании к матери, когда она была здорова и весела, и я преклонялся перед чувствами, удерживавшими тебя у постели больной. Оттого я боялся сказать хоть одно слово, которое могло бы обидеть тебя. Но из того, что я молчал, еще не следует, что я не был изумлен и огорчен. Не поступай более так никогда.
Он вышел из комнаты. Она стояла как пораженная громом, глядя ему вслед. Никогда еще он не смотрел на нее так, как взглянул при последних словах. Тяжело вздохнув, она овладела собой. Скорее тон, чем сами слова, наполнили ее душу смутным страхом, который странным образом слился с любопытством, возбужденным в ней видом лежавшей на столе книги, испещренной пометками.
Она схватила книгу и взглянула на открытую страницу. На ней были заключительные параграфы красноречивого опровержения протестантизма с точки зрения католицизма. Дрожащими руками она открыла заглавную страницу. На ней была надпись:
«Луису Ромейну от преданного друга и слуги Артура Пенроза».
— Боже, помоги мне! — прошептала она. — Между нами встал священник!
— Ты получил известие о мистере Пенрозе? — спросила она.
— Да, он приедет сюда завтра.
— Надолго?
— Да. Чем дольше останется, тем лучше.
Она взглянула на него вопросительно и несколько укоризненно.
— Почему ты говоришь это? — спросила она. — Почему ты так нуждаешься в нем, когда я около тебя?
До этого времени он сидел за своим письменным столом, опершись головою на руку и опустив глаза на открытую книгу, лежавшую перед ним. При последнем ее вопросе он вдруг поднял глаза. Утренний свет падал через широкое окно на его лицо. Выражение отчаянного страдания, которое Стелла помнила со дня их встречи на пароходе, появилось снова, но на этот раз не смягченное и не украшенное прежнею кроткой покорностью, а, напротив, принявшее более резкий вид от угрюмого и отчаянного терпения человека, недовольного жизнью и самим собой.
Сердце ее болезненно сжалось. Она сказала мягко:
— Я не имела намерения упрекать тебя.
— Ты ревнуешь меня к Пенрозу? — спросил он с горькой усмешкой.
Стелла в отчаянии решилась высказать ему правду.
— Я боюсь его, — произнесла она тихо.
Он взглянул на нее со странным выражением удивления и подозрительности.
— Почему ты боишься Пенроза?
Она не рискнула раздражить его. Голос опять мучил его прошлой ночью. Прежние угрызения совести вырвались наружу в диких словах, когда он задремал на рассвете. Искренне жалея его, она, тем не менее, хотела предотвратить вмешательство Пенроза. Стелла попыталась дать косвенный ответ.
— Не мешало бы сообщить мне, — сказала она, — что мистер Пенроз католический священник.
Он снова опустил глаза на книгу.
— Как ты узнала, что Пенроз католический священник?
— Стоило только взглянуть на адрес твоих писем к нему.
— Почему тебя так пугает, что он священник? На балу у леди Лоринг ты сказала мне, что принимаешь участие в Пенрозе, потому что я люблю его.
— Тогда я не знала, что он скрывает от нас свое звание. Я не могу вполне доверять человеку, поступающему таким образом.
Он засмеялся недобрым смехом.
— После этого можно утверждать, что ты не доверяешь человеку, не выставившему свое имя на книге, написанной им, и таким образом скрывающему, что он автор. Пенроз поступал так по приказанию своих начальников, и, кроме того, мне он открыто объявил, что священник. Если уж порицать кого-нибудь, то порицай меня за то, что я хранил его тайну.
Она отодвинулась от него, оскорбленная тоном, которым были произнесены эти слова.
— Я еще помню то время, Луис, когда ты снисходительнее относился бы к моим заблуждениям, даже если я была не права.
Это простое замечание тронуло его.
— Я не хочу обижать тебя, Стелла, — ответил он. — Но меня немного раздражило, когда я услышал, что ты не доверяешь преданнейшему и лучшему другу, которого только может иметь человек. Разве я не могу любить жену и друга? Ты не можешь себе представить, как я нуждаюсь в помощи и симпатии Пенроза во время моих занятий. Уже один звук его голоса придавал мне мужество. Поди сюда, Стелла, поцелуй меня и помиримся, как говорят дети.
Он встал из-за письменного стола. Она встретила его на полпути, и вся ее любовь, а может быть, и частичка страха вылились в ее поцелуе. Он ответил ей таким же горячим поцелуем, но затем, к несчастью обоих, вернулся к предмету их разговора.
— Милочка, — сказал он, — постарайся полюбить моего друга ради меня и относись с терпимостью к другим формам христианства, кроме той, которую ты исповедуешь.
Ее улыбающиеся губы сжались, и она отвернулась от него. Впечатлительный эгоизм женской любви заставлял ее видеть в Пенрозе похитителя симпатий, которые всецело должны были принадлежать ей. Уходя, она со свойственной ей наблюдательностью заметила открытую книгу на пюпитре с заметками и отметками карандашом на полях. Что бы такое он мог читать, что так заинтересовало его? Если бы он сам не заговорил, она бы спросила его. Но его тоже оскорбил ее внезапный уход. Он заговорил — и в голосе его слышалась большая против обыкновения холодность:
— Я не буду стараться победить твой предрассудок, — сказал он. — Но об одном я должен серьезно просить тебя: когда Пенроз приедет завтра, не встречай его так, как встретила мистера Винтерфильда.
Ее лицо на мгновение побледнело, будто от страха, но бледность тотчас же исчезла. Стелла твердо встретила взгляд своего мужа.
— Почему ты опять вспоминаешь об этом? — спросила она. — Или… — она колебалась и старалась овладеть собой — ..или мистер Винтерфильд тоже твой преданный друг?
Ромейн пошел к двери, будто не доверял себе, если станет отвечать ей, но остановился, как бы одумавшись, и снова обратился к ней.
— Не будем ссориться, Стелла, — произнес он. — Мне только грустно, что ты не можешь понять, чего я лишился. Прием, оказанный тобой Винтерфильду, лишил меня дружбы с человеком, который мне очень нравился и который мог быть полезен мне в моих работах. Ты была в это время нездорова и озабочена болезнью мистрис Эйрикорт. Я уважал твою самоотверженность. Я помнил, ты как-то сказала, что твоя совесть упрекала тебя в недостаточном внимании к матери, когда она была здорова и весела, и я преклонялся перед чувствами, удерживавшими тебя у постели больной. Оттого я боялся сказать хоть одно слово, которое могло бы обидеть тебя. Но из того, что я молчал, еще не следует, что я не был изумлен и огорчен. Не поступай более так никогда.
Он вышел из комнаты. Она стояла как пораженная громом, глядя ему вслед. Никогда еще он не смотрел на нее так, как взглянул при последних словах. Тяжело вздохнув, она овладела собой. Скорее тон, чем сами слова, наполнили ее душу смутным страхом, который странным образом слился с любопытством, возбужденным в ней видом лежавшей на столе книги, испещренной пометками.
Она схватила книгу и взглянула на открытую страницу. На ней были заключительные параграфы красноречивого опровержения протестантизма с точки зрения католицизма. Дрожащими руками она открыла заглавную страницу. На ней была надпись:
«Луису Ромейну от преданного друга и слуги Артура Пенроза».
— Боже, помоги мне! — прошептала она. — Между нами встал священник!
II
ИЕЗУИТ И ХРИСТИАНИН
На следующий день Пенроз приехал к Ромейну.
Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.
Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:
— Благодарю тебя!
Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.
Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман — это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.
Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.
Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.
— Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.
Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.
Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.
Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.
В это время она услышала голос Пенроза.
— Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, — говорил он, — но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.
Ромейн вздохнул.
— Ах, если б вы знали, как мне недоставало вас!
Стелла, затаив дыхание, ждала, что скажет Пенроз дальше. Заговорит ли он о ней? Нет. В нем были врожденный такт и деликатность. Он ждал, когда Ромейн заговорит об этом.
Пенроз спросил:
— Как продвигается ваша работа?
Ответом было только одно слово, сказанное мрачно:
— Плохо.
— Мне странно слышать это, Ромейн.
— Почему? Или и вы питали такие же наивные надежды, как я, думая, что женитьба поможет мне написать мою книгу?
Помолчав немного, Пенроз ответил грустно:
— Я надеялся, что женитьба возбудит ваши высокие стремления.
Стелла побледнела от подавленного гнева. Он говорил совершенно искренне, несчастная же женщина думала, что он лжет нарочно, для того, чтобы восстановить против нее и без того раздраженного мужа. С замиранием сердца ждала она ответа Ромейна.
Но он не отвечал. Пенроз переменил предмет разговора.
— Вы, кажется, не совсем здоровы, — сказал он ласково, — боюсь, что работа повлияла на ваше здоровье… Возвращался ли…
Одной из особенностей нервной раздражительности Ромейна было то, что он не любил, чтобы кто-нибудь спрашивал его об ужасной галлюцинации.
— Да, — сказал он с горечью, — я несколько раз слышал голос. Кровь мне подобного не смылась с руки моей. Это еще одна рухнувшая надежда, рожденная во мне женитьбой!
— Ромейн! Мне не нравится, когда вы так говорите о своей женитьбе.
— Хорошо. Вернемся к книгам. Я думаю, что с вашей помощью дело у меня пойдет лучше. Я не знаю почему — может быть, потому, что мне приходится разочароваться во всем другом, — но стремление составить себе имя никогда не овладевало мною в такой степени, как теперь, когда оказывается, что я не в состоянии целиком погрузиться в работу. Сделаем вместе последнее усилие, друг мой. Если оно не удастся, я брошу свою рукопись в огонь и попытаюсь избрать другую карьеру. Я понимаю толк в политике. С помощью дипломатии я могу приобрести известность. В моем настоящем расположении духа управлять судьбами народа представляется мне чрезвычайно привлекательным. Мне ненавистна мысль, что наравне со всяким дураком я обязан своим положением своему случайному происхождению и богатству. Довольны ли вы своим безвестным существованием? Не завидовали ли вы тому кардиналу — ведь он не старше меня, — которого папа отправил своим послом в Португалию?
Пенроз отвечал не колеблясь:
— Вы совершенно больны душевно.
Ромейн беззаботно захохотал:
— А когда я был здоров? — спросил он.
Пенроз оставил без ответа это замечание и продолжал:
— Чтобы действительно быть вам полезным, я должен знать, что с вами происходит. Вы сами вынуждаете меня задать вам вопрос, который не дает мне покоя.
— В чем дело?
— Вы говорили и весьма разочарованно о своей женитьбе, — сказал Пенроз, — у вас серьезные причины быть недовольным мистрис Ромейн?
Стелла встала, с нетерпением ожидая ответа мужа.
— Серьезные причины? — повторил Ромейн. — Как подобная мысль могла прийти вам в голову? Я могу жаловаться только на мелочи, которые меня иногда раздражают. Даже лучшая женщина не совершенство. Нельзя этого требовать.
Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.
Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:
— Благодарю тебя!
Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.
Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман — это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.
Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.
Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.
— Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.
Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.
Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.
Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.
В это время она услышала голос Пенроза.
— Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, — говорил он, — но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.
Ромейн вздохнул.
— Ах, если б вы знали, как мне недоставало вас!
Стелла, затаив дыхание, ждала, что скажет Пенроз дальше. Заговорит ли он о ней? Нет. В нем были врожденный такт и деликатность. Он ждал, когда Ромейн заговорит об этом.
Пенроз спросил:
— Как продвигается ваша работа?
Ответом было только одно слово, сказанное мрачно:
— Плохо.
— Мне странно слышать это, Ромейн.
— Почему? Или и вы питали такие же наивные надежды, как я, думая, что женитьба поможет мне написать мою книгу?
Помолчав немного, Пенроз ответил грустно:
— Я надеялся, что женитьба возбудит ваши высокие стремления.
Стелла побледнела от подавленного гнева. Он говорил совершенно искренне, несчастная же женщина думала, что он лжет нарочно, для того, чтобы восстановить против нее и без того раздраженного мужа. С замиранием сердца ждала она ответа Ромейна.
Но он не отвечал. Пенроз переменил предмет разговора.
— Вы, кажется, не совсем здоровы, — сказал он ласково, — боюсь, что работа повлияла на ваше здоровье… Возвращался ли…
Одной из особенностей нервной раздражительности Ромейна было то, что он не любил, чтобы кто-нибудь спрашивал его об ужасной галлюцинации.
— Да, — сказал он с горечью, — я несколько раз слышал голос. Кровь мне подобного не смылась с руки моей. Это еще одна рухнувшая надежда, рожденная во мне женитьбой!
— Ромейн! Мне не нравится, когда вы так говорите о своей женитьбе.
— Хорошо. Вернемся к книгам. Я думаю, что с вашей помощью дело у меня пойдет лучше. Я не знаю почему — может быть, потому, что мне приходится разочароваться во всем другом, — но стремление составить себе имя никогда не овладевало мною в такой степени, как теперь, когда оказывается, что я не в состоянии целиком погрузиться в работу. Сделаем вместе последнее усилие, друг мой. Если оно не удастся, я брошу свою рукопись в огонь и попытаюсь избрать другую карьеру. Я понимаю толк в политике. С помощью дипломатии я могу приобрести известность. В моем настоящем расположении духа управлять судьбами народа представляется мне чрезвычайно привлекательным. Мне ненавистна мысль, что наравне со всяким дураком я обязан своим положением своему случайному происхождению и богатству. Довольны ли вы своим безвестным существованием? Не завидовали ли вы тому кардиналу — ведь он не старше меня, — которого папа отправил своим послом в Португалию?
Пенроз отвечал не колеблясь:
— Вы совершенно больны душевно.
Ромейн беззаботно захохотал:
— А когда я был здоров? — спросил он.
Пенроз оставил без ответа это замечание и продолжал:
— Чтобы действительно быть вам полезным, я должен знать, что с вами происходит. Вы сами вынуждаете меня задать вам вопрос, который не дает мне покоя.
— В чем дело?
— Вы говорили и весьма разочарованно о своей женитьбе, — сказал Пенроз, — у вас серьезные причины быть недовольным мистрис Ромейн?
Стелла встала, с нетерпением ожидая ответа мужа.
— Серьезные причины? — повторил Ромейн. — Как подобная мысль могла прийти вам в голову? Я могу жаловаться только на мелочи, которые меня иногда раздражают. Даже лучшая женщина не совершенство. Нельзя этого требовать.