- Сделайте расценку наряда рабочему на изготовление ткацкого колышка, сказал он.
"Как расценить такой наряд? Надо познакомиться с процессом изготовления колышка!" Морев убедился, что изготовление колышка ручным способом занимает уйму времени и сильно удорожает стоимость этой пустячной детали.
В стране, где фабрики принадлежат капиталистам, нормировщик не стал бы заниматься вопросом, как удешевить производство колышка.
С какой стати ему надо совать нос не в свое дело? Его дело расценить наряд - и только!
Советский же нормировщик, расценив наряд, не успокоился на этом. Неоднократно задавал он себе вопрос: как можно механизировать процесс изготовления колышка? Он знал, что круглые деревянные детали изготовляются на круглопалочном станке, но диаметр колышка был слишком мал. Надо было найти другой способ.
Морев отыскал его. Он рассчитал специальную фрезу для изготовления ткацкого колышка. Колышки по способу Анатолия Морева изготовляются из буковой доски толщиной в двадцать шесть миллиметров, то есть по длине колышка. Фреза ставится на сверлильный станок, и за одну смену фабрика получает четыре тысячи пятьсот колышков. Себестоимость каждого из них при этом полкопейки, то есть в двадцать шесть раз дешевле ручной выработки. А главное-фабрика вовремя справилась с переходом на новый сорт ткани. Ткацкий колышек-эта пустяковая деталь-продолжает портить настроение мастерам и их помощникам на других фабриках. В министерство летят требования и заказы. А фрезу Морева можно изготовить на любой фабрике, в любой механической мастерской. Слух о его фрезе дошел уже до других фабрик, и к лакинцам приезжают люди, чтобы узнать секрет этого производства.
Морев охотно рассказывает о нем соседям.
Я смотрю на Анатолия Морева: все в этом человеке мне нравится, все кажется привлекательным - правильные черты лица, складная фигура. О таких людях, выпрямленных во весь рост, мечтал Белинский. Их предвидели Добролюбов и Чернышевский. Им возражали, им говорили: нет, не может этого быть и через сто лет, чтобы появились в массовом числе такие бескорыстные энтузиасты, которым до всего есть дело и которые думают не только о самих себе.
Буржуазные ученые твердили (да и сейчас твердят), что свойства, порожденные в человеке строем частной собственности, - будто бы незыблемые, неизменные свойства, присущие человеку вообще.
Ленин опроверг эту клевету на человека.
Какая побудительная причина заставляет таких людей, как Морев, близко принимать к сердцу интересы фабрики, интересы коллектива? Ответ на этот вопрос может быть только один: Анатолий Морев - человек, воспитанный комсомолом, Анатолий Морев - коммунист.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Изобретатель инженер Бочков. - Мастер смены Абрамов. - Передовая
- Если ты сделал ошибку, надо говорить "я". Если ты сделал открытие, надо говорить "мы". Ошибка - это промах одного человека. Открытие - это труд многих людей. Вот, например, эластичные ремешки на ватерах. Кто их выдумал? Никто не назовет фамилию. Так и отвечают: автор - народ! Если же я, инженер, осуществляю то или иное изобретение, я прекрасно понимаю, что мысль об этом изобретении уже давно владела многими людьми в моем цехе. Я, как более подготовленный технически человек, осуществляю мечту многих людей!..
Перед нами невысокий, коренастый, темно-русый человек. Он говорит сначала медленно, потом уже вы замечаете, как разбегается, взлетает его мысль. Темные глаза его сверкают.
Москва, 1922 год. Бочкову десять лет. Он беспризорный, живет в огромной трубе бездействующей канализационной системы.
В трубе укрываются еще двадцать беспризорников. Бочков помнит многих своих товарищей этого периода. Все они в свое время были извлечены из канализационных труб Комиссией по борьбе с детской беспризорностью, направлены в детские дома. В конце первой пятилетки Бочков окончил Московский текстильный институт. С тех пор профессию инженера-текстильщика он считает самой лучшей и самой интересной в мире. Думы о любимом деле не покидают его никогда. Это не та степень одержимости, когда человек не отдыхает, не веселится, не интересуется театром, спортом, книгой, когда он рассеян в быту. Вовсе нет! Приходя домой с фабрики, Бочков охотно работает в саду, в огороде, играет с детьми. Но его пытливая изобретательская мысль и тут не оставляет его.
Вот, например, Бочков в кругу семьи следит, как его младшая дочь катает металлический шарик по стеклянному блюдцу. Это ее любимое занятие. Наблюдая за игрой ребенка, Бочков лишний раз убеждается в том, что металлический шарик почти не встречает сопротивления на поверхности стекла. Но как только падает на ковер или на пол, он быстро останавливается. Бочков вспоминает по ассоциации ватерную машину. "А не слишком ли велико там трение?" - думает он. Мысль о том, как сократить простой станка изза обрыва нити, внезапно получает точку опоры.
"Что, если заменить металл стеклом на кольцах кольцевой планки? Трение нити будет меньше, чем когда она скользит по металлу! Обрывность нити уменьшится". Так возникло одно из многочисленных изобретений Бочкова. Инженер Бочков придумывает, как можно обойтись без той или иной дефицитной детали и без того или иного смазочного материала, добиваясь, чтобы машины не останавливались из-за какой-нибудь мелочи.
Бочков не придает большого значения своим изобретениям. Он считает их результатом обычной находчивости живого, мыслящего человека, который любит свое дело. Но он с гордостью говорит о лакинских изобретателях.
- На нашей фабрике действительно давно придумали такое, до чего только теперь дошли наши ученые! - говорит Бочков и рассказывает об изобретении лакинцев:-Чтобы избежать простоев, мы еще во время войны начали производить смеси разных сортов хлопка. Такие смеси не были известны в научной литературе. Только в сорок седьмом году профессор Павлов в журнале "Текстильная промышленность" дал им теоретическое обоснование. А фабрика к тому времени уже переработала около двух тысяч тонн длинноволокнистого хлопка, смешанного с хлопком средних длин.
От нас это потребовало дополнительных усилий. Надо было соответственно перестроить оборудование. Мы занимались этим в сверхурочные часы, лишь бы не останавливать производства тканей, столь необходимых нашей стране, нашим советским людям!
Редактор местной многотиражки Орлов привел меня к лучшему мастеру ткацкой фабрики Абрамову. К тому самому Абрамову, портрет которого вывешен на стенде фронтовиков. Орлов хотел побеседовать с ним и написать об Абрамове в праздничном номере газеты. Сначала разговор не клеился. Абрамов не мог ясно и убедительно объяснить, каким образом он вывел свой участок на первое место. В беседе принимал участие начальник цеха.
- Главная причина в том, - сказал он, - что Абрамов умеет обращаться с людьми. Он не только хорошо знает особенности своих машин, но и характер ткачих.
После ободряющей реплики начальника цеха Абрамов, казалось бы, должен был разговориться. Но этот широкоплечий, чернобровый, с румянцем во всю щеку могучий человек продолжал застенчиво молчать.
Шустрый и напористый Орлов не отставал:
- Ты, товарищ Абрамов, расскажи все-таки, как добился высоких показателей, как работал с отстающими.
- Сказать затрудняюсь, - конфузливо произнес Абрамов. - Два комплекта у меня были вечно в прорыве. Сейчас идут первыми на фабрике. Добился, я бы сказал, через свою настойчивость.
Начальник цеха снова вежливо вмешался в разговор:
- Я тебе помогу, Василий Федорович! Вся беда заключались в том, что на тех двух комплектах не было бригад. Рабочие работали сами по себе. Вспомни, как ты ходил, беседовал с лучшими ткачихами, просил их согласиться стать бригадирами! А потом ты уже вместе с ними проводил беседы с отстающими. Было много недоразумений. Ведь есть еще такие, что привыкли работать по старинке - каждая на своих станках, как на своей полоске. А ты им пояснял, доказывал, что выгоднее работать бригадами. Внушил им преимущество дружной, коллективной работы. Затем ты всерьез занялся проверкой оборудования. Лично проверил все станки, помог отремонтировать те, которые нуждались в более сложном ремонте.
Так ведь?
Абрамов. Ну, так!
Начальник цеха. Ну, то-то.
Орлов. Ты был на фронте? Какой ты там приобрел опыт?
Абрамов. Опыт приобрел тот, что, если есть желание, можно выполнить задачу в любых условиях. Всегда стараюсь помнить армейскую заповедь: "Не можешь - научим!"
О р л о в. А скучал ты там по своей фабрике?
А б р а м о в. Конечно!
Орлов. Ну, а когда приехал, какие у тебя были впечатления?
Абрамов. По возвращении с фронта, из-за границы, мне бросилось в глаза наше преимущество. Там хорошо живет только имущий класс. Всякий старается обмануть, а если поднялся немножечко с низов, уселся на доходное место, своего брата, с которым вместе мучился и страдал, уже не узнаёт. Каждый заботится только о себе и старается утопить другого. У нас совсем наоборот.
Наш строй теплее. Если одна молодая работница что-нибудь не знает, другие девчата помогают ей, и на следующий день у Зои или Ани тоже выходит не хуже. Там этого нет. Если ты идешь по наклонной плоскости, никто тебя не остановит, не поддержит. У нас есть трудности, но это не беда. Мы сообща устраняем их. Так ведь?
О р л о в. Так точно, Василий Федорович. Сколько же людей ты обучил техминимуму?
Абрамов. Ткачих обучаю в первой группе четырнадцать человек. Это уже последние отстающие. Из них только одна не выполнила плана.
Орлов. Стало быть, благодаря техминимуму у тебя из сорока шести ткачих только одна не выполнила плана! Да и ту ты научишь, подтянешь. Я знаю! Так ведь?
Абрамов. Так! Конечно!
О р л о в. Ну, то-то! Мне это необходимо отобразить в газете.
Я нарочно остался сегодня вечером - пойду, думаю, узнаю у Абрамова, как он так дело организовал, что весь его участок стал передовым. Мне ведь до зарезу такой материал нужен. Ты мне расскажи о своих поммастерах.
Абрамов. О Широкове можно написать. Очень добросовестно относится к работе. Кропотливо копается в станке, пока не устранит все неполадки. А вот Ивана Петровича Ершова пришлось погонять. Ругает ткачих без дела. Тем оправдывается, что привык по-старому. Теперь работницы хотят, чтобы их уважали и объясняли бы, а не ругали. Я со всеми своими помощниками в этом году проводил занятия. Много пришлось повозиться с Железновым. Не хватает у него терпения. Смотришь, работа на станке не ладится из-за какой-нибудь ерунды, а он до нее докопаться не может.
О р л о в. Ну, а что мешает работать?
Абрамов. То мешает, что все время приходится отвлекаться.
Вместо того чтобы следить за работой своего участка, приходится ходить за недостающими деталями, за пряжей, за утком.
Орлов. Можешь ты описать какой-нибудь обыкновенный свой рабочий день?
Абрамов. В общем, день проходит так. Придешь на смену, начинаешь первый обход, смотришь, все ли вышли на работу. Иногда обнаружишь, что не хватает двух-трех ткачих. Тут же обращаешься к передовым работницам, к коммунисткам: "Давайте уплотнимся, возьмем их станки!" Работницы не возражают, берут.
Затем я обращаю внимание на температуру в цехе и на влажность. Если несколько форсунок не работает, тут же заставляю увлажнильщикаДолбилова привести в порядок. Спрашиваю, почему это случилось. Он говорит: "Недоглядел, когда принимал смену".
Затем наблюдаю, как идут дела, как работают ткачихи, поммастера.
Большую радость мне доставляют бригады Кировой, Прокофьевой.
Работают они проворно, замечательно, - одним словом, простоя у них никогда нет. Затем иду в заготовительный отдел к мастерам, начинаю там выяснять, почему мне недодали основы. Если с мастером не договорюсь, иду к начальнику цеха. Он начинает объяснять, что основной пряжи не хватает. Но я уже заранее выяснил, прежде чем к ним идти, что здесь дело не в пряже, а в том, что это мастер проморгал, просто его небрежность. Ну, значит, добиваюсь основ, мобилизую людей на заправку, не допускаю, таким образом, простоя станков из-за отсутствия пряжи. Вот я замечаю-плохо идет ткань у молодой ткачихи Козявкиной. Оказывается, у нее завышенная плотность. Вызываю поммастера, даю указание. Ткачиха Николаева говорит, что у нее идет узкое полотно. Я останавливаю станок, заставляю перевести край. Оказывается, виновата сменш.ица Николаевой Емельянова. Ей нужно было в свое время перевести край, а она протащила его и ушла. Я это все в книге "Сдача - приемка"
отмечаю, чтобы мой сменщик знал.
О р л о в. Ты с кем меняешься-то?
Абрамов. Я меняюсь с Жагриным. Хороший практик!
Орлов. Почему же он от тебя отстает?
Абрамов пожимает плечами, молчит.
Начцеха.Я тебе помогу, Василий Федорович, ответить на этот вопрос. Жагрин как организатор слабоват. Старателен, но нет еще партийной ответственности.
Орлов. Ну, а как ты с браком борешься?
Абрамов. Ну вот, скажем, Овечкина сделала брак. Начинаю ее стыдить: "Девушка молодая, а глаза у тебя ничего не видят, очки нужно выписать!" Но лучше всего брак устраняется учебой. Учатся девушки хорошо. Они очень внимательно слушают и конспектируют то, что я объясняю. У меня в группе нет таких учениц, которые бы занимались невнимательно и были рассеянны, за исключением разве Овечкиной. Приходит недоспавши. Ну какая же тут учеба! Воро.чкова стала пропускать. Объясняла тем, что сильно обременена семьей. Я ей поверил, потому что она хорошо работает. Ну, раз учиться нет возможности, я стал почаще заглядывать на ее станки - учить на месте. Это уважительная причина. А Овечкиной сказал: "Тебя-то самое как зовут?" "Овечкина". - "А величают?" - "Ольгой Михайловной". - "Так-то оно так, говорю, а правильнее бы величать тебя Последней Невыполняющей! Одна ты у меня такая на весь участок. Эх, подводишь ты себя и меня, всех подводишь".
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
Заседание комсомольского бюро. - Дневник Веры Чучеловой. - Зоя Карамова. - Советская фабрика-одна большая семья.
Зашел в комитет комсомола - та же комната, что и до войны.
Но по стенам много групповых фотографий. На каждой из них изображен комсомольский комплект или комсомольская бригада. Нет, это не случайное соседство более или менее удачно рассевшихся людей, а крепкое, неповторимое содружество.
Много фотографий молодых солдат и моряков украшают стены комнаты, напоминая о суровых и великих днях Отечественной войны.
Пока я рассматривал фотографии, в комнату вошла девушка с ниспадающими до самых плеч глянцевито-черными локонами и, бросив быстрый взгляд в сторону витрины, заметила с улыбкой:
- Хорошее теперь имеет свое лицо. Плохое-безлико! Лодырей и спекулянтов разве величают у нас по имени и отчеству?
"Гражданин с кубышкой" - вот как их кличут. Они и сами норовят быть незаметными. Не так разве?!
Вслед за нею в комнату вошли еще несколько девушек - члены комсомольского бюро и с ними Королев. Вошла Нина Прокофьева.
Ей предстояло сделать сообщение о своем опыте. Началось заседание бюро. Королев сказал несколько слов о Прокофьевой.
- Каждый человек, - сказал он, - имеет свою цель. У текстильщика цель взять от станка больше ткани. Смелый почин комсомолки Нины Прокофьевой надо поддержать, распространить. Почему? Да потому, что опыт Нины - это опыт передовой работницы, он возник из потребностей самой жизни. Передовой человек не может ограничиваться тем, что совершенствует собственные методы работы, он добивается того, чтобы все хорошо работали! Работу каждого комплекта я бы сравнил с боевым взводом. Взвод штурмует высоту. Он не может удержать ее, если только одиночки вырвались вперед, а добрая половина взвода отстала!
Здесь, на бюро, я познакомился с Марусей Прокофьевой, бывшим секретарем комсомольской организации, ныне заместителем председателя фабкома.
На другой день я навестил Марусю. Она жила в каменном многоэтажном доме, выстроенном уже после войны. Дом этот возвышается на самом въезде в рабочий поселок. В гостях у Маруси сидела подруга детства Вера Чучелова, ныне главный конструктор фабрики. В годы войны она была заместителем Маруси по комсомолу. Обе с жаром принялись припоминать, как они работали во время войны, как помогали фронту. В заключение Маруся рассказала историю своего замужества.
- Как-то заглянула в комитет комсомола. На столе письмо.
Под ним несколько фамилий. Около каждой-галочка; это означало, что девчата, прочитав письмо с фронта, решили написать каждому бойцу отдельное письмо и условились, кто кому пишет.
Только против одной фамилии галочки не было. Я спросила: "А кто we Ромоданову напишет? Против его фамилии нет галочки!"
Девушки сказали: "Напиши сама, если хочешь!" Ну, я взяла и написала. В первом письме я написала, что у меня был друг, моряк, он погиб н" фронте, но я его часто вспоминаю. Вскоре Ромоданов мне ответил. Поблагодарил за письмо, высказал сочувствие по поводу погибшего друга. Так у нас завязалась переписка, она длилась около четырех лет. В апреле сорок шестого года Ромоданов приехал к нам на Лакинку, и мы стали мужем и женой.
В то время как Маруся рассказывала, в комнату вошел высокий худощавый человек в морской тельняшке. Маруся попросила и его рассказать о себе.
- Я дальневосточник, - начал он. - До войны служил в Тихоокеанском флоте, на базе торпедных катеров. Во время войны меня, по моей просьбе, отправили на Северный флот, на полуостров Рыбачий. Так началась моя боевая жизнь в качестве старшины морской пехоты.
Мы, краснофлотцы, всегда любили читать "Комсомольскую правду". Она ярко показывала моральный облик комсомольцев, много писала о честных и смелых людях. В одном из номеров мы встретили статью о комсомолках фабрики имени Лакина. Я сказал своим сослуживцам: "Давайте напишем коллективное письмо на эту фабрику!"
Друзья согласились и уполномочили меня написать письмо.
Спустя некоторое время с фабрики начали поступать ответы. Я получил ответ позже всех. Это было письмо от Маруси. Переписка с ней составляла одну из самых радостных сторон моей боевой жизни. После окончания войны мне предоставили отпуск. Ехать на Дальний Восток было далеко. Подумал: "Куда же ехать?" Решил поехать к той, которую любил и мысленно называл своей невестой.
Я не ошибся в выборе. И своей семейной жизнью и работой я очень доволен. Вначале просто не верилось, что все это на самом деле так хорошо получилось, как во сне.
В руках у меня общая тетрадь. На обложке рупор, из которого вылетают малиновые молнии. На титульном листе: "В последний час". И ниже: "Начато 4 февраля 1943 года".
В этой толстой тетради, сшитой из грубых листов шершавой бумаги, Вера Чучелова, бывшая в то время заместителем комсорга фабрики имени Лакина, записывала названия освобожденных нашими войсками городов. Среди этих названий попадается иногда лирическая запись или выписка из прочитанного:
"14 мая. Стоит исключительная погода. Вот уже неделя, как лес оделся листвой. Черемуха в полном цвету. Можно идти за ландышами, После работы отправимся на воскресник. Строим железнодорожную ветку от станции Ундол прямо во двор фабрики. Радует сознание, что, вопреки всем проискам фашистов, мы продолжаем строить!"
Выписка из Тургенева:
"Всякое общее чувство, даже скорбное, связывая людей, возвышает их!"
Перечень освобожденных городов и среди них запись новой песни. Это поет душа девушки, умеющей переносить лишения, уверенной, что все снова будет хорошо.
Все чаще в калейдоскопе городов, освобожденных Советской Армией, мелькают названия городов Европы. И вдруг выписка из "Комсомольской правды":
"Он простой, веселый, душевный парень, с ясными смеющимися глазами, скромный в дни своей славы, отзывчивый, с чистым и нежным сердцем под суровой солдатской шинелью. Таков мой любимый герой-молодой человек нашей эпохи!"
И тут же очень характерная выписка из Чехова:
"В человеке должно быть все прекрасно-и лицо, и одежда, к душа, и мысли!"
Я закрываю тетрадь, и у меня такое чувство, будто я заглянул В светлый мир юной советской души.
Девушка с глянцевито-черными локонами, которая, войдя в комитет комсомола, воскликнула, что все хорошее теперь имеет свое лицо, а все плохое-безлико, была Зоя Карамова. Ее изображение я видел на витрине при входе в главное здание и в комитете комсомола. На стендах и плакатах было написано, что она борется за первое место на прядильной фабрике.
Естественно, я заинтересовался историей ее жизни.
Люди Лакинского поселка не только приняли в свою среду девушку из далекой Башкирии, но и сердечно полюбили ее, научили обращаться с машинами, они чутко относились к ее душевным переживаниям и вырастили из нее отличную работницу-патриотку.
Особенно помогла ей лакинская комсомольская организация и ее секретарь Маруся Прокофьева.
- Я родилась в двадцать девятом году, - рассказывает Зоя. - Двух лет от роду осталась без матери. Меня взяла на воспитание бабушка. Это было в Башкирской АССР. Потом бабушка заболела, и тогда какой-то дяденька устроил меня в детдом. Сначала мне в детдоме показалось-очень скучно. Бабушка, когда я жила у нее, всегда пугала меня детдомом. Мне было страшно подумать, что теперь у меня никого нет и я никому не нужна.
Спустя некоторое время я узнала, что у меня есть сестра. Она хотела взять меня к себе. Но я уже решила не уходить из детдома. Я считала себя обиженной: "Что же это, она меня бросила, а теперь хочет взять к себе. Не пойду!"
Наш детдом находился в самом центре города Уфы. Там был сад, росли яблони, мы имели свой огород. Я посещала хоровой и швейный кружки.
На Лакинку нас повезли в сорок третьем году.
Сначала нам здесь не понравилось. Поселок, а мы ожидали, что нас привезут в город,
Многие уже на второй день стали проситься обратно в Уфу.
Стали звать и меня с собой. Когда я уезжала из детдома, сестра опять приходила и все уговаривала меня остаться. Я не послушалась, даже как следует с ней не простилась. Она мне написала:
"Раз хотела ехать-живи теперь там!" Потом она опять начала меня звать к себе, но я уже стала привыкать на новом месте.
Я к тому времени со всеми здедь познакомилась.
Когда мы окончили школу ФЗО, директор фабрики собрал всех выпускников у себя в кабинете. Там же была Маруся Прокофьева-секретарь комсомола. Директор говорит: "Надо организовать молодежную бригаду из тех, кто хорошо окончил ФЗО". Маруся его поддержала. Я в ФЗО училась хорошо. Всегда получала премии, была на Доске почета. Маруся Прокофьева говорит:
"Зою Карамову бригадиром!"
Вот я и стала бригадиром.
Постепенно я усвоила, что для успешной работы требуется соблюдать маршрут, двигаться вперед, не возвращаясь, даже если замечаешь на пройденных машинах обрывы нитей. Обычно самые серьезные обрывы нитей, грозящие завалами, ждут тебя впереди, куда ты дольше всего не подходила, а сзади, где ты только что была, серьезных осложнений не может возникнуть.
Нити надо присучать короткой винтовой присучкой, не снимая початок. Мне теперь достаточно остановить шпулю на веретене указательным пальцем левой руки, и, слегка повертывая ее в стороны, я быстро нахожу конец нити. Чистота и правильность присучки-это, пожалуй, самое главное в нашей работе. Раньше я часто нервничала на работе, суетилась. У меня бывали случаи, что я, держа в руке конец нити, отвлекалась разговором, пряжа в это время перекручивалась. Я усвоила себе правило-ни в коем случае не отвлекаться во время работы. Всему этому я научила своих девчат. И наконец настал день, когда моя бригада завоевала фабричное первенство. День этот я считаю самым радостным в моей жизни.
Я ставлю перед собой задачу выполнить свою пятилетнюю норму раньше всех. Я подсчитала, что если я буду работать, как сейчас, то выполню ее на девять месяцев раньше срока. А если я перейду на высшее уплотнение, то выполню свою пятилетнюю норму в три с половиной года, Я работаю на пяти станках, а могла бы перейти на восемь.
Когда мы уезжали из детдома, нас хотели понаряднее одеть, но приехавшие за нами сказали, что ничего лишнего давать нам не нужно, так как мы здесь все получим. За это время я действительно сшила себе два зимних пальто-одно попроще, другое понаряднее, сшила осеннее пальто, купила отрез на летнее пальто.
Сейчас у меня есть три хороших платья - одно шерстяное и два шелковых. Вчера отдала шить четвертое платье.
С сестрой своей я помирилась. Ездила к ней в этом году, приглашала переехать на Лакинку.
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Партийный актив. - ОляОвечкина. - Учительница Лариса Малышева. Ученица ФЗО Маруся Соусова.
Шел партийный актив. С докладом выступал Королев. Он говорил о том, что, несмотря на все происки международной реакции, силы коммунизма крепнут.
Выступила Евдокия Ивановна. С горечью закончила так:
- Вот, говорят. - Америка, Америка! А я так скажу: Америка впотьмах, звезды над ней нет!
И вернулась на свое место, провожаемая сочувственными взглядами присутствующих.
С актива я пошел сначала по шоссе, потом свернул на тропинку. Ветер дул в лицо. Сыпал сухой снег. Впереди меня двигалась женская фигура. Я спросил женщину, не знает ли она, как пройти к школе. Она взглянула на меня и в свою очередь спросила:
- Не узнали? А я вас помню. Жила неподалеку от вас. Овечкина.
Так это та черненькая девочка с тонкими косичками, которая так часто попадалась мне, когда я выходил из дома или возвращался домой! Дочь соседки, мечтавшая выучиться играть на рояле? Неужели она?
Теперь Оля Овечкина стала молодой женщиной. Она пригласила меня к себе, просила навестить мать, которая меня помнит. Мы прошли еще с полкилометра и постучали в дверь домика, стоявшего в глубине двора. Олина мать также сразу узнала меня, обрадовалась и тотчас стала раздувать самовар. Вошел муж Оли, вихрастый, рыжий, с бачками. Он, видимо, только что проснулся, спросонок щурился от света. Олина мама между тем быстро повела разговор, точно перебирала струны. Сначала рассказала о муже, как он погиб на фронте. Потом о том, как она все годы войны старалась на фабрике заменить мужа. Как у нее спорилась работа.
"Как расценить такой наряд? Надо познакомиться с процессом изготовления колышка!" Морев убедился, что изготовление колышка ручным способом занимает уйму времени и сильно удорожает стоимость этой пустячной детали.
В стране, где фабрики принадлежат капиталистам, нормировщик не стал бы заниматься вопросом, как удешевить производство колышка.
С какой стати ему надо совать нос не в свое дело? Его дело расценить наряд - и только!
Советский же нормировщик, расценив наряд, не успокоился на этом. Неоднократно задавал он себе вопрос: как можно механизировать процесс изготовления колышка? Он знал, что круглые деревянные детали изготовляются на круглопалочном станке, но диаметр колышка был слишком мал. Надо было найти другой способ.
Морев отыскал его. Он рассчитал специальную фрезу для изготовления ткацкого колышка. Колышки по способу Анатолия Морева изготовляются из буковой доски толщиной в двадцать шесть миллиметров, то есть по длине колышка. Фреза ставится на сверлильный станок, и за одну смену фабрика получает четыре тысячи пятьсот колышков. Себестоимость каждого из них при этом полкопейки, то есть в двадцать шесть раз дешевле ручной выработки. А главное-фабрика вовремя справилась с переходом на новый сорт ткани. Ткацкий колышек-эта пустяковая деталь-продолжает портить настроение мастерам и их помощникам на других фабриках. В министерство летят требования и заказы. А фрезу Морева можно изготовить на любой фабрике, в любой механической мастерской. Слух о его фрезе дошел уже до других фабрик, и к лакинцам приезжают люди, чтобы узнать секрет этого производства.
Морев охотно рассказывает о нем соседям.
Я смотрю на Анатолия Морева: все в этом человеке мне нравится, все кажется привлекательным - правильные черты лица, складная фигура. О таких людях, выпрямленных во весь рост, мечтал Белинский. Их предвидели Добролюбов и Чернышевский. Им возражали, им говорили: нет, не может этого быть и через сто лет, чтобы появились в массовом числе такие бескорыстные энтузиасты, которым до всего есть дело и которые думают не только о самих себе.
Буржуазные ученые твердили (да и сейчас твердят), что свойства, порожденные в человеке строем частной собственности, - будто бы незыблемые, неизменные свойства, присущие человеку вообще.
Ленин опроверг эту клевету на человека.
Какая побудительная причина заставляет таких людей, как Морев, близко принимать к сердцу интересы фабрики, интересы коллектива? Ответ на этот вопрос может быть только один: Анатолий Морев - человек, воспитанный комсомолом, Анатолий Морев - коммунист.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Изобретатель инженер Бочков. - Мастер смены Абрамов. - Передовая
- Если ты сделал ошибку, надо говорить "я". Если ты сделал открытие, надо говорить "мы". Ошибка - это промах одного человека. Открытие - это труд многих людей. Вот, например, эластичные ремешки на ватерах. Кто их выдумал? Никто не назовет фамилию. Так и отвечают: автор - народ! Если же я, инженер, осуществляю то или иное изобретение, я прекрасно понимаю, что мысль об этом изобретении уже давно владела многими людьми в моем цехе. Я, как более подготовленный технически человек, осуществляю мечту многих людей!..
Перед нами невысокий, коренастый, темно-русый человек. Он говорит сначала медленно, потом уже вы замечаете, как разбегается, взлетает его мысль. Темные глаза его сверкают.
Москва, 1922 год. Бочкову десять лет. Он беспризорный, живет в огромной трубе бездействующей канализационной системы.
В трубе укрываются еще двадцать беспризорников. Бочков помнит многих своих товарищей этого периода. Все они в свое время были извлечены из канализационных труб Комиссией по борьбе с детской беспризорностью, направлены в детские дома. В конце первой пятилетки Бочков окончил Московский текстильный институт. С тех пор профессию инженера-текстильщика он считает самой лучшей и самой интересной в мире. Думы о любимом деле не покидают его никогда. Это не та степень одержимости, когда человек не отдыхает, не веселится, не интересуется театром, спортом, книгой, когда он рассеян в быту. Вовсе нет! Приходя домой с фабрики, Бочков охотно работает в саду, в огороде, играет с детьми. Но его пытливая изобретательская мысль и тут не оставляет его.
Вот, например, Бочков в кругу семьи следит, как его младшая дочь катает металлический шарик по стеклянному блюдцу. Это ее любимое занятие. Наблюдая за игрой ребенка, Бочков лишний раз убеждается в том, что металлический шарик почти не встречает сопротивления на поверхности стекла. Но как только падает на ковер или на пол, он быстро останавливается. Бочков вспоминает по ассоциации ватерную машину. "А не слишком ли велико там трение?" - думает он. Мысль о том, как сократить простой станка изза обрыва нити, внезапно получает точку опоры.
"Что, если заменить металл стеклом на кольцах кольцевой планки? Трение нити будет меньше, чем когда она скользит по металлу! Обрывность нити уменьшится". Так возникло одно из многочисленных изобретений Бочкова. Инженер Бочков придумывает, как можно обойтись без той или иной дефицитной детали и без того или иного смазочного материала, добиваясь, чтобы машины не останавливались из-за какой-нибудь мелочи.
Бочков не придает большого значения своим изобретениям. Он считает их результатом обычной находчивости живого, мыслящего человека, который любит свое дело. Но он с гордостью говорит о лакинских изобретателях.
- На нашей фабрике действительно давно придумали такое, до чего только теперь дошли наши ученые! - говорит Бочков и рассказывает об изобретении лакинцев:-Чтобы избежать простоев, мы еще во время войны начали производить смеси разных сортов хлопка. Такие смеси не были известны в научной литературе. Только в сорок седьмом году профессор Павлов в журнале "Текстильная промышленность" дал им теоретическое обоснование. А фабрика к тому времени уже переработала около двух тысяч тонн длинноволокнистого хлопка, смешанного с хлопком средних длин.
От нас это потребовало дополнительных усилий. Надо было соответственно перестроить оборудование. Мы занимались этим в сверхурочные часы, лишь бы не останавливать производства тканей, столь необходимых нашей стране, нашим советским людям!
Редактор местной многотиражки Орлов привел меня к лучшему мастеру ткацкой фабрики Абрамову. К тому самому Абрамову, портрет которого вывешен на стенде фронтовиков. Орлов хотел побеседовать с ним и написать об Абрамове в праздничном номере газеты. Сначала разговор не клеился. Абрамов не мог ясно и убедительно объяснить, каким образом он вывел свой участок на первое место. В беседе принимал участие начальник цеха.
- Главная причина в том, - сказал он, - что Абрамов умеет обращаться с людьми. Он не только хорошо знает особенности своих машин, но и характер ткачих.
После ободряющей реплики начальника цеха Абрамов, казалось бы, должен был разговориться. Но этот широкоплечий, чернобровый, с румянцем во всю щеку могучий человек продолжал застенчиво молчать.
Шустрый и напористый Орлов не отставал:
- Ты, товарищ Абрамов, расскажи все-таки, как добился высоких показателей, как работал с отстающими.
- Сказать затрудняюсь, - конфузливо произнес Абрамов. - Два комплекта у меня были вечно в прорыве. Сейчас идут первыми на фабрике. Добился, я бы сказал, через свою настойчивость.
Начальник цеха снова вежливо вмешался в разговор:
- Я тебе помогу, Василий Федорович! Вся беда заключались в том, что на тех двух комплектах не было бригад. Рабочие работали сами по себе. Вспомни, как ты ходил, беседовал с лучшими ткачихами, просил их согласиться стать бригадирами! А потом ты уже вместе с ними проводил беседы с отстающими. Было много недоразумений. Ведь есть еще такие, что привыкли работать по старинке - каждая на своих станках, как на своей полоске. А ты им пояснял, доказывал, что выгоднее работать бригадами. Внушил им преимущество дружной, коллективной работы. Затем ты всерьез занялся проверкой оборудования. Лично проверил все станки, помог отремонтировать те, которые нуждались в более сложном ремонте.
Так ведь?
Абрамов. Ну, так!
Начальник цеха. Ну, то-то.
Орлов. Ты был на фронте? Какой ты там приобрел опыт?
Абрамов. Опыт приобрел тот, что, если есть желание, можно выполнить задачу в любых условиях. Всегда стараюсь помнить армейскую заповедь: "Не можешь - научим!"
О р л о в. А скучал ты там по своей фабрике?
А б р а м о в. Конечно!
Орлов. Ну, а когда приехал, какие у тебя были впечатления?
Абрамов. По возвращении с фронта, из-за границы, мне бросилось в глаза наше преимущество. Там хорошо живет только имущий класс. Всякий старается обмануть, а если поднялся немножечко с низов, уселся на доходное место, своего брата, с которым вместе мучился и страдал, уже не узнаёт. Каждый заботится только о себе и старается утопить другого. У нас совсем наоборот.
Наш строй теплее. Если одна молодая работница что-нибудь не знает, другие девчата помогают ей, и на следующий день у Зои или Ани тоже выходит не хуже. Там этого нет. Если ты идешь по наклонной плоскости, никто тебя не остановит, не поддержит. У нас есть трудности, но это не беда. Мы сообща устраняем их. Так ведь?
О р л о в. Так точно, Василий Федорович. Сколько же людей ты обучил техминимуму?
Абрамов. Ткачих обучаю в первой группе четырнадцать человек. Это уже последние отстающие. Из них только одна не выполнила плана.
Орлов. Стало быть, благодаря техминимуму у тебя из сорока шести ткачих только одна не выполнила плана! Да и ту ты научишь, подтянешь. Я знаю! Так ведь?
Абрамов. Так! Конечно!
О р л о в. Ну, то-то! Мне это необходимо отобразить в газете.
Я нарочно остался сегодня вечером - пойду, думаю, узнаю у Абрамова, как он так дело организовал, что весь его участок стал передовым. Мне ведь до зарезу такой материал нужен. Ты мне расскажи о своих поммастерах.
Абрамов. О Широкове можно написать. Очень добросовестно относится к работе. Кропотливо копается в станке, пока не устранит все неполадки. А вот Ивана Петровича Ершова пришлось погонять. Ругает ткачих без дела. Тем оправдывается, что привык по-старому. Теперь работницы хотят, чтобы их уважали и объясняли бы, а не ругали. Я со всеми своими помощниками в этом году проводил занятия. Много пришлось повозиться с Железновым. Не хватает у него терпения. Смотришь, работа на станке не ладится из-за какой-нибудь ерунды, а он до нее докопаться не может.
О р л о в. Ну, а что мешает работать?
Абрамов. То мешает, что все время приходится отвлекаться.
Вместо того чтобы следить за работой своего участка, приходится ходить за недостающими деталями, за пряжей, за утком.
Орлов. Можешь ты описать какой-нибудь обыкновенный свой рабочий день?
Абрамов. В общем, день проходит так. Придешь на смену, начинаешь первый обход, смотришь, все ли вышли на работу. Иногда обнаружишь, что не хватает двух-трех ткачих. Тут же обращаешься к передовым работницам, к коммунисткам: "Давайте уплотнимся, возьмем их станки!" Работницы не возражают, берут.
Затем я обращаю внимание на температуру в цехе и на влажность. Если несколько форсунок не работает, тут же заставляю увлажнильщикаДолбилова привести в порядок. Спрашиваю, почему это случилось. Он говорит: "Недоглядел, когда принимал смену".
Затем наблюдаю, как идут дела, как работают ткачихи, поммастера.
Большую радость мне доставляют бригады Кировой, Прокофьевой.
Работают они проворно, замечательно, - одним словом, простоя у них никогда нет. Затем иду в заготовительный отдел к мастерам, начинаю там выяснять, почему мне недодали основы. Если с мастером не договорюсь, иду к начальнику цеха. Он начинает объяснять, что основной пряжи не хватает. Но я уже заранее выяснил, прежде чем к ним идти, что здесь дело не в пряже, а в том, что это мастер проморгал, просто его небрежность. Ну, значит, добиваюсь основ, мобилизую людей на заправку, не допускаю, таким образом, простоя станков из-за отсутствия пряжи. Вот я замечаю-плохо идет ткань у молодой ткачихи Козявкиной. Оказывается, у нее завышенная плотность. Вызываю поммастера, даю указание. Ткачиха Николаева говорит, что у нее идет узкое полотно. Я останавливаю станок, заставляю перевести край. Оказывается, виновата сменш.ица Николаевой Емельянова. Ей нужно было в свое время перевести край, а она протащила его и ушла. Я это все в книге "Сдача - приемка"
отмечаю, чтобы мой сменщик знал.
О р л о в. Ты с кем меняешься-то?
Абрамов. Я меняюсь с Жагриным. Хороший практик!
Орлов. Почему же он от тебя отстает?
Абрамов пожимает плечами, молчит.
Начцеха.Я тебе помогу, Василий Федорович, ответить на этот вопрос. Жагрин как организатор слабоват. Старателен, но нет еще партийной ответственности.
Орлов. Ну, а как ты с браком борешься?
Абрамов. Ну вот, скажем, Овечкина сделала брак. Начинаю ее стыдить: "Девушка молодая, а глаза у тебя ничего не видят, очки нужно выписать!" Но лучше всего брак устраняется учебой. Учатся девушки хорошо. Они очень внимательно слушают и конспектируют то, что я объясняю. У меня в группе нет таких учениц, которые бы занимались невнимательно и были рассеянны, за исключением разве Овечкиной. Приходит недоспавши. Ну какая же тут учеба! Воро.чкова стала пропускать. Объясняла тем, что сильно обременена семьей. Я ей поверил, потому что она хорошо работает. Ну, раз учиться нет возможности, я стал почаще заглядывать на ее станки - учить на месте. Это уважительная причина. А Овечкиной сказал: "Тебя-то самое как зовут?" "Овечкина". - "А величают?" - "Ольгой Михайловной". - "Так-то оно так, говорю, а правильнее бы величать тебя Последней Невыполняющей! Одна ты у меня такая на весь участок. Эх, подводишь ты себя и меня, всех подводишь".
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
Заседание комсомольского бюро. - Дневник Веры Чучеловой. - Зоя Карамова. - Советская фабрика-одна большая семья.
Зашел в комитет комсомола - та же комната, что и до войны.
Но по стенам много групповых фотографий. На каждой из них изображен комсомольский комплект или комсомольская бригада. Нет, это не случайное соседство более или менее удачно рассевшихся людей, а крепкое, неповторимое содружество.
Много фотографий молодых солдат и моряков украшают стены комнаты, напоминая о суровых и великих днях Отечественной войны.
Пока я рассматривал фотографии, в комнату вошла девушка с ниспадающими до самых плеч глянцевито-черными локонами и, бросив быстрый взгляд в сторону витрины, заметила с улыбкой:
- Хорошее теперь имеет свое лицо. Плохое-безлико! Лодырей и спекулянтов разве величают у нас по имени и отчеству?
"Гражданин с кубышкой" - вот как их кличут. Они и сами норовят быть незаметными. Не так разве?!
Вслед за нею в комнату вошли еще несколько девушек - члены комсомольского бюро и с ними Королев. Вошла Нина Прокофьева.
Ей предстояло сделать сообщение о своем опыте. Началось заседание бюро. Королев сказал несколько слов о Прокофьевой.
- Каждый человек, - сказал он, - имеет свою цель. У текстильщика цель взять от станка больше ткани. Смелый почин комсомолки Нины Прокофьевой надо поддержать, распространить. Почему? Да потому, что опыт Нины - это опыт передовой работницы, он возник из потребностей самой жизни. Передовой человек не может ограничиваться тем, что совершенствует собственные методы работы, он добивается того, чтобы все хорошо работали! Работу каждого комплекта я бы сравнил с боевым взводом. Взвод штурмует высоту. Он не может удержать ее, если только одиночки вырвались вперед, а добрая половина взвода отстала!
Здесь, на бюро, я познакомился с Марусей Прокофьевой, бывшим секретарем комсомольской организации, ныне заместителем председателя фабкома.
На другой день я навестил Марусю. Она жила в каменном многоэтажном доме, выстроенном уже после войны. Дом этот возвышается на самом въезде в рабочий поселок. В гостях у Маруси сидела подруга детства Вера Чучелова, ныне главный конструктор фабрики. В годы войны она была заместителем Маруси по комсомолу. Обе с жаром принялись припоминать, как они работали во время войны, как помогали фронту. В заключение Маруся рассказала историю своего замужества.
- Как-то заглянула в комитет комсомола. На столе письмо.
Под ним несколько фамилий. Около каждой-галочка; это означало, что девчата, прочитав письмо с фронта, решили написать каждому бойцу отдельное письмо и условились, кто кому пишет.
Только против одной фамилии галочки не было. Я спросила: "А кто we Ромоданову напишет? Против его фамилии нет галочки!"
Девушки сказали: "Напиши сама, если хочешь!" Ну, я взяла и написала. В первом письме я написала, что у меня был друг, моряк, он погиб н" фронте, но я его часто вспоминаю. Вскоре Ромоданов мне ответил. Поблагодарил за письмо, высказал сочувствие по поводу погибшего друга. Так у нас завязалась переписка, она длилась около четырех лет. В апреле сорок шестого года Ромоданов приехал к нам на Лакинку, и мы стали мужем и женой.
В то время как Маруся рассказывала, в комнату вошел высокий худощавый человек в морской тельняшке. Маруся попросила и его рассказать о себе.
- Я дальневосточник, - начал он. - До войны служил в Тихоокеанском флоте, на базе торпедных катеров. Во время войны меня, по моей просьбе, отправили на Северный флот, на полуостров Рыбачий. Так началась моя боевая жизнь в качестве старшины морской пехоты.
Мы, краснофлотцы, всегда любили читать "Комсомольскую правду". Она ярко показывала моральный облик комсомольцев, много писала о честных и смелых людях. В одном из номеров мы встретили статью о комсомолках фабрики имени Лакина. Я сказал своим сослуживцам: "Давайте напишем коллективное письмо на эту фабрику!"
Друзья согласились и уполномочили меня написать письмо.
Спустя некоторое время с фабрики начали поступать ответы. Я получил ответ позже всех. Это было письмо от Маруси. Переписка с ней составляла одну из самых радостных сторон моей боевой жизни. После окончания войны мне предоставили отпуск. Ехать на Дальний Восток было далеко. Подумал: "Куда же ехать?" Решил поехать к той, которую любил и мысленно называл своей невестой.
Я не ошибся в выборе. И своей семейной жизнью и работой я очень доволен. Вначале просто не верилось, что все это на самом деле так хорошо получилось, как во сне.
В руках у меня общая тетрадь. На обложке рупор, из которого вылетают малиновые молнии. На титульном листе: "В последний час". И ниже: "Начато 4 февраля 1943 года".
В этой толстой тетради, сшитой из грубых листов шершавой бумаги, Вера Чучелова, бывшая в то время заместителем комсорга фабрики имени Лакина, записывала названия освобожденных нашими войсками городов. Среди этих названий попадается иногда лирическая запись или выписка из прочитанного:
"14 мая. Стоит исключительная погода. Вот уже неделя, как лес оделся листвой. Черемуха в полном цвету. Можно идти за ландышами, После работы отправимся на воскресник. Строим железнодорожную ветку от станции Ундол прямо во двор фабрики. Радует сознание, что, вопреки всем проискам фашистов, мы продолжаем строить!"
Выписка из Тургенева:
"Всякое общее чувство, даже скорбное, связывая людей, возвышает их!"
Перечень освобожденных городов и среди них запись новой песни. Это поет душа девушки, умеющей переносить лишения, уверенной, что все снова будет хорошо.
Все чаще в калейдоскопе городов, освобожденных Советской Армией, мелькают названия городов Европы. И вдруг выписка из "Комсомольской правды":
"Он простой, веселый, душевный парень, с ясными смеющимися глазами, скромный в дни своей славы, отзывчивый, с чистым и нежным сердцем под суровой солдатской шинелью. Таков мой любимый герой-молодой человек нашей эпохи!"
И тут же очень характерная выписка из Чехова:
"В человеке должно быть все прекрасно-и лицо, и одежда, к душа, и мысли!"
Я закрываю тетрадь, и у меня такое чувство, будто я заглянул В светлый мир юной советской души.
Девушка с глянцевито-черными локонами, которая, войдя в комитет комсомола, воскликнула, что все хорошее теперь имеет свое лицо, а все плохое-безлико, была Зоя Карамова. Ее изображение я видел на витрине при входе в главное здание и в комитете комсомола. На стендах и плакатах было написано, что она борется за первое место на прядильной фабрике.
Естественно, я заинтересовался историей ее жизни.
Люди Лакинского поселка не только приняли в свою среду девушку из далекой Башкирии, но и сердечно полюбили ее, научили обращаться с машинами, они чутко относились к ее душевным переживаниям и вырастили из нее отличную работницу-патриотку.
Особенно помогла ей лакинская комсомольская организация и ее секретарь Маруся Прокофьева.
- Я родилась в двадцать девятом году, - рассказывает Зоя. - Двух лет от роду осталась без матери. Меня взяла на воспитание бабушка. Это было в Башкирской АССР. Потом бабушка заболела, и тогда какой-то дяденька устроил меня в детдом. Сначала мне в детдоме показалось-очень скучно. Бабушка, когда я жила у нее, всегда пугала меня детдомом. Мне было страшно подумать, что теперь у меня никого нет и я никому не нужна.
Спустя некоторое время я узнала, что у меня есть сестра. Она хотела взять меня к себе. Но я уже решила не уходить из детдома. Я считала себя обиженной: "Что же это, она меня бросила, а теперь хочет взять к себе. Не пойду!"
Наш детдом находился в самом центре города Уфы. Там был сад, росли яблони, мы имели свой огород. Я посещала хоровой и швейный кружки.
На Лакинку нас повезли в сорок третьем году.
Сначала нам здесь не понравилось. Поселок, а мы ожидали, что нас привезут в город,
Многие уже на второй день стали проситься обратно в Уфу.
Стали звать и меня с собой. Когда я уезжала из детдома, сестра опять приходила и все уговаривала меня остаться. Я не послушалась, даже как следует с ней не простилась. Она мне написала:
"Раз хотела ехать-живи теперь там!" Потом она опять начала меня звать к себе, но я уже стала привыкать на новом месте.
Я к тому времени со всеми здедь познакомилась.
Когда мы окончили школу ФЗО, директор фабрики собрал всех выпускников у себя в кабинете. Там же была Маруся Прокофьева-секретарь комсомола. Директор говорит: "Надо организовать молодежную бригаду из тех, кто хорошо окончил ФЗО". Маруся его поддержала. Я в ФЗО училась хорошо. Всегда получала премии, была на Доске почета. Маруся Прокофьева говорит:
"Зою Карамову бригадиром!"
Вот я и стала бригадиром.
Постепенно я усвоила, что для успешной работы требуется соблюдать маршрут, двигаться вперед, не возвращаясь, даже если замечаешь на пройденных машинах обрывы нитей. Обычно самые серьезные обрывы нитей, грозящие завалами, ждут тебя впереди, куда ты дольше всего не подходила, а сзади, где ты только что была, серьезных осложнений не может возникнуть.
Нити надо присучать короткой винтовой присучкой, не снимая початок. Мне теперь достаточно остановить шпулю на веретене указательным пальцем левой руки, и, слегка повертывая ее в стороны, я быстро нахожу конец нити. Чистота и правильность присучки-это, пожалуй, самое главное в нашей работе. Раньше я часто нервничала на работе, суетилась. У меня бывали случаи, что я, держа в руке конец нити, отвлекалась разговором, пряжа в это время перекручивалась. Я усвоила себе правило-ни в коем случае не отвлекаться во время работы. Всему этому я научила своих девчат. И наконец настал день, когда моя бригада завоевала фабричное первенство. День этот я считаю самым радостным в моей жизни.
Я ставлю перед собой задачу выполнить свою пятилетнюю норму раньше всех. Я подсчитала, что если я буду работать, как сейчас, то выполню ее на девять месяцев раньше срока. А если я перейду на высшее уплотнение, то выполню свою пятилетнюю норму в три с половиной года, Я работаю на пяти станках, а могла бы перейти на восемь.
Когда мы уезжали из детдома, нас хотели понаряднее одеть, но приехавшие за нами сказали, что ничего лишнего давать нам не нужно, так как мы здесь все получим. За это время я действительно сшила себе два зимних пальто-одно попроще, другое понаряднее, сшила осеннее пальто, купила отрез на летнее пальто.
Сейчас у меня есть три хороших платья - одно шерстяное и два шелковых. Вчера отдала шить четвертое платье.
С сестрой своей я помирилась. Ездила к ней в этом году, приглашала переехать на Лакинку.
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Партийный актив. - ОляОвечкина. - Учительница Лариса Малышева. Ученица ФЗО Маруся Соусова.
Шел партийный актив. С докладом выступал Королев. Он говорил о том, что, несмотря на все происки международной реакции, силы коммунизма крепнут.
Выступила Евдокия Ивановна. С горечью закончила так:
- Вот, говорят. - Америка, Америка! А я так скажу: Америка впотьмах, звезды над ней нет!
И вернулась на свое место, провожаемая сочувственными взглядами присутствующих.
С актива я пошел сначала по шоссе, потом свернул на тропинку. Ветер дул в лицо. Сыпал сухой снег. Впереди меня двигалась женская фигура. Я спросил женщину, не знает ли она, как пройти к школе. Она взглянула на меня и в свою очередь спросила:
- Не узнали? А я вас помню. Жила неподалеку от вас. Овечкина.
Так это та черненькая девочка с тонкими косичками, которая так часто попадалась мне, когда я выходил из дома или возвращался домой! Дочь соседки, мечтавшая выучиться играть на рояле? Неужели она?
Теперь Оля Овечкина стала молодой женщиной. Она пригласила меня к себе, просила навестить мать, которая меня помнит. Мы прошли еще с полкилометра и постучали в дверь домика, стоявшего в глубине двора. Олина мать также сразу узнала меня, обрадовалась и тотчас стала раздувать самовар. Вошел муж Оли, вихрастый, рыжий, с бачками. Он, видимо, только что проснулся, спросонок щурился от света. Олина мама между тем быстро повела разговор, точно перебирала струны. Сначала рассказала о муже, как он погиб на фронте. Потом о том, как она все годы войны старалась на фабрике заменить мужа. Как у нее спорилась работа.