Страница:
Александр Колпаков
Отступившие в океан
1
Давно наступила ночь, а Валентина все еще не спала. Положив подбородок на руки, она слушала шум прибоя. Волны, разбивавшиеся о внешний риф, вздымали каскады фосфоресцирующих брызг. Океан и земля тонули во мраке. Лишь в просветах крыши сверкали огромные звезды южного полушария.
На душе было хорошо и спокойно. «Остаться бы здесь, в Полинезии, навсегда, – лениво думала Валентина. – Ловить рыбу, таро выращивать, орехи собирать. Райская жизнь, никаких забот». Откуда-то появилась темная стена леса, окружившего девушку. Огромные оранжево-синие бабочки порхали в папоротниках. Валентина медленно побрела по какой-то долине. Высоко в небе стояла огромная луна, и ее свет был необычного, красноватого оттенка. Валентина все дальше уходила в лес, отводя руками цепкие ветви кустарника.
И тут раздался задумчиво-печальный звук английского рожка. Это очень удивило девушку. Она огляделась. Никого. Опять запел рожок. Валентина тревожно пошевелилась и… проснулась.
Занимался рассвет. Странная мелодия звучала где-то совсем рядом. Валентина встала, перешагнула через спящего Волкова и выглянула из хижины. Глаза ее округлились: в трех шагах от себя она увидела существо несколько крупнее речной черепахи. Трапециевидная голова с вытянутыми наподобие короткого хобота челюстями отливала иссиня-черным глянцем.
Мгновение они смотрели друг на друга. Потом существо воинственно шевельнуло усами и двинулось к Валентине.
От пронзительного женского визга Митя вскочил как ужаленный, бросился к выходу и столкнулся с девушкой. Оба, потеряв равновесие, упали на длинные ноги Папина.
– Кто это? – сразу сел тот, шаря руками. – Какого дьяв… – Он спросонья щурился на неловко встающих с пола Валентину и Митю.
Девушка поднялась первой. Волосы у нее растрепались, лицо было испуганным.
– Н-на м-меня напали, – запинаясь, сказала Валентина. – Там какой-то…
– Вот он! – вдруг вскрикнула она, показывая на освещенный солнцем прямоугольник входа.
Папин увидел, как в хижину осторожно просунулась голова удивительного создания. Его длинные усы метнулись в стороны, вверх, потом коснулись стены и наконец наткнулись на голые пятки все еще безмятежно спавшего Гриши Вахнина. Не просыпаясь, Гриша ритмично задергал ногами. И в такт его движениям усы то отдергивались, то снова щекотали пятки. Существо прилежно изучало незнакомый объект.
Папин схватил ботинок и запустил в непрошеного гостя. Ботинок скользнул по выпуклой спине усача и с грохотом ударил в канистру с водой, стоявшую в углу. Существо попятилось и с неожиданной быстротой бросилось наутек. А Вахнин так и не проснулся, лишь поджал под себя ноги.
Волков, Папин и Валентина выскочили из хижины одновременно. Усача нигде не было видно, он бесследно исчез.
– Где ты только откопала это страшилище? – насмешливо спросил Митя.
Валентина все еще не могла прийти в себя. Она видела усача не более минуты. Что это? Сон? Все трое растерянно смотрели друг на друга. Митя досадливо крякнул и открыл было рот, чтобы сделать какое-то язвительное замечание. Но Валентина схватила его за руку.
– Т-с-с! Слушайте!
В утренней тишине явственно запел английский рожок. Звук пришел откуда-то издалека, из-за пальмовой рощи, и, постепенно слабея, замер.
– Это что, тот самый?.. – недоверчиво покосился на девушку Папин.
Валентина медленно провела ладонями по лицу, затрясла головой, словно стряхивая с себя наваждение.
– Я и сама теперь не пойму. Сначала рожок я услышала во сне.
– Так что же это все-таки было? – Митя машинально вытащил из кармана красивую раковинку и подул в нее, пытаясь воспроизвести услышанный звук рожка. Но у него не получилось. Он спрятал раковинку и сказал:
– По-моему, это неудавшийся гибрид черепахи и кокосового краба.
– Такое сочетание против всех законов природы, – внушительным басом уронил Панин.
Волков ухмыльнулся:
– А какие именно законы ты имеешь в виду?
Папин промолчал. Он был по специальности механик, в зоологии разбирался слабо, а потому счел за благо не вступать в дискуссию. Это его, молчаливого, серьезного парня лет двадцати трех, в институте звали Букой – за мрачный вид и неразговорчивость.
– До чего же странное создание, – вслух размышляла Валентина. – По виду это насекомое. Но такое крупное?!
– Я успел заметить четыре фасеточных глаза на темени и два огромных боковых. То есть, я хочу сказать, по бокам головы.
– А усы-то у него какие, четверть метра!
Папин для убедительности развел руками.
– Да разве в этом дело! – с досадой сказала Валентина. Она не могла простить себе первого испуга при встрече с необычным насекомым. Настоящий энтомолог ни за что не упустил бы его.
…Жмурясь от яркого утреннего солнца и потягиваясь, из хижины вышел Гриша Вахнин. Вдали, у домика станции, он увидел своих товарищей. Они стояли кружком и, жестикулируя, о чем-то возбужденно спорили.
– Что вы там не поделили? – весело крикнул Гриша. Ему никто не ответил. Он подошел ближе и снова повторил вопрос. Валентина коротко объяснила.
– Вот так да, – Гриша по привычке почесал затылок. – Интересный случай. Прямо-таки уникальный. Впрочем, это по вашей части. Разбирайтесь сами. Пойдем-ка, Витя, к «Кашалоту». Еще раз попробуем заварить трещины.
Вахнин и Папин спустились к берегу лагуны. Там, словно выброшенная на песок огромная рыба, лежал их «Кашалот», иначе ЭГВ-1. Экспериментальный глубоководный аппарат. Формой и размерами он напоминал небольшого кита. Передняя прозрачная стенка – «лоб» «Кашалота» – была одной из обзорных сфер рубки управления. Здесь же размещалась и крохотная лаборатория.
Гриша очень гордился своим детищем. Ведь это он сконструировал «Кашалот» и теперь, с болью глядя на израненное судно, опять и опять мысленно возвращался к событиям двухмесячной давности – к тому злосчастному дню, когда «Кашалот» попал в ураган.
На душе было хорошо и спокойно. «Остаться бы здесь, в Полинезии, навсегда, – лениво думала Валентина. – Ловить рыбу, таро выращивать, орехи собирать. Райская жизнь, никаких забот». Откуда-то появилась темная стена леса, окружившего девушку. Огромные оранжево-синие бабочки порхали в папоротниках. Валентина медленно побрела по какой-то долине. Высоко в небе стояла огромная луна, и ее свет был необычного, красноватого оттенка. Валентина все дальше уходила в лес, отводя руками цепкие ветви кустарника.
И тут раздался задумчиво-печальный звук английского рожка. Это очень удивило девушку. Она огляделась. Никого. Опять запел рожок. Валентина тревожно пошевелилась и… проснулась.
Занимался рассвет. Странная мелодия звучала где-то совсем рядом. Валентина встала, перешагнула через спящего Волкова и выглянула из хижины. Глаза ее округлились: в трех шагах от себя она увидела существо несколько крупнее речной черепахи. Трапециевидная голова с вытянутыми наподобие короткого хобота челюстями отливала иссиня-черным глянцем.
Мгновение они смотрели друг на друга. Потом существо воинственно шевельнуло усами и двинулось к Валентине.
От пронзительного женского визга Митя вскочил как ужаленный, бросился к выходу и столкнулся с девушкой. Оба, потеряв равновесие, упали на длинные ноги Папина.
– Кто это? – сразу сел тот, шаря руками. – Какого дьяв… – Он спросонья щурился на неловко встающих с пола Валентину и Митю.
Девушка поднялась первой. Волосы у нее растрепались, лицо было испуганным.
– Н-на м-меня напали, – запинаясь, сказала Валентина. – Там какой-то…
– Вот он! – вдруг вскрикнула она, показывая на освещенный солнцем прямоугольник входа.
Папин увидел, как в хижину осторожно просунулась голова удивительного создания. Его длинные усы метнулись в стороны, вверх, потом коснулись стены и наконец наткнулись на голые пятки все еще безмятежно спавшего Гриши Вахнина. Не просыпаясь, Гриша ритмично задергал ногами. И в такт его движениям усы то отдергивались, то снова щекотали пятки. Существо прилежно изучало незнакомый объект.
Папин схватил ботинок и запустил в непрошеного гостя. Ботинок скользнул по выпуклой спине усача и с грохотом ударил в канистру с водой, стоявшую в углу. Существо попятилось и с неожиданной быстротой бросилось наутек. А Вахнин так и не проснулся, лишь поджал под себя ноги.
Волков, Папин и Валентина выскочили из хижины одновременно. Усача нигде не было видно, он бесследно исчез.
– Где ты только откопала это страшилище? – насмешливо спросил Митя.
Валентина все еще не могла прийти в себя. Она видела усача не более минуты. Что это? Сон? Все трое растерянно смотрели друг на друга. Митя досадливо крякнул и открыл было рот, чтобы сделать какое-то язвительное замечание. Но Валентина схватила его за руку.
– Т-с-с! Слушайте!
В утренней тишине явственно запел английский рожок. Звук пришел откуда-то издалека, из-за пальмовой рощи, и, постепенно слабея, замер.
– Это что, тот самый?.. – недоверчиво покосился на девушку Папин.
Валентина медленно провела ладонями по лицу, затрясла головой, словно стряхивая с себя наваждение.
– Я и сама теперь не пойму. Сначала рожок я услышала во сне.
– Так что же это все-таки было? – Митя машинально вытащил из кармана красивую раковинку и подул в нее, пытаясь воспроизвести услышанный звук рожка. Но у него не получилось. Он спрятал раковинку и сказал:
– По-моему, это неудавшийся гибрид черепахи и кокосового краба.
– Такое сочетание против всех законов природы, – внушительным басом уронил Панин.
Волков ухмыльнулся:
– А какие именно законы ты имеешь в виду?
Папин промолчал. Он был по специальности механик, в зоологии разбирался слабо, а потому счел за благо не вступать в дискуссию. Это его, молчаливого, серьезного парня лет двадцати трех, в институте звали Букой – за мрачный вид и неразговорчивость.
– До чего же странное создание, – вслух размышляла Валентина. – По виду это насекомое. Но такое крупное?!
– Я успел заметить четыре фасеточных глаза на темени и два огромных боковых. То есть, я хочу сказать, по бокам головы.
– А усы-то у него какие, четверть метра!
Папин для убедительности развел руками.
– Да разве в этом дело! – с досадой сказала Валентина. Она не могла простить себе первого испуга при встрече с необычным насекомым. Настоящий энтомолог ни за что не упустил бы его.
…Жмурясь от яркого утреннего солнца и потягиваясь, из хижины вышел Гриша Вахнин. Вдали, у домика станции, он увидел своих товарищей. Они стояли кружком и, жестикулируя, о чем-то возбужденно спорили.
– Что вы там не поделили? – весело крикнул Гриша. Ему никто не ответил. Он подошел ближе и снова повторил вопрос. Валентина коротко объяснила.
– Вот так да, – Гриша по привычке почесал затылок. – Интересный случай. Прямо-таки уникальный. Впрочем, это по вашей части. Разбирайтесь сами. Пойдем-ка, Витя, к «Кашалоту». Еще раз попробуем заварить трещины.
Вахнин и Папин спустились к берегу лагуны. Там, словно выброшенная на песок огромная рыба, лежал их «Кашалот», иначе ЭГВ-1. Экспериментальный глубоководный аппарат. Формой и размерами он напоминал небольшого кита. Передняя прозрачная стенка – «лоб» «Кашалота» – была одной из обзорных сфер рубки управления. Здесь же размещалась и крохотная лаборатория.
Гриша очень гордился своим детищем. Ведь это он сконструировал «Кашалот» и теперь, с болью глядя на израненное судно, опять и опять мысленно возвращался к событиям двухмесячной давности – к тому злосчастному дню, когда «Кашалот» попал в ураган.
2
Солохин не любил крабов. Ни в сметане, ни в собственном соку, ни тем более живых. Крабы внушали ему отвращение. А тут, на атолле, их было предостаточно. Да не морских, а кокосовых – противных жирных тварей пурпурно-синего цвета. С наступлением темноты они вылезали из своих щелей и расползались во все стороны. Их громадные клешни стучали по крыльцу домика, по крыше, царапали кору пальм. Выведенный из себя, Солохин выскакивал на крыльцо и палил из двустволки в темноту. Потом слушал, как удирали напуганные десятиногие.
Он был недоволен не только крабами. Его вообще тяготила жизнь на пустынном атолле, вдали от привычных удобств. По натуре он не был землепроходцем или мореплавателем. Поэтому, когда очередная антарктическая экспедиция высадила его во главе группы научных сотрудников на рифы Марии-Терезии для изучения фауны Южного океана, он пытался увильнуть от «робинзонады». Пока спешно монтировали домик станции и выгружали приборы, имущество, продовольствие, Солохин настойчиво предлагал вместо себя другие кандидатуры. Но академик Зуев, руководитель антарктической, не любил менять своих решений, и Солохину пришлось покориться. Оставив группу, дизель-электроход «Ангара» поплыл дальше, к морю Беллинсгаузена. При возвращении на родину он должен был забрать исследователей.
Солохин нисколько не поступился своими привычками даже здесь, на пустынном острове. В первые же дни «робинзонады» он вывесил на дверях крохотной комнатки станции – своего «кабинета» – график докладов о выполнении плана и расписание производственных совещаний.
Первой докладывала Валентина – об экспериментах, начатых еще в институте и продолженных здесь. Вот уже второй час она сидела перед Солохиным и со злостью разглядывала его аккуратную лысину. «Сколько можно читать пять страничек из школьной тетради». А Солохин будто заснул над заключительными фразами отчета. Наконец он перевернул последнюю страницу, придавил ее ладонью, вздохнул и вкрадчиво спросил:
– Это ваше собственное мнение?
– Что вы имеете в виду? – насторожилась девушка.
– Отнюдь не узелковые письмена инков. Ваши выводы по работе.
– Не понимаю, – холодно сказала Валентина, и ее серо-голубые глаза позеленели – верный признак нарастающего гнева. Но внешне Валентина оставалась спокойной. Недаром Митя Волков прозвал ее тихой, выдержанной злючкой.
– Ах, не понимаете? – скорбно усмехнулся Солохин. – Тогда, с вашего позволения, я прочту.
Он взял отчет и монотонным, бесцветным голосом произнес:
– «Опыты показали, что вполне возможно управление нервными рефлексами крабов. Если ввести им определенную дозу аргинина, то этот метаболит[1] подавит ферментативную систему. Адаптация – приспособление к условиям среды – нарушается, возникают новые нервные связи».
Солохин умолк и выжидательно посмотрел на Валентину. Она спокойно встретила его взгляд.
– Так что вы хотите этим сказать? – продолжал Солохин, постукивая пальцем по странице. – Интерпретируйте, пожалуйста.
Валентина молча смотрела в окно. Ветер гнал по берегу лагуны песок, засохшие пальмовые листья, яростно рвал книгу из рук Волкова, примостившегося у входа в хижину. Вокруг «Кашалота» деловито сновали Гриша и Папин. Вдали, на рифе, пенился прибой, а еще дальше синел безбрежный океан. Валентине вдруг захотелось бросить все – молекулярную биологию крабов, нудное описание фауны моря. Валяться бы целыми днями на ослепительно белом песке, купаться до одурения, а вечерами слушать завораживающую музыку прибоя. А то изволь догадываться, чего хочет от нее безукоризненно вежливый и бесконечно скучный Солохин.
– Я жду, – недовольно произнес он. Встал из-за стола, прошелся по тесной комнатке. Был Солохин кругленький, плотный, какой-то обтекаемый. Походка мягкая, скользящая. А очки придавали ему поразительное сходство с ученым котом.
Валентина посмотрела на свои исписанные листки, лежавшие на столе.
– Написано понятно, Сергей Петрович.
– О, да, – преувеличенно любезно подтвердил Солохин. – Но ваши выводы противоречат общепризнанной концепции… – он сделал многозначительную паузу, – академика Зуева.
«Ах, вот оно что, – подумала девушка. – Так бы сразу и говорил».
– Выводы я не придумала, – сказала Валентина сдержанно. – Они сами вытекают из фактов. И экспериментировала я, кстати, по методике Зуева.
– Возможно, – охотно согласился Солохин. Снова подошел к столу, сел. – Однако ваше открытие вряд ли порадует шефа. – Это «открытие» сочилось ядовитой иронией. – Кроме того, академик потребует более веских доказательств. Лично у меня нет никакого желания вступать с ним в дискуссию. – Солохин встал, любезное выражение исчезло с его румяного лица. – Так вот… спрячьте эти выводы и никому не показывайте. Советую вам…
Не дослушав, Валентина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Недоумение и обида переполняли ее. Она отправилась в экспедицию в радостном предчувствии чего-то необыкновенного, вошедшего отныне в ее жизнь. И вот такой выговор.
Пройдя к лабораторному столу, она открыла рабочий журнал и стала проверять записи. Нет, все верно, выводы обоснованны, хотя и противоречат концепции академика. Тем более надо продолжать опыты по управлению адаптацией. Валентина задумалась и не слышала, как вошел Митя.
– Чем недовольны? – заглядывая ей в лицо, поинтересовался Волков самоуверенным молодым баском.
– Оставь меня в покое, – сухо ответила Валентина, не оборачиваясь. – Я занята.
– Что за тон? – возмутился Митя. Не дождавшись ответа, произнес менее уверенно:
– Поступила высочайшая директива. Солохин приказывает выходить в море. За образцами глубоководной фауны.
Валентина вздохнула:
– Хорошо.
Готовый к отплытию «Кашалот» стоял у импровизированного причала. Аппарат так и сверкал металлом и пластиком. Чувствовалось, что Вахнин любит и холит свое детище, и нет у него другой заботы. Сейчас он и Митя, высунувшись из люка, оживленно переговаривались. Их голоса и веселый смех далеко разносились над лагуной. Увидев Валентину, Гриша выскочил на причал. Высокий, немного сутулый, с широкой грудью и плечами, он был похож па боксера. Тем забавнее выглядели его неуклюжие попытки изобразить галантного кавалера.
– Рад принять вас на борт, Валя. Прошу!
И вдруг подхватил ее на руки, крепко стиснул, закружил. Валентина сдержанно улыбалась. Нельзя было обижаться на этого добродушного парня.
– Полегче, кашалот, – ревниво сказал Митя. – Отпусти человека. Не видишь разве – сердится.
Вахнин бережно поставил Валентину на ноги и участливо спросил:
– Что он говорит? Кто мог тебя обидеть?
Валентина натянуто рассмеялась:
– У меня все в порядке. Лучше скажи, сколько пробудем в море?
– Десять в пятой степени секунд, – ответил за Вахнина Митя, тоже спрыгивая на причал. – Что равно в свою очередь одной десятимиллиардной галактического года.
– Увянь, болтун, – сказал Гриша, – не то брошу в море. Он сделал молниеносный выпад, чтобы поймать Волкова за шиворот, но тот ловко увернулся.
– Целый день пробудем, – сообщил Гриша. – Конечно, вы можете собрать свои донные пробы и за два часа. А мне для испытаний «Кашалота» мало и недели.
– Ну ладно, ежики-рыжики, – потер руки Гриша. – Кашалотов баснями не кормят. Двинулись.
Он подал Валентине руку и помог влезть в аппарат.
«Кашалот» медленно прошел извилистым проливом, соединяющим лагуну с океаном, и прибавил ход. Океан был на редкость спокоен, и Папин до предела форсировал двигатель. Судно, едва касаясь носом воды, стремительно пошло на юго-запад.
Они удалились от атолла миль на двести, время от времени беря донные пробы. Это было довольно однообразное занятие. Погружение, траление, всплытие… К полудню Валентина и Митя заполнили все сосуды и были но прочь возвратиться на станцию. Но Гриша сказал, что должен провести еще несколько испытаний «Кашалота» в условиях открытого моря.
Подперев ладонью щеку, Валентина следила за игрой водяных струй, вскипавших за прозрачной стенкой борта, и думала о своих экспериментах с крабами. Опять пришел на ум разговор с Солохиным. Девушка помрачнела.
У Гриши что-то не ладилось с двигателем, и он недовольно крутил головой. Наконец Вахнину удалось отрегулировать компрессор. Дав Папину команду поворачивать назад, он с непроницаемым видом вытащил пачку сигарет.
– По сему случаю закурим.
– Дай и мне, – неожиданно попросила Валентина.
– О!… – поднял густую бровь Вахнин. – Можно подумать, что ты о чем-то грустишь.
– Можно подумать, – сухо сказала Валентина.
– Влюбилась в кого? – полушутя спросил Митя. Он по-прежнему подозревал ее в скрытой симпатии к Вахнину.
– Может быть.
– Что ж, давно пора, – натянуто улыбнулся Митя. – Только в это трудно поверить. Ты же ледышка. Да скорее океан выйдет из берегов, горы уйдут под землю, Гриша превратится в кашалота, а я в балерину…
Валентина смерила Митю уничтожающим взглядом. Чтобы скрыть смущение, тот неожиданно закатил глаза и пропел на восточный манер: «Нет на земле любви, о поэт. Все святое навсегда покинуло этот мир. В песнях человека больше никогда не засверкает яркий свет, подобный блеску Млечного Пути перед рассветом»…
– Ну ладно, остановись, – опять оборвала его Валентина и начала рассказывать о решении Солохина заморозить опыты по управлению нервными рефлексами крабов. Она говорила страстно, быстро, проглатывая окончания фраз.
– Умная ты девушка, – покровительственно усмехнулся Митя, – а не поняла, что к чему. Дело не в самом Солохине. В его научной базе. Думаешь, он силен в адаптации и нервных рефлексах? Лет десять – пятнадцать назад, когда мы еще играли в разбойников и индейцев, Солохин что-то там сделал в палеозоологии. Получил кандидата. И с тех пор подвизается в… руководстве… Сидит себе направляет науку. И возможно, не заметил, что палеозоология, как и биология вообще, – давно не та. Тут и код наследственности, и молекулярная структура ДНК, вероятность, информация и биокибернетика. Сплошная математика! Учиться ведь заново надо. Но кому хочется на старости лет?.. Вот он и темнит, запутывает. Главное – не показать виду, что отстал, обленился.
– Ну, ты свиреп, Волков, – усмехнулся Гриша. – И мне сдается, сам впадаешь в крайность.
Они ожесточенно заспорили и не заметили, как океан потемнел. В борт начала бить крутая волна с белыми гребнями. С севера пришли свинцово-черные тучи.
– Будет шторм, – сказал Папин, поглядев на небо.
– Не было печали, – с досадой отозвался Гриша.
– Это не опасно? – спросила Валентина, прислушиваясь к шуму ветра.
– Ничуть, – заявил Гриша. – «Кашалоту» шторм не помеха. В случае чего уйдем в глубину.
Спустя два часа ветер достиг штормовой силы. Вахнин озабоченно слушал двигатель. Судно с трудом преодолевало волну и ветер.
– Погружаться надо, – заметил Волков.
– Да, пожалуйста, – с мольбой сказала Валентина. Ее бледное лицо яснее всяких слов говорило о том, что ее укачало.
– Глубина-то хорошо, конечно, – виновато поглядел па нее Гриша, – но «Кашалот» не может там держаться больше двух часов. Да и ползет под водой, как черепаха.
– Так что же делать?
– Ничего. Перейдем на режим поплавка. Час в глубине, потом на поверхность. Глоток воздуха в баллоны – и снова под воду.
– Давай, как лучше, – раздраженно сказал Митя. – Вижу, твой «Кашалот» не лучше топора. А еще хвастался.
Остаток дня прошел в бесплодных попытках приблизиться к атоллу. «Кашалот» то погружался в глубину и медленно полз под водой, то, израсходовав запас электроэнергии, выскакивал на поверхность. А пока заряжались аккумуляторы, ураган относил их вдвое дальше от того места, которого они достигали при подводном ходе. К полуночи судно, по расчетам подавленного Гриши, удалилось от атолла миль на шестьсот.
– Ах ты дьявол, – бормотал он растерянно. – Явный цейтнот.
Прошла ночь, а шторм и не думал стихать. Серое, тяжелое небо изливало потоки дождя. Океан неистовствовал. Вскоре сильно похолодало, над огромными, совершенно белыми от седой пены валами появилась пелена мокрого снега. «Кашалот» несло куда-то в кромешную гудящую тьму, все дальше на юг. Так прошла еще ночь, наступило утро. Из рваных, сочащихся сыростью туч с трудом продрался хмурый рассвет.
– Наконец-то кончается, – вздохнул Гриша. Он был весь перепачкан машинным маслом: всю ночь колдовал над двигателем.
– Вставай, Витя, – разбудил он Панина. – Двигатель пора запускать. Садись за пульт.
Подойдя к люку, он отвинтил крышку и высунул голову, пристально вглядываясь вдаль.
– Земля! – вдруг сказал за его спиной Папин.
– Какая земля? – уставился на него Вахнин. – В этой части Южного океана ее не может быть.
– Земля, – повторил Папин.
Где-то у горизонта действительно появилась туманная полоска. Но поскольку «Кашалот» едва выступал из воды, гребни волн то и дело закрывали обзор, мешая рассмотреть ее.
– Странно, – покрутил головой Вахнин. – Неужели новый остров? Но здесь все давным-давно открыто и переоткрыто. Прошел час, другой, а берег не приближался.
– Прибавь-ка скорость, – бросил Гриша мотористу.
«Кашалот» пошел быстрее, и минут через тридцать все увидели невысокую изумрудно-голубую стену.
– Да ведь это айсберг! – рассмеялся Митя. – Вот тебе и остров.
Когда до «земли» оставалось не более полумили, сомнения отпали. Словно туманный призрак, вырос из океана айсберг. Над ледяной стеной стоял белый отсвет – сияние. Местами айсберг казался синим, точно по льду разлили кобальт. Волноприбойные ниши аккуратно окаймляли его надводную часть.
– Это остатки айсберга, – сказал Митя. – Его вынесло из моря Беллинсгаузена. Оттуда, – он махнул рукой на юг, где золотилось небо далекой Антарктиды. – А по пути сюда он почти растаял.
– Причаливать будем? – спросил Папин, не глядя на своих спутников. Ему было стыдно за свою ошибку. Принять айсберг за остров! И он задал свой вопрос, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– А зачем это нужно? Айсбергов, что ли, не видели? – язвительно заметил Волков.
Папин восседал на операторском кресле, как индийский божок, и весь его непроницаемо-торжественный вид говорил о том, что ни Митя, ни его насмешки для него не существуют.
– Да, конечно, – подтвердил Гриша. – Делать там вроде бы нечего. Пусть себе плывет, куда хочет.
Неожиданно включился радиотелефон, в динамике послышался голос Солохина:
– «Кашалот»! Я – Станция. Где вы? Прием.
Митя весело поглядел на товарищей:
– Какая трогательная забота! Вспомнил все-таки.
– Я – «Кашалот»! Слышу вас. Прием!…
– Очень плохо слышно, – тотчас отозвался Солохин. – Как выдержали шторм?
– Выдержали, – сказал Гриша. – Но отнесло на юг. Более чем на тысячу миль. Видим айсберг.
– Не может быть, – пропищал Солохин. Слышимость еще больше ухудшилась.
– Да, да. Думаю, мы где-то юго-восточнее Новой Зеландии. – Гриша сообщил расчетные координаты своего места. Солохин что-то невнятно сказал. Потом в динамике затрещало, и Солохин отключился.
Тем временем изумрудно-голубая Стена айсберга придвинулась совсем близко к «Кашалоту». Даже этот почти растаявший обломок айсберга поражал своими размерами.
– Э, а что это там? – спросил Митя, указывая на верхний край ледяной ступени. – Будто сидит человек. Неужели вмерз в лед?
– Какой ужас! – содрогнулась Валентина и закрыла лицо руками.
Вахнин захлопнул люк и бросил Папину:
– Малый вперед!
Причалить к айсбергу оказалось не так-то легко. Прибой отбрасывал судно назад, хотя двигатель работал на полную мощность. А при накате приходилось спешно переключать на «полный назад», чтобы не разбиться о лед. Пришлось перейти на подветренную сторону айсберга.
– Давай зубы применим! – крикнул Гриша.
– Есть, кэп, – примирительно буркнул Папин. Митя ухмыльнулся, услышав это «кэп», но на сей раз смолчал.
Искусно маневрируя, моторист подвел «Кашалот» к стене, выдвинул манипуляторы-захваты, похожие на зубастый ковшик. Миг – и они вонзились в лед.
Помогая друг другу, Митя и Вахнин с трудом вскарабкались на айсберг. В ширину он был метров сто, ноздреватый и грязный, местами с темными полосами буро-черной почвы. Айсберг, несмотря на волнение, лишь едва заметно покачивало. Они подошли к темной массе, которую заметил Волков. Своими очертаниями она смутно напоминала согбенную фигуру человека, уронившего голову на колени.
– Фу черт, – сказал Гриша. – Да это просто кусок мерзлого грунта. А я – то думал…
Он стал рассматривать его. Ничего особенного. Земля как земля. Мерзлая, с какими-то зеленоватыми прожилками.
– Все ясно. Грунт из Антарктиды, – комментировал Митя. – Сползая с материка, айсберг захватил с собой сотни тонн земли. Затем подтаял, потерял равновесие и перевернулся. Так что мы стоим на его бывшей подводной части.
– Скоро вы там? – напрягая голос, закричал Папин. Над краем ледяной стены появилась голова Гриши.
– Один момент, – сказал он просительно. – Взглянем только на остатки грунта.
– Гриша! – нетерпеливо позвал его Волков. – Подойди скорей сюда.
Митя опустился на корточки и замер, вглядываясь в кусок льда.
– Ну, что там еще? – проворчал Вахнин.
– Посмотри, что я нашел.
Вахнин неохотно приблизился и увидел под тонким слоем льда черно-синие тела овальной формы. Они были похожи на куколки гигантских бабочек и образовывали гнездо площадью восемь – двенадцать метров. Митя насчитал около двух десятков черных тел.
– Что бы это могло быть?
– Аллах его знает. Я тоже не видел ничего подобного.
– А вон и листья какие-то.
– Это же глоссоптерис! – так и подскочил Митя. – Палеозойский папоротник. Реликт! – Он выпрямился, подбежал к краю стены.
– Па-а-пин! Подай сюда лучевой нож и ломик!
– Зачем? – недовольно отозвался моторист, выглядывая из люка. Он и так измучился, пытаясь удержать «Кашалот» у айсберга.
– Давай, потом объясним.
Через полчаса они выгрызли кусок льда с грунтом, где было гнездо куколок, и, подтянув к краю, столкнули в воду. Затем спустились в судно. Папин высвободил «зубы» и подцепил обломок с реликтами на буксир.
– Вот теперь полный вперед! – удовлетворенно проговорил Митя. – Не зря ты, Витек, открыл эту «землю».
«Кашалот» упорно пробивался к атоллу. Волнение еще не утихло, и лишь много часов спустя они наконец увидели знакомые очертания рифов Марии-Терезии. И тут, когда они уже готовились войт в проход между рифами, что-то случилось с двигателем. Он странно взревел, и стрелки приборов, показывающих запас горючего и масла, двинулись к нулевой черте. Через минуту двигатель безнадежно смолк, а набегавшие сзади валы подхватили судно. Раздался скрежет, сильный толчок сбил всех с ног. Еще несколько ударов, и судно плотно застряло в прибрежных рифах.
Бесчисленные струйки просочились сквозь сетку трещин в бронепластике. «Кашалот» беспомощно повис на рифе, и через него с гулом катились волны. Откуда-то слышался угрожающий треск.
– Пропал «Кашалот», пропал… ах ты, – шептал потрясенный Вахнин. – Моя конструкция… – по его бледному лицу катились крупные слезы.
Он был недоволен не только крабами. Его вообще тяготила жизнь на пустынном атолле, вдали от привычных удобств. По натуре он не был землепроходцем или мореплавателем. Поэтому, когда очередная антарктическая экспедиция высадила его во главе группы научных сотрудников на рифы Марии-Терезии для изучения фауны Южного океана, он пытался увильнуть от «робинзонады». Пока спешно монтировали домик станции и выгружали приборы, имущество, продовольствие, Солохин настойчиво предлагал вместо себя другие кандидатуры. Но академик Зуев, руководитель антарктической, не любил менять своих решений, и Солохину пришлось покориться. Оставив группу, дизель-электроход «Ангара» поплыл дальше, к морю Беллинсгаузена. При возвращении на родину он должен был забрать исследователей.
Солохин нисколько не поступился своими привычками даже здесь, на пустынном острове. В первые же дни «робинзонады» он вывесил на дверях крохотной комнатки станции – своего «кабинета» – график докладов о выполнении плана и расписание производственных совещаний.
Первой докладывала Валентина – об экспериментах, начатых еще в институте и продолженных здесь. Вот уже второй час она сидела перед Солохиным и со злостью разглядывала его аккуратную лысину. «Сколько можно читать пять страничек из школьной тетради». А Солохин будто заснул над заключительными фразами отчета. Наконец он перевернул последнюю страницу, придавил ее ладонью, вздохнул и вкрадчиво спросил:
– Это ваше собственное мнение?
– Что вы имеете в виду? – насторожилась девушка.
– Отнюдь не узелковые письмена инков. Ваши выводы по работе.
– Не понимаю, – холодно сказала Валентина, и ее серо-голубые глаза позеленели – верный признак нарастающего гнева. Но внешне Валентина оставалась спокойной. Недаром Митя Волков прозвал ее тихой, выдержанной злючкой.
– Ах, не понимаете? – скорбно усмехнулся Солохин. – Тогда, с вашего позволения, я прочту.
Он взял отчет и монотонным, бесцветным голосом произнес:
– «Опыты показали, что вполне возможно управление нервными рефлексами крабов. Если ввести им определенную дозу аргинина, то этот метаболит[1] подавит ферментативную систему. Адаптация – приспособление к условиям среды – нарушается, возникают новые нервные связи».
Солохин умолк и выжидательно посмотрел на Валентину. Она спокойно встретила его взгляд.
– Так что вы хотите этим сказать? – продолжал Солохин, постукивая пальцем по странице. – Интерпретируйте, пожалуйста.
Валентина молча смотрела в окно. Ветер гнал по берегу лагуны песок, засохшие пальмовые листья, яростно рвал книгу из рук Волкова, примостившегося у входа в хижину. Вокруг «Кашалота» деловито сновали Гриша и Папин. Вдали, на рифе, пенился прибой, а еще дальше синел безбрежный океан. Валентине вдруг захотелось бросить все – молекулярную биологию крабов, нудное описание фауны моря. Валяться бы целыми днями на ослепительно белом песке, купаться до одурения, а вечерами слушать завораживающую музыку прибоя. А то изволь догадываться, чего хочет от нее безукоризненно вежливый и бесконечно скучный Солохин.
– Я жду, – недовольно произнес он. Встал из-за стола, прошелся по тесной комнатке. Был Солохин кругленький, плотный, какой-то обтекаемый. Походка мягкая, скользящая. А очки придавали ему поразительное сходство с ученым котом.
Валентина посмотрела на свои исписанные листки, лежавшие на столе.
– Написано понятно, Сергей Петрович.
– О, да, – преувеличенно любезно подтвердил Солохин. – Но ваши выводы противоречат общепризнанной концепции… – он сделал многозначительную паузу, – академика Зуева.
«Ах, вот оно что, – подумала девушка. – Так бы сразу и говорил».
– Выводы я не придумала, – сказала Валентина сдержанно. – Они сами вытекают из фактов. И экспериментировала я, кстати, по методике Зуева.
– Возможно, – охотно согласился Солохин. Снова подошел к столу, сел. – Однако ваше открытие вряд ли порадует шефа. – Это «открытие» сочилось ядовитой иронией. – Кроме того, академик потребует более веских доказательств. Лично у меня нет никакого желания вступать с ним в дискуссию. – Солохин встал, любезное выражение исчезло с его румяного лица. – Так вот… спрячьте эти выводы и никому не показывайте. Советую вам…
Не дослушав, Валентина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Недоумение и обида переполняли ее. Она отправилась в экспедицию в радостном предчувствии чего-то необыкновенного, вошедшего отныне в ее жизнь. И вот такой выговор.
Пройдя к лабораторному столу, она открыла рабочий журнал и стала проверять записи. Нет, все верно, выводы обоснованны, хотя и противоречат концепции академика. Тем более надо продолжать опыты по управлению адаптацией. Валентина задумалась и не слышала, как вошел Митя.
– Чем недовольны? – заглядывая ей в лицо, поинтересовался Волков самоуверенным молодым баском.
– Оставь меня в покое, – сухо ответила Валентина, не оборачиваясь. – Я занята.
– Что за тон? – возмутился Митя. Не дождавшись ответа, произнес менее уверенно:
– Поступила высочайшая директива. Солохин приказывает выходить в море. За образцами глубоководной фауны.
Валентина вздохнула:
– Хорошо.
Готовый к отплытию «Кашалот» стоял у импровизированного причала. Аппарат так и сверкал металлом и пластиком. Чувствовалось, что Вахнин любит и холит свое детище, и нет у него другой заботы. Сейчас он и Митя, высунувшись из люка, оживленно переговаривались. Их голоса и веселый смех далеко разносились над лагуной. Увидев Валентину, Гриша выскочил на причал. Высокий, немного сутулый, с широкой грудью и плечами, он был похож па боксера. Тем забавнее выглядели его неуклюжие попытки изобразить галантного кавалера.
– Рад принять вас на борт, Валя. Прошу!
И вдруг подхватил ее на руки, крепко стиснул, закружил. Валентина сдержанно улыбалась. Нельзя было обижаться на этого добродушного парня.
– Полегче, кашалот, – ревниво сказал Митя. – Отпусти человека. Не видишь разве – сердится.
Вахнин бережно поставил Валентину на ноги и участливо спросил:
– Что он говорит? Кто мог тебя обидеть?
Валентина натянуто рассмеялась:
– У меня все в порядке. Лучше скажи, сколько пробудем в море?
– Десять в пятой степени секунд, – ответил за Вахнина Митя, тоже спрыгивая на причал. – Что равно в свою очередь одной десятимиллиардной галактического года.
– Увянь, болтун, – сказал Гриша, – не то брошу в море. Он сделал молниеносный выпад, чтобы поймать Волкова за шиворот, но тот ловко увернулся.
– Целый день пробудем, – сообщил Гриша. – Конечно, вы можете собрать свои донные пробы и за два часа. А мне для испытаний «Кашалота» мало и недели.
– Ну ладно, ежики-рыжики, – потер руки Гриша. – Кашалотов баснями не кормят. Двинулись.
Он подал Валентине руку и помог влезть в аппарат.
«Кашалот» медленно прошел извилистым проливом, соединяющим лагуну с океаном, и прибавил ход. Океан был на редкость спокоен, и Папин до предела форсировал двигатель. Судно, едва касаясь носом воды, стремительно пошло на юго-запад.
Они удалились от атолла миль на двести, время от времени беря донные пробы. Это было довольно однообразное занятие. Погружение, траление, всплытие… К полудню Валентина и Митя заполнили все сосуды и были но прочь возвратиться на станцию. Но Гриша сказал, что должен провести еще несколько испытаний «Кашалота» в условиях открытого моря.
Подперев ладонью щеку, Валентина следила за игрой водяных струй, вскипавших за прозрачной стенкой борта, и думала о своих экспериментах с крабами. Опять пришел на ум разговор с Солохиным. Девушка помрачнела.
У Гриши что-то не ладилось с двигателем, и он недовольно крутил головой. Наконец Вахнину удалось отрегулировать компрессор. Дав Папину команду поворачивать назад, он с непроницаемым видом вытащил пачку сигарет.
– По сему случаю закурим.
– Дай и мне, – неожиданно попросила Валентина.
– О!… – поднял густую бровь Вахнин. – Можно подумать, что ты о чем-то грустишь.
– Можно подумать, – сухо сказала Валентина.
– Влюбилась в кого? – полушутя спросил Митя. Он по-прежнему подозревал ее в скрытой симпатии к Вахнину.
– Может быть.
– Что ж, давно пора, – натянуто улыбнулся Митя. – Только в это трудно поверить. Ты же ледышка. Да скорее океан выйдет из берегов, горы уйдут под землю, Гриша превратится в кашалота, а я в балерину…
Валентина смерила Митю уничтожающим взглядом. Чтобы скрыть смущение, тот неожиданно закатил глаза и пропел на восточный манер: «Нет на земле любви, о поэт. Все святое навсегда покинуло этот мир. В песнях человека больше никогда не засверкает яркий свет, подобный блеску Млечного Пути перед рассветом»…
– Ну ладно, остановись, – опять оборвала его Валентина и начала рассказывать о решении Солохина заморозить опыты по управлению нервными рефлексами крабов. Она говорила страстно, быстро, проглатывая окончания фраз.
– Умная ты девушка, – покровительственно усмехнулся Митя, – а не поняла, что к чему. Дело не в самом Солохине. В его научной базе. Думаешь, он силен в адаптации и нервных рефлексах? Лет десять – пятнадцать назад, когда мы еще играли в разбойников и индейцев, Солохин что-то там сделал в палеозоологии. Получил кандидата. И с тех пор подвизается в… руководстве… Сидит себе направляет науку. И возможно, не заметил, что палеозоология, как и биология вообще, – давно не та. Тут и код наследственности, и молекулярная структура ДНК, вероятность, информация и биокибернетика. Сплошная математика! Учиться ведь заново надо. Но кому хочется на старости лет?.. Вот он и темнит, запутывает. Главное – не показать виду, что отстал, обленился.
– Ну, ты свиреп, Волков, – усмехнулся Гриша. – И мне сдается, сам впадаешь в крайность.
Они ожесточенно заспорили и не заметили, как океан потемнел. В борт начала бить крутая волна с белыми гребнями. С севера пришли свинцово-черные тучи.
– Будет шторм, – сказал Папин, поглядев на небо.
– Не было печали, – с досадой отозвался Гриша.
– Это не опасно? – спросила Валентина, прислушиваясь к шуму ветра.
– Ничуть, – заявил Гриша. – «Кашалоту» шторм не помеха. В случае чего уйдем в глубину.
Спустя два часа ветер достиг штормовой силы. Вахнин озабоченно слушал двигатель. Судно с трудом преодолевало волну и ветер.
– Погружаться надо, – заметил Волков.
– Да, пожалуйста, – с мольбой сказала Валентина. Ее бледное лицо яснее всяких слов говорило о том, что ее укачало.
– Глубина-то хорошо, конечно, – виновато поглядел па нее Гриша, – но «Кашалот» не может там держаться больше двух часов. Да и ползет под водой, как черепаха.
– Так что же делать?
– Ничего. Перейдем на режим поплавка. Час в глубине, потом на поверхность. Глоток воздуха в баллоны – и снова под воду.
– Давай, как лучше, – раздраженно сказал Митя. – Вижу, твой «Кашалот» не лучше топора. А еще хвастался.
Остаток дня прошел в бесплодных попытках приблизиться к атоллу. «Кашалот» то погружался в глубину и медленно полз под водой, то, израсходовав запас электроэнергии, выскакивал на поверхность. А пока заряжались аккумуляторы, ураган относил их вдвое дальше от того места, которого они достигали при подводном ходе. К полуночи судно, по расчетам подавленного Гриши, удалилось от атолла миль на шестьсот.
– Ах ты дьявол, – бормотал он растерянно. – Явный цейтнот.
Прошла ночь, а шторм и не думал стихать. Серое, тяжелое небо изливало потоки дождя. Океан неистовствовал. Вскоре сильно похолодало, над огромными, совершенно белыми от седой пены валами появилась пелена мокрого снега. «Кашалот» несло куда-то в кромешную гудящую тьму, все дальше на юг. Так прошла еще ночь, наступило утро. Из рваных, сочащихся сыростью туч с трудом продрался хмурый рассвет.
– Наконец-то кончается, – вздохнул Гриша. Он был весь перепачкан машинным маслом: всю ночь колдовал над двигателем.
– Вставай, Витя, – разбудил он Панина. – Двигатель пора запускать. Садись за пульт.
Подойдя к люку, он отвинтил крышку и высунул голову, пристально вглядываясь вдаль.
– Земля! – вдруг сказал за его спиной Папин.
– Какая земля? – уставился на него Вахнин. – В этой части Южного океана ее не может быть.
– Земля, – повторил Папин.
Где-то у горизонта действительно появилась туманная полоска. Но поскольку «Кашалот» едва выступал из воды, гребни волн то и дело закрывали обзор, мешая рассмотреть ее.
– Странно, – покрутил головой Вахнин. – Неужели новый остров? Но здесь все давным-давно открыто и переоткрыто. Прошел час, другой, а берег не приближался.
– Прибавь-ка скорость, – бросил Гриша мотористу.
«Кашалот» пошел быстрее, и минут через тридцать все увидели невысокую изумрудно-голубую стену.
– Да ведь это айсберг! – рассмеялся Митя. – Вот тебе и остров.
Когда до «земли» оставалось не более полумили, сомнения отпали. Словно туманный призрак, вырос из океана айсберг. Над ледяной стеной стоял белый отсвет – сияние. Местами айсберг казался синим, точно по льду разлили кобальт. Волноприбойные ниши аккуратно окаймляли его надводную часть.
– Это остатки айсберга, – сказал Митя. – Его вынесло из моря Беллинсгаузена. Оттуда, – он махнул рукой на юг, где золотилось небо далекой Антарктиды. – А по пути сюда он почти растаял.
– Причаливать будем? – спросил Папин, не глядя на своих спутников. Ему было стыдно за свою ошибку. Принять айсберг за остров! И он задал свой вопрос, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– А зачем это нужно? Айсбергов, что ли, не видели? – язвительно заметил Волков.
Папин восседал на операторском кресле, как индийский божок, и весь его непроницаемо-торжественный вид говорил о том, что ни Митя, ни его насмешки для него не существуют.
– Да, конечно, – подтвердил Гриша. – Делать там вроде бы нечего. Пусть себе плывет, куда хочет.
Неожиданно включился радиотелефон, в динамике послышался голос Солохина:
– «Кашалот»! Я – Станция. Где вы? Прием.
Митя весело поглядел на товарищей:
– Какая трогательная забота! Вспомнил все-таки.
– Я – «Кашалот»! Слышу вас. Прием!…
– Очень плохо слышно, – тотчас отозвался Солохин. – Как выдержали шторм?
– Выдержали, – сказал Гриша. – Но отнесло на юг. Более чем на тысячу миль. Видим айсберг.
– Не может быть, – пропищал Солохин. Слышимость еще больше ухудшилась.
– Да, да. Думаю, мы где-то юго-восточнее Новой Зеландии. – Гриша сообщил расчетные координаты своего места. Солохин что-то невнятно сказал. Потом в динамике затрещало, и Солохин отключился.
Тем временем изумрудно-голубая Стена айсберга придвинулась совсем близко к «Кашалоту». Даже этот почти растаявший обломок айсберга поражал своими размерами.
– Э, а что это там? – спросил Митя, указывая на верхний край ледяной ступени. – Будто сидит человек. Неужели вмерз в лед?
– Какой ужас! – содрогнулась Валентина и закрыла лицо руками.
Вахнин захлопнул люк и бросил Папину:
– Малый вперед!
Причалить к айсбергу оказалось не так-то легко. Прибой отбрасывал судно назад, хотя двигатель работал на полную мощность. А при накате приходилось спешно переключать на «полный назад», чтобы не разбиться о лед. Пришлось перейти на подветренную сторону айсберга.
– Давай зубы применим! – крикнул Гриша.
– Есть, кэп, – примирительно буркнул Папин. Митя ухмыльнулся, услышав это «кэп», но на сей раз смолчал.
Искусно маневрируя, моторист подвел «Кашалот» к стене, выдвинул манипуляторы-захваты, похожие на зубастый ковшик. Миг – и они вонзились в лед.
Помогая друг другу, Митя и Вахнин с трудом вскарабкались на айсберг. В ширину он был метров сто, ноздреватый и грязный, местами с темными полосами буро-черной почвы. Айсберг, несмотря на волнение, лишь едва заметно покачивало. Они подошли к темной массе, которую заметил Волков. Своими очертаниями она смутно напоминала согбенную фигуру человека, уронившего голову на колени.
– Фу черт, – сказал Гриша. – Да это просто кусок мерзлого грунта. А я – то думал…
Он стал рассматривать его. Ничего особенного. Земля как земля. Мерзлая, с какими-то зеленоватыми прожилками.
– Все ясно. Грунт из Антарктиды, – комментировал Митя. – Сползая с материка, айсберг захватил с собой сотни тонн земли. Затем подтаял, потерял равновесие и перевернулся. Так что мы стоим на его бывшей подводной части.
– Скоро вы там? – напрягая голос, закричал Папин. Над краем ледяной стены появилась голова Гриши.
– Один момент, – сказал он просительно. – Взглянем только на остатки грунта.
– Гриша! – нетерпеливо позвал его Волков. – Подойди скорей сюда.
Митя опустился на корточки и замер, вглядываясь в кусок льда.
– Ну, что там еще? – проворчал Вахнин.
– Посмотри, что я нашел.
Вахнин неохотно приблизился и увидел под тонким слоем льда черно-синие тела овальной формы. Они были похожи на куколки гигантских бабочек и образовывали гнездо площадью восемь – двенадцать метров. Митя насчитал около двух десятков черных тел.
– Что бы это могло быть?
– Аллах его знает. Я тоже не видел ничего подобного.
– А вон и листья какие-то.
– Это же глоссоптерис! – так и подскочил Митя. – Палеозойский папоротник. Реликт! – Он выпрямился, подбежал к краю стены.
– Па-а-пин! Подай сюда лучевой нож и ломик!
– Зачем? – недовольно отозвался моторист, выглядывая из люка. Он и так измучился, пытаясь удержать «Кашалот» у айсберга.
– Давай, потом объясним.
Через полчаса они выгрызли кусок льда с грунтом, где было гнездо куколок, и, подтянув к краю, столкнули в воду. Затем спустились в судно. Папин высвободил «зубы» и подцепил обломок с реликтами на буксир.
– Вот теперь полный вперед! – удовлетворенно проговорил Митя. – Не зря ты, Витек, открыл эту «землю».
«Кашалот» упорно пробивался к атоллу. Волнение еще не утихло, и лишь много часов спустя они наконец увидели знакомые очертания рифов Марии-Терезии. И тут, когда они уже готовились войт в проход между рифами, что-то случилось с двигателем. Он странно взревел, и стрелки приборов, показывающих запас горючего и масла, двинулись к нулевой черте. Через минуту двигатель безнадежно смолк, а набегавшие сзади валы подхватили судно. Раздался скрежет, сильный толчок сбил всех с ног. Еще несколько ударов, и судно плотно застряло в прибрежных рифах.
Бесчисленные струйки просочились сквозь сетку трещин в бронепластике. «Кашалот» беспомощно повис на рифе, и через него с гулом катились волны. Откуда-то слышался угрожающий треск.
– Пропал «Кашалот», пропал… ах ты, – шептал потрясенный Вахнин. – Моя конструкция… – по его бледному лицу катились крупные слезы.