Страница:
Он несколько раз прошел под мостом из конца в конец. Там по-прежнему царила кинематографическая фантазия на тему городского дна. Полутьма скрадывала убожество товаров, наваленных грудами на расстеленные одеяла. Скрытый темнотой свод незримо давил на людей и словно вытеснял из туннеля жизнь. Движения замедлялись, голоса звучали гулко и монотонно. Всякий раз, как Макар вырывался наружу, мир взрывался светом, красками, простором, суетой – самый обычный, грязноватый и неприбранный, мир ларьков, игровых автоматов, обменников, мир бестолково спешащих людских стад и автомобильных пробок. Такой привычный, такой простой! И, оглядываясь на туннель, откуда его только что выплюнуло, Макар остро чувствовал инаковость этого места, словно в живом теле города вдруг открылся свищ, прорывающийся в нечто совсем другое. Самое подходящее местечко, чтобы уйти на другую сторону. Как странно, что прежде он столько раз пролетал проход, ничего не чувствуя, не замечая!
Макар с точностью до метра определил, где исчезла девушка. Глубоко вздохнул, пошевелил пальцами, будто накачивая себя решимостью. Медленно проделал несколько шагов, вникая в свои ощущения. Никакого эффекта! Он огляделся, чуть подкорректировал направление и попробовал снова. Когда он вдумчиво прошествовал тем же маршрутом в десятый, наверное, раз, одна из торговок не выдержала:
– Ты чего тут шастаешь?
Макар очнулся. Несколько человек, сплоченных общей усталой ненавистью к праздношатающимся, глядели на него крайне неприязненно.
– Подругу жду, – с вызовом ответил Макар.
Продавцы разомкнули строй, недовольно ворча. А на Макара уже накатило ощущение постыдной нелепости собственных поступков. Казалось, обитатели этого странного мирка видят его насквозь, знают все и посмеиваются над ним. Ему что, десять лет? Чем он тут занимается-то? Глянул на часы – оказалось, битый час.
– Опаздывает, – зачем-то пояснил он, адресуясь к торговке.
Но та уже утратила к нему всякий интерес и погрузилась в привычный ступор. Потоптавшись, Макар плюнул и зашагал прочь. Настроение было хуже некуда. Дома работы на троих, в раковине гора немытой посуды вопиет к небесам, а он тут убивает утро, планомерно сводя себя с ума. Он шел, сам не зная куда, лишь бы подальше от места своего унижения. В ларьке зачем-то купил банку газировки. Миновал церковь, вместе с толпой рефлекторно перешел улицу. В переулке шарахнулся от троллейбуса, уронившего рог, форсировал трамвайный разворотный круг, бугрящийся рельсами.
Там он ее и увидел. Она стояла по другую сторону круга, их разделяло буквально несколько шагов. В чем-то светленьком, легком, он толком не разобрал. Детали растворялись в сиянии, которое – Макар мог поклясться! – окутывало ее, перешибая даже слепящий блеск дня. В этот миг все в мире смолкло и умерло. От машин и людей остались бесплотные тени, губы шевелились, не исторгая ни звука. В этом зачарованном мире ничего не стоило сделать хоть шаг, хоть десять, даже улыбнуться эдак, с раскованным обаянием, и небрежно бросить: «Привет! Я Макар». И Макар пошел, как сомнамбула, вглядываясь в сияние. Девушка очаровательно переминалась с ноги на ногу, и он заметил мягкие круглоносые туфельки, вроде кукольных. Потом определились руки, то стискивающие изо всех сил, то принимающиеся теребить концы длинного пояска. Ее волосы были кое-как собраны в пучок широкой лохматой резинкой. Несколько прядей, удравшие из пучка, тоже лохматились и все равно блестели как миленькие. Наконец Макар узрел лицо – брови сведены, губа прикушена. И вдруг понял, что на этом восхитительном, сказочном лице отчетливо читается тревога, если не страх.
Причина страха открылась, когда между ним и девушкой остались только две полоски рельсов. В кокон нежного сияния вторглась чужая лапища, грубо ухватила девушку за запястье. Лишь теперь до Макара дошло, что она стоит не одна, а в компании типа – беспримерно гнусного – и что компания эта ей явно не по душе.
– Ты поняла, да? Деньги гони, да?
– Я отдам, – пробормотала девушка, глядя мимо обидчика и пытаясь высвободить руку. Тот напирал:
– Не дергайся, платить надо, да?
Богатырем он не казался, да и ростом, прямо скажем, не задался. Однако расслабленно-быстрые движения выдавали в этом крысеныше силу и безжалостность. Прибавьте полное отсутствие мозгов, и можно не сомневаться: вздумай кто вмешаться – прихлопнет одной рукой, даже не вспотеет. Макар и не вздумывал. Нечем ему было думать, голова отключилась начисто. Сейчас им владел могучий инстинкт – назовем его зовом сердца, хотя находятся циники, локализующие его источник несколько ниже.
– Отпусти девушку, – потребовал он, перешагивая через первый рельс. И, недовольный эффектом, добавил максимально грозно: – Отпусти, я сказал!
Оба воззрились на него с изумлением. На первом – и единственном в мире! – лице оно тут же сменилось жалостью, на образине – злобным предвкушением.
– Крутой, да? – обрадовалась образина. – Ну ща я тебе...
В этот самый момент Макаров ноготь наконец-то подлез под упрямую пластиночку на торце скользкой от конденсата банки. Производитель шипучки не пожалел углекислоты, да и Макар постарался, растряс банку по дороге. В жестянке раскрылась щель, и тугая струя яростно вырвалась на волю, распространяя аромат дешевого шампуня.
Незадачливый выбиватель денег, именем которого не стоит засорять ни одно повествование, часто получал в глаз. Но никогда – концентрированным раствором пищевых красителей и ароматической композиции «лесные ягоды». Впечатление было кошмарное, как будто глаза больше нет, а пахучая мерзость выжгла дыру в башке и принялась за мозг. Макар в растерянности кинулся к пострадавшему, бормоча извинения. Про второй рельс он начисто забыл. И не сразу сообразил, почему летит головой вперед и что там такое хрустнуло.
Как известно, у человека в организме великое множество костей. Они неодинаковы: одни весьма хрупки, другие готовы к самым серьезным испытаниям. Одной из прочнейших является лобная – отличная защита для драгоценной начинки человеческой головы. Этой самой костью Макар и впечатался в нос вымогателя – нежный, уязвимый хрящевой орган, обильно снабженный кровеносными сосудами. «Превосходный результат», – с удовлетворением констатировал некто внутри Макара, пока сам он отстраненно созерцал, как остатки шипучки из банки щедро поливают чужие джинсы аккурат под «молнией».
Дальше пошла чехарда. Макар почти ничего не понял, да и запомнил не все. То ли потому, что в голове малость шумело, а может, из-за девушки, ее благодарного взгляда, просветлевшего лица, мелькнувшего и вновь исчезнувшего. Рассудок сбоил. Вот избитый и облитый придурок. Стоит, трагически запрокинувшись, и стекает на землю, будто тающее мороженое. А вот уже незнакомый переулок, где в узкой щели между домами оглушительно грохочет стройка. Или это в ушах гремит то ли собственный пульс, то ли победный марш в честь героя? В общем, несколько минут после битвы ноги Макара вели себя умнее головы – исправно несли хозяина подальше от места схватки. Он и не ведал, где находится, когда, придя в себя, отликовавшись, успокоившись, сообразил: девушка вновь исчезла. Он ее не винил. Такой уж расклад: пока рыцарь потеет на поле битвы, принцесса устремляется к свободе и безопасности. Это он, он сам упустил свой шанс. Теперь уже, конечно, навсегда.
Он брел неведомо куда, постепенно погружаясь в болото уныния и самоедства. Бедный старый ослик Иа-Иа делал то, что удавалось ему лучше всего, – страдал. Да так самозабвенно, что едва не сбил зазевавшуюся «Оку». Или это «Ока» его чуть не сбила? Он не вникал. Взбешенный водитель высунулся из открытого по жаркому времени оконца и заорал. Макар вдумчиво посмотрел ему в переносицу. С этого малосимпатичного объекта взгляд перескочил на проезжую часть. Пестрая движущаяся полоса. Посреди потока высится некто величавый с полосатой палкой. На другом берегу...
Елки-палки! На другом берегу пестрой реки стояла темная большая машина подозрительного вида. Стекла бандитски затонированы, дверь со стороны тротуара распахнута. А рядом очередной отталкивающий тип хватает ее за руку. Схватил, стиснул. Дергает! Лицо у девушки исказилось. Беспомощно озираясь, она неумело пыталась высвободиться. Все происходило слишком быстро. Уличный шум заглушал перепалку, машины толкались в пробке на проезжей части, пешеходы – на тротуаре, регулировщик вальяжно пошевеливал жезлом. Никого, похоже, не заботило, что упирающуюся девушку тащат к нехорошей машине. Макар ринулся к месту драмы. Он пер поперек движения, как буйвол, переходящий вброд желтую тропическую речушку, и все вокруг расступалось. Многоголосая ругань, яростные гудки, скрип тормозов... И, перекрывая гам, вслед Макару понесся властный свист. Его же ничто не заботило, он целеустремленно двигался спасать возлюбленную.
До цели добрались одновременно: он – до бандитской тачки, тяжелая рука закона – до его плеча.
– Ты че, мужик...
– Нарушаем?
– А ну пусти ее!
Потом было скучное, бессмысленное разбирательство. Макар пытался растолковать представителю власти, что поступить иначе он ну никак не мог, но полицай попался тупой, талдычил про правила, грозил и обзывался. Поганая машина, разумеется, исчезла, взвизгнув покрышками. Принцесса, как водится, испарилась.
К исходу вторых суток Макар был убежден в трех вещах. Во-первых, у любимой неприятности. В самом деле, то денег требуют, то в машину тащат, то догоняют... Ну неспроста это! Во-вторых, найти ее плевое дело. Собственно, и искать не надо. Просто идешь куда глаза глядят, в любую сторону, – и вот оно, чудесное явление. Как обычно, в какой-то передряге. Впору подумать, что это не он, а она его специально разыскивает. Испытывает, что ли? Дает шанс проявить героизм и познакомиться со спасенной. И вот это уже было «в-третьих». В-третьих, познакомиться с ней Макару не светит. Ее же сначала поймать надо! На лету.
Да и с героизмом дела обстояли так себе. Помогать-то он, конечно, помогал. Но все как-то нелепо, не по-геройски. То споткнется, то правила нарушит, то уронит что. Как-то раз даже сам упал. Эх и шанс он тогда упустил! Шел мимо чего-то такого пафосного, с зеркальной витриной (то ли салон, то ли скупка). Солидная, с золотыми загогулинами дверь несолидно распахнулась, и прямо под носом у Макара выскочила на улицу она. Как водится, встрепанная, с дикими глазами. Пронеслась мимо. Руку протяни! Макар рванулся следом. Очень уж надоело наблюдать, как она исчезает, а тут такая оказия – ни одной темной личности поблизости. А перед дверью этой самой решетка такая оказалась. Коварная. Тут бы всякий упал. Макар и рухнул в полный рост, как стоял. Что-то впилось ему в бок, сверху обрушился поток брани, а следом – тяжесть, от которой потемнело в глазах. Когда свет вернулся, Макар осторожно приподнял голову. Прямо перед ним, нос к носу, возлежал на асфальте господин с благообразным некогда лицом. За разбитыми стеклами дорогих очков светились ненавистью глаза – умные глаза обломавшегося московского интеллигента. Судя по всему, интеллигент выскочил из дверей следом за девушкой, зацепился за упавшего Макара и сверзился тоже.
– Простите, – пискнул Макар.
– Бл... ушла, бл...
– Вы не ушиблись?
– Стой, сучка, мать твою!
Сбросив с себя интеллигента, Макар поднялся и огляделся. Вывеска над входом вкрадчиво сообщала: «Антиквариат, предметы старины, произведения искусства». В прохладной полутьме за порогом хищно мерцали глаза парочки мордоворотов. Какое отношение они имели к искусству и старине, выяснять как-то не хотелось. Пока враг не опомнился (а в том, что перед ним враг, сомневаться не приходилось), Макар почел за благо унести ноги.
Ну, как вам такой эпизод? Где тут повод для гордости? «Здравствуйте, это я. Помните, я еще упал на пороге комиссионки, когда за вами кто-то гнался? Давайте с вами дружить!» Тьфу...
Глава 5
Глава 6
Макар с точностью до метра определил, где исчезла девушка. Глубоко вздохнул, пошевелил пальцами, будто накачивая себя решимостью. Медленно проделал несколько шагов, вникая в свои ощущения. Никакого эффекта! Он огляделся, чуть подкорректировал направление и попробовал снова. Когда он вдумчиво прошествовал тем же маршрутом в десятый, наверное, раз, одна из торговок не выдержала:
– Ты чего тут шастаешь?
Макар очнулся. Несколько человек, сплоченных общей усталой ненавистью к праздношатающимся, глядели на него крайне неприязненно.
– Подругу жду, – с вызовом ответил Макар.
Продавцы разомкнули строй, недовольно ворча. А на Макара уже накатило ощущение постыдной нелепости собственных поступков. Казалось, обитатели этого странного мирка видят его насквозь, знают все и посмеиваются над ним. Ему что, десять лет? Чем он тут занимается-то? Глянул на часы – оказалось, битый час.
– Опаздывает, – зачем-то пояснил он, адресуясь к торговке.
Но та уже утратила к нему всякий интерес и погрузилась в привычный ступор. Потоптавшись, Макар плюнул и зашагал прочь. Настроение было хуже некуда. Дома работы на троих, в раковине гора немытой посуды вопиет к небесам, а он тут убивает утро, планомерно сводя себя с ума. Он шел, сам не зная куда, лишь бы подальше от места своего унижения. В ларьке зачем-то купил банку газировки. Миновал церковь, вместе с толпой рефлекторно перешел улицу. В переулке шарахнулся от троллейбуса, уронившего рог, форсировал трамвайный разворотный круг, бугрящийся рельсами.
Там он ее и увидел. Она стояла по другую сторону круга, их разделяло буквально несколько шагов. В чем-то светленьком, легком, он толком не разобрал. Детали растворялись в сиянии, которое – Макар мог поклясться! – окутывало ее, перешибая даже слепящий блеск дня. В этот миг все в мире смолкло и умерло. От машин и людей остались бесплотные тени, губы шевелились, не исторгая ни звука. В этом зачарованном мире ничего не стоило сделать хоть шаг, хоть десять, даже улыбнуться эдак, с раскованным обаянием, и небрежно бросить: «Привет! Я Макар». И Макар пошел, как сомнамбула, вглядываясь в сияние. Девушка очаровательно переминалась с ноги на ногу, и он заметил мягкие круглоносые туфельки, вроде кукольных. Потом определились руки, то стискивающие изо всех сил, то принимающиеся теребить концы длинного пояска. Ее волосы были кое-как собраны в пучок широкой лохматой резинкой. Несколько прядей, удравшие из пучка, тоже лохматились и все равно блестели как миленькие. Наконец Макар узрел лицо – брови сведены, губа прикушена. И вдруг понял, что на этом восхитительном, сказочном лице отчетливо читается тревога, если не страх.
Причина страха открылась, когда между ним и девушкой остались только две полоски рельсов. В кокон нежного сияния вторглась чужая лапища, грубо ухватила девушку за запястье. Лишь теперь до Макара дошло, что она стоит не одна, а в компании типа – беспримерно гнусного – и что компания эта ей явно не по душе.
– Ты поняла, да? Деньги гони, да?
– Я отдам, – пробормотала девушка, глядя мимо обидчика и пытаясь высвободить руку. Тот напирал:
– Не дергайся, платить надо, да?
Богатырем он не казался, да и ростом, прямо скажем, не задался. Однако расслабленно-быстрые движения выдавали в этом крысеныше силу и безжалостность. Прибавьте полное отсутствие мозгов, и можно не сомневаться: вздумай кто вмешаться – прихлопнет одной рукой, даже не вспотеет. Макар и не вздумывал. Нечем ему было думать, голова отключилась начисто. Сейчас им владел могучий инстинкт – назовем его зовом сердца, хотя находятся циники, локализующие его источник несколько ниже.
– Отпусти девушку, – потребовал он, перешагивая через первый рельс. И, недовольный эффектом, добавил максимально грозно: – Отпусти, я сказал!
Оба воззрились на него с изумлением. На первом – и единственном в мире! – лице оно тут же сменилось жалостью, на образине – злобным предвкушением.
– Крутой, да? – обрадовалась образина. – Ну ща я тебе...
В этот самый момент Макаров ноготь наконец-то подлез под упрямую пластиночку на торце скользкой от конденсата банки. Производитель шипучки не пожалел углекислоты, да и Макар постарался, растряс банку по дороге. В жестянке раскрылась щель, и тугая струя яростно вырвалась на волю, распространяя аромат дешевого шампуня.
Незадачливый выбиватель денег, именем которого не стоит засорять ни одно повествование, часто получал в глаз. Но никогда – концентрированным раствором пищевых красителей и ароматической композиции «лесные ягоды». Впечатление было кошмарное, как будто глаза больше нет, а пахучая мерзость выжгла дыру в башке и принялась за мозг. Макар в растерянности кинулся к пострадавшему, бормоча извинения. Про второй рельс он начисто забыл. И не сразу сообразил, почему летит головой вперед и что там такое хрустнуло.
Как известно, у человека в организме великое множество костей. Они неодинаковы: одни весьма хрупки, другие готовы к самым серьезным испытаниям. Одной из прочнейших является лобная – отличная защита для драгоценной начинки человеческой головы. Этой самой костью Макар и впечатался в нос вымогателя – нежный, уязвимый хрящевой орган, обильно снабженный кровеносными сосудами. «Превосходный результат», – с удовлетворением констатировал некто внутри Макара, пока сам он отстраненно созерцал, как остатки шипучки из банки щедро поливают чужие джинсы аккурат под «молнией».
Дальше пошла чехарда. Макар почти ничего не понял, да и запомнил не все. То ли потому, что в голове малость шумело, а может, из-за девушки, ее благодарного взгляда, просветлевшего лица, мелькнувшего и вновь исчезнувшего. Рассудок сбоил. Вот избитый и облитый придурок. Стоит, трагически запрокинувшись, и стекает на землю, будто тающее мороженое. А вот уже незнакомый переулок, где в узкой щели между домами оглушительно грохочет стройка. Или это в ушах гремит то ли собственный пульс, то ли победный марш в честь героя? В общем, несколько минут после битвы ноги Макара вели себя умнее головы – исправно несли хозяина подальше от места схватки. Он и не ведал, где находится, когда, придя в себя, отликовавшись, успокоившись, сообразил: девушка вновь исчезла. Он ее не винил. Такой уж расклад: пока рыцарь потеет на поле битвы, принцесса устремляется к свободе и безопасности. Это он, он сам упустил свой шанс. Теперь уже, конечно, навсегда.
Он брел неведомо куда, постепенно погружаясь в болото уныния и самоедства. Бедный старый ослик Иа-Иа делал то, что удавалось ему лучше всего, – страдал. Да так самозабвенно, что едва не сбил зазевавшуюся «Оку». Или это «Ока» его чуть не сбила? Он не вникал. Взбешенный водитель высунулся из открытого по жаркому времени оконца и заорал. Макар вдумчиво посмотрел ему в переносицу. С этого малосимпатичного объекта взгляд перескочил на проезжую часть. Пестрая движущаяся полоса. Посреди потока высится некто величавый с полосатой палкой. На другом берегу...
Елки-палки! На другом берегу пестрой реки стояла темная большая машина подозрительного вида. Стекла бандитски затонированы, дверь со стороны тротуара распахнута. А рядом очередной отталкивающий тип хватает ее за руку. Схватил, стиснул. Дергает! Лицо у девушки исказилось. Беспомощно озираясь, она неумело пыталась высвободиться. Все происходило слишком быстро. Уличный шум заглушал перепалку, машины толкались в пробке на проезжей части, пешеходы – на тротуаре, регулировщик вальяжно пошевеливал жезлом. Никого, похоже, не заботило, что упирающуюся девушку тащат к нехорошей машине. Макар ринулся к месту драмы. Он пер поперек движения, как буйвол, переходящий вброд желтую тропическую речушку, и все вокруг расступалось. Многоголосая ругань, яростные гудки, скрип тормозов... И, перекрывая гам, вслед Макару понесся властный свист. Его же ничто не заботило, он целеустремленно двигался спасать возлюбленную.
До цели добрались одновременно: он – до бандитской тачки, тяжелая рука закона – до его плеча.
– Ты че, мужик...
– Нарушаем?
– А ну пусти ее!
Потом было скучное, бессмысленное разбирательство. Макар пытался растолковать представителю власти, что поступить иначе он ну никак не мог, но полицай попался тупой, талдычил про правила, грозил и обзывался. Поганая машина, разумеется, исчезла, взвизгнув покрышками. Принцесса, как водится, испарилась.
К исходу вторых суток Макар был убежден в трех вещах. Во-первых, у любимой неприятности. В самом деле, то денег требуют, то в машину тащат, то догоняют... Ну неспроста это! Во-вторых, найти ее плевое дело. Собственно, и искать не надо. Просто идешь куда глаза глядят, в любую сторону, – и вот оно, чудесное явление. Как обычно, в какой-то передряге. Впору подумать, что это не он, а она его специально разыскивает. Испытывает, что ли? Дает шанс проявить героизм и познакомиться со спасенной. И вот это уже было «в-третьих». В-третьих, познакомиться с ней Макару не светит. Ее же сначала поймать надо! На лету.
Да и с героизмом дела обстояли так себе. Помогать-то он, конечно, помогал. Но все как-то нелепо, не по-геройски. То споткнется, то правила нарушит, то уронит что. Как-то раз даже сам упал. Эх и шанс он тогда упустил! Шел мимо чего-то такого пафосного, с зеркальной витриной (то ли салон, то ли скупка). Солидная, с золотыми загогулинами дверь несолидно распахнулась, и прямо под носом у Макара выскочила на улицу она. Как водится, встрепанная, с дикими глазами. Пронеслась мимо. Руку протяни! Макар рванулся следом. Очень уж надоело наблюдать, как она исчезает, а тут такая оказия – ни одной темной личности поблизости. А перед дверью этой самой решетка такая оказалась. Коварная. Тут бы всякий упал. Макар и рухнул в полный рост, как стоял. Что-то впилось ему в бок, сверху обрушился поток брани, а следом – тяжесть, от которой потемнело в глазах. Когда свет вернулся, Макар осторожно приподнял голову. Прямо перед ним, нос к носу, возлежал на асфальте господин с благообразным некогда лицом. За разбитыми стеклами дорогих очков светились ненавистью глаза – умные глаза обломавшегося московского интеллигента. Судя по всему, интеллигент выскочил из дверей следом за девушкой, зацепился за упавшего Макара и сверзился тоже.
– Простите, – пискнул Макар.
– Бл... ушла, бл...
– Вы не ушиблись?
– Стой, сучка, мать твою!
Сбросив с себя интеллигента, Макар поднялся и огляделся. Вывеска над входом вкрадчиво сообщала: «Антиквариат, предметы старины, произведения искусства». В прохладной полутьме за порогом хищно мерцали глаза парочки мордоворотов. Какое отношение они имели к искусству и старине, выяснять как-то не хотелось. Пока враг не опомнился (а в том, что перед ним враг, сомневаться не приходилось), Макар почел за благо унести ноги.
Ну, как вам такой эпизод? Где тут повод для гордости? «Здравствуйте, это я. Помните, я еще упал на пороге комиссионки, когда за вами кто-то гнался? Давайте с вами дружить!» Тьфу...
Глава 5
Два нелегала
В наследство от экстравагантной бабушки Алёна получила не только скромную квартирку с немногочисленными, но со вкусом подобранными предметами обстановки, но и круг, что называется, «нехороших знакомств» – тоже небольшой и со вкусом подобранный. Солидные люди, все больше зрелого возраста, любители качественных вещей и азартных игр интеллектуального плана. Продолжая семейную традицию, Алёна изредка усаживалась за стол – поупражнять мозги и проиграть необременительную сумму. Большего бабушкины престарелые кавалеры себе просто бы не позволили из почтения к усопшей. Так бы все и шло, если бы бабулино наследство не было таким невозможно скучным. Алёна входила в чинные гостиные, за стенами которых будто бы и не неслась реальная жизнь, и чувствовала, что сама постепенно превращается в музейный экспонат. Мумифицируется заживо. Хотелось большего – сложных задач, риска. И где, спрашивается, все это брать? За преферансом в старомодной гостиной почтеннейшего Афанасия Степановича, профессора культурологии? Или на работе, в окружении малых детей и теток-сослуживиц?
В общем, Алёна завела собственные нехорошие знакомства. И на собственной шкуре поняла, что означает это словосочетание. С одними она играла в карты, другим помогала оценивать старинные вещицы, благо бабушкина выучка и кругозор позволяли. Подонков хватало и среди тех, и среди других, но она была слишком уверена в себе, чтобы поджимать хвост. С ее-то умом – и нарваться на неприятности? Нонсенс! Да и везло ей поначалу. Дуре.
Потом она вдруг проиграла. Дело почти невероятное, если в приличном кругу, потому как игры она предпочитала сложные, где от чистого везения мало что зависит. Другое дело – круг неприличный. Ни аналитический дар, ни лучшая в мире память не спасут от банального шулерства. А потом у нее пропала одна антикварная поделочка, оставленная для более пристального изучения. Ясно ведь, что увели, но не докажешь, а оплачивать пропажу пришлось ей. Она зачастила на другую сторону, отлично понимая, что отчаянно рискует. Рискует и на той стороне, и на этой, ведь диковины из иномирья как две капли воды напоминали подлинные раритеты различных, весьма давних, европейских эпох. Заметьте, в идеальной сохранности! Неудивительно, что каждая сбываемая вещица вызывала огромный и не всегда здоровый интерес. Неприятности посыпались, как горошины из прорванного мешка – сперва по одной, потом ручейком. Наконец случилось неизбежное – мешок расползся, и Алёну накрыло с головой. Выбиватели долгов перешли от разговоров к энергичным действиям, а главный покупатель, приличнейший с виду антиквар, вдруг решил, что Алёна должна отдать ему весь бизнес с таинственным поставщиком, сама же смирнехонько удалиться. Ее прессовали с обеих сторон, пасли, несколько раз едва не похитили, уроды! И как ей удавалось улизнуть? Чудо, не иначе.
Ах, до чего не хочется снова идти на другую сторону! В последний раз, памятный пролитым кофе, порванными бусами и скандалом на рынке, она едва не спалилась. Да и непонятное там что-то творится, непонятное и опасное: утюг этот агрессивный, взбесившаяся шкатулка... А пересохшее озеро! Как вспомнишь, так мороз по коже. В общем, нельзя туда соваться, нельзя. Но что еще остается? Ее загнали в угол, срочно нужны деньги, и много. И еще передохнуть, пересидеть... Уж там-то ее точно не достанут!
Алёна ускорила шаг. Она нутром чувствовала слежку. Точнее, не нутром, а лопатками: между них ввинчивался чей-то неотступный взгляд, и пот мерзко полз по коже. Наверное, у нее развивается мания преследования. Скоро она окончательно свихнется и остаток жизни будет тешить санитарок историями о нравах несуществующего мира.
Вдруг позади, совсем рядом, зло взвизгнули тормоза. До моста оставалось всего ничего, и Алена помчалась что было сил. Следом несся топот, он приближался, и оглядываться было некогда, да и незачем.
– Стойте, девушка, подождите!
Ныряя в сумрак под мостом, она выдохнула с невыразимым облегчением. Спасена! Еще несколько шагов, и... Но туннель вовсе не был спасительным укрытием, это был лишь переход – вроде подъезда, а в подъезде всякое может случиться. На последнем шаге чужие пальцы вцепились ей в запястье, она рванулась вперед – и полетела, преследуемая жалобным зовом:
– Девушка! Девушка...
...Макар вынырнул из розового киселя оглушенный и полуослепший. Его нешуточно мутило, в голове кружил злокозненный сиреневый вертолет, перед глазами все плыло и колыхалось. Нечто подобное он испытывал страшно давно, на первом курсе, когда впервые в жизни нажрался портвейна «Агдам» – водился в те времена такой напиток.
– Придурок... – донесся из невообразимой дали нежнейший голос.
Пение райских птиц, шелест листвы на древе познания, первый дождь, омочивший новорожденную землю, – вот что это был за голос. Человек религиозный, наверное, решил бы, что угодил в рай, но Макар почувствовал, как что-то твердое впивается в ягодицу, и усомнился.
– Еще лыбится...
Он пошире раздвинул веки. Кисельное марево побледнело, разошлось, выпустив на поверхность ослепительное лицо, искаженное бешенством. «Прекрасна во гневе», – поэтично подумал Макар и заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Это зрелище он готов был созерцать вечно и не хотел, чтобы досадные мелочи нарушали медитацию. Тут-то и обнаружилось, что пребывает он под деревом – гигантским, судя по величине и корявости корней, язвивших седалище.
– Да отцепись ты! – Голос приблизился, утратил горние переливы, но менее прекрасным от этого не стал.
Макара сильно дернуло вперед, аж зубы клацнули. Это она руку вырвала, сообразил влюбленный. Оказывается, он стискивал ее запястье. В глазах окончательно прояснилось. Теперь он отчетливо ее видел – и сидел с блаженной улыбкой, взирая на нее снизу вверх. Ах как она очаровательно хмурится...
Алёна, растерянная и злая, терла запястье, испепеляя безбилетника взглядом. Тому, похоже, все было нипочем – здорово оглушил его переход. На эту сторону он вывалился мешком, да и рухнул с закаченными глазами. Хорошо еще, что не помер, чудик. Странная реакция, с ней даже в первый раз ничего подобного не было, разве что минутное головокружение. Пока парень пребывал в отключке, она с отвращением разглядывала нежданную проблему. Идиот! Погнался за ней, напугал до полусмерти, вцепился в руку, как клещ... Так бы и убила!
А что? Мысль продуктивная. Прикопать его тут, и дело с концом. И никакого возмездия. Сам виноват, гаденыш. Наверняка это кто-то из этих... Или из тех... Она принахмурилась, вглядываясь в неприятную физиономию. На редкость незначительное лицо. Надбровные дуги дегенеративные, глаза зеленоватые и глупые, как у персидского кота. Рот слабый, губошлепский. Вроде незнакомый, да и на бандита непохож. Хотя респектабельнейший господин Чарский, антиквар, тоже бандитом не выглядит, а какой оказался хваткой сволочью!
О, разулыбался. Очухивается, значит. А улыбка-то знакомая, полуидиотическая... Да, она определенно где-то видела этого негодяя. Вот только где? Что-то такое брезжило в памяти, но никак не хотело проясняться.
А все-таки жаль, что не может она никого убить. Даже законченного урода. По крайней мере, пока он не начнет убивать ее – а этот вроде не собирался. Возился, губами шлепал. И чем больше возился, демонстрируя себя с разных сторон, тем больше она была уверена, что никогда и нигде с этим парнем не сталкивалась, и в то же время – вот странность! – тем более знакомым он ей казался.
– Простите, – умильно проговорил Макар. Он явно чем-то расстроил возлюбленную, а значит, виноват.
И тут она вспомнила. Это не к месту спетое «простите» вернуло ее в недалекое прошлое, когда выбиватели долгов взялись за нее всерьез. Дело было, кажется, на трамвайной остановке, вот этот остолоп облил ее обидчика газировкой и давай извиняться, а потом они оба повалились друг на друга. Нелепица полная, но Алёне минутной заминки как раз хватило, чтобы смыться.
Господи, и дальше, в тот же день! Машина с открытой дверцей, оглушительный милицейский свисток, суета, крики... И опять она слиняла. А потом еще раз. И еще. Алёна с невольным интересом всмотрелась в лицо «зайца», пытаясь отыскать на нем признаки хоть чего-то, приличествующего спасителю. Лицо как лицо. Не такое мерзкое, как ей сгоряча показалось, но все же самое посредственное. И жалкое. Нет, он безнадежен, предел возможностей – вовремя споткнуться. А значит, возвращаемся к тому, с чего начали: она обзавелась балластом, от которого только и жди что лишних хлопот и неприятностей.
– Сиди здесь, – распорядилась она намеренно грубо. – Скоро вернусь.
Вот. Отлично сказано: коротко, бескомпромиссно. С рохлями так и надо, по-военному.
– Я с вами, – подхватилось чучело.
– Сиди, я сказала! Дела у меня. Очень срочные.
– Опасные?
– Срочные, говорю. Отвяжись.
Недотепа удовлетворенно кивнул:
– Значит, опасные, – и вновь заерзал, пытаясь подняться. – Я с вами.
– На кой ты мне сдался! – взвилась Алёна, сама себя стыдясь. – Без тебя проблем хватает. Ну чего ты ко мне прицепился, а? Зачем увязался?
Макар задумался. Умнейшая девушка! В сердцах, сгоряча задала такой глубокий, такой важный вопрос! Можно сказать, определяющий. Тут и круговерть в голове улеглась, и руки-ноги трястись перестали. Он легко, прыжком, поднялся, неторопливо взял сердитую деву за запястья, развернул к себе.
– Затем, что я должен тебя спасать. И кстати, давай на «ты», а? Я Макар.
– Алёна! – рявкнула она, словно в этом прекраснейшем из женских имен было что-то отталкивающее. Сбросила его руку, отскочила, независимо вздернула голову. – Идиот! Спасатель нашелся... А-ах!
Она больше не смотрела на него с презрительным видом. Взгляд Алёны скользнул над Макаровым плечом и застыл, прикованный к чему-то ужасному – куда более ужасному и невероятному, чем некий простофиля, возомнивший себя супергероем. Макар лихо развернулся всем телом, едва не потерял равновесие и оставил до поры замашки бодигарда. Да что стряслось-то? Поле как поле. Отлично просматривается на все четыре стороны – ни одной живой души. И на дереве никого и ничего подозрительного. Дерево гигантское, конечно, но не настолько, чтобы пугаться...
– Дерево!
Он без церемоний встряхнул ее за плечи:
– Ну дерево, и что?
Ее глаза были совсем близко. Не дыша, он смотрел, как они наливаются слезами.
– Дерево... Оно сохнет.
– Бывает с деревьями, разве нет?
– Только не с этим! У него корни, говорят, до центра земли. Да что тут творится, черт возьми? Кто-нибудь может мне объяснить?
Вокруг молчали поля, заросшие странной растительностью.
В общем, Алёна завела собственные нехорошие знакомства. И на собственной шкуре поняла, что означает это словосочетание. С одними она играла в карты, другим помогала оценивать старинные вещицы, благо бабушкина выучка и кругозор позволяли. Подонков хватало и среди тех, и среди других, но она была слишком уверена в себе, чтобы поджимать хвост. С ее-то умом – и нарваться на неприятности? Нонсенс! Да и везло ей поначалу. Дуре.
Потом она вдруг проиграла. Дело почти невероятное, если в приличном кругу, потому как игры она предпочитала сложные, где от чистого везения мало что зависит. Другое дело – круг неприличный. Ни аналитический дар, ни лучшая в мире память не спасут от банального шулерства. А потом у нее пропала одна антикварная поделочка, оставленная для более пристального изучения. Ясно ведь, что увели, но не докажешь, а оплачивать пропажу пришлось ей. Она зачастила на другую сторону, отлично понимая, что отчаянно рискует. Рискует и на той стороне, и на этой, ведь диковины из иномирья как две капли воды напоминали подлинные раритеты различных, весьма давних, европейских эпох. Заметьте, в идеальной сохранности! Неудивительно, что каждая сбываемая вещица вызывала огромный и не всегда здоровый интерес. Неприятности посыпались, как горошины из прорванного мешка – сперва по одной, потом ручейком. Наконец случилось неизбежное – мешок расползся, и Алёну накрыло с головой. Выбиватели долгов перешли от разговоров к энергичным действиям, а главный покупатель, приличнейший с виду антиквар, вдруг решил, что Алёна должна отдать ему весь бизнес с таинственным поставщиком, сама же смирнехонько удалиться. Ее прессовали с обеих сторон, пасли, несколько раз едва не похитили, уроды! И как ей удавалось улизнуть? Чудо, не иначе.
Ах, до чего не хочется снова идти на другую сторону! В последний раз, памятный пролитым кофе, порванными бусами и скандалом на рынке, она едва не спалилась. Да и непонятное там что-то творится, непонятное и опасное: утюг этот агрессивный, взбесившаяся шкатулка... А пересохшее озеро! Как вспомнишь, так мороз по коже. В общем, нельзя туда соваться, нельзя. Но что еще остается? Ее загнали в угол, срочно нужны деньги, и много. И еще передохнуть, пересидеть... Уж там-то ее точно не достанут!
Алёна ускорила шаг. Она нутром чувствовала слежку. Точнее, не нутром, а лопатками: между них ввинчивался чей-то неотступный взгляд, и пот мерзко полз по коже. Наверное, у нее развивается мания преследования. Скоро она окончательно свихнется и остаток жизни будет тешить санитарок историями о нравах несуществующего мира.
Вдруг позади, совсем рядом, зло взвизгнули тормоза. До моста оставалось всего ничего, и Алена помчалась что было сил. Следом несся топот, он приближался, и оглядываться было некогда, да и незачем.
– Стойте, девушка, подождите!
Ныряя в сумрак под мостом, она выдохнула с невыразимым облегчением. Спасена! Еще несколько шагов, и... Но туннель вовсе не был спасительным укрытием, это был лишь переход – вроде подъезда, а в подъезде всякое может случиться. На последнем шаге чужие пальцы вцепились ей в запястье, она рванулась вперед – и полетела, преследуемая жалобным зовом:
– Девушка! Девушка...
...Макар вынырнул из розового киселя оглушенный и полуослепший. Его нешуточно мутило, в голове кружил злокозненный сиреневый вертолет, перед глазами все плыло и колыхалось. Нечто подобное он испытывал страшно давно, на первом курсе, когда впервые в жизни нажрался портвейна «Агдам» – водился в те времена такой напиток.
– Придурок... – донесся из невообразимой дали нежнейший голос.
Пение райских птиц, шелест листвы на древе познания, первый дождь, омочивший новорожденную землю, – вот что это был за голос. Человек религиозный, наверное, решил бы, что угодил в рай, но Макар почувствовал, как что-то твердое впивается в ягодицу, и усомнился.
– Еще лыбится...
Он пошире раздвинул веки. Кисельное марево побледнело, разошлось, выпустив на поверхность ослепительное лицо, искаженное бешенством. «Прекрасна во гневе», – поэтично подумал Макар и заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Это зрелище он готов был созерцать вечно и не хотел, чтобы досадные мелочи нарушали медитацию. Тут-то и обнаружилось, что пребывает он под деревом – гигантским, судя по величине и корявости корней, язвивших седалище.
– Да отцепись ты! – Голос приблизился, утратил горние переливы, но менее прекрасным от этого не стал.
Макара сильно дернуло вперед, аж зубы клацнули. Это она руку вырвала, сообразил влюбленный. Оказывается, он стискивал ее запястье. В глазах окончательно прояснилось. Теперь он отчетливо ее видел – и сидел с блаженной улыбкой, взирая на нее снизу вверх. Ах как она очаровательно хмурится...
Алёна, растерянная и злая, терла запястье, испепеляя безбилетника взглядом. Тому, похоже, все было нипочем – здорово оглушил его переход. На эту сторону он вывалился мешком, да и рухнул с закаченными глазами. Хорошо еще, что не помер, чудик. Странная реакция, с ней даже в первый раз ничего подобного не было, разве что минутное головокружение. Пока парень пребывал в отключке, она с отвращением разглядывала нежданную проблему. Идиот! Погнался за ней, напугал до полусмерти, вцепился в руку, как клещ... Так бы и убила!
А что? Мысль продуктивная. Прикопать его тут, и дело с концом. И никакого возмездия. Сам виноват, гаденыш. Наверняка это кто-то из этих... Или из тех... Она принахмурилась, вглядываясь в неприятную физиономию. На редкость незначительное лицо. Надбровные дуги дегенеративные, глаза зеленоватые и глупые, как у персидского кота. Рот слабый, губошлепский. Вроде незнакомый, да и на бандита непохож. Хотя респектабельнейший господин Чарский, антиквар, тоже бандитом не выглядит, а какой оказался хваткой сволочью!
О, разулыбался. Очухивается, значит. А улыбка-то знакомая, полуидиотическая... Да, она определенно где-то видела этого негодяя. Вот только где? Что-то такое брезжило в памяти, но никак не хотело проясняться.
А все-таки жаль, что не может она никого убить. Даже законченного урода. По крайней мере, пока он не начнет убивать ее – а этот вроде не собирался. Возился, губами шлепал. И чем больше возился, демонстрируя себя с разных сторон, тем больше она была уверена, что никогда и нигде с этим парнем не сталкивалась, и в то же время – вот странность! – тем более знакомым он ей казался.
– Простите, – умильно проговорил Макар. Он явно чем-то расстроил возлюбленную, а значит, виноват.
И тут она вспомнила. Это не к месту спетое «простите» вернуло ее в недалекое прошлое, когда выбиватели долгов взялись за нее всерьез. Дело было, кажется, на трамвайной остановке, вот этот остолоп облил ее обидчика газировкой и давай извиняться, а потом они оба повалились друг на друга. Нелепица полная, но Алёне минутной заминки как раз хватило, чтобы смыться.
Господи, и дальше, в тот же день! Машина с открытой дверцей, оглушительный милицейский свисток, суета, крики... И опять она слиняла. А потом еще раз. И еще. Алёна с невольным интересом всмотрелась в лицо «зайца», пытаясь отыскать на нем признаки хоть чего-то, приличествующего спасителю. Лицо как лицо. Не такое мерзкое, как ей сгоряча показалось, но все же самое посредственное. И жалкое. Нет, он безнадежен, предел возможностей – вовремя споткнуться. А значит, возвращаемся к тому, с чего начали: она обзавелась балластом, от которого только и жди что лишних хлопот и неприятностей.
– Сиди здесь, – распорядилась она намеренно грубо. – Скоро вернусь.
Вот. Отлично сказано: коротко, бескомпромиссно. С рохлями так и надо, по-военному.
– Я с вами, – подхватилось чучело.
– Сиди, я сказала! Дела у меня. Очень срочные.
– Опасные?
– Срочные, говорю. Отвяжись.
Недотепа удовлетворенно кивнул:
– Значит, опасные, – и вновь заерзал, пытаясь подняться. – Я с вами.
– На кой ты мне сдался! – взвилась Алёна, сама себя стыдясь. – Без тебя проблем хватает. Ну чего ты ко мне прицепился, а? Зачем увязался?
Макар задумался. Умнейшая девушка! В сердцах, сгоряча задала такой глубокий, такой важный вопрос! Можно сказать, определяющий. Тут и круговерть в голове улеглась, и руки-ноги трястись перестали. Он легко, прыжком, поднялся, неторопливо взял сердитую деву за запястья, развернул к себе.
– Затем, что я должен тебя спасать. И кстати, давай на «ты», а? Я Макар.
– Алёна! – рявкнула она, словно в этом прекраснейшем из женских имен было что-то отталкивающее. Сбросила его руку, отскочила, независимо вздернула голову. – Идиот! Спасатель нашелся... А-ах!
Она больше не смотрела на него с презрительным видом. Взгляд Алёны скользнул над Макаровым плечом и застыл, прикованный к чему-то ужасному – куда более ужасному и невероятному, чем некий простофиля, возомнивший себя супергероем. Макар лихо развернулся всем телом, едва не потерял равновесие и оставил до поры замашки бодигарда. Да что стряслось-то? Поле как поле. Отлично просматривается на все четыре стороны – ни одной живой души. И на дереве никого и ничего подозрительного. Дерево гигантское, конечно, но не настолько, чтобы пугаться...
– Дерево!
Он без церемоний встряхнул ее за плечи:
– Ну дерево, и что?
Ее глаза были совсем близко. Не дыша, он смотрел, как они наливаются слезами.
– Дерево... Оно сохнет.
– Бывает с деревьями, разве нет?
– Только не с этим! У него корни, говорят, до центра земли. Да что тут творится, черт возьми? Кто-нибудь может мне объяснить?
Вокруг молчали поля, заросшие странной растительностью.
Глава 6
Плохой день для торговли
– Припекает, – недовольно заметил Макар.
Алёна невозмутимо шагала впереди.
– Припекает, говорю! Скоро вся спина обварится.
– Рюкзаком прикройся.
– Так лямки натирают! Сама бы попробовала – на голое тело...
Она соизволила полуобернуться.
– Тебя никто не держит, забыл? Давай сюда хабар – и обратно под дерево, в тенечек!
Алёна недаром гордилась своим самообладанием. С ужасом, охватившим ее при виде чахнущего Дерева перехода, она справилась быстро. В конце концов, так легко было сказать себе, что это обычные сезонные изменения. Куда легче, чем задумываться о тайнах иномирской ботаники, поминутно отгоняя коварную мысль – а не ее ли тут вина. Не нарушила ли она что-нибудь... Да вряд ли, что плохого в ее скромной коммерции! В жалких утюжках и пакетиках специй.
Кстати, пора было приниматься за дело. Тащить Макара на люди Алёна боялась. Еще учудит что-нибудь, дубина неотесанная! Но и оставлять его одного, без чуткого руководства, было рискованно. Ведь не пустыня кругом, а сельская округа самой столицы, и государственный тракт совсем близко. Даже она была не готова бросить соотечественника на произвол судьбы в чужом мире. Оглядев нежданного попутчика с ног до головы, повертев так и сяк, девушка поначалу приуныла. Футболка, штаны, кроссовки. Короткая стрижка. Никуда не годится! Здешние мужчины наряжаются величественно, многослойно, даже в самую жару преют, бедные, под ста одежками. К тому же обожают украшения. Распоследний сельчанин хоть пустячный перстенек, да нацепит. А уж наборный пояс, увешанный всякой полезной всячиной, – это вообще не обсуждается. Карманов здесь пока не знают. Еще волосы эти... Мог бы и отрастить, сейчас у половины Москвы лохмы до лопаток. Да ни один приличный человек... Глаза у Алёны злорадно вспыхнули. Раз на приличного человека не тянет, значит, будет рабом.
Футболка отправилась в рюкзак. Мешковатые оливковые шорты Макар по приказанию госпожи, помявшись и стыдливо отворотясь, переодел наизнанку. Теперь вместо карманов на всех мыслимых местах оказались швы, будто одежонку стачали из лоскутов. Разуваться парень отказался наотрез, ссылаясь на отсутствие навыка пешей ходьбы, но и так вышло жалостно. В довершение всего мучительница расстегнула одно из ожерелий, которых на ней красовалось целых три, и с недвусмысленными намерениями подступила к Макару. Тот отскочил, упрямо мотая головой.
– Не надену!
– Наденешь. Так надо, правда. У тебя даже дубинки нет. А так ты – домашний «женин раб», типа камеристки. Оно жирновато, конечно, для такой простушки, как я, но, может, ты мне в наследство достался.
Новоявленный раб с омерзением посмотрел на белые и зеленые камешки, покачивающиеся на длинных цепочках.
Алёна невозмутимо шагала впереди.
– Припекает, говорю! Скоро вся спина обварится.
– Рюкзаком прикройся.
– Так лямки натирают! Сама бы попробовала – на голое тело...
Она соизволила полуобернуться.
– Тебя никто не держит, забыл? Давай сюда хабар – и обратно под дерево, в тенечек!
Алёна недаром гордилась своим самообладанием. С ужасом, охватившим ее при виде чахнущего Дерева перехода, она справилась быстро. В конце концов, так легко было сказать себе, что это обычные сезонные изменения. Куда легче, чем задумываться о тайнах иномирской ботаники, поминутно отгоняя коварную мысль – а не ее ли тут вина. Не нарушила ли она что-нибудь... Да вряд ли, что плохого в ее скромной коммерции! В жалких утюжках и пакетиках специй.
Кстати, пора было приниматься за дело. Тащить Макара на люди Алёна боялась. Еще учудит что-нибудь, дубина неотесанная! Но и оставлять его одного, без чуткого руководства, было рискованно. Ведь не пустыня кругом, а сельская округа самой столицы, и государственный тракт совсем близко. Даже она была не готова бросить соотечественника на произвол судьбы в чужом мире. Оглядев нежданного попутчика с ног до головы, повертев так и сяк, девушка поначалу приуныла. Футболка, штаны, кроссовки. Короткая стрижка. Никуда не годится! Здешние мужчины наряжаются величественно, многослойно, даже в самую жару преют, бедные, под ста одежками. К тому же обожают украшения. Распоследний сельчанин хоть пустячный перстенек, да нацепит. А уж наборный пояс, увешанный всякой полезной всячиной, – это вообще не обсуждается. Карманов здесь пока не знают. Еще волосы эти... Мог бы и отрастить, сейчас у половины Москвы лохмы до лопаток. Да ни один приличный человек... Глаза у Алёны злорадно вспыхнули. Раз на приличного человека не тянет, значит, будет рабом.
Футболка отправилась в рюкзак. Мешковатые оливковые шорты Макар по приказанию госпожи, помявшись и стыдливо отворотясь, переодел наизнанку. Теперь вместо карманов на всех мыслимых местах оказались швы, будто одежонку стачали из лоскутов. Разуваться парень отказался наотрез, ссылаясь на отсутствие навыка пешей ходьбы, но и так вышло жалостно. В довершение всего мучительница расстегнула одно из ожерелий, которых на ней красовалось целых три, и с недвусмысленными намерениями подступила к Макару. Тот отскочил, упрямо мотая головой.
– Не надену!
– Наденешь. Так надо, правда. У тебя даже дубинки нет. А так ты – домашний «женин раб», типа камеристки. Оно жирновато, конечно, для такой простушки, как я, но, может, ты мне в наследство достался.
Новоявленный раб с омерзением посмотрел на белые и зеленые камешки, покачивающиеся на длинных цепочках.