Колычев Владимир. Пацаны, не стреляйте друг в друга

   – Почему не справился? – беззубо возмутился проштрафившийся шофер. – Руль у меня заклинило, не смог машину выровнять. Пришлось на ходу выскакивать, чтобы не разбиться...
   – Все равно ведь разбились? – Марк взглядом показал на его разодранную щеку.
   – Ну так не насмерть же... Но коленку сильно расшиб. С земли подняться не мог...
   – Но в больнице вас на ноги поставили.
   – Да, спасибо Артему Кузьмичу, подобрал с дороги, в больницу свез...
   – Итак, вы из машины выпрыгнули, а она в обрыв упала, загорелась и взорвалась.
   – Да, загорелась, – кивнул Евгений Андреевич.
   – А вы на ходу выпрыгнули?
   – Да.
   – Темно было. Сразу и не понять, где обрыв.
   – Темно.
   – Страшно поди было, когда выпрыгивали?
   – Страшновато.
   – А ключи у вас с брелоком.
   – Да, футбольный мяч пластмассовый, дочка подарила...
   – Пластмассовый. А в кабине жарко было, когда машина горела.
   – Понятно дело, что жарко. Все выгорело.
   – А мячик чудом сохранился. И ключики даже не закоптились...
   Марк вытащил из ящика стола связку ключей от сгоревшей машины с брелоком в форме футбольного мяча.
   – Как же так, Евгений Андреевич. Темно было, обрыв совсем рядом, страшно, а вы, прежде чем из машины выпрыгнуть, заглушили ее. Вытащили ключ из замка зажигания и заглушили...
   – Ну а что здесь такого? – испуганно вжав голову в плечи, пробормотал бедолага-водитель. – Я же пытался ее остановить... Тормоза не работали...
   – Как это тормоза не работали? Насколько я знаю, с тормозами все в порядке было. Руль у вас заклинило...
   – Да, руль...
   – А с тормозами все в порядке. Но вы ими не воспользовались...
   – Поздно уже было.
   – Поздно, – кивнул Марк. – Тормозить вы потом начали, когда машина уже упала...
   – Когда это потом?
   – А я сейчас объясню... Не успели вы на ходу ключи вытащить. Вы это потом сделали. Когда к разбитой машине спустились. А знаете, зачем вам ключи понадобились? Чтобы замок с бензобака снять. Бензобак у вас на замке был, правда же? Чтобы тимуровцы всякие бензин не пионерили, правильно?.. А в баке бензина много было. Вот вы ключом и открыли бензобак. Бензин в ведро слили, облили кабину, подожгли... А прежде чем поджигать машину, ключи надо было в замок зажигания вернуть. А вы не догадались, Евгений Андреевич. Тормознули, так сказать... Зачем машину спалил? Пособник империализма! На ЦРУ работаешь? – Марк грозно хлопнул кулаком по столу.
   – Нет... Не работаю... – подавленно пробормотал мужик.
   – Врешь!
   – Нет, не вру. Не работаю на ЦРУ...
   – Тогда машину зачем спалил? – успокаиваясь, более мягко спросил Панфилов. – Говори, а то ведь в КГБ придется сообщить. Там тебе живо шпионаж припаяют.
   – Не надо в КГБ... – Казалось, водитель вот-вот расплачется, настолько у него был жалкий вид. – Машина у меня совсем старая, еще пятидесятого года выпуска. Кабина наполовину деревянная, крыша дерматиновая. Такие с пятьдесят первого не выпускают, на таких давно уже никто не ездит. Да и я разве ж ездил? День ездишь, неделю на ремонте стоишь. Не водителем, слесарем работал. Но я же не слесарь, у меня же за часы наезда начет идет. А нет начетов, одни убытки. Бывало, десять рублей в месяц зарабатывал. Другие по сто-двести приносят, а у меня – курам на смех. А ведь ночами, бывало, работал, чтобы эту рухлядь на колеса поставить... Мне новую машину обещали. Десять лет обещают, да все мимо проходят. А тут новые машины пришли, «пятьдесят третьи». А Пархоменко снова мимо меня смотрит. Чую, снова обойдут... А тут такая оказия... У машины правда руль заклинил. Я правда из кабины на ходу выпрыгивал... Спустился вниз, смотрю, а она не сильно разбилась. То есть сильно, но починить можно. Я же Пархоменко знаю, он меня чинить заставит, а это месяца на два, а то и на три. Снова без зарплаты сидеть... Ну я в сердцах-то и плеснул бензинчиком... А-а, что хотите, то и делайте, товарищ лейтенант. В лагерь исправительный отправите, так там больше зарабатывают, чем я здесь...
   – Ты мне, Курманов, зубы не заговаривай. Куда надо, туда тебя и отправят... Домой иди, поздно уже. Завтра с утра с вещами придешь. В район тебя отвезу. Там пусть решают, что с тобой делать. И не вздумай сбежать!..
   Марк отвел вредителя домой, а сам отправился к завгару колхоза. Иван Петрович Пархоменко внимательно выслушал его, немного подумал для приличия, а затем сознался, что действительно держал Курманова в черном теле. Дескать, мужик работящий, к машине своей старой с большой любовью относился, вот на нем и ездили. Сам автомобиль простаивал из-за частых поломок, а на мужике ездили. Знакомая для каждого русского человека ситуация – кто везет, того и погоняют.
   – Новую машину ему дали, – сказал завгар. – А рухлядь его давно уже списать надо было.
   – Да, но его в тюрьму сажать надо, за умышленное истребление колхозной техники...
   – Сажать? – с пеной у рта возмутился Иван Петрович. – А работать кто будет?
   Вид у него был настолько вызывающий, что Марк не смог удержаться от дерзкого выпала в его сторону:
   – Курманов работать будет. А посадят вас!
   – За что? – опешил завгар.
   – За скотское отношение к подчиненным!
   Он ушел, оставив мужика с раскрытым от изумления ртом.
   А утром к нему в комнату ворвалась взволнованная Егоровна, хозяйка дома, в котором он жил.
   – Что ж ты, мил человек, творишь? – по-старчески всплеснула она руками. – Человека в неволю спроваживаешь. За что, спрашивается!

   Марк оправдываться не стал. Мягко выдворил Егоровну из комнаты, оделся, вышел во двор, где и увидел бедного Курманова с опущенной головой. Старое спортивное трико, латаное-перелатанное, холщовый сидор за плечом, простецкая кепка на голове. В тюрьму собрался, бедолага.
   – Не пущу!
   Курманов был не один. Из-за его спины выскочила здоровенная женщина с круглым лицом и толстыми щеками – настолько толстыми, что во впадине между ними терялся маленький наперсточный нос.
   – Не пущу! – закрывая мужа широко разведенными руками, повторила она.
   Но Марк на нее уже и не смотрел. Все его внимание было приковано к юной девушке, если не сказать, к девочке, которая стояла позади своего отца, чуть в сторонке, так, что была вся на виду.
   Ожившая Аленушка с картины Васнецова. Такое же минорное настроение, трогательная нежность и романтическая печаль в глазах, простонародный наряд – скромное ситцевое платье, коса. Но эта Аленушка была во сто крат красивей, чем та, хрестоматийная. И волосы у нее светло-русые, с едва уловимой рыжинкой; не распущенные, а заплетенные в тугую косу. Глаза, как два живительных родника с глубокой хрустально-чистой водой. Она смотрела на Марка, и он чувствовал, как немеют его ноги и отнимается язык.
   – Слышишь, ирод, не пущу его в тюрьму! – снова возопила женщина.
   Панфилов словно очнулся от забытья.
   – Кто ирод? – возмущенно вкинул он брови. – Я, между прочим, при исполнении!
   – А-а! – обрадовалась заступница. – Давай и меня тогда в тюрьму! Вместе с мужем поеду!.. И дочку нашу забирай!
   Она протянула руку к прекрасной незнакомке, призывая ее к себе. Та подошла, встала под материнское крыло. Молча смотрит на Марка. С интересом и осуждением одновременно.
   – Куда забирай? Никто никуда не поедет!
   – А я сказала, мы вместе с мужем поедем!
   – Езжайте. Садитесь на его новую машину и езжайте куда хотите. Хоть в тюрьму, хоть к черту на кулички! А я его никуда не повезу.
   – Почему? – успокаиваясь, утешенно спросила женщина.
   – Потому что разобрался во всем. Старая машина сгорела, списанная, материальной ценности не представляющая... А вас, Евгений Андреевич, в гараже ждут, работать надо, на новой машине.
   – А-а, работать, – обрадовался Курманов. – Спасибо вам большое, товарищ лейтенант!.. Ну, я пошел?..
   – Идите, идите.
   Оправданный водитель ушел и увел с собой все свое семейство. Марк завороженно смотрел вслед уходящей девушке. Юная совсем, лицо еще совсем по-детски нежное и непосредственное, но какая фигурка! Тонкая талия, широковатые бедра, ноги длинные, а выпуклости сзади такие, что греховные мысли заскреблись в голове, как майские жуки в банке...
   – Что, на девку засмотрелся? – подначила его Егоровна.
   – Нет, – чувствуя, что краснеет, мотнул головой Панфилов.
   – Ну что нет, если да... Смотри, девка восьмой класс только-только закончила. Совсем еще молодка. А ты вон уже какой лоб здоровый!.. Смотри, не нагреши, а то ведь посадют. Как там у вас называется, за развращение малолетних, правильно я говорю?
   – За совращение. И растление... Но это не ко мне. У меня и в мыслях нет...
   Врал Марк. В мыслях бушевал самый настоящий ураган. Слышал он про любовь с первого взгляда, но не думал, что это может произойти с ним. А произошло. Он уже точно знал, что влюбился в свою Аленушку – безоглядно и безвозвратно.
   – Ой, не надо, парень, я старая уже, вас, мужиков, насквозь вижу, – подзадорила его Егоровна. – Стрела тебе в сердце попала.
   – Какая стрела? – не сразу сообразил Марк.
   – Амурная... И ничего страшного в том, что ей пятнадцать только исполнилось. Раньше на Руси девки в двенадцать лет уже замуж выходили, детей рожали... Главное, не согреши прежде времени. Парень ты видный, года через три дом свой поставишь, будет куда жену молодую привести. Подрастет Настя, женишься на ней...
   – Настя? Какая Настя?
   – А та, на которой глаза твои бесстыжие застряли! Настя ее зовут.
   – Настя... А я думал, Аленушка... Но Настя еще лучше... Пойду я.
   – На службу?
   – Ага. На дом зарабатывать.
   Правду говорила Егоровна. По современным законам Настя – несовершеннолетняя. Но ведь совсем не обязательно жить с ней во грехе. Он рад будет дружить с ней платонически. Дождется, когда она повзрослеет, а потом уже и женится на ней.

Глава третья

   Бревенчатый дом, обитый вагонкой. Свежевыкрашенные в зеленый цвет стены, желтые резные наличники, крытая железом крыша. Внутри добротные полы, чистенькие обои на стенах, деревенского колорита мебель, железная кровать с пружинной сеткой, перина чуть ли не в метр толщиной, русская печь, запах березовых дров и парного молока. Именно в таком доме и мечтал пожить Марк Илларионович. Чтобы чистота была, порядок, но чтобы русский дух чувствовался. Во дворе никакого хлама, разве что на штакетинах забора развешены битые старые кувшины – скорее для антуража, нежели из практических соображений. Мягкая травка-муравка под ногами, к баньке под уклон ведет посыпанная гравием тропинка. А банька на самом берегу озера... Красота.
   Дачный сезон только-только начинался, подготовленные к сдаче дома в большинстве своем еще пустовали, поэтому Панфилову не трудно было снять именно такой дом, который требовала его душа.
   Чего требовала душа, то и получила. Марк Илларионович был в восторге от дома. Но... восторг был большим и объемным, как воздушный шар, но таким же пустым. И тупиковым... Он знал, что рано или поздно этот дом со всем его фольклором ему надоест. И скорее всего, это случится рано.
   Вечером Панфилов напарился в деревенской баньке, на пару с Юрой попил старого доброго «Жигулевского» из сельпо, а ночью спал без задних ног, утопая в мягкой перине. Проснулся рано утром, сбегал к озеру, взбодрился в холодной воде.
   На службу Марк Илларионович собирался в прекрасном расположении духа, с желанием поработать. Опорный пункт недалеко, чуть больше километра, и это расстояние он собирался пройти пешком, но возле дома его уже поджидала новая четырехдверная «Нива». Прапорщик Левшин за рулем, его напарник Захарский сзади. «Командирское» место спереди справа для начальника. Но Марк Илларионович махнул рукой, отказываясь от машины.
   Он шел пешком, но его помощники следовали за ним по пятам на первой скорости.
   Новый опорный пункт находился у развилки двух дорог на Старую и Новую Серебровку. Вторая дорога была совсем короткой, метров пятьдесят, не больше, и упиралась в красно-белый шлагбаум контрольно-пропускного пункта, на который замыкалась высокая дощатая ограда.
   Шлагбаум был поднят, из элитного поселка выехал черный «Гелендваген». Панфилов не стал бы заострять внимание на джипе, если бы он не свернул с дороги, уходящей вверх по склону в сторону райцентра и далее до Москвы. Машина подъехала к опорному пункту как раз в тот момент, когда он сам подошел к нему.
   Остановился джип, остановился и Марк Илларионович.
   Из машины вышел мужчина лет сорока. Грузный, мордастый, в дорогом, но не совсем новом костюме от престижной «Зеньи». Ухоженность лица карикатурно сочеталась с растрепанными волосами и синюшными мешками под глазами.
   Панфилов нахмурил брови. Он узнал мужчину. Этот человек был выходцем из его давнего прошлого, но воспоминания о нем не доставляли ему никакого удовольствия.
   – А-а, Панфилов! – злорадно осклабился Антон Грецкий. – Уже капитан! Поздравляю!
   В его словах противным скрежетом звучала издевка. Но Марк Илларионович умел держать удар. Его лицо выражало безмятежное спокойствие.
   – А ты, значит, уже в новом поселке живешь? – невозмутимо спросил он.
   – Ага, кто-то в перьях, а кто-то в шелках...
   – И как, перья не жмут?
   – Да нет, это ты в перьях... Чудо в перьях...
   – Я ведь и привлечь могу. За оскорбление.
   – Чего?! – возмущенно вскинулся Антон. – Ты?! Меня?! Привлечь?!. Да кто ты такой?
   Он если и не был сейчас пьян, то пребывал в состоянии глубокого похмелья. Но это не могло служить ему оправданием. Как раз напротив, усугубляло вину.
   – Старший участковый капитан Панфилов.
   – Ух ты! Ста-арший участко-овый! – оскалился Грецкий. – Да я весь дрожу со страха.
   – С похмелья ты дрожишь... А ты, вижу, куда-то собрался...
   Панфилов глянул на «Ниву», стоявшую неподалеку. Стоит ему только подать сигнал, как Левшин и Захарский выпрыгнут из этого «ларца» – оба с дубинкам и одинаковы с лица.
   – В Москву собрался! – самодовольно ощерился Грецкий. – Фирма у меня там, солидная... Я и сам человек солидный. А ты как был ментом, так и остался...
   – Был ментом. И сейчас – мент. Хороший для хороших, плохой для плохих... – Панфилов протянул руку ладонью вверх. Грозно потребовал: – Ключи и документы на машину!
   Антон ухмыльнулся и сделал движение, будто собирался плюнуть в раскрытую руку. Но не плюнул.
   – Может, тебе еще и ключи от ячейки в депозитарии?
   – Ключи и документы на машину.
   – Хрен тебе... Ты посмотри на себя и посмотри на меня! Кто ты, а кто я!
   – Хулиганствующий ты элемент, Грецкий. Пятнадцать суток по тебе плачут.
   – А за угрозы и оскорбления можно и ответить!.. Я на тебя в суд подам... Не-ет! Я твой опорный пункт к черту разнесу! – разошелся в похмельном угаре Антон.
   – Тогда точно сядешь.
   – Не-а! Не угадал!.. Я, если хочешь знать, свои кровные в этот пункт вложил! На мои деньги его строили! И машины я закупил. И штаты расширил!..
   – Ты? – изобразил удивление Панфилов.
   – Да, я! – брызгал спесью Грецкий.
   – Поверить не могу.
   – А придется!
   – Может, ты и меня из Москвы выписал?
   – Может, и я! Своим цепным псом хочу тебя сделать!
   – Ух ты!
   – И сделаю! Мой дом будешь охранять!.. Я сейчас твоему начальству позвоню, скажу, как ты с гражданами обращаешься!.. Звонить, а?
   Марк Илларионович лишь усмехнулся. Грецкий был уверен, что чуть ли не до смерти его напугал, думал, что пощады он запросит. Но не дождаться ему этого.
   – Позвонишь, – кивнул Панфилов. – Право на один звонок у тебя будет. Закрою тебя, а потом в суд, чтобы пятнадцать суток тебе впаяли.
   – Не за что! Да и кишка тонка! Облажаешься, Панфилов!..
   – Посмотрим! Ключи и документы на машину! – снова потребовал капитан.
   – А хрен тебе!
   – А говоришь, задержать тебя не могу. Могу. За неподчинение законным требованиям сотрудника милиции.
   – Ну, ну, давай попробуй! Посмотрим, что из этого выйдет!
   Грецкий хамски нарывался на грубость. И он ее получил. Панфилов махнул рукой, призывая к себе Левшина и Захарского. Те не заставили себя долго ждать. Получили указание, ловко скрутили Грецкого и закрыли в камере опорного пункта.
   Давняя история повторялась. Правда, фабула сейчас другая, вовсе не такая злостная, как тогда, много-много лет назад.

* * *

   Марк часто бывал на сельской дискотеке. В основном по долгу службы. В сопровождении двух добровольных помощников из народной дружины следил за порядком – чтобы драк не было, чтобы самогон не жрали, чтобы девушки от грубых деревенских злыдней не страдали... Целый год он прослужил в должности участкового, но только сегодня на дискотеку пожаловала Настя.
   Вчера он увидел ее впервые, а сегодня она с более взрослой подружкой пришла на дискотеку. Платье получше, понарядней, туфли поновей, коса распущена, брови подведены карандашом, губы накрашены. Красивая, волнующая.
   Парни засматривались на нее, смельчаки пытались пригласить ее на медленный танец, но получали от ворот поворот. И всякий раз, когда от нее отходил отвергнутый кавалер, она поднимала глаза на Марка. Как будто говорила, что никто ей здесь не интересен, за исключением одного человека. Ему бы она в танце не отказала. Но ему не хватало духу пригласить ее. От волнения кружилась голова, в ногах тяжелый свинец. К тому же он был при исполнении. Пусть и не в форме, но все равно на виду, во главе наряда дружинников.
   Так и не дождалась его Настя. И когда доморощенный диск-жокей объявил последний танец, вместе с подругой направилась домой. В дверях обернулась, бросив на Марка прощальный взгляд. Как будто навсегда уходила...
   Может, и не набрался бы он решимости пойти за ней, если б не знал о небольшом и темном участке липового сквера, через который пролегал путь из клуба к главной сельской площади. А он видел, как вокруг Насти кружили задиристые хлопцы, как жадно смотрели на нее. Как бы не поджидал ее кто на выходе...
   Предчувствия его не обманули. Именно в сквере и поджидала ее опасность. Скверных молодцев было трое. Двое тащили в кусты Настю, а один держал за руки ее подругу. Марк тоже был не один, за ним следовали дружинники, но про них он уже не думал – настолько был взбешен.
   Он спешил со всех ног, но все же подонки успели повалить Настю на траву, задрать ей платье. Она кричала, сопротивлялась, но это лишь раззадоривало насильников. И они бы сделали свое грязное дело, если бы не Марк.
   Одного мерзавца он ударил в челюсть, второго швырнул через бедро, локтем, на добивание, расквасив ему нос. Третий не стал дожидаться своей порции, бросил девушку и задал деру. И парень с выбитой челюстью вовремя сообразил, что нужно спасаться бегством. Поэтому в руках у Марка остался только один негодяй. Он скрутил его, надел на него наручники, велел дружинникам доставить его в камеру опорного пункта.
   Сам же он занялся Настей. Девушка была в шоке, из ее глаз катились слезы. Она казалась такой хрупкой и беспомощной, что Марк едва сдерживал себя, чтобы не броситься вслед за ее обидчиком. Сбить бы его с ног, да врезать еще раз по морде, чтобы неповадно было.
   – Успокойся, все хорошо, – сказал он, прикоснувшись к ее руке с такой нежностью, будто она была сотворена из тончайшего стекла, которое могло треснуть от тепла его ладони.
   – Да, спасибо вам, – поблагодарила его девушка и закусила губу, чтобы не расплакаться.
   – Пошли, я вас домой провожу.
   Он обращался к обеим девушкам, но смотрел только на Настю. Ее подруга его совершенно не интересовала, хотя, стоило признать, дурнушкой она не была. Симпатичная шатеночка с живым продувным взглядом. Да и видел он ее на дискотеках не однажды. И даже знал, как ее зовут. То ли Нина, то ли Нонна.
   – О! Это мне нравится!
   Настя бы не додумалась до того, чтобы самой взять Марка под руку. Зато ее подруга догадалась провести свою ручку под его правый локоть. И при этом оставила его в долгу перед собой, ведь ее примеру последовала и Настя – взяла его под левую руку.
   – А наши девушки на вас жалуются, товарищ лейтенант, – бойко затараторила Нонна. – Такой видный молодой человек, офицер, а ни с кем не дружите. На дискотеке как истукан стоите, хоть бы кого на танец пригласили.
   – Нельзя, когда при исполнении.
   – А сейчас вы тоже при исполнении?
   – В общем-то, да.
   – И приставать к вам нельзя? – На несколько мгновений Нонна-Нина тесно прижалась к нему бедром.
   Дала понять, что согласна на многое.
   – Нельзя.
   – А когда можно?
   Марк не сдержал вздох облегчения, когда Нонна, а именно так ее и звали, скрылась за калиткой своего дома. Сделала она это неохотно, так как была не прочь прогуляться с ним под луной. Уходя, завистливо глянула на Настю. Похоже, она поняла, какие чувства питает к ней Марк.
   Настя жила недалеко, на той же улице, в небольшом бревенчатом домике с ржавой дранкой на крыше. Марк проводил ее до самой калитки. Остановившись, непроизвольно взял ее за руку. Но, похоже, Настя и так не спешила уходить.
   – А что с ним будет? – спросила она.
   – С кем с ним? – в смятении чувств не сразу сообразил он.
   – Ну, с Антоном. Вы его в милицию забрали. Что с ним будет?
   – Ты его знаешь?
   – Ну, конечно. Школа у нас одна, все друг друга знают. Он сейчас в городе учится, в техникуме. Я как раз туда поступать собиралась...
   – Почему собиралась?
   – Ну вы же видели, как он со мной... Он же теперь мне проходу там не даст.
   – Ему теперь самому проходу не дадут. Сначала в тюрьме, затем в колонии для несовершеннолетних.
   – В тюрьме?!
   – А ты как думала? Покушение на изнасилование – статья серьезная... Это я отца твоего мог понять. Он от отчаяния машину свою сжег, пользы от нее потому что не было. А здесь другое. Он... Ну, ты сама должна понимать, что он хотел с тобой сделать...
   – Понимаю, – опустив глаза, сконфуженно кивнула Настя. – Спасибо вам, что защитили...
   – Себе спасибо скажи. Не пошел бы я за тобой, если бы... – Марк осекся, немного помолчал, собираясь с духом, наконец выложил: – Нравишься ты мне очень, потому и пошел за тобой.
   – А Нонна? – не поднимая глаз, спросила Настя.
   – При чем здесь Нонна?
   – Она красивая.
   – Извини, не заметил...
   – А я?
   – Ты самая лучшая...
   Марк лихорадочно рылся в памяти, пытаясь отыскать какой-нибудь яркий комплимент. Но в это время из дома вышла мать Насти, стремительным шагом пересекла двор, подошла к калитке.
   – И кто это у нас там такой? – спросила она, вглядываясь в темноту.
   – Лейтенант Панфилов, – отчеканил Марк. – Дочку вам привел.
   – Случилось что? – спросила женщина.
   – Почти. Настя вам все расскажет. А я пошел... Жду вас к себе с утра.
   На прощание он легонько и нежно пожал Насте руку. Она застенчиво и мило улыбнулась, пряча глаза. Повернулась к нему спиной, решительно скрылась за широкой спиной матери.
   Марк отправился в опорный пункт, выдернул задержанного из камеры, пинком загнал к себе в кабинет.
   – Не имеете права! – огрызнулся парень.
   Взъерошенные волосы, узкий лоб при широкой физиономии, маленькие пакостные глазенки, щеки как у хомяка, рыхлый скошенный подбородок. Нос распух после удара, посинел, лицо в кровяных разводах. Юшкой парень умылся, а еще хорохорится.
   – О каких правах ты говоришь, мразь подзаборная? – взъярился Марк. – Ты на кого лапу свою поднял, погань?..
   – А что я сделал?
   – Если бы ты сделал, я бы сейчас разговаривал с твоим трупом. А так всего лишь покушение на изнасилование. Свидетели есть, показания потерпевшей будут. Так что вместо армии отправишься в тюрьму на два-три года... Фамилия, имя, отчество! – резко потребовал Марк, для убедительности хлопнув ладонью по столу.
   – Грецкий... Антон... Вадимович...
   – Я про дружков твоих спрашиваю. С тобой все ясно, а с ними – нет! Где они живут?
   Грецкий не стал изображать из себя Зою Космодемьянскую, назвал своих дружков, показал их адреса.
   В ту же ночь Марк наведался ко всем охальникам, задерживать их не стал, но обязал утром явиться в участок с вещами.
   Но раньше всех к нему пожаловала Настина мать, Екатерина Михайловна.
   – Скажи, товарищ лейтенант, тебе дочка моя нравится? – чуть ли не с порога спросила она.
   – С чего вы взяли? – опешил Марк.
   – Нонна сказала... Да и Егоровна твоя говорила...
   – Ну, если Егоровна, – пытаясь взять себя в руки, принужденно улыбнулся он.
   – И Нонна говорила... А я с ней говорила... Она сказала, что никому ничего не скажет... И родители к нам приходили. Сказали, что рот на замке держать будут...
   – Чьи родители? – не понял Марк.
   – Ну чьи, чьи – Антона Грецкого, Ивана Бычкова, Витьки Живородова... Переполох ты поднял, лейтенант. Но все уладить можно, чтобы тихо все было, чтобы никто ничего не знал...
   – Что уладить?
   – Да то и уладить, что никого сажать не надо. Не было ничего.
   – Как это не было, если было!
   – Дурак ты, товарищ лейтенант, или притворяешься? – нахраписто спросила женщина. – Зачем Насте дурная слава, скажи мне! Хочешь, чтобы ей пальцем в спину тыкали?
   – Нет, – растерянно покачал головой Панфилов.
   – Тогда зачем в колокола бить?
   – Преступник должен понести наказание... Но, в принципе, вы правы... Я так понимаю, заявление Настя писать не будет.
   – Не будет, – кивнула женщина. – И Нонна ничего не видела...