Комарницкий Павел. Последний наказ

   – У моей сестры старшой малец такой смешной…– снова заговорила она – Нипочем не желает штаны летом носить. Я ему – Семко, ты пошто без штанов бегаешь? Гляди, собаки срам откусят! А он мне – а ежели я штаны порву ненароком, так мамка точно мне срам оторвет. А от собак я палкой…
   Витязь засмеялся.
   – Я такой же смолоду был, госпожа моя. Токмо меня и за рубахи загубленные пороли, так я что удумал – с утра уйду в луга альбо в лес, сниму там одежонку, да захороню где-нито. А как набегаюсь-наиграюсь всласть, так одену и назад иду уж жених женихом…
   Теперь засмеялась княгиня.
   – И доколе ты так бегал-то?
   – Да годов до восьми. И еще побегал бы, да однова осечка вышла…
   Витязь замолчал.
   – Какая осечка? – не выдержала женщина.
   – А поперли как-то одежу мою – Ратибор ухмыльнулся – И пришлось мне голышом в город пробираться. Так я что еще удумал – со стадом овец прошмыгнуть решил, да овцы испугались и выдали меня страже воротной… Так в караулке голышом и сидел, покуда отец за мной не пришел, с одежой…
   – Что сказал отец-то?
   – Да так вроде ничего… Выпорол молча.
   Они еще посмеялись, и витязь вдруг почувствовал, будто на мгновение разжались невидимые чудовищные клещи, державшие за горло все последние дни…

* * *

   – …Нельзя медлить, княже! Никак нельзя! Должно, Батый уж под стенами рязанскими стоит, осаду ведет. И с каждым днем…
   Рязанский боярин Вячко тяжело дышал, отдувался. Богатая шуба, положенная послу великого князя к великому князю, тяготила его в жарко натопленной комнате.
   – Ты лучше скажи, сколь на стенах Рязани ратных людей осталось, Вячко Михайлович? – подал голос один из думных бояр.
   – Не знаю – помедлив, ответил Вячко – Думаю, тысяч пять али шесть.
   Среди бояр произошло общее движение, и князь Георгий Владимирский скептически усмехнулся.
   – Как нам известно от «языков» татарских, у хана Батыги триста тысяч войска. И ты советуешь нам бросить сейчас ростово-суздальскую рать на такую орду? На верную погибель, как князь Юрий Рязанский?
   – Врут! – рязанский боярин стукнул кулаком по столу – Нету такой силы у Батыги! У князя моего верные сведения добыты. Сто сорок тысяч воев у него, а остальные кашевары, пастухи бараньи да стервятники, что полон скупают да добро награбленное. И к тому ж, я думаю, потрепали их князь Юрий со товарищи…
   – Ну, не знаю, сильно ли потрепали… А у меня здесь сейчас не столько войска, все за данью ушли, в зажитье… Вот соберу назад…
   – Токмо сейчас, и не медля! Вот сколько есть, столь и послать войска! К тому ж на днях подмога с Чернигова должна подойти, за коей воевода Евпатий Коловрат послан. Вот враз со всех сторон и ударить по вражьему стану! А покуда будешь ты собирать всех до последнего ратника, татары Рязань возьмут, и встанут под стены Владимира. Как отбивать будешь?
   – Ты меня не учи! – возвысил голос и князь Георгий – С божьей помощью отобьем как-нибудь! Вот под этими стенами и побьем всех поганых, коли так встанет. Только рать тут нужна немалая, и не спорь! Я за своих людей ответчик перед Господом, и класть их зазря не собираюсь. Не князь Юрий Рязанский! Все, свободен!

* * *

   – …Господи, просвети и наставь раба твоего, как и какими словами достучаться мне до башки деревянной князя Георгия Владимирского… Ослеплен он гордыней диавольской, один за всю Русь себя ставит… А время уходит, истекает кровью земля рязанская… И людей своих всех погубит, и землю русскую всю погубит… Просвети, Господи, и наставь!..
   Боярин Вячко молился истово, крестясь и стукая в пол заросшей кудлатым седым волосом башкой, то и дело мимоходом поддергивая сползающие исподние штаны.
   В дверь тихо постучали, но боярин продолжал молиться, не обращая внимания. Вошел рязанский витязь, из тех, что сопровождал боярина в верховой скачке до Владимира. Видя, чем занят боярин, тихонько присел на лавку в тени.
   – Чего тебе, Олекса? – наконец соизволил заметить его боярин, закончив молиться.
   – Там наши раненые прибыли, Вячеслав Михалыч – подал голос Олекса.
   – Все живы?
   – Вроде все.
   – Тяжелых нету?
   – Нету. Обошлось, и раны не нагноились ни у кого.
   – И то ладно… – боярин вздохнул тяжко – Сегодня уж девятнадцатое?
   – На двадцатое переваливает.
   – Господи… Время идет, а толку нету! Уж лучше бы мне на стенах рязанских стоять!

* * *

   – …Нет, не могу я сидеть с ними, Вышатич – княгиня Ижеславская нервно мяла руки, стоя перед окном – Сидят, вышивают… Кому вышивают-то? Хану Батыге ведь все достанется!
   Она замолчала, неотрывно глядя в застекленное окошко, за которым стыла непроглядная зимняя тьма. Хорошие у князя Владимирского окошки, богатые – все стекло, слюды и нету нигде…
   – Женская доля шить да стирать, мужняя – в поле за своих умирать… – отозвался Ратибор, помолчав.
   – И ты! – молодая женщина отвернулась от окна – И ты тож туда! Ровно мы овцы в загоне! Нет, Вышатич, не таковы бабы русские, не знаешь ты нашего нутра…
   – Как не знаю – вздохнул витязь – Женатый был. Русская баба тихая да смирная до поры… А как ноздрей дергать начнет – лучше отойти от греха… Порвет…
   В горницу, тяжко ступая, вошел боярин Вячко. Сел на лавку, повесив голову.
   – Вести какие, боярин? – не выдержав, спросила княгиня Лада.
   – Вести? Нет вестей… – боярин потер грудь – Саднит у меня тут… Не сделал… Не внемлет князь Георгий никаким словам, хоть в ногах валяйся. Зря ехал… И людей взял, когда сейчас каждый меч на счету…