Страница:
Священник сделал паузу, чтобы перевести дух; Бернд Дреер склонился к Михелю Шредеру и прошептал ему на ухо: — Приготовьтесь, сейчас он скажет: «Но с другой стороны…». Бьюсь об заклад — вторая часть проповеди будет интересней.
— Но с другой стороны, — воскликнул священник, — Гамбург есть истинный Вавилон, средоточие греха! «Большие города — большие прегрешения», гласит поговорка. Истинная сущность Гамбурга берет начало из скверных источников, а именно из лицемерия и гордыни, жадности и ростовщичества, воровства и несправедливости по отношению к ближнему. Пусть и найдутся среди его жителей достойные похвалы за подаяния бедным, однако гораздо более вы встретите таких, которые ничего не воздают Богу, а к тому же еще высокомерны и алчны. И многие из-за ненасытной жажды обогащения забывают о смирении и кротости, о коих говорится в Писании. Деньги — вот душа Гамбурга! Деньги превращают мошенника в честного и достойного бюргера — но только не перед ликом Всевышнего! Вглядитесь в облик Гамбурга
— и убедитесь, что он недалеко ушел от Содома и Гоморры…
— Сейчас начнет про уличных девок, — шепнул старший штурман лейтенанту.
— Вы уже наизусть выучили его рацеи, как я погляжу? — так же шепотом спросил Михель Шредер.
— Не то чтобы наизусть, просто я знаю, откуда он все это берет. Да вы и сами можете послушать эти нравоучений в исполнении Петера Хесселя…
— Пастора с почтового двора?
— Ну да. Не зря же попу Гайберману на «Леопольде» дали прозвище «Попугай Берман».
Пастор заклеймил позором еще целый набор всевозможных грехов и в конце концов призвал моряков открыть сердца Господу и позаботиться о спасении своихногогрешных душ.
Все пробормотали «аминь! « и вздохнули с облегчением. Поспешность, с которой свободные от вахты моряки кинулись к лодкам, — услужливые испанцы предложили перевезти желающих на берег — позволяла заключить, что гамбуржцы рассчитывают найти в городе гораздо более поучительные вещи, нежели проповеди Попугая Бермана.
Последний с кислой миной стоял на шканцах и глядел вслед быстро удаляющимся лодкам. Карфангер попытался утешить его:
— Не придавайте этому слишком большого значения, святой отец, эти парни не так уж плохи, как это может показаться на первый взгляд. Честь и хвала вашей проповеди, однако, даже если бы вместо вас с квартердека проповедовали архангелы, не думаю, чтобы они преуспели больше. Нелегко живется этим ребятам; к тому же они, по сути, постоянно одной ногой стоят в могиле. Завтра мы отплываем, а это значит — вновь нескончаемые недели поста.
— Вы с такой легкостью все это произносите, господин адмирал, — ощетинился Гайберман, — что не будь я уверен в вашей набожности…
— Полно, полно, святой отец, — прервал его Карфангер. — Восхваляя богатства Гамбурга, вы сбываете о главном — о том, кто их создает. А создают их они, вот эти самые грубые и просоленные моряки вольного города.
Поэтому не будьте с ними так суровы — жизнь на борту корабля и без того сурова достаточно.
— Воля ваша, господин адмирал, — протянул священник и удалился.
Карфангер подозвал Михеля Шредера:
— Лейтенант, прикажите поднять синий флаг. Завтра отплываем.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
— Но с другой стороны, — воскликнул священник, — Гамбург есть истинный Вавилон, средоточие греха! «Большие города — большие прегрешения», гласит поговорка. Истинная сущность Гамбурга берет начало из скверных источников, а именно из лицемерия и гордыни, жадности и ростовщичества, воровства и несправедливости по отношению к ближнему. Пусть и найдутся среди его жителей достойные похвалы за подаяния бедным, однако гораздо более вы встретите таких, которые ничего не воздают Богу, а к тому же еще высокомерны и алчны. И многие из-за ненасытной жажды обогащения забывают о смирении и кротости, о коих говорится в Писании. Деньги — вот душа Гамбурга! Деньги превращают мошенника в честного и достойного бюргера — но только не перед ликом Всевышнего! Вглядитесь в облик Гамбурга
— и убедитесь, что он недалеко ушел от Содома и Гоморры…
— Сейчас начнет про уличных девок, — шепнул старший штурман лейтенанту.
— Вы уже наизусть выучили его рацеи, как я погляжу? — так же шепотом спросил Михель Шредер.
— Не то чтобы наизусть, просто я знаю, откуда он все это берет. Да вы и сами можете послушать эти нравоучений в исполнении Петера Хесселя…
— Пастора с почтового двора?
— Ну да. Не зря же попу Гайберману на «Леопольде» дали прозвище «Попугай Берман».
Пастор заклеймил позором еще целый набор всевозможных грехов и в конце концов призвал моряков открыть сердца Господу и позаботиться о спасении своихногогрешных душ.
Все пробормотали «аминь! « и вздохнули с облегчением. Поспешность, с которой свободные от вахты моряки кинулись к лодкам, — услужливые испанцы предложили перевезти желающих на берег — позволяла заключить, что гамбуржцы рассчитывают найти в городе гораздо более поучительные вещи, нежели проповеди Попугая Бермана.
Последний с кислой миной стоял на шканцах и глядел вслед быстро удаляющимся лодкам. Карфангер попытался утешить его:
— Не придавайте этому слишком большого значения, святой отец, эти парни не так уж плохи, как это может показаться на первый взгляд. Честь и хвала вашей проповеди, однако, даже если бы вместо вас с квартердека проповедовали архангелы, не думаю, чтобы они преуспели больше. Нелегко живется этим ребятам; к тому же они, по сути, постоянно одной ногой стоят в могиле. Завтра мы отплываем, а это значит — вновь нескончаемые недели поста.
— Вы с такой легкостью все это произносите, господин адмирал, — ощетинился Гайберман, — что не будь я уверен в вашей набожности…
— Полно, полно, святой отец, — прервал его Карфангер. — Восхваляя богатства Гамбурга, вы сбываете о главном — о том, кто их создает. А создают их они, вот эти самые грубые и просоленные моряки вольного города.
Поэтому не будьте с ними так суровы — жизнь на борту корабля и без того сурова достаточно.
— Воля ваша, господин адмирал, — протянул священник и удалился.
Карфангер подозвал Михеля Шредера:
— Лейтенант, прикажите поднять синий флаг. Завтра отплываем.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Пока караван шел домой, почта доставила в Гамбург много известий о деяниях адмирала Карфангера. Гамбургские капитаны слали своим судовладельцам или членам адмиралтейства письма с подробным их описанием, а те, в свою очередь, спешили известить бургомистра Иоханна Шульте о том, чем занимался Карфангер в ходе этого плавания, и как он тратил бесценное время. Некоторые судовладельцы настойчиво спрашивали Иоханна Шульте, что он собирается предпринять против адмирала Карфангера, без конца повторяя, что ни один судовладелец или купец не может позволить себе настолько затянуть плавание.
Однако Иоханн Шульте успел за свою жизнь повидать мир и хорошо знал, что в чужих странах доводится пережить всякое. Поэтому он во всеуслышание объявил, что не может и не будет ничего предпринимать, пока господин Берент Карфангер не вернется в Гамбург и он, Иоханн Шульте, не услышит от него самого рассказ обо всем, что произошло за эти месяцы.
Наконец Гамбург облетела весть, что караван адмирала Карфангера стал на якорь у Ритцебюттеля, с тем чтобы, дождавшись прилива, плыть дальше вверх по Эльбе. Иоханн Шульте приказал немедленно готовить к отплытию адмиралтейскую яхту. Вместе с ним в Ритцебюттель отправлялись Дидерих Моллер, Лоренц Ворденхофф и Рихард Шредер, также с нетерпением ожидавшие разговора с адмиралом.
Пушки «Леопольда Первого» встретили появление адмиралтейской яхты приветственным салютом.
— Почтенные господа на этот раз необычайно торопятся, — заметил Михель Шредер.
— Может быть, их поспешность вызвана военными событиями? — предположил Карфангер. — Шведы по-прежнему хозяйничают в Бранденбурге, и кто знает, что сейчас творится в Штаде. Быть может, мимо Штаде теперь и вовсе опасно плыть, оттого адмиралтейская яхта шла в Ритцебюттель ночью?
Они удивились еще больше, увидев поднимающегося на борт фрегата первого бургомистра собственной персоной.
В адмиральской каюте Иоханн Шульте первым делом выложил на стол толстую пачку писем и сказал Карфангеру:
— Прочтите-ка лучше сами и скажите, что вы думаете по этому поводу.
Капитаны судов каравана жаловались на слишком продолжительные стоянки в Малаге и Кадисе и на то, что им прошлось почти два дня дожидаться «Леопольда Первого» на рейде Альхесираса. Адмирал Карфангер в Кадисе принимал подарки от папистских монахов и бражничал с ними. Он затеял сражение с берберийцами, хотя те и не собирались нападать на караван, и это — с учетом поездки адмирала в Севилью — стоило потери еще одной недели драгоценного времени, не говоря уже о повреждениях, которые получил конвойный фрегат. Помимо этого, некоторые из гамбургских моряков были в сражении серьезно ранены. Большинство писем заканчивалось одним и тем же вопросом: неужели Гамбург истратил драгоценные талеры и гульдены на постройку конвойных фрегатов для того, чтобы охранять «серебряные» флотилии испанцев или, может быть, для того, чтобы адмирал Карфангер получал от чужестранных вельмож все новые и новые почести и награды за одержанные победы? Пересиливая растущее отвращение, Карфангер все же прочитал все письма до последнего.
— Итак, что вы на это скажете? — спросил бургомистр.
— Ваша честь, я готов дать вам подробнейший отчет о плавании.
Первым делом Карфангер высчитал по записям в судовом журнале точное время всех стоянок каравана. Постоянные встречные ветры уже с самого начала затянули плавание. Затем он спросил, вправе ли он был бросить на произвол судьбы «Буревестник» с его командой и грузом ради выигрыша двух дней плавания? Кстати, ни в одном из писем ничего не говорилось насчет того, что в самом деле случилось с флейтом Хинриха Хехта.
Иоханн Шульте согласился, что спасение «Буревестника» следует рассматривать как выполнение Карфангером его долга, и тут же задал вопрос о том, что же все-таки искал Карфангер в обществе католических монахов, о которых шла речь в письмах? Адмирал вместо ответа задал встречный вопрос:
— Неужели вы считаете, что целесообразнее было не принять дар монахов и не пустить их на борт фрегата? Лично меня в первую очередь заботили добрые отношения с испанцами, и если кто-то видит во всем этом какой-либо умысел, то намерения этого человека явно не самые лучшие.
— Вы действовали правильно. Мы не можем позволить себе портить хорошие отношения с нашими торговыми партнерами из-за разногласий в вопросах веры. Но не слишком ли далеко вы все-таки зашли, ввязавшись в сражение на стороне испанцев? И что было бы, господин адмирал, если бы на месте берберийских пиратов оказались французские корсары? Последствия такого безрассудства были бы необозримы. Подумайте о торговле, которую мы ведем с французами.
— Простите, господин бургомистр, но я не понимаю, как может имперский город Гамбург оставаться нейтральным в войне, которую ведет вся империя!
— Очень просто: гамбургские войска не сражаются с противником на суше, а его флот — на море.
— Но ведь Гамбург платит субсидии на содержание бранденбургской армии, — возразил Карфангер, — это, видимо, и следует понимать как его вклад в общее дело защиты интересов империи в этой войне?
— И все же Гамбург будет и впредь стремиться сохранять нейтралитет, — упрямо стоял на своем Иоханн Шульте.
У Карфангера мелькнула мысль, что, может быть, за долгие девять месяцев отсутствия на родине он перестал понимать события, происходящие в Германии. Однако прежде чем он нашелся что-либо ответить бургомистру, в каюту вошел старший штурман и доложил о прибытии бранденбургского посланника.
Господин фон Герике поздравил Карфангера с блестящей победой над пиратами и с наградой испанского короля. «Адмирал и его храбрецы, — продолжал он, — своими героическими деяниями во многом повлияли на положение воюющих сторон. Имперская армия постоянно ощущает нехватку денег, от этого страдает качество ее экипировки и амуниции. Причиной этой нехватки, как правило, являлись невыплаченные субсидии, в первую очередь, со стороны Испании, которой флибустьеры сумели нанести ощутимый урон, захватив несколько караванов с золотом и серебром из Южной Америки. В этой связи два отбитых гамбуржцами „серебряных“ галиона приобретают немаловажное значение для благополучного исхода этой войны: как только что стало известно, на днях из Испании поступили новые субсидии — и немалые».
И господин фон Герике поднял свой бокал, наполненный, как и бокалы остальных присутствующих, вином из монастыря картезианцев, и осушил его за здравие вольного имперского и ганзейского города Гамбурга и за благополучие его первого бургомистра и славного адмирала Карфангера.
Однако Иоханн Шульте успел за свою жизнь повидать мир и хорошо знал, что в чужих странах доводится пережить всякое. Поэтому он во всеуслышание объявил, что не может и не будет ничего предпринимать, пока господин Берент Карфангер не вернется в Гамбург и он, Иоханн Шульте, не услышит от него самого рассказ обо всем, что произошло за эти месяцы.
Наконец Гамбург облетела весть, что караван адмирала Карфангера стал на якорь у Ритцебюттеля, с тем чтобы, дождавшись прилива, плыть дальше вверх по Эльбе. Иоханн Шульте приказал немедленно готовить к отплытию адмиралтейскую яхту. Вместе с ним в Ритцебюттель отправлялись Дидерих Моллер, Лоренц Ворденхофф и Рихард Шредер, также с нетерпением ожидавшие разговора с адмиралом.
Пушки «Леопольда Первого» встретили появление адмиралтейской яхты приветственным салютом.
— Почтенные господа на этот раз необычайно торопятся, — заметил Михель Шредер.
— Может быть, их поспешность вызвана военными событиями? — предположил Карфангер. — Шведы по-прежнему хозяйничают в Бранденбурге, и кто знает, что сейчас творится в Штаде. Быть может, мимо Штаде теперь и вовсе опасно плыть, оттого адмиралтейская яхта шла в Ритцебюттель ночью?
Они удивились еще больше, увидев поднимающегося на борт фрегата первого бургомистра собственной персоной.
В адмиральской каюте Иоханн Шульте первым делом выложил на стол толстую пачку писем и сказал Карфангеру:
— Прочтите-ка лучше сами и скажите, что вы думаете по этому поводу.
Капитаны судов каравана жаловались на слишком продолжительные стоянки в Малаге и Кадисе и на то, что им прошлось почти два дня дожидаться «Леопольда Первого» на рейде Альхесираса. Адмирал Карфангер в Кадисе принимал подарки от папистских монахов и бражничал с ними. Он затеял сражение с берберийцами, хотя те и не собирались нападать на караван, и это — с учетом поездки адмирала в Севилью — стоило потери еще одной недели драгоценного времени, не говоря уже о повреждениях, которые получил конвойный фрегат. Помимо этого, некоторые из гамбургских моряков были в сражении серьезно ранены. Большинство писем заканчивалось одним и тем же вопросом: неужели Гамбург истратил драгоценные талеры и гульдены на постройку конвойных фрегатов для того, чтобы охранять «серебряные» флотилии испанцев или, может быть, для того, чтобы адмирал Карфангер получал от чужестранных вельмож все новые и новые почести и награды за одержанные победы? Пересиливая растущее отвращение, Карфангер все же прочитал все письма до последнего.
— Итак, что вы на это скажете? — спросил бургомистр.
— Ваша честь, я готов дать вам подробнейший отчет о плавании.
Первым делом Карфангер высчитал по записям в судовом журнале точное время всех стоянок каравана. Постоянные встречные ветры уже с самого начала затянули плавание. Затем он спросил, вправе ли он был бросить на произвол судьбы «Буревестник» с его командой и грузом ради выигрыша двух дней плавания? Кстати, ни в одном из писем ничего не говорилось насчет того, что в самом деле случилось с флейтом Хинриха Хехта.
Иоханн Шульте согласился, что спасение «Буревестника» следует рассматривать как выполнение Карфангером его долга, и тут же задал вопрос о том, что же все-таки искал Карфангер в обществе католических монахов, о которых шла речь в письмах? Адмирал вместо ответа задал встречный вопрос:
— Неужели вы считаете, что целесообразнее было не принять дар монахов и не пустить их на борт фрегата? Лично меня в первую очередь заботили добрые отношения с испанцами, и если кто-то видит во всем этом какой-либо умысел, то намерения этого человека явно не самые лучшие.
— Вы действовали правильно. Мы не можем позволить себе портить хорошие отношения с нашими торговыми партнерами из-за разногласий в вопросах веры. Но не слишком ли далеко вы все-таки зашли, ввязавшись в сражение на стороне испанцев? И что было бы, господин адмирал, если бы на месте берберийских пиратов оказались французские корсары? Последствия такого безрассудства были бы необозримы. Подумайте о торговле, которую мы ведем с французами.
— Простите, господин бургомистр, но я не понимаю, как может имперский город Гамбург оставаться нейтральным в войне, которую ведет вся империя!
— Очень просто: гамбургские войска не сражаются с противником на суше, а его флот — на море.
— Но ведь Гамбург платит субсидии на содержание бранденбургской армии, — возразил Карфангер, — это, видимо, и следует понимать как его вклад в общее дело защиты интересов империи в этой войне?
— И все же Гамбург будет и впредь стремиться сохранять нейтралитет, — упрямо стоял на своем Иоханн Шульте.
У Карфангера мелькнула мысль, что, может быть, за долгие девять месяцев отсутствия на родине он перестал понимать события, происходящие в Германии. Однако прежде чем он нашелся что-либо ответить бургомистру, в каюту вошел старший штурман и доложил о прибытии бранденбургского посланника.
Господин фон Герике поздравил Карфангера с блестящей победой над пиратами и с наградой испанского короля. «Адмирал и его храбрецы, — продолжал он, — своими героическими деяниями во многом повлияли на положение воюющих сторон. Имперская армия постоянно ощущает нехватку денег, от этого страдает качество ее экипировки и амуниции. Причиной этой нехватки, как правило, являлись невыплаченные субсидии, в первую очередь, со стороны Испании, которой флибустьеры сумели нанести ощутимый урон, захватив несколько караванов с золотом и серебром из Южной Америки. В этой связи два отбитых гамбуржцами „серебряных“ галиона приобретают немаловажное значение для благополучного исхода этой войны: как только что стало известно, на днях из Испании поступили новые субсидии — и немалые».
И господин фон Герике поднял свой бокал, наполненный, как и бокалы остальных присутствующих, вином из монастыря картезианцев, и осушил его за здравие вольного имперского и ганзейского города Гамбурга и за благополучие его первого бургомистра и славного адмирала Карфангера.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Совет Гамбурга с большой неохотой дал согласие на торжественную встречу адмирала Карфангера. Отцы города боялись навлечь на себя гнев обеих воюющих сторон, боялись за пресловутый гамбургский нейтралитет. Но несмотря ни на что, возвращение каравана вылилось в подлинный триумф.
Это было торжественное и праздничное зрелище: величественный «Леопольд Первый», за ним в кильватере «Дельфин», «Малыш Иоханн» и «Пророк Даниил» вели за собой вверх по Эльбе длинную вереницу парусников торгового флота. Достигнув альстерской гавани, «купцы» один за другим убирали паруса и швартовались; «Леопольд Первый», «Пророк Даниил» и корабли Карфангера тем временем дошли до Георгсвердера и, убрав паруса, стали на якорь. Через несколько минут их пушки грянули приветственный салют, с бастионов городских укреплений им ответили береговые батареи; с башен доносился праздничный колокольный звон.
Стоявший на якоре бастионов Георгсвердера «Герб Гамбурга» тоже приветствовал прибывшие корабли залпами своих орудий. На квартердеке фрегата стоял его капитан Мартин Хольсте и угрюмо глядел в сторону «Леопольда»; рядом с ним возвышалась тощая, долговязая фигура старшего боцмана Михеля Зиверса.
— Чума их знаешь! — шипел он. — Еще и салютуй им. Ведь вы давно могли уже быть в открытом море, господин Хольсте, и приказ к отплытию давно лежит у вас в кармане.
— Приказ приказом… — рассеянно отвечал Хольсте. — Конечно, мы давно уже могли бы выйти в море, если бы не было других приказов.
— А откуда они взялись? Все из-за него, так ведь? — и он ткнул пальцем через плечо в сторону «Леопольда Первого», возле которого уже сновали портовые шаланды. В них на берег отправляли пленных пиратов и солдат, в то время как Карфангер с офицерами и частью команды садились в шлюпки.
— Ну да, из-за него, — подтвердил Мартин Хольсте.
— И вы на самом деле хотите… — начал, было, снова старший боцман, но тут Мартин Хольсте рявкнул так, что Зиверс от неожиданности даже отскочил:
— Заткнись наконец, черт бы тебя побрал! Хочу я или не хочу, — что тебе проку от отказа давать салют? Если тебе так невтерпеж насолить ему, придумай что-нибудь получше!
Михель Зиверс ворча стал спускаться на шканцы; тем временем продолжали греметь залпы салюта пушек «Герба Гамбурга». Зиверс со злобой сплюнул через борт. На берегу Эльбы, где уже выстроились трубачи и барабанщики, толпился праздный народ, сбежавшийся поглазеть на торжественную встречу вернувшегося флота. Вскоре шаланды, шлюпки и ялики причалили к берегу, и торжественная процессия тронулась в путь. Впереди маршировали городские стражники, следом — трубачи, барабанщики и солдаты с «Леопольда Первого», а за ними шел адмирал Карфангер с золотой цепью на шее и серебряной шпагой на перевязи. Время от времени он поднимал адмиральский жезл, приветствуя знакомых, то и дело попадавшихся в толпе ликующего народа. За адмиралом следовали его офицеры и около полусотни маатов и матросов. Затем появились пленные пираты в своих пестрых, диковинных одеждах, конвоируемые остальными солдатами с «Леопольда Первого» под командованием молодого капрала Хейна Вредэ. Толпа разразилась проклятиями, в воздухе замелькали кулаки и палки, в беззащитных пиратов полетели камни. Солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы сдерживать разбушевавшуюся толпу и не допустить расправы, над пиратами. За пленными шли Венцель фон Стурза, Ян Янсен и Юрген Тамм, а вместе с ними и команды «Дельфина» и
«Малыша Иоханна». Не менее восторженно, чем самого адмирала и его офицеров, приветствовал народ обоих капитанов и старого рубаку, который нес на плече свою огромную шпагу.
Процессия достигла городских ворот, где ее встретил Дидерих Моллер в сопровождении нескольких членов адмиралтейства, сердечно приветствовавший Карфангера и его людей. Анна Карфангер поднесла мужу серебряный кубок, наполненный вином.
Вновь загремели барабаны и запели трубы. Процессия двинулась дальше в город, пересекла рыночную площадь и поднялась по переулку к Башне стенаний. В нее городская стража заперла пленных пиратов, как некогда — перед казнью — прославленного Морского разбойника Клауса Штертебекера и его товарищей. От Башни стенаний процессия вернулась на рыночную площадь, к ратуше; отсюда каждый отправился по своим делам: кто к жене и детям, кто к родителям, многие поспешили в злачные заведения побаловать желудки после осточертевших сухарей и вяленой рыбы чем-нибудь вкусненьким, промочить как следует горло и отвести душу игрой в карты или в кости. В море азартные игры строжайше запрещались, дабы не ставить под угрозу дисциплину на корабле.
Уже на следующий день адмирал Карфангер представил отчеты о плавании адмиралтейству и казначейству. Особенно досаждал ему своим бесконечным брюзжанием и придирками Лоренц Ворденхофф. Счета за всевозможные издержки он нашел слишком длинными, приветственный салют встречным кораблям в море и портовым укреплениям в заморских городах назвал пустой тратой пороха, обеды в честь именитых гостей, данные Карфангером в чужих портах, и кое-какие подарки, преподнесенные губернаторам, — мотовством и фанфаронством. Господин Ворденхофф не желал понимать, что Карфангер поступал при этом в полном соответствии с обычаями и традициями и, как он сам настоятельно подчеркивал, исключительно в интересах вольного города.
А когда Карфангер потребовал предоставить ему канаты и тросы для ремонта пострадавшего в сражении с пиратами такелажа «Леопольда Первого», а также парусину на новый фок, Лоренц Ворденхофф и вовсе вышел из себя:
— Да в своем ли вы уме?! Как у вас только язык поворачивается предъявлять городу такие требования? Пусть испанский король платит за то, что вы растранжирили!
— А те, что со вчерашнего дня сидят в Башне стенаний, разве они не сэкономят городу тысяч пятьдесят талеров, а то и больше? — спросил Карфангер. — Что в сравнении с этим деньги на новый такелаж или на порох и ядра, которые мы израсходовали?
— Постойте-постойте, господин адмирал! — запротестовал Ворденхофф. — В дела выкупной кассы я не вмешиваюсь, меня заботят только расходы, которые понесет казна. Если я вас правильно понял, нынешний такелаж уже ни на что не годен? Неужели нельзя ничего больше сплеснить? Если у вас такой никудышный такелажный мастер, то я бы на вашем месте давно прогнал его с корабля в шею. Так обходиться с дорогой утварью…
— О моем такелажном мастере я не могу сказать ничего, кроме хорошего; этот человек достоин всяческих похвал за усердие и сноровку, — твердо отвечал Карфангер, — конечно, ему ничего не стоит сплеснить все концы, так что такелаж еще послужит. Но вы забываете, что тяжелый фрегат — не какая-нибудь каботажная шаланда. От прочности и надежности его такелажа зависит безопасность всего каравана. А если вы считаете, что сражение с пиратами не принесло городу никакой пользы, то спросите лучше у команды, у матросов, насколько возросла их вера в собственные силы и укрепилось их мужество! Но, конечно, — всего этого не измерить никаким безменом, и уже тем более не пересчитать на талеры и гульдены.
Лишь после того, как в спор вмешался Иост фон Ленгерке, а Клаус Кольбранд подтвердил, что без надежного такелажа нечего и думать о сражении с кем бы то ни было, Ворденхофф согласился удовлетворить требования Карфангера.
Новый такелаж нужен был «Леопольду» немедленно: уже через несколько недель следующий караван отправлялся в Архангельск, а китобойная флотилия — еще дальше на север, до самого Шпицбергена. Китобоям надежная охрана была необходима, как воздух: нередко корабли французов и басков, шотландцев и голландцев, датчан и норвежцев оспаривали друг у друга наиболее богатые районы промысла. При этом часто в качестве аргумента использовались пушки конвойных фрегатов. В силу всех этих причин у Карфангера осталось очень мало времени для семьи; вскоре он вновь простился с близкими и отправился на свой корабль.
Уже скрипел кабестан, наматывая на барабан толстый якорный канат, когда со стороны альстерской гавани показалась шлюпка, шедшая под парусом по направлению к «Леопольду Первому». Один из сидевших в шлюпке мужчин держал румпель, другой управлялся с парусом, а на носу стояла женщина.
Она что-то кричала и махала платком.
— Это же Анна, — вырвалось у Карфангера.
Едва лишь шлюпка подошла к фалрепу, Анна закричала мужу:
— Победа, Берент, победа! Бранденбуржцы разбили шведов! Даже дважды: сначала под Ратеновом, а потом и под Фербеллином!
То, что Карфангер издали принял за платок, оказалось свитком бумаги.
Адмирал быстро спустился в шлюпку и взял его у Анны. Наскоро поблагодарив жену за эту новость и поцеловав ее еще раз на прощание, Карфангер поднялся на борт. Распустив белоснежные паруса, фрегат заскользил по Эльбе навстречу морю.
Офицеры собрались на шканцах. Корабельный писарь громко прочел содержание свитка. В нем описывалось, как бранденбургский курфюрст со своей армией форсированным маршем прошел от Рейна до Эльбы, как он храбро налетел под Ратеновом на шведов и нанес им сокрушительное поражение под Фербеллином, причем на подмогу ему пришли крестьяне из окрестных деревень с вилами и цепами, с лошадьми и подводами. Полный разгром шведов довершили рейтары фелмаршала Дерфлингера.
Раздались крики «Ура! «. Капрал Хейн Вредэ спросил у своего соседа:
— Я не ослышался? Хафельские крестьяне помогали молотить шведов? Те самые крепостные крестьяне? Значит, шведы их и вовсе дочиста обобрали, похуже чем господа помещики, а иначе…
Что было бы иначе, сосед не услыхал: голос ХейнВредэ потонул вовом взрыве криков «Виват! « и «Гип-гип ура! «.
Тем временем Венцель фон Стурза тряс Карфангера за рукав:
— Как, Георг Дерфлингер жив? И по-прежнему храбро дерется, как в былые времена?
— Вы знаете его? — с интересом спросил Карфангер.
— Как же мне его не знать! Не раз и не два сводила нас судьба. Сначала, когда я служил в императорской армии, потом — у саксонцев. Приходилось мне и скрещивать с ним шпаги — это когда он перешел на службу к шведам. О, этот человек умеет вести в бой конницу, как никто другой. А теперь он, стало быть, фельдмаршал у курфюрста? И это при том что ему уже лет семьдесят, не меньше!
— Как и вам, господин Венцель, — подхватил Михель Шредер, — и ваш клинок до сих пор чертовски скор на расправу. Гром и молния! Другого такого рубаку еще поискать!
— Вот только не стал я ни фельдмаршалом, ни адмиралом, не снискал ни высоких чинов, ни победных лавров…
— Несмотря на ваше мастерство? — не отставал Михель Шредер. — Или, если служишь императорам, королям и князьям, надо больше иметь, чем уметь? Иметь землю, влиятельных друзей или родственников при дворе?
— Дерфлингер родом из бедных австрийских крестьян, — отвечал фон Стурза, — и начинал он коноводом в императорской армии. Что он всегда хорошо умел, так это пользоваться благоприятным моментом — и в бою, и в любом другом деле. А кроме того, не стеснялся переметнуться на службу к вчерашнему противнику, если это сулило выгоду. Я же всегда делил с моими полководцами и победы, и поражения. Может быть, потому и не удалась моя карьера… Однако же вы недалеки от истины: если у вас нет никого, кто превозносил бы ваши заслуги в нужное время и в нужном месте, то ваша слава не выйдет за пределы круга самых близких друзей. Только поймите меня правильно: пример Дерфлингера — это не правило, а скорее исключение. У него талант полководца.
— А у вас нет никакого таланта? — спросил Бернд Дреер.
— Не знаю… Если и есть, то скорее по части исполнять приказы, чем отдавать их.
— Что, однако, ни в коей мере не вредит вашему престижу, дорогой друг, — подытожил Карфангер. — Что толку в полководческом таланте, если у командира нет в распоряжении мастера, который может научить его солдат искусству сражаться? Поэтому, дорогой друг, мне бы хотелось как можно дольше не расставаться с вами. Где, скажите мне, найдется еще один такой виртуоз, умеющий делать все одинаково хорошо?
— А как насчет адмирала де Рюйтера? — спросил Михель Шредер.
— Много ли вы знаете таких адмиралов? — парировал Карфангер. — И даже такому мастеру не обойтись без толковых подмастерьев.
Караван из тридцати китобойцев и двенадцати «купцов», направлявшихся в Архангельск, бороздил воды довольно приветливого в эти летние месяцы Северного моря. Настроение у офицеров и команд было приподнятое. Караван благополучно прошел Норвежское море, оставив далеко за собой Северный полярный круг. На траверзе мыса Нордкап «россияне» повернули на восток, в Баренцево море; Карфангер сопровождал китобойцев до скалистого Шпицбергена.
Промысел в этом году был удачный. Через несколько недель трюмы китобойных судов были доотказа набиты бочками с китовым жиром. Настала пора собираться в обратный путь, на юг. Без всяких приключений дошли они до Хаммерфеста, где к ним присоединились «россияне».
Когда они наконец легли на курс зюйд-зюйд-ост, задул сырой, промозглый норд-вест. Казалось, что паруса наполняет не только он, но и то внутреннее беспокойство, которое гнездилось в душе каждого гамбуржца.
Что их ждет в Ритцебюттеле, какие новости с театра военных действий?
Или, может быть, уже заключен мир?
Над устьем Эльбы повисло затянутое тяжелыми октябрьскими облаками небо. И Эльба, и ее берега, и ритцебюттельская гавань выглядели хмуро и неприветливо; в противоположность им новости, доставленные на борт флагмана, оказались довольно благоприятными. Бранденбуржцы отобрали у шведов остров Рюген. Рейхстаг наконец объявил от имени империи войну Швеции.
Датский король Кристиан V открыто перешел на сторону Бранденбурга. Ганноверцы заняли Штаде и прогнали шведов с берегов Эльбы. И только на западе войска французов по-прежнему опустошали Нидерланды и Эльзас.
— А Гамбург? Какую позицию занимает совет? — нетерпеливо расспрашивал Карфангер коменданта ритцебюттельского порта. Но тот лишь пожимал плечами; кроме того, что французский посланник еще не покинул город, комендант не знал ничего.
— Как? Он все еще в городе? — Карфангер стукнул кулаком по столу. — Когда же наконец будет покончено с этой нерешительностью?
Портовый комендант опять пожал плечами и кивнул головой в сторону герба города Гамбурга, прикрепленного к поручням полуюта:
— Совсем как с этой белой крепостью, господин адмирал, что красуется на гербе, — ее ворота то открыты настежь, то заперты на замок.
И действительно, до сих пор Карфангер не замечал, что крепость в гамбургском гербе изображают по-разному: то с открытыми, то с закрытыми воротами.
— Не берусь судить, — сказал он, — какое из двух изображений более достоверно, скажу лишь одно: во время войны надо знать точно, для кого держать ворота открытыми, а для кого — запертыми. Вы мне лучше скажите, как обстоят дела с бранденбургским флотом?
— Каперские корабли Беньямина Рауле базируются в Глюкштадте; оттуда они совершают дерзкие вылазки против шведов. В Северном море они уже захватили несколько шведских парусников. В настоящее время Бранденбург имеет восемь военных кораблей, правда, все они размерами уступают «Леопольду Первому»: фрегат «Берлин», которым командует Корнелис Реерс, имеет шестнадцать пушек, «Наследный принц» — тридцать две, «Потсдам» — всего двенадцать, двухмачтовый гукер «Клеве» — восемь, и флейт «Троммель» они используют как транспорт. Остальные три фрегата Бранденбург зафрахтовал на неопределенный срок.
Это было торжественное и праздничное зрелище: величественный «Леопольд Первый», за ним в кильватере «Дельфин», «Малыш Иоханн» и «Пророк Даниил» вели за собой вверх по Эльбе длинную вереницу парусников торгового флота. Достигнув альстерской гавани, «купцы» один за другим убирали паруса и швартовались; «Леопольд Первый», «Пророк Даниил» и корабли Карфангера тем временем дошли до Георгсвердера и, убрав паруса, стали на якорь. Через несколько минут их пушки грянули приветственный салют, с бастионов городских укреплений им ответили береговые батареи; с башен доносился праздничный колокольный звон.
Стоявший на якоре бастионов Георгсвердера «Герб Гамбурга» тоже приветствовал прибывшие корабли залпами своих орудий. На квартердеке фрегата стоял его капитан Мартин Хольсте и угрюмо глядел в сторону «Леопольда»; рядом с ним возвышалась тощая, долговязая фигура старшего боцмана Михеля Зиверса.
— Чума их знаешь! — шипел он. — Еще и салютуй им. Ведь вы давно могли уже быть в открытом море, господин Хольсте, и приказ к отплытию давно лежит у вас в кармане.
— Приказ приказом… — рассеянно отвечал Хольсте. — Конечно, мы давно уже могли бы выйти в море, если бы не было других приказов.
— А откуда они взялись? Все из-за него, так ведь? — и он ткнул пальцем через плечо в сторону «Леопольда Первого», возле которого уже сновали портовые шаланды. В них на берег отправляли пленных пиратов и солдат, в то время как Карфангер с офицерами и частью команды садились в шлюпки.
— Ну да, из-за него, — подтвердил Мартин Хольсте.
— И вы на самом деле хотите… — начал, было, снова старший боцман, но тут Мартин Хольсте рявкнул так, что Зиверс от неожиданности даже отскочил:
— Заткнись наконец, черт бы тебя побрал! Хочу я или не хочу, — что тебе проку от отказа давать салют? Если тебе так невтерпеж насолить ему, придумай что-нибудь получше!
Михель Зиверс ворча стал спускаться на шканцы; тем временем продолжали греметь залпы салюта пушек «Герба Гамбурга». Зиверс со злобой сплюнул через борт. На берегу Эльбы, где уже выстроились трубачи и барабанщики, толпился праздный народ, сбежавшийся поглазеть на торжественную встречу вернувшегося флота. Вскоре шаланды, шлюпки и ялики причалили к берегу, и торжественная процессия тронулась в путь. Впереди маршировали городские стражники, следом — трубачи, барабанщики и солдаты с «Леопольда Первого», а за ними шел адмирал Карфангер с золотой цепью на шее и серебряной шпагой на перевязи. Время от времени он поднимал адмиральский жезл, приветствуя знакомых, то и дело попадавшихся в толпе ликующего народа. За адмиралом следовали его офицеры и около полусотни маатов и матросов. Затем появились пленные пираты в своих пестрых, диковинных одеждах, конвоируемые остальными солдатами с «Леопольда Первого» под командованием молодого капрала Хейна Вредэ. Толпа разразилась проклятиями, в воздухе замелькали кулаки и палки, в беззащитных пиратов полетели камни. Солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы сдерживать разбушевавшуюся толпу и не допустить расправы, над пиратами. За пленными шли Венцель фон Стурза, Ян Янсен и Юрген Тамм, а вместе с ними и команды «Дельфина» и
«Малыша Иоханна». Не менее восторженно, чем самого адмирала и его офицеров, приветствовал народ обоих капитанов и старого рубаку, который нес на плече свою огромную шпагу.
Процессия достигла городских ворот, где ее встретил Дидерих Моллер в сопровождении нескольких членов адмиралтейства, сердечно приветствовавший Карфангера и его людей. Анна Карфангер поднесла мужу серебряный кубок, наполненный вином.
Вновь загремели барабаны и запели трубы. Процессия двинулась дальше в город, пересекла рыночную площадь и поднялась по переулку к Башне стенаний. В нее городская стража заперла пленных пиратов, как некогда — перед казнью — прославленного Морского разбойника Клауса Штертебекера и его товарищей. От Башни стенаний процессия вернулась на рыночную площадь, к ратуше; отсюда каждый отправился по своим делам: кто к жене и детям, кто к родителям, многие поспешили в злачные заведения побаловать желудки после осточертевших сухарей и вяленой рыбы чем-нибудь вкусненьким, промочить как следует горло и отвести душу игрой в карты или в кости. В море азартные игры строжайше запрещались, дабы не ставить под угрозу дисциплину на корабле.
Уже на следующий день адмирал Карфангер представил отчеты о плавании адмиралтейству и казначейству. Особенно досаждал ему своим бесконечным брюзжанием и придирками Лоренц Ворденхофф. Счета за всевозможные издержки он нашел слишком длинными, приветственный салют встречным кораблям в море и портовым укреплениям в заморских городах назвал пустой тратой пороха, обеды в честь именитых гостей, данные Карфангером в чужих портах, и кое-какие подарки, преподнесенные губернаторам, — мотовством и фанфаронством. Господин Ворденхофф не желал понимать, что Карфангер поступал при этом в полном соответствии с обычаями и традициями и, как он сам настоятельно подчеркивал, исключительно в интересах вольного города.
А когда Карфангер потребовал предоставить ему канаты и тросы для ремонта пострадавшего в сражении с пиратами такелажа «Леопольда Первого», а также парусину на новый фок, Лоренц Ворденхофф и вовсе вышел из себя:
— Да в своем ли вы уме?! Как у вас только язык поворачивается предъявлять городу такие требования? Пусть испанский король платит за то, что вы растранжирили!
— А те, что со вчерашнего дня сидят в Башне стенаний, разве они не сэкономят городу тысяч пятьдесят талеров, а то и больше? — спросил Карфангер. — Что в сравнении с этим деньги на новый такелаж или на порох и ядра, которые мы израсходовали?
— Постойте-постойте, господин адмирал! — запротестовал Ворденхофф. — В дела выкупной кассы я не вмешиваюсь, меня заботят только расходы, которые понесет казна. Если я вас правильно понял, нынешний такелаж уже ни на что не годен? Неужели нельзя ничего больше сплеснить? Если у вас такой никудышный такелажный мастер, то я бы на вашем месте давно прогнал его с корабля в шею. Так обходиться с дорогой утварью…
— О моем такелажном мастере я не могу сказать ничего, кроме хорошего; этот человек достоин всяческих похвал за усердие и сноровку, — твердо отвечал Карфангер, — конечно, ему ничего не стоит сплеснить все концы, так что такелаж еще послужит. Но вы забываете, что тяжелый фрегат — не какая-нибудь каботажная шаланда. От прочности и надежности его такелажа зависит безопасность всего каравана. А если вы считаете, что сражение с пиратами не принесло городу никакой пользы, то спросите лучше у команды, у матросов, насколько возросла их вера в собственные силы и укрепилось их мужество! Но, конечно, — всего этого не измерить никаким безменом, и уже тем более не пересчитать на талеры и гульдены.
Лишь после того, как в спор вмешался Иост фон Ленгерке, а Клаус Кольбранд подтвердил, что без надежного такелажа нечего и думать о сражении с кем бы то ни было, Ворденхофф согласился удовлетворить требования Карфангера.
Новый такелаж нужен был «Леопольду» немедленно: уже через несколько недель следующий караван отправлялся в Архангельск, а китобойная флотилия — еще дальше на север, до самого Шпицбергена. Китобоям надежная охрана была необходима, как воздух: нередко корабли французов и басков, шотландцев и голландцев, датчан и норвежцев оспаривали друг у друга наиболее богатые районы промысла. При этом часто в качестве аргумента использовались пушки конвойных фрегатов. В силу всех этих причин у Карфангера осталось очень мало времени для семьи; вскоре он вновь простился с близкими и отправился на свой корабль.
Уже скрипел кабестан, наматывая на барабан толстый якорный канат, когда со стороны альстерской гавани показалась шлюпка, шедшая под парусом по направлению к «Леопольду Первому». Один из сидевших в шлюпке мужчин держал румпель, другой управлялся с парусом, а на носу стояла женщина.
Она что-то кричала и махала платком.
— Это же Анна, — вырвалось у Карфангера.
Едва лишь шлюпка подошла к фалрепу, Анна закричала мужу:
— Победа, Берент, победа! Бранденбуржцы разбили шведов! Даже дважды: сначала под Ратеновом, а потом и под Фербеллином!
То, что Карфангер издали принял за платок, оказалось свитком бумаги.
Адмирал быстро спустился в шлюпку и взял его у Анны. Наскоро поблагодарив жену за эту новость и поцеловав ее еще раз на прощание, Карфангер поднялся на борт. Распустив белоснежные паруса, фрегат заскользил по Эльбе навстречу морю.
Офицеры собрались на шканцах. Корабельный писарь громко прочел содержание свитка. В нем описывалось, как бранденбургский курфюрст со своей армией форсированным маршем прошел от Рейна до Эльбы, как он храбро налетел под Ратеновом на шведов и нанес им сокрушительное поражение под Фербеллином, причем на подмогу ему пришли крестьяне из окрестных деревень с вилами и цепами, с лошадьми и подводами. Полный разгром шведов довершили рейтары фелмаршала Дерфлингера.
Раздались крики «Ура! «. Капрал Хейн Вредэ спросил у своего соседа:
— Я не ослышался? Хафельские крестьяне помогали молотить шведов? Те самые крепостные крестьяне? Значит, шведы их и вовсе дочиста обобрали, похуже чем господа помещики, а иначе…
Что было бы иначе, сосед не услыхал: голос ХейнВредэ потонул вовом взрыве криков «Виват! « и «Гип-гип ура! «.
Тем временем Венцель фон Стурза тряс Карфангера за рукав:
— Как, Георг Дерфлингер жив? И по-прежнему храбро дерется, как в былые времена?
— Вы знаете его? — с интересом спросил Карфангер.
— Как же мне его не знать! Не раз и не два сводила нас судьба. Сначала, когда я служил в императорской армии, потом — у саксонцев. Приходилось мне и скрещивать с ним шпаги — это когда он перешел на службу к шведам. О, этот человек умеет вести в бой конницу, как никто другой. А теперь он, стало быть, фельдмаршал у курфюрста? И это при том что ему уже лет семьдесят, не меньше!
— Как и вам, господин Венцель, — подхватил Михель Шредер, — и ваш клинок до сих пор чертовски скор на расправу. Гром и молния! Другого такого рубаку еще поискать!
— Вот только не стал я ни фельдмаршалом, ни адмиралом, не снискал ни высоких чинов, ни победных лавров…
— Несмотря на ваше мастерство? — не отставал Михель Шредер. — Или, если служишь императорам, королям и князьям, надо больше иметь, чем уметь? Иметь землю, влиятельных друзей или родственников при дворе?
— Дерфлингер родом из бедных австрийских крестьян, — отвечал фон Стурза, — и начинал он коноводом в императорской армии. Что он всегда хорошо умел, так это пользоваться благоприятным моментом — и в бою, и в любом другом деле. А кроме того, не стеснялся переметнуться на службу к вчерашнему противнику, если это сулило выгоду. Я же всегда делил с моими полководцами и победы, и поражения. Может быть, потому и не удалась моя карьера… Однако же вы недалеки от истины: если у вас нет никого, кто превозносил бы ваши заслуги в нужное время и в нужном месте, то ваша слава не выйдет за пределы круга самых близких друзей. Только поймите меня правильно: пример Дерфлингера — это не правило, а скорее исключение. У него талант полководца.
— А у вас нет никакого таланта? — спросил Бернд Дреер.
— Не знаю… Если и есть, то скорее по части исполнять приказы, чем отдавать их.
— Что, однако, ни в коей мере не вредит вашему престижу, дорогой друг, — подытожил Карфангер. — Что толку в полководческом таланте, если у командира нет в распоряжении мастера, который может научить его солдат искусству сражаться? Поэтому, дорогой друг, мне бы хотелось как можно дольше не расставаться с вами. Где, скажите мне, найдется еще один такой виртуоз, умеющий делать все одинаково хорошо?
— А как насчет адмирала де Рюйтера? — спросил Михель Шредер.
— Много ли вы знаете таких адмиралов? — парировал Карфангер. — И даже такому мастеру не обойтись без толковых подмастерьев.
Караван из тридцати китобойцев и двенадцати «купцов», направлявшихся в Архангельск, бороздил воды довольно приветливого в эти летние месяцы Северного моря. Настроение у офицеров и команд было приподнятое. Караван благополучно прошел Норвежское море, оставив далеко за собой Северный полярный круг. На траверзе мыса Нордкап «россияне» повернули на восток, в Баренцево море; Карфангер сопровождал китобойцев до скалистого Шпицбергена.
Промысел в этом году был удачный. Через несколько недель трюмы китобойных судов были доотказа набиты бочками с китовым жиром. Настала пора собираться в обратный путь, на юг. Без всяких приключений дошли они до Хаммерфеста, где к ним присоединились «россияне».
Когда они наконец легли на курс зюйд-зюйд-ост, задул сырой, промозглый норд-вест. Казалось, что паруса наполняет не только он, но и то внутреннее беспокойство, которое гнездилось в душе каждого гамбуржца.
Что их ждет в Ритцебюттеле, какие новости с театра военных действий?
Или, может быть, уже заключен мир?
Над устьем Эльбы повисло затянутое тяжелыми октябрьскими облаками небо. И Эльба, и ее берега, и ритцебюттельская гавань выглядели хмуро и неприветливо; в противоположность им новости, доставленные на борт флагмана, оказались довольно благоприятными. Бранденбуржцы отобрали у шведов остров Рюген. Рейхстаг наконец объявил от имени империи войну Швеции.
Датский король Кристиан V открыто перешел на сторону Бранденбурга. Ганноверцы заняли Штаде и прогнали шведов с берегов Эльбы. И только на западе войска французов по-прежнему опустошали Нидерланды и Эльзас.
— А Гамбург? Какую позицию занимает совет? — нетерпеливо расспрашивал Карфангер коменданта ритцебюттельского порта. Но тот лишь пожимал плечами; кроме того, что французский посланник еще не покинул город, комендант не знал ничего.
— Как? Он все еще в городе? — Карфангер стукнул кулаком по столу. — Когда же наконец будет покончено с этой нерешительностью?
Портовый комендант опять пожал плечами и кивнул головой в сторону герба города Гамбурга, прикрепленного к поручням полуюта:
— Совсем как с этой белой крепостью, господин адмирал, что красуется на гербе, — ее ворота то открыты настежь, то заперты на замок.
И действительно, до сих пор Карфангер не замечал, что крепость в гамбургском гербе изображают по-разному: то с открытыми, то с закрытыми воротами.
— Не берусь судить, — сказал он, — какое из двух изображений более достоверно, скажу лишь одно: во время войны надо знать точно, для кого держать ворота открытыми, а для кого — запертыми. Вы мне лучше скажите, как обстоят дела с бранденбургским флотом?
— Каперские корабли Беньямина Рауле базируются в Глюкштадте; оттуда они совершают дерзкие вылазки против шведов. В Северном море они уже захватили несколько шведских парусников. В настоящее время Бранденбург имеет восемь военных кораблей, правда, все они размерами уступают «Леопольду Первому»: фрегат «Берлин», которым командует Корнелис Реерс, имеет шестнадцать пушек, «Наследный принц» — тридцать две, «Потсдам» — всего двенадцать, двухмачтовый гукер «Клеве» — восемь, и флейт «Троммель» они используют как транспорт. Остальные три фрегата Бранденбург зафрахтовал на неопределенный срок.