— Испания не сможет уплатить два миллиона, — сказал Карфангер, — и красные орлы курфюрста отныне будут долетать до самого Гибралтара и до ВестИндии. Не будет больше мира на морях. Велика опасность и того, что красный орел нацелит свои когти и на наши «испанские» караваны. Вот вам ещё одно подтверждение тому, что в немецких землях каждый правитель думает только о своей собственной выгоде. Впрочем, имперские города в этом недалеко от них ушли…»
В это время начинали намечаться разногласия между Гамбургом и Данией по поводу судоходства в нижнем течении Эльбы. Вызывающе-враждебная позиция датчан позволяла предположить, что они не остановятся даже перед нападением на гамбургские конвойные фрегаты. Несколько датских военных кораблей уже перебазировались из Балтийского моря в Глюкштадт. Поэтому Карфангер получил от адмиралтейства приказ отправиться в один из укромных голландских портов, где «Леопольд Первый» мог перезимовать, а заодно и дождаться улучшения отношений с Данией.
Хотя Карфангер и настаивал на проведении кое-какого ремонта на фрегате, находившемся в море с самой весны — тщетно. Ему пришлось уйти в плавание даже не повидавшись с женой и детьми. Вопрос выплаты компенсации за его корабли, захваченные бранденбургскими каперами, по-прежнему оставался открытым.
В Медемблике на севере Голландии «Леопольд Первый» нашел приют, удобный ещё и тем, что поблизости находилась верфь. Следуя указанию как всегда крайне бережливого адмиралтейства, Карфангер списал большую часть команды на берег, оставив на фрегате лишь самых необходимых людей. Однако ни один из отправленных на берег не мог пожаловаться на адмирала: каждому была выдана на руки приличная сумма, а кроме того, за всеми сохранялось место в команде.
Но вскоре из Гамбурга посыпались упреки и обвинения, что-де адмирал Карфангер транжирит талеры из городской казны, раздавая их матросам направо и налево, хотя никакого распоряжения казначейства на этот счет не поступало, как не было разрешения и на ремонт «Леопольда Первого» на верфи в Медемблике.
Недолго думая, Карфангер передал фрегат на попечение Михеля Шредера, а сам отправился в Гамбург, чтобы внести ясность во все эти дела, что и произошло, едва лишь он переступил порог адмиралтейства.
Рихард Шредер выразил ему свое сожаление по поводу действий отцов города.
— Спасибо на добром слове, господин Шредер, — ответил Карфангер. И не беспокойтесь: моя жизнь и без того состоит в основном из неприятностей. Одной больше, одной меньше — для меня безразлично.
Адмирал Берент Карфангер все же кривил душой: все эти препоны и проволочки давным-давно ему осточертели. Рихард Шредер заметил это и попытался хоть как-то отвлечь адмирала от мрачных мыслей, однако без особого успеха. В конце концов он пожелал Карфангеру и его семье веселых рождественских праздников, счастливого Нового года и поменьше неприятностей в нем.
Быстро пролетели рождественские праздники с их пирогами с орехами, пламенем свечей, сияющими лицами счастливых детей; наступил новый год — и вдруг Анна неожиданно слегла. Она без конца надрывно кашляла, мучилась колотьем в боку, по ночам её кидало то в жар, то в озноб. Встревоженный Карфангер послал за лучшим лекарем. Тот явился, осмотрел краснобурую сыпь на теле больной, сделал серьезное лицо и прописал всевозможные микстуры, мази и влажные компрессы. Но ничего не помогало. Днем и ночью не отходил Карфангер от постели жены, одновременно пытаясь утешить плачущих детей, без устали расспрашивая лекаря и с надеждой вслушиваясь в его туманные обещания скорейшего выздоровления больной, пытаясь улыбаться, когда Анна, пересиливая боль, шептала ему слова благодарности за трогательную заботу. Иногда у её постели неслышно появлялся Венцель фон Стурза и тихонько наигрывал на лютне, стараясь хоть чем-нибудь облегчить её страдания. Почти каждый день приходили Юрген Тамм и Ян Янсен, чтобы справиться о состоянии Анны.
Так тянулась вереница серых дней и бессонных ночей.
Однажды вечером Карфангер вышел из комнаты, где лежала Анна, осторожно прикрыл за собой дверь и тихим голосом проговорил, обращаясь к Венцелю фон Стурзе и детям:
— Кажется, кризис миновал… Жар заметно спал, и она спокойно уснула.
Осторожно ступая, он вернулся в комнату жены. Когда через несколько часов Вейна, обеспокоенная долгим отсутствием отца, проскользнула в комнату, то увидела его плачущим у постели матери.
Бесстрашный и несгибаемый адмирал Берент Карфангер не нашел в себе сил сказать детям, что их мать уснула навеки…
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
В это время начинали намечаться разногласия между Гамбургом и Данией по поводу судоходства в нижнем течении Эльбы. Вызывающе-враждебная позиция датчан позволяла предположить, что они не остановятся даже перед нападением на гамбургские конвойные фрегаты. Несколько датских военных кораблей уже перебазировались из Балтийского моря в Глюкштадт. Поэтому Карфангер получил от адмиралтейства приказ отправиться в один из укромных голландских портов, где «Леопольд Первый» мог перезимовать, а заодно и дождаться улучшения отношений с Данией.
Хотя Карфангер и настаивал на проведении кое-какого ремонта на фрегате, находившемся в море с самой весны — тщетно. Ему пришлось уйти в плавание даже не повидавшись с женой и детьми. Вопрос выплаты компенсации за его корабли, захваченные бранденбургскими каперами, по-прежнему оставался открытым.
В Медемблике на севере Голландии «Леопольд Первый» нашел приют, удобный ещё и тем, что поблизости находилась верфь. Следуя указанию как всегда крайне бережливого адмиралтейства, Карфангер списал большую часть команды на берег, оставив на фрегате лишь самых необходимых людей. Однако ни один из отправленных на берег не мог пожаловаться на адмирала: каждому была выдана на руки приличная сумма, а кроме того, за всеми сохранялось место в команде.
Но вскоре из Гамбурга посыпались упреки и обвинения, что-де адмирал Карфангер транжирит талеры из городской казны, раздавая их матросам направо и налево, хотя никакого распоряжения казначейства на этот счет не поступало, как не было разрешения и на ремонт «Леопольда Первого» на верфи в Медемблике.
Недолго думая, Карфангер передал фрегат на попечение Михеля Шредера, а сам отправился в Гамбург, чтобы внести ясность во все эти дела, что и произошло, едва лишь он переступил порог адмиралтейства.
Рихард Шредер выразил ему свое сожаление по поводу действий отцов города.
— Спасибо на добром слове, господин Шредер, — ответил Карфангер. И не беспокойтесь: моя жизнь и без того состоит в основном из неприятностей. Одной больше, одной меньше — для меня безразлично.
Адмирал Берент Карфангер все же кривил душой: все эти препоны и проволочки давным-давно ему осточертели. Рихард Шредер заметил это и попытался хоть как-то отвлечь адмирала от мрачных мыслей, однако без особого успеха. В конце концов он пожелал Карфангеру и его семье веселых рождественских праздников, счастливого Нового года и поменьше неприятностей в нем.
Быстро пролетели рождественские праздники с их пирогами с орехами, пламенем свечей, сияющими лицами счастливых детей; наступил новый год — и вдруг Анна неожиданно слегла. Она без конца надрывно кашляла, мучилась колотьем в боку, по ночам её кидало то в жар, то в озноб. Встревоженный Карфангер послал за лучшим лекарем. Тот явился, осмотрел краснобурую сыпь на теле больной, сделал серьезное лицо и прописал всевозможные микстуры, мази и влажные компрессы. Но ничего не помогало. Днем и ночью не отходил Карфангер от постели жены, одновременно пытаясь утешить плачущих детей, без устали расспрашивая лекаря и с надеждой вслушиваясь в его туманные обещания скорейшего выздоровления больной, пытаясь улыбаться, когда Анна, пересиливая боль, шептала ему слова благодарности за трогательную заботу. Иногда у её постели неслышно появлялся Венцель фон Стурза и тихонько наигрывал на лютне, стараясь хоть чем-нибудь облегчить её страдания. Почти каждый день приходили Юрген Тамм и Ян Янсен, чтобы справиться о состоянии Анны.
Так тянулась вереница серых дней и бессонных ночей.
Однажды вечером Карфангер вышел из комнаты, где лежала Анна, осторожно прикрыл за собой дверь и тихим голосом проговорил, обращаясь к Венцелю фон Стурзе и детям:
— Кажется, кризис миновал… Жар заметно спал, и она спокойно уснула.
Осторожно ступая, он вернулся в комнату жены. Когда через несколько часов Вейна, обеспокоенная долгим отсутствием отца, проскользнула в комнату, то увидела его плачущим у постели матери.
Бесстрашный и несгибаемый адмирал Берент Карфангер не нашел в себе сил сказать детям, что их мать уснула навеки…
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Не успел ещё стихнуть траурный перезвон колоколов церкви Святого Михаила, а совет города и адмиралтейство уже отдали адмиралу Карфангеру распоряжение отправляться в Медемблик, где по-прежнему находился «Леопольд Первый», и привести его в устье Эльбы. Секретарь адмиралтейства Рихард Шредер пришел в совершенное негодование и потребовал у отцов города отсрочить отъезд адмирала, чтобы дать ему время хотя бы на устройство домашних дел. Однако сам Карфангер не пожелал никакой отсрочки, заявив, что его старшая дочь Вейна в свои двадцать лет достаточно взросла, чтобы позаботиться о своих младших братьях и сестрах. Вейна обещала отцу, что в их доме все останется так, как было при жизни матери. Друзья адмирала отлично знали, что он предпочитал лучше сражаться с ветром и волнами, с пиратами и каперами, чем с крючкотворами и канцелярскими крысами.
Прошло несколько недель, и «Леопольд Первый» бросил якорь у бастионов городских укреплений. Карфангер пригласил в свою каюту Венцеля фон Стурзу, Яна Янсена и Юргена Тамма и объявил им, что отныне и навсегда «Дельфин» переходит в их полную собственность.
— Вы купили этот корабль, — продолжал он, — и он принадлежит вам по праву. Я же останусь адмиралом и командиром «Леопольда Первого». Вы сами можете решать, куда отправится ваш флейт. Как только город выплатит мне компенсацию за захваченные бранденбуржцами корабли, я верну долг Петеру Эркенсу. С командой рассчитайтесь, пожалуйста, сами.
Для трех друзей это заявление было полной неожиданностью. Первым пришел в себя Ян Янсен.
— Благодарю вас, адмирал! За ваше здоровье! — и он осушил свой бокал.
— Желаю счастливого плавания вам и вашему кораблю! — подхватил Юрген Тамм.
— А я выпью за то, чтобы все мы остались друзьями и боевыми товарищами и чтобы, когда запахнет порохом, один стоял за другого горой! — воскликнул Венцель фон Стурза и хлопнул рукой по эфесу своей неразлучной шпаги.
Они просидели в каюте Карфангера до глубокой ночи; наутро всем предстояло вновь отправиться в плавание, и кто знает, придется ли им когда-нибудь ещё собраться всем вместе…
Год за годом водили конвойные фрегаты под командованием Мартина Хольстен и Берента Карфангера караваны «купцов» и китобойцев по морям и океанам. Пираты и каперы всех мастей предпочитали держаться подальше от их пушек. Адмирал Карфангер по-прежнему вел беспокойную жизнь моряка, редко бывая на берегу и ещё реже — в стенах родного дома. Зато во всех портах заморских стран его встречали как желанного и почетного гостя.
В декабре 1682 года адмирал Карфангер вел очередной караван из Испании через Ла-Манш. Он уже предвкушал встречу с детьми, рождественские праздники у домашнего очага, как вдруг у берегов Фламандии невесть откуда вынырнули два бранденбургских каперских фрегата и бросились наперерез «Леопольду». На мачте одного из них появился сигнал, означавший требование лечь в дрейф.
Это были легкие и маневренные корабли, которые, впрочем, вряд ли могли всерьез угрожать конвойному фрегату своими орудиями. Карфангер был даже слегка обескуражен таким неслыханным нахальством и все медлил, размышляя, как бы ему избежать стычки с бранденбуржцами. Те, в свою очередь, тоже не торопились выказать свои подлинные намерения: их орудийные порты оставались закрытыми.
— Может быть, они всего лишь хотят поздравить нас с наступающим рождеством? — предположил Михель Шредер.
— Хорошо, прикажите привести корабль к ветру! — решил Карфангер. — Поглядим, что у них на уме.
Едва лишь «Леопольд» убавил ход, как один из легких парусников, ловко сманеврировав, подошел к его борту. Какой-то молодой человек мгновенно вскарабкался по фалрепу на борт фрегата и бросился навстречу Михелю Шредеру:
— Гром и дьяволы! Разве можно упустить случай пожелать вам в море счастливого пути? Конечно, лучше бы мне было встретить вас под нидерландским флагом…
— Жан де Рюйтер — вы ли это? И — на службе у курфюрста!
— Как видите!
Карфангер тоже не мог сдержать удивления, увидев племянника покойного голландского адмирала в роли бранденбургского каперского капитана. Молодой де Рюйтер пошел на службу к курфюрсту не из-за особых к нему симпатий: просто в то время никто, кроме Бранденбурга, не воевал с Испанией.
— Боюсь, что в этой крейсерской войне вам не снискать громкой славы, — сказал ему Карфангер, — особенно если ваш меч направляет жажда мщения. На вашем месте я бы постарался бросить это занятие. Поднимать меч есть дело достойное только в том случае, если речь идет о защите отечества, своего ближнего или самого себя, чтобы дать отпор несправедливым притязаниям.
Горечь сквозила в голосе адмирала, ибо он видел, что один из его друзей вершит неправое дело.
— Я присягал курфюрсту, — довольно запальчиво отвечал Жан де Рюйтер, — и считаю себя связанным этой клятвой точно так же, как и вы — вашей.
— Нет, друг мой, тут вы заблуждаетесь, — парировал Карфангер, — вы добровольно пошли служить к чужому господину. Я же служу городу, в котором жили и умерли мои предки. Это не одно и то же.
— Я подумаю над вашими словами, господин адмирал, — медленно проговорил Жан де Рюйтер, глядя в глаза Карфангеру, — быть может мне удастся найти лучший курс для моего корабля.
С этими словами он простился и поспешил к фалрепу. Прогремели залпы прощального салюта — некоторое время Карфангер молча смотрел вслед уходящим бранденбургским кораблям, затем встрепенулся и приказал брасопить реи. «Леопольд Первый» продолжил свой путь в родной порт.
Через пять дней они прибыли в Гамбург. Так закончилось десятое по счету плавание адмирала Берента Карфангера на конвойном фрегате «Леопольд Первый».
Несколько недель покоя и отдыха в кругу родных и друзей пролетели незаметно. Наступало время новой навигации. Ян Янсен, Юрген Тамм и Венцель фон Стурза давно ушли на «Дельфине» к берегам Нового Света. «Леопольд Первый» тем временем поставили на ремонт.
Прошло несколько недель, и «Леопольд Первый» бросил якорь у бастионов городских укреплений. Карфангер пригласил в свою каюту Венцеля фон Стурзу, Яна Янсена и Юргена Тамма и объявил им, что отныне и навсегда «Дельфин» переходит в их полную собственность.
— Вы купили этот корабль, — продолжал он, — и он принадлежит вам по праву. Я же останусь адмиралом и командиром «Леопольда Первого». Вы сами можете решать, куда отправится ваш флейт. Как только город выплатит мне компенсацию за захваченные бранденбуржцами корабли, я верну долг Петеру Эркенсу. С командой рассчитайтесь, пожалуйста, сами.
Для трех друзей это заявление было полной неожиданностью. Первым пришел в себя Ян Янсен.
— Благодарю вас, адмирал! За ваше здоровье! — и он осушил свой бокал.
— Желаю счастливого плавания вам и вашему кораблю! — подхватил Юрген Тамм.
— А я выпью за то, чтобы все мы остались друзьями и боевыми товарищами и чтобы, когда запахнет порохом, один стоял за другого горой! — воскликнул Венцель фон Стурза и хлопнул рукой по эфесу своей неразлучной шпаги.
Они просидели в каюте Карфангера до глубокой ночи; наутро всем предстояло вновь отправиться в плавание, и кто знает, придется ли им когда-нибудь ещё собраться всем вместе…
Год за годом водили конвойные фрегаты под командованием Мартина Хольстен и Берента Карфангера караваны «купцов» и китобойцев по морям и океанам. Пираты и каперы всех мастей предпочитали держаться подальше от их пушек. Адмирал Карфангер по-прежнему вел беспокойную жизнь моряка, редко бывая на берегу и ещё реже — в стенах родного дома. Зато во всех портах заморских стран его встречали как желанного и почетного гостя.
В декабре 1682 года адмирал Карфангер вел очередной караван из Испании через Ла-Манш. Он уже предвкушал встречу с детьми, рождественские праздники у домашнего очага, как вдруг у берегов Фламандии невесть откуда вынырнули два бранденбургских каперских фрегата и бросились наперерез «Леопольду». На мачте одного из них появился сигнал, означавший требование лечь в дрейф.
Это были легкие и маневренные корабли, которые, впрочем, вряд ли могли всерьез угрожать конвойному фрегату своими орудиями. Карфангер был даже слегка обескуражен таким неслыханным нахальством и все медлил, размышляя, как бы ему избежать стычки с бранденбуржцами. Те, в свою очередь, тоже не торопились выказать свои подлинные намерения: их орудийные порты оставались закрытыми.
— Может быть, они всего лишь хотят поздравить нас с наступающим рождеством? — предположил Михель Шредер.
— Хорошо, прикажите привести корабль к ветру! — решил Карфангер. — Поглядим, что у них на уме.
Едва лишь «Леопольд» убавил ход, как один из легких парусников, ловко сманеврировав, подошел к его борту. Какой-то молодой человек мгновенно вскарабкался по фалрепу на борт фрегата и бросился навстречу Михелю Шредеру:
— Гром и дьяволы! Разве можно упустить случай пожелать вам в море счастливого пути? Конечно, лучше бы мне было встретить вас под нидерландским флагом…
— Жан де Рюйтер — вы ли это? И — на службе у курфюрста!
— Как видите!
Карфангер тоже не мог сдержать удивления, увидев племянника покойного голландского адмирала в роли бранденбургского каперского капитана. Молодой де Рюйтер пошел на службу к курфюрсту не из-за особых к нему симпатий: просто в то время никто, кроме Бранденбурга, не воевал с Испанией.
— Боюсь, что в этой крейсерской войне вам не снискать громкой славы, — сказал ему Карфангер, — особенно если ваш меч направляет жажда мщения. На вашем месте я бы постарался бросить это занятие. Поднимать меч есть дело достойное только в том случае, если речь идет о защите отечества, своего ближнего или самого себя, чтобы дать отпор несправедливым притязаниям.
Горечь сквозила в голосе адмирала, ибо он видел, что один из его друзей вершит неправое дело.
— Я присягал курфюрсту, — довольно запальчиво отвечал Жан де Рюйтер, — и считаю себя связанным этой клятвой точно так же, как и вы — вашей.
— Нет, друг мой, тут вы заблуждаетесь, — парировал Карфангер, — вы добровольно пошли служить к чужому господину. Я же служу городу, в котором жили и умерли мои предки. Это не одно и то же.
— Я подумаю над вашими словами, господин адмирал, — медленно проговорил Жан де Рюйтер, глядя в глаза Карфангеру, — быть может мне удастся найти лучший курс для моего корабля.
С этими словами он простился и поспешил к фалрепу. Прогремели залпы прощального салюта — некоторое время Карфангер молча смотрел вслед уходящим бранденбургским кораблям, затем встрепенулся и приказал брасопить реи. «Леопольд Первый» продолжил свой путь в родной порт.
Через пять дней они прибыли в Гамбург. Так закончилось десятое по счету плавание адмирала Берента Карфангера на конвойном фрегате «Леопольд Первый».
Несколько недель покоя и отдыха в кругу родных и друзей пролетели незаметно. Наступало время новой навигации. Ян Янсен, Юрген Тамм и Венцель фон Стурза давно ушли на «Дельфине» к берегам Нового Света. «Леопольд Первый» тем временем поставили на ремонт.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Бури и волны жестоко потрепали «Дельфин». Грот-стеньгу переломило и вышвырнуло за борт, вскоре сломалась и фок-мачта. Палуба флейта выглядела так, словно па ней недавно разыгралась абордажная схватка. Все эти напасти приключились на обратном пути из Бразилии, в нескольких милях от Азорских островов. Когда шторм наконец стих, и только мертвая зыбь раскачивала израненный флейт, команда бросилась чинить поврежденный рангоут, такелаж и палубные надстройки. Трое друзей стали держать совет, разумно ли направляться с такими повреждениями в Бискайский залив, или лучше все же зайти в один из испанских или португальских портов. Оба варианта были достаточно рискованными.
— Если мы пойдем на восток, то дня через три-четыре будем в Лиссабоне, — прикидывал Ян Янсен. — Еще через неделю сможем опять выйти в море, но уже с целым такелажем. А с ним мы быстро наверстаем упущенное время…
— … или угодим прямо в лапы к берберийцам, — мрачно возразил Юрген Тамм, сплюнул через шканцклейдер и добавил: — К тому же такелаж «Дельфина», кстати, опять будет в том же состоянии, что и сейчас. Нет уж, спасибо!
— Так куда же все-таки поплывем, на север или на восток? — спросил Венцель фон Стурза. — Кто сегодня командует?
Дело было в том, что Ян Янсен и Юрген Тамм по уговору поочередно исполняли обязанности капитана «Дельфина», сменяясь каждые сутки в полдень.
— Венцель прав, — сказал Юрген Тамм, — нечего разводить понапрасну дебаты. Тот, кто командует кораблем, пусть и определяет курс. Ты, Ян, три часа назад заступил на вахту — тебе и решать.
— В таком случае — курс ост! — решительно провозгласил Ян Янсен и приказал брасопить грот, а заодно и поставить лисели. Венцель фон Стурза взял лютню и затянул песню на старинный мотив, слова для которой придумала команда «Дельфина»:
Ян, Юрген и Венцель — ого! ахой!
Отправились морем вокруг Оркней.
Плыли из Гамбурга и по пути
Приладили черту под хвост фитиль.
На флейте «Дельфин» — ого! ахой!
Ян, Юрген и Венцель — народ лихой!
Их друг, адмирал, — человек большой:
Пять футов со шляпой — ого! ахой!
Пять каперов враз отправил на дно:
В гости к морскому царю — ого!
Такой вот у нас народ лихой!
Ян, Юрген и Венцель — ого!..
— Ахой! — раздалось сверху. — Паруса за кормой справа по борту!
Песня оборвалась на полуслове, все взоры устремились в указанном направлении. За кормой «Дельфина» маячили силуэты трех парусников, нагонявших его. Ян Янсен навел подзорную трубу.
— Пираты? — спросили в один голос фон Стурза и Тамм.
— Они самые, братья. Эй! Такелажника и парусного мастера ко мне! Быстро соорудить ещё пару парусов для фок-мачты! Живей, ребята, пошевеливайтесь!
Юрген Тамм схватил лаг-линь и песочные часы, собираясь замерить скорость судна.
— Почти шесть узлов, Ян! — крикнул он через минуту.
— А они делают все восемь, — отозвался Янсен, ткнув пальцем через плечо, — а то и больше.
— Раньше, чем часа через два, они нас не нагонят, — подытожил фон Стурза, — за это время успеем что-нибудь придумать.
Не прошло и часа, как дозорные высмотрели впереди по левому борту новые паруса. Это был караван гамбургских «купцов», направлявшийся домой под охраной «Герба Гамбурга». Завидев конвойный фрегат, пираты поспешили ретироваться в южном направлении. Венцель фон Стурза и Ян Янсен сели в шлюпку и отправились на борт «Герба Гамбурга». Каково же было их удивление, когда им навстречу вышел адмирал Карфангер.
Во время последнего плавания с караваном в Италию Мартин Хольстен допустил несколько грубых просчетов, приведших к убыткам в несколько тысяч талеров. Коммерц-депутация подала на него жалобу в совет и потребовала эти убытки возместить. До окончательного выяснения обстоятельства дела Мартина Хольстен отстранили от командования фрегатом, а поскольку «Леопольд Первый» по-прежнему стоял на ремонте, капитаном «Герба Гамбурга» назначили Карфангера.
— Однако команда осталась прежней, не так ли? — спросил Ян Янсен.
— Да, почти. Так пожелало адмиралтейство. Несколько офицеров Хольстен — казначей, лейтенант и старший штурман — должны выступить в качестве свидетелей по его делу, и мне позволили взять вместо них моих людей.
— Довольны ли вы командой? — поинтересовался Венцель фон Стурза.
— Дела идут гораздо лучше, чем я мог предположить, — отвечал Карфангер, прекрасно понимавший, к чему клонит его друг. — Всего несколько строптивцев наберется.
Последние слова адмирала подтвердил и Михель Шредер. Из всех недовольных особенно усердствовал боцман Михель Зиверс, его открыто враждебное отношение к Карфангеру уже не раз приводило к конфликтам.
— Подспудный гнев тлеет долго, — сказал Янсен. — Глядите за ним в оба, а не то он подстроит вам какую-нибудь пакость, за которую потом придется держать ответ в Гамбурге.
Пора было расставаться. Ян Янсен успел ещё переброситься несколькими словами со старшим сыном Карфангера, впервые отправившимся в плавание вместе с отцом, и отбыл на свой корабль. Венцель фон Стурза остался на «Гербе Гамбурга».
Через несколько дней — дело было в конце сентября — караван пришел в Кадис. Здесь Карфангера поджидал первый неприятный сюрприз — письмо коллегии адмиралтейства, в котором в адрес адмирала высказывались упреки по поводу длительной стоянки в Плимуте, хотя на этот счет имелась точная инструкция: в Плимут не заходить. В конце был задан прямой вопрос: собирается ли адмирал Карфангер до наступления зимы вернуться в Гамбург, как было предписано, или нет?
— Как только им опять удалось обо всем пронюхать, не пойму? — недоумевал Карфангер, беря перо и бумагу.
— Как? Не иначе, Михель Зиверс успел черкнуть пару строк кому следует, — предположил Венцель фон Стурза.
Карфангер сделал вид, что не расслышал его слов, и принялся составлять рапорт с описанием причин вынужденной стоянки в Плимуте.
Причин этих было несколько. Вначале они напрасно прождали благоприятных ветров. Затем, уже у самого английского берега, их застиг шторм, один из кораблей каравана дал серьезную течь, и залатать корпус можно было только в ближайшем порту, которым оказался Плимут. В довершение всему опять налетел свирепый шторм, задержавший их отплытие из английского порта ещё на несколько дней. Тем не менее, адмирал не терял надежды вернуться до наступления зимы. Его рапорт завершался такими словами:
«Однако сие — в руках Божьих, но не в моей власти. Господь свидетель, что я всегда верой и правдой служил родному городу, с превеликим усердием заботился о его благополучии и оберегал городскую казну от излишних расходов. И ныне я намерен приложить все усилия к скорейшему возвращению каравана, в остальном полагаясь на промысел Всевышнего, с чем и остаюсь Ваш всепокорнейший и преданный слуга капитан Берент Якобсон Карфангер Кадис, лета 1683-го, 24 сентября».
Однако прежде чем последний из кораблей каравана поднял синий флаг — сигнал готовности к отплытию — прошло ещё две недели. Вечером 10 октября Карфангер ещё раз собрал в адмиральской каюте своих офицеров и друзей, чтобы поделиться с ними только что полученной новостью.
Армия под командованием польского короля Яна III Собеского в битве под Каленбергом разгромила турок, с самой весны осаждавших Вену, причем в битве этой к армии польского короля присоединились саксонские и баварские контингенты имперской армии во главе с Карлом Лотарингским.
Не только в честь этой победы поднимались бокалы тем вечером: адмирал Карфангер праздновал свое шестидесятилетие в кругу друзей и боевых товарищей.
Но недолго суждено было им веселиться. Внезапно дверь каюты рывком распахнулась, и в проеме показалось чье-то перекошенное от ужаса лицо:
— Пожар на судне! Пожар в такелажной кладовой!!
Все повскакали с мест и бросились к двери, сметая со стола бокалы и оловянные тарелки, опрокидывая стулья. На палубе уже толпилась встревоженная команда. Пожар в кладовой, где хранился запасной просмоленный такелаж и бухты пеньковых тросов! … А за тонкой переборкой — носовая крюйт-камера, набитая порохом для мушкетов…
Из отверстия люка вырывались клубы густого, едкого дыма. Солдаты, выстроившиеся в ряд по приказу командира, уже лили в люк воду из деревянных ведер, которые передавали по цепочке. Но было видно, что ведер слишком мало, и Карфангер крикнул Михелю Шредеру:
— Лейтенант, садитесь в шлюпку — и за ведрами! Соберите по кораблям все, что можно, и быстро назад!
— Слушаюсь, господин адмирал! — откликнулся Михель Шредер.
— Одному вам не управиться, я возьму шлюпку с «Дельфина»! — прокричал Ян Янсен.
Через некоторое время обе шлюпки возвратились, доверху наполненные деревянными ведрами. Однако пожар принял уже угрожающие размеры. Коекто из команды начал спускаться в лодки, пришвартованные к борту фрегата. Напрасно Карфангер и Шредер призывали малодушных вспомнить о присяге, напрасно Янсен и фон Стурза пытались их остановить… Огонь под палубой неумолимо подбирался к носовой крюйт-камере, и опасность взлететь на воздух вместе с кораблем становилась все реальнее.
Но не все ударились в панику; большинство матросов и солдат продолжали отчаянную борьбу с огнем. Дым разъедал глаза и легкие, от страшного жара начинала тлеть одежда, у самых их ног из люка вырывались ослепительные языки пламени, но матросы продолжали лить ведро за ведром в его ненасытную полыхающую пасть.
Огонь ещё не вырвался на свободу, продолжая бушевать под палубой, и Карфангер надеялся, что им удастся задушить, затопить его. Но вскоре палубный настил вокруг люка стал таким горячим, что лишь немногие отваживались добегать с ведром воды до самого его края. Запасы пороха у них под ногами могли взорваться каждую секунду. Пламя уже прожгло переборку и начало пожирать частично залитый водой порох в малой крюйт-камере; ослепительно яркий сноп огня с громким шипением хлестнул из-под палубного настила у самого основания грот-мачты.
— Все, вода больше не поможет! — прокричал, задыхаясь, Михель Шредер Карфангеру, стоявшему на квартердеке. — Боюсь, что корабль нам не спасти.
— Пока он на плаву, ещё не все потеряно, — невозмутимо отвечал тот.
— Я знаю, что ещё можно предпринять: прикажите пробить дыру ниже ватерлинии и затопить корабль, — предложил Ян Янсен.
— А кто мне его потом поднимет? Здесь больше тридцати футов под килем.
— А если обрубить якорные канаты и подойти ближе к берегу? Там, где Рио-де-Сан-Петро впадает в бухту, глубина небольшая! — крикнул Михель Шредер.
— Дельно, лейтенант. Поднять фок и бизань! Руби канаты! — приказал Карфангер, затем кликнул плотника, велел ему садиться в шлюпку и прорубить дыры в корпусе корабля.
Уже развернули бизань, уже несколько самых отчаянных матросов карабкались на фор-марс… Но едва поднятый фок начал наполняться ветром, изпод палубного настила на баке высоко в небо ударил могучий столб огня и в одно мгновение пожрал фок; матросы кинулись прямо с рея в море. Пламя побежало по просмоленным вантам наверх — и такелаж запылал… Через минуту «Герб Гамбурга» полыхал, словно гигантский факел, и отблески жгучего пламени плясали на поверхности моря, освещая бухту Кадиса.
Смертельный ужас обуял всех, кто ещё оставался на палубе. Двенадцатилетний сын Карфангера упал перед отцом на колени, умоляя его покинуть корабль и спасаться вместе с остальными, однако адмирал твердо отвечал: «Мой дорогой сын, я знаю, что мне делать. Мое место здесь, а не в шлюпке!»
Затем он попросил Яна Янсена и Венцеля фон Стурзу позаботиться о мальчике, и пожал своим друзьям руки. Через несколько мгновений Карфангер уже искал своих офицеров. Вдруг он заметил, что денщики вытаскивают из адмиральской каюты сундуки с его вещами, и закричал на них:
— Бросьте немедленно! Вы хотите, чтобы мужество покинуло и тех немногих, кто ещё верен своему адмиралу и вместе с ним пытается спасти корабль?!
Увидев наконец Михеля Шредера и Бернда Дреера, он приказал им взять несколько верных людей и перерубить из шлюпок якорные канаты. Оставалась ещё последняя надежда на то, что ветер снесет горящий корабль на мелководье, где его можно будет затопить.
— Господин адмирал, надежда слишком призрачна! — прокричал Михель Шредер, показывая на гигантские языки пламени, достигавшие топов мачт. — В любую секунду огонь может попасть в остальные крюйт-камеры, и фрегат разнесет на куски!
— Лейтенант, разве вы не слышали приказа?
— Так точно, слышал, господин адмирал!
— Тогда — с Богом, лейтенант!
Но едва шлюпки отвалили от борта фрегата, как сидевшие на веслах матросы стали грести прочь от него, не обращая внимания ни на команды, ни на угрозы. Страх удесятерил их силы, и только одна мысль гнала их вперед: скорее прочь от фрегата, как можно дальше! И тогда Михель Шредер, зажав в зубах огромный нож, кинулся из шлюпки в волны и поплыл к тому месту, где из воды поднимался толстый якорный канат. Но на полпути между ним и кораблем вдруг встал борт шлюпки, сильные руки вытащили его из воды, и кто-то спросил: «Это вы, лейтенант?». По голосу Шредер узнал констебля. «Скорее! — хрипел Михель Шредер. — Скорее!.. Рубить канат!». Констебль покачал головой: «Поздно… Из этого ничего не выйдет. Нам надо уносить ноги!» — «Но адмирал, где наш адмирал?» — не успокаивался Михель Шредер. «Адмирал покинул корабль, — отвечал констебль, — вместе с командиром солдат и последними…»
Гром орудийных выстрелов заглушил его слова: от адского жара начали разряжаться пушки на батарейных палубах «Герба Гамбурга». Залп за залпом, через неравные промежутки времени, словно прощальный салют гибнущего фрегата… Эхо канонады отражалось от крутых береговых скал. Михель Шредер поднялся во весь рост и увидел вокруг пылающего корабля множество шлюпок, яликов и лодок, в которые набились матросы и солдаты из экипажа конвойного фрегата. Зарево освещало дома Кадиса; лейтенант ещё раз бросил взгляд на «Герб Гамбурга» и вновь спросил констебля:
— Вы уверены, что адмирал покинул корабль?
— Да! Какой-то голландский капитан взял его в свою шлюпку.
В полночь тишину, повисшую над кадисской бухтой, расколол грохот взрыва чудовищной силы. Высоко в воздух взлетели горящие обломки палубного настила и рангоута. Кормовая надстройка, украшенная гербом, отломилась от корпуса, и останки «Герба Гамбурга» с пронзительным шипением скрылись под водой.
ЭПИЛОГ
Всю ночь Михель Шредер с констеблем искали своего адмирала на судах, стоявших на якоре в кадисской бухте. Но ни англичане, ни испанцы, ни гамбуржцы, ни голландцы не знали, где сейчас находится адмирал Берент Карфангер. Они нашли его на шканцах «Дельфина»; Венцель фон Стурза и Ян Янсен доставили на флейт и сына Карфангера.
Адмирал лежал неподвижно, до пояса укрытый красным флагом с белой крепостью; вокруг, понурив головы, стояли его друзья: Ян Янсен и Юрген Тамм, Бернд Дреер и Венцель фон Стурза, седые волосы которого развевал ветер с моря.
Спустя три дня двенадцать капитанов — англичане и немцы, голландцы и испанцы — несли гроб с телом адмирала Берента Якобсона Карфангера на морское кладбище у форта Пунталес. Вместе с адмиралом вечный покой в испанской земле предстояло обрести и шестидесяти четырем матросам и солдатам с «Герба Гамбурга». Когда капитаны опускали гроб в могилу, все стоявшие на рейде корабли приспустили флаги, и залпы трехсот пушек прогремели в траурном салюте…
Через несколько дней «Дельфин» снялся с якоря и вышел в море, взяв курс норд. На его борту находился и сын Карфангера. Венцель фон Стурза остался в Кадисе, решив во что бы то ни стало разыскать боцмана Михеля Зиверса, который после той трагической ночи бесследно исчез. Его не оказалось ни среди мертвых, ни среди спасенных, и старый солдат не сомневался, что совесть боцмана нечиста.
Поиски привели фон Стурзу в Пуэрто-де-Санта-Мария — городок, расположенный на другом берегу кадисской бухты. Едва собравшись заглянуть в таверну, он услыхал вдруг долетевший из раскрытого окна знакомый голос: Михель Зиверс торговался с какими-то людьми насчет платы за его доставку в испанские владения в Южной Америке.
Венцель фон Стурза не колебался ни секунды. Пнув дверь, он ворвался в таверну и потребовал у Зиверса доказательств, что пожар на фрегате и гибель адмирала Карфангера — не его рук дело.
Вместо ответа Михель Зиверс вскочил, выхватил из ножен абордажную саблю и попытался прорваться к двери. Но и Венцель фон Стурза успел обнажить свою шпагу. Завязалась смертельная схватка. В тесной таверне фон Стурзе трудно было орудовать длинным клинком, да и боцман защищался с отчаянием обреченного.
За долгую жизнь Венцелю фон Стурзе приходилось сражаться тысячи раз, но тут он вдруг почувствовал, что силы на исходе. Тогда, позабыв о защите, он вложил их в последний удар. Клинок пронзил горло Зиверса, но на долю секунды раньше сабля боцмана угодила в грудь старого солдата.
Михель Зиверс рухнул на глиняный пол.
Венцель фон Стурза выронил шпагу, в ушах у него зашумело, словно морские волны разбивались о песчаный берег, потом шум стал удаляться, пока не стих совсем…
Капрал городской стражи, прибывший с дюжиной солдат на крик хозяина таверны, склонился над телами.
— Что здесь произошло?
Один их недавних собеседников Михеля Зиверса пожал плечами.
— Да двое иностранцев что-то не поделили. Похоже, они были с того фрегата, что недавно в гавани взлетел на воздух. Не знаю, нам до них нет дела…
— Если мы пойдем на восток, то дня через три-четыре будем в Лиссабоне, — прикидывал Ян Янсен. — Еще через неделю сможем опять выйти в море, но уже с целым такелажем. А с ним мы быстро наверстаем упущенное время…
— … или угодим прямо в лапы к берберийцам, — мрачно возразил Юрген Тамм, сплюнул через шканцклейдер и добавил: — К тому же такелаж «Дельфина», кстати, опять будет в том же состоянии, что и сейчас. Нет уж, спасибо!
— Так куда же все-таки поплывем, на север или на восток? — спросил Венцель фон Стурза. — Кто сегодня командует?
Дело было в том, что Ян Янсен и Юрген Тамм по уговору поочередно исполняли обязанности капитана «Дельфина», сменяясь каждые сутки в полдень.
— Венцель прав, — сказал Юрген Тамм, — нечего разводить понапрасну дебаты. Тот, кто командует кораблем, пусть и определяет курс. Ты, Ян, три часа назад заступил на вахту — тебе и решать.
— В таком случае — курс ост! — решительно провозгласил Ян Янсен и приказал брасопить грот, а заодно и поставить лисели. Венцель фон Стурза взял лютню и затянул песню на старинный мотив, слова для которой придумала команда «Дельфина»:
Ян, Юрген и Венцель — ого! ахой!
Отправились морем вокруг Оркней.
Плыли из Гамбурга и по пути
Приладили черту под хвост фитиль.
На флейте «Дельфин» — ого! ахой!
Ян, Юрген и Венцель — народ лихой!
Их друг, адмирал, — человек большой:
Пять футов со шляпой — ого! ахой!
Пять каперов враз отправил на дно:
В гости к морскому царю — ого!
Такой вот у нас народ лихой!
Ян, Юрген и Венцель — ого!..
— Ахой! — раздалось сверху. — Паруса за кормой справа по борту!
Песня оборвалась на полуслове, все взоры устремились в указанном направлении. За кормой «Дельфина» маячили силуэты трех парусников, нагонявших его. Ян Янсен навел подзорную трубу.
— Пираты? — спросили в один голос фон Стурза и Тамм.
— Они самые, братья. Эй! Такелажника и парусного мастера ко мне! Быстро соорудить ещё пару парусов для фок-мачты! Живей, ребята, пошевеливайтесь!
Юрген Тамм схватил лаг-линь и песочные часы, собираясь замерить скорость судна.
— Почти шесть узлов, Ян! — крикнул он через минуту.
— А они делают все восемь, — отозвался Янсен, ткнув пальцем через плечо, — а то и больше.
— Раньше, чем часа через два, они нас не нагонят, — подытожил фон Стурза, — за это время успеем что-нибудь придумать.
Не прошло и часа, как дозорные высмотрели впереди по левому борту новые паруса. Это был караван гамбургских «купцов», направлявшийся домой под охраной «Герба Гамбурга». Завидев конвойный фрегат, пираты поспешили ретироваться в южном направлении. Венцель фон Стурза и Ян Янсен сели в шлюпку и отправились на борт «Герба Гамбурга». Каково же было их удивление, когда им навстречу вышел адмирал Карфангер.
Во время последнего плавания с караваном в Италию Мартин Хольстен допустил несколько грубых просчетов, приведших к убыткам в несколько тысяч талеров. Коммерц-депутация подала на него жалобу в совет и потребовала эти убытки возместить. До окончательного выяснения обстоятельства дела Мартина Хольстен отстранили от командования фрегатом, а поскольку «Леопольд Первый» по-прежнему стоял на ремонте, капитаном «Герба Гамбурга» назначили Карфангера.
— Однако команда осталась прежней, не так ли? — спросил Ян Янсен.
— Да, почти. Так пожелало адмиралтейство. Несколько офицеров Хольстен — казначей, лейтенант и старший штурман — должны выступить в качестве свидетелей по его делу, и мне позволили взять вместо них моих людей.
— Довольны ли вы командой? — поинтересовался Венцель фон Стурза.
— Дела идут гораздо лучше, чем я мог предположить, — отвечал Карфангер, прекрасно понимавший, к чему клонит его друг. — Всего несколько строптивцев наберется.
Последние слова адмирала подтвердил и Михель Шредер. Из всех недовольных особенно усердствовал боцман Михель Зиверс, его открыто враждебное отношение к Карфангеру уже не раз приводило к конфликтам.
— Подспудный гнев тлеет долго, — сказал Янсен. — Глядите за ним в оба, а не то он подстроит вам какую-нибудь пакость, за которую потом придется держать ответ в Гамбурге.
Пора было расставаться. Ян Янсен успел ещё переброситься несколькими словами со старшим сыном Карфангера, впервые отправившимся в плавание вместе с отцом, и отбыл на свой корабль. Венцель фон Стурза остался на «Гербе Гамбурга».
Через несколько дней — дело было в конце сентября — караван пришел в Кадис. Здесь Карфангера поджидал первый неприятный сюрприз — письмо коллегии адмиралтейства, в котором в адрес адмирала высказывались упреки по поводу длительной стоянки в Плимуте, хотя на этот счет имелась точная инструкция: в Плимут не заходить. В конце был задан прямой вопрос: собирается ли адмирал Карфангер до наступления зимы вернуться в Гамбург, как было предписано, или нет?
— Как только им опять удалось обо всем пронюхать, не пойму? — недоумевал Карфангер, беря перо и бумагу.
— Как? Не иначе, Михель Зиверс успел черкнуть пару строк кому следует, — предположил Венцель фон Стурза.
Карфангер сделал вид, что не расслышал его слов, и принялся составлять рапорт с описанием причин вынужденной стоянки в Плимуте.
Причин этих было несколько. Вначале они напрасно прождали благоприятных ветров. Затем, уже у самого английского берега, их застиг шторм, один из кораблей каравана дал серьезную течь, и залатать корпус можно было только в ближайшем порту, которым оказался Плимут. В довершение всему опять налетел свирепый шторм, задержавший их отплытие из английского порта ещё на несколько дней. Тем не менее, адмирал не терял надежды вернуться до наступления зимы. Его рапорт завершался такими словами:
«Однако сие — в руках Божьих, но не в моей власти. Господь свидетель, что я всегда верой и правдой служил родному городу, с превеликим усердием заботился о его благополучии и оберегал городскую казну от излишних расходов. И ныне я намерен приложить все усилия к скорейшему возвращению каравана, в остальном полагаясь на промысел Всевышнего, с чем и остаюсь Ваш всепокорнейший и преданный слуга капитан Берент Якобсон Карфангер Кадис, лета 1683-го, 24 сентября».
Однако прежде чем последний из кораблей каравана поднял синий флаг — сигнал готовности к отплытию — прошло ещё две недели. Вечером 10 октября Карфангер ещё раз собрал в адмиральской каюте своих офицеров и друзей, чтобы поделиться с ними только что полученной новостью.
Армия под командованием польского короля Яна III Собеского в битве под Каленбергом разгромила турок, с самой весны осаждавших Вену, причем в битве этой к армии польского короля присоединились саксонские и баварские контингенты имперской армии во главе с Карлом Лотарингским.
Не только в честь этой победы поднимались бокалы тем вечером: адмирал Карфангер праздновал свое шестидесятилетие в кругу друзей и боевых товарищей.
Но недолго суждено было им веселиться. Внезапно дверь каюты рывком распахнулась, и в проеме показалось чье-то перекошенное от ужаса лицо:
— Пожар на судне! Пожар в такелажной кладовой!!
Все повскакали с мест и бросились к двери, сметая со стола бокалы и оловянные тарелки, опрокидывая стулья. На палубе уже толпилась встревоженная команда. Пожар в кладовой, где хранился запасной просмоленный такелаж и бухты пеньковых тросов! … А за тонкой переборкой — носовая крюйт-камера, набитая порохом для мушкетов…
Из отверстия люка вырывались клубы густого, едкого дыма. Солдаты, выстроившиеся в ряд по приказу командира, уже лили в люк воду из деревянных ведер, которые передавали по цепочке. Но было видно, что ведер слишком мало, и Карфангер крикнул Михелю Шредеру:
— Лейтенант, садитесь в шлюпку — и за ведрами! Соберите по кораблям все, что можно, и быстро назад!
— Слушаюсь, господин адмирал! — откликнулся Михель Шредер.
— Одному вам не управиться, я возьму шлюпку с «Дельфина»! — прокричал Ян Янсен.
Через некоторое время обе шлюпки возвратились, доверху наполненные деревянными ведрами. Однако пожар принял уже угрожающие размеры. Коекто из команды начал спускаться в лодки, пришвартованные к борту фрегата. Напрасно Карфангер и Шредер призывали малодушных вспомнить о присяге, напрасно Янсен и фон Стурза пытались их остановить… Огонь под палубой неумолимо подбирался к носовой крюйт-камере, и опасность взлететь на воздух вместе с кораблем становилась все реальнее.
Но не все ударились в панику; большинство матросов и солдат продолжали отчаянную борьбу с огнем. Дым разъедал глаза и легкие, от страшного жара начинала тлеть одежда, у самых их ног из люка вырывались ослепительные языки пламени, но матросы продолжали лить ведро за ведром в его ненасытную полыхающую пасть.
Огонь ещё не вырвался на свободу, продолжая бушевать под палубой, и Карфангер надеялся, что им удастся задушить, затопить его. Но вскоре палубный настил вокруг люка стал таким горячим, что лишь немногие отваживались добегать с ведром воды до самого его края. Запасы пороха у них под ногами могли взорваться каждую секунду. Пламя уже прожгло переборку и начало пожирать частично залитый водой порох в малой крюйт-камере; ослепительно яркий сноп огня с громким шипением хлестнул из-под палубного настила у самого основания грот-мачты.
— Все, вода больше не поможет! — прокричал, задыхаясь, Михель Шредер Карфангеру, стоявшему на квартердеке. — Боюсь, что корабль нам не спасти.
— Пока он на плаву, ещё не все потеряно, — невозмутимо отвечал тот.
— Я знаю, что ещё можно предпринять: прикажите пробить дыру ниже ватерлинии и затопить корабль, — предложил Ян Янсен.
— А кто мне его потом поднимет? Здесь больше тридцати футов под килем.
— А если обрубить якорные канаты и подойти ближе к берегу? Там, где Рио-де-Сан-Петро впадает в бухту, глубина небольшая! — крикнул Михель Шредер.
— Дельно, лейтенант. Поднять фок и бизань! Руби канаты! — приказал Карфангер, затем кликнул плотника, велел ему садиться в шлюпку и прорубить дыры в корпусе корабля.
Уже развернули бизань, уже несколько самых отчаянных матросов карабкались на фор-марс… Но едва поднятый фок начал наполняться ветром, изпод палубного настила на баке высоко в небо ударил могучий столб огня и в одно мгновение пожрал фок; матросы кинулись прямо с рея в море. Пламя побежало по просмоленным вантам наверх — и такелаж запылал… Через минуту «Герб Гамбурга» полыхал, словно гигантский факел, и отблески жгучего пламени плясали на поверхности моря, освещая бухту Кадиса.
Смертельный ужас обуял всех, кто ещё оставался на палубе. Двенадцатилетний сын Карфангера упал перед отцом на колени, умоляя его покинуть корабль и спасаться вместе с остальными, однако адмирал твердо отвечал: «Мой дорогой сын, я знаю, что мне делать. Мое место здесь, а не в шлюпке!»
Затем он попросил Яна Янсена и Венцеля фон Стурзу позаботиться о мальчике, и пожал своим друзьям руки. Через несколько мгновений Карфангер уже искал своих офицеров. Вдруг он заметил, что денщики вытаскивают из адмиральской каюты сундуки с его вещами, и закричал на них:
— Бросьте немедленно! Вы хотите, чтобы мужество покинуло и тех немногих, кто ещё верен своему адмиралу и вместе с ним пытается спасти корабль?!
Увидев наконец Михеля Шредера и Бернда Дреера, он приказал им взять несколько верных людей и перерубить из шлюпок якорные канаты. Оставалась ещё последняя надежда на то, что ветер снесет горящий корабль на мелководье, где его можно будет затопить.
— Господин адмирал, надежда слишком призрачна! — прокричал Михель Шредер, показывая на гигантские языки пламени, достигавшие топов мачт. — В любую секунду огонь может попасть в остальные крюйт-камеры, и фрегат разнесет на куски!
— Лейтенант, разве вы не слышали приказа?
— Так точно, слышал, господин адмирал!
— Тогда — с Богом, лейтенант!
Но едва шлюпки отвалили от борта фрегата, как сидевшие на веслах матросы стали грести прочь от него, не обращая внимания ни на команды, ни на угрозы. Страх удесятерил их силы, и только одна мысль гнала их вперед: скорее прочь от фрегата, как можно дальше! И тогда Михель Шредер, зажав в зубах огромный нож, кинулся из шлюпки в волны и поплыл к тому месту, где из воды поднимался толстый якорный канат. Но на полпути между ним и кораблем вдруг встал борт шлюпки, сильные руки вытащили его из воды, и кто-то спросил: «Это вы, лейтенант?». По голосу Шредер узнал констебля. «Скорее! — хрипел Михель Шредер. — Скорее!.. Рубить канат!». Констебль покачал головой: «Поздно… Из этого ничего не выйдет. Нам надо уносить ноги!» — «Но адмирал, где наш адмирал?» — не успокаивался Михель Шредер. «Адмирал покинул корабль, — отвечал констебль, — вместе с командиром солдат и последними…»
Гром орудийных выстрелов заглушил его слова: от адского жара начали разряжаться пушки на батарейных палубах «Герба Гамбурга». Залп за залпом, через неравные промежутки времени, словно прощальный салют гибнущего фрегата… Эхо канонады отражалось от крутых береговых скал. Михель Шредер поднялся во весь рост и увидел вокруг пылающего корабля множество шлюпок, яликов и лодок, в которые набились матросы и солдаты из экипажа конвойного фрегата. Зарево освещало дома Кадиса; лейтенант ещё раз бросил взгляд на «Герб Гамбурга» и вновь спросил констебля:
— Вы уверены, что адмирал покинул корабль?
— Да! Какой-то голландский капитан взял его в свою шлюпку.
В полночь тишину, повисшую над кадисской бухтой, расколол грохот взрыва чудовищной силы. Высоко в воздух взлетели горящие обломки палубного настила и рангоута. Кормовая надстройка, украшенная гербом, отломилась от корпуса, и останки «Герба Гамбурга» с пронзительным шипением скрылись под водой.
ЭПИЛОГ
Всю ночь Михель Шредер с констеблем искали своего адмирала на судах, стоявших на якоре в кадисской бухте. Но ни англичане, ни испанцы, ни гамбуржцы, ни голландцы не знали, где сейчас находится адмирал Берент Карфангер. Они нашли его на шканцах «Дельфина»; Венцель фон Стурза и Ян Янсен доставили на флейт и сына Карфангера.
Адмирал лежал неподвижно, до пояса укрытый красным флагом с белой крепостью; вокруг, понурив головы, стояли его друзья: Ян Янсен и Юрген Тамм, Бернд Дреер и Венцель фон Стурза, седые волосы которого развевал ветер с моря.
Спустя три дня двенадцать капитанов — англичане и немцы, голландцы и испанцы — несли гроб с телом адмирала Берента Якобсона Карфангера на морское кладбище у форта Пунталес. Вместе с адмиралом вечный покой в испанской земле предстояло обрести и шестидесяти четырем матросам и солдатам с «Герба Гамбурга». Когда капитаны опускали гроб в могилу, все стоявшие на рейде корабли приспустили флаги, и залпы трехсот пушек прогремели в траурном салюте…
Через несколько дней «Дельфин» снялся с якоря и вышел в море, взяв курс норд. На его борту находился и сын Карфангера. Венцель фон Стурза остался в Кадисе, решив во что бы то ни стало разыскать боцмана Михеля Зиверса, который после той трагической ночи бесследно исчез. Его не оказалось ни среди мертвых, ни среди спасенных, и старый солдат не сомневался, что совесть боцмана нечиста.
Поиски привели фон Стурзу в Пуэрто-де-Санта-Мария — городок, расположенный на другом берегу кадисской бухты. Едва собравшись заглянуть в таверну, он услыхал вдруг долетевший из раскрытого окна знакомый голос: Михель Зиверс торговался с какими-то людьми насчет платы за его доставку в испанские владения в Южной Америке.
Венцель фон Стурза не колебался ни секунды. Пнув дверь, он ворвался в таверну и потребовал у Зиверса доказательств, что пожар на фрегате и гибель адмирала Карфангера — не его рук дело.
Вместо ответа Михель Зиверс вскочил, выхватил из ножен абордажную саблю и попытался прорваться к двери. Но и Венцель фон Стурза успел обнажить свою шпагу. Завязалась смертельная схватка. В тесной таверне фон Стурзе трудно было орудовать длинным клинком, да и боцман защищался с отчаянием обреченного.
За долгую жизнь Венцелю фон Стурзе приходилось сражаться тысячи раз, но тут он вдруг почувствовал, что силы на исходе. Тогда, позабыв о защите, он вложил их в последний удар. Клинок пронзил горло Зиверса, но на долю секунды раньше сабля боцмана угодила в грудь старого солдата.
Михель Зиверс рухнул на глиняный пол.
Венцель фон Стурза выронил шпагу, в ушах у него зашумело, словно морские волны разбивались о песчаный берег, потом шум стал удаляться, пока не стих совсем…
Капрал городской стражи, прибывший с дюжиной солдат на крик хозяина таверны, склонился над телами.
— Что здесь произошло?
Один их недавних собеседников Михеля Зиверса пожал плечами.
— Да двое иностранцев что-то не поделили. Похоже, они были с того фрегата, что недавно в гавани взлетел на воздух. Не знаю, нам до них нет дела…