Сражение у Энслина стоило нам около двухсот человек убитыми и ранеными, но, кроме того факта, что мы расчистили себе путь к Кимберли ещё на один перегон, трудно сказать, какие выгоды принесла нам эта победа. Мы отвоевали холмы, но потеряли людей. Потери буров, по-видимому, составили менее половины наших, а усталость и немногочисленность нашей кавалерии не позволили нам преследовать противника и захватить их орудия. В течение трех дней солдаты дали два тяжёлых боя в безводной местности, под тропическим солнцем. Они очень устали, а чего добились? Причины такого положения вещей, естественно, активно обсуждались и в лагере, и дома. Разговоры постоянно возвращались к недовольствам самого лорда Метуэна по поводу недостатка кавалерии и артиллерии на конной тяге. В наше Военное министерство — ведомство, в некоторых делах действующее поразительно и неожиданно эффективно, была брошена масса весьма несправедливых обвинений, однако в этом вопросе (относительно задержки с отправкой кавалерии и конной артиллерии, а они, как и мы, знали об исключительной мобильности нашего врага), безусловно, существуют основания для расследования. Буры, принимавшие участие в этих двух сражениях, в основном принадлежали к якобсдальскому и фауресмитскому коммандо, некоторые бюргеры были из Босхофа. Знаменитый Кронье со своей старой трансваальской гвардией двигался из Мафекинга, и пленные в Бельмонте и Энслине сильно досадовали, что он опоздал, чтобы принять на себя общее командование. Однако во время последнего боя поступали донесения, что бурское подкрепление на подходе, и труды сил освобождения Кимберли вовсе не подошли к концу. В самый разгар боя отправленные на наш правый фланг уланские дозоры доложили, что довольно крупный отряд бурских всадников уже подошёл и занял позицию на холме у нас в тылу. Их позиция представляла очевидную опасность, и лорд Метуэн отправил туда полковника Уиллоби Вернера с Гвардейской бригадой. На обратном пути этому доблестному офицеру не повезло — лошадь споткнулась, и он получил серьёзное ранение. Его миссия, однако, достигла цели: гвардейцы, двигаясь через плато, встали таким образом, что пополнение не могло оказать помощь обороняющимся без открытого боя, что противоречило бы всем бурским традициям, и эти буры вынуждены были созерцать, как их собратья терпят поражение. На следующий день этот кавалерийский отряд отошёл обратно на север и, без сомнения, находился среди тех, с кем мы вскоре столкнулись у реки Моддер.
   Марш от реки Оранжевая начался в среду. В четверг произошло сражение у Бельмонта, в субботу — у Энслина. Не было средств защититься днём от жары, а ночью от холода. Не хватало воды, да и её качество подчас оставляло желать лучшего. Войска нуждались в отдыхе, поэтому на вечер субботы и воскресенье они остались в Энслине. В понедельник утром, 27 ноября, изнурительный марш в Кимберли продолжился.
   В понедельник, 27 ноября, на рассвете, снова двинулась вперёд к своей цели маленькая британская армия, серовато-коричневая колонна на пыльном вельде. Ночью сделали привал на прудах Клипфонтейна, впервые за целый день марша не столкнувшись с врагом. Появилась надежда, что, возможно, два последовавших одно за другим поражения лишили буров присутствия духа, и дальнейшего противодействия наступлению не будет. Однако те, кто знал о непосредственной близости Кронье и его опасном нраве, более адекватно оценивали ситуацию. И здесь, вероятно, нужно сказать несколько слов о том знаменитом командире, который сыграл ту же роль в западной части театра военных действий, что Жубер — на восточной.
   Команданту [31]Кронье во время войны было шестьдесят пять лет. Крепкий, смуглый человек, спокойный внешне и горячий в душе, у своего твёрдого народа он считался исключительно несгибаемым. Его мужественное бородатое лицо имело спокойное мягкое выражение. Говорил он мало, но всегда метко, и обладал даром зажигать и укреплять более слабых. На охоте и в столкновениях с туземцами он вызывал восхищение соотечественников, прежде всего отвагой и умением находить выход из сложных ситуаций. В войне 1880 года он руководил бурами при осаде Почефстрома и настаивал на штурме с неумолимостью, не ограниченной никакими рыцарскими обычаями войны. В итоге он вынудил сдать местечко, утаив от гарнизона факт подписания общего Перемирия. Это деяние впоследствии порицало его собственное правительство. Последующие годы он провёл на своих фермах как самодержец и старейшина, у многих вызывая уважение и всем внушая страх. Некоторое время он являлся комиссаром и запомнился своей суровостью. Снова призванный на поле брани рейдом Джеймсона, он решительно загнал своих врагов в безвыходное положение и требовал, как утверждают, чтобы с пленными поступили самым жёстким образом. Таков был человек, умелый, коварный, жестокосердный, притягательный, со своей усиленной грозной армией вставший на пути усталых солдат лорда Метуэна. Они были достойными соперниками. С одной стороны — выносливые люди, обученные стрелки, хорошая артиллерия и оборонительная позиция; с другой — британская пехота с многовековым опытом, чувством долга, дисциплинированностью и высоким боевым духом. С неустрашимыми сердцами пыльная колонна подвигалась вперёд по пыльному вельду.
   В умах наших командиров сражение с бурами настолько тесно связалось с горами, что, даже зная о том, что по плато вьётся река Моддер, они не подумали о возможности встретить отпор на ней. Так сильна была уверенность в себе, или так слаба разведка, но силы, равные по численности нашим, со множеством орудий сосредоточились на расстоянии одиннадцати километров от нас, а наступление велось без какого-либо учёта предстоящей битвы. Очевидное даже для штатских людей предположение, что река — место, на котором весьма вероятно встретить упорное сопротивление, казалось, совсем не возникало. Возможно, несправедливо винить генерала за тот факт, который, должно быть, беспокоил его ум больше, чем наши (у человека вызывает сочувствие благородный и смелый воин, во сне, как говорят, кричавший, что ему «следовало взять с собой те два орудия»), однако здравый смысл отказывается допускать, что ни кавалерия, ни разведывательная служба не виноваты в столь абсолютном неведении [32]. Утром во вторник, 28 ноября, британские войска получили приказ выступать немедленно, а завтракать, когда дойдут до реки Моддер, — мрачная шутка для тех, кто выжил и может её оценить.
   Накануне ночью к армии подошло желанное пополнение — Аргайллский и Сатерлендский шотландские полки, компенсировавшие потери этой недели. Утро было безоблачное, и в высоком голубом небе сияло яркое солнце. Солдаты, хотя и на пустой желудок, шагали весело, распуская по рядам дымок курительных трубок. Их ободряло, что смертоносные холмы остались, на время, позади, а большое плато постепенно понижалось туда, где купы зелени обозначали течение реки. На противоположном берегу виднелись отдельные строения: одно — довольно большую гостиницу, бизнесмены из Кимберли использовали как место отдыха в выходные дни. Она стояла мирная и безобидная, глядя открытыми окнами в милый сад. Однако и у этих окон, и в саду притаилась смерть, а маленький смуглый человек, который в дверях разглядывал в бинокль приближающуюся колонну, был орудием смерти, наводящим страх Кронье. Ему помогал человек, которому предстояло зарекомендовать себя ещё более грозным и на более долгий срок. С семитским лицом, носом с горбинкой, густой бородой и орлиным взором, с кожей, потемневшей от жизни в вельде, — Деларей, один из тройки боевых командиров, чьи имена навсегда будут связаны с доблестным сопротивлением буров. Сейчас он являлся советником, главнокомандующим был Кронье.
   Он расположил свои силы и мастерски, и необычно. Вопреки привычной военной практике при обороне рек, Кронье замаскировал своих солдат на обоих берегах, расположив, как утверждается, менее стойких на британской стороне реки, чтобы они могли отступать лишь под обстрел своих непоколебимых товарищей. Окопы вырыли с таким учётом уклонов земли, что в некоторых местах обеспечивалась тройная линия огня. Артиллерию, состоящую из нескольких тяжёлых орудий и пулемётов (в том числе одного адского счетверённого малокалиберного пулемёта), искусно разместили на дальнем берегу и обеспечили не только котлованами, но и резервными укрытиями, чтобы орудия можно было быстро переместить, когда их расположение будет установлено. Ряды окопов, довольно широкая река, новые ряды окопов, укреплённые дома и хорошая артиллерия, прекрасно управляемая и прекрасно расположенная, — маленькую отважную армию ждала серьёзная работа. Глубина оборонительной позиции составляла от шести до восьми километров.
   Здесь в голову каждого штатского читателя должен прийти естественный вопрос: «Зачем вообще нужно было атаковать эту позицию? Почему мы не форсировали реку выше, там, где не было таких сложных преград?» Ответ, насколько вообще можно ответить на этот вопрос, должно быть, заключался в том, что мы так мало знали о дислокации врага, что оказались безвозвратно втянутыми в бой, прежде чем это поняли, и тогда отводить армию стало опаснее, чем идти в атаку. Отступать по открытой местности тысячу метров — значит идти на верную гибель. Оказавшись там, самым разумным и лучшим решением было доводить дело до конца.
   Смуглый Кронье все ещё выжидал, размышляя в гостиничном саду. По вельду текли ряды пехоты: бедные парни, прошагав одиннадцать километров на горном воздухе, мечтали об обещанном завтраке. Было четверть седьмого, когда обстреляли наши уланские дозоры. Между ними и завтраком встали буры! Артиллерия получила приказ готовиться к бою, гвардейцев выслали вперёд на правый фланг, 9-ю бригаду под командованием Пола-Кару — на левый, вместе с только что прибывшими Аргайллскими и Сатерлендскими шотландцами. Они гордо пошли вперёд в смертоносную зону — и тогда, и только тогда на них обрушила огонь шестикилометровая линия винтовок, пушек и пулемётов. Тут все, от генерала до рядового, осознали, что вступили, сами того не зная, в самую жестокую битву из всех, до сих пор происходивших на этой войне.
   До прояснения ситуации гвардейцы уже оказались в семи сотнях метров от бурских окопов, другие войска — примерно в девяти сотнях, причём на очень пологом склоне, что делало в высшей степени трудным найти хоть какое-либо укрытие. Перед их глазами лежала мирная картина, река, домишки, гостиница, никаких солдат, никакого дыма — кругом безлюдно и спокойно, если не считать кратких вспышек огня. Однако грохот стоял жуткий. Солдаты, чьи нервы уже адаптировались к грому больших орудий, монотонному рокоту «максимов» и треску «маузеров», снова напряглись от злобного «визга» автоматического скорострельного оружия. «Максим» шотландских гвардейцев попал под ураган снарядов этой штуки — каждый снаряд был не больше крупного грецкого ореха, но они летели очередями по десять-двадцать, — солдаты и орудие были уничтожены мгновенно. Что же касается пуль, то воздух буквально пульсировал от их жужжания, а по песку шла рябь, как на озере во время дождя. Наступать было невозможно — об отступлении не хотелось даже думать. Солдаты упали плашмя, вжались в землю и очень радовались, если вдруг муравейник дружески предоставлял им хоть какое-то прикрытие. И без конца, залп за залпом, волны оружейного огня набегали и бились перед ними. Пехота тоже стреляла и стреляла — но во что было стрелять? Изредка глаз и кисть руки на кромке окопа или за камнем — не мишень на семьсот метров. Узнать бы, сколько британских пуль нашли в тот день свою цель.
   Кавалерия бесполезна, пехота бессильна — оставались только орудия. Когда какой-либо отряд оказывается в беспомощном положении, он всегда обращает умоляющий взгляд на артиллерию, и, по правде сказать, редко не получает ответа от этих храбрых пушек. Теперь 75-я и 18-я батареи полевой артиллерии стремительно прогрохотали вперёд и изготовились к бою в тысяче метров. Корабельные орудия работали с расстояния четыре тысячи метров, но и всех их вместе было недостаточно, чтобы подавить огонь противостоящих им пушек большого калибра. Лорд Метуэн, должно быть, молил об орудиях, как Веллингтон о ночи, и никогда прежде молитва не получала ответа столь впечатляюще. Из британского тыла показалась новая батарея — нежданная, незнакомая. Усталые лошади тяжело дышали, солдаты, покрытые коркой из пота и грязи, вгоняли их в последнюю судорожную рысь. Трупы лошадей, погибших от полного изнеможения, отмечали их путь; кони сержантов тоже тянули орудия; сами сержанты из последних сил шагали рядом с пушками. Это была 62-я батарея полевой артиллерии, которая за восемь часов покрыла пятьдесят километров и теперь, услышав впереди шум битвы, последним отчаянным усилием ворвалась на линию огня. Майор Гранет и его солдаты заслуживают самого глубокого уважения. Даже доблестные немецкие батареи, спасшие пехоту под Шпихереном, не могут гордиться таким подвигом.
   Теперь пушкам противостояли пушки, и пусть победят лучшие из артиллеристов! Мы имели восемнадцать полевых и корабельных орудий против замаскированной артиллерии врага. Туда и обратно в воздухе с воем проносились снаряды. Усталые солдаты 62-й батареи тут же забыли обо всех предыдущих муках и трудах, склонившись над своими чёрными 15-фунтовиками. Половина из них находилась в пределах дальности огня винтовки, и орудийные лошади стали главной мишенью интенсивного обстрела, как это повторится в будущем на Тугеле, причём на более близком расстоянии и с более серьёзными последствиями. Тот факт, что одинаковая тактика применялась в двух далеко отстоящих друг от друга пунктах, демонстрирует, с какой тщательностью бурские командиры готовились к войне. «Прежде чем я отвёл своих лошадей, — говорит один из офицеров, — они застрелили одного возницу, двух лошадей и моего собственного коня. Пока мы разворачивали орудие, один из артиллеристов получил пулю в голову и упал мне в ноги. Другой был убит, когда подавал снаряд». Грохот стоял оглушительный, но постепенно британцы начали брать верх. Здесь и там небольшие возвышения на противоположном берегу, до этого непрерывно изрыгавшие огонь, вдруг замерли в холодном безмолвии. Одно большое орудие было разбито, а другое отвели на пятьсот метров. Однако пехота все ещё вела огонь из окопов, и подвинуть пушки ближе, не потеряв людей и лошадей, было невозможно. Давно миновал полдень, а тот несчастный завтрак казался как никогда далёким.
   К концу дня сложилось патовое положение. Орудия не могли продвигаться вперёд, более того, требовалось отвести их назад ещё на 1400 метров, настолько значительны были потери. К моменту отхода 75-я батарея потеряла трех офицеров, девятнадцать рядовых и двадцать две лошади. Пехота не могла наступать и не хотела отступать. Гвардейцам справа не давала открыться на фланге и обойти врага река Рит, впадающая в Моддер практически под прямым углом. Весь день они пролежали под палящим солнцем, а над их головами беспрестанно свистели пули. «Они шли сплошными потоками, как телеграфные провода» — живо описывал картину один журналист. Солдаты разговаривали, курили, многие спали. Винтовки они подкладывали под себя, чтобы те не перегрелись и могли стрелять. Снова и снова слышался глухой звук пули, нашедшей свою цель, и человек начинал тяжело дышать или судорожно двигать ногами; но в это время потери были немногочисленны, поскольку рельеф местности давал некоторое укрытие, и свистящие пули по большей части проносились выше голов.
   Однако слева в этот момент происходили события, в конечном счёте приведшие к победе британцев. На этой стороне существовало достаточное пространство для продвижения, и 9-я бригада шла, «прощупывая» путь до линии врага, пока не оказалась в месте, где огонь был менее интенсивным, а подход к реке более удобным для атаки. Здесь йоркширцы, которые под командованием лейтенанта Фокса взяли штурмом ферму, получили контроль над речкой, и её форсировал объединённый отряд шотландских горцев и фузилеров под личным руководством своего бригадного генерала. Пехотинцев, которых, по всей видимости, было не больше пятисот человек, обстреливали как бурские стрелки, так и артиллерия обеих сторон — наши собственные артиллеристы не знали, что Моддер уже успешно перейдён. Однако небольшая деревушка под названием Росмид превратилась в point d'appui, и пехота цепко за него держалась, пока с противоположного берега к ней тянулось пополнение. «Ну, парни, как насчёт рыбалки?» — крикнул, прыгая в воду, майор Колридж из Северного ланкаширского. С каким удовольствием в этот знойный душный день солдаты ныряли в реку и, разбрызгивая воду, плыли к другому берегу в прилипшей к телу форме! Некоторые попадали в воронки и спасались, ухватившись за раскрученные портянки своих товарищей. В результате между тремя и четырьмя часами дня большой британский отряд закрепился на правом фланге буров. Они держались изо всех сил, хорошо понимая, что успех дня зависит от сохранения этого плацдарма.
   «О, да тут река!» — воскликнул Кодрингтон, когда, двигаясь со своим отрядом направо, обнаружил, что придётся преодолевать Рит. «Мне сообщали, что Моддер везде можно перейти вброд», — пишет лорд Метуэн в своём официальном донесении. Невозможно читать этот отчёт о боевых действиях, не поражаясь отрывочности, неполноте нашей информированности, — это дорого нам обошлось. Солдаты пробили себе дорогу, как они делали и раньше, однако им было бы много легче, если бы мы точнее знали, чего пытаемся достичь. С другой стороны, справедливости ради отметим, что лорд Метуэн личной отвагой и непоколебимой решительностью подавал войскам в высшей степени вдохновляющий пример. Никакой генерал не смог бы сделать больше для поддержания боевого духа своих солдат.
   И теперь, когда этот долгий, изнурительный, знойный и голодный день завершился, буры наконец начали оставлять свои окопы. Их находила шрапнель, а британский отряд на фланге вызывал чувство безотчётной тревоги и страх за свои драгоценные пушки. Поэтому, когда опустилась ночь, они бесшумно переправились через реку, отвели орудия и покинули окопы. На следующее утро усталые британские войска и их беспокойный генерал, вернувшись к своим суровым делам, обнаружили безлюдную деревню, ряд пустых домов, только разбросанные пустые ящики из-под боеприпасов показывали, где стоял их сильный противник.
   Лорд Метуэн, поздравляя войска с достигнутым успехом, говорил о «самой трудной победе в нашей военной истории»: сходная формулировка использована в его официальном донесении. Несомненно, нельзя слишком придирчиво относиться к словам раненого человека, все ещё находящего под впечатлением битвы, и все же военный историк должен улыбнуться при подобном сравнении этого сражения с такими, как Альбуэра или Инкерман, в которых участвовало такое же количество британцев. Бой, в котором были убиты и ранены пятьсот человек, нельзя ставить в один в ряд с теми жестокими, отчаянными битвами, когда большинство победителей покидало поле боя на носилках, а не на своих ногах. И тем не менее, есть несколько особых обстоятельств, выделяющих бой на Моддере на фоне сотен других, покрывших славой знамёна наших полков. Это было третье сражение в течение одной недели, люди находились под огнём по десять-двенадцать часов, не имея возможности утолить жажду под тропическим солнцем и слабея от голода. Впервые в жизни они столкнулись с огнём современных винтовок и новых пулемётов. Результат, похоже, подтвердил правоту тех, кто полагал, что уже невозможно осуществлять фронтальные атаки, подобные английской у Альмы или французской у Ватерлоо. Даже самый отважный человек не может идти на безжалостный поток пуль и снарядов современного скорострельного оружия. Если бы наш фланг не закрепился за рекой, мы не получили бы шанса взять эту позицию. Ещё раз было доказано, что и самая лучшая артиллерия бессильна против непоколебимых и хорошо размещённых стрелков. Из менее значительных моментов отметим рекорд форсированного марша 62-й батареи, а артиллеристы запомнят, как буры использовали орудийные котлованы, которые позволяли им менять расположение своих пушек, когда их обнаруживали.
   В этот день с британской стороны отличились Аргайллский и Сатерлендский шотландские полки, Йоркширский полк лёгкой пехоты, 2-й Колдстримский полк и артиллерия. Из общего списка потерь примерно в 450 человек, не менее 112 приходится на доблестных аргайллцев и 69 на колдстримцев. Потери буров оценить исключительно трудно, поскольку они в течение всей войны прилагали всяческие усилия для их сокрытия. Ожесточённые и продолжительные бои, согласно официальным сообщениям Претории, завершались с одним раненым бюргером, — может быть, в каком-то смысле хорошая политика, однако это меньше говорит о мужестве государства, чем длинные списки, сжимающие наши сердца в галереях славы Военного министерства. Потери буров на реке Моддер совершенно очевидно не могут быть много меньше наших, и они практически полностью являются результатом артиллерийского огня, поскольку в течение всего боя бурские стрелки находились в укрытиях. И вот он закончился, этот долгий, яростный поединок: Кронье под покровом темноты угрюмо отошёл, решительно настроенный на упорную борьбу в будущем, а британские солдаты упали на завоёванную ими землю и заснули в полном изнеможении.
 

Глава IX.
Сражение при Магерсфонтейне

   Итак, войска лорда Метуэна дали три сражения за одну неделю, потеряв убитыми и ранеными около тысячи человек, или больше десятой части своего численного состава. При свидетельствах, что враг серьёзно деморализован, генерал, без сомнения, немедленно пошёл бы на Кимберли, который находился примерно в тридцати двух километрах. Однако он получил информацию, что буры отступили на хорошо укреплённую позицию в Спитфонтейне, их пополнило коммандо из Мафекинга, и они полны желания сражаться. В этих обстоятельствах лорду Метуэну ничего не оставалось, как только предоставить своим людям заслуженный отдых и ждать пополнения. Пока он полностью не разобьёт силы окружения, подходить к Кимберли не имело смысла. Помня историю первого деблокирования Лакнау, генерал проявлял бдительность, чтобы не допустить повторения подобной ошибки.
   Метуэну требовалось также укрепить своё положение, поскольку с каждым километром продвижения он подвергал свою линию связи все большей опасности нападения из Фауресмита и южных районов Оранжевой Республики. Любая серьёзная угроза железной дороге позади его войск поставила бы их в критическое положение, и были предприняты меры предосторожности для защиты наиболее уязвимых участков железнодорожной линии. Это оказалось весьма своевременным, потому что 8 декабря командант Принслоо из Оранжевой Республики с тысячью кавалеристов и двумя лёгкими семифунтовыми пушками неожиданно объявился в Энслине и энергично атаковал две роты Нортгемптонского полка, которые обороняли станцию. Одновременно буры разрушили пару водопропускных труб под насыпью дороги и взорвали триста метров железнодорожного полотна. Несколько часов нортгемптонцы под командованием капитана Годли отражали сильный натиск, но в лагере на Моддере получили их телеграмму и отправили им на помощь 12-й уланский полк с вездесущей 62-й батареей. Буры отступили со свойственной им мобильностью, и через десять часов дорогу полностью восстановили.
   К Моддеру уже подходило пополнение, несомненно делавшее британские силы более грозными, чем в момент начала их марша. Существенное усиление представляли собой 12-й уланский полк и батарея «G» конной артиллерии, способные повысить мобильность армии и позволить генералу доводить удар до логического конца. Великолепные полки бригады шотландских горцев — 2-й «Блэк Уотч» [33], 1-й Гордонский, 2-й Сифортский и 1-й Шотландский полк лёгкой пехоты — прибыли под командованием смелого, но неудачливого Ваухопа. Артиллерию усилили четыре пятидюймовых гаубицы. Одновременно из Де-Ара в Бельмонт подтягивались Канадский, Австралийский и несколько пехотных полков. Общественности в Великобритании это казалось достаточным для сокрушительного удара, однако простые люди и даже, возможно, военные обозреватели ещё не осознавали, какое огромное преимущество предоставляет современное оружие при оборонительных действиях. Кронье и Деларей прилагали огромные усилия, укрепляя траншеями обширную позицию на пути нашего продвижения и, как оказалось справедливо, полагая, что мы вступим с ними в бой на выбранной ими местности и на их условиях, как это было в трех предыдущих случаях.