Страница:
[20]по всему этому огромному полуострову. Наши зарубежные критики, с их неправильным представлением о британской колониальной системе, никак не могут понять, что государственные доходы Великобритании ни на шиллинг не зависят от того, развевается ли над автономной колонией четырехцветный флаг Трансвааля или «Юнион Джек», и что Англия не станет богаче от такой перемены. Трансвааль в статусе британской провинции все равно будет иметь собственное законодательство, свой доход, свои расходы и свои собственные таможенные тарифы для метрополии, как во всем остальном мира. Это настолько очевидно для британца, что он прекратил разговоры на эту тему, и, возможно, именно потому остаётся непонятым за границей. Более того, не выигрывая от перемены, метрополия оплачивает её кровью и деньгами. Таким образом, у Великобритании были все основания избегать столь тяжёлой задачи, как завоевание Южноафриканской Республики. В лучшем случае она ничего не выгадывала, в худшем — многое теряла. Здесь не было места амбициям или агрессии. Выбор состоял лишь в уклонении или исполнении в высшей степени тяжкого долга.
Не может быть и речи о существовании плана захвата Трансвааля. В свободной стране правительство не вправе игнорировать общественное мнение, а общественное мнение испытывает влияние печати и отражается в газетных статьях. Пролистайте подшивки печатной прессы за месяцы переговоров — вы не найдёте ни единого материала в поддержку аннексии, как не нашли бы и в обществе ни единого адвоката такой меры. Однако имела место огромная несправедливость, а все, что требовалось, — это минимальные перемены, во имя ликвидации несправедливости и восстановления в Африке равенства между белыми людьми. «Будь Крюгер более либеральным в предоставлении избирательного права, — писала газета, точнее других представляющая наиболее разумную позицию британцев, — его республика станет не слабее, а много прочнее. Дай он большинству совершеннолетних жителей мужского пола полное право голоса, он придаст своей республике стабильность и мощь, какой она не может получить ни от чего другого. Если же он отвергнет все обращения по этому поводу и будет упорно следовать сегодняшней политике, то, вероятно, отодвинет беду и сохранит свою драгоценную олигархию ещё на несколько лет, однако конец все равно будет тем же самым». Процитированный фрагмент отражает настрой всей британской прессы, за исключением одной или двух газет, которые полагали, что даже дурное обращение с нашими людьми и тот факт, что мы несём за них непосредственную ответственность, не оправдывает нашего вмешательства во внутренние дела другой республики. Нельзя отрицать, что рейд Джеймсона и неполнота расследования связанных с ним обстоятельств, ослабили позицию тех, кто стоял за энергичное выступление в защиту британских подданных. Существовало хотя и смутное, но достаточно широко распространённое мнение, что капиталисты преднамеренно накаляют ситуацию в собственных целях. Трудно себе представить, как общественное недовольство и неопределённость, не говоря уже о состоянии войны, могли быть выгодны капиталу, и несомненно ясно, что, если какой-то ловкач использовал проблемы ойтландеров в своих интересах, лучшее средство сорвать его планы — решить эти проблемы. Такое подозрение, тем не менее, реально существовало у тех, кому нравилось не замечать главного и преувеличивать второстепенное, — в течение переговоров решимость Великобритании ослабела, на что, несомненно, и рассчитывал противник, искренним, но боязливым и нереалистичным меньшинством. Идеализм и болезненная, неспокойная совестливость — два самых опасных несчастья, от которых вынуждено страдать современное прогрессивное государство.
В апреле 1899 года британские ойтландеры послали в родную страну просьбу о защите. С апреля предыдущего года велась переписка между доктором Лейдсом, государственным секретарём Южноафриканской Республики, и британским министром колоний мистером Чемберленом по поводу существования или отсутствия сюзеренитета. Одна сторона утверждала, что вторая конвенция полностью аннулировала первую, другая — что преамбула первой конвенции применяется также и ко второй. Если точка зрения Трансвааля была верна, ясно, что Великобританию обвели вокруг пальца и обманом поставили в такое положение, поскольку она не получила во второй конвенции quid pro quo [21], a даже от самого невнимательного из министров колоний вряд ли можно ожидать, что он отдаст нечто весьма существенное просто так. Точка зрения Трансвааля возвращает нас к риторическому вопросу о существе сюзеренитета: государство признавшее право вето в своих внешнеполитических делах, лишается независимости. В общем, этот вопрос следует признать достойным передачи в заслуживающий доверия третейский суд.
Однако теперь к этому спору (не слишком горячему, поскольку между заявлением и ответом проходит семь месяцев) прибавился насущнейший вопрос притеснений и петиции ойтландеров. Сэр Альфред Милнер, британский комиссар в Южной Африке, человек либеральных убеждений, назначенный правительством консерваторов, пользовался уважением и доверием всех партий. Он имел репутацию способного, здравомыслящего человека, слишком порядочного, чтобы поступать несправедливо или терпимо к этому относиться. Именно ему поручили дело. 30 мая между ним и президентом Крюгером состоялась встреча в Блумфонтейне, столице Оранжевой Республики. Крюгер заранее объявил, что готов обсуждать любые вопросы, кроме независимости Трансвааля. «Все, все, все!» — твёрдо заявлял он. Однако скоро обнаружилась невозможность договориться, что угрожает, а что не угрожает этой независимости.
Необходимое для одного являлось неприемлемым для другого. Милнер настаивал на пяти годах испытательного срока для введения избирательного права, декларируя адекватное представительство горнодобывающим районам. Крюгер предлагал семилетний срок вкупе с многочисленными ограничениями, практически сводящими на нет ценность законодательного акта, пять членов от тридцати одного человека, чтобы представлять большинство мужского населения; добавил условие: все разногласия выносить на рассмотрение других держав, — условие, несовместимое с сюзеренитетом. Предложения одного были неприемлемы для другого, и в начале июня сэр Альфред Милнер возвратился в Кейптаун, а президент Крюгер в Преторию, не урегулировав ничего, а лишь добавив сложности в урегулирование. Поток мчался быстро, и шум водопада звучал все громче.
12 июня сэр Альфред Милнер принял в Кейптауне депутацию и дал оценку ситуации. «Принцип равенства народов, — сказал он, — являлся для Южной Африки необходимым. Одно государство, в котором существовало неравенство, держало все остальные в напряжении. Наша политика была политикой не агрессии, а исключительного терпения, которое, однако, не может превращаться в равнодушие». Двумя днями позже Крюгер обратился к рааду: «Противная сторона не уступила ни пяди, и я не мог дать больше. Господь всегда помогал нам. Я не хочу войны, но и не подарю больше ничего. Пусть однажды у нас отняли независимость, но Господь её возвратил». Он, несомненно, говорил со всей искренностью, однако трудно слышать столь уверенные обращения к Богу за режим, который поощрял спаивание негров и породил чиновников, самых коррумпированных в современном мире.
Официальный доклад сэра Альфреда Милнера относительно сложившегося положения как ничто более заставил британское общество осознать всю серьёзность ситуации и настоятельную необходимость вмешательства в это дело государства. В докладе говорилось следующее: «Доводы за вмешательство перевешивают все остальные. Существует позиция, что все наладится само собой. Однако в действительности политика невмешательства, проводимая уже долгое время, только усугубила ситуацию. Неправда, что ухудшение положения произошло вследствие рейда Джеймсона. Дела шли все хуже до того, как был предпринят этот рейд. В его канун мы находились на грани войны, а Трансвааль — на грани революции. В результате рейда политика невмешательства получила новых сторонников, но последствия её остались старыми.
Зрелище тысяч британских подданных, постоянно находящихся на положении рабов, страдающих от бесспорных притеснений и тщетно взывающих к правительству Её Величества о помощи, неуклонно подрывает влияние и авторитет Великобритании в доминионах Королевы. Часть прессы, и не только в Трансваале, открыто и постоянно проповедует доктрину единой республики на всей территории Южной Африки, поддерживая её зловещими намёками на вооружение Трансвааля, его альянс с Оранжевой Республикой и активное сочувствие, которое, в случае войны, окажет часть подданных Её Величества. С сожалением должен отметить, что эта доктрина, подкрепляемая также нескончаемым потоком злобной лжи о намерениях правительства Её Величества, производит большое впечатление на огромное количество наших голландских колонистов. Часто возникают разговоры о том, будто голландцы даже в Капской колонии имеют какое-то преимущественное право перед их согражданами британского происхождения. В тысячах людей, настроенных миролюбиво и, если их оставить в покое, полностью удовлетворённых своим положением британских подданных, культивируют недовольство, что, в свою очередь, раздражает британцев.
Я не вижу ничего, что могло бы положить конец этой вредной пропаганде, кроме убедительного доказательства намерения правительства Её Величества не ослаблять своих позиций в Южной Африке».
Вот авторитетные и взвешенные слова, которыми британский проконсул предупреждал своих соотечественников о надвигающемся. Он видел собирающуюся на севере грозовую тучу, но даже его глаза не разглядели, насколько близко была ужасная буря.
В течение последней декады июня и начале июля большие надежды возлагались на посредничество глав Союза африканеров, политической партии голландцев Капской колонии [22]. С одной стороны, они были соплеменниками буров, с другой — являлись британскими подданными и пользовались всеми преимуществами тех демократических институтов, которые мы хотели распространить на Трансвааль. «Только относитесь к нашим братьям так, как мы относимся к вашим!» — вся суть наших разногласий сконцентрировалась в этой мольбе. Однако миссия не принесла никаких результатов, хотя проект, предложенный господами Хофмейером и Герхолдтом из Союза африканеров и Фишером из Оранжевой Республики, был представлен в раад и одобрен мистером Шрайнером, африканером, премьером Капской колонии. В первоначальном варианте статьи закона запутаны и расплывчаты, испытательный срок варьировался от девяти до семи лет, в зависимости от условий. При обсуждении, однако, они совершенствовались, пока срок не сократился до семи лет, а представительство золотых приисков не возросло до пяти от тридцати одного. Уступки не были значительными, как и представительство для большинства населения нельзя назвать щедрым, однако сокращение испытательного срока горячо приветствовалось в Англии как знак того, что компромисс может быть достигнут. Страна издала вздох облегчения. «Если, — сказал министр колоний, — сообщение подтвердится, то это важное изменение в предложениях президента Крюгера, вкупе с предыдущими поправками, даст нашему правительству основания надеяться, что новый закон может стать основой для урегулирования на позициях, заложенных сэром Альфредом Милнером при встрече в Блумфонтейне». И добавил, что введены некоторые осложняющие условия, но заключил: «Правительство Её Величества чувствует уверенность, что президент Трансвааля, приняв принцип, которому они противоречат, будет готов пересмотреть любую деталь проекта, которая может стать препятствием для полного решения рассматриваемой проблемы, и не позволит свести на нет или снизить значение принятого решения последующими изменениями закона и административными актами». Тогда же «Таймс» объявила, что кризис разрешён. «Если голландские политики Капской колонии убедили своих собратьев в Трансваале провести такой билль, то они заслуживают глубокой благодарности не только своих соотечественников и английских колонистов в Южной Африке, но и всей Британской империи и цивилизованного мира».
Но этой прекрасной перспективе вскоре суждено было затуманиться. Встали вопросы о деталях, при ближайшем рассмотрении оказавшихся весьма значительными. Ойтландеры и британские южноафриканцы, которые в прошлом не раз убеждались, насколько иллюзорными могут быть обещания президента Трансвааля, настаивали на гарантиях. Предложенные семь лет на два года превышали срок, объявленный сэром Альфредом Милнером как несократимый минимум. Лишние два года не помешали бы им согласиться с законопроектом, даже за счёт некоторого унижения нашего представителя. Однако существовали положения, вызывавшие подозрения, поскольку были разработаны столь ловким дипломатом. Одно из них гласило: иностранец, претендующий на гражданство, должен представить свидетельство о постоянной регистрации в течение определённого времени. Но закон о регистрации в Трансваале вышел из употребления, и, следовательно, эта статья могла сделать весь билль бессмысленным. Поскольку регистрацию заботливо сохраняли, значит намеревались использовать. Дверь открыли, но заблокировали камнем. И ещё, непрерывное гражданство иммигрантов поставили в зависимость от решения первого раада, так что, если члены от горнопромышленников предложат какую-либо реформу, не только их законопроект, но и их самих бурское большинство сможет выкинуть из палаты. Что могла делать оппозиция, когда правительство в любой момент имело возможность голосованием лишить их всех парламентского мандата? Было ясно: меру, содержащую подобные статьи, необходимо тщательно проанализировать, прежде чем британское правительство сможет принять её за окончательное урегулирование и обеспечение справедливости подданным короны. С другой стороны, правительство, естественно, не желало отвергать статьи, обещающие улучшение положения иммигрантов. Поэтому оно предложило назначать представителей в согласительную комиссию, которая выяснит пригодность предлагаемого закона до того, как он примет окончательный вид. Предложение было представлено в раад 7 августа, с добавлением, что, когда это будет сделано, сэр Альфред Милнер готов обсуждать все остальные моменты, включая суд, без вмешательства иностранных держав.
Идею согласительной комиссии критикуют как непростительное вмешательство во внутренние дела другой страны. Но тогда весь вопрос с самого начала касался внутреннего дела другой страны, поскольку внутреннее равноправие белых жителей являлось условием, на котором было восстановлено самоуправление Трансвааля. Безнадёжно предлагать сравнения, но представьте, как повела бы себя Франция, вмешайся Германия в вопрос предоставления во Франции избирательного права. Однако, если бы во Франции находилось немцев столько же, сколько французов, а права их были бы ущемлены, Германия вмешалась бы достаточно быстро и продолжала бы делать это до установления справедливого modus vivendi [23]. Дело в том, что ситуация Трансвааля единична, такого положения вещей нигде не существовало, и к нему нельзя применить прецедента, кроме общей нормы — меньшинство белых людей не может неограниченно облагать налогами и управлять большинством белых людей. Чувство склоняется в сторону меньшего народа, но разум и право — полностью на стороне Англии.
После предложения министра колоний последовала продолжительная пауза. Из Претории не поступало никакого ответа. Но по обе стороны появились свидетельства приготовления к войне, скрытно осуществлявшиеся ещё до рейда Джеймсона, и теперь поспешно завершающиеся. На вооружение тратились суммы, чрезмерные для небольшого государства. Ящики с винтовками и боеприпасами потекли в арсенал не только из залива Делагоа, но даже, к негодованию английских колонистов, через Кейптаун и Порт-Элизабет. Большие ящики с ярлыками «Сельскохозяйственные орудия» и «Горное оборудование» прибывали из Германии и Франции, чтобы расположиться в фортах Йоханнесбурга или Претории. В бурских городах мелькали воинственные лица разных национальностей, но сходного типа. Европейские condottieri были готовы в любой момент поменять свою кровь на золото, и в конце концов они смело выполнили свою часть сделки. Более трех недель, пока мистер Крюгер хранил молчание, шли эти красноречивые приготовления. Однако гораздо больше ситуацию определял другой факт. Бюргер не может воевать без своей лошади, его лошадь не может двигаться без травы, трава будет только после дождя, а до периода дождей оставалось несколько недель. Переговоры, следовательно, необходимо было затягивать, пока вельд представлял собой голую, красновато-коричневую, пыльную равнину. Поэтому мистер Чемберлен и британское общество неделю за неделей ждали ответа на свой вопрос. Однако всякому терпению есть предел: 26 августа министр колоний с недипломатической прямотой речи заявил, что вопрос не может оставаться в подвешенном состоянии вечно. «Время истекает, — сказал он. — Если оно закончится, мы не ограничимся тем, что предлагали раньше, а, взявшись за дело, не отступим, пока не обеспечим условий, которые раз и навсегда положат конец разговорам о том, кто является в Южной Африке господствующей державой, и предоставят нашим согражданам на той территории те самые равные права, которые обещал им президент Крюгер, когда Королева даровала Трансваалю независимость, и это самое малое, что по справедливости они должны иметь». Немногим раньше лорд Солсбери был столь же эмоционален. «Никто в нашей стране не желает нарушать соглашений, пока признается, что, гарантируя независимость Трансвааля, с одной стороны, они гарантируют равные политические и гражданские права поселенцам всех национальностей — с другой. Однако эти соглашения, не являются „законом мидян и персов“ [24]. Они не вечны, их можно аннулировать, а однажды отменённые, они уже никогда не будут восстановлены в прежнем виде». Долготерпение Великобритании начало подходить к концу.
Между тем из Трансвааля прибыло новое официальное послание, предлагающее альтернативу согласительной комиссии. В нем говорилось, что бурское правительство примет предложения сэра Альфреда Милнера относительно избирательного права при условии, что Великобритания откажется от претензий на сюзеренитет, согласится на третейский суд и даст обещание никогда больше не вмешиваться во внутренние дела республики. На это Великобритания ответила, что готова согласиться на арбитраж, надеется больше никогда не иметь оснований вмешиваться для защиты своих подданных, поскольку с предоставлением избирательного права все предпосылки такого вмешательства исчезнут, но никогда не согласится отказаться от своего положения сюзеренного государства. Официальное послание мистера Чемберлена заканчивалось напоминанием правительству Трансвааля, что кроме избирательного права остаются открытыми и другие спорные вопросы, требующие разрешения одновременно с первым. Под этим он подразумевал такие вопросы, как положение коренных народов и отношение к британским подданным индийского происхождения.
2 сентября поступил ответ правительства Трансвааля, краткий и жёсткий: они отзывали своё предложение о предоставлении избирательного права и подтверждали непризнание сюзеренитета. Переговоры зашли в тупик. Каким образом их продолжить? Учитывая вооружение бюргеров, небольшой гарнизон Наталя занял позиции на границе. Трансвааль потребовал объяснений этому факту. Сэр Альфред Милнер ответил, что они охраняют британские интересы и готовятся на случай непредвиденных обстоятельств. Рёв водопада зазвучал близко и мощно.
8 сентября состоялось заседание Кабинета министров — одно из самых важных за последние годы. В Преторию направили официальное послание, которое даже оппоненты правительства признали умеренным и предоставляющим основу для мирного урегулирования. Оно началось с категорического отказа удовлетворить требование Трансвааля о государственном суверенитете в том значении, в каком его представляет Оранжевая Республика. Все предложения, поставленные в зависимость от этого условия, поддержаны быть не могут.
Британское правительство, однако, было готово согласиться на пятилетний испытательный срок, как заявлялось в ноте от 19 августа, предполагая в то же время, что каждый член сможет выступать в рааде на своём языке.
«Принятие Южноафриканской Республикой этих условий немедленно снимет напряжённость между двумя правительствами, и, безусловно, сделает ненужным какое-либо вмешательство в будущем для устранения ограничения прав, поскольку ойтландеры будут иметь возможность самостоятельно привлекать к ним внимание в исполнительном совете и фолксрааде.
Правительство Её Величества все больше заботит опасность дальнейшего промедления в снятии напряжения, которое уже нанесло большой ущерб интересам Южной Африки, и убедительно настаивает на незамедлительном и ясном ответе на настоящее предложение. Если оно будет принято, правительство готово немедленно начать мероприятия … чтобы оговорить все детали предполагаемого третейского суда. Если, однако, чего, мы искренне надеемся, не случится, ответ Южноафриканской Республики будет отрицательным или неконструктивным, я уполномочен заявить, что правительство Её Величества оставляет за собой право пересмотреть ситуацию de novo и сформулировать собственные предложения по окончательному урегулированию». Таково было официальное послание, и Великобритания с напряжённым вниманием ожидала ответа. Но снова последовала заминка, а в это время пошёл дождь, подросла трава, и вельд стал подходящим для конного стрелка. Бюргеры были не склонны идти на уступки. Они знали, на что способны, и решили (совершенно справедливо), что на тот момент являются самой мощной военной державой в Южной Африке. «Мы справлялись с Англией и раньше, но это ничто по сравнению с тем, что мы покажем ей теперь», — восклицал известный гражданин, а он, по его собственному утверждению, говорил за всю страну. Таким образом, Империя ждала и дискутировала, а звуки сигнальной трубы уже прорывались сквозь прения политиков, призывая народ снова пройти испытание войной и бедой, которыми провидение по-прежнему готовит нас к более благородной и высокой цели.
Глава IV.
Не может быть и речи о существовании плана захвата Трансвааля. В свободной стране правительство не вправе игнорировать общественное мнение, а общественное мнение испытывает влияние печати и отражается в газетных статьях. Пролистайте подшивки печатной прессы за месяцы переговоров — вы не найдёте ни единого материала в поддержку аннексии, как не нашли бы и в обществе ни единого адвоката такой меры. Однако имела место огромная несправедливость, а все, что требовалось, — это минимальные перемены, во имя ликвидации несправедливости и восстановления в Африке равенства между белыми людьми. «Будь Крюгер более либеральным в предоставлении избирательного права, — писала газета, точнее других представляющая наиболее разумную позицию британцев, — его республика станет не слабее, а много прочнее. Дай он большинству совершеннолетних жителей мужского пола полное право голоса, он придаст своей республике стабильность и мощь, какой она не может получить ни от чего другого. Если же он отвергнет все обращения по этому поводу и будет упорно следовать сегодняшней политике, то, вероятно, отодвинет беду и сохранит свою драгоценную олигархию ещё на несколько лет, однако конец все равно будет тем же самым». Процитированный фрагмент отражает настрой всей британской прессы, за исключением одной или двух газет, которые полагали, что даже дурное обращение с нашими людьми и тот факт, что мы несём за них непосредственную ответственность, не оправдывает нашего вмешательства во внутренние дела другой республики. Нельзя отрицать, что рейд Джеймсона и неполнота расследования связанных с ним обстоятельств, ослабили позицию тех, кто стоял за энергичное выступление в защиту британских подданных. Существовало хотя и смутное, но достаточно широко распространённое мнение, что капиталисты преднамеренно накаляют ситуацию в собственных целях. Трудно себе представить, как общественное недовольство и неопределённость, не говоря уже о состоянии войны, могли быть выгодны капиталу, и несомненно ясно, что, если какой-то ловкач использовал проблемы ойтландеров в своих интересах, лучшее средство сорвать его планы — решить эти проблемы. Такое подозрение, тем не менее, реально существовало у тех, кому нравилось не замечать главного и преувеличивать второстепенное, — в течение переговоров решимость Великобритании ослабела, на что, несомненно, и рассчитывал противник, искренним, но боязливым и нереалистичным меньшинством. Идеализм и болезненная, неспокойная совестливость — два самых опасных несчастья, от которых вынуждено страдать современное прогрессивное государство.
В апреле 1899 года британские ойтландеры послали в родную страну просьбу о защите. С апреля предыдущего года велась переписка между доктором Лейдсом, государственным секретарём Южноафриканской Республики, и британским министром колоний мистером Чемберленом по поводу существования или отсутствия сюзеренитета. Одна сторона утверждала, что вторая конвенция полностью аннулировала первую, другая — что преамбула первой конвенции применяется также и ко второй. Если точка зрения Трансвааля была верна, ясно, что Великобританию обвели вокруг пальца и обманом поставили в такое положение, поскольку она не получила во второй конвенции quid pro quo [21], a даже от самого невнимательного из министров колоний вряд ли можно ожидать, что он отдаст нечто весьма существенное просто так. Точка зрения Трансвааля возвращает нас к риторическому вопросу о существе сюзеренитета: государство признавшее право вето в своих внешнеполитических делах, лишается независимости. В общем, этот вопрос следует признать достойным передачи в заслуживающий доверия третейский суд.
Однако теперь к этому спору (не слишком горячему, поскольку между заявлением и ответом проходит семь месяцев) прибавился насущнейший вопрос притеснений и петиции ойтландеров. Сэр Альфред Милнер, британский комиссар в Южной Африке, человек либеральных убеждений, назначенный правительством консерваторов, пользовался уважением и доверием всех партий. Он имел репутацию способного, здравомыслящего человека, слишком порядочного, чтобы поступать несправедливо или терпимо к этому относиться. Именно ему поручили дело. 30 мая между ним и президентом Крюгером состоялась встреча в Блумфонтейне, столице Оранжевой Республики. Крюгер заранее объявил, что готов обсуждать любые вопросы, кроме независимости Трансвааля. «Все, все, все!» — твёрдо заявлял он. Однако скоро обнаружилась невозможность договориться, что угрожает, а что не угрожает этой независимости.
Необходимое для одного являлось неприемлемым для другого. Милнер настаивал на пяти годах испытательного срока для введения избирательного права, декларируя адекватное представительство горнодобывающим районам. Крюгер предлагал семилетний срок вкупе с многочисленными ограничениями, практически сводящими на нет ценность законодательного акта, пять членов от тридцати одного человека, чтобы представлять большинство мужского населения; добавил условие: все разногласия выносить на рассмотрение других держав, — условие, несовместимое с сюзеренитетом. Предложения одного были неприемлемы для другого, и в начале июня сэр Альфред Милнер возвратился в Кейптаун, а президент Крюгер в Преторию, не урегулировав ничего, а лишь добавив сложности в урегулирование. Поток мчался быстро, и шум водопада звучал все громче.
12 июня сэр Альфред Милнер принял в Кейптауне депутацию и дал оценку ситуации. «Принцип равенства народов, — сказал он, — являлся для Южной Африки необходимым. Одно государство, в котором существовало неравенство, держало все остальные в напряжении. Наша политика была политикой не агрессии, а исключительного терпения, которое, однако, не может превращаться в равнодушие». Двумя днями позже Крюгер обратился к рааду: «Противная сторона не уступила ни пяди, и я не мог дать больше. Господь всегда помогал нам. Я не хочу войны, но и не подарю больше ничего. Пусть однажды у нас отняли независимость, но Господь её возвратил». Он, несомненно, говорил со всей искренностью, однако трудно слышать столь уверенные обращения к Богу за режим, который поощрял спаивание негров и породил чиновников, самых коррумпированных в современном мире.
Официальный доклад сэра Альфреда Милнера относительно сложившегося положения как ничто более заставил британское общество осознать всю серьёзность ситуации и настоятельную необходимость вмешательства в это дело государства. В докладе говорилось следующее: «Доводы за вмешательство перевешивают все остальные. Существует позиция, что все наладится само собой. Однако в действительности политика невмешательства, проводимая уже долгое время, только усугубила ситуацию. Неправда, что ухудшение положения произошло вследствие рейда Джеймсона. Дела шли все хуже до того, как был предпринят этот рейд. В его канун мы находились на грани войны, а Трансвааль — на грани революции. В результате рейда политика невмешательства получила новых сторонников, но последствия её остались старыми.
Зрелище тысяч британских подданных, постоянно находящихся на положении рабов, страдающих от бесспорных притеснений и тщетно взывающих к правительству Её Величества о помощи, неуклонно подрывает влияние и авторитет Великобритании в доминионах Королевы. Часть прессы, и не только в Трансваале, открыто и постоянно проповедует доктрину единой республики на всей территории Южной Африки, поддерживая её зловещими намёками на вооружение Трансвааля, его альянс с Оранжевой Республикой и активное сочувствие, которое, в случае войны, окажет часть подданных Её Величества. С сожалением должен отметить, что эта доктрина, подкрепляемая также нескончаемым потоком злобной лжи о намерениях правительства Её Величества, производит большое впечатление на огромное количество наших голландских колонистов. Часто возникают разговоры о том, будто голландцы даже в Капской колонии имеют какое-то преимущественное право перед их согражданами британского происхождения. В тысячах людей, настроенных миролюбиво и, если их оставить в покое, полностью удовлетворённых своим положением британских подданных, культивируют недовольство, что, в свою очередь, раздражает британцев.
Я не вижу ничего, что могло бы положить конец этой вредной пропаганде, кроме убедительного доказательства намерения правительства Её Величества не ослаблять своих позиций в Южной Африке».
Вот авторитетные и взвешенные слова, которыми британский проконсул предупреждал своих соотечественников о надвигающемся. Он видел собирающуюся на севере грозовую тучу, но даже его глаза не разглядели, насколько близко была ужасная буря.
В течение последней декады июня и начале июля большие надежды возлагались на посредничество глав Союза африканеров, политической партии голландцев Капской колонии [22]. С одной стороны, они были соплеменниками буров, с другой — являлись британскими подданными и пользовались всеми преимуществами тех демократических институтов, которые мы хотели распространить на Трансвааль. «Только относитесь к нашим братьям так, как мы относимся к вашим!» — вся суть наших разногласий сконцентрировалась в этой мольбе. Однако миссия не принесла никаких результатов, хотя проект, предложенный господами Хофмейером и Герхолдтом из Союза африканеров и Фишером из Оранжевой Республики, был представлен в раад и одобрен мистером Шрайнером, африканером, премьером Капской колонии. В первоначальном варианте статьи закона запутаны и расплывчаты, испытательный срок варьировался от девяти до семи лет, в зависимости от условий. При обсуждении, однако, они совершенствовались, пока срок не сократился до семи лет, а представительство золотых приисков не возросло до пяти от тридцати одного. Уступки не были значительными, как и представительство для большинства населения нельзя назвать щедрым, однако сокращение испытательного срока горячо приветствовалось в Англии как знак того, что компромисс может быть достигнут. Страна издала вздох облегчения. «Если, — сказал министр колоний, — сообщение подтвердится, то это важное изменение в предложениях президента Крюгера, вкупе с предыдущими поправками, даст нашему правительству основания надеяться, что новый закон может стать основой для урегулирования на позициях, заложенных сэром Альфредом Милнером при встрече в Блумфонтейне». И добавил, что введены некоторые осложняющие условия, но заключил: «Правительство Её Величества чувствует уверенность, что президент Трансвааля, приняв принцип, которому они противоречат, будет готов пересмотреть любую деталь проекта, которая может стать препятствием для полного решения рассматриваемой проблемы, и не позволит свести на нет или снизить значение принятого решения последующими изменениями закона и административными актами». Тогда же «Таймс» объявила, что кризис разрешён. «Если голландские политики Капской колонии убедили своих собратьев в Трансваале провести такой билль, то они заслуживают глубокой благодарности не только своих соотечественников и английских колонистов в Южной Африке, но и всей Британской империи и цивилизованного мира».
Но этой прекрасной перспективе вскоре суждено было затуманиться. Встали вопросы о деталях, при ближайшем рассмотрении оказавшихся весьма значительными. Ойтландеры и британские южноафриканцы, которые в прошлом не раз убеждались, насколько иллюзорными могут быть обещания президента Трансвааля, настаивали на гарантиях. Предложенные семь лет на два года превышали срок, объявленный сэром Альфредом Милнером как несократимый минимум. Лишние два года не помешали бы им согласиться с законопроектом, даже за счёт некоторого унижения нашего представителя. Однако существовали положения, вызывавшие подозрения, поскольку были разработаны столь ловким дипломатом. Одно из них гласило: иностранец, претендующий на гражданство, должен представить свидетельство о постоянной регистрации в течение определённого времени. Но закон о регистрации в Трансваале вышел из употребления, и, следовательно, эта статья могла сделать весь билль бессмысленным. Поскольку регистрацию заботливо сохраняли, значит намеревались использовать. Дверь открыли, но заблокировали камнем. И ещё, непрерывное гражданство иммигрантов поставили в зависимость от решения первого раада, так что, если члены от горнопромышленников предложат какую-либо реформу, не только их законопроект, но и их самих бурское большинство сможет выкинуть из палаты. Что могла делать оппозиция, когда правительство в любой момент имело возможность голосованием лишить их всех парламентского мандата? Было ясно: меру, содержащую подобные статьи, необходимо тщательно проанализировать, прежде чем британское правительство сможет принять её за окончательное урегулирование и обеспечение справедливости подданным короны. С другой стороны, правительство, естественно, не желало отвергать статьи, обещающие улучшение положения иммигрантов. Поэтому оно предложило назначать представителей в согласительную комиссию, которая выяснит пригодность предлагаемого закона до того, как он примет окончательный вид. Предложение было представлено в раад 7 августа, с добавлением, что, когда это будет сделано, сэр Альфред Милнер готов обсуждать все остальные моменты, включая суд, без вмешательства иностранных держав.
Идею согласительной комиссии критикуют как непростительное вмешательство во внутренние дела другой страны. Но тогда весь вопрос с самого начала касался внутреннего дела другой страны, поскольку внутреннее равноправие белых жителей являлось условием, на котором было восстановлено самоуправление Трансвааля. Безнадёжно предлагать сравнения, но представьте, как повела бы себя Франция, вмешайся Германия в вопрос предоставления во Франции избирательного права. Однако, если бы во Франции находилось немцев столько же, сколько французов, а права их были бы ущемлены, Германия вмешалась бы достаточно быстро и продолжала бы делать это до установления справедливого modus vivendi [23]. Дело в том, что ситуация Трансвааля единична, такого положения вещей нигде не существовало, и к нему нельзя применить прецедента, кроме общей нормы — меньшинство белых людей не может неограниченно облагать налогами и управлять большинством белых людей. Чувство склоняется в сторону меньшего народа, но разум и право — полностью на стороне Англии.
После предложения министра колоний последовала продолжительная пауза. Из Претории не поступало никакого ответа. Но по обе стороны появились свидетельства приготовления к войне, скрытно осуществлявшиеся ещё до рейда Джеймсона, и теперь поспешно завершающиеся. На вооружение тратились суммы, чрезмерные для небольшого государства. Ящики с винтовками и боеприпасами потекли в арсенал не только из залива Делагоа, но даже, к негодованию английских колонистов, через Кейптаун и Порт-Элизабет. Большие ящики с ярлыками «Сельскохозяйственные орудия» и «Горное оборудование» прибывали из Германии и Франции, чтобы расположиться в фортах Йоханнесбурга или Претории. В бурских городах мелькали воинственные лица разных национальностей, но сходного типа. Европейские condottieri были готовы в любой момент поменять свою кровь на золото, и в конце концов они смело выполнили свою часть сделки. Более трех недель, пока мистер Крюгер хранил молчание, шли эти красноречивые приготовления. Однако гораздо больше ситуацию определял другой факт. Бюргер не может воевать без своей лошади, его лошадь не может двигаться без травы, трава будет только после дождя, а до периода дождей оставалось несколько недель. Переговоры, следовательно, необходимо было затягивать, пока вельд представлял собой голую, красновато-коричневую, пыльную равнину. Поэтому мистер Чемберлен и британское общество неделю за неделей ждали ответа на свой вопрос. Однако всякому терпению есть предел: 26 августа министр колоний с недипломатической прямотой речи заявил, что вопрос не может оставаться в подвешенном состоянии вечно. «Время истекает, — сказал он. — Если оно закончится, мы не ограничимся тем, что предлагали раньше, а, взявшись за дело, не отступим, пока не обеспечим условий, которые раз и навсегда положат конец разговорам о том, кто является в Южной Африке господствующей державой, и предоставят нашим согражданам на той территории те самые равные права, которые обещал им президент Крюгер, когда Королева даровала Трансваалю независимость, и это самое малое, что по справедливости они должны иметь». Немногим раньше лорд Солсбери был столь же эмоционален. «Никто в нашей стране не желает нарушать соглашений, пока признается, что, гарантируя независимость Трансвааля, с одной стороны, они гарантируют равные политические и гражданские права поселенцам всех национальностей — с другой. Однако эти соглашения, не являются „законом мидян и персов“ [24]. Они не вечны, их можно аннулировать, а однажды отменённые, они уже никогда не будут восстановлены в прежнем виде». Долготерпение Великобритании начало подходить к концу.
Между тем из Трансвааля прибыло новое официальное послание, предлагающее альтернативу согласительной комиссии. В нем говорилось, что бурское правительство примет предложения сэра Альфреда Милнера относительно избирательного права при условии, что Великобритания откажется от претензий на сюзеренитет, согласится на третейский суд и даст обещание никогда больше не вмешиваться во внутренние дела республики. На это Великобритания ответила, что готова согласиться на арбитраж, надеется больше никогда не иметь оснований вмешиваться для защиты своих подданных, поскольку с предоставлением избирательного права все предпосылки такого вмешательства исчезнут, но никогда не согласится отказаться от своего положения сюзеренного государства. Официальное послание мистера Чемберлена заканчивалось напоминанием правительству Трансвааля, что кроме избирательного права остаются открытыми и другие спорные вопросы, требующие разрешения одновременно с первым. Под этим он подразумевал такие вопросы, как положение коренных народов и отношение к британским подданным индийского происхождения.
2 сентября поступил ответ правительства Трансвааля, краткий и жёсткий: они отзывали своё предложение о предоставлении избирательного права и подтверждали непризнание сюзеренитета. Переговоры зашли в тупик. Каким образом их продолжить? Учитывая вооружение бюргеров, небольшой гарнизон Наталя занял позиции на границе. Трансвааль потребовал объяснений этому факту. Сэр Альфред Милнер ответил, что они охраняют британские интересы и готовятся на случай непредвиденных обстоятельств. Рёв водопада зазвучал близко и мощно.
8 сентября состоялось заседание Кабинета министров — одно из самых важных за последние годы. В Преторию направили официальное послание, которое даже оппоненты правительства признали умеренным и предоставляющим основу для мирного урегулирования. Оно началось с категорического отказа удовлетворить требование Трансвааля о государственном суверенитете в том значении, в каком его представляет Оранжевая Республика. Все предложения, поставленные в зависимость от этого условия, поддержаны быть не могут.
Британское правительство, однако, было готово согласиться на пятилетний испытательный срок, как заявлялось в ноте от 19 августа, предполагая в то же время, что каждый член сможет выступать в рааде на своём языке.
«Принятие Южноафриканской Республикой этих условий немедленно снимет напряжённость между двумя правительствами, и, безусловно, сделает ненужным какое-либо вмешательство в будущем для устранения ограничения прав, поскольку ойтландеры будут иметь возможность самостоятельно привлекать к ним внимание в исполнительном совете и фолксрааде.
Правительство Её Величества все больше заботит опасность дальнейшего промедления в снятии напряжения, которое уже нанесло большой ущерб интересам Южной Африки, и убедительно настаивает на незамедлительном и ясном ответе на настоящее предложение. Если оно будет принято, правительство готово немедленно начать мероприятия … чтобы оговорить все детали предполагаемого третейского суда. Если, однако, чего, мы искренне надеемся, не случится, ответ Южноафриканской Республики будет отрицательным или неконструктивным, я уполномочен заявить, что правительство Её Величества оставляет за собой право пересмотреть ситуацию de novo и сформулировать собственные предложения по окончательному урегулированию». Таково было официальное послание, и Великобритания с напряжённым вниманием ожидала ответа. Но снова последовала заминка, а в это время пошёл дождь, подросла трава, и вельд стал подходящим для конного стрелка. Бюргеры были не склонны идти на уступки. Они знали, на что способны, и решили (совершенно справедливо), что на тот момент являются самой мощной военной державой в Южной Африке. «Мы справлялись с Англией и раньше, но это ничто по сравнению с тем, что мы покажем ей теперь», — восклицал известный гражданин, а он, по его собственному утверждению, говорил за всю страну. Таким образом, Империя ждала и дискутировала, а звуки сигнальной трубы уже прорывались сквозь прения политиков, призывая народ снова пройти испытание войной и бедой, которыми провидение по-прежнему готовит нас к более благородной и высокой цели.
Глава IV.
Канун войны
Нота, направленная Кабинетом министров 8 сентября, несомненно, являлась предвестником либо мира, либо войны. Туча должна была пролиться или пронестись мимо. Ожидая ответа, страна провела некоторое время в изучении и обсуждении необходимых военных приготовлении. Военное министерство несколько месяцев вело подготовку на случай непредвиденных обстоятельств и произвело определённые передислокации, по его мнению достаточные, но на деле оказавшиеся слишком незначительными, как показал последующий опыт.
Занятно, просматривая подшивки газет уровня «Таймс», наблюдать, как сначала один или два небольших материала военного содержания появляются среди бесконечных столбцов сообщений, посвящённых дипломатии и политике, как постепенно они все увеличиваются в объёме, пока наконец не происходит полный переворот — дипломатия сужается до крошечных заметок, и война заполняет все пространство. Седьмым июля датируется первое мерцание оружия в тусклой монотонности британских газет. В этот день сообщалось, об отправке двух роты инженерных войск и территориального корпуса с запасом провианта и боеприпасов. Две роты инженерных войск! Кто мог предвидеть, что они станут авангардом самой большой армии, когда-либо в мировой истории пересекавшей океан, и какой ещё не доводилось командовать британскому генералу.
15 августа, в тот момент, когда переговоры уже вошли в самую серьёзную фазу, после провала встречи в Блумфонтейне и отъезда сэра Альфреда Милнера, британские силы в Южной Африке оказались абсолютно и нелепо неадекватны потребностям защиты нашей собственной границы. Несомненно, этот факт должен открыть глаза тем, кто, несмотря на все доказательства, утверждает, будто эта война спровоцирована британцами. Политик, желающий войны, обычно готовится к войне, и это именно то, что делал мистер Крюгер, а британские власти — нет. В это время господствующая сюзеренная держава имела на гигантской границе два кавалерийских полка, три батареи полевой артиллерии и шесть с половиной батальонов пехоты — примерно шесть тысяч солдат. А безобидные сельские государства могли выставить сорок-пятьдесят тысяч конных стрелков, мобильность которых удваивала их силу, а также самую лучшую артиллерию, включая орудия такого крупного калибра, каких ещё не видели на полях сражений. Совершенно очевидно, что буры тогда были в состоянии с лёгкостью пробиться и в Дурбан, и в Кейптаун. Британские войска, обречённые на оборонительные действия, они могли блокировать и впоследствии уничтожить, и тогда основные силы буров встретились бы только с неорганизованной самообороной, нейтрализуемой индифферентностью или враждебностью голландских колонистов. Поразительно, но наши власти, похоже, никогда не рассматривали возможность того, что буры сделают первый шаг, или не понимали, что в этом случае нашему запоздалому подкреплению придётся высаживаться под огнём республиканских пушек.
Занятно, просматривая подшивки газет уровня «Таймс», наблюдать, как сначала один или два небольших материала военного содержания появляются среди бесконечных столбцов сообщений, посвящённых дипломатии и политике, как постепенно они все увеличиваются в объёме, пока наконец не происходит полный переворот — дипломатия сужается до крошечных заметок, и война заполняет все пространство. Седьмым июля датируется первое мерцание оружия в тусклой монотонности британских газет. В этот день сообщалось, об отправке двух роты инженерных войск и территориального корпуса с запасом провианта и боеприпасов. Две роты инженерных войск! Кто мог предвидеть, что они станут авангардом самой большой армии, когда-либо в мировой истории пересекавшей океан, и какой ещё не доводилось командовать британскому генералу.
15 августа, в тот момент, когда переговоры уже вошли в самую серьёзную фазу, после провала встречи в Блумфонтейне и отъезда сэра Альфреда Милнера, британские силы в Южной Африке оказались абсолютно и нелепо неадекватны потребностям защиты нашей собственной границы. Несомненно, этот факт должен открыть глаза тем, кто, несмотря на все доказательства, утверждает, будто эта война спровоцирована британцами. Политик, желающий войны, обычно готовится к войне, и это именно то, что делал мистер Крюгер, а британские власти — нет. В это время господствующая сюзеренная держава имела на гигантской границе два кавалерийских полка, три батареи полевой артиллерии и шесть с половиной батальонов пехоты — примерно шесть тысяч солдат. А безобидные сельские государства могли выставить сорок-пятьдесят тысяч конных стрелков, мобильность которых удваивала их силу, а также самую лучшую артиллерию, включая орудия такого крупного калибра, каких ещё не видели на полях сражений. Совершенно очевидно, что буры тогда были в состоянии с лёгкостью пробиться и в Дурбан, и в Кейптаун. Британские войска, обречённые на оборонительные действия, они могли блокировать и впоследствии уничтожить, и тогда основные силы буров встретились бы только с неорганизованной самообороной, нейтрализуемой индифферентностью или враждебностью голландских колонистов. Поразительно, но наши власти, похоже, никогда не рассматривали возможность того, что буры сделают первый шаг, или не понимали, что в этом случае нашему запоздалому подкреплению придётся высаживаться под огнём республиканских пушек.