Страница:
— Желаю вам полного счастья, ваше величество, — проговорил иезуит, — и от всего сердца поздравляю с принятым вами великим шагом, который даст вам удовлетворение как в здешнем мире, так и в будущем.
— До сих пор я не испытываю ни счастья, ни удовлетворения, отец мой! — раздраженно возразил король. — Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Весь двор стоял здесь передо мной на коленях, умоляя изменить мое решение.
Иезуит тревожно взглянул на него своими проницательными серыми глазами.
— К счастью, ваше величество — человек сильной воли, которого не так легко поколебать, как думают некоторые, — сказал он.
— Да, да, я не уступил ни на йоту. Но все же должен признаться, что очень неприятно восстанавливать против себя стольких людей. Я уверен, что редко кто устоял бы на моем месте.
— Теперь-то и следует проявить твердость, ваше величество. Сатана неистовствует, видя, как вырываетесь вы из его когтей, натравливает всех своих друзей, посылает всех своих приверженцев, силясь удержать вас в своей дьявольской власти.
Но короля не так легко было утешить.
— Знаете, отец мой, — проговорил он, — вы, кажется, не очень-то почитаете мою семью. Мой брат и мой сын, аббат Фенелон и военный министр — вот те приверженцы сатаны, о которых вы упоминаете.
— Тем больше чести вашему величеству в умении устоять против них. Вы благородно поступили, государь. Вы заслужили похвалы и благословение святой церкви.
— Надеюсь, что я был справедлив, отец мой! — серьезно заявил король. — Буду рад повидаться с вами попозднее вечером, а пока разрешите остаться наедине с моими мыслями.
Отец Лашез вышел из кабинета, глубоко сомневаясь в истинных намерениях короля. Очевидно было, что мольбы близких сильно поколебали его решение, хотя и не изменили его совсем. Каков будет результат, если посыплются новые просьбы? А что таковые будут, это так же верно, как и то, что за тьмой следует свет. Необходимо сделать какой-либо ловкий ход, чтобы немедленно вызвать кризис. Ведь каждый потерянный час благоприятен для противников. Колебаться — значит проиграть игру. Настала пора рискнуть всем!
Епископ из Мо ожидал его в приемной, где отец Лашез в нескольких коротких фразах обрисовал ему всю опасность положения и указал средства, могущие, по его мнению, предотвратить ее. Оба отправились в комнату г-жи де Ментенон. Та сняла уже темную вдовью одежду, надетую с тех пор, как поселилась при дворе, и заменила ее более подходящим богатым, но простым костюмом из белого атласа с серебряной отделкой. В ее густых темных косах блестел бриллиант. Эта перемена еще более освежила лицо и фигуру и без того достаточно моложавые. Когда заговорщики увидали чудный цвет этого лица, его правильные черты, такие спокойные и изящные, они почувствовали, что если их и подстерегает неудача, то уж никоим образом не из-за выбранного ими орудия воздействия.
При виде их г-жа де Ментенон встала с места. По выражению лица было ясно видно, что она подметила тревогу, наполнявшую души вошедших.
— Вы вестники дурных новостей! — вскрикнула она.
— Нет, нет, дочь моя, — успокоил епископ. — Но нам следует быть начеку, так как нашим врагам очень хотелось бы отдалить от вас Людовика.
Лицо де Ментенон просияло при имени ее возлюбленного.
— Ах, вы не знаете, — вымолвила она. — Он дал слово. Я верю ему, как себе самой.
Но умный иезуит не доверял интуиции женщин.
— Наши противники многочисленны и сильны, — проговорил он, покачивая головой. — Если король и устоит, то ему будут постоянно надоедать, и тогда жизнь опротивит ему, покажется мрачной, — конечно, за исключением момента пребывания в лучах, исходящих от вас, мадам. Надо покончить с этим делом.
— Каким образом, отец мой?
— Брак должен состояться немедленно.
— Как!
— Да. Если возможно, сегодня ночью.
— О, вы требуете слишком много, отец мой. Король ни за что не согласится на такое предложение.
— Он сам сделает его.
— Почему?
— Потому что мы вынудим его на это. Только таким образом будет побеждена оппозиция. Когда брак станет свершившимся фактом, двор принужден будет признать его, а до тех пор сопротивление не прекратится.
— Что же я должна сделать, отец мой?
— Отказаться от короля.
— Как? От него? — Она побледнела, как лилия, в недоумении глядя в лицо иезуита.
— Это лучшее, что вы можете сделать, мадам.
— Ах, отец мой, я могла бы, да, могла бы это в прошлом месяце, на прошлой неделе, даже вчера утром. Но теперь… О! Это разобьет мое сердце.
— Не бойтесь, мадам. Мы даем вам благой совет. Идите сейчас же к королю. Скажите ему, что до вас дошли слухи о всех неприятностях, обрушившихся на него из-за вас. Вы не в состоянии вынести мысли о том, что можете оказаться яблоком раздора в его семье, а потому освобождаете короля от данного им обещания и навсегда покидаете двор.
— Идти теперь? Сейчас же?
— Да, не теряя ни одной минуты.
Она набросила на плечи легкую накидку.
— Я поступаю согласно вашему совету, — произнесла она. — Верю, что вы умнее меня. Но что, если он поймает меня на слове?
— Он на это не способен.
— Страшный риск.
— Без риска не достичь такой великой цели. Ступайте, дитя мое, и да благословит вас бог.
Глава XIII. У КОРОЛЯ ЯВЛЯЮТСЯ НЕКОТОРЫЕ ИДЕИ
Глава XIV. ПОСЛЕДНЯЯ КАРТА
Глава XV. ПОЛУНОЧНАЯ МИССИЯ
— До сих пор я не испытываю ни счастья, ни удовлетворения, отец мой! — раздраженно возразил король. — Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Весь двор стоял здесь передо мной на коленях, умоляя изменить мое решение.
Иезуит тревожно взглянул на него своими проницательными серыми глазами.
— К счастью, ваше величество — человек сильной воли, которого не так легко поколебать, как думают некоторые, — сказал он.
— Да, да, я не уступил ни на йоту. Но все же должен признаться, что очень неприятно восстанавливать против себя стольких людей. Я уверен, что редко кто устоял бы на моем месте.
— Теперь-то и следует проявить твердость, ваше величество. Сатана неистовствует, видя, как вырываетесь вы из его когтей, натравливает всех своих друзей, посылает всех своих приверженцев, силясь удержать вас в своей дьявольской власти.
Но короля не так легко было утешить.
— Знаете, отец мой, — проговорил он, — вы, кажется, не очень-то почитаете мою семью. Мой брат и мой сын, аббат Фенелон и военный министр — вот те приверженцы сатаны, о которых вы упоминаете.
— Тем больше чести вашему величеству в умении устоять против них. Вы благородно поступили, государь. Вы заслужили похвалы и благословение святой церкви.
— Надеюсь, что я был справедлив, отец мой! — серьезно заявил король. — Буду рад повидаться с вами попозднее вечером, а пока разрешите остаться наедине с моими мыслями.
Отец Лашез вышел из кабинета, глубоко сомневаясь в истинных намерениях короля. Очевидно было, что мольбы близких сильно поколебали его решение, хотя и не изменили его совсем. Каков будет результат, если посыплются новые просьбы? А что таковые будут, это так же верно, как и то, что за тьмой следует свет. Необходимо сделать какой-либо ловкий ход, чтобы немедленно вызвать кризис. Ведь каждый потерянный час благоприятен для противников. Колебаться — значит проиграть игру. Настала пора рискнуть всем!
Епископ из Мо ожидал его в приемной, где отец Лашез в нескольких коротких фразах обрисовал ему всю опасность положения и указал средства, могущие, по его мнению, предотвратить ее. Оба отправились в комнату г-жи де Ментенон. Та сняла уже темную вдовью одежду, надетую с тех пор, как поселилась при дворе, и заменила ее более подходящим богатым, но простым костюмом из белого атласа с серебряной отделкой. В ее густых темных косах блестел бриллиант. Эта перемена еще более освежила лицо и фигуру и без того достаточно моложавые. Когда заговорщики увидали чудный цвет этого лица, его правильные черты, такие спокойные и изящные, они почувствовали, что если их и подстерегает неудача, то уж никоим образом не из-за выбранного ими орудия воздействия.
При виде их г-жа де Ментенон встала с места. По выражению лица было ясно видно, что она подметила тревогу, наполнявшую души вошедших.
— Вы вестники дурных новостей! — вскрикнула она.
— Нет, нет, дочь моя, — успокоил епископ. — Но нам следует быть начеку, так как нашим врагам очень хотелось бы отдалить от вас Людовика.
Лицо де Ментенон просияло при имени ее возлюбленного.
— Ах, вы не знаете, — вымолвила она. — Он дал слово. Я верю ему, как себе самой.
Но умный иезуит не доверял интуиции женщин.
— Наши противники многочисленны и сильны, — проговорил он, покачивая головой. — Если король и устоит, то ему будут постоянно надоедать, и тогда жизнь опротивит ему, покажется мрачной, — конечно, за исключением момента пребывания в лучах, исходящих от вас, мадам. Надо покончить с этим делом.
— Каким образом, отец мой?
— Брак должен состояться немедленно.
— Как!
— Да. Если возможно, сегодня ночью.
— О, вы требуете слишком много, отец мой. Король ни за что не согласится на такое предложение.
— Он сам сделает его.
— Почему?
— Потому что мы вынудим его на это. Только таким образом будет побеждена оппозиция. Когда брак станет свершившимся фактом, двор принужден будет признать его, а до тех пор сопротивление не прекратится.
— Что же я должна сделать, отец мой?
— Отказаться от короля.
— Как? От него? — Она побледнела, как лилия, в недоумении глядя в лицо иезуита.
— Это лучшее, что вы можете сделать, мадам.
— Ах, отец мой, я могла бы, да, могла бы это в прошлом месяце, на прошлой неделе, даже вчера утром. Но теперь… О! Это разобьет мое сердце.
— Не бойтесь, мадам. Мы даем вам благой совет. Идите сейчас же к королю. Скажите ему, что до вас дошли слухи о всех неприятностях, обрушившихся на него из-за вас. Вы не в состоянии вынести мысли о том, что можете оказаться яблоком раздора в его семье, а потому освобождаете короля от данного им обещания и навсегда покидаете двор.
— Идти теперь? Сейчас же?
— Да, не теряя ни одной минуты.
Она набросила на плечи легкую накидку.
— Я поступаю согласно вашему совету, — произнесла она. — Верю, что вы умнее меня. Но что, если он поймает меня на слове?
— Он на это не способен.
— Страшный риск.
— Без риска не достичь такой великой цели. Ступайте, дитя мое, и да благословит вас бог.
Глава XIII. У КОРОЛЯ ЯВЛЯЮТСЯ НЕКОТОРЫЕ ИДЕИ
Король остался в кабинете один. Погруженный в мрачные мысли, он обдумывал способы и выполнить свое намерение, и вместе с тем устранить оппозицию, оказавшуюся столь сильной и многочисленной. Вдруг кто-то постучался в дверь, и в полусвете он увидел облик женщины, о которой только что думал. Король вскочил с места и протянул к ней руки с улыбкой, успокоившей бы ее, сомневайся она хоть на миг в его постоянстве.
— Франсуаза! Вы здесь. Наконец-то за весь день у меня первый желанный гость.
— Боюсь, что вас сильно взволновали, ваше величество.
— Да, правда.
• — Я знаю лекарство.
— Какое?
— Я покину двор, государь, и вы забудете то, что произошло между нами. Я внесла раздор туда, где надеялась водворить мир. Позвольте мне удалиться в Сен-Сир или в аббатство Фонтевро, и вам не придется приносить жертв из-за меня.
Король побледнел, как смерть, ухватившись дрожащей рукой за ее накидку, как бы боясь, что она немедленно приведет в исполнение свое намерение. В продолжение стольких лет он привык полагаться на ее разум. Он обращался к ней за советом во всех случаях, когда требовалась поддержка. Даже, как, например, на прошлой неделе, когда временно отдалялся от нее, ему все-таки необходимо было увериться, что его верная, всепрощающая, вечно умеющая утешить подруга тут, вблизи, рядом, всегда готовая поддержать короля и советом и участием. Но что она может покинуть его теперь и навсегда — эта мысль никогда не приходила королю в голову, и сердце его похолодело от удивления и тревоги.
— Вы не сделаете этого, Франсуаза! — воскликнул он дрожащим голосом. — Нет, нет, невозможно, вы говорите это шутя!
— Сердце мое разобьется, покидая вас, государь, но оно разрывается также и теперь от сознания, что ради меня вы отдаляетесь от семьи и министров.
— Что? Разве я не король? Разве я не могу поступать как мне угодно, не обращая на них внимания? Нет, нет, Франсуаза, не покидайте меня. Оставайтесь со мной и будьте моей женой.
От волнения он еле мог говорить, продолжая держаться за ее накидку. Он всегда дорожил этой женщиной, но еще более теперь, когда вдруг предстала возможность потерять ее. Де Ментенон, почувствовав силу и выгоду своего положения, целиком их использовала.
— До бракосочетания безусловно должно пройти некоторое время, ваше величество. Вы же будете неизбежно подвергаться различным неприятностям. Как могу я чувствовать себя счастливой, зная, что навлекла на вас столько неприятностей в продолжение столь долгого периода?
— А зачем ему быть таким длительным, Франсуаза?
— Один день несчастья для вас из-за меня уже слишком продолжителен, ваше величество… Я с отчаянием думаю об этом; согласитесь, мне лучше покинуть вас.
— Никогда. Вы не уйдете. Зачем нам ждать хоть бы один день, Франсуаза? Я готов. Вы тоже. Отчего нам не повенчаться теперь же?
— Сейчас? О, ваше величество!
— Мы и повенчаемся. Такова моя воля. Это мое приказание. Это мой ответ тем, кто вздумал распоряжаться мною. Они ничего не будут знать, пока не совершится брак, а тогда посмотрим, кто из них осмелится отнестись с неуважением к моей жене. Обвенчаемся тайно, Франсуаза. Сегодня же ночью я пошлю за парижским архиепископом, и, клянусь, хотя бы вся Франция восстала против этого, мы будем муж и жена до его отъезда.
— Это ваша воля, ваше величество?
— Да, а по вашим глазам я вижу, что и ваша. Не будем терять ни минуты, Франсуаза. Какая благословенная мысль. Это пришпилит навсегда их языки. Они узнают, когда уже все будет кончено, но не раньше. Ступайте к себе в комнату, дорогой друг, вернейшая из женщин. Следующая встреча будет моментом заключения нашего союза, которого не посмеют нарушить ни двор, ни все королевство.
Людовик весь трепетал от волнения, приняв такое решение Выражение сомнения и неудовольствия исчезло с его лица, и он, улыбаясь, с блестящими глазами, быстро ходил по комнате. Потом дотронулся до маленького золотого колокольчика, на звон которого появился камердинер короля Бонтан.
— Который час, Бонтан?
— Скоро шесть, ваше величество.
— Гм! — Король раздумывал несколько минут. — Бонтан, знаете, где капитан де Катина?
— Он находился в саду, ваше величество, но я слышал, что он собирается уехать ночью в Париж.
— Он отправляется один?
— С приятелем.
— Кто он? Гвардейский офицер?
— Нет, ваше величество; это чужестранец из-за моря, как слышно, из Америки. Он находился уже несколько дней здесь, и Катина показывал ему чудеса дворца вашего величества.
— Чужестранец? Тем лучше. Ступайте, Бонтан, и приведите ко мне их обоих.
— Надеюсь, что они еще здесь, ваше величество. Я проверю.
Он бросился вон из кабинета и через десять минут вернулся обратно.
— Ну?
— Мне посчастливилось, ваше величество. Им уже подали лошадей, и они заносили ноги в стремена, когда я разыскал их.
— Где же они?
— Ожидают приказаний вашего величества в приемной.
— Впустите их, Бонтан, и не допускайте сюда никого, даже министра, пока они не уйдут от меня.
Аудиенция у короля входила в круг обязанностей де Катина, но он с большим изумлением выслушал от Бонтана приказание привести с собой и приятеля. Он поспешно прошептал молодому американцу наставления, как ему следует себя вести, что нужно делать и чего избегать. Бонтан появился снова и ввел их к королю.
С чувством любопытства, несколько смешанного со страхом, Амос Грин, для которого губернатор Нью-Йорка, Дуган, являлся олицетворением наивысшей человеческой власти, входил теперь в комнату величайшего монарха христианского мира. Роскошное убранство приемной, где ему пришлось дожидаться, бархат, картины, позолота, толпы разодетых в нарядные костюмы придворных и великолепных гвардейцев — все это подействовало на его воображение, заставляя ожидать появления какой-нибудь величественной, сногсшибательной фигуры в мантии и короне. Когда же взгляд его упал на изящную фигуру скромно одетого человека с блестящими глазами, на полголовы ниже его ростом, Грин невольно обвел глазами всю комнату, с целью убедиться, действительно ли это король или один из тех бесчисленных придворных, стоявших между ним и внешним миром. По почтительному поклону своего спутника он догадался, что это и есть сам король. Грин поклонился и снова быстро выпрямился с достоинством простого человека, воспитанного в школе природы.
— Добрый вечер, капитан де Катина! — промолвил король с приятной улыбкой. — Ваш друг, я слышал, чужестранец. Надеюсь, сударь, вы нашли здесь что-нибудь интересное и достопримечательное?
— Да, ваше величество, я осмотрел ваш большой город. И удивительный же он! А приятель показал мне этот дворец с его лесами и садами. Когда я вернусь в свою страну, мне много что найдется порассказать о виденном в вашей прекрасной стране.
— Вы говорите по-французски, а между тем сами вы не из Канады.
— Нет, ваше величество, я из английских провинций Америки.
Король с интересом смотрел на могучую фигуру, смелое выражение лица и свободную осанку молодого иностранца, и внезапно в мозгу у него мелькнуло воспоминание об опасностях, угрожавших, по словам графа де Фронтенака, правительству со стороны этих колоний. Если налицо перед ним типичный представитель этой расы, то, действительно, лучше иметь такой народ другом, чем врагом. Но в настоящее время помыслы короля были направлены вовсе не на государственные дела, и он поспешно отдал приказания де Катина.
— Сегодня вы поедете по делам службы в Париж. Ваш друг может отправиться с вами. Вдвоем безопаснее, когда дело идет о государственном поручении. Но я желаю, чтобы вы подождали наступления ночи.
— Слушаю, ваше величество.
— Никто не должен знать цели данного вам поручения, наблюдайте, чтобы никто не проследил вас. Вы знаете дом архиепископа Гарле, прелата Парижа?
— Да, ваше величество.
— Вы передадите архиепископу приказание выехать сюда и ровно в полночь находиться у калитки с северо-восточной стороны. Чтобы не было никаких задержек. Буря или хорошая погода — он должен быть здесь Дело чрезвычайной важности.
— Ваше приказание будет передано в точности, ваше величество.
— Очень хорошо! Прощайте, капитан. Прощайте, сударь. Надеюсь, вы останетесь довольны своим пребыванием во Франции.
И жестом руки, с очаровательной грацией, завоевавшей ему столько поклонников, король отпустил молодых людей.
— Франсуаза! Вы здесь. Наконец-то за весь день у меня первый желанный гость.
— Боюсь, что вас сильно взволновали, ваше величество.
— Да, правда.
• — Я знаю лекарство.
— Какое?
— Я покину двор, государь, и вы забудете то, что произошло между нами. Я внесла раздор туда, где надеялась водворить мир. Позвольте мне удалиться в Сен-Сир или в аббатство Фонтевро, и вам не придется приносить жертв из-за меня.
Король побледнел, как смерть, ухватившись дрожащей рукой за ее накидку, как бы боясь, что она немедленно приведет в исполнение свое намерение. В продолжение стольких лет он привык полагаться на ее разум. Он обращался к ней за советом во всех случаях, когда требовалась поддержка. Даже, как, например, на прошлой неделе, когда временно отдалялся от нее, ему все-таки необходимо было увериться, что его верная, всепрощающая, вечно умеющая утешить подруга тут, вблизи, рядом, всегда готовая поддержать короля и советом и участием. Но что она может покинуть его теперь и навсегда — эта мысль никогда не приходила королю в голову, и сердце его похолодело от удивления и тревоги.
— Вы не сделаете этого, Франсуаза! — воскликнул он дрожащим голосом. — Нет, нет, невозможно, вы говорите это шутя!
— Сердце мое разобьется, покидая вас, государь, но оно разрывается также и теперь от сознания, что ради меня вы отдаляетесь от семьи и министров.
— Что? Разве я не король? Разве я не могу поступать как мне угодно, не обращая на них внимания? Нет, нет, Франсуаза, не покидайте меня. Оставайтесь со мной и будьте моей женой.
От волнения он еле мог говорить, продолжая держаться за ее накидку. Он всегда дорожил этой женщиной, но еще более теперь, когда вдруг предстала возможность потерять ее. Де Ментенон, почувствовав силу и выгоду своего положения, целиком их использовала.
— До бракосочетания безусловно должно пройти некоторое время, ваше величество. Вы же будете неизбежно подвергаться различным неприятностям. Как могу я чувствовать себя счастливой, зная, что навлекла на вас столько неприятностей в продолжение столь долгого периода?
— А зачем ему быть таким длительным, Франсуаза?
— Один день несчастья для вас из-за меня уже слишком продолжителен, ваше величество… Я с отчаянием думаю об этом; согласитесь, мне лучше покинуть вас.
— Никогда. Вы не уйдете. Зачем нам ждать хоть бы один день, Франсуаза? Я готов. Вы тоже. Отчего нам не повенчаться теперь же?
— Сейчас? О, ваше величество!
— Мы и повенчаемся. Такова моя воля. Это мое приказание. Это мой ответ тем, кто вздумал распоряжаться мною. Они ничего не будут знать, пока не совершится брак, а тогда посмотрим, кто из них осмелится отнестись с неуважением к моей жене. Обвенчаемся тайно, Франсуаза. Сегодня же ночью я пошлю за парижским архиепископом, и, клянусь, хотя бы вся Франция восстала против этого, мы будем муж и жена до его отъезда.
— Это ваша воля, ваше величество?
— Да, а по вашим глазам я вижу, что и ваша. Не будем терять ни минуты, Франсуаза. Какая благословенная мысль. Это пришпилит навсегда их языки. Они узнают, когда уже все будет кончено, но не раньше. Ступайте к себе в комнату, дорогой друг, вернейшая из женщин. Следующая встреча будет моментом заключения нашего союза, которого не посмеют нарушить ни двор, ни все королевство.
Людовик весь трепетал от волнения, приняв такое решение Выражение сомнения и неудовольствия исчезло с его лица, и он, улыбаясь, с блестящими глазами, быстро ходил по комнате. Потом дотронулся до маленького золотого колокольчика, на звон которого появился камердинер короля Бонтан.
— Который час, Бонтан?
— Скоро шесть, ваше величество.
— Гм! — Король раздумывал несколько минут. — Бонтан, знаете, где капитан де Катина?
— Он находился в саду, ваше величество, но я слышал, что он собирается уехать ночью в Париж.
— Он отправляется один?
— С приятелем.
— Кто он? Гвардейский офицер?
— Нет, ваше величество; это чужестранец из-за моря, как слышно, из Америки. Он находился уже несколько дней здесь, и Катина показывал ему чудеса дворца вашего величества.
— Чужестранец? Тем лучше. Ступайте, Бонтан, и приведите ко мне их обоих.
— Надеюсь, что они еще здесь, ваше величество. Я проверю.
Он бросился вон из кабинета и через десять минут вернулся обратно.
— Ну?
— Мне посчастливилось, ваше величество. Им уже подали лошадей, и они заносили ноги в стремена, когда я разыскал их.
— Где же они?
— Ожидают приказаний вашего величества в приемной.
— Впустите их, Бонтан, и не допускайте сюда никого, даже министра, пока они не уйдут от меня.
Аудиенция у короля входила в круг обязанностей де Катина, но он с большим изумлением выслушал от Бонтана приказание привести с собой и приятеля. Он поспешно прошептал молодому американцу наставления, как ему следует себя вести, что нужно делать и чего избегать. Бонтан появился снова и ввел их к королю.
С чувством любопытства, несколько смешанного со страхом, Амос Грин, для которого губернатор Нью-Йорка, Дуган, являлся олицетворением наивысшей человеческой власти, входил теперь в комнату величайшего монарха христианского мира. Роскошное убранство приемной, где ему пришлось дожидаться, бархат, картины, позолота, толпы разодетых в нарядные костюмы придворных и великолепных гвардейцев — все это подействовало на его воображение, заставляя ожидать появления какой-нибудь величественной, сногсшибательной фигуры в мантии и короне. Когда же взгляд его упал на изящную фигуру скромно одетого человека с блестящими глазами, на полголовы ниже его ростом, Грин невольно обвел глазами всю комнату, с целью убедиться, действительно ли это король или один из тех бесчисленных придворных, стоявших между ним и внешним миром. По почтительному поклону своего спутника он догадался, что это и есть сам король. Грин поклонился и снова быстро выпрямился с достоинством простого человека, воспитанного в школе природы.
— Добрый вечер, капитан де Катина! — промолвил король с приятной улыбкой. — Ваш друг, я слышал, чужестранец. Надеюсь, сударь, вы нашли здесь что-нибудь интересное и достопримечательное?
— Да, ваше величество, я осмотрел ваш большой город. И удивительный же он! А приятель показал мне этот дворец с его лесами и садами. Когда я вернусь в свою страну, мне много что найдется порассказать о виденном в вашей прекрасной стране.
— Вы говорите по-французски, а между тем сами вы не из Канады.
— Нет, ваше величество, я из английских провинций Америки.
Король с интересом смотрел на могучую фигуру, смелое выражение лица и свободную осанку молодого иностранца, и внезапно в мозгу у него мелькнуло воспоминание об опасностях, угрожавших, по словам графа де Фронтенака, правительству со стороны этих колоний. Если налицо перед ним типичный представитель этой расы, то, действительно, лучше иметь такой народ другом, чем врагом. Но в настоящее время помыслы короля были направлены вовсе не на государственные дела, и он поспешно отдал приказания де Катина.
— Сегодня вы поедете по делам службы в Париж. Ваш друг может отправиться с вами. Вдвоем безопаснее, когда дело идет о государственном поручении. Но я желаю, чтобы вы подождали наступления ночи.
— Слушаю, ваше величество.
— Никто не должен знать цели данного вам поручения, наблюдайте, чтобы никто не проследил вас. Вы знаете дом архиепископа Гарле, прелата Парижа?
— Да, ваше величество.
— Вы передадите архиепископу приказание выехать сюда и ровно в полночь находиться у калитки с северо-восточной стороны. Чтобы не было никаких задержек. Буря или хорошая погода — он должен быть здесь Дело чрезвычайной важности.
— Ваше приказание будет передано в точности, ваше величество.
— Очень хорошо! Прощайте, капитан. Прощайте, сударь. Надеюсь, вы останетесь довольны своим пребыванием во Франции.
И жестом руки, с очаровательной грацией, завоевавшей ему столько поклонников, король отпустил молодых людей.
Глава XIV. ПОСЛЕДНЯЯ КАРТА
Г-жа де Монтеспан все еще сидела в своих апартаментах. Отсутствие короля тревожило ее, но ей не хотелось показывать свое беспокойство перед придворными и расспрашивать их о причинах задержки визита. Пока она пребывала в полном неведении относительно внезапной перемены своей судьбы, ее деятельный и энергичный сообщник не упускал из виду ни одного события, блюдя ее интересы, как свои собственные. Да, в сущности, это так и было. Г-н де Вивонн приобрел все, чего жадно хотел, — деньги, земли и почести — благодаря влиянию сестры и отлично понимал, что вслед за ее падением быстро наступит и его собственное. По природе смелый, находчивый, неразборчивый в средствах, он был из числа людей, ведущих игру до конца со всей свойственной им энергией и хитростью. Всегда в курсе всех придворных событий, он с той минуты, как только пронюхал о намерении короля, постоянно вертелся в приемной, делая свои собственные заключения из всего происходящего. Ничто не ускользнуло от его глаз — ни опечаленные, недовольные лица брата короля и дофина, ни визит отца Лашеза и Боссюэта к г-же де Монтенон, ни ее возвращение от короля, ни торжество, сиявшее в ее взоре. Он видел, как Бонтан торопливо вышел из комнаты и спустя немного времени привел гвардейца и его друга. Он слышал, как последние велели подать им лошадей через два часа, и, наконец, через слугу-шпиона узнал, что в комнате г-жи де Ментенон идет необычайная суматоха, что м-ль Нанон чуть не обезумела от волнения и что две придворные портнихи поспешно вызваны туда. Но всю нависшую опасность он почуял только тогда, когда от того же слуги узнал, что на ночь приготовляется комната для архиепископа Парижского.
Г-жа де Монтеспан провела вечер на кушетке, в самом дурном расположении духа. Она сердилась на всех окружающих; пробовала было читать, но бросила книгу. Начала писать — и разорвала лист. Тысячи подозрений и страхов переплетались в ее мозгу. Что случилось с королем? Вчера он был холоден и поминутно поглядывал на часы. А сегодня и совсем не пришел. Может быть, подагра? Или… Неужели она снова теряет власть над ним? Нет, этого не может быть. Она повернулась на кушетке и заглянула в зеркало на противоположной стороне. Только что зажгли массу свечей, и в комнате было светло как днем. В зеркале отражалась залитая огнем комната, оттоманка, обтянутая темно-красной материей, и одинокая фигура в легком белом пеньюаре, отделанном серебром. Де Монтеспан подперла голову локтем и долго любовалась своими глубокими глазами, обрамленными густыми темными ресницами, красивым изгибом белой шеи и. безукоризненным овалом лица. Она рассматривала свое изображение тщательно, внимательно, как будто перед ней находилась соперница, но так и не смогла найти следов неумолимого времени. Да, она по-прежнему красива. И если этой красоте удалось победить короля, то разве ее недостаточно, чтобы удержать его? Разумеется, достаточно. Она упрекала себя за ненужные опасения. Вероятно, он заболел, а может быть, еще и придет. А! Вот кто-то, стукнув дверью, быстро шел по приемной. Кто там? Король или посыльный с запиской от него? Нет, перед ней стоял ее брат: с вытянутым лицом и растерянно блуждающими глазами, он имел вид человека, подавленного дурными вестями. Войдя в комнату, он тщательно запер за собой дверь.
— Нам никто не помешает? — задыхаясь проговорил он. — Я поспешил сюда, так как дорога каждая секунда. Король ничего не сообщал вам?
— Нет.
Она вскочила на ноги. Лицо ее было так же бледно, как и лицо брата.
— Настало время действовать, Франсуаза. Спокойствие и энергия — вот свойства характера, всегда присущие Мортемарам. Не дожидайтесь удара, а собирайтесь с силами достойно его встретить.
— Что случилось?! — Она пыталась говорить обычным тоном, но только шепот вылетал из ее запекшихся губ.
— Король намерен жениться на г-же де Ментенон.
— На гувернантке? На вдове Скаррона? Это нелепость!
— И все же правда.
— Жениться? Вы сказали — жениться?
— Да, он хочет жениться на ней.
Монтеспан презрительно всплеснула руками и расхохоталась громким смехом.
— Вас легко напугать, брат мой! — вымолвила наконец она. — Ах, вы не знаете вашей сестрицы. Вероятно, вы больше бы ценили мои силы, не будь мне братом. Дайте мне день, один только день, и вы увидите Людовика, гордого Людовика, коленопреклоненно умоляющего меня простить его за нанесенное им оскорбление. Слышите? Он не в состоянии разбить связывающие его оковы страсти. Мне нужен только один день, чтобы вернуть его к себе…
— Но у вас не будет и его.
— Как?!
— Брак состоится сегодня ночью.
— Вы с ума сошли, Шарль!
— Я уверен в этом.
В нескольких отрывистых словах де Вивонн передал сестре все, что знал. Она слушала его с суровым лицом, все крепче и крепче сжимая руки. Но он сказал правду насчет Мортемаров. В их жилах текла кровь бойцов и момент схватки являлся для них расцветом силы. По мере того как г-жа де Монтеспан все яснее представляла свое положение, ненависть, а не отчаяние заполнила ее душу и вся ее природная энергия закипала желанием борьбы.
— Я пойду к нему! — произнесла она, направляясь к двери.
— Нет, нет, Франсуаза. Поверьте мне, вы погубите все, пойдя сейчас туда. Караулу отдано строгое приказание никого не пускать к королю.
— Но я буду настаивать, и меня пропустят.
— Нет, сестра, это совершенно бесполезно. Я говорил с офицером — приказание самое строгое.
— Я добьюсь немедленного свидания.
— Нет, вы не пойдете! — Он заслонил спиною дверь. — Я убежден в бесполезности этого шага и не хочу, чтобы моя сестра стала посмешищем двора, пытаясь ворваться в комнату человека, ее отталкивающего.
Щеки де Монтеспан вспыхнули, и она нерешительно остановилась.
— Будь у меня только один день, Шарль, я уверена, что мне удалось бы вернуть его снова. Тут действовало чье-то другое влияние, может быть, этого вездесущего иезуита или высокопарного Боссюэта. Один день, только один день, и я разрушу их козни! Разве я не вижу, как они рисуют картины адского пламени перед глазами короля, словно размахивают раззадоривающим быка красным факелом? О если бы я могла опрокинуть их всех сегодня вечером. Эта женщина, о, эта проклятая женщина. Хитрая змея, отогретая у меня на груди. Ах, я скорее согласилась бы видеть Людовика мертвым, чем женатым на ней. Шарль, Шарль, нужно воспрепятствовать этому браку, непременно остановить его. Я отдам все, все на свете, чтобы помешать ему.
— Чем вы располагаете, сестра?
Она растерянно взглянула на брата.
— Как? Неужели вы хотите, чтобы я купила вас? — изумилась она.
— Нет; но я намерен купить других.
— А, значит, есть какой-нибудь шанс на успех?
— Один-единственный. Но время идет. Мне нужно денег.
— Сколько?
— Чем больше, тем лучше. Все, что можете дать.
Дрожащими от нетерпения руками г-жа де Монтеспан открыла потайной шкаф в стене, куда прятала свои драгоценности. Яркий блеск их ослепил ее брата, заглянувшего туда через плечо сестры.
Большие рубины, дорогие изумруды, красивые берилы, сверкающие бриллианты лежали в одной большой куче, представлявшей собою жатву милостей короля, собранную ею в продолжение более пятнадцати лет. По одной стороне шкафа было три ящика. Она отперла нижний. Он был до края наполнен блестящими луидорами.
— Берите, сколько нужно, — произнесла она. — А теперь ваш план, скорее.
Де Вивонн набил карманы деньгами. Монеты проскальзывали между пальцами, падали на пол и рассыпались, но ни брат, ни сестра не обращали на это никакого внимания.
— Ваш план? — твердила она.
— Нам нужно помешать архиепископу приехать сюда. Тогда брак будет отложен до завтрашнего вечера, и у вас хватит времени действовать.
— Но как помешать его приезду?
— Во дворце найдется с дюжину хороших шпаг, которых можно купить за меньшую сумму, чем та, что лежит в одном из моих карманов. Делатуш, молодой Тюрбевиль, старый майор Дескар, Раймонд де Карнак и четверо Латуров. Я соберу их и устрою по дороге засаду…
— Чтобы перехватить архиепископа?
— Нет, посланных за ним.
— О, превосходно! Вы лучший из братьев. Если они не попадут в Париж, мы спасены. Ступайте, бегите, не теряйте ни минуты, мой добрый Шарль.
— Все это очень хорошо, Франсуаза, но что нам делать с посланцами, поймав их? По-моему, мы рискуем головой. Во всяком случае, они — гонцы короля, и вряд ли удобно пронзать их шпагами.
— Вы думаете?
— Мы никогда не добились бы прощения за это дело.
— Но знайте, прежде чем рассмотрят в суде это дело, я верну свое прежнее влияние на короля.
— Все это отлично, сестра, но сколько времени будет это влияние продолжаться? Нечего сказать, приятная жизнь, если при каждой перемене настроения нам придется убегать из королевства. Нет, нет, Франсуаза; самое большее, на что мы вправе рискнуть, это задержать гонцов.
— Но как и где?
— У меня есть идея. В замке маркиза де Монтеспан в Поттилльяке.
— Моего мужа!
— Вот именно.
— Моего самого ожесточенного врага? О, Шарль, вы шутите.
— Напротив, я никогда не был так серьезен, как в настоящую минуту. Маркиз был вчера в Париже и еще не вернулся домой. Где его кольцо с гербом?
Г-жа де Монтеспан принялась рыться в драгоценностях и вынула кольцо с выгравированным на нем портретом.
— Это послужит нам ключом. Добряк Марсо, дворецкий, увидев его, отдаст в наше распоряжение все темницы замка. Тут или нигде. Ни в каком другом месте мы не можем с безопасностью для себя держать гонцов.
— Но когда возвратится муж…
— Ах, его несколько удивит присутствие пленников. И любезному Марсо придется пережить несколько неприятных часов. Но это произойдет ровно через неделю, а к тому времени, сестренка, я уверен, вы уже закончите нашу кампанию. Ни слова больше, каждая минута слишком дорога. Прощайте, Франсуаза. Мы не сдадимся без борьбы. Ночью пришлю сказать, как идет дело.
Он нежно обнял сестру, поцеловал и поспешно вышел из комнаты.
После отъезда брата де Монтеспан долго бесшумно, сжав руки, ходила по мягкому ковру. Глаза ее горели, душа клокотала от ревности и ненависти к сопернице. Пробило десять, одиннадцать, двенадцать, а она все еще ждала, мучаясь от ярости и нетерпения, прислушиваясь к каждому шагу, ожидая вестей. Наконец, все кончилось. Вот быстрые шаги по коридору, стук в дверь приемной и шепот ее черного негра. Вся дрожа от нетерпения, она бросилась в переднюю и сама взяла записку от покрытого пылью всадника. На клочке бумаги грубым почерком было написано только несколько слов, но при виде их румянец снова вспыхнул на ее щеках и улыбка заиграла на дрожащих губах. Почерк был ее брата; он писал: «Архиепископ сегодня ночью не приедет».
Г-жа де Монтеспан провела вечер на кушетке, в самом дурном расположении духа. Она сердилась на всех окружающих; пробовала было читать, но бросила книгу. Начала писать — и разорвала лист. Тысячи подозрений и страхов переплетались в ее мозгу. Что случилось с королем? Вчера он был холоден и поминутно поглядывал на часы. А сегодня и совсем не пришел. Может быть, подагра? Или… Неужели она снова теряет власть над ним? Нет, этого не может быть. Она повернулась на кушетке и заглянула в зеркало на противоположной стороне. Только что зажгли массу свечей, и в комнате было светло как днем. В зеркале отражалась залитая огнем комната, оттоманка, обтянутая темно-красной материей, и одинокая фигура в легком белом пеньюаре, отделанном серебром. Де Монтеспан подперла голову локтем и долго любовалась своими глубокими глазами, обрамленными густыми темными ресницами, красивым изгибом белой шеи и. безукоризненным овалом лица. Она рассматривала свое изображение тщательно, внимательно, как будто перед ней находилась соперница, но так и не смогла найти следов неумолимого времени. Да, она по-прежнему красива. И если этой красоте удалось победить короля, то разве ее недостаточно, чтобы удержать его? Разумеется, достаточно. Она упрекала себя за ненужные опасения. Вероятно, он заболел, а может быть, еще и придет. А! Вот кто-то, стукнув дверью, быстро шел по приемной. Кто там? Король или посыльный с запиской от него? Нет, перед ней стоял ее брат: с вытянутым лицом и растерянно блуждающими глазами, он имел вид человека, подавленного дурными вестями. Войдя в комнату, он тщательно запер за собой дверь.
— Нам никто не помешает? — задыхаясь проговорил он. — Я поспешил сюда, так как дорога каждая секунда. Король ничего не сообщал вам?
— Нет.
Она вскочила на ноги. Лицо ее было так же бледно, как и лицо брата.
— Настало время действовать, Франсуаза. Спокойствие и энергия — вот свойства характера, всегда присущие Мортемарам. Не дожидайтесь удара, а собирайтесь с силами достойно его встретить.
— Что случилось?! — Она пыталась говорить обычным тоном, но только шепот вылетал из ее запекшихся губ.
— Король намерен жениться на г-же де Ментенон.
— На гувернантке? На вдове Скаррона? Это нелепость!
— И все же правда.
— Жениться? Вы сказали — жениться?
— Да, он хочет жениться на ней.
Монтеспан презрительно всплеснула руками и расхохоталась громким смехом.
— Вас легко напугать, брат мой! — вымолвила наконец она. — Ах, вы не знаете вашей сестрицы. Вероятно, вы больше бы ценили мои силы, не будь мне братом. Дайте мне день, один только день, и вы увидите Людовика, гордого Людовика, коленопреклоненно умоляющего меня простить его за нанесенное им оскорбление. Слышите? Он не в состоянии разбить связывающие его оковы страсти. Мне нужен только один день, чтобы вернуть его к себе…
— Но у вас не будет и его.
— Как?!
— Брак состоится сегодня ночью.
— Вы с ума сошли, Шарль!
— Я уверен в этом.
В нескольких отрывистых словах де Вивонн передал сестре все, что знал. Она слушала его с суровым лицом, все крепче и крепче сжимая руки. Но он сказал правду насчет Мортемаров. В их жилах текла кровь бойцов и момент схватки являлся для них расцветом силы. По мере того как г-жа де Монтеспан все яснее представляла свое положение, ненависть, а не отчаяние заполнила ее душу и вся ее природная энергия закипала желанием борьбы.
— Я пойду к нему! — произнесла она, направляясь к двери.
— Нет, нет, Франсуаза. Поверьте мне, вы погубите все, пойдя сейчас туда. Караулу отдано строгое приказание никого не пускать к королю.
— Но я буду настаивать, и меня пропустят.
— Нет, сестра, это совершенно бесполезно. Я говорил с офицером — приказание самое строгое.
— Я добьюсь немедленного свидания.
— Нет, вы не пойдете! — Он заслонил спиною дверь. — Я убежден в бесполезности этого шага и не хочу, чтобы моя сестра стала посмешищем двора, пытаясь ворваться в комнату человека, ее отталкивающего.
Щеки де Монтеспан вспыхнули, и она нерешительно остановилась.
— Будь у меня только один день, Шарль, я уверена, что мне удалось бы вернуть его снова. Тут действовало чье-то другое влияние, может быть, этого вездесущего иезуита или высокопарного Боссюэта. Один день, только один день, и я разрушу их козни! Разве я не вижу, как они рисуют картины адского пламени перед глазами короля, словно размахивают раззадоривающим быка красным факелом? О если бы я могла опрокинуть их всех сегодня вечером. Эта женщина, о, эта проклятая женщина. Хитрая змея, отогретая у меня на груди. Ах, я скорее согласилась бы видеть Людовика мертвым, чем женатым на ней. Шарль, Шарль, нужно воспрепятствовать этому браку, непременно остановить его. Я отдам все, все на свете, чтобы помешать ему.
— Чем вы располагаете, сестра?
Она растерянно взглянула на брата.
— Как? Неужели вы хотите, чтобы я купила вас? — изумилась она.
— Нет; но я намерен купить других.
— А, значит, есть какой-нибудь шанс на успех?
— Один-единственный. Но время идет. Мне нужно денег.
— Сколько?
— Чем больше, тем лучше. Все, что можете дать.
Дрожащими от нетерпения руками г-жа де Монтеспан открыла потайной шкаф в стене, куда прятала свои драгоценности. Яркий блеск их ослепил ее брата, заглянувшего туда через плечо сестры.
Большие рубины, дорогие изумруды, красивые берилы, сверкающие бриллианты лежали в одной большой куче, представлявшей собою жатву милостей короля, собранную ею в продолжение более пятнадцати лет. По одной стороне шкафа было три ящика. Она отперла нижний. Он был до края наполнен блестящими луидорами.
— Берите, сколько нужно, — произнесла она. — А теперь ваш план, скорее.
Де Вивонн набил карманы деньгами. Монеты проскальзывали между пальцами, падали на пол и рассыпались, но ни брат, ни сестра не обращали на это никакого внимания.
— Ваш план? — твердила она.
— Нам нужно помешать архиепископу приехать сюда. Тогда брак будет отложен до завтрашнего вечера, и у вас хватит времени действовать.
— Но как помешать его приезду?
— Во дворце найдется с дюжину хороших шпаг, которых можно купить за меньшую сумму, чем та, что лежит в одном из моих карманов. Делатуш, молодой Тюрбевиль, старый майор Дескар, Раймонд де Карнак и четверо Латуров. Я соберу их и устрою по дороге засаду…
— Чтобы перехватить архиепископа?
— Нет, посланных за ним.
— О, превосходно! Вы лучший из братьев. Если они не попадут в Париж, мы спасены. Ступайте, бегите, не теряйте ни минуты, мой добрый Шарль.
— Все это очень хорошо, Франсуаза, но что нам делать с посланцами, поймав их? По-моему, мы рискуем головой. Во всяком случае, они — гонцы короля, и вряд ли удобно пронзать их шпагами.
— Вы думаете?
— Мы никогда не добились бы прощения за это дело.
— Но знайте, прежде чем рассмотрят в суде это дело, я верну свое прежнее влияние на короля.
— Все это отлично, сестра, но сколько времени будет это влияние продолжаться? Нечего сказать, приятная жизнь, если при каждой перемене настроения нам придется убегать из королевства. Нет, нет, Франсуаза; самое большее, на что мы вправе рискнуть, это задержать гонцов.
— Но как и где?
— У меня есть идея. В замке маркиза де Монтеспан в Поттилльяке.
— Моего мужа!
— Вот именно.
— Моего самого ожесточенного врага? О, Шарль, вы шутите.
— Напротив, я никогда не был так серьезен, как в настоящую минуту. Маркиз был вчера в Париже и еще не вернулся домой. Где его кольцо с гербом?
Г-жа де Монтеспан принялась рыться в драгоценностях и вынула кольцо с выгравированным на нем портретом.
— Это послужит нам ключом. Добряк Марсо, дворецкий, увидев его, отдаст в наше распоряжение все темницы замка. Тут или нигде. Ни в каком другом месте мы не можем с безопасностью для себя держать гонцов.
— Но когда возвратится муж…
— Ах, его несколько удивит присутствие пленников. И любезному Марсо придется пережить несколько неприятных часов. Но это произойдет ровно через неделю, а к тому времени, сестренка, я уверен, вы уже закончите нашу кампанию. Ни слова больше, каждая минута слишком дорога. Прощайте, Франсуаза. Мы не сдадимся без борьбы. Ночью пришлю сказать, как идет дело.
Он нежно обнял сестру, поцеловал и поспешно вышел из комнаты.
После отъезда брата де Монтеспан долго бесшумно, сжав руки, ходила по мягкому ковру. Глаза ее горели, душа клокотала от ревности и ненависти к сопернице. Пробило десять, одиннадцать, двенадцать, а она все еще ждала, мучаясь от ярости и нетерпения, прислушиваясь к каждому шагу, ожидая вестей. Наконец, все кончилось. Вот быстрые шаги по коридору, стук в дверь приемной и шепот ее черного негра. Вся дрожа от нетерпения, она бросилась в переднюю и сама взяла записку от покрытого пылью всадника. На клочке бумаги грубым почерком было написано только несколько слов, но при виде их румянец снова вспыхнул на ее щеках и улыбка заиграла на дрожащих губах. Почерк был ее брата; он писал: «Архиепископ сегодня ночью не приедет».
Глава XV. ПОЛУНОЧНАЯ МИССИЯ
Де Катина отлично понимал всю важность возложенного на него поручения. Сохранение тайны, потребованное от него королем, его возбужденное состояние и характер самого приказания, отданного монархом, — все это подтверждало слухи, ходившие при дворе. Де Катина хорошо были известны интриги и раздоры, царившие здесь, и он понял, что следует прибегнуть к большим предосторожностям при исполнении данного ему важного поручения. Поэтому, дождавшись наступления темноты, он велел слуге-солдату вывести двух лошадей к воротам сада, выходившим к назначенному месту, описав ему в нескольких словах расположение двора. Ему казалось, что эта ночная поездка может иметь влияние на будущую историю Франции.