Страница:
— Верно, другой есть на примете, — заметил Бурт.
— Тот самый малый, который уложил тебя сегодня на обе лопатки, — пояснил Эзра.
— А! Ну, он у меня поплатится, — зловеще проворчал рудокоп.
— Мистер Бурт, — торжественно продолжал Гердлстон, — жизнь человеческая — вещь священная, но жизнь человеческая, положенная на одну чашу весов, в то время, как на другой — дела целого торгового дома, солидной фирмы, дающей средства к существованию сотням людей, в этих условиях жизнь человеческая — вещь ничтожная и, право же, не заслуживающая внимания. Когда встает вопрос, чье существование ценнее — мисс Кэт Харстон или крупного коммерческого предприятия торгового дома Гердлстон, — не может возникнуть сомнения в том, что именно должно быть принесено в жертву.
Бурт снова кивнул и снова подлил себе голландского виски из квадратной бутылки.
— Предвидя, что такая прискорбная необходимость может возникнуть, — продолжал Гердлстон, — я уже заранее сделал некоторые приготовления. Это здание, как вы могли заметить, приближаясь к нему, расположено в крайне уединенном месте. Оно окружено высокой стеной, так что всякий, попавший сюда, может легко оказаться в положении узника. Я увез эту молодую особу столь внезапно, что ни единая душа не знает, где она находится, а здесь я уже распространил слух о ее тяжелом заболевании, так что смерть ее не может никого удивить.
— Но ведь непременно возникнет расследование. И потребуется медицинское заключение, — сказал Эзра.
— Я даже сам буду настаивать на судебно-медицинской экспертизе.
— Вы будете настаивать? Вы что, рехнулись?
— Выслушай меня до конца, и, думаю, ты скажешь совсем иное. Мне кажется, я набрел на такой способ, который воистину превосходен, который можно назвать безупречным, да, безупречным при всей его простоте. — И, довольный своей изобретательностью, Гердлстон лихорадочно потер руки и улыбнулся, обнажив желтые клыки.
Бурт и Эзра подались вперед, ожидая дальнейших разъяснений, а старик продолжал, понизив голос до шепота:
— Все считают ее безумной.
— Ну да.
— В ограде есть калитка, оттуда до железнодорожного полотна рукой подать.
— Так. Ну и что же?
— Допустим, что калитку забыли запереть. Может так случиться, что умалишенная женщина выбежит за ограду и попадет под поезд? В десять часов вечера тут проходит экспресс.
— Может, если она выбежит на рельсы именно в эту самую минуту.
— Ты не совсем улавливаешь мою мысль. Допустим, что под экспресс попадает тело мертвой женщины. Существует ли какая-нибудь возможность обнаружить потом, что она была уже мертва, когда произошел этот несчастный случай? Как ты полагаешь, может ли кому-нибудь прийти в голову, что поезд задавил труп?
— Теперь я понимаю, — раздумчиво произнес сын. — Вы хотите прикончить ее, а потом положить на рельсы.
— Вот именно. Что может быть проще — это же восхитительный план. Наш друг Бурт сделает свое дело, мы вынесем ее через калитку и уложим на рельсы, где потемнее. Проходит некоторое время, и мы обнаруживаем ее исчезновение из дому. Поднимается тревога, начинаются поиски. Кто-то замечает открытую калитку. Мы, естественно, берем фонари и находим на железнодорожном полотне ее труп. После этого, мне кажется, нам совершенно нечего опасаться судебного следствия или чего бы то ни было еще.
— А у него котелок здорово варит, у нашего хозяина! — вскричал Бурт, восторженно хлопнув себя по ляжкам. — Хитро он все это обмозговал, лучше не придумаешь.
— Вы сущий сатана, как я погляжу, — произнес Эзра, с ужасом и восхищением уставившись на отца. — Ну, а как быть со старухой Джоррокс, со Стивенсом, с Ребеккой? Вы хотите довериться им?
— Ни в коем случае, — сказал Гердлстон. — Это совсем не обязательно. Мистер Бурт может сделать, что ему положено, вне стен дома. Нам надо под каким-нибудь предлогом заманить ее в парк. Никто ни о чем не должен подозревать.
— Но слуги знают, что никакая она не сумасшедшая.
— Так они решат, что она сознательно покончила с собой. А мы трое схороним эту тайну в наших сердцах. Дружище Бурт, сделав свое дело сегодня ночью, отбывает в колонии обеспеченным человеком, а торговый дом Гердлстон получает возможность снова высоко держать голову, и честь фирмы остается незапятнанной.
— Тише! — прошипел Эзра. — Слышите, она спускается с лестницы!
Все замерли, прислушиваясь к легким, упругим шагам за дверью.
— Поди сюда, Бурт, — сказал после некоторого молчания Эзр, — вон она около клумбы. Подойди-ка погляди на нее.
Все трое подошли к окну. Вот тогда Кэт, подняв глаза, встретила три беспощадных взгляда, устремленных на нее в упор.
— А она ведь красоточка, — проворчал Бурт, когда они отошли от окна. — Ну и работка мне предстоит, хуже не бывало.
— Но мы можем на вас положиться? — спросил Гердлстон, поглядев на него из-под хмуро сдвинутых бровей.
— Пока будете платить мне деньги — можете, — флегматично отвечал рудокоп и возвратился к своей трубке и к джину миссис Джоррокс.
— Тот самый малый, который уложил тебя сегодня на обе лопатки, — пояснил Эзра.
— А! Ну, он у меня поплатится, — зловеще проворчал рудокоп.
— Мистер Бурт, — торжественно продолжал Гердлстон, — жизнь человеческая — вещь священная, но жизнь человеческая, положенная на одну чашу весов, в то время, как на другой — дела целого торгового дома, солидной фирмы, дающей средства к существованию сотням людей, в этих условиях жизнь человеческая — вещь ничтожная и, право же, не заслуживающая внимания. Когда встает вопрос, чье существование ценнее — мисс Кэт Харстон или крупного коммерческого предприятия торгового дома Гердлстон, — не может возникнуть сомнения в том, что именно должно быть принесено в жертву.
Бурт снова кивнул и снова подлил себе голландского виски из квадратной бутылки.
— Предвидя, что такая прискорбная необходимость может возникнуть, — продолжал Гердлстон, — я уже заранее сделал некоторые приготовления. Это здание, как вы могли заметить, приближаясь к нему, расположено в крайне уединенном месте. Оно окружено высокой стеной, так что всякий, попавший сюда, может легко оказаться в положении узника. Я увез эту молодую особу столь внезапно, что ни единая душа не знает, где она находится, а здесь я уже распространил слух о ее тяжелом заболевании, так что смерть ее не может никого удивить.
— Но ведь непременно возникнет расследование. И потребуется медицинское заключение, — сказал Эзра.
— Я даже сам буду настаивать на судебно-медицинской экспертизе.
— Вы будете настаивать? Вы что, рехнулись?
— Выслушай меня до конца, и, думаю, ты скажешь совсем иное. Мне кажется, я набрел на такой способ, который воистину превосходен, который можно назвать безупречным, да, безупречным при всей его простоте. — И, довольный своей изобретательностью, Гердлстон лихорадочно потер руки и улыбнулся, обнажив желтые клыки.
Бурт и Эзра подались вперед, ожидая дальнейших разъяснений, а старик продолжал, понизив голос до шепота:
— Все считают ее безумной.
— Ну да.
— В ограде есть калитка, оттуда до железнодорожного полотна рукой подать.
— Так. Ну и что же?
— Допустим, что калитку забыли запереть. Может так случиться, что умалишенная женщина выбежит за ограду и попадет под поезд? В десять часов вечера тут проходит экспресс.
— Может, если она выбежит на рельсы именно в эту самую минуту.
— Ты не совсем улавливаешь мою мысль. Допустим, что под экспресс попадает тело мертвой женщины. Существует ли какая-нибудь возможность обнаружить потом, что она была уже мертва, когда произошел этот несчастный случай? Как ты полагаешь, может ли кому-нибудь прийти в голову, что поезд задавил труп?
— Теперь я понимаю, — раздумчиво произнес сын. — Вы хотите прикончить ее, а потом положить на рельсы.
— Вот именно. Что может быть проще — это же восхитительный план. Наш друг Бурт сделает свое дело, мы вынесем ее через калитку и уложим на рельсы, где потемнее. Проходит некоторое время, и мы обнаруживаем ее исчезновение из дому. Поднимается тревога, начинаются поиски. Кто-то замечает открытую калитку. Мы, естественно, берем фонари и находим на железнодорожном полотне ее труп. После этого, мне кажется, нам совершенно нечего опасаться судебного следствия или чего бы то ни было еще.
— А у него котелок здорово варит, у нашего хозяина! — вскричал Бурт, восторженно хлопнув себя по ляжкам. — Хитро он все это обмозговал, лучше не придумаешь.
— Вы сущий сатана, как я погляжу, — произнес Эзра, с ужасом и восхищением уставившись на отца. — Ну, а как быть со старухой Джоррокс, со Стивенсом, с Ребеккой? Вы хотите довериться им?
— Ни в коем случае, — сказал Гердлстон. — Это совсем не обязательно. Мистер Бурт может сделать, что ему положено, вне стен дома. Нам надо под каким-нибудь предлогом заманить ее в парк. Никто ни о чем не должен подозревать.
— Но слуги знают, что никакая она не сумасшедшая.
— Так они решат, что она сознательно покончила с собой. А мы трое схороним эту тайну в наших сердцах. Дружище Бурт, сделав свое дело сегодня ночью, отбывает в колонии обеспеченным человеком, а торговый дом Гердлстон получает возможность снова высоко держать голову, и честь фирмы остается незапятнанной.
— Тише! — прошипел Эзра. — Слышите, она спускается с лестницы!
Все замерли, прислушиваясь к легким, упругим шагам за дверью.
— Поди сюда, Бурт, — сказал после некоторого молчания Эзр, — вон она около клумбы. Подойди-ка погляди на нее.
Все трое подошли к окну. Вот тогда Кэт, подняв глаза, встретила три беспощадных взгляда, устремленных на нее в упор.
— А она ведь красоточка, — проворчал Бурт, когда они отошли от окна. — Ну и работка мне предстоит, хуже не бывало.
— Но мы можем на вас положиться? — спросил Гердлстон, поглядев на него из-под хмуро сдвинутых бровей.
— Пока будете платить мне деньги — можете, — флегматично отвечал рудокоп и возвратился к своей трубке и к джину миссис Джоррокс.
Глава XLIII
Приманка насажена на крючок
Уже сгущались серые зимние сумерки, когда заговорщики обсудили все детали и закончили все приготовления. На дворе стало так холодно, что Кэт, отказавшись от своей попытки привести в порядок клумбу, поднялась к себе в спальню. Эзра оставил отца и Бурта у камина, вышел в прихожую и, распахнув дверь, стал на пороге. Дул резкий ветер, раскачивая голые ветви мрачных, похожих на призраки старых деревьев. Наползавший с моря туман окутывал их верхушки и свисал с ветвей подобно газовому покрывалу. При виде этой унылой картины по телу Эзры пробежала дрожь. Внезапно он почувствовал чью-то руку у себя на плече и, оглянувшись, увидел, что рядом с ним стоит Ребекка.
— Неужто вы ни словечка мне не скажете? — грустно сказала девушка, заглядывая ему в лицо. — И так уж приезжаете только раз в неделю — и ни одного ласкового слова.
— Я сегодня что-то еще не видел тебя, моя красавица, — сказал Эзра. — Ну, как тебе живется в этой обители?
— Что здесь, что там — для меня везде одинаково, — угрюмо сказала девушка. — Вы велели мне приехать сюда, и я приехала. Вы же говорили, что я могу вам тут чем-то услужить. Когда же вы скажете, что надо для вас сделать?
— Да тут нет никакого секрета. Ты уже услужила мне тем, что ухаживаешь за моим отцом. Эта старуха никак не могла бы одна справиться со всем домом.
— Нет, у вас тогда что-то другое было на уме, — сказала девушка, пытливо вглядываясь в его лицо. — Я помню, как вы на меня тогда посмотрели. Да и сейчас у вас тоже что-то другое на уме, только вы не хотите сказать. Почему вы не доверяете мне?
— Не мели чепуху! — резко оборвал ее Эзра. — Ты же знаешь: у меня дела, мало ли что может меня тревожить. Не хватает еще, чтобы я говорил с тобой о делах фирмы, много ты в них смыслишь!
— Дела-то делами, — проговорила Ребекка упрямо, — только тут еще что-то. Что это за человек приехал с вами?
— Один коммерсант из Лондона. Приехал посоветоваться с моим отцом по коммерческим вопросам. Ну, что тебе еще хочется знать?
— А долго мы будем торчать здесь, и зачем все это понадобилось?
— Пробудем мы здесь до конца зимы, а приехали сюда потому, что мисс Харстон нездорова и ей необходимо было переменить обстановку. Надеюсь, теперь все?
Эзра изо всех сил старался рассеять подозрения, которые могли зародиться у девушки.
— А вы зачем ездите сюда? — спросила она, все так же пытливо заглядывая ему в глаза. — Вы-то без причины в такую дыру не поедете. Я подумала было, что вы и вправду хотите встречаться со мной, а теперь вижу — нет. Прошло то время, когда вы были от меня без ума.
— Я и сейчас от тебя без ума, моя радость.
— Оно и похоже! Прошлый раз, как приехали, — ни словечка. Даже не поглядели на меня! А что-то вас все-таки сюда тянет.
— Что же тут странного, если сын приезжает проведать своего родного отца?
— А в Лондоне вы не очень-то о нем пеклись, — с недоброй усмешкой промолвила горничная. — Да лежи он сейчас в могиле, это бы вас ничуть не опечалило. А я так считаю: приезжаете вы сюда ради этой куклы, что сидит там, наверху.
— А ну замолчи! — грубо прикрикнул на нее Эзра. — Надоело мне, черт побери, слушать твою дурацкую болтовню.
— Небось, с ней-то вы не так разговариваете! — горячо воскликнула девушка. — Вы смеетесь надо мной, а я вам вот что скажу: если ваша любовь не для меня, так и никому она не достанется. Во мне ведь есть цыганская кровь, небось, знаете. Не получит вас эта девчонка. Зарежу ее, да и вас заодно! — Она погрозила ему кулаком, и в лице ее было столько страсти и мстительной злобы, что Эзра отшатнулся пораженный.
— Я всегда знал, что ты злючка, — сказал он, — но до такого ты еще никогда не доходила.
Однако девушка уже опомнилась, и слезы покатились по ее щекам.
— Только не бросайте меня! Не бросите, нет? — вскричала она, схватив его за руку. — Лучше уж я буду делить вас с другой, лишь бы вы не отвернулись от меня совсем.
— Не ори так! Не хватало еще, чтобы отец прибежал сюда на твои дурацкие вопли! — сказал Эзра. — Ступай умойся.
Его приказ был для нее законом, и, продолжая горестно всхлипывать, она направилась к двери. Внимание, которое молодой коммерсант время от времени оказывал ей, было единственным ярким пятном в ее тусклой, безрадостной жизни. В своем воображении она наделяла его небывалыми качествами, он казался ей лучшим из мужчин, героем, достойным обожания и преклонения. Она готова была ради него на все. Но, преданная ему, как собачонка, она, как собачонка, свирепо ощеривала зубы, если замечала, что кто-то другой посягает на любовь ее хозяина. Душу ее вечно терзало подозрение, что между мужчиной, которого она любила, и женщиной, которую она ненавидела, существует тайный сговор, и никакие заверения не могли ее в этом разубедить.
Поднявшись к себе в комнату, Ребекка приняла твердое решение: на этот раз она выследит их, не дав им обменяться ни словом, ни взглядом за ее спиной. Она знала, что шпионить за Эзрой опасно и что ее пол — как она уже убедилась — не послужит ей защитой от его грубости. И все же она принялась за выполнение своего плана с упорством и хитростью снедаемой ревностью женщины.
Когда последние дневные лучи померкли и серые сумерки перешли в ночь, Кэт в терпеливом ожидании продолжала сидеть в своей маленькой полупустой каморке. За ржавой решеткой камина, потрескивая, мерцал огонь, рядом стояло жестяное ведерко с углем, чтобы огонь можно было поддерживать, и все же в комнате было холодно, и Кэт, придвинув свой единственный стул поближе к камину, грела руки над огнем. Тоскливо тянулись часы в одиноком ожидании; ветер уныло завывал за окном в ветвях деревьев и жалобно стонал во всех щелях и закоулках старого здания. Когда же наконец прибудут ее друзья? Быть может, что-то задержало их, помешало им приехать сегодня? Утром такое предположение казалось бы Кэт невероятным, но теперь, когда уже пришло время им появиться, Кэт стала допускать возможность какой-то задержки. Но завтра-то уж, во всяком случае, они приедут. Она старалась предугадать, как они поступят, прибыв сюда. Храбро направятся по аллее прямо к дому и потребуют у Гердлстона, чтобы он выдал им ее, или постараются сначала увидеться с ней тайком? Но все равно, какое бы решение они ни приняли, оно, несомненно, будет самым лучшим.
Кэт подошла к окну и выглянула наружу. Ночь обещала быть ветреной и ненастной. В юго-западной части неба у горизонта клубились тяжелые, грозовые тучи, и оттуда ветер разметал по небу темные клочья облаков, похожие на летящие пики. Лишь кое-где в просветах между облаками тускло мерцала одинокая звезда. Грозным казалось потемневшее небо, а мрак уже так сгустился, что море пропало из глаз и напоминало о себе лишь глухим, мерным шумом разбивавшихся о берег волн да солеными брызгами, то и дело залетавшими в распахнутое окно. Кэт притворила окно и снова села поближе к огню: ее пробирала дрожь — то ли от ночной прохлады, то ли от каких-то неясных, но дурных предчувствий.
Прошел час, а может быть, и более, и вот наконец она услышала на лестнице чьи-то шаги, и в дверь постучали. Появилась Ребекка с чашкой чая и ломтиком намазанного маслом хлеба на подносе. Кэт была тронута таким проявлением внимания: ведь это спасало ее от необходимости спускаться вниз в столовую, давало ей возможность избежать встречи с Эзрой и его неприятным спутником. Ребекка поставила поднос, потом, к удивлению Кэт, повернулась и поплотнее прикрыла дверь. Лицо ее было очень бледно, движения резки и решительны.
— Тут для вас записка, — сказала она. — Миссис Джоррокс было велено передать ее вам, но старухе трудно лазить по лестнице, ну она и отдала мне записку… — И она протянула Кэт небольшой листок бумаги.
Записка? Неужели ее друзья уже прибыли и как-то ухитрились передать ей весточку? Похоже, что так. Кэт взяла у Ребекки записку, заметив при этом, что горничную трясет, как в лихорадке.
— Ты нездорова, Ребекка? — участливо спросила Кэт.
— Вовсе нет, с чего вы взяли? Читайте свою записку, а на меня не обращайте внимания, — как всегда, угрюмо отвечала девушка. Однако вместо того, чтобы покинуть комнату, она начала возиться возле постели, делая вид, что наводит порядок.
Нетерпение Кэт было слишком велико, и она, не дожидаясь, когда горничная уйдет, развернула сложенный пополам листок. В глубине души она надеялась увидеть внизу послания подпись своего возлюбленного, но вместо этого в глаза ей сразу бросилась подпись Эзры Гердлстона. О чем может он ей писать? Она взяла свою единственную свечу, поставила ее на каминную полку и прочла наспех нацарапанное на листке простой бумаги следующее послание:
— Неужто вы ни словечка мне не скажете? — грустно сказала девушка, заглядывая ему в лицо. — И так уж приезжаете только раз в неделю — и ни одного ласкового слова.
— Я сегодня что-то еще не видел тебя, моя красавица, — сказал Эзра. — Ну, как тебе живется в этой обители?
— Что здесь, что там — для меня везде одинаково, — угрюмо сказала девушка. — Вы велели мне приехать сюда, и я приехала. Вы же говорили, что я могу вам тут чем-то услужить. Когда же вы скажете, что надо для вас сделать?
— Да тут нет никакого секрета. Ты уже услужила мне тем, что ухаживаешь за моим отцом. Эта старуха никак не могла бы одна справиться со всем домом.
— Нет, у вас тогда что-то другое было на уме, — сказала девушка, пытливо вглядываясь в его лицо. — Я помню, как вы на меня тогда посмотрели. Да и сейчас у вас тоже что-то другое на уме, только вы не хотите сказать. Почему вы не доверяете мне?
— Не мели чепуху! — резко оборвал ее Эзра. — Ты же знаешь: у меня дела, мало ли что может меня тревожить. Не хватает еще, чтобы я говорил с тобой о делах фирмы, много ты в них смыслишь!
— Дела-то делами, — проговорила Ребекка упрямо, — только тут еще что-то. Что это за человек приехал с вами?
— Один коммерсант из Лондона. Приехал посоветоваться с моим отцом по коммерческим вопросам. Ну, что тебе еще хочется знать?
— А долго мы будем торчать здесь, и зачем все это понадобилось?
— Пробудем мы здесь до конца зимы, а приехали сюда потому, что мисс Харстон нездорова и ей необходимо было переменить обстановку. Надеюсь, теперь все?
Эзра изо всех сил старался рассеять подозрения, которые могли зародиться у девушки.
— А вы зачем ездите сюда? — спросила она, все так же пытливо заглядывая ему в глаза. — Вы-то без причины в такую дыру не поедете. Я подумала было, что вы и вправду хотите встречаться со мной, а теперь вижу — нет. Прошло то время, когда вы были от меня без ума.
— Я и сейчас от тебя без ума, моя радость.
— Оно и похоже! Прошлый раз, как приехали, — ни словечка. Даже не поглядели на меня! А что-то вас все-таки сюда тянет.
— Что же тут странного, если сын приезжает проведать своего родного отца?
— А в Лондоне вы не очень-то о нем пеклись, — с недоброй усмешкой промолвила горничная. — Да лежи он сейчас в могиле, это бы вас ничуть не опечалило. А я так считаю: приезжаете вы сюда ради этой куклы, что сидит там, наверху.
— А ну замолчи! — грубо прикрикнул на нее Эзра. — Надоело мне, черт побери, слушать твою дурацкую болтовню.
— Небось, с ней-то вы не так разговариваете! — горячо воскликнула девушка. — Вы смеетесь надо мной, а я вам вот что скажу: если ваша любовь не для меня, так и никому она не достанется. Во мне ведь есть цыганская кровь, небось, знаете. Не получит вас эта девчонка. Зарежу ее, да и вас заодно! — Она погрозила ему кулаком, и в лице ее было столько страсти и мстительной злобы, что Эзра отшатнулся пораженный.
— Я всегда знал, что ты злючка, — сказал он, — но до такого ты еще никогда не доходила.
Однако девушка уже опомнилась, и слезы покатились по ее щекам.
— Только не бросайте меня! Не бросите, нет? — вскричала она, схватив его за руку. — Лучше уж я буду делить вас с другой, лишь бы вы не отвернулись от меня совсем.
— Не ори так! Не хватало еще, чтобы отец прибежал сюда на твои дурацкие вопли! — сказал Эзра. — Ступай умойся.
Его приказ был для нее законом, и, продолжая горестно всхлипывать, она направилась к двери. Внимание, которое молодой коммерсант время от времени оказывал ей, было единственным ярким пятном в ее тусклой, безрадостной жизни. В своем воображении она наделяла его небывалыми качествами, он казался ей лучшим из мужчин, героем, достойным обожания и преклонения. Она готова была ради него на все. Но, преданная ему, как собачонка, она, как собачонка, свирепо ощеривала зубы, если замечала, что кто-то другой посягает на любовь ее хозяина. Душу ее вечно терзало подозрение, что между мужчиной, которого она любила, и женщиной, которую она ненавидела, существует тайный сговор, и никакие заверения не могли ее в этом разубедить.
Поднявшись к себе в комнату, Ребекка приняла твердое решение: на этот раз она выследит их, не дав им обменяться ни словом, ни взглядом за ее спиной. Она знала, что шпионить за Эзрой опасно и что ее пол — как она уже убедилась — не послужит ей защитой от его грубости. И все же она принялась за выполнение своего плана с упорством и хитростью снедаемой ревностью женщины.
Когда последние дневные лучи померкли и серые сумерки перешли в ночь, Кэт в терпеливом ожидании продолжала сидеть в своей маленькой полупустой каморке. За ржавой решеткой камина, потрескивая, мерцал огонь, рядом стояло жестяное ведерко с углем, чтобы огонь можно было поддерживать, и все же в комнате было холодно, и Кэт, придвинув свой единственный стул поближе к камину, грела руки над огнем. Тоскливо тянулись часы в одиноком ожидании; ветер уныло завывал за окном в ветвях деревьев и жалобно стонал во всех щелях и закоулках старого здания. Когда же наконец прибудут ее друзья? Быть может, что-то задержало их, помешало им приехать сегодня? Утром такое предположение казалось бы Кэт невероятным, но теперь, когда уже пришло время им появиться, Кэт стала допускать возможность какой-то задержки. Но завтра-то уж, во всяком случае, они приедут. Она старалась предугадать, как они поступят, прибыв сюда. Храбро направятся по аллее прямо к дому и потребуют у Гердлстона, чтобы он выдал им ее, или постараются сначала увидеться с ней тайком? Но все равно, какое бы решение они ни приняли, оно, несомненно, будет самым лучшим.
Кэт подошла к окну и выглянула наружу. Ночь обещала быть ветреной и ненастной. В юго-западной части неба у горизонта клубились тяжелые, грозовые тучи, и оттуда ветер разметал по небу темные клочья облаков, похожие на летящие пики. Лишь кое-где в просветах между облаками тускло мерцала одинокая звезда. Грозным казалось потемневшее небо, а мрак уже так сгустился, что море пропало из глаз и напоминало о себе лишь глухим, мерным шумом разбивавшихся о берег волн да солеными брызгами, то и дело залетавшими в распахнутое окно. Кэт притворила окно и снова села поближе к огню: ее пробирала дрожь — то ли от ночной прохлады, то ли от каких-то неясных, но дурных предчувствий.
Прошел час, а может быть, и более, и вот наконец она услышала на лестнице чьи-то шаги, и в дверь постучали. Появилась Ребекка с чашкой чая и ломтиком намазанного маслом хлеба на подносе. Кэт была тронута таким проявлением внимания: ведь это спасало ее от необходимости спускаться вниз в столовую, давало ей возможность избежать встречи с Эзрой и его неприятным спутником. Ребекка поставила поднос, потом, к удивлению Кэт, повернулась и поплотнее прикрыла дверь. Лицо ее было очень бледно, движения резки и решительны.
— Тут для вас записка, — сказала она. — Миссис Джоррокс было велено передать ее вам, но старухе трудно лазить по лестнице, ну она и отдала мне записку… — И она протянула Кэт небольшой листок бумаги.
Записка? Неужели ее друзья уже прибыли и как-то ухитрились передать ей весточку? Похоже, что так. Кэт взяла у Ребекки записку, заметив при этом, что горничную трясет, как в лихорадке.
— Ты нездорова, Ребекка? — участливо спросила Кэт.
— Вовсе нет, с чего вы взяли? Читайте свою записку, а на меня не обращайте внимания, — как всегда, угрюмо отвечала девушка. Однако вместо того, чтобы покинуть комнату, она начала возиться возле постели, делая вид, что наводит порядок.
Нетерпение Кэт было слишком велико, и она, не дожидаясь, когда горничная уйдет, развернула сложенный пополам листок. В глубине души она надеялась увидеть внизу послания подпись своего возлюбленного, но вместо этого в глаза ей сразу бросилась подпись Эзры Гердлстона. О чем может он ей писать? Она взяла свою единственную свечу, поставила ее на каминную полку и прочла наспех нацарапанное на листке простой бумаги следующее послание:
«Дорогая мисс Харстон!Это послание так поразило нашу героиню, что она некоторое время сидела, погрузившись в размышления, сжимая в пальцах листок бумаги. Когда она подняла голову и оглянулась, Ребекки в комнате уже не было. Кэт скомкала записку и бросила ее в огонь. Эзра все же, по-видимому, не столь жестокосерд, как ей казалось. Он пытался даже воздействовать на отца, смягчить его сердце. Что же ей делать: воспользоваться этим неожиданным предложением или ждать весточки от друзей? Быть может, они уже в Бедсворте, но не знают, как дать ей о себе знать? Тогда предложение Эзры пришлось как нельзя кстати. Но так или иначе она может добраться до Портсмута и послать оттуда телеграмму Димсдейлам. Нет, нельзя упускать такую возможность. И Кэт решила, что она примет предложение Эзры. Уже пробило восемь, а он будет ждать ее в девять. Она встала — нужно было собраться, надеть плащ и капор.
Боюсь, что пребывание здесь томит вас своей монотонностью и скукой. Я неоднократно просил отца смягчить условия вашего заточения, внести какое-то разнообразие в вашу жизнь, но неизменно получал отказ. Видя, что он упорен и мне его не переубедить, я хочу предложить вам свою помощь и доказать, что я ваш друг, невзирая ни на что. Постарайтесь незаметно ускользнуть из дому сегодня в девять часов; я буду ждать вас у сухого дуба в конце аллеи и провожу в Бедсворт, откуда вы, если пожелаете, можете направиться в Портсмут со следующим поездом. Я устрою так, что входная дверь будет в этот час открыта. Сопровождать вас в Портсмут я, разумеется, не могу: мне придется после того, как я доставлю вас на станцию, вернуться домой. Я хочу оказать вам эту маленькую услугу, дабы убедить вас, что мои чувства к вам, даже если вы не оставляете мне никакой надежды, все так же искренни и глубоки, как прежде.
Ваш Э.Гердлстон».
Глава XLIV
Дыхание смерти
После своего разговора с Ребеккой Эзра решил, что он, вероятно, сумеет повлиять на Кэт и выманить ее из дому, в парк, где она окажется во власти Бурта. Он предложил этот план отцу, и тот горячо его одобрил. Только одно обстоятельство вызывало беспокойство: решится ли девушка выйти из дому в такую ненастную зимнюю ночь. Единственно, что, по-видимому, могло заставить ее отважиться на такой шаг, — это надежда спастись отсюда навсегда. Искусно сыграв на этом, можно было, пожалуй, надеяться заманить ее в ловушку. Отец с сыном совместно составили вышеозначенное послание, и последний, вручив записку миссис Джоррокс, приказал доставить ее Кэт. Однако Ребекка, неусыпно следившая за своей хозяйкой и молодым коммерсантом, была на страже и сразу заметила, что старая ведьма ковыляет по коридору с письмом в руке.
— Куда это вы, мамаша? — спросила Ребекка.
— Да вот письмо ей несу, — прохрипела старуха, кивая трясущейся головой в сторону спальни Кэт.
— Давайте я снесу, — живо сказала Ребекка. — Я как раз собралась подать ей чай.
— Вот и спасибо. А то, глядишь, мой ревматизм доконает меня с этими лестницами.
Ребекка взяла записку и поднялась наверх. Но прежде чем отнести ее хозяйке, она направилась к себе в комнату и прочла всю записку от первого до последнего слова. Это послание, казалось, подтверждало самые черные ее подозрения. Эзра просил свидания у женщины, которую, по его словам, он ненавидел. Правда, просьба была изложена в довольно сдержанных выражениях и под самым благовидным предлогом. Но можно ли было сомневаться, что все это лишь для отвода глаз — на случай, если записка попадет кому-нибудь в руки? Конечно, между ними существует сговор, и это — просто-напросто любовное свидание. И Ребекка, словно раненая львица, металась по комнате, в ярости ломая руки и кусая губы до крови. Прошло немало времени, прежде чем она настолько овладела собой, что смогла доставить записку по назначению, но и тут, как мы видели, Кэт бросилось в глаза ее возбужденное состояние. Однако Кэт, разумеется, не подозревала о том, какие страсти бушуют в груди темноглазой служанки, какие усилия она прилагает, чтобы не броситься на свою воображаемую соперницу и, сдавив руками ее белое горло, не задушить ее насмерть.
Внизу Эзра беседовал с отцом.
— Уже восемь часов, — сказал он. — Пойдет она или не пойдет, хотелось бы мне знать.
— Пойдет, можешь не сомневаться, — уверенно сказал отец.
— А если все же не пойдет?
— Тогда нам придется найти другой способ выманить ее из дому. Мы слишком далеко зашли, чтобы в последнюю минуту отступать перед мелочами.
— Мне надо чего-нибудь выпить, — помолчав, сказал Эзра и налил себе виски. — Я весь продрог и просто сам не свой, точно кот, учуявший мышь. Не понимаю, как это вам удается сохранять хладнокровие. Вы так спокойны, словно вам предстоит проверить счета или подписать накладную. А я думаю только об одном — скорей бы! Это ожидание непереносимо.
— Что ж, тогда проведем время с пользой для души, — сказал Джон Гердлстон, и, достав из кармана небольшую пухлую библию, голосом торжественным и звучным начал читать из нее вслух. При этом он наклонился поближе к свече, и в желтом ее свете отчетливо выступили его крупные, резкие черты. Ястребиный нос и впалые щеки придавали ему хищное выражение, которое еще усиливалось блеском его глубоко посаженных глаз.
Отблески огня играли на осунувшемся, но все же красивом лице Эзры; развалившись в кресле, он с недоверчивым изумлением наблюдал за своим отцом. Эзра никогда не мог до конца решить для себя вопрос: что за человек его отец — отъявленный лицемер или религиозный маньяк? Бурт, взгромоздив ноги на каминную решетку, спал непробудным сном и громко храпел; голова у него свисала с ручки кресла.
— Не пора ли его будить? — спросил Эзра, прерывая отца.
— Да, думаю, что пора, — отвечал старый коммерсант, благоговейно закрывая священную книгу и пряча ее в нагрудный карман.
Эзра взял свечу и, подняв ее повыше, осветил лицо спящего Бурта.
— Ну и животное! — пробормотал он. — Видели ли вы когда-нибудь второй подобный экземпляр?
Рудокоп и вправду представлял собой малопривлекательное зрелище. Он полулежал в кресле, раскинув в разные стороны руки и ноги, голова у него как-то нелепо свесилась набок, а огненно-рыжая борода торчала вверх, обнажив массивную жилистую шею. Налитые кровью, остекленелые глаза были полуоткрыты, толстые губы вздрагивали всякий раз, как дыхание со свистом и хрипом вырывалось из его груди. Грязная коричневая куртка была распахнута, и из кармана торчала короткая, толстая дубинка со свинцовой головкой.
Джон Гердлстон вытащил дубинку у него из кармана и подбросил в воздух.
— Мне кажется, этой штукой можно убить быка, — сказал он.
— Не крутите ее у меня над головой! — рявкнул Эзра. — Посмотрели б вы сейчас на себя со стороны — как вы стоите, на фоне огня: длинные ноги врозь, и размахиваете дубинкой!.. У вас и так-то не слишком привлекательная внешность, а с этой штукой в руках и подавно.
Джон Гердлстон улыбнулся и сунул дубинку в карман спящего Бурта.
— Проснитесь, Бурт! — крикнул он и потряс рудокопа за плечо. — Уже половина девятого.
Рудокоп с проклятием вскочил на ноги и тут же рухнул обратно в кресло; он тупо озирался по сторонам и никак не мог сообразить, куда это его занесло. Но тут на глаза ему попалась бутылка голландского виски, уже наполовину пустая, и он обрадованно потянулся к ней, как к старой знакомой.
— А я вздремнул, хозяин, — пробормотал он хрипло. — Надо бы промочить горло, чтобы очухаться. Говорите, приспело время за работу приниматься?
— Мы все подготовили так, чтобы она к девяти часам была в парке у сухого дуба.
— Так до девяти же еще целых полчаса, — хмуро сказал Бурт. — Могли бы пока меня не будить.
— Нет, нам следует уже сейчас направиться туда. Она может прийти немного раньше.
— Ну, тогда пошли! — сказал рудокоп, застегивая куртку и обкручивая шею рваным шарфом. — Кто идет со мной?
— Мы оба пойдем, — сказал Джон Гердлстон твердо. — Мы должны помочь вам оттащить ее на рельсы.
— Будто уж Бурт не может сделать этого сам, — сказал Эзра. — Что она весит-то!
Гердлстон отвел сына в сторону.
— Не будь дураком, Эзра, — сказал он. — Мы не можем довериться этому полупьяному кретину. Все должно быть выполнено крайне тщательно и четко и притом так, чтобы не осталось никаких следов. Ты знаешь старый девиз нашей фирмы: наблюдай за всем сам, и сегодня мы, безусловно, должны им руководствоваться.
— Вся эта затея чудовищна! — передернувшись, словно от озноба, сказал Эзра. — Как я жалею, что ввязался в нее!
— Завтра утром ты уже этого не скажешь. Да, завтра утром — после того, как поймешь, что фирма спасена и никто ничего не знает и не узнает. Бурт уже направился в парк. Не теряй его из виду.
Отец и сын поспешили к выходу и увидели, что Бурт стоит на пороге. Пронизывающий, ледяной ветер все крепчал, предвещая шторм. Голые вершины деревьев уныло и глухо шумели, и время от времени доносился треск — это ветер отламывал и швырял наземь какой-нибудь высохший сук. В просветы рваных, гонимых ветром туч порой проглядывала луна, и старый парк и стены древнего монастыря то серебрились в ее лучах, то погружались во мрак. Горевшая в прихожей лампа бросала широкую золотистую полосу света на лужайку перед домом, и на фоне желтого проема двери три темные фигуры и три длинные причудливые тени казались чем-то жутким и нереальным.
— Прихватим с собой фонарь? — спросил Бурт.
— Нет, ни в коем случае! — воскликнул Эзра. — И без фонаря прекрасно все видно. Свет нам не нужен.
— У меня есть с собой фонарь, — сказал старый коммерсант. — Мы им воспользуемся, если понадобится. А сейчас, мне кажется, надо поспешить на место. Она может появиться раньше, чем мы ожидаем. А дверь мы так вот и оставим — настежь. Тогда она сразу увидит, что путь свободен.
— Пошевелите мозгами, — сказал Эзра. — Если оставить дверь настежь, она еще может заподозрить ловушку. Дверь столовой надо затворить совсем, а выходную прикрыть так, чтобы осталась небольшая щелка. Так будет выглядеть натуральнее. И она решит, что Бурт и вы, отец, дома.
— А где Джоррокс и Ребекка? — спросил Гердлстон, притворяя дверь, как было предложено.
— Джоррокс у себя в комнате, и Ребекка, само собой разумеется, тоже у себя.
— Ну, как будто все в порядке. Пошли, Бурт. Вот сюда.
Все трое зашагали по усыпанной гравием аллее, потом свернули с нее и по мокрой траве углубились в парк.
— Вон сухой дуб, — сказал Гердлстон, когда впереди из мрака проступили темные очертания дерева. Дуб стоял несколько в стороне на довольно большой лужайке, и вокруг него не было кустов куманики, разросшейся по всему парку.
Бурт обошел вокруг толстого ствола дуба и тщательно, насколько позволял мрак, осмотрел землю.
— Может быть, вам нужен фонарь? — спросил Гердлстон.
— Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт — мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.
— Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, — сказал Гердлстон.
— Вот и не вмешивайтесь! — проворчал Бурт. — Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.
— Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон. — Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.
— С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? — сказал Эзра. — Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.
— Куда это вы, мамаша? — спросила Ребекка.
— Да вот письмо ей несу, — прохрипела старуха, кивая трясущейся головой в сторону спальни Кэт.
— Давайте я снесу, — живо сказала Ребекка. — Я как раз собралась подать ей чай.
— Вот и спасибо. А то, глядишь, мой ревматизм доконает меня с этими лестницами.
Ребекка взяла записку и поднялась наверх. Но прежде чем отнести ее хозяйке, она направилась к себе в комнату и прочла всю записку от первого до последнего слова. Это послание, казалось, подтверждало самые черные ее подозрения. Эзра просил свидания у женщины, которую, по его словам, он ненавидел. Правда, просьба была изложена в довольно сдержанных выражениях и под самым благовидным предлогом. Но можно ли было сомневаться, что все это лишь для отвода глаз — на случай, если записка попадет кому-нибудь в руки? Конечно, между ними существует сговор, и это — просто-напросто любовное свидание. И Ребекка, словно раненая львица, металась по комнате, в ярости ломая руки и кусая губы до крови. Прошло немало времени, прежде чем она настолько овладела собой, что смогла доставить записку по назначению, но и тут, как мы видели, Кэт бросилось в глаза ее возбужденное состояние. Однако Кэт, разумеется, не подозревала о том, какие страсти бушуют в груди темноглазой служанки, какие усилия она прилагает, чтобы не броситься на свою воображаемую соперницу и, сдавив руками ее белое горло, не задушить ее насмерть.
Внизу Эзра беседовал с отцом.
— Уже восемь часов, — сказал он. — Пойдет она или не пойдет, хотелось бы мне знать.
— Пойдет, можешь не сомневаться, — уверенно сказал отец.
— А если все же не пойдет?
— Тогда нам придется найти другой способ выманить ее из дому. Мы слишком далеко зашли, чтобы в последнюю минуту отступать перед мелочами.
— Мне надо чего-нибудь выпить, — помолчав, сказал Эзра и налил себе виски. — Я весь продрог и просто сам не свой, точно кот, учуявший мышь. Не понимаю, как это вам удается сохранять хладнокровие. Вы так спокойны, словно вам предстоит проверить счета или подписать накладную. А я думаю только об одном — скорей бы! Это ожидание непереносимо.
— Что ж, тогда проведем время с пользой для души, — сказал Джон Гердлстон, и, достав из кармана небольшую пухлую библию, голосом торжественным и звучным начал читать из нее вслух. При этом он наклонился поближе к свече, и в желтом ее свете отчетливо выступили его крупные, резкие черты. Ястребиный нос и впалые щеки придавали ему хищное выражение, которое еще усиливалось блеском его глубоко посаженных глаз.
Отблески огня играли на осунувшемся, но все же красивом лице Эзры; развалившись в кресле, он с недоверчивым изумлением наблюдал за своим отцом. Эзра никогда не мог до конца решить для себя вопрос: что за человек его отец — отъявленный лицемер или религиозный маньяк? Бурт, взгромоздив ноги на каминную решетку, спал непробудным сном и громко храпел; голова у него свисала с ручки кресла.
— Не пора ли его будить? — спросил Эзра, прерывая отца.
— Да, думаю, что пора, — отвечал старый коммерсант, благоговейно закрывая священную книгу и пряча ее в нагрудный карман.
Эзра взял свечу и, подняв ее повыше, осветил лицо спящего Бурта.
— Ну и животное! — пробормотал он. — Видели ли вы когда-нибудь второй подобный экземпляр?
Рудокоп и вправду представлял собой малопривлекательное зрелище. Он полулежал в кресле, раскинув в разные стороны руки и ноги, голова у него как-то нелепо свесилась набок, а огненно-рыжая борода торчала вверх, обнажив массивную жилистую шею. Налитые кровью, остекленелые глаза были полуоткрыты, толстые губы вздрагивали всякий раз, как дыхание со свистом и хрипом вырывалось из его груди. Грязная коричневая куртка была распахнута, и из кармана торчала короткая, толстая дубинка со свинцовой головкой.
Джон Гердлстон вытащил дубинку у него из кармана и подбросил в воздух.
— Мне кажется, этой штукой можно убить быка, — сказал он.
— Не крутите ее у меня над головой! — рявкнул Эзра. — Посмотрели б вы сейчас на себя со стороны — как вы стоите, на фоне огня: длинные ноги врозь, и размахиваете дубинкой!.. У вас и так-то не слишком привлекательная внешность, а с этой штукой в руках и подавно.
Джон Гердлстон улыбнулся и сунул дубинку в карман спящего Бурта.
— Проснитесь, Бурт! — крикнул он и потряс рудокопа за плечо. — Уже половина девятого.
Рудокоп с проклятием вскочил на ноги и тут же рухнул обратно в кресло; он тупо озирался по сторонам и никак не мог сообразить, куда это его занесло. Но тут на глаза ему попалась бутылка голландского виски, уже наполовину пустая, и он обрадованно потянулся к ней, как к старой знакомой.
— А я вздремнул, хозяин, — пробормотал он хрипло. — Надо бы промочить горло, чтобы очухаться. Говорите, приспело время за работу приниматься?
— Мы все подготовили так, чтобы она к девяти часам была в парке у сухого дуба.
— Так до девяти же еще целых полчаса, — хмуро сказал Бурт. — Могли бы пока меня не будить.
— Нет, нам следует уже сейчас направиться туда. Она может прийти немного раньше.
— Ну, тогда пошли! — сказал рудокоп, застегивая куртку и обкручивая шею рваным шарфом. — Кто идет со мной?
— Мы оба пойдем, — сказал Джон Гердлстон твердо. — Мы должны помочь вам оттащить ее на рельсы.
— Будто уж Бурт не может сделать этого сам, — сказал Эзра. — Что она весит-то!
Гердлстон отвел сына в сторону.
— Не будь дураком, Эзра, — сказал он. — Мы не можем довериться этому полупьяному кретину. Все должно быть выполнено крайне тщательно и четко и притом так, чтобы не осталось никаких следов. Ты знаешь старый девиз нашей фирмы: наблюдай за всем сам, и сегодня мы, безусловно, должны им руководствоваться.
— Вся эта затея чудовищна! — передернувшись, словно от озноба, сказал Эзра. — Как я жалею, что ввязался в нее!
— Завтра утром ты уже этого не скажешь. Да, завтра утром — после того, как поймешь, что фирма спасена и никто ничего не знает и не узнает. Бурт уже направился в парк. Не теряй его из виду.
Отец и сын поспешили к выходу и увидели, что Бурт стоит на пороге. Пронизывающий, ледяной ветер все крепчал, предвещая шторм. Голые вершины деревьев уныло и глухо шумели, и время от времени доносился треск — это ветер отламывал и швырял наземь какой-нибудь высохший сук. В просветы рваных, гонимых ветром туч порой проглядывала луна, и старый парк и стены древнего монастыря то серебрились в ее лучах, то погружались во мрак. Горевшая в прихожей лампа бросала широкую золотистую полосу света на лужайку перед домом, и на фоне желтого проема двери три темные фигуры и три длинные причудливые тени казались чем-то жутким и нереальным.
— Прихватим с собой фонарь? — спросил Бурт.
— Нет, ни в коем случае! — воскликнул Эзра. — И без фонаря прекрасно все видно. Свет нам не нужен.
— У меня есть с собой фонарь, — сказал старый коммерсант. — Мы им воспользуемся, если понадобится. А сейчас, мне кажется, надо поспешить на место. Она может появиться раньше, чем мы ожидаем. А дверь мы так вот и оставим — настежь. Тогда она сразу увидит, что путь свободен.
— Пошевелите мозгами, — сказал Эзра. — Если оставить дверь настежь, она еще может заподозрить ловушку. Дверь столовой надо затворить совсем, а выходную прикрыть так, чтобы осталась небольшая щелка. Так будет выглядеть натуральнее. И она решит, что Бурт и вы, отец, дома.
— А где Джоррокс и Ребекка? — спросил Гердлстон, притворяя дверь, как было предложено.
— Джоррокс у себя в комнате, и Ребекка, само собой разумеется, тоже у себя.
— Ну, как будто все в порядке. Пошли, Бурт. Вот сюда.
Все трое зашагали по усыпанной гравием аллее, потом свернули с нее и по мокрой траве углубились в парк.
— Вон сухой дуб, — сказал Гердлстон, когда впереди из мрака проступили темные очертания дерева. Дуб стоял несколько в стороне на довольно большой лужайке, и вокруг него не было кустов куманики, разросшейся по всему парку.
Бурт обошел вокруг толстого ствола дуба и тщательно, насколько позволял мрак, осмотрел землю.
— Может быть, вам нужен фонарь? — спросил Гердлстон.
— Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт — мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.
— Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, — сказал Гердлстон.
— Вот и не вмешивайтесь! — проворчал Бурт. — Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.
— Превосходно! — воскликнул Джон Гердлстон. — Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.
— С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? — сказал Эзра. — Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.