Босх кивнул и посмотрел на череп. Доктор повернул его так, что на детектива смотрели пустые глазницы.
– На голове есть и другие повреждения, но не летального характера. Носовые кости и скулы имеют новое костное образование после травмы. – Голлиер вернулся к столу и бережно положил череп. – Думаю, детективы, вывод очевиден: этого мальчика постоянно избивали. В конце концов они зашли слишком далеко. Все это будет указано в заключении. – Антрополог отвернулся от стола и добавил: – Знаете, во всем этом есть проблеск надежды. Нечто, способное помочь вам.
– Хирургическое вмешательство, – сказал Босх.
– Совершенно верно. Трепанация черепа – серьезная операция. Где-то должны сохраниться документы. Мальчик должен был находиться под последующим врачебным наблюдением. После операции костный кружок удерживается металлическими зажимами. На черепе их не обнаружено. Полагаю, зажимы удалили во время второй процедуры. И об этом тоже должны существовать записи. Хирургический рубец также помогает датировать кости. Отверстия от трепана, по нынешним меркам, чересчур велики. К середине восьмидесятых годов инструменты стали более совершенными и щадящими, а отверстия меньшими. Надеюсь, все это вам поможет.
– А зубы? По ним можно что-нибудь определить? – спросил Босх.
– Нижней челюсти у нас нет, – ответил Голлиер. – На верхних зубах сохранились только следы посмертного разложения. Это уже является некоей путеводной нитью. Думаю, мальчик принадлежал к низшим слоям общества. Не бывал у зубного врача.
Эдгар снял маску, и она повисла на шее. Выражение его лица было страдальческим.
– Почему мальчик, попав в больницу, не рассказал врачам о том, что с ним происходит? А его учителя, товарищи?
– Детектив, ответ вы знаете не хуже меня, – промолвил доктор. – Дети зависят от родителей. Боятся их и любят, не хотят их лишиться. Иногда невозможно объяснить, почему они не обращаются за помощью.
– А все трещины и переломы? Почему врачи не увидели их и ничего не предприняли?
– Подобные трагические истории встречаются, к сожалению, очень часто. Если родители дали правдоподобное объяснение травмы мальчика, то зачем врачу делать рентгеновские снимки рук, ног или груди? Незачем. И кошмар остается незамеченным.
Эдгар сокрушенно покачал головой и отошел в дальний угол.
– Что еще, доктор? – спросил Босх.
Голлиер просмотрел свои записи и скрестил руки на груди.
– Очень скоро вы получите мое заключение. А от себя лично добавлю, что, надеюсь, вы непременно найдете того, кто так обращался с мальчиком. Эти люди заслуживают самого сурового наказания.
Босх кивнул.
– Отыщем, – сказал Эдгар. – Будьте уверены.
Они распрощались, вышли из здания и направились к своей машине. Босх молча сидел несколько минут, потом завел мотор. Неожиданно он сильно ударил основанием ладони по рулю, и это отозвалось болью в поврежденной стороне груди.
– Знаешь, мне это не внушает веры в Бога, как доктору, – промолвил Эдгар. – Я начинаю верить в пришельцев, зеленых человечков из космоса.
Босх взглянул на него. Эдгар, прислонясь головой к ветровому стеклу, уставился в пол машины.
– Почему?
– Потому что не может человек так обращаться со своим ребенком. Должно быть, спустился космический корабль, пришельцы похитили мальчика и нанесли ему все эти увечья. Единственное объяснение.
– Да, Джерри, мне бы хотелось, чтобы оно появилось в заключении экспертизы. Тогда бы мы просто отправились по домам.
Босх включил скорость.
– Мне нужно выпить.
И стал выезжать со стоянки.
– Мне нет, дружище, – сказал Эдгар. – Я мечтаю увидеть своего парнишку и обнимать его, чтобы стало легче на душе.
Всю дорогу до Паркер-центра они ехали молча.
8
9
10
11
12
– На голове есть и другие повреждения, но не летального характера. Носовые кости и скулы имеют новое костное образование после травмы. – Голлиер вернулся к столу и бережно положил череп. – Думаю, детективы, вывод очевиден: этого мальчика постоянно избивали. В конце концов они зашли слишком далеко. Все это будет указано в заключении. – Антрополог отвернулся от стола и добавил: – Знаете, во всем этом есть проблеск надежды. Нечто, способное помочь вам.
– Хирургическое вмешательство, – сказал Босх.
– Совершенно верно. Трепанация черепа – серьезная операция. Где-то должны сохраниться документы. Мальчик должен был находиться под последующим врачебным наблюдением. После операции костный кружок удерживается металлическими зажимами. На черепе их не обнаружено. Полагаю, зажимы удалили во время второй процедуры. И об этом тоже должны существовать записи. Хирургический рубец также помогает датировать кости. Отверстия от трепана, по нынешним меркам, чересчур велики. К середине восьмидесятых годов инструменты стали более совершенными и щадящими, а отверстия меньшими. Надеюсь, все это вам поможет.
– А зубы? По ним можно что-нибудь определить? – спросил Босх.
– Нижней челюсти у нас нет, – ответил Голлиер. – На верхних зубах сохранились только следы посмертного разложения. Это уже является некоей путеводной нитью. Думаю, мальчик принадлежал к низшим слоям общества. Не бывал у зубного врача.
Эдгар снял маску, и она повисла на шее. Выражение его лица было страдальческим.
– Почему мальчик, попав в больницу, не рассказал врачам о том, что с ним происходит? А его учителя, товарищи?
– Детектив, ответ вы знаете не хуже меня, – промолвил доктор. – Дети зависят от родителей. Боятся их и любят, не хотят их лишиться. Иногда невозможно объяснить, почему они не обращаются за помощью.
– А все трещины и переломы? Почему врачи не увидели их и ничего не предприняли?
– Подобные трагические истории встречаются, к сожалению, очень часто. Если родители дали правдоподобное объяснение травмы мальчика, то зачем врачу делать рентгеновские снимки рук, ног или груди? Незачем. И кошмар остается незамеченным.
Эдгар сокрушенно покачал головой и отошел в дальний угол.
– Что еще, доктор? – спросил Босх.
Голлиер просмотрел свои записи и скрестил руки на груди.
– Очень скоро вы получите мое заключение. А от себя лично добавлю, что, надеюсь, вы непременно найдете того, кто так обращался с мальчиком. Эти люди заслуживают самого сурового наказания.
Босх кивнул.
– Отыщем, – сказал Эдгар. – Будьте уверены.
Они распрощались, вышли из здания и направились к своей машине. Босх молча сидел несколько минут, потом завел мотор. Неожиданно он сильно ударил основанием ладони по рулю, и это отозвалось болью в поврежденной стороне груди.
– Знаешь, мне это не внушает веры в Бога, как доктору, – промолвил Эдгар. – Я начинаю верить в пришельцев, зеленых человечков из космоса.
Босх взглянул на него. Эдгар, прислонясь головой к ветровому стеклу, уставился в пол машины.
– Почему?
– Потому что не может человек так обращаться со своим ребенком. Должно быть, спустился космический корабль, пришельцы похитили мальчика и нанесли ему все эти увечья. Единственное объяснение.
– Да, Джерри, мне бы хотелось, чтобы оно появилось в заключении экспертизы. Тогда бы мы просто отправились по домам.
Босх включил скорость.
– Мне нужно выпить.
И стал выезжать со стоянки.
– Мне нет, дружище, – сказал Эдгар. – Я мечтаю увидеть своего парнишку и обнимать его, чтобы стало легче на душе.
Всю дорогу до Паркер-центра они ехали молча.
8
Босх с Эдгаром поднялись в лифте на пятый этаж и направились в научно-исследовательский отдел, где была назначена встреча с Энтони Джеспером, ведущим криминалистом, которому поручили заниматься делом о костях. Джеспер, молодой брюнет с серыми глазами и гладкой кожей, поздоровался с ними и пригласил в лабораторию. Он был в белом халате, колыхавшемся от широких шагов и постоянного движения рук.
– Сюда, ребята, – сказал Джеспер. – Результатов у меня немного, но что есть, представлю.
Он повел их через главную лабораторию, в которой работали несколько криминалистов, в большое помещение с искусственным климатом, где одежда и другие улики лежали на покрытых нержавеющей сталью сушильных столах. Это было единственное место, способное соперничать по запаху гниения с прозекторским этажом.
Джеспер подвел детективов к двум столам, где Босх увидел раскрытый рюкзак и несколько предметов одежды, почерневших от земли и плесени. Еще там был пластиковый пакет для бутербродов, заполненный чем-то черным, сгнившим.
– В рюкзак проникали вода и грязь, – сказал Джеспер. – Насколько я понимаю, постепенно.
Криминалист достал из кармана халата ручку и, растянув, превратил в указку. Ею он пользовался при объяснениях.
– В вашем рюкзаке мы обнаружили три комплекта одежды и сгнивший бутерброд или какую-то еду. Если конкретно, три тенниски, три пары белья, три пары носков. И пакет с едой. Там был конверт, вернее, его остатки. Его здесь нет, он в отделе исследования документов. Но особых надежд, ребята, не питайте. Он в еще худшем состоянии, чем этот бутерброд – если то был бутерброд.
Босх составлял в блокноте список:
– Какие-нибудь метки есть?
Джеспер покачал головой:
– Никаких личных меток ни на рюкзаке, ни на одежде. Но две детали заслуживают внимания. Во-первых, на этой майке есть фирменная марка. «Твердый прибой». Сейчас ее не видно, но я разглядел надпись в ультрафиолетовых лучах. Она идет по всей груди. Может, пригодится вам, может, и нет. «Твердый прибой» – это обозначение скейтбординга.
– Понятно, – сказал Босх.
– Затем наружный клапан рюкзака. – Джеспер откинул его указкой. – Я его слегка отчистил и обнаружил вот что.
Босх наклонился над столом. Рюкзак был из синего брезента. В центре клапана явственно виднелось потемнение в виде большой буквы Б.
– Судя по всему, там была наклейка, – продолжил Джеспер. – Сейчас ее нет, и я, собственно, не знаю, исчезла она до того, как рюкзак закопали, или после. Мне кажется, до. Похоже, ее содрали.
Босх отошел от стола, написал несколько строк в блокноте и взглянул на Джеспера:
– Отлично, Энтони, молодчина. Есть еще что-то?
– На этих вещах нет.
– Тогда пошли в отдел исследования документов.
Джеспер повел их через главную лабораторию в другую, поменьше, где ему понадобилось набрать комбинацию цифр на замке, чтобы войти.
В лаборатории исследования документов стояло два ряда столов, но за ними никто не сидел. На каждом были фонарь подсветки и лупа на гибком держателе. Джеспер подошел к среднему столу во втором ряду. На его именной табличке было написано: «Бернадетт Форнер». Босх знал эту женщину. Они вместе работали над делом, в котором фигурировала поддельная записка о самоубийстве. И не сомневался, что она потрудилась на совесть.
Джеспер взял пластиковый мешок для улик, лежавший посередине стола. Расстегнул молнию и достал из него два прозрачных пластиковых пакета. В одном находился вскрытый коричневый конверт, покрытый черной плесенью. В другом – прямоугольный листок бумаги, разорванный на три части по сгибам, тоже почерневший и тронутый гнилью.
– Вот что происходит, когда промокает бумага, – сказал Джеспер. – У Берни ушел целый день на то, чтобы вскрыть конверт и извлечь письмо. Как видите, оно развалилось по линиям сгибов. И вряд ли нам удастся разобрать, что было написано в письме.
Босх включил фонарь подсветки и положил на него пакеты. Повернул лупу и стал разглядывать конверт с письмом. Ни в одном документе нельзя было ничего разобрать. Он обратил внимание, что на конверте как будто не было марки.
– Черт! – ругнулся Босх.
Он перевернул пакеты и снова уставился на них. К нему подошел Эдгар, словно для того, чтобы подтвердить очевидное.
– Веселенькое дельце, – усмехнувшись, промолвил он.
– Что она теперь будет делать? – спросил Босх Джеспера.
– Видимо, попробует применить красители и иное освещение. Попытается найти что-нибудь, способное реагировать с чернилами, восстанавливать их. Но вчера Берни была настроена не очень оптимистично. Так что, как я уже сказал, особых надежд возлагать на это не стоит.
Босх кивнул и выключил фонарь.
– Сюда, ребята, – сказал Джеспер. – Результатов у меня немного, но что есть, представлю.
Он повел их через главную лабораторию, в которой работали несколько криминалистов, в большое помещение с искусственным климатом, где одежда и другие улики лежали на покрытых нержавеющей сталью сушильных столах. Это было единственное место, способное соперничать по запаху гниения с прозекторским этажом.
Джеспер подвел детективов к двум столам, где Босх увидел раскрытый рюкзак и несколько предметов одежды, почерневших от земли и плесени. Еще там был пластиковый пакет для бутербродов, заполненный чем-то черным, сгнившим.
– В рюкзак проникали вода и грязь, – сказал Джеспер. – Насколько я понимаю, постепенно.
Криминалист достал из кармана халата ручку и, растянув, превратил в указку. Ею он пользовался при объяснениях.
– В вашем рюкзаке мы обнаружили три комплекта одежды и сгнивший бутерброд или какую-то еду. Если конкретно, три тенниски, три пары белья, три пары носков. И пакет с едой. Там был конверт, вернее, его остатки. Его здесь нет, он в отделе исследования документов. Но особых надежд, ребята, не питайте. Он в еще худшем состоянии, чем этот бутерброд – если то был бутерброд.
Босх составлял в блокноте список:
– Какие-нибудь метки есть?
Джеспер покачал головой:
– Никаких личных меток ни на рюкзаке, ни на одежде. Но две детали заслуживают внимания. Во-первых, на этой майке есть фирменная марка. «Твердый прибой». Сейчас ее не видно, но я разглядел надпись в ультрафиолетовых лучах. Она идет по всей груди. Может, пригодится вам, может, и нет. «Твердый прибой» – это обозначение скейтбординга.
– Понятно, – сказал Босх.
– Затем наружный клапан рюкзака. – Джеспер откинул его указкой. – Я его слегка отчистил и обнаружил вот что.
Босх наклонился над столом. Рюкзак был из синего брезента. В центре клапана явственно виднелось потемнение в виде большой буквы Б.
– Судя по всему, там была наклейка, – продолжил Джеспер. – Сейчас ее нет, и я, собственно, не знаю, исчезла она до того, как рюкзак закопали, или после. Мне кажется, до. Похоже, ее содрали.
Босх отошел от стола, написал несколько строк в блокноте и взглянул на Джеспера:
– Отлично, Энтони, молодчина. Есть еще что-то?
– На этих вещах нет.
– Тогда пошли в отдел исследования документов.
Джеспер повел их через главную лабораторию в другую, поменьше, где ему понадобилось набрать комбинацию цифр на замке, чтобы войти.
В лаборатории исследования документов стояло два ряда столов, но за ними никто не сидел. На каждом были фонарь подсветки и лупа на гибком держателе. Джеспер подошел к среднему столу во втором ряду. На его именной табличке было написано: «Бернадетт Форнер». Босх знал эту женщину. Они вместе работали над делом, в котором фигурировала поддельная записка о самоубийстве. И не сомневался, что она потрудилась на совесть.
Джеспер взял пластиковый мешок для улик, лежавший посередине стола. Расстегнул молнию и достал из него два прозрачных пластиковых пакета. В одном находился вскрытый коричневый конверт, покрытый черной плесенью. В другом – прямоугольный листок бумаги, разорванный на три части по сгибам, тоже почерневший и тронутый гнилью.
– Вот что происходит, когда промокает бумага, – сказал Джеспер. – У Берни ушел целый день на то, чтобы вскрыть конверт и извлечь письмо. Как видите, оно развалилось по линиям сгибов. И вряд ли нам удастся разобрать, что было написано в письме.
Босх включил фонарь подсветки и положил на него пакеты. Повернул лупу и стал разглядывать конверт с письмом. Ни в одном документе нельзя было ничего разобрать. Он обратил внимание, что на конверте как будто не было марки.
– Черт! – ругнулся Босх.
Он перевернул пакеты и снова уставился на них. К нему подошел Эдгар, словно для того, чтобы подтвердить очевидное.
– Веселенькое дельце, – усмехнувшись, промолвил он.
– Что она теперь будет делать? – спросил Босх Джеспера.
– Видимо, попробует применить красители и иное освещение. Попытается найти что-нибудь, способное реагировать с чернилами, восстанавливать их. Но вчера Берни была настроена не очень оптимистично. Так что, как я уже сказал, особых надежд возлагать на это не стоит.
Босх кивнул и выключил фонарь.
9
У заднего входа в голливудское полицейское отделение стоит скамья с большими, наполненными песком урнами для окурков по бокам. Называется она «код семь», по радиосигналу, обозначающему перерыв или конец смены. В 23 часа 15 минут субботнего вечера Босх сидел там один. Он не курил и сожалел об этом. Он ждал. Скамью тускло освещали лампочки над задней дверью отделения, оттуда была видна автостоянка, принадлежавшая ему и пожарному депо, находившемуся в конце этого городского комплекса.
Босх наблюдал, как возвращались патрульные машины смены с трех до одиннадцати и полицейские направлялись в отделение снять форму, принять душ и выбросить из головы служебные дела, если это возможно. Поглядел на фонарик, который держал в руках, провел большим пальцем по стеклу и ощутил царапины на том месте, где Джулия Брейшер выгравировала номер своего значка.
Босх покачал фонарик на ладони, пробуя его тяжесть. Вспомнил, что Голлиер говорил об орудии, которым убили мальчика. Им мог послужить и фонарик.
На стоянку въехала машина и остановилась у гаража. С пассажирской стороны вышел патрульный, в котором Босх узнал Эджвуда, напарника Брейшер, и зашагал в отделение, держа в руке дробовик. Босх смотрел и ждал, он внезапно усомнился в своем плане и думал, не отказаться ли от него и незаметно войти в заднюю дверь.
Прежде чем он успел принять какое-либо решение, Брейшер вышла из машины и направилась к входу. Она шла, опустив голову, словно устала за долгий день. Босху это состояние было знакомо. Кроме того, могло что-нибудь случиться. Это было маловероятно, но то, что Эджвуд пошел в здание, оставив Брейшер, подсказало Босху, что между ними не все безоблачно. Эджвуд являлся наставником новенькой, хоть и был младше ее на пять лет. Наверное, дело заключалось только в неловком положении из-за возраста и пола. А может, и в чем-то другом.
Джулия не замечала сидевшего на скамье Босха. Она уже почти подошла к двери, когда он окликнул ее:
– Послушай, ты забыла смыть грязь с заднего сиденья!
Джулия оглянулась на ходу, но, увидев, что это он, остановилась. Потом подошла к скамье.
– Я принес тебе кое-что, – сказал Босх.
И протянул фонарик. Взяв его, она устало улыбнулась.
– Спасибо, Гарри. Не стоило ждать здесь, чтобы…
– Мне захотелось.
Несколько секунд прошло в молчании.
– Ты работал вечером над делом? – спросила Джулия.
– Более-менее. Принялся за писанину. А днем мы были на вскрытии. Если это можно назвать вскрытием.
– По твоему лицу вижу, день был не из лучших.
Босх кивнул. Ему было неловко. Он продолжал сидеть, а Джулия стояла.
– По тому, как ты выглядишь, догадываюсь, что у тебя тоже выдался нелегкий день.
– А разве они не все такие?
Прежде чем Босх успел ответить, из здания вышли двое полицейских, принявших душ, переодевшихся, и направились к своим машинам.
– Не вешай нос, Джулия, – произнес один из них. – Увидимся в баре.
– Ладно, Кико. – Она повернулась и взглянула на Босха: – Несколько человек из смены собираются у Боарднера, – сказала она. – Хочешь пойти?
– Мм-м…
– Пошли. Думаю, тебе не помешает выпить.
– Да, ты права. Собственно, потому я и ждал здесь тебя. Но мне не хочется пить в большой компании.
– А в какой хочется?
Босх взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
– Если пробудешь в раздевалке недолго, мы, возможно, успеем выпить мартини у Муссо.
Джулия широко улыбнулась:
– Я люблю это заведение. Дай мне пятнадцать минут.
И, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
– Я буду здесь! – крикнул он ей вслед.
Босх наблюдал, как возвращались патрульные машины смены с трех до одиннадцати и полицейские направлялись в отделение снять форму, принять душ и выбросить из головы служебные дела, если это возможно. Поглядел на фонарик, который держал в руках, провел большим пальцем по стеклу и ощутил царапины на том месте, где Джулия Брейшер выгравировала номер своего значка.
Босх покачал фонарик на ладони, пробуя его тяжесть. Вспомнил, что Голлиер говорил об орудии, которым убили мальчика. Им мог послужить и фонарик.
На стоянку въехала машина и остановилась у гаража. С пассажирской стороны вышел патрульный, в котором Босх узнал Эджвуда, напарника Брейшер, и зашагал в отделение, держа в руке дробовик. Босх смотрел и ждал, он внезапно усомнился в своем плане и думал, не отказаться ли от него и незаметно войти в заднюю дверь.
Прежде чем он успел принять какое-либо решение, Брейшер вышла из машины и направилась к входу. Она шла, опустив голову, словно устала за долгий день. Босху это состояние было знакомо. Кроме того, могло что-нибудь случиться. Это было маловероятно, но то, что Эджвуд пошел в здание, оставив Брейшер, подсказало Босху, что между ними не все безоблачно. Эджвуд являлся наставником новенькой, хоть и был младше ее на пять лет. Наверное, дело заключалось только в неловком положении из-за возраста и пола. А может, и в чем-то другом.
Джулия не замечала сидевшего на скамье Босха. Она уже почти подошла к двери, когда он окликнул ее:
– Послушай, ты забыла смыть грязь с заднего сиденья!
Джулия оглянулась на ходу, но, увидев, что это он, остановилась. Потом подошла к скамье.
– Я принес тебе кое-что, – сказал Босх.
И протянул фонарик. Взяв его, она устало улыбнулась.
– Спасибо, Гарри. Не стоило ждать здесь, чтобы…
– Мне захотелось.
Несколько секунд прошло в молчании.
– Ты работал вечером над делом? – спросила Джулия.
– Более-менее. Принялся за писанину. А днем мы были на вскрытии. Если это можно назвать вскрытием.
– По твоему лицу вижу, день был не из лучших.
Босх кивнул. Ему было неловко. Он продолжал сидеть, а Джулия стояла.
– По тому, как ты выглядишь, догадываюсь, что у тебя тоже выдался нелегкий день.
– А разве они не все такие?
Прежде чем Босх успел ответить, из здания вышли двое полицейских, принявших душ, переодевшихся, и направились к своим машинам.
– Не вешай нос, Джулия, – произнес один из них. – Увидимся в баре.
– Ладно, Кико. – Она повернулась и взглянула на Босха: – Несколько человек из смены собираются у Боарднера, – сказала она. – Хочешь пойти?
– Мм-м…
– Пошли. Думаю, тебе не помешает выпить.
– Да, ты права. Собственно, потому я и ждал здесь тебя. Но мне не хочется пить в большой компании.
– А в какой хочется?
Босх взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
– Если пробудешь в раздевалке недолго, мы, возможно, успеем выпить мартини у Муссо.
Джулия широко улыбнулась:
– Я люблю это заведение. Дай мне пятнадцать минут.
И, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
– Я буду здесь! – крикнул он ей вслед.
10
В баре Муссо подают мартини голливудцам – знаменитым и простым – вот уже целое столетие. В переднем зале находятся обитые красной кожей кабинки, где ведутся негромкие разговоры и медленно ходят старые официанты в красных куртках. В заднем расположен бар, где почти все вечера посетителям приходится стоять, пока завсегдатаи соперничают за внимание барменов, годящихся официантам в отцы. Когда Босх с Брейшер вошли туда, двое посетителей слезли с табуретов, собираясь уходить. Парочка устремилась к освободившимся местам, опередив двух кинодеятелей в черных костюмах. Подошел узнавший Босха бармен, и они заказали мартини с водкой.
Босх уже чувствовал себя с Джулией непринужденно. Последние два дня они обедали вместе за столиком на Уандерланд-авеню, и она всегда находилась рядом с ним во время поисков на склоне холма. К бару они подъехали в его машине, и это казалось уже третьим или четвертым их свиданием. Они болтали о классификации и подробностях дела, которыми Босх был готов поделиться. Когда бармен поставил перед ними бокалы и графины с сайдкаром[4], Босх решил забыть на время о костях, крови и бейсбольных битах.
Они чокнулись, и Джулия воскликнула:
– За жизнь!
– Да, – улыбнулся Босх. – За то, чтобы протянуть еще один день.
– Хотя бы.
Босх понял, что теперь пора заговорить о том, что беспокоит Джулию. Но если она не захочет, он не будет настаивать.
– Почему тот парень, которого ты назвала Кико, сказал, чтобы ты не вешала нос?
Джулия помрачнела и промолчала.
– Если не хочешь отвечать…
– Нет, тут другое. Скорее, не хочу думать об этом.
– Мне знакомо это состояние. Забудь, что я спрашивал.
– Нет, все в порядке. Мой напарник собирается написать на меня докладную, а поскольку испытательный срок еще не кончился, это может выйти мне боком.
– Докладную за что?
– Заслон трубки.
Это профессиональное выражение означает появление перед дулом дробовика или иного оружия, которое держит другой полицейский.
– Что произошло? Может, расскажешь?
Джулия пожала плечами, и оба сделали по большому глотку.
– В общем, там была семейная ссора – я их терпеть не могу, – и тот тип заперся с пистолетом в спальне. Мы не знали, собирается он стрелять в себя, в жену или в нас. Дождались подкрепления и приготовились ворваться внутрь.
Джулия сделала еще глоток. Босх наблюдал за ней. На ее лице отразилось душевное смятение.
– Эджвуд держал дробовик. Кико предстояло высадить дверь. Феннел, его напарник, и я должны были войти. Все получилось удачно. Кико сильный. Он выломал дверь ударом ноги. Мы с Феннелом вошли. Этот тип валялся без сознания на кровати. Казалось бы, никаких проблем, но Эджвуд заявил, что я заслоняла трубку.
– Это было так?
– Не думаю. Но если заслоняла я, то и Феннел тоже, а ему он не сказал ни словечка.
– Потому что ты новичок. С испытательным сроком.
– Да, и мне это определенно начинает надоедать. Гарри, как тебе удалось уйти с патрульной службы? Сейчас ты занят важной работой. А я только выполняю команды по радио днями и ночами, мотаюсь от одной мерзости к другой, это то же самое, что гасить плевками пожар. Мы не делаем ничего важного, да еще в довершение всего этот чопорный скот твердит мне каждые две минуты, какая я бестолочь.
Босх хорошо понимал Джулию. Через это проходили все полицейские. Ежедневно бродишь по клоаке, и вскоре начинает казаться, что, кроме нее, ничего не существует. Вот почему он не мог бы вернуться в патрульную службу. Она представлялась ему лейкопластырем на пулевой ране.
– Ты думала, служба будет иной, когда училась в академии?
– Не помню, о чем я думала. И не уверена, что смогу достичь того положения, где буду что-либо значить.
– Уверен, достигнешь. Первые два года тяжелые. Но ты входишь в курс дела, начинаешь видеть перспективу и свой путь. У тебя все образуется.
Произнося эту ободряющую речь, Босх не испытывал уверенности. У него были долгие периоды сомнений относительно своей работы и выбора. Советуя Джулии терпеть, он сознавал, что не совсем искренен.
– Давай побеседуем о чем-нибудь другом, – предложила Джулия.
– С удовольствием, – улыбнулся Босх.
Он неторопливо пригубил коктейль, думая, как повернуть разговор в другое русло. Поставил бокал и произнес:
– Ты путешествовала в Андах, и тебя осенило: «А ведь я хочу служить в полиции».
Джулия рассмеялась, желая избавиться от унылости.
– Не совсем так. И я не бывала в Андах.
– А как же полная, красочная жизнь, которую вела до того, как нацепить значок? Ты сказала, что путешествовала по всему миру.
– В Южную Америку не ездила.
– Анды там? Я-то думал, во Флориде.
Джулия снова рассмеялась, и Босх обрадовался, что удачно сменил тему. Ему нравилось смотреть на ее зубы, когда она смеется. Они были чуточку кривыми, и в некотором смысле это делало их превосходными.
– Ну а кроме шуток, чем ты занималась?
Джулия повернулась на табурете так, что они с Босхом оказались плечом к плечу и глядели друг на друга в зеркало позади ряда разноцветных бутылок вдоль задней стены.
– Была какое-то время адвокатом – по гражданским делам, потом поняла, что это лакейское занятие, бросила его и стала путешествовать. При этом работала. Делала керамику в итальянской Венеции, была конным экскурсоводом в Швейцарских Альпах, поваром на гавайском туристическом судне. Подвизалась и на других ролях, повидала чуть ли не весь мир – кроме Андов. Затем вернулась домой.
– В Лос-Анджелес?
– Я здесь родилась и выросла. А ты?
– Тоже.
– Я в Сидерсе.
Джулия подняла бокал, и они чокнулись.
– За гордых и смелых! – провозгласила она.
Босх выпил и, взяв графин, налил сайдкара. Он значительно опережал Джулию, но это не смущало его. Чувствовал он себя раскованно. Приятно было на время забыть о работе, сидеть рядом с женщиной, не имеющей прямого отношения к делу о костях.
– Родилась в Сидерсе? – сказал он. – А росла где?
– Не смейся. В Бел-Эйре.
– Вот как? Видимо, твой отец не очень доволен, что ты решила служить в полиции.
– Тем более что однажды я ушла из его юридической фирмы и не подавала о себе вестей два года.
Босх улыбнулся и поднял бокал. Джулия чокнулась с ним.
– Храбрая девочка.
Когда они поставили бокалы, Джулия предложила:
– Давай покончим со всеми вопросами.
– Хорошо, – отозвался Босх. – И чем займемся?
– Отвези меня домой, Гарри. К себе.
Босх посмотрел в ее блестящие карие глаза, подумав, что события развиваются молниеносно. Это редко случается между полицейскими, сознающими свою принадлежность к замкнутой группе общества и ежедневно отправляющимися на работу с мыслью, что она связана с риском для жизни.
– Да, – промолвил наконец Босх. – Мне пришло на ум то же самое.
Он наклонился к Джулии и поцеловал ее в губы.
Босх уже чувствовал себя с Джулией непринужденно. Последние два дня они обедали вместе за столиком на Уандерланд-авеню, и она всегда находилась рядом с ним во время поисков на склоне холма. К бару они подъехали в его машине, и это казалось уже третьим или четвертым их свиданием. Они болтали о классификации и подробностях дела, которыми Босх был готов поделиться. Когда бармен поставил перед ними бокалы и графины с сайдкаром[4], Босх решил забыть на время о костях, крови и бейсбольных битах.
Они чокнулись, и Джулия воскликнула:
– За жизнь!
– Да, – улыбнулся Босх. – За то, чтобы протянуть еще один день.
– Хотя бы.
Босх понял, что теперь пора заговорить о том, что беспокоит Джулию. Но если она не захочет, он не будет настаивать.
– Почему тот парень, которого ты назвала Кико, сказал, чтобы ты не вешала нос?
Джулия помрачнела и промолчала.
– Если не хочешь отвечать…
– Нет, тут другое. Скорее, не хочу думать об этом.
– Мне знакомо это состояние. Забудь, что я спрашивал.
– Нет, все в порядке. Мой напарник собирается написать на меня докладную, а поскольку испытательный срок еще не кончился, это может выйти мне боком.
– Докладную за что?
– Заслон трубки.
Это профессиональное выражение означает появление перед дулом дробовика или иного оружия, которое держит другой полицейский.
– Что произошло? Может, расскажешь?
Джулия пожала плечами, и оба сделали по большому глотку.
– В общем, там была семейная ссора – я их терпеть не могу, – и тот тип заперся с пистолетом в спальне. Мы не знали, собирается он стрелять в себя, в жену или в нас. Дождались подкрепления и приготовились ворваться внутрь.
Джулия сделала еще глоток. Босх наблюдал за ней. На ее лице отразилось душевное смятение.
– Эджвуд держал дробовик. Кико предстояло высадить дверь. Феннел, его напарник, и я должны были войти. Все получилось удачно. Кико сильный. Он выломал дверь ударом ноги. Мы с Феннелом вошли. Этот тип валялся без сознания на кровати. Казалось бы, никаких проблем, но Эджвуд заявил, что я заслоняла трубку.
– Это было так?
– Не думаю. Но если заслоняла я, то и Феннел тоже, а ему он не сказал ни словечка.
– Потому что ты новичок. С испытательным сроком.
– Да, и мне это определенно начинает надоедать. Гарри, как тебе удалось уйти с патрульной службы? Сейчас ты занят важной работой. А я только выполняю команды по радио днями и ночами, мотаюсь от одной мерзости к другой, это то же самое, что гасить плевками пожар. Мы не делаем ничего важного, да еще в довершение всего этот чопорный скот твердит мне каждые две минуты, какая я бестолочь.
Босх хорошо понимал Джулию. Через это проходили все полицейские. Ежедневно бродишь по клоаке, и вскоре начинает казаться, что, кроме нее, ничего не существует. Вот почему он не мог бы вернуться в патрульную службу. Она представлялась ему лейкопластырем на пулевой ране.
– Ты думала, служба будет иной, когда училась в академии?
– Не помню, о чем я думала. И не уверена, что смогу достичь того положения, где буду что-либо значить.
– Уверен, достигнешь. Первые два года тяжелые. Но ты входишь в курс дела, начинаешь видеть перспективу и свой путь. У тебя все образуется.
Произнося эту ободряющую речь, Босх не испытывал уверенности. У него были долгие периоды сомнений относительно своей работы и выбора. Советуя Джулии терпеть, он сознавал, что не совсем искренен.
– Давай побеседуем о чем-нибудь другом, – предложила Джулия.
– С удовольствием, – улыбнулся Босх.
Он неторопливо пригубил коктейль, думая, как повернуть разговор в другое русло. Поставил бокал и произнес:
– Ты путешествовала в Андах, и тебя осенило: «А ведь я хочу служить в полиции».
Джулия рассмеялась, желая избавиться от унылости.
– Не совсем так. И я не бывала в Андах.
– А как же полная, красочная жизнь, которую вела до того, как нацепить значок? Ты сказала, что путешествовала по всему миру.
– В Южную Америку не ездила.
– Анды там? Я-то думал, во Флориде.
Джулия снова рассмеялась, и Босх обрадовался, что удачно сменил тему. Ему нравилось смотреть на ее зубы, когда она смеется. Они были чуточку кривыми, и в некотором смысле это делало их превосходными.
– Ну а кроме шуток, чем ты занималась?
Джулия повернулась на табурете так, что они с Босхом оказались плечом к плечу и глядели друг на друга в зеркало позади ряда разноцветных бутылок вдоль задней стены.
– Была какое-то время адвокатом – по гражданским делам, потом поняла, что это лакейское занятие, бросила его и стала путешествовать. При этом работала. Делала керамику в итальянской Венеции, была конным экскурсоводом в Швейцарских Альпах, поваром на гавайском туристическом судне. Подвизалась и на других ролях, повидала чуть ли не весь мир – кроме Андов. Затем вернулась домой.
– В Лос-Анджелес?
– Я здесь родилась и выросла. А ты?
– Тоже.
– Я в Сидерсе.
Джулия подняла бокал, и они чокнулись.
– За гордых и смелых! – провозгласила она.
Босх выпил и, взяв графин, налил сайдкара. Он значительно опережал Джулию, но это не смущало его. Чувствовал он себя раскованно. Приятно было на время забыть о работе, сидеть рядом с женщиной, не имеющей прямого отношения к делу о костях.
– Родилась в Сидерсе? – сказал он. – А росла где?
– Не смейся. В Бел-Эйре.
– Вот как? Видимо, твой отец не очень доволен, что ты решила служить в полиции.
– Тем более что однажды я ушла из его юридической фирмы и не подавала о себе вестей два года.
Босх улыбнулся и поднял бокал. Джулия чокнулась с ним.
– Храбрая девочка.
Когда они поставили бокалы, Джулия предложила:
– Давай покончим со всеми вопросами.
– Хорошо, – отозвался Босх. – И чем займемся?
– Отвези меня домой, Гарри. К себе.
Босх посмотрел в ее блестящие карие глаза, подумав, что события развиваются молниеносно. Это редко случается между полицейскими, сознающими свою принадлежность к замкнутой группе общества и ежедневно отправляющимися на работу с мыслью, что она связана с риском для жизни.
– Да, – промолвил наконец Босх. – Мне пришло на ум то же самое.
Он наклонился к Джулии и поцеловал ее в губы.
11
В гостиной Босха Джулия Брейшер смотрела на компакт-диски, сложенные стопками на полках возле стереопроигрывателя.
– Я люблю джаз.
Босх был в кухне. Он улыбнулся, услышав ее слова. Наполнил два бокала мартини из шейкера, вошел в гостиную и подал один ей.
– Кто тебе нравится?
– В последнее время Билл Эванс.
Босх кивнул, подошел к полке и достал «Некий рай». Вставил компакт-диск в проигрыватель.
– Билл и Майлс, – сказал он. – Разумеется, Колтрейн и еще несколько исполнителей. Я считаю их самыми лучшими.
Когда зазвучала музыка, он поднял свой бокал, Джулия подошла и чокнулась с ним. Вместо того чтобы пить, они слились в поцелуе. Потом она рассмеялась.
– Что такое? – спросил Босх.
– Ничего. Просто я чувствую себя беззаботной и счастливой.
– Я тоже.
– Очевидно, дело в том, что ты отдал мне фонарик.
Босх пришел в недоумение:
– Как это понять?
– Он ведь такой фаллический.
Увидя выражение лица Босха, Джулия снова рассмеялась и пролила на пол чуть-чуть коктейля.
Позднее, когда она лежала на его кровати, Босх водил пальцем по татуировке в виде сияющего солнца на ее пояснице и думал о том, какой близкой и вместе с тем незнакомой кажется ему эта женщина. Он не знал о ней почти ничего. При взгляде на нее под любым углом зрения обнаруживался сюрприз вроде этой татуировки.
– О чем думаешь? – спросила Джулия.
– О человеке, который нанес тебе это на поясницу. Жалею, что не я.
– Почему?
– Потому что какая-то его часть всегда будет с тобой.
Джулия с улыбкой перевернулась на бок, показывая груди. Волосы ее рассыпались по плечам. Босху нравилось и это. Она притянула его к себе, наградила долгим поцелуем, а потом сказала:
– Давно не слышала ничего столь приятного.
Босх положил голову на ее подушку, ощутив запах нежных духов, секса и пота.
– У тебя нет никаких портретов на стенах, – удивилась Джулия. – Я имею в виду – фотографий.
Он пожал плечами. Джулия повернулась к нему спиной. Он положил ладонь на ее грудь и притянул к себе.
– Останешься до утра?
– Муж, наверное, заинтересуется, где я, но ему можно позвонить.
Босх оцепенел, а Джулия рассмеялась.
– Зачем ты меня так пугаешь?
– Ты даже не спросил, есть ли у меня кто-нибудь.
– Ты меня тоже не спрашивала.
– С тобой все было ясно. Типичный одинокий детектив. И она заговорила низким мужским голосом: – Только факты, мэм. У меня нет времени на женщин. Я расследую убийства. Мне надо выполнить работу, и я…
Босх провел большим пальцем по ее боку. Она, замолчав, улыбнулась.
– Ты одолжила мне фонарик, – сказал он. – Я подумал: женщина, у которой кто-то есть, этого не сделает.
– А у меня для тебя новость, крутой парень. Я видела фонарик у тебя в багажнике. В коробке, до того, как ты его прикрыл. Ты не обманул никого.
Смущенный Босх перекатился на свою подушку. Он чувствовал, как лицо краснеет, и закрыл его руками.
– О Господи…
Джулия наклонилась к нему, отвела его руки и поцеловала в подбородок.
– Мне это понравилось. Положило конец моему рабочему дню и дало основание предвкушать кое-что.
Она повернула его руки ладонями вниз, взглянула на шрамы, покрывающие костяшки. Давние, уже не очень заметные.
– Слушай, а это что?
– Шрамы.
– Сама вижу. Откуда?
– Там были наколки. Я их свел.
– Зачем?
– Заставили, когда поступил на военную службу.
Джулия засмеялась.
– Там было написано «Армия – дерьмо» или нечто в этом роде?
– Нет, совсем другое.
– Так что же? Скажи, я хочу знать.
– На одной руке – «Держись», на другой – «крепко».
– «Держись крепко»? Почему?
– Ну, это долгая история…
– Время у меня есть. Муж ничего не имеет против. Расскажи, мне интересно.
– В детстве я несколько раз удирал и однажды оказался в Сан-Педро, в рыбацких доках. И у многих рыбаков, ловцов тунца, видел на руках эту надпись. Спросил о ней одного из них, он ответил, что это их девиз. То есть когда они неделями плавают в море на своих суденышках и поднимается такая волна, что становится жутко, нужно ухватиться за что-то и крепко держаться.
Босх сжал кулаки и поднял их.
– Крепко держаться за жизнь… за все, что имеешь.
– И ты сделал такую же наколку. Сколько тебе было лет?
– Шестнадцать. Только я не знал, что рыбаки позаимствовали эту надпись у военных моряков. И год спустя, когда поступил в армию, сержант первым делом велел ее свести. Не мог допустить, чтобы у кого-либо из его солдат была морская татуировка.
Джулия взяла Гарри за руки и пристально посмотрела на костяшки.
– На лазерную работу не похоже.
– Тогда лазеров еще не было.
– И что ты делал?
– Сержант Россер повел меня из казармы к задней стене административного корпуса. Она была кирпичной. И заставил бить по ней кулаками, пока кожа на всех костяшках не оказалась содрана. Через неделю, когда они подзажили, заставил проделать то же самое снова.
– Черт возьми, это варварство.
– Нет, это армия.
При этих воспоминаниях Босх улыбнулся. Было не так уж скверно, как могло показаться. Поглядел на свои руки. Музыка прекратилась, он встал и голым пошел сменить компакт-диск. Когда вернулся в спальню, Джулия спросила:
– Клиффорд Браун?
Босх кивнул и шагнул к кровати. Кажется, он еще не знал женщины, так хорошо знакомой с джазовой музыкой.
– Стой там.
– Что?
– Дай рассмотреть тебя. Расскажи о других своих шрамах.
Комната освещалась тускло, но Босх застеснялся своей наготы. Он был в хорошей форме, однако старше Джулии больше чем на пятнадцать лет. Подумал: был ли у нее такой старый мужчина?
– Гарри, ты превосходно выглядишь. Жутко возбуждаешь меня, доволен? А другие шрамы откуда?
Босх коснулся толстого выпуклого шрама над левым бедром.
– Этот? След от ножа.
– Где ты получил рану?
– В туннеле.
– А на плече?
– От пули.
– Где?
Он улыбнулся:
– В туннеле.
– Господи, держись подальше от них.
– Стараюсь.
Босх лег в постель и накрылся простыней. Джулия коснулась его плеча, провела большим пальцем по шраму.
– Прямо в кость.
– Да, мне повезло. Рука действует. Ноет зимой и в сырую погоду, вот и все.
– Какие при этом бывают ощущения? Я имею в виду от пули.
Босх пожал плечами:
– Сильная боль, потом онемение.
– Долго лежал?
– Около трех месяцев.
– Инвалидности не получил?
– Предлагали. Я отказался.
– Почему?
– Не знаю. Видимо, потому, что мне нравится моя работа. И подумал, что если останусь на службе, когда-нибудь встречу молодую женщину-полицейского, на которую произведут впечатление мои шрамы.
Джулия ткнула его в ребра, и он скривился от боли.
– Ой, бедняжка, – насмешливо произнесла она.
– Больно.
Она коснулась татуировки на его плече:
– Что это может быть, Микки-Маус под наркотиком?
– Вроде того. Туннельная крыса.
Ее лицо помрачнело.
– В чем дело?
– Ты воевал во Вьетнаме, – догадалась Джулия. – Я бывала в тех туннелях.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда путешествовала, я провела во Вьетнаме полтора месяца. Эти туннели теперь что-то вроде достопримечательности, которую показывают туристам. Плати деньги – и входи в них. Должно быть… то, что тебе приходилось делать, было очень страшно.
– Еще страшнее становилось потом. Думать об этом.
– Там натянули веревки, чтобы можно было следить, куда ты идешь. Но на самом деле за тобой никто не следит. Я подлезла под веревку и пошла дальше. Гарри, там так темно.
Босх пристально посмотрел ей в глаза.
– И ты видела? – негромко спросил он. – Утраченный свет?
Джулия кивнула:
– Да. Глаза привыкли к темноте, и там был свет. Еле заметный. Но мне его хватило, чтобы найти дорогу.
– Утраченный свет. Так мы его называли. Представления не имели, откуда он берется. Но он был виден. Словно висящий в темноте дым. Говорили, что это не свет, а призраки всех, кто погиб там. И с той, и с другой стороны.
После этого они больше не разговаривали. Обнялись, и Джулия вскоре заснула.
Босх осознал, что не думал о деле больше трех часов, почувствовал себя виноватым, но вскоре тоже заснул. Ему снилось, что он движется по туннелю. Казалось, он находится под водой и плывет по этому лабиринту, словно угорь. Доплыл до тупика и у изгиба туннельной стены увидел сидящего мальчика с поднятыми коленями. Тот уткнулся лицом в сложенные на них руки.
– Поплыли со мной, – сказал Босх.
Мальчик посмотрел на Босха. Изо рта у него поднялся пузырек воздуха. Потом глянул мимо него, словно сзади что-то приближалось. Босх обернулся, но там была только темнота туннеля.
Когда снова обратил взгляд к мальчику, тот исчез.
– Я люблю джаз.
Босх был в кухне. Он улыбнулся, услышав ее слова. Наполнил два бокала мартини из шейкера, вошел в гостиную и подал один ей.
– Кто тебе нравится?
– В последнее время Билл Эванс.
Босх кивнул, подошел к полке и достал «Некий рай». Вставил компакт-диск в проигрыватель.
– Билл и Майлс, – сказал он. – Разумеется, Колтрейн и еще несколько исполнителей. Я считаю их самыми лучшими.
Когда зазвучала музыка, он поднял свой бокал, Джулия подошла и чокнулась с ним. Вместо того чтобы пить, они слились в поцелуе. Потом она рассмеялась.
– Что такое? – спросил Босх.
– Ничего. Просто я чувствую себя беззаботной и счастливой.
– Я тоже.
– Очевидно, дело в том, что ты отдал мне фонарик.
Босх пришел в недоумение:
– Как это понять?
– Он ведь такой фаллический.
Увидя выражение лица Босха, Джулия снова рассмеялась и пролила на пол чуть-чуть коктейля.
Позднее, когда она лежала на его кровати, Босх водил пальцем по татуировке в виде сияющего солнца на ее пояснице и думал о том, какой близкой и вместе с тем незнакомой кажется ему эта женщина. Он не знал о ней почти ничего. При взгляде на нее под любым углом зрения обнаруживался сюрприз вроде этой татуировки.
– О чем думаешь? – спросила Джулия.
– О человеке, который нанес тебе это на поясницу. Жалею, что не я.
– Почему?
– Потому что какая-то его часть всегда будет с тобой.
Джулия с улыбкой перевернулась на бок, показывая груди. Волосы ее рассыпались по плечам. Босху нравилось и это. Она притянула его к себе, наградила долгим поцелуем, а потом сказала:
– Давно не слышала ничего столь приятного.
Босх положил голову на ее подушку, ощутив запах нежных духов, секса и пота.
– У тебя нет никаких портретов на стенах, – удивилась Джулия. – Я имею в виду – фотографий.
Он пожал плечами. Джулия повернулась к нему спиной. Он положил ладонь на ее грудь и притянул к себе.
– Останешься до утра?
– Муж, наверное, заинтересуется, где я, но ему можно позвонить.
Босх оцепенел, а Джулия рассмеялась.
– Зачем ты меня так пугаешь?
– Ты даже не спросил, есть ли у меня кто-нибудь.
– Ты меня тоже не спрашивала.
– С тобой все было ясно. Типичный одинокий детектив. И она заговорила низким мужским голосом: – Только факты, мэм. У меня нет времени на женщин. Я расследую убийства. Мне надо выполнить работу, и я…
Босх провел большим пальцем по ее боку. Она, замолчав, улыбнулась.
– Ты одолжила мне фонарик, – сказал он. – Я подумал: женщина, у которой кто-то есть, этого не сделает.
– А у меня для тебя новость, крутой парень. Я видела фонарик у тебя в багажнике. В коробке, до того, как ты его прикрыл. Ты не обманул никого.
Смущенный Босх перекатился на свою подушку. Он чувствовал, как лицо краснеет, и закрыл его руками.
– О Господи…
Джулия наклонилась к нему, отвела его руки и поцеловала в подбородок.
– Мне это понравилось. Положило конец моему рабочему дню и дало основание предвкушать кое-что.
Она повернула его руки ладонями вниз, взглянула на шрамы, покрывающие костяшки. Давние, уже не очень заметные.
– Слушай, а это что?
– Шрамы.
– Сама вижу. Откуда?
– Там были наколки. Я их свел.
– Зачем?
– Заставили, когда поступил на военную службу.
Джулия засмеялась.
– Там было написано «Армия – дерьмо» или нечто в этом роде?
– Нет, совсем другое.
– Так что же? Скажи, я хочу знать.
– На одной руке – «Держись», на другой – «крепко».
– «Держись крепко»? Почему?
– Ну, это долгая история…
– Время у меня есть. Муж ничего не имеет против. Расскажи, мне интересно.
– В детстве я несколько раз удирал и однажды оказался в Сан-Педро, в рыбацких доках. И у многих рыбаков, ловцов тунца, видел на руках эту надпись. Спросил о ней одного из них, он ответил, что это их девиз. То есть когда они неделями плавают в море на своих суденышках и поднимается такая волна, что становится жутко, нужно ухватиться за что-то и крепко держаться.
Босх сжал кулаки и поднял их.
– Крепко держаться за жизнь… за все, что имеешь.
– И ты сделал такую же наколку. Сколько тебе было лет?
– Шестнадцать. Только я не знал, что рыбаки позаимствовали эту надпись у военных моряков. И год спустя, когда поступил в армию, сержант первым делом велел ее свести. Не мог допустить, чтобы у кого-либо из его солдат была морская татуировка.
Джулия взяла Гарри за руки и пристально посмотрела на костяшки.
– На лазерную работу не похоже.
– Тогда лазеров еще не было.
– И что ты делал?
– Сержант Россер повел меня из казармы к задней стене административного корпуса. Она была кирпичной. И заставил бить по ней кулаками, пока кожа на всех костяшках не оказалась содрана. Через неделю, когда они подзажили, заставил проделать то же самое снова.
– Черт возьми, это варварство.
– Нет, это армия.
При этих воспоминаниях Босх улыбнулся. Было не так уж скверно, как могло показаться. Поглядел на свои руки. Музыка прекратилась, он встал и голым пошел сменить компакт-диск. Когда вернулся в спальню, Джулия спросила:
– Клиффорд Браун?
Босх кивнул и шагнул к кровати. Кажется, он еще не знал женщины, так хорошо знакомой с джазовой музыкой.
– Стой там.
– Что?
– Дай рассмотреть тебя. Расскажи о других своих шрамах.
Комната освещалась тускло, но Босх застеснялся своей наготы. Он был в хорошей форме, однако старше Джулии больше чем на пятнадцать лет. Подумал: был ли у нее такой старый мужчина?
– Гарри, ты превосходно выглядишь. Жутко возбуждаешь меня, доволен? А другие шрамы откуда?
Босх коснулся толстого выпуклого шрама над левым бедром.
– Этот? След от ножа.
– Где ты получил рану?
– В туннеле.
– А на плече?
– От пули.
– Где?
Он улыбнулся:
– В туннеле.
– Господи, держись подальше от них.
– Стараюсь.
Босх лег в постель и накрылся простыней. Джулия коснулась его плеча, провела большим пальцем по шраму.
– Прямо в кость.
– Да, мне повезло. Рука действует. Ноет зимой и в сырую погоду, вот и все.
– Какие при этом бывают ощущения? Я имею в виду от пули.
Босх пожал плечами:
– Сильная боль, потом онемение.
– Долго лежал?
– Около трех месяцев.
– Инвалидности не получил?
– Предлагали. Я отказался.
– Почему?
– Не знаю. Видимо, потому, что мне нравится моя работа. И подумал, что если останусь на службе, когда-нибудь встречу молодую женщину-полицейского, на которую произведут впечатление мои шрамы.
Джулия ткнула его в ребра, и он скривился от боли.
– Ой, бедняжка, – насмешливо произнесла она.
– Больно.
Она коснулась татуировки на его плече:
– Что это может быть, Микки-Маус под наркотиком?
– Вроде того. Туннельная крыса.
Ее лицо помрачнело.
– В чем дело?
– Ты воевал во Вьетнаме, – догадалась Джулия. – Я бывала в тех туннелях.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда путешествовала, я провела во Вьетнаме полтора месяца. Эти туннели теперь что-то вроде достопримечательности, которую показывают туристам. Плати деньги – и входи в них. Должно быть… то, что тебе приходилось делать, было очень страшно.
– Еще страшнее становилось потом. Думать об этом.
– Там натянули веревки, чтобы можно было следить, куда ты идешь. Но на самом деле за тобой никто не следит. Я подлезла под веревку и пошла дальше. Гарри, там так темно.
Босх пристально посмотрел ей в глаза.
– И ты видела? – негромко спросил он. – Утраченный свет?
Джулия кивнула:
– Да. Глаза привыкли к темноте, и там был свет. Еле заметный. Но мне его хватило, чтобы найти дорогу.
– Утраченный свет. Так мы его называли. Представления не имели, откуда он берется. Но он был виден. Словно висящий в темноте дым. Говорили, что это не свет, а призраки всех, кто погиб там. И с той, и с другой стороны.
После этого они больше не разговаривали. Обнялись, и Джулия вскоре заснула.
Босх осознал, что не думал о деле больше трех часов, почувствовал себя виноватым, но вскоре тоже заснул. Ему снилось, что он движется по туннелю. Казалось, он находится под водой и плывет по этому лабиринту, словно угорь. Доплыл до тупика и у изгиба туннельной стены увидел сидящего мальчика с поднятыми коленями. Тот уткнулся лицом в сложенные на них руки.
– Поплыли со мной, – сказал Босх.
Мальчик посмотрел на Босха. Изо рта у него поднялся пузырек воздуха. Потом глянул мимо него, словно сзади что-то приближалось. Босх обернулся, но там была только темнота туннеля.
Когда снова обратил взгляд к мальчику, тот исчез.
12
В воскресенье около полудня Босх поехал с Джулией к голливудскому отделению, чтобы она забрала свою машину, а он возобновил работу над делом. Воскресенье и понедельник у Джулии были выходными. Они решили вечером встретиться у нее в Венисе. Когда Босх высадил Джулию возле ее машины, на стоянке находились и другие полицейские. Он понял: слух о том, что они провели ночь вместе, разнесется быстро.
– Извини, – сказал он. – Вчера вечером мне было нужно все продумать.
– Гарри, меня это нисколько не волнует. До вечера.
– И напрасно не волнует. Полицейские бывают жестокими.
Джулия усмехнулась:
– О, полицейская жестокость, как же, наслышана.
– Я серьезно. Кстати, это нарушение правил с моей стороны. Я детектив третьей ступени. Руководящая должность.
– Ну что ж, в таком случае это твоя проблема. Надеюсь, вечером увидимся.
Джулия вышла и захлопнула дверцу. Босх подъехал к своему парковочному месту на стоянке и направился в сыскной отдел, стараясь не думать об осложнениях, которые, наверное, только что навлек на себя.
На стоянке, как Босх и надеялся, никого не было. Ему хотелось некоторое время побыть одному. Предстояло множество канцелярской работы, но он хотел пока не браться за нее, поразмыслить обо всех уликах и сведениях, собранных после обнаружения костей.
Сначала требовалось составить перечень задач. Нужно собрать в досье – синюю папку с документами по данному делу – все относящиеся к нему письменные сообщения. Выписать ордера на поиск документов о трепанациях черепа в местных больницах. Провести установленную компьютерную проверку всех проживающих неподалеку от места преступления на Уандерланд-авеню. А также просмотреть все сообщения по телефону, поступившие в участок после репортажей в средствах массовой информации о находке костей, и начать собирать сведения о пропавших без вести и убежавших из дома детях, которые могли бы соответствовать данным жертвы.
Босх понимал, что в одиночку за день с этим не управиться, но решил не отменять Эдгару выходной день. Его напарник, отец тринадцатилетнего мальчика, накануне был очень расстроен заключениями Голлиера, и Босх хотел, чтобы он побыл дома. Предстоящие дни обещали быть трудными и такими же печальными.
Составив перечень, Босх достал чашку из шкафа и направился в дежурное помещение за кофе. Самой маленькой купюрой у него оказалась пятидолларовая, но он положил ее в корзинку с кофейным фондом, не взяв сдачи. Решил, что выпьет за день больше своей доли.
– Извини, – сказал он. – Вчера вечером мне было нужно все продумать.
– Гарри, меня это нисколько не волнует. До вечера.
– И напрасно не волнует. Полицейские бывают жестокими.
Джулия усмехнулась:
– О, полицейская жестокость, как же, наслышана.
– Я серьезно. Кстати, это нарушение правил с моей стороны. Я детектив третьей ступени. Руководящая должность.
– Ну что ж, в таком случае это твоя проблема. Надеюсь, вечером увидимся.
Джулия вышла и захлопнула дверцу. Босх подъехал к своему парковочному месту на стоянке и направился в сыскной отдел, стараясь не думать об осложнениях, которые, наверное, только что навлек на себя.
На стоянке, как Босх и надеялся, никого не было. Ему хотелось некоторое время побыть одному. Предстояло множество канцелярской работы, но он хотел пока не браться за нее, поразмыслить обо всех уликах и сведениях, собранных после обнаружения костей.
Сначала требовалось составить перечень задач. Нужно собрать в досье – синюю папку с документами по данному делу – все относящиеся к нему письменные сообщения. Выписать ордера на поиск документов о трепанациях черепа в местных больницах. Провести установленную компьютерную проверку всех проживающих неподалеку от места преступления на Уандерланд-авеню. А также просмотреть все сообщения по телефону, поступившие в участок после репортажей в средствах массовой информации о находке костей, и начать собирать сведения о пропавших без вести и убежавших из дома детях, которые могли бы соответствовать данным жертвы.
Босх понимал, что в одиночку за день с этим не управиться, но решил не отменять Эдгару выходной день. Его напарник, отец тринадцатилетнего мальчика, накануне был очень расстроен заключениями Голлиера, и Босх хотел, чтобы он побыл дома. Предстоящие дни обещали быть трудными и такими же печальными.
Составив перечень, Босх достал чашку из шкафа и направился в дежурное помещение за кофе. Самой маленькой купюрой у него оказалась пятидолларовая, но он положил ее в корзинку с кофейным фондом, не взяв сдачи. Решил, что выпьет за день больше своей доли.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента