Страница:
— Харви Рэйгл, руководитель «Крашэм Продакшнз», — он тепло улыбнулся, обнажив поразительно белые зубы.
— Приятно познакомиться, — ответил я и предупредил, — простите, не могу пожать вашу руку. Кажется, подцепил какую-то инфекцию.
Я показал свои воспаленные пальцы, и он побледнел. Для человека, зарабатывающего на жизнь умерщвлением мелкой живности, он был чувствительной особой. Я пошел за ними к выходу, задержавшись на минутку, пока старухи, лилипуты и прочие придурки по очереди обнимали его и желали всего самого хорошего. Мы свернули в комнату для переговоров номер 223 рядом с залом заседаний. Огромный парень по имени Майки, сложив руки на груди, остался караулить снаружи.
— Защита, — пояснил Франклин, закрывая за нами дверь. Мы расселись за столом, первым заговорил Рэйгл.
— Вы видели мои работы, мистер Паркер? — поинтересовался он.
— Убойное порно? Да, видел.
Рэйгл слегка отпрянул, как будто я дохнул на него чесноком.
— Мне не нравится этот термин. Я снимаю эротические фильмы, и я отец моим актерам. Эти люди, которые были сегодня в суде, они все звезды.
— Лилипуты?
Он задумчиво улыбнулся.
— Они маленького роста, но у них много любви для других.
— А старые женщины?
— Очень энергичны. С возрастом их аппетит скорее увеличился, чем ослаб.
— А сейчас вы снимаете фильмы вроде того, что прислал мне ваш адвокат?
— Да.
— В них люди давят жуков?
— Да.
— И мышей.
— Да.
— Вам нравится ваша работа?
— Очень. Я так понимаю, вы меня осуждаете?
— Назовите меня фарисеем, но, на мой взгляд, это какое-то извращение, помимо того, что жестоко и, скорее всего, противозаконно.
Рэйгл наклонился ко мне и постучал согнутым указательным пальцем по моей коленке. Я подавил желание оттолкнуть его руку.
— Но люди убивают насекомых и прочих ползучих тварей каждый день, мистер Паркер, — начал он. — Многие из них даже получают при этом удовольствие. Но, как только они в это признаются и пробуют воспроизвести это ощущение в какой-либо форме, наши чудовищно абсурдные правоохранительные организации просыпаются и наказывают их. Не забывайте, мистер Паркер, в этом штате Рейча засадили в тюрьму за то, что он продал мне шесть коробок насекомых. — Он откинулся на стуле и ослепительно улыбнулся мне.
Я тоже улыбнулся:
— Полагаю, не только в штате Калифорния власти имеют претензии к вам по поводу законности того, чем вы занимаетесь.
Жизнерадостное выражение на лице моего собеседника померкло, и, похоже, он побледнел под слоем загара.
— Э-э, да, — наконец произнес Рэйгл, закашлялся и потянулся за стаканом воды на столе. — Некий господин особенно возражает против отдельных моих произведений.
— И кто же это?
— Он представляется как мистер Падд, — вмешался Франклин.
Я постарался сохранить нейтральное выражение на лице.
— Ему не нравятся фильмы с пауками, — последовало пояснение.
В общем-то, я догадывался почему.
Упоминание этого имени окончательно определило ту степень угрозы, которой подвергался клиент Франклина.
— Он хочет убить меня, — взвизгнул продюсер, — а я не хочу умирать из-за своего творчества!
Итак, получается, Аль Зету что-то известно о деятельности Братства и о Падде, поэтому он подбросил мне клиента. Похоже, у меня есть еще один повод побывать в Бостоне, помимо того, чтобы повидаться с Рейчел и таинственной Эли Уинн.
— А как он узнал в вашем существовании?
— У меня есть поставщик, он снабжает меня насекомыми и грызунами, по мере необходимости — пауками. Я так понимаю, это он навел на меня Падда.
— А почему он мог это сделать?
— Чтобы отвлечь внимание этого типа от себя. Я так полагаю, что мистер Падд одинаково враждебно относится и ко мне, и к любому, кто поставляет мне пауков.
— То есть ваш поставщик рассказал Падду, как вас зовут, а потом заявил, что не имеет понятия, что вы собираетесь делать с насекомыми и пауками.
— Точно.
— И как зовут поставщика?
— Баргус. Лестер Баргус. Он держит магазин в Горхаме, специализируется на экзотических видах насекомых, пауков и рептилиях.
Я прервал свои записи.
— Вам знакомо это имя? — поинтересовался Франклин, наблюдавший за моей реакцией.
Я кивнул. Лестер Баргус был именно тот человек, про кого обычно говорят «два фунта дерьма в однофунтовом пакете». Он принадлежал к породе людей, которые считают глупость признаком патриотизма и возят мать в роскошный ресторан отмечать день рождения Гитлера. Я помнил его с того времени, когда учился в старших классах школы в Скарборо. Я стоял у забора, который огораживал футбольное поле; на щите выделялся огромный логотип «Краснокожих», готовых к очередному побоищу. Эти первые месяцы в Скарборо были самыми трудными. Мне было четырнадцать, прошло два месяца с того дня, как не стало отца. Слухи преследовали нас и на севере: будто бы мой отец убил двоих людей, юношу и девушку, безоружных, а потом он вставил себе в рот дуло пистолета и нажал курок.
Хуже всего то, что все это было правдой. Невозможно было спрятаться от того, что сделал отец, так же, как и объяснить, почему он это сделал. Он их убил, вот и все. Не знаю, что ему виделось, когда он спускал курок. Они насмехались над ним, старались вывести его из равновесия, но не могли себе представить, до чего его доведут. Потом мы с мамой уехали на север, в Скарборо, к ее отцу. Когда-то он сам был полицейским. А злые слухи крутились вокруг нас, как свора голодных псов.
Я не сразу научился защищать себя, но все-таки научился. Дед показал мне, как ставить блок на удар и как бить в ответ одним стремительным движением так, чтобы брызнула кровь.
Но, когда я думаю о самых первых месяцах в Скарборо, я вспоминаю этот забор, и приближающуюся стаю подростков, и Лестера Баргуса с его прыщами и темной коротко остриженной квадратной головой, как он втягивает слюну, готовясь плюнуть снова в меня, будучи под защитой толпы таких же уродов, как и он сам. Если бы Лестер был шакалом, он был бы из тех мелких тварей, что держатся поодаль, но всегда готовы упасть на спину и задрать лапы, когда появляется кто-то сильнее их, а при первой же возможности не преминут напасть на более слабого или раненого. В последнем классе он стал настоящем мучителем, едва ли не насильником. Выпускные экзамены он даже и не пробовал сдавать: понадобились бы отдельные тесты, чтобы проверить всю глубину его невежества.
Я слышал, что сейчас у Баргуса большой магазин в Горхаме, но все были уверены, что он служит лишь прикрытием другого занятия, а именно торговли оружием. Если бы вам понадобилось по-быстрому раздобыть незасвеченный ствол, то Лестер как раз тот человек, который вам нужен, особенно если ваши политические взгляды и общественная позиция были настолько правые, что по сравнению с ними Ку-Клукс-Клан выглядел бы филиалом Общества борьбы за права чернокожих.
— Мистер Рэйгл, много магазинов поставляют жуков?
— Не в этом штате, но Баргус известен во всей стране. Герпетологи и арахнологи консультируются с ним регулярно, — он поежился. — В общем, должен заметить, мистер Баргус потрясающе отвратительный тип.
— А вы мне все это рассказываете...
Тут вмешался Франклин:
— Потому что мой клиент уверен, что мистер Падд убьет его, если кто-нибудь не остановит этого сумасшедшего. Тот господин из Бостона, причастный к сбыту основной продукции моего клиента, полагает, что дело, которым вы сейчас занимаетесь, может иметь к этому отношение. По его мнению, любое содействие с нашей стороны может только помочь делу.
— И все, что у вас есть, это только Лестер Баргус?
Франклин расстроено пожал плечами.
— Падд пытался с вами связаться?
— Своеобразным способом. Мой клиент находился в уединенном месте, в своем доме в Стэндише. Дом сожгли. Кто-то забросил зажигательное устройство в окно спальни. К счастью, господину Рэйглу удалось спастись. После этого случая мы взяли телохранителя Майки.
Я закрыл блокнот и встал.
— Ничего не могу обещать, — это все, что я мог им сказать.
Рэйгл потянулся ко мне через стол и схватил за руку:
— Если вы его найдете, мистер Паркер, раздавите его, — прошипел он, — раздавите эту тварь, как последнее насекомое.
Я осторожно освободил руку:
— Не слышал, чтобы каблуки были таких размеров, но я буду иметь это в виду.
В тот день после обеда я направился в Горхам. Городок находился всего в нескольких милях, но это была бесплодная поездка, как я и предполагал.
Баргус ужасно постарел, у него почти не осталось волос и зубов, пальцы пожелтели от никотина. На нем была футболка с надписью «Нет новому мировому порядку» с изображением голубого берета военных сил ООН в перекрестье снайперского прицела.
В полутьме магазина виднелись коробки с копошащимися в них пауками, вокруг веток обвивались змеи, жесткие спинки тараканов поскрипывали, когда они громоздились один на другом. На прилавке рядом с хозяином в большом стеклянном ящике присела четырехдюймовая саранча, согнутые в коленках ножки поднимались выше головы. Баргус кормил ее сверчком, который выпрыгнул из грязной кучи и отчаянно пытался спастись. Прожорливая тварь повернула голову и наблюдала за его стараниями, как будто удивившись самой попытке, а затем принялась пожирать добычу.
Баргус почти сразу узнал меня, когда я подошел к прилавку:
— Так-так, да ты цветешь и пахнешь.
— Хорошо выглядишь, Лестер, — ответил я. — Как тебе удается оставаться таким молодым и привлекательным?
Он бросил на меня сердитый взгляд и вытащил что-то, застрявшее между двумя оставшимися у него зубами.
— Ты что, Паркер, гомик? Я всегда знал, что ты извращенец.
— Ну, Лестер, ты мне льстишь, но ты не в моем вкусе.
— Хе! — раздалось не очень убедительное восклицание. — Пришел что-то купить?
— Мне нужно кое-что узнать.
— За дверью сразу направо, и дуй, пока не упрешься в чертову задницу. Скажи там, в преисподней, что это я тебя послал.
Он принялся читать книгу, которая, судя по картинкам, была самоучителем по изготовлению взрывных устройств из пивных банок.
— Ну, так с бывшими школьными друганами не разговаривают.
— Так ты мне не приятель, и я не хочу, чтобы ты здесь торчал, — пробурчал он, не отрываясь от книжки.
— Могу узнать почему?
— Да у людей вокруг тебя есть такая привычка — подыхать.
— Люди везде умирают, а ты вроде парень на вид крепкий.
— Это да, но те, кто рядом с тобой, на тот свет отправляются чаще, быстрее и целыми пачками.
— Ну, так чем быстрее я уйду, тем безопаснее для тебя.
— А я тебя не держу.
Я слегка постучал по стеклянному ящику, как раз в поле зрения саранчи, и ее треугольная голова прямо-таки отдернулась. Из всех насекомых мантида больше всех похожа на человека. Глаза у нее так устроены, что обеспечивают прекрасное многомерное зрение. Она различает некоторые цвета, может повернуть голову и как бы посмотреть себе за спину. Как и человек, мантида ест все, что может добыть: от шершней до мышей. Когда я шевелил пальцем, насекомое неотрывно следило за его движением, его челюсти ни на минуту не останавливались, вгрызаясь в сверчка. С верхней половиной его корпуса уже было покончено.
— Отстань от нее, — буркнул Баргус.
— Ну и хищник.
— Да, эта тварь и тебя сожрала бы, если бы ты не дергался, — в кривой усмешке обнажились его гнилые зубы.
— Я слышал, они и «черную вдову» перекусят.
Книжка была забыта.
— Я видел, как она это делает.
— Может, не так она и плоха.
— Не любишь пауков? Ты не в тот магазин пришел.
— Да, я их не так люблю, как некоторые. Не так сильно, как господин Падд.
Глаза Лестера опять смотрели на страницу, но все его внимание было приковано ко мне.
— Никогда о таком не слышал.
Он сглотнул и посмотрел на меня:
— Какого черта ты там несешь?
— Ты навел его на Харви Рэйгла. Думаешь, так сможешь отделаться?
— Да я понятия не имею, о чем ты говоришь!
В теплом вонючем магазине Лестер начал потеть.
— Я так понимаю, он разделается с Рэйглом и вернется за тобой.
— Убирайся из моего магазина, — прошипел Лестер. Он говорил с угрозой, но дрожь в голосе выдавала его.
— А ты ему только пауков продаешь? Может, еще и с другим помог — оружие там, все такое... Он вообще такой парень? Ну, типа, по пистолетам тоже, или как?
Его руки зашевелились под прилавком, и я понял, что Лестер нащупывает оружие. Я бросил на прилавок визитку, и он схватил ее левой рукой, скомкал и бросил в корзину. В правой у него появился обрез.
— Я его видел, Лестер, — продолжал я, никак не отреагировав на угрозу. — Жуткий тип.
Большим пальцем Лестер вздернул курок:
— Я тебе уже сказал, понятия не имею, о чем ты говоришь.
Я вздохнул и отступил назад.
— Твое дело, Лестер, но мне кажется, рано или поздно Падд начнет за тобой охотиться.
Я повернулся к нему спиной и направился к двери. Я уже открыл ее, когда он крикнул:
— Да не нужны проблемы мне ни с ним, ни с тобой, понял?!
Я промолчал. Страх ничего не сказать и сказать слишком много, явно отражался на его лице.
— Я его ни к кому не посылал, — продолжал Лестер неуверенно. — Он ко мне обращается, если ему что-нибудь надо, забирает сам, платит налом. Когда в последний раз заходил, спросил о Рэйгле, и я ему рассказал, что знал. Еще его увидишь, передай, чтобы сюда больше не совался.
Казалось, признание вернуло ему обычную самоуверенность, потому что привычная глумливая усмешка показалась на его лице:
— Я бы на твоем месте сменил работу. Парень, о котором ты спрашиваешь, просто убивает всех, кто лезет в его дела.
В тот вечер мне не хотелось сидеть дома или готовить себе самому. Я тщательно закрыл окна, накинул цепочку на дверь черного входа и положил сломанную спичку над верхней дверью. Если кто-то попытается войти в дом, я узнаю.
Я поехал в Портленд, оставил машину на пересечении Коттон— и Форест-стрит в Старом порту, прошелся до «Саппоро» на Коммерческой улице, послушал звуки моря, съел отличное терияки, с удовольствием, не спеша выпил зеленого чаю и попытался привести свои мысли в порядок. Причины, по которым надо было ехать в Бостон, множились на глазах: Рейчел, Эли Уинн, теперь еще и Аль Зет. Но мне так и не удалось достать Картера Парагона, я по-прежнему беспокоился о Марси Бекер и нещадно потел в куртке из-за того, что не мог снять ее, не привлекая внимания к пистолету.
Расплатившись, я вышел из ресторана. Старый порт бурлил, оживленные толпы собрались на углу Форест— и Юнион-стрит. Я немного побродил среди праздношатающейся публики, не желая оставаться в одиночестве и возвращаться домой в Скарборо. Прошел мимо кафе, бросил взгляд на тротуар Мултон-стрит.
В тени стояла женщина в неярком летнем платье в розовый цветочек. Она стояла спиной ко мне, ее длинные светлые волосы были перехвачены небесно-голубой лентой. Движение и суета вокруг меня замерли, все застыло. Единственным звуком, который я слышал, было мое дыхание, единственное движение, которое различал, — в той стороне.
Рядом с женщиной стоял мальчик, и она бережно держала его за правую ручку. На нем были та же клетчатая рубашка и короткие штанишки, что и в первый раз, когда я впервые увидел их на Иксчейндж-стрит. Пока я наблюдал за ними, женщина склонилась к мальчику и что-то прошептала ему. Малыш кивнул, и его голова повернулась в мою сторону. Женщина выпрямилась, отпустила его руку и стала удаляться от нас. На углу она свернула направо. Когда она исчезла из вида, мир вокруг меня словно перевел дыхание, снова ожил. Я помчался по Мултон-стрит мимо тени мальчика. Когда я был на углу, женщина как раз переходила Дана-стрит, бесшумно двигаясь в свете уличной иллюминации.
— Сьюзен!
Я услышал себя, и на мгновение мне показалось, что она замедлила шаг, как будто услышала меня. А затем перешла в тень и пропала.
Теперь мальчик сидел на углу Мултон-стрит, уставившись на булыжники под ногами. Когда я приблизился к нему, он посмотрел на меня. Его левый глаз с любопытством уставился на меня из-за стекла в черной оправе, темная лента, неуклюже намотанная на правое стекло, прикрывала правый глаз. Мальчику было не больше восьми лет, темно-русые волосы расчесаны на пробор, челка свободно свисала на лоб. В некоторых местах его штанишки заскорузли от грязи, рубашка тоже была испачкана. Большая ее часть была скрыта куском дерева восемнадцать на пять дюймов, в дюйм толщиной, — она свисала на веревке с его шеи. Что-то было нацарапано на ней кривыми, неразборчивыми детскими каракулями, скорее всего гвоздем, но царапины местами были забиты грязью и практически не различимы в темноте.
Я присел перед ним на корточки:
— Привет.
Он не смутился. Мальчуган не выглядел голодным или испуганным. Он просто сидел.
— Привет.
— Как тебя зовут?
— Джеймс.
— Ты потерялся?
Он отрицательно покачал головой.
— А тогда что ты здесь делаешь?
— Жду, — просто сказал он.
— Чего ждешь?
Он не ответил. У меня было чувство, будто бы я должен знать ответ и малыш слегка удивлен моим неведением.
— А что это за женщина с тобой была?
— Дама лета.
— А у нее есть имя?
Он немного помолчал, прежде чем ответить. Когда он заговорил, у меня перехватило дыхание, голова закружилась, и я испугался.
— Она сказала, что ты знаешь, как ее зовут.
И снова у него был обескураженный вид, даже несколько обиженный.
Я прикрыл на минуту глаза, качнулся и почувствовал, что его рука удерживает мое запястье. Она была ледяная. Когда я открыл глаза, он прислонился ко мне. К его зубам прилипла грязь.
— Что с твоим глазом, Джеймс?
— Я не помню.
Я наклонился к нему. Он расцепил пальцы на моем запястье. Я стряхнул комки земли и мусор, приставший к доске. На ней проступила надпись:
Джеймс Джессоп
ГРЕШНИК
— Кто заставил тебя это носить?
Из его левого глаза показалась слезинка, потом другая.
— Я был плохой, — прошептал он. — Мы все были плохие.
Но слеза текла только из одного глаза, и влажная полоска от нее появилась только на левой грязной щечке. Мои руки тряслись, когда я потянулся к его очкам. Я осторожно взялся за дужки и снял их. Он не пытался остановить меня. Единственный глаз смотрел на меня с полным доверием.
Когда я снял его очки, на месте правого глаза обнаружилась дыра, обожженные края оборванной плоти сморщились, высохли, как будто рана была очень старая и уже давно не кровоточит и не болит.
— Я ждал тебя, — произнес Джеймс. — Мы все тебя ждем.
Я встал и отшатнулся. Очки упали на землю, когда я повернулся: они все смотрели на меня — мужчины и женщины, маленькие дети, мальчики и девочки. У всех на шее болтались деревянные таблички. Их была дюжина, а, может, и больше. Они стояли в тени на Уорф-стрит и при входе на Коммерческую улицу. На них была простая одежда, такая одежда хороша для работы с землей: штаны не порвутся от первого неосторожного шага, ботинки не промокнут в дождь и не расползутся от ходьбы по камням.
Кэтрин Корниш, грешница.
Вырна Келлог, грешница.
Фрэнк Джессоп, грешник.
Билли Пирсон, грешник.
Остальные стояли поодаль, их имена на досках было трудно прочитать. У некоторых из них были жуткие раны на голове. Череп Вырны Келлог был раскроен пополам, рана доходила почти до носа.
у Билли Пирсона пуля прошла насквозь. Скальп Кэтрин Корниш был содран с затылка и свисал, обнажая левое ухо. Они стояли и смотрели на меня, и, казалось, воздух вокруг них трещит от потаенной энергии.
Я глотнул, но горло пересохло до такой степени, что попытка вызвала боль.
— Кто вы? — спросил я. И, хотя они стали исчезать, не ответив, я уже знал.
Я отпрянул, почувствовал спиной холодную кирпичную стену и увидел высокие деревья и мужчин, пробирающихся через месиво из грязи и человеческих костей. Вода плескалась о дамбу из мешков с песком, выли звери. И я стоял, дрожа всем телом, закрыв глаза, и услышал, как мой голос произносит молитву:
Господь Всемогущий,
Молю Тебя, не дай этому начаться снова...
Глава 8
— Приятно познакомиться, — ответил я и предупредил, — простите, не могу пожать вашу руку. Кажется, подцепил какую-то инфекцию.
Я показал свои воспаленные пальцы, и он побледнел. Для человека, зарабатывающего на жизнь умерщвлением мелкой живности, он был чувствительной особой. Я пошел за ними к выходу, задержавшись на минутку, пока старухи, лилипуты и прочие придурки по очереди обнимали его и желали всего самого хорошего. Мы свернули в комнату для переговоров номер 223 рядом с залом заседаний. Огромный парень по имени Майки, сложив руки на груди, остался караулить снаружи.
— Защита, — пояснил Франклин, закрывая за нами дверь. Мы расселись за столом, первым заговорил Рэйгл.
— Вы видели мои работы, мистер Паркер? — поинтересовался он.
— Убойное порно? Да, видел.
Рэйгл слегка отпрянул, как будто я дохнул на него чесноком.
— Мне не нравится этот термин. Я снимаю эротические фильмы, и я отец моим актерам. Эти люди, которые были сегодня в суде, они все звезды.
— Лилипуты?
Он задумчиво улыбнулся.
— Они маленького роста, но у них много любви для других.
— А старые женщины?
— Очень энергичны. С возрастом их аппетит скорее увеличился, чем ослаб.
— А сейчас вы снимаете фильмы вроде того, что прислал мне ваш адвокат?
— Да.
— В них люди давят жуков?
— Да.
— И мышей.
— Да.
— Вам нравится ваша работа?
— Очень. Я так понимаю, вы меня осуждаете?
— Назовите меня фарисеем, но, на мой взгляд, это какое-то извращение, помимо того, что жестоко и, скорее всего, противозаконно.
Рэйгл наклонился ко мне и постучал согнутым указательным пальцем по моей коленке. Я подавил желание оттолкнуть его руку.
— Но люди убивают насекомых и прочих ползучих тварей каждый день, мистер Паркер, — начал он. — Многие из них даже получают при этом удовольствие. Но, как только они в это признаются и пробуют воспроизвести это ощущение в какой-либо форме, наши чудовищно абсурдные правоохранительные организации просыпаются и наказывают их. Не забывайте, мистер Паркер, в этом штате Рейча засадили в тюрьму за то, что он продал мне шесть коробок насекомых. — Он откинулся на стуле и ослепительно улыбнулся мне.
Я тоже улыбнулся:
— Полагаю, не только в штате Калифорния власти имеют претензии к вам по поводу законности того, чем вы занимаетесь.
Жизнерадостное выражение на лице моего собеседника померкло, и, похоже, он побледнел под слоем загара.
— Э-э, да, — наконец произнес Рэйгл, закашлялся и потянулся за стаканом воды на столе. — Некий господин особенно возражает против отдельных моих произведений.
— И кто же это?
— Он представляется как мистер Падд, — вмешался Франклин.
Я постарался сохранить нейтральное выражение на лице.
— Ему не нравятся фильмы с пауками, — последовало пояснение.
В общем-то, я догадывался почему.
Упоминание этого имени окончательно определило ту степень угрозы, которой подвергался клиент Франклина.
— Он хочет убить меня, — взвизгнул продюсер, — а я не хочу умирать из-за своего творчества!
Итак, получается, Аль Зету что-то известно о деятельности Братства и о Падде, поэтому он подбросил мне клиента. Похоже, у меня есть еще один повод побывать в Бостоне, помимо того, чтобы повидаться с Рейчел и таинственной Эли Уинн.
— А как он узнал в вашем существовании?
— У меня есть поставщик, он снабжает меня насекомыми и грызунами, по мере необходимости — пауками. Я так понимаю, это он навел на меня Падда.
— А почему он мог это сделать?
— Чтобы отвлечь внимание этого типа от себя. Я так полагаю, что мистер Падд одинаково враждебно относится и ко мне, и к любому, кто поставляет мне пауков.
— То есть ваш поставщик рассказал Падду, как вас зовут, а потом заявил, что не имеет понятия, что вы собираетесь делать с насекомыми и пауками.
— Точно.
— И как зовут поставщика?
— Баргус. Лестер Баргус. Он держит магазин в Горхаме, специализируется на экзотических видах насекомых, пауков и рептилиях.
Я прервал свои записи.
— Вам знакомо это имя? — поинтересовался Франклин, наблюдавший за моей реакцией.
Я кивнул. Лестер Баргус был именно тот человек, про кого обычно говорят «два фунта дерьма в однофунтовом пакете». Он принадлежал к породе людей, которые считают глупость признаком патриотизма и возят мать в роскошный ресторан отмечать день рождения Гитлера. Я помнил его с того времени, когда учился в старших классах школы в Скарборо. Я стоял у забора, который огораживал футбольное поле; на щите выделялся огромный логотип «Краснокожих», готовых к очередному побоищу. Эти первые месяцы в Скарборо были самыми трудными. Мне было четырнадцать, прошло два месяца с того дня, как не стало отца. Слухи преследовали нас и на севере: будто бы мой отец убил двоих людей, юношу и девушку, безоружных, а потом он вставил себе в рот дуло пистолета и нажал курок.
Хуже всего то, что все это было правдой. Невозможно было спрятаться от того, что сделал отец, так же, как и объяснить, почему он это сделал. Он их убил, вот и все. Не знаю, что ему виделось, когда он спускал курок. Они насмехались над ним, старались вывести его из равновесия, но не могли себе представить, до чего его доведут. Потом мы с мамой уехали на север, в Скарборо, к ее отцу. Когда-то он сам был полицейским. А злые слухи крутились вокруг нас, как свора голодных псов.
Я не сразу научился защищать себя, но все-таки научился. Дед показал мне, как ставить блок на удар и как бить в ответ одним стремительным движением так, чтобы брызнула кровь.
Но, когда я думаю о самых первых месяцах в Скарборо, я вспоминаю этот забор, и приближающуюся стаю подростков, и Лестера Баргуса с его прыщами и темной коротко остриженной квадратной головой, как он втягивает слюну, готовясь плюнуть снова в меня, будучи под защитой толпы таких же уродов, как и он сам. Если бы Лестер был шакалом, он был бы из тех мелких тварей, что держатся поодаль, но всегда готовы упасть на спину и задрать лапы, когда появляется кто-то сильнее их, а при первой же возможности не преминут напасть на более слабого или раненого. В последнем классе он стал настоящем мучителем, едва ли не насильником. Выпускные экзамены он даже и не пробовал сдавать: понадобились бы отдельные тесты, чтобы проверить всю глубину его невежества.
Я слышал, что сейчас у Баргуса большой магазин в Горхаме, но все были уверены, что он служит лишь прикрытием другого занятия, а именно торговли оружием. Если бы вам понадобилось по-быстрому раздобыть незасвеченный ствол, то Лестер как раз тот человек, который вам нужен, особенно если ваши политические взгляды и общественная позиция были настолько правые, что по сравнению с ними Ку-Клукс-Клан выглядел бы филиалом Общества борьбы за права чернокожих.
— Мистер Рэйгл, много магазинов поставляют жуков?
— Не в этом штате, но Баргус известен во всей стране. Герпетологи и арахнологи консультируются с ним регулярно, — он поежился. — В общем, должен заметить, мистер Баргус потрясающе отвратительный тип.
— А вы мне все это рассказываете...
Тут вмешался Франклин:
— Потому что мой клиент уверен, что мистер Падд убьет его, если кто-нибудь не остановит этого сумасшедшего. Тот господин из Бостона, причастный к сбыту основной продукции моего клиента, полагает, что дело, которым вы сейчас занимаетесь, может иметь к этому отношение. По его мнению, любое содействие с нашей стороны может только помочь делу.
— И все, что у вас есть, это только Лестер Баргус?
Франклин расстроено пожал плечами.
— Падд пытался с вами связаться?
— Своеобразным способом. Мой клиент находился в уединенном месте, в своем доме в Стэндише. Дом сожгли. Кто-то забросил зажигательное устройство в окно спальни. К счастью, господину Рэйглу удалось спастись. После этого случая мы взяли телохранителя Майки.
Я закрыл блокнот и встал.
— Ничего не могу обещать, — это все, что я мог им сказать.
Рэйгл потянулся ко мне через стол и схватил за руку:
— Если вы его найдете, мистер Паркер, раздавите его, — прошипел он, — раздавите эту тварь, как последнее насекомое.
Я осторожно освободил руку:
— Не слышал, чтобы каблуки были таких размеров, но я буду иметь это в виду.
В тот день после обеда я направился в Горхам. Городок находился всего в нескольких милях, но это была бесплодная поездка, как я и предполагал.
Баргус ужасно постарел, у него почти не осталось волос и зубов, пальцы пожелтели от никотина. На нем была футболка с надписью «Нет новому мировому порядку» с изображением голубого берета военных сил ООН в перекрестье снайперского прицела.
В полутьме магазина виднелись коробки с копошащимися в них пауками, вокруг веток обвивались змеи, жесткие спинки тараканов поскрипывали, когда они громоздились один на другом. На прилавке рядом с хозяином в большом стеклянном ящике присела четырехдюймовая саранча, согнутые в коленках ножки поднимались выше головы. Баргус кормил ее сверчком, который выпрыгнул из грязной кучи и отчаянно пытался спастись. Прожорливая тварь повернула голову и наблюдала за его стараниями, как будто удивившись самой попытке, а затем принялась пожирать добычу.
Баргус почти сразу узнал меня, когда я подошел к прилавку:
— Так-так, да ты цветешь и пахнешь.
— Хорошо выглядишь, Лестер, — ответил я. — Как тебе удается оставаться таким молодым и привлекательным?
Он бросил на меня сердитый взгляд и вытащил что-то, застрявшее между двумя оставшимися у него зубами.
— Ты что, Паркер, гомик? Я всегда знал, что ты извращенец.
— Ну, Лестер, ты мне льстишь, но ты не в моем вкусе.
— Хе! — раздалось не очень убедительное восклицание. — Пришел что-то купить?
— Мне нужно кое-что узнать.
— За дверью сразу направо, и дуй, пока не упрешься в чертову задницу. Скажи там, в преисподней, что это я тебя послал.
Он принялся читать книгу, которая, судя по картинкам, была самоучителем по изготовлению взрывных устройств из пивных банок.
— Ну, так с бывшими школьными друганами не разговаривают.
— Так ты мне не приятель, и я не хочу, чтобы ты здесь торчал, — пробурчал он, не отрываясь от книжки.
— Могу узнать почему?
— Да у людей вокруг тебя есть такая привычка — подыхать.
— Люди везде умирают, а ты вроде парень на вид крепкий.
— Это да, но те, кто рядом с тобой, на тот свет отправляются чаще, быстрее и целыми пачками.
— Ну, так чем быстрее я уйду, тем безопаснее для тебя.
— А я тебя не держу.
Я слегка постучал по стеклянному ящику, как раз в поле зрения саранчи, и ее треугольная голова прямо-таки отдернулась. Из всех насекомых мантида больше всех похожа на человека. Глаза у нее так устроены, что обеспечивают прекрасное многомерное зрение. Она различает некоторые цвета, может повернуть голову и как бы посмотреть себе за спину. Как и человек, мантида ест все, что может добыть: от шершней до мышей. Когда я шевелил пальцем, насекомое неотрывно следило за его движением, его челюсти ни на минуту не останавливались, вгрызаясь в сверчка. С верхней половиной его корпуса уже было покончено.
— Отстань от нее, — буркнул Баргус.
— Ну и хищник.
— Да, эта тварь и тебя сожрала бы, если бы ты не дергался, — в кривой усмешке обнажились его гнилые зубы.
— Я слышал, они и «черную вдову» перекусят.
Книжка была забыта.
— Я видел, как она это делает.
— Может, не так она и плоха.
— Не любишь пауков? Ты не в тот магазин пришел.
— Да, я их не так люблю, как некоторые. Не так сильно, как господин Падд.
Глаза Лестера опять смотрели на страницу, но все его внимание было приковано ко мне.
— Никогда о таком не слышал.
Он сглотнул и посмотрел на меня:
— Какого черта ты там несешь?
— Ты навел его на Харви Рэйгла. Думаешь, так сможешь отделаться?
— Да я понятия не имею, о чем ты говоришь!
В теплом вонючем магазине Лестер начал потеть.
— Я так понимаю, он разделается с Рэйглом и вернется за тобой.
— Убирайся из моего магазина, — прошипел Лестер. Он говорил с угрозой, но дрожь в голосе выдавала его.
— А ты ему только пауков продаешь? Может, еще и с другим помог — оружие там, все такое... Он вообще такой парень? Ну, типа, по пистолетам тоже, или как?
Его руки зашевелились под прилавком, и я понял, что Лестер нащупывает оружие. Я бросил на прилавок визитку, и он схватил ее левой рукой, скомкал и бросил в корзину. В правой у него появился обрез.
— Я его видел, Лестер, — продолжал я, никак не отреагировав на угрозу. — Жуткий тип.
Большим пальцем Лестер вздернул курок:
— Я тебе уже сказал, понятия не имею, о чем ты говоришь.
Я вздохнул и отступил назад.
— Твое дело, Лестер, но мне кажется, рано или поздно Падд начнет за тобой охотиться.
Я повернулся к нему спиной и направился к двери. Я уже открыл ее, когда он крикнул:
— Да не нужны проблемы мне ни с ним, ни с тобой, понял?!
Я промолчал. Страх ничего не сказать и сказать слишком много, явно отражался на его лице.
— Я его ни к кому не посылал, — продолжал Лестер неуверенно. — Он ко мне обращается, если ему что-нибудь надо, забирает сам, платит налом. Когда в последний раз заходил, спросил о Рэйгле, и я ему рассказал, что знал. Еще его увидишь, передай, чтобы сюда больше не совался.
Казалось, признание вернуло ему обычную самоуверенность, потому что привычная глумливая усмешка показалась на его лице:
— Я бы на твоем месте сменил работу. Парень, о котором ты спрашиваешь, просто убивает всех, кто лезет в его дела.
В тот вечер мне не хотелось сидеть дома или готовить себе самому. Я тщательно закрыл окна, накинул цепочку на дверь черного входа и положил сломанную спичку над верхней дверью. Если кто-то попытается войти в дом, я узнаю.
Я поехал в Портленд, оставил машину на пересечении Коттон— и Форест-стрит в Старом порту, прошелся до «Саппоро» на Коммерческой улице, послушал звуки моря, съел отличное терияки, с удовольствием, не спеша выпил зеленого чаю и попытался привести свои мысли в порядок. Причины, по которым надо было ехать в Бостон, множились на глазах: Рейчел, Эли Уинн, теперь еще и Аль Зет. Но мне так и не удалось достать Картера Парагона, я по-прежнему беспокоился о Марси Бекер и нещадно потел в куртке из-за того, что не мог снять ее, не привлекая внимания к пистолету.
Расплатившись, я вышел из ресторана. Старый порт бурлил, оживленные толпы собрались на углу Форест— и Юнион-стрит. Я немного побродил среди праздношатающейся публики, не желая оставаться в одиночестве и возвращаться домой в Скарборо. Прошел мимо кафе, бросил взгляд на тротуар Мултон-стрит.
В тени стояла женщина в неярком летнем платье в розовый цветочек. Она стояла спиной ко мне, ее длинные светлые волосы были перехвачены небесно-голубой лентой. Движение и суета вокруг меня замерли, все застыло. Единственным звуком, который я слышал, было мое дыхание, единственное движение, которое различал, — в той стороне.
Рядом с женщиной стоял мальчик, и она бережно держала его за правую ручку. На нем были та же клетчатая рубашка и короткие штанишки, что и в первый раз, когда я впервые увидел их на Иксчейндж-стрит. Пока я наблюдал за ними, женщина склонилась к мальчику и что-то прошептала ему. Малыш кивнул, и его голова повернулась в мою сторону. Женщина выпрямилась, отпустила его руку и стала удаляться от нас. На углу она свернула направо. Когда она исчезла из вида, мир вокруг меня словно перевел дыхание, снова ожил. Я помчался по Мултон-стрит мимо тени мальчика. Когда я был на углу, женщина как раз переходила Дана-стрит, бесшумно двигаясь в свете уличной иллюминации.
— Сьюзен!
Я услышал себя, и на мгновение мне показалось, что она замедлила шаг, как будто услышала меня. А затем перешла в тень и пропала.
Теперь мальчик сидел на углу Мултон-стрит, уставившись на булыжники под ногами. Когда я приблизился к нему, он посмотрел на меня. Его левый глаз с любопытством уставился на меня из-за стекла в черной оправе, темная лента, неуклюже намотанная на правое стекло, прикрывала правый глаз. Мальчику было не больше восьми лет, темно-русые волосы расчесаны на пробор, челка свободно свисала на лоб. В некоторых местах его штанишки заскорузли от грязи, рубашка тоже была испачкана. Большая ее часть была скрыта куском дерева восемнадцать на пять дюймов, в дюйм толщиной, — она свисала на веревке с его шеи. Что-то было нацарапано на ней кривыми, неразборчивыми детскими каракулями, скорее всего гвоздем, но царапины местами были забиты грязью и практически не различимы в темноте.
Я присел перед ним на корточки:
— Привет.
Он не смутился. Мальчуган не выглядел голодным или испуганным. Он просто сидел.
— Привет.
— Как тебя зовут?
— Джеймс.
— Ты потерялся?
Он отрицательно покачал головой.
— А тогда что ты здесь делаешь?
— Жду, — просто сказал он.
— Чего ждешь?
Он не ответил. У меня было чувство, будто бы я должен знать ответ и малыш слегка удивлен моим неведением.
— А что это за женщина с тобой была?
— Дама лета.
— А у нее есть имя?
Он немного помолчал, прежде чем ответить. Когда он заговорил, у меня перехватило дыхание, голова закружилась, и я испугался.
— Она сказала, что ты знаешь, как ее зовут.
И снова у него был обескураженный вид, даже несколько обиженный.
Я прикрыл на минуту глаза, качнулся и почувствовал, что его рука удерживает мое запястье. Она была ледяная. Когда я открыл глаза, он прислонился ко мне. К его зубам прилипла грязь.
— Что с твоим глазом, Джеймс?
— Я не помню.
Я наклонился к нему. Он расцепил пальцы на моем запястье. Я стряхнул комки земли и мусор, приставший к доске. На ней проступила надпись:
Джеймс Джессоп
ГРЕШНИК
— Кто заставил тебя это носить?
Из его левого глаза показалась слезинка, потом другая.
— Я был плохой, — прошептал он. — Мы все были плохие.
Но слеза текла только из одного глаза, и влажная полоска от нее появилась только на левой грязной щечке. Мои руки тряслись, когда я потянулся к его очкам. Я осторожно взялся за дужки и снял их. Он не пытался остановить меня. Единственный глаз смотрел на меня с полным доверием.
Когда я снял его очки, на месте правого глаза обнаружилась дыра, обожженные края оборванной плоти сморщились, высохли, как будто рана была очень старая и уже давно не кровоточит и не болит.
— Я ждал тебя, — произнес Джеймс. — Мы все тебя ждем.
Я встал и отшатнулся. Очки упали на землю, когда я повернулся: они все смотрели на меня — мужчины и женщины, маленькие дети, мальчики и девочки. У всех на шее болтались деревянные таблички. Их была дюжина, а, может, и больше. Они стояли в тени на Уорф-стрит и при входе на Коммерческую улицу. На них была простая одежда, такая одежда хороша для работы с землей: штаны не порвутся от первого неосторожного шага, ботинки не промокнут в дождь и не расползутся от ходьбы по камням.
Кэтрин Корниш, грешница.
Вырна Келлог, грешница.
Фрэнк Джессоп, грешник.
Билли Пирсон, грешник.
Остальные стояли поодаль, их имена на досках было трудно прочитать. У некоторых из них были жуткие раны на голове. Череп Вырны Келлог был раскроен пополам, рана доходила почти до носа.
у Билли Пирсона пуля прошла насквозь. Скальп Кэтрин Корниш был содран с затылка и свисал, обнажая левое ухо. Они стояли и смотрели на меня, и, казалось, воздух вокруг них трещит от потаенной энергии.
Я глотнул, но горло пересохло до такой степени, что попытка вызвала боль.
— Кто вы? — спросил я. И, хотя они стали исчезать, не ответив, я уже знал.
Я отпрянул, почувствовал спиной холодную кирпичную стену и увидел высокие деревья и мужчин, пробирающихся через месиво из грязи и человеческих костей. Вода плескалась о дамбу из мешков с песком, выли звери. И я стоял, дрожа всем телом, закрыв глаза, и услышал, как мой голос произносит молитву:
Господь Всемогущий,
Молю Тебя, не дай этому начаться снова...
Глава 8
Я доехал до Бостона за пару часов, но еще час провел в жутких «пробках». У Бостона есть прозвище Большие Раскопки из-за непрекращающихся уличных работ. Рядом с огромными ямами были расставлены таблички с обещающими надписями: «Оно того будет стоить».
Утром, прежде чем уехать, я позвонил Кертису Пелтье. Накануне вечером он ужинал с друзьями в ресторане, и, когда вернулся, около дома была полиция.
— Кто-то пытался проникнуть в дом через заднюю дверь, — пояснил он. — Соседские дети услышали шум и вызвали полицию. Наверное, чертовы наркоманы из парка Кеннеди на Ривертон.
Я думал по-другому, рассказал о пропавших записях.
— Полагаете, там было что-то важное?
— Возможно, — ответил я, хотя не мог представить, что бы это могло быть.
Я предполагал, что, кто бы ни был тот, кто их взял — мистер Падд или кто-то пока неизвестный, — этот человек хотел создать как можно больше проблем для следствия.
Я посоветовал Кертису быть поосторожней, и он заверил меня, что будет внимательнее.
Почти в полдень я оказался на Икзитер-стрит, совсем рядом с Комонуэлс-авеню, и припарковал машину у дома Рейчел. Она снимала квартиру в четырехэтажном здании прямо напротив дома, где жил когда-то Генри Ли Хиггинсон, основатель бостонского симфонического оркестра.
На Коммонуэлс часто можно было увидеть горожан во время утренней или вечерней пробежки, или жителей, выгуливающих собак, или просто сидящих на лавочках и вдыхающих загазованный городской воздух обывателей. Поблизости кормились воробьи и голуби, не брезговавшие возможностью традиционным способом проявить свое отношение к статуе мореплавателя и историка Сэмюэля Моррисона, который сидел на постаменте со слегка встревоженным видом человека, позабывшего, где он припарковал машину.
Рейчел дала мне ключ от квартиры, так что я смог оставить там свой саквояж. Затем купил фруктов и бутыль питьевой воды в супермаркете и пошел по Коммонуэлс-авеню, пока она не привела меня к городскому саду между Арлингтоном и Шарлем. Я поел фруктов, запил их водой, понаблюдал за резвящимися на солнце детьми и собаками, которые увлеченно гоняли за летающими дисками фризби. Мне нужна собака, мелькнула мысль. У нас в семье всегда были собаки, и мне понравилась идея завести в доме пса. Мне просто необходима компания. Неожиданно я задумался, почему мне не пришло в голову попросить Рейчел переехать ко мне. Не может быть, чтобы такая мысль не посещала и ее. В последнее время, когда эта тема всплывала, в ее голосе появлялись напряженные нотки. Четырнадцать месяцев она проявляла терпение. Как мне казалось, ее стала беспокоить ситуация, в которой она оказалась втянутой в какие-то неопределенные отношения. Дело было во мне: я очень хотел, чтобы она была рядом со мной, но все еще не был уверен, что смогу обеспечить ей безопасность. Однажды она чуть не погибла из-за меня, и мне вовсе не хотелось, чтобы она когда-нибудь еще пострадала по моей вине.
В два часа дня я отправился в Гарвард. Полуденное дежурство у Эли Уинн заканчивалось в два тридцать. Накануне я оставил ей сообщение, что подъеду к ней поговорить о Грэйс Пелтье. Вдоль красного кирпичного здания, в котором размещался ресторан, стелился плющ, верхние окна были украшены белыми лампочками. Из комнаты над рестораном раздавался звук отбиваемой чечетки: у артистов шла репетиция, и четкий ритм стэпа напоминал стрекот пишущей машинки.
Молодая женщина лет двадцати трех — двадцати четырех появилась на ступеньках здания, поправляя колечко в носу. Выкрашенные в иссиня-черный цвет волосы дополнял макияж в сине-черных тонах, а губная помада была такого яркого цвета, что могла бы останавливать машины на перекрестке. Сама девушка, очень бледная и худенькая, похоже, вовсе не питалась на работе в своем ресторане. Когда я подошел к ней, она смотрела на меня со смешанным чувством выжидательности и беспокойства.
— Эли Уинн? — уточнил я.
— Вы детектив?
— Чарли Берд Паркер, — почему-то я счел необходимым представиться полным именем, данным мне при крещении.
Она потянулась ко мне и пожала руку, но ее спина плотно прижималась к кирпичной стене здания.
— У вас имя как у джазмена?
— Типа того.
— Да, он классный. Вы его слушаете?
— Нет, я предпочитаю музыку в стиле кантри.
Она наморщила лоб.
— Наверное, ваши папа с мамой были фанатами джаза, если так вас назвали?
— Они слушали Глена Миллера и Лоренса Велка. Я думаю, они даже не знали, кто такой Чарли Паркер Птица.
— А вас называют просто Бердом?
— Иногда. Моя девушка считает, что это мило. А друзья так делают, чтобы подразнить меня или вывести из себя.
— Наверное, надоело?
— Просто привык.
Разговор о моих семейных делах, перипетиях выбора имени и прочего, казалось, немного расслабил ее, настороженность стала проходить. Она отстранилась от стены и пошла рядом со мной. Мы отправились в заведение «Бон Пэйн» на Гарвард-сквер, где она выкурила четыре сигареты и выпила две чашки эспрессо за пятнадцать минут. В ней было столько нервной энергии, что по сравнению с ней электроны выглядели чем-то застывшим.
Утром, прежде чем уехать, я позвонил Кертису Пелтье. Накануне вечером он ужинал с друзьями в ресторане, и, когда вернулся, около дома была полиция.
— Кто-то пытался проникнуть в дом через заднюю дверь, — пояснил он. — Соседские дети услышали шум и вызвали полицию. Наверное, чертовы наркоманы из парка Кеннеди на Ривертон.
Я думал по-другому, рассказал о пропавших записях.
— Полагаете, там было что-то важное?
— Возможно, — ответил я, хотя не мог представить, что бы это могло быть.
Я предполагал, что, кто бы ни был тот, кто их взял — мистер Падд или кто-то пока неизвестный, — этот человек хотел создать как можно больше проблем для следствия.
Я посоветовал Кертису быть поосторожней, и он заверил меня, что будет внимательнее.
Почти в полдень я оказался на Икзитер-стрит, совсем рядом с Комонуэлс-авеню, и припарковал машину у дома Рейчел. Она снимала квартиру в четырехэтажном здании прямо напротив дома, где жил когда-то Генри Ли Хиггинсон, основатель бостонского симфонического оркестра.
На Коммонуэлс часто можно было увидеть горожан во время утренней или вечерней пробежки, или жителей, выгуливающих собак, или просто сидящих на лавочках и вдыхающих загазованный городской воздух обывателей. Поблизости кормились воробьи и голуби, не брезговавшие возможностью традиционным способом проявить свое отношение к статуе мореплавателя и историка Сэмюэля Моррисона, который сидел на постаменте со слегка встревоженным видом человека, позабывшего, где он припарковал машину.
Рейчел дала мне ключ от квартиры, так что я смог оставить там свой саквояж. Затем купил фруктов и бутыль питьевой воды в супермаркете и пошел по Коммонуэлс-авеню, пока она не привела меня к городскому саду между Арлингтоном и Шарлем. Я поел фруктов, запил их водой, понаблюдал за резвящимися на солнце детьми и собаками, которые увлеченно гоняли за летающими дисками фризби. Мне нужна собака, мелькнула мысль. У нас в семье всегда были собаки, и мне понравилась идея завести в доме пса. Мне просто необходима компания. Неожиданно я задумался, почему мне не пришло в голову попросить Рейчел переехать ко мне. Не может быть, чтобы такая мысль не посещала и ее. В последнее время, когда эта тема всплывала, в ее голосе появлялись напряженные нотки. Четырнадцать месяцев она проявляла терпение. Как мне казалось, ее стала беспокоить ситуация, в которой она оказалась втянутой в какие-то неопределенные отношения. Дело было во мне: я очень хотел, чтобы она была рядом со мной, но все еще не был уверен, что смогу обеспечить ей безопасность. Однажды она чуть не погибла из-за меня, и мне вовсе не хотелось, чтобы она когда-нибудь еще пострадала по моей вине.
В два часа дня я отправился в Гарвард. Полуденное дежурство у Эли Уинн заканчивалось в два тридцать. Накануне я оставил ей сообщение, что подъеду к ней поговорить о Грэйс Пелтье. Вдоль красного кирпичного здания, в котором размещался ресторан, стелился плющ, верхние окна были украшены белыми лампочками. Из комнаты над рестораном раздавался звук отбиваемой чечетки: у артистов шла репетиция, и четкий ритм стэпа напоминал стрекот пишущей машинки.
Молодая женщина лет двадцати трех — двадцати четырех появилась на ступеньках здания, поправляя колечко в носу. Выкрашенные в иссиня-черный цвет волосы дополнял макияж в сине-черных тонах, а губная помада была такого яркого цвета, что могла бы останавливать машины на перекрестке. Сама девушка, очень бледная и худенькая, похоже, вовсе не питалась на работе в своем ресторане. Когда я подошел к ней, она смотрела на меня со смешанным чувством выжидательности и беспокойства.
— Эли Уинн? — уточнил я.
— Вы детектив?
— Чарли Берд Паркер, — почему-то я счел необходимым представиться полным именем, данным мне при крещении.
Она потянулась ко мне и пожала руку, но ее спина плотно прижималась к кирпичной стене здания.
— У вас имя как у джазмена?
— Типа того.
— Да, он классный. Вы его слушаете?
— Нет, я предпочитаю музыку в стиле кантри.
Она наморщила лоб.
— Наверное, ваши папа с мамой были фанатами джаза, если так вас назвали?
— Они слушали Глена Миллера и Лоренса Велка. Я думаю, они даже не знали, кто такой Чарли Паркер Птица.
— А вас называют просто Бердом?
— Иногда. Моя девушка считает, что это мило. А друзья так делают, чтобы подразнить меня или вывести из себя.
— Наверное, надоело?
— Просто привык.
Разговор о моих семейных делах, перипетиях выбора имени и прочего, казалось, немного расслабил ее, настороженность стала проходить. Она отстранилась от стены и пошла рядом со мной. Мы отправились в заведение «Бон Пэйн» на Гарвард-сквер, где она выкурила четыре сигареты и выпила две чашки эспрессо за пятнадцать минут. В ней было столько нервной энергии, что по сравнению с ней электроны выглядели чем-то застывшим.