Страница:
— Сексуальная дискриминация! Это тебе не шутка! — съязвила Дженни. — Хотя и мне было нелегко.
Еще один недостающий кусочек общей картины занял свое место, и Плам сказала:
— Это, должно быть, случилось после того, как ты осталась без стипендии.
Стипендия Дженни была аннулирована в результате изменения в налоговом законодательстве, которое лишало ее отца права на получение помощи от государства. Ему стало не по карману учить дочь в одном из самых престижных художественных училищ в одном из самых дорогих городов мира.
Дженни презрительно фыркнула:
— Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я имею право спать с кем мне захочется.
— Конечно, Дженни, конечно. — Плам встала и попыталась расправить болевшие плечи. «Надо увлечь Дженни к окну, — думала она. — Подальше от двери». У Дженни не должно возникнуть подозрений, если она будет удаляться от комода, в котором лежит альбом с набросками.
Закашлявшись, Плам медленно приблизилась к туалетному столику и потянулась рукой к коробке с салфетками.
— Чего я не могу понять, так это… — Она высморкалась, тихо продвигаясь между кроватью и окном, затем повернулась лицом к Дженни. — Как ты могла спать с таким отвратительным стариком?
Подстегнутая ее словами, Дженни сделала два шага по направлению к ней.
— Мне нравятся пожилые мужчины, а ему нравилась я. Билл был добрым и заботливым. Прежде всего меня интересовала, конечно, работа. Но Билл оказался потрясающим любовником. — Она мечтательно улыбнулась. — Он знает об анатомии гораздо больше всех молодых, с которыми я спала, — Но с ним нельзя было появляться на людях, не так ли, Дженни? — уколола ее Плам.
Дженни подошла к ней совсем близко.
— Билл не был таким лощеным щеголем, который бы тебе подходил? Потому ты и держала свои шашни с ним в тайне?
После столь длительного молчания Дженни, конечно же, хотелось выговориться, но Плам не знала, сколько еще может продолжаться этот разговор.
— Ты поступила умно, что держала все в секрете все эти годы.
Плам, словно бы случайно, взяла со стола тяжелую стеклянную пепельницу. Дженни тут же прыгнула вперед.
— Поставь на место!
Изобразив удивление, Плам положила пепельницу на стол. Теперь Дженни стояла у кровати со стороны окна. Задача наполовину решена.
Плам опустилась на кровать и повернулась к Дженни.
— И когда же ты начала производить свои собственные подделки?
Дженни коротко хохотнула.
— Когда я посоветовала Чарли заняться подменой картин, я подумала, зачем мне, собственно, работать на Билла, если у меня это получается не хуже. Почему вся прибыль от моей работы должна доставаться Биллу, который тут же спускает ее на бегах. Да, к тому времени у Билла уже были проблемы с сердцем, и он поговаривал о том, чтобы прикрыть свое дело.
— Вот откуда у тебя взялись деньги на покупку квартиры в Крейвен-Хилл-Гарденз! Твои родители ничего тебе не оставили, ты…
— ..Я заработала их! Каждый пенни! — Дженни торжествовала. — Я всегда считала, что Билл мог брать за картины гораздо больше того, что он брал.
— И картины стоили того, — чистосердечно призналась Плам. — Твои голландские натюрморты по-настоящему хороши, Дженни.
Дженни разразилась нелестной тирадой по поводу так называемых знатоков искусства: то, что она называла имитацией, то есть те картины, в авторстве которых она не могла признаться, получало высокие оценки и расходилось за большие деньги, тогда как ее собственные работы напрочь отвергались критиками и вообще не продавались.
Плам нужно было знать, с кем работала Дженни, — с одним партнером или с целой организацией? Кто распространял подделки? Кто связывал Дженни с Тононом? Она не решалась спросить об этом. Тут надо было действовать в обход.
— И как только тебе удавалось совмещать два занятия сразу? — восхищенно спросила Плам. — Продавать их, наверное, тебе помогал Чарли?
Самодовольная улыбка сползла с лица Дженни.
— Не твое собачье дело. Проваливай отсюда! Плам пришло в голову еще кое-что — Дженни, это ты посылала мне письма с угрозами, которые так напугали меня?
Догадка оказалась столь ошеломляющей, что в голове у Плам все перемешалось.
На лице Дженни вновь появилась довольная улыбка.
— Если ты так напугалась, то могла бы бросить это дело.
— Поэтому ты рассказала мне, что у Бриза любовная история с другой?
Улыбка Дженни стала зловещей.
— Мне надо было отвлечь тебя. Уж слишком близко ты подбиралась. В любви и на войне все методы оправданны.
Плам задрожала от ярости и, мгновенно забыв о намеченной тактике, метнулась к двери. Дженни бросилась ей наперерез, но сильно ударилась бедром о металлическую спинку кровати и завизжала от боли.
Этих нескольких секунд Плам хватило, чтобы проскочить мимо нее, рвануть ящик комода и схватить его. Но когда она уже вытаскивала альбом, Дженни прыгнула вперед и со всей силой задвинула ящик.
Плам закричала от дикой боли, пронзившей руку.
— Ты сломала мне пальцы! — И, не оборачиваясь, пнула Дженни ногой.
Замычав от боли, Дженни обхватила Плам за шею и дернулась назад, увлекая ее к кровати. Хотя ее противница была гораздо крупнее и сильнее, Плам в схватке оказалась более подвижной и ловкой.
Альбом выпал из рук Дженни, и та вновь завопила, налетев на край кроватной рамы.
Рука Плам страшно болела, но ей удалось опуститься на колени и освободиться из объятий Дженни. Она искала глазами альбом, но не видела его, наверное, он упал под кровать. Плам нырнула под нее, увидела альбом и стиснула его в руке. Но тут Дженни выпрямилась, рванула за край кровати и перевернула ее на бок. Беззащитная, стоя на четвереньках, Плам подалась спиной к окну, прижала правой рукой альбом к груди, а левую выставила вперед, чтобы прикрыться от ударов, которые неминуемо должны были последовать.
Дженни медленно приближалась к ней с разведенными в стороны руками.
Плам спиной двигалась к окну и, обернувшись, ужаснулась, увидев внизу, с высоты пяти этажей, мощенный камнем тротуар и бурую воду канала.
Она вскрикнула, когда руки Дженни метнулись к ее горлу, и они вместе оказались в открытом проеме окна.
Стиснув горло Плам, Дженни давила на нее всем своим весом, перекидывая ее тело через низкий подоконник.
Плам пыталась закричать, но из сдавленного горла не вырвалось ни звука. Дженни давила на нее всем своим телом так, что ногой невозможно было пошевелить. Но вдруг Плам сообразила, что руки, начиная от локтей, свободны. Она нашарила пальцами открытые створки рам и изо всех сил рванула их на себя.
От резкого удара сзади Дженни подалась вперед и ослабила хватку на горле. Плам скользнула под ней на пол и, собрав остатки сил, резко толкнула вверх тело Дженни.
Дрожащая и задыхающаяся, она услышала страшные крики снизу.
Глава 27
Зевнув, она потрогала желтый шифоновый шарф на шее, под которым скрывались страшные синяки. «Ангина», — объясняла она всем, кто спрашивал. Никто, кроме Бриза и доктора, не видел ее плеч, рук и груди, покрытых жуткими кровоподтеками. Опять подступили слезы. Доктор сказал, что она, очевидно, относится к тем пяти процентам людей, которые, выжив в катастрофе, получают такие же моральные травмы, как и те, кто погиб.
Все эти дни она неотступно думала о происшедшем. У нее перехватило дыхание, когда перед глазами возникало перекошенное от злобы лицо Дженни со зловещим выражением окончательного триумфа. Ее начинало трясти, когда она вновь ощущала пальцы Дженни на своем горле и страшную тяжесть навалившегося на нее тела, выталкивающего ее с пятого этажа.
Ее потрясло невиданное предательство Дженни. Даже если бы она обнаружила, что один из ее сыновей тайно ненавидит ее, то и тогда не была бы так травмирована.
Она теперь не знала, можно ли кому-то верить. И, уж конечно, ни в коем случае собственным суждениям. Она полностью доверяла Дженни и до сих пор не могла понять, как могло так случиться, что ее подруга, которая всегда казалась такой мягкой, доброй, терпеливой и предупредительной, на самом деле испытывала к ней лишь зависть и злобу.
Бриз не понимал, что она испытала от всей этой истории такой же шок, какой бывает от разбойного нападения, кражи со взломом или от изнасилования. Он сказал лишь, что общество Дженни никогда не доставляло ему удовольствия, и прежде всего потому, что он никогда не доверял ей. Плам знала, что так оно и было. Но почему она не чувствовала того же, что ощущал Бриз? Сейчас он сидел в соседнем кресле и что-то строчил в своем блокноте. Какое-то время она рассеянно наблюдала, как быстро и легко появляются на бумаге слова, написанные размашистым прямым почерком с завитушками на концах букв.
Она надеялась, что ее поймет Поль. Как она несчастна и как растерянна. Но в их телефонном разговоре его, похоже, больше заинтересовал рассказ о том, как она установила личность мошенника.
— Что случилось, то случилось и уже миновало, — говорил он. — Конечно, тебе тяжело переносить предательство Дженни, но теперь это уже в прошлом и ты не можешь ничего изменить, так что выбрось это из головы. Но вот то, что Дженни не могла работать одна, очень меня беспокоит. — Поль не сказал прямо, но это означало, что ей все еще грозила опасность.
Она попыталась позвонить Лулу — наверное, единственному человеку, который мог по-настоящему понять ее растрепанные чувства и разделить их, поскольку Дженни обманывала и ее тоже. Плам страшно хотелось поговорить с Лулу, но не по телефону, а лицом к лицу. Только выговорившись ей, она могла избавиться от этих ужасных сцен, которые до сих пор стояли у нее перед глазами.
Дженни летела вниз головой с вытянутыми вперед руками. Находившийся сорока футами ниже парусиновый навес кафе остановил ее падение и спас ей жизнь. Мужчине, на которого свалилась Дженни, повезло меньше: его лицо было впечатано в поднос с завтраком на металлическом столике и сильно пострадало.
Машина «Скорой помощи» приехала через семь минут. Мужчину с раздробленным носом и ошпаренным горячим кофе лицом, потерявшую сознание Дженни и Плам доставили в госпиталь рядом с церковью Санти Джованни э Паоло. Сюда быстро приехал Бриз и взял ситуацию под свой контроль. Рентген показал, что в руке Плам переломов нет, хотя верхние фаланги пальцев сильно распухли и кровоточили. Дженни увезли в операционную, и Плам с Бризом ждали сообщений о ее состоянии.
— Она будет жить? — спросил Бриз итальянского хирурга после операции, Хирург посмотрел удивленно.
— Конечно. Сломанные руки и пара переломанных ребер обычно к смерти не приводят. Вот если бы внизу не оказалось тента, тогда… Но, конечно, она перенесла шок.
Как потом с досадой вспоминала Плам, силы в этот момент покинули ее, и она потеряла сознание.
По пути в отель «Киприани» Бриз шипел:
— Я был круглым идиотом! Мне следовало бы знать, что такое может случиться. Я должен был предостеречь тебя, Плам.
— Откуда ты мог знать?
— Мне приходилось не раз наблюдать подобное. — Он в отчаянии запустил пятерню в волосы. — Когда кто-то срывает банк, это очень неприятный момент для остальных участников игры. Они с тоской думают: «Почему он, почему не я?» И начинают копировать то, что сделал более удачливый человек. Но как бы они ни старались, им не удается добиться того же. Вот тогда-то зависть и злоба начинают точить их, как червь яблоко.
— И в конце концов яблоко становится гнилым и отравленным.
Бриз взял руку Плам. Пальцы ее, несмотря на жару, были ледяными.
— Надо разумно подойти к этому делу, — мягко проговорил он. — Нам не нужен скандал. Не надо, чтобы твое имя связывали с Дженни в этой истории, которая может быть изображена как пошлая кошачья драка. Нам не надо, чтобы ты предстала перед итальянским судом за попытку убийства, и нам не нужен процесс по обвинению тебя в клевете, который вполне может состояться, если ты скажешь о Дженни что-то, чего не сможешь доказать… И не надейся, что она не пойдет на что-либо подобное.
Жизнерадостная стюардесса взяла у них заказ на напитки, а Плам вновь задумалась о том, как все-таки Дженни удавалось успешно распространять подделки и добывать фальшивые свидетельства. У нее должен был быть хотя бы один сообщник, но кто он?
Подозреваемых у нее больше не оставалось. Джейми Доример и Чарли совершали преступления, но не те, которые интересовали Плам. Британская полиция сняла подозрения с Ричарда Степмана, который много помогал ей после бьеннале, когда не было отбоя от прессы. А несчастный Лео был мертв.
Когда стюардесса склонилась над ними, подавая шампанское, Плам взглянула на Бриза:
— Почему ты так уверен, что Лео не имел отношения к поддельным картинам?
Бриз подождал, пока уйдет стюардесса, и прошептал:
— Потому что Лео был распространителем наркотиков. Иногда он снабжал меня небольшим количеством кокаина для вечеринок. Он прикидывался, что подрабатывает водителем грузовика на стороне, но это было лишь прикрытием. Он не вывозил картины, а ввозил героин, марихуану и кокаин.
Теперь ей стали понятны некоторые вещи, удивлявшие в Лео. Его связь с преступным миром не только объясняла его смерть, но и то, почему он так много знал о преступной деятельности.
— Бриз, но кое-что по-прежнему кажется мне неясным.
Накануне Нового года, когда я впервые увидела натюрморт Сюзанны, почему ты был так решительно против того, чтобы я занялась расследованием? Ты привел мне массу доводов против моих поисков, но мне кажется, что здесь есть что-то еще.
Бриз отвернулся и с несколько сконфуженным видом смотрел в иллюминатор.
— Когда Сюзанна попросила Виктора купить ей того ван дер Аста, Виктор позвонил мне и поинтересовался надежностью заведения Малтби. Я связался с Малтби и… они согласились выплатить мне скрытые комиссионные.
"Я так и знала», — подумала Плам.
— Так вот почему ты не хотел, чтобы картину вернули Малтби! В этом случае тебе пришлось бы возвращать комиссионные!
— Мне не хотелось терять доверие Виктора. Но это как раз и произошло.
В прошлый понедельник Бриз рассказал Виктору о том, кто является автором подделки. Виктор немедленно дал понять, что больше не может полагаться на Бриза как на знатока старинной живописи и как на человека, способного решать соответствующие проблемы.
— Но он остался доволен тем, что мы нашли фальсификатора, — заметила Плам. — Мисс Орбах уже отправила картину Сюзанны в Лондон для исследования в институте.
Бриз глотнул шампанского.
— Кстати, я говорил тебе, что у Виктора серьезные отношения с Бетси?
— Подозреваю, что ему надоело, возвращаясь по вечерам домой, находить там сплошные декорации для рекламирования образцового домашнего хозяйства. А как ты это узнал?
— Он сказал, что строит новый дом в Уэстбери на Лонг-Айленде, Проект совершенно новый и представляет собой идеальную картинную галерею для его коллекции.
— У него одних только моих картин хватит на целую галерею. Поэтому он водил меня по Венеции, как собственную лошадку, которая победила на бегах… Кстати, ты не говорил ему о загвоздке с моей премией?
— Ну уж нет, я никогда не сообщаю клиентам ничего негативного. — Улыбка исчезла с лица Бриза, когда он припомнил все, что им пришлось пережить в ту субботу.
Бриз переговорил с представителем Британского совета, и они вместе предложили председателю жюри внести задним числом поправку в квалификационные условия. Иначе организаторы бьеннале представали вопиюще некомпетентными. Они теряют популярную победительницу, а следующий их избранник будет чувствовать себя незаслуженно получившим премию, общественность же окажется в крайнем замешательстве.
Представитель Британского совета напомнил председателю, что прецедент имел место в 1990 году, когда приз был присужден тридцатишестилетнему Анишу Капуру.
После этого квалификационные условия претерпели некоторые изменения и в официальном пресс-релизе появилось сообщение: претендентами на «Премию-2000» могут быть те, кому на момент представления исполнилось тридцать пять лет.
Вспомнив о чем-то, Бриз с улыбкой повернулся к Плам:
— Я действительно горжусь тобой — и по многим причинам. — Он сжал руку Плам так, что кольцо с бриллиантом впилось ей в кожу. — Пожалуйста, не разрушай наш брак. Дай мне еще один шанс.
Плам поняла, что период умолчания закончился и что ей предстоят два часа уговоров. Она почувствовала себя совершенно разбитой. Последние несколько дней Бриз помогал ей как никто другой. Ей будет трудно держать оборону. Бриз тихо добавил:
— Я понимаю, что многое должно измениться, и прежде всего мое поведение.
Плам поставила бокал с шампанским и смотрела на него в замешательстве.
Изображая беспечность, Бриз сказал:
— Послушай, если тебе так необходима эта связь с… Полем… — Он произнес это имя так, словно оно грозило застрять у него в горле. — Я готов закрыть на все глаза и дождаться, пока это увлечение пройдет. Я готов пойти на все, чего тебе захочется. — Он наклонился к ней и зашептал:
— Ну, не считаешь же ты на самом деле, что решить проблему взаимоотношений можно, только разорвав их? Я люблю тебя, Плам, клянусь тебе, люблю. И я хочу оставаться твоим мужем. Хочу, чтобы все у нас было, как в первые дни после нашей женитьбы.
Плам печально покачала головой:
— Мы уже не те, что были.
— Неужели я так сильно изменился?
— Десять лет жизни не могли не изменить нас. Только сейчас Плам поняла, что, пока она на свой страх и риск вела поиски преступника, та уверенность, которую она ощущала в себе только за мольбертом, распространилась на все остальное в ее жизни. И потому теперь, вместо того чтобы сомневаться, достойна ли она Бриза, Плам раздумывала, тот ли он, кто нужен ей.
— Бриз, ты уже не тот, каким был, вот и все, — мягко добавила она.
— Вряд ли это моя вина! — пытался оправдаться Бриз. — Это трагедия всех браков: женщина ждет, что мужчина будет меняться так, как ей хочется, но это никогда не происходит. Мужчина же рассчитывает, что женщина всегда будет оставаться точно такой, как была, но этого тоже никогда не бывает.
— Я тоже изменилась, — задумчиво произнесла Плам, размышляя о том, почему Поль понимает ее так быстро и легко, а Бриз, сколько она ни старалась, так и не мог постичь того, что в жизни двигало ею.
— Если ты меняешься, то почему ты думаешь, что это заказано мне? Если ты считаешь, что заслуживаешь лучшей доли, то почему бы не попробовать получить ее со мной?
Бриз говорил искренне, Плам это знала. Ей вспомнились все те годы, что они провели вместе. А к мыслям о Поле стало примешиваться чувство вины. Любила ли она его? И стала бы она замышлять свой уход от Бриза, если бы у нее не появился Поль? Может быть, Поль — это просто предлог, чтобы вырваться на свободу? Что, если она окажется в одиночестве? Боится ли она этого?
Бризу вдруг показалось, что он догадался, в чем причина ее непредсказуемого поведения:
— Может быть, у тебя ранний климакс?
— Нет, но если говорить о нем, как о перестройке, то у меня климакс женской личности, — обиженно сказала Плам. Сколько раз она пыталась ему объяснить, что не чувствует в своей жизни равновесия, что чаша весов, на которую брошены карьера и деньги, слишком уж перевешивает ту, на которой находится вся остальная жизнь. — У нас разные ценности. Тебе нужны деньги и успех…
— Можно подумать, что тебе они не нужны, — прервал ее Бриз. — Вспомни, каково жить в бедности и не иметь успеха. Кроме ужасных неудобств, это еще и непереносимо в моральном плане. Но, допустим, ты обнаружила, что не в деньгах счастье. Так в чем же тогда?
— В доверительных отношениях. В отсутствии спешки. В любимой работе, но только когда ее не слишком много.
— Правильно ли я понял, что тебе надоело заниматься живописью? Мне казалось, ты любишь свою работу.
— Я еще и человек, кроме того, что художник, и хочу чувствовать себя полноценной личностью во всем.
— Все хотят этого, — успокаивающим тоном произнес Бриз. — Вот почему многим женщинам нужна карьера, а не просто работа. Они хотят не только получать за свой труд хорошие деньги, им необходимы признание, известность, уважение.
Бриз был доволен собой. Он так и предполагал: это у нее были поиски собственного «я». Чего уж тут удивляться, когда в каждом популярном журнале и в любой телевизионной передаче без конца причитают о необходимости совершенствования личности. Он заметил, что множество самовлюбленных женщин со скромным образованием вдруг стали требовать от жизни всего на свете. Они захотели быть вечно молодыми и красивыми. Они вздумали иметь и свободу, и семью одновременно. Им хотелось получать удовольствие от секса и в то же время иметь право заявить в любой момент, что устали от него. А теперь женщине девяностых захотелось найти свою цель в жизни и достичь ее.
— И еще мне бы хотелось почувствовать себя независимой, — тихо добавила Плам. Бриз начал раздражаться.
— Но ты и так независима, Плам. Ты одна из немногих по-настоящему независимых женщин в западном мире. Вряд ли у каждой имеется свой капитал.
— Да, действительно, я заработала целое состояние, но у меня нет времени, чтобы воспользоваться им. Поэтому я пришла к выводу, что время дороже денег. И теперь я хочу иметь достаточно времени и сил, чтобы радоваться простым вещам в жизни, не испытывая никакого давления.
— Разве все мы не хотим того же самого?
"Она просто устала, — думал Бриз. — Огромное напряжение бьеннале плюс потрясение от этой истории с Дженни. Ей нужно отдохнуть, и она снова придет в нормальное состояние». Он похлопал Плам по руке.
— Я организую тебе пару недель отдыха. Плам сердито сказала:
— Отныне я хочу сама решать, что для меня хорошо, а что нет. Я сама разберусь, надо ли мне ехать отдыхать. Мне просто хочется побыть предоставленной самой себе и денек-другой подумать без помех. Я чувствую, что моя карьера взяла меня за горло. Меня угнетает пустота внутри, и я не успокоюсь, пока не выясню, откуда она. Если самореализация не сводится к созданию домашнего очага и достижению успеха в работе, тогда в чем она?
— У тебя есть все, что нужно женщине, чтобы быть счастливой…
Плам подумала об Иване Трамп, принцессе Уэльской и других женщинах, у которых, казалось, было все — дети, красота, богатство и положение в обществе. Но почему-то они не казались счастливыми.
Едва совладав со своим голосом, Бриз сказал:
— На самом деле тебе нужен предлог, чтобы слетать к своему любовнику во Францию и подольше поваляться с этим мерзавцем в постели. Твои поиски своего «я» — всего лишь предлог для того, чтобы вернуться к этому новоявленному Руссо и поскорее заняться с ним сексом.
— Дело не в Поле, а во мне, — спокойно возразила Плам. — Я ищу счастья и согласия с собой.
— Пристегните, пожалуйста, ремни, — прозвучал голос стюардессы.
Глава 28
На следующее утро, когда Плам забрела в кухню, чтобы выпить чашку чая, она обнаружила Макса, который просидел там всю ночь, делая тосты. Ясно заученными словами и слегка смущенным голосом он сказал:
— Тоби и я… ну, мы оба хотим, чтобы ты знала, что мы считаем Бриза прекрасным человеком и хотим, чтобы ты понимала это, ма. После всего того, что он сделал для нас, наши чувства к нему не могут измениться. Но мы твои сыновья, ма, и, что бы ни происходило, мы хотим, чтобы ты знала, что мы всегда будем поддерживать тебя.
Плам молча обняла сына.
Плам нежилась в своей черной мраморной ванне, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку.
— Здравствуй, мам… нет, не слишком рано, я встала, ведь уже почти девять. Да, мам, чувствую себя так же, как вчера… Да, уставшая и счастливая… Да, хорошо быть дома… Да, я знаю, мальчики гордятся мной.
Плам выслушала мнение матери о последнем скандале в королевском семействе. Затем голос у матери сделался неуверенным:
— Ты какая-то молчаливая сегодня. Неважно себя чувствуешь, дорогая? У тебя, наверное, расстройство желудка от непривычной пищи? Так в чем дело, дорогая? Расскажи своей матери…
Плам разрыдалась.
— Нет, ничего, правда, мама…
— Не будь глупышкой. Расскажи своей старой матери, в чем дело, и будь хорошей девочкой.
Материнский голос заставил ее вспомнить, что она говорит с единственным в мире человеком, которому всегда доверяла. И сбивчиво поведала ей о предательстве Дженни.
Из Портсмута немедленно последовали слова поддержки и сочувствия:
Еще один недостающий кусочек общей картины занял свое место, и Плам сказала:
— Это, должно быть, случилось после того, как ты осталась без стипендии.
Стипендия Дженни была аннулирована в результате изменения в налоговом законодательстве, которое лишало ее отца права на получение помощи от государства. Ему стало не по карману учить дочь в одном из самых престижных художественных училищ в одном из самых дорогих городов мира.
Дженни презрительно фыркнула:
— Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я имею право спать с кем мне захочется.
— Конечно, Дженни, конечно. — Плам встала и попыталась расправить болевшие плечи. «Надо увлечь Дженни к окну, — думала она. — Подальше от двери». У Дженни не должно возникнуть подозрений, если она будет удаляться от комода, в котором лежит альбом с набросками.
Закашлявшись, Плам медленно приблизилась к туалетному столику и потянулась рукой к коробке с салфетками.
— Чего я не могу понять, так это… — Она высморкалась, тихо продвигаясь между кроватью и окном, затем повернулась лицом к Дженни. — Как ты могла спать с таким отвратительным стариком?
Подстегнутая ее словами, Дженни сделала два шага по направлению к ней.
— Мне нравятся пожилые мужчины, а ему нравилась я. Билл был добрым и заботливым. Прежде всего меня интересовала, конечно, работа. Но Билл оказался потрясающим любовником. — Она мечтательно улыбнулась. — Он знает об анатомии гораздо больше всех молодых, с которыми я спала, — Но с ним нельзя было появляться на людях, не так ли, Дженни? — уколола ее Плам.
Дженни подошла к ней совсем близко.
— Билл не был таким лощеным щеголем, который бы тебе подходил? Потому ты и держала свои шашни с ним в тайне?
После столь длительного молчания Дженни, конечно же, хотелось выговориться, но Плам не знала, сколько еще может продолжаться этот разговор.
— Ты поступила умно, что держала все в секрете все эти годы.
Плам, словно бы случайно, взяла со стола тяжелую стеклянную пепельницу. Дженни тут же прыгнула вперед.
— Поставь на место!
Изобразив удивление, Плам положила пепельницу на стол. Теперь Дженни стояла у кровати со стороны окна. Задача наполовину решена.
Плам опустилась на кровать и повернулась к Дженни.
— И когда же ты начала производить свои собственные подделки?
Дженни коротко хохотнула.
— Когда я посоветовала Чарли заняться подменой картин, я подумала, зачем мне, собственно, работать на Билла, если у меня это получается не хуже. Почему вся прибыль от моей работы должна доставаться Биллу, который тут же спускает ее на бегах. Да, к тому времени у Билла уже были проблемы с сердцем, и он поговаривал о том, чтобы прикрыть свое дело.
— Вот откуда у тебя взялись деньги на покупку квартиры в Крейвен-Хилл-Гарденз! Твои родители ничего тебе не оставили, ты…
— ..Я заработала их! Каждый пенни! — Дженни торжествовала. — Я всегда считала, что Билл мог брать за картины гораздо больше того, что он брал.
— И картины стоили того, — чистосердечно призналась Плам. — Твои голландские натюрморты по-настоящему хороши, Дженни.
Дженни разразилась нелестной тирадой по поводу так называемых знатоков искусства: то, что она называла имитацией, то есть те картины, в авторстве которых она не могла признаться, получало высокие оценки и расходилось за большие деньги, тогда как ее собственные работы напрочь отвергались критиками и вообще не продавались.
Плам нужно было знать, с кем работала Дженни, — с одним партнером или с целой организацией? Кто распространял подделки? Кто связывал Дженни с Тононом? Она не решалась спросить об этом. Тут надо было действовать в обход.
— И как только тебе удавалось совмещать два занятия сразу? — восхищенно спросила Плам. — Продавать их, наверное, тебе помогал Чарли?
Самодовольная улыбка сползла с лица Дженни.
— Не твое собачье дело. Проваливай отсюда! Плам пришло в голову еще кое-что — Дженни, это ты посылала мне письма с угрозами, которые так напугали меня?
Догадка оказалась столь ошеломляющей, что в голове у Плам все перемешалось.
На лице Дженни вновь появилась довольная улыбка.
— Если ты так напугалась, то могла бы бросить это дело.
— Поэтому ты рассказала мне, что у Бриза любовная история с другой?
Улыбка Дженни стала зловещей.
— Мне надо было отвлечь тебя. Уж слишком близко ты подбиралась. В любви и на войне все методы оправданны.
Плам задрожала от ярости и, мгновенно забыв о намеченной тактике, метнулась к двери. Дженни бросилась ей наперерез, но сильно ударилась бедром о металлическую спинку кровати и завизжала от боли.
Этих нескольких секунд Плам хватило, чтобы проскочить мимо нее, рвануть ящик комода и схватить его. Но когда она уже вытаскивала альбом, Дженни прыгнула вперед и со всей силой задвинула ящик.
Плам закричала от дикой боли, пронзившей руку.
— Ты сломала мне пальцы! — И, не оборачиваясь, пнула Дженни ногой.
Замычав от боли, Дженни обхватила Плам за шею и дернулась назад, увлекая ее к кровати. Хотя ее противница была гораздо крупнее и сильнее, Плам в схватке оказалась более подвижной и ловкой.
Альбом выпал из рук Дженни, и та вновь завопила, налетев на край кроватной рамы.
Рука Плам страшно болела, но ей удалось опуститься на колени и освободиться из объятий Дженни. Она искала глазами альбом, но не видела его, наверное, он упал под кровать. Плам нырнула под нее, увидела альбом и стиснула его в руке. Но тут Дженни выпрямилась, рванула за край кровати и перевернула ее на бок. Беззащитная, стоя на четвереньках, Плам подалась спиной к окну, прижала правой рукой альбом к груди, а левую выставила вперед, чтобы прикрыться от ударов, которые неминуемо должны были последовать.
Дженни медленно приближалась к ней с разведенными в стороны руками.
Плам спиной двигалась к окну и, обернувшись, ужаснулась, увидев внизу, с высоты пяти этажей, мощенный камнем тротуар и бурую воду канала.
Она вскрикнула, когда руки Дженни метнулись к ее горлу, и они вместе оказались в открытом проеме окна.
Стиснув горло Плам, Дженни давила на нее всем своим весом, перекидывая ее тело через низкий подоконник.
Плам пыталась закричать, но из сдавленного горла не вырвалось ни звука. Дженни давила на нее всем своим телом так, что ногой невозможно было пошевелить. Но вдруг Плам сообразила, что руки, начиная от локтей, свободны. Она нашарила пальцами открытые створки рам и изо всех сил рванула их на себя.
От резкого удара сзади Дженни подалась вперед и ослабила хватку на горле. Плам скользнула под ней на пол и, собрав остатки сил, резко толкнула вверх тело Дженни.
Дрожащая и задыхающаяся, она услышала страшные крики снизу.
Глава 27
Четверг, 11 июня 1992 года
За иллюминатором самолета, возвращавшего ее в Лондон, проплывали одни лишь перистые облака, не предвещавшие ничего, кроме хорошей погоды. Плам прочла все о последнем спутнике жизни Иваны Трамп и приступила к сказке, в которой принцесса Уэльская, выйдя замуж, превращается в лягушку. Оторвавшись от газеты, она скользнула взглядом по рядам салона и в который раз подумала, а есть ли вообще по-настоящему счастливые люди среди тех, которые имеют все.Зевнув, она потрогала желтый шифоновый шарф на шее, под которым скрывались страшные синяки. «Ангина», — объясняла она всем, кто спрашивал. Никто, кроме Бриза и доктора, не видел ее плеч, рук и груди, покрытых жуткими кровоподтеками. Опять подступили слезы. Доктор сказал, что она, очевидно, относится к тем пяти процентам людей, которые, выжив в катастрофе, получают такие же моральные травмы, как и те, кто погиб.
Все эти дни она неотступно думала о происшедшем. У нее перехватило дыхание, когда перед глазами возникало перекошенное от злобы лицо Дженни со зловещим выражением окончательного триумфа. Ее начинало трясти, когда она вновь ощущала пальцы Дженни на своем горле и страшную тяжесть навалившегося на нее тела, выталкивающего ее с пятого этажа.
Ее потрясло невиданное предательство Дженни. Даже если бы она обнаружила, что один из ее сыновей тайно ненавидит ее, то и тогда не была бы так травмирована.
Она теперь не знала, можно ли кому-то верить. И, уж конечно, ни в коем случае собственным суждениям. Она полностью доверяла Дженни и до сих пор не могла понять, как могло так случиться, что ее подруга, которая всегда казалась такой мягкой, доброй, терпеливой и предупредительной, на самом деле испытывала к ней лишь зависть и злобу.
Бриз не понимал, что она испытала от всей этой истории такой же шок, какой бывает от разбойного нападения, кражи со взломом или от изнасилования. Он сказал лишь, что общество Дженни никогда не доставляло ему удовольствия, и прежде всего потому, что он никогда не доверял ей. Плам знала, что так оно и было. Но почему она не чувствовала того же, что ощущал Бриз? Сейчас он сидел в соседнем кресле и что-то строчил в своем блокноте. Какое-то время она рассеянно наблюдала, как быстро и легко появляются на бумаге слова, написанные размашистым прямым почерком с завитушками на концах букв.
Она надеялась, что ее поймет Поль. Как она несчастна и как растерянна. Но в их телефонном разговоре его, похоже, больше заинтересовал рассказ о том, как она установила личность мошенника.
— Что случилось, то случилось и уже миновало, — говорил он. — Конечно, тебе тяжело переносить предательство Дженни, но теперь это уже в прошлом и ты не можешь ничего изменить, так что выбрось это из головы. Но вот то, что Дженни не могла работать одна, очень меня беспокоит. — Поль не сказал прямо, но это означало, что ей все еще грозила опасность.
Она попыталась позвонить Лулу — наверное, единственному человеку, который мог по-настоящему понять ее растрепанные чувства и разделить их, поскольку Дженни обманывала и ее тоже. Плам страшно хотелось поговорить с Лулу, но не по телефону, а лицом к лицу. Только выговорившись ей, она могла избавиться от этих ужасных сцен, которые до сих пор стояли у нее перед глазами.
Дженни летела вниз головой с вытянутыми вперед руками. Находившийся сорока футами ниже парусиновый навес кафе остановил ее падение и спас ей жизнь. Мужчине, на которого свалилась Дженни, повезло меньше: его лицо было впечатано в поднос с завтраком на металлическом столике и сильно пострадало.
Машина «Скорой помощи» приехала через семь минут. Мужчину с раздробленным носом и ошпаренным горячим кофе лицом, потерявшую сознание Дженни и Плам доставили в госпиталь рядом с церковью Санти Джованни э Паоло. Сюда быстро приехал Бриз и взял ситуацию под свой контроль. Рентген показал, что в руке Плам переломов нет, хотя верхние фаланги пальцев сильно распухли и кровоточили. Дженни увезли в операционную, и Плам с Бризом ждали сообщений о ее состоянии.
— Она будет жить? — спросил Бриз итальянского хирурга после операции, Хирург посмотрел удивленно.
— Конечно. Сломанные руки и пара переломанных ребер обычно к смерти не приводят. Вот если бы внизу не оказалось тента, тогда… Но, конечно, она перенесла шок.
Как потом с досадой вспоминала Плам, силы в этот момент покинули ее, и она потеряла сознание.
По пути в отель «Киприани» Бриз шипел:
— Я был круглым идиотом! Мне следовало бы знать, что такое может случиться. Я должен был предостеречь тебя, Плам.
— Откуда ты мог знать?
— Мне приходилось не раз наблюдать подобное. — Он в отчаянии запустил пятерню в волосы. — Когда кто-то срывает банк, это очень неприятный момент для остальных участников игры. Они с тоской думают: «Почему он, почему не я?» И начинают копировать то, что сделал более удачливый человек. Но как бы они ни старались, им не удается добиться того же. Вот тогда-то зависть и злоба начинают точить их, как червь яблоко.
— И в конце концов яблоко становится гнилым и отравленным.
Бриз взял руку Плам. Пальцы ее, несмотря на жару, были ледяными.
— Надо разумно подойти к этому делу, — мягко проговорил он. — Нам не нужен скандал. Не надо, чтобы твое имя связывали с Дженни в этой истории, которая может быть изображена как пошлая кошачья драка. Нам не надо, чтобы ты предстала перед итальянским судом за попытку убийства, и нам не нужен процесс по обвинению тебя в клевете, который вполне может состояться, если ты скажешь о Дженни что-то, чего не сможешь доказать… И не надейся, что она не пойдет на что-либо подобное.
Жизнерадостная стюардесса взяла у них заказ на напитки, а Плам вновь задумалась о том, как все-таки Дженни удавалось успешно распространять подделки и добывать фальшивые свидетельства. У нее должен был быть хотя бы один сообщник, но кто он?
Подозреваемых у нее больше не оставалось. Джейми Доример и Чарли совершали преступления, но не те, которые интересовали Плам. Британская полиция сняла подозрения с Ричарда Степмана, который много помогал ей после бьеннале, когда не было отбоя от прессы. А несчастный Лео был мертв.
Когда стюардесса склонилась над ними, подавая шампанское, Плам взглянула на Бриза:
— Почему ты так уверен, что Лео не имел отношения к поддельным картинам?
Бриз подождал, пока уйдет стюардесса, и прошептал:
— Потому что Лео был распространителем наркотиков. Иногда он снабжал меня небольшим количеством кокаина для вечеринок. Он прикидывался, что подрабатывает водителем грузовика на стороне, но это было лишь прикрытием. Он не вывозил картины, а ввозил героин, марихуану и кокаин.
Теперь ей стали понятны некоторые вещи, удивлявшие в Лео. Его связь с преступным миром не только объясняла его смерть, но и то, почему он так много знал о преступной деятельности.
— Бриз, но кое-что по-прежнему кажется мне неясным.
Накануне Нового года, когда я впервые увидела натюрморт Сюзанны, почему ты был так решительно против того, чтобы я занялась расследованием? Ты привел мне массу доводов против моих поисков, но мне кажется, что здесь есть что-то еще.
Бриз отвернулся и с несколько сконфуженным видом смотрел в иллюминатор.
— Когда Сюзанна попросила Виктора купить ей того ван дер Аста, Виктор позвонил мне и поинтересовался надежностью заведения Малтби. Я связался с Малтби и… они согласились выплатить мне скрытые комиссионные.
"Я так и знала», — подумала Плам.
— Так вот почему ты не хотел, чтобы картину вернули Малтби! В этом случае тебе пришлось бы возвращать комиссионные!
— Мне не хотелось терять доверие Виктора. Но это как раз и произошло.
В прошлый понедельник Бриз рассказал Виктору о том, кто является автором подделки. Виктор немедленно дал понять, что больше не может полагаться на Бриза как на знатока старинной живописи и как на человека, способного решать соответствующие проблемы.
— Но он остался доволен тем, что мы нашли фальсификатора, — заметила Плам. — Мисс Орбах уже отправила картину Сюзанны в Лондон для исследования в институте.
Бриз глотнул шампанского.
— Кстати, я говорил тебе, что у Виктора серьезные отношения с Бетси?
— Подозреваю, что ему надоело, возвращаясь по вечерам домой, находить там сплошные декорации для рекламирования образцового домашнего хозяйства. А как ты это узнал?
— Он сказал, что строит новый дом в Уэстбери на Лонг-Айленде, Проект совершенно новый и представляет собой идеальную картинную галерею для его коллекции.
— У него одних только моих картин хватит на целую галерею. Поэтому он водил меня по Венеции, как собственную лошадку, которая победила на бегах… Кстати, ты не говорил ему о загвоздке с моей премией?
— Ну уж нет, я никогда не сообщаю клиентам ничего негативного. — Улыбка исчезла с лица Бриза, когда он припомнил все, что им пришлось пережить в ту субботу.
Бриз переговорил с представителем Британского совета, и они вместе предложили председателю жюри внести задним числом поправку в квалификационные условия. Иначе организаторы бьеннале представали вопиюще некомпетентными. Они теряют популярную победительницу, а следующий их избранник будет чувствовать себя незаслуженно получившим премию, общественность же окажется в крайнем замешательстве.
Представитель Британского совета напомнил председателю, что прецедент имел место в 1990 году, когда приз был присужден тридцатишестилетнему Анишу Капуру.
После этого квалификационные условия претерпели некоторые изменения и в официальном пресс-релизе появилось сообщение: претендентами на «Премию-2000» могут быть те, кому на момент представления исполнилось тридцать пять лет.
Вспомнив о чем-то, Бриз с улыбкой повернулся к Плам:
— Я действительно горжусь тобой — и по многим причинам. — Он сжал руку Плам так, что кольцо с бриллиантом впилось ей в кожу. — Пожалуйста, не разрушай наш брак. Дай мне еще один шанс.
Плам поняла, что период умолчания закончился и что ей предстоят два часа уговоров. Она почувствовала себя совершенно разбитой. Последние несколько дней Бриз помогал ей как никто другой. Ей будет трудно держать оборону. Бриз тихо добавил:
— Я понимаю, что многое должно измениться, и прежде всего мое поведение.
Плам поставила бокал с шампанским и смотрела на него в замешательстве.
Изображая беспечность, Бриз сказал:
— Послушай, если тебе так необходима эта связь с… Полем… — Он произнес это имя так, словно оно грозило застрять у него в горле. — Я готов закрыть на все глаза и дождаться, пока это увлечение пройдет. Я готов пойти на все, чего тебе захочется. — Он наклонился к ней и зашептал:
— Ну, не считаешь же ты на самом деле, что решить проблему взаимоотношений можно, только разорвав их? Я люблю тебя, Плам, клянусь тебе, люблю. И я хочу оставаться твоим мужем. Хочу, чтобы все у нас было, как в первые дни после нашей женитьбы.
Плам печально покачала головой:
— Мы уже не те, что были.
— Неужели я так сильно изменился?
— Десять лет жизни не могли не изменить нас. Только сейчас Плам поняла, что, пока она на свой страх и риск вела поиски преступника, та уверенность, которую она ощущала в себе только за мольбертом, распространилась на все остальное в ее жизни. И потому теперь, вместо того чтобы сомневаться, достойна ли она Бриза, Плам раздумывала, тот ли он, кто нужен ей.
— Бриз, ты уже не тот, каким был, вот и все, — мягко добавила она.
— Вряд ли это моя вина! — пытался оправдаться Бриз. — Это трагедия всех браков: женщина ждет, что мужчина будет меняться так, как ей хочется, но это никогда не происходит. Мужчина же рассчитывает, что женщина всегда будет оставаться точно такой, как была, но этого тоже никогда не бывает.
— Я тоже изменилась, — задумчиво произнесла Плам, размышляя о том, почему Поль понимает ее так быстро и легко, а Бриз, сколько она ни старалась, так и не мог постичь того, что в жизни двигало ею.
— Если ты меняешься, то почему ты думаешь, что это заказано мне? Если ты считаешь, что заслуживаешь лучшей доли, то почему бы не попробовать получить ее со мной?
Бриз говорил искренне, Плам это знала. Ей вспомнились все те годы, что они провели вместе. А к мыслям о Поле стало примешиваться чувство вины. Любила ли она его? И стала бы она замышлять свой уход от Бриза, если бы у нее не появился Поль? Может быть, Поль — это просто предлог, чтобы вырваться на свободу? Что, если она окажется в одиночестве? Боится ли она этого?
Бризу вдруг показалось, что он догадался, в чем причина ее непредсказуемого поведения:
— Может быть, у тебя ранний климакс?
— Нет, но если говорить о нем, как о перестройке, то у меня климакс женской личности, — обиженно сказала Плам. Сколько раз она пыталась ему объяснить, что не чувствует в своей жизни равновесия, что чаша весов, на которую брошены карьера и деньги, слишком уж перевешивает ту, на которой находится вся остальная жизнь. — У нас разные ценности. Тебе нужны деньги и успех…
— Можно подумать, что тебе они не нужны, — прервал ее Бриз. — Вспомни, каково жить в бедности и не иметь успеха. Кроме ужасных неудобств, это еще и непереносимо в моральном плане. Но, допустим, ты обнаружила, что не в деньгах счастье. Так в чем же тогда?
— В доверительных отношениях. В отсутствии спешки. В любимой работе, но только когда ее не слишком много.
— Правильно ли я понял, что тебе надоело заниматься живописью? Мне казалось, ты любишь свою работу.
— Я еще и человек, кроме того, что художник, и хочу чувствовать себя полноценной личностью во всем.
— Все хотят этого, — успокаивающим тоном произнес Бриз. — Вот почему многим женщинам нужна карьера, а не просто работа. Они хотят не только получать за свой труд хорошие деньги, им необходимы признание, известность, уважение.
Бриз был доволен собой. Он так и предполагал: это у нее были поиски собственного «я». Чего уж тут удивляться, когда в каждом популярном журнале и в любой телевизионной передаче без конца причитают о необходимости совершенствования личности. Он заметил, что множество самовлюбленных женщин со скромным образованием вдруг стали требовать от жизни всего на свете. Они захотели быть вечно молодыми и красивыми. Они вздумали иметь и свободу, и семью одновременно. Им хотелось получать удовольствие от секса и в то же время иметь право заявить в любой момент, что устали от него. А теперь женщине девяностых захотелось найти свою цель в жизни и достичь ее.
— И еще мне бы хотелось почувствовать себя независимой, — тихо добавила Плам. Бриз начал раздражаться.
— Но ты и так независима, Плам. Ты одна из немногих по-настоящему независимых женщин в западном мире. Вряд ли у каждой имеется свой капитал.
— Да, действительно, я заработала целое состояние, но у меня нет времени, чтобы воспользоваться им. Поэтому я пришла к выводу, что время дороже денег. И теперь я хочу иметь достаточно времени и сил, чтобы радоваться простым вещам в жизни, не испытывая никакого давления.
— Разве все мы не хотим того же самого?
"Она просто устала, — думал Бриз. — Огромное напряжение бьеннале плюс потрясение от этой истории с Дженни. Ей нужно отдохнуть, и она снова придет в нормальное состояние». Он похлопал Плам по руке.
— Я организую тебе пару недель отдыха. Плам сердито сказала:
— Отныне я хочу сама решать, что для меня хорошо, а что нет. Я сама разберусь, надо ли мне ехать отдыхать. Мне просто хочется побыть предоставленной самой себе и денек-другой подумать без помех. Я чувствую, что моя карьера взяла меня за горло. Меня угнетает пустота внутри, и я не успокоюсь, пока не выясню, откуда она. Если самореализация не сводится к созданию домашнего очага и достижению успеха в работе, тогда в чем она?
— У тебя есть все, что нужно женщине, чтобы быть счастливой…
Плам подумала об Иване Трамп, принцессе Уэльской и других женщинах, у которых, казалось, было все — дети, красота, богатство и положение в обществе. Но почему-то они не казались счастливыми.
Едва совладав со своим голосом, Бриз сказал:
— На самом деле тебе нужен предлог, чтобы слетать к своему любовнику во Францию и подольше поваляться с этим мерзавцем в постели. Твои поиски своего «я» — всего лишь предлог для того, чтобы вернуться к этому новоявленному Руссо и поскорее заняться с ним сексом.
— Дело не в Поле, а во мне, — спокойно возразила Плам. — Я ищу счастья и согласия с собой.
— Пристегните, пожалуйста, ремни, — прозвучал голос стюардессы.
Глава 28
Четверг, 11 июня 1992 года — Лондон
В тот вечер, поедая гамбургеры на кухне. Макс и Тоби были необычно притихшими. Они узнали из газет о происшествии с Дженни, а затем от Бриза о ее предательстве и о том, что произошло на самом деле. Мальчики сразу почувствовали и натянутые отношения между Плам и Бризом. За ужином Макс настороженно поглядывал то на мать, то на Бриза, они же обращались друг к другу подчеркнуто вежливо. Тоби ни разу не поднял взгляда от тарелки и не произнес ни слова.На следующее утро, когда Плам забрела в кухню, чтобы выпить чашку чая, она обнаружила Макса, который просидел там всю ночь, делая тосты. Ясно заученными словами и слегка смущенным голосом он сказал:
— Тоби и я… ну, мы оба хотим, чтобы ты знала, что мы считаем Бриза прекрасным человеком и хотим, чтобы ты понимала это, ма. После всего того, что он сделал для нас, наши чувства к нему не могут измениться. Но мы твои сыновья, ма, и, что бы ни происходило, мы хотим, чтобы ты знала, что мы всегда будем поддерживать тебя.
Плам молча обняла сына.
Плам нежилась в своей черной мраморной ванне, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку.
— Здравствуй, мам… нет, не слишком рано, я встала, ведь уже почти девять. Да, мам, чувствую себя так же, как вчера… Да, уставшая и счастливая… Да, хорошо быть дома… Да, я знаю, мальчики гордятся мной.
Плам выслушала мнение матери о последнем скандале в королевском семействе. Затем голос у матери сделался неуверенным:
— Ты какая-то молчаливая сегодня. Неважно себя чувствуешь, дорогая? У тебя, наверное, расстройство желудка от непривычной пищи? Так в чем дело, дорогая? Расскажи своей матери…
Плам разрыдалась.
— Нет, ничего, правда, мама…
— Не будь глупышкой. Расскажи своей старой матери, в чем дело, и будь хорошей девочкой.
Материнский голос заставил ее вспомнить, что она говорит с единственным в мире человеком, которому всегда доверяла. И сбивчиво поведала ей о предательстве Дженни.
Из Портсмута немедленно последовали слова поддержки и сочувствия: