Страница:
Очевидно, что тяжелым положением египетского государства и воспользовались гиксосы, которым в начале XVII в. до н. э. удалось оккупировать всю Дельту, а затем распространить свою власть и в Верхнем Египте. Их властители образовали XV–XVI египетские династии (ок. 1675 – ок. 1554 гг. до н. э.). Следует также отметить, что при правлении гиксосов Египет вошел в состав обширной империи, объединившей, кроме Египта, территории Синайского полуострова, Палестины и Сирийской степи. Столицей новообразованной империи стал город Аварис в восточной части Дельты, превращенный завоевателями в мощную крепость.
Наибольшего могущества государство гиксосов достигло при царе Хиане (XVII в. до н. э.). «Судя по памятникам с его именем, найденным в разных частях Нижнего и Верхнего Египта, ему удалось на короткое время подчинить себе весь Египет»[57]. Затем, что свойственно для больших имперских образований созданных силой оружия, государство гисосов стало распадаться на ряд полунезависимых территорий-номов, среди которых выделился южный, фиванский, анклав. Он оказался настолько силен, что его правители провозгласили себя фараонами (XVII династия) и, в конце концов, фиванский правитель Камесу начал борьбу за власть над всем Египтом. После смерти Камесу, его дело продолжил его брат Яхмос, будущий фараон Яхмос I (1552–1527 гг. до н. э.), ставший основателем XVIII династии (1554–1306 гг. до н. э.).
Последовавший за воцарением Яхмеса I период принято ныне называть Новым царством. Он охватывает правление XVIII–XX династий (ок. 1554 – ок. 1075 гг. до н. э.) и составляет самые яркие страницы египетской истории. Считается, что к 1554 году до н. э. гиксосы были окончательно изгнаны из Египта, а борьба Яхмоса за власть проходила под лозунгом национально-освободительной борьбы.
Тем не менее, существует мнение, что фараоны XVIII–XIX династий являлись гиксосами по происхождению. Вопервых, иначе сложно объяснить слова Манефона о том, что цари гиксосов, а так же их преемники, властвовали над Египтом 511 лет, т. е. до XII в. до н. э. XIX династия, как известно, закончилась в 1192 г. до н. э. правлением узурпатора Ирсу. Во-вторых, особенности египетского престолонаследия позволяли занимать трон не только прямым потомках царствующих особ по мужской линии, но и их женам и зятьям. Так после смерти Яхмоса I к власти пришел его малолетний сын Аменхотеп I (1527–1506 гг. до н. э.), регентом при котором была провозглашена его мать Яхмес-Нефертари. Однако Аменхотеп I умер, не оставив наследников и Яхмес-Нефертари возвела на престол своего зятя Тутмоса.
В-третьих, реорганизация армии и государственного управления Египтом в начале царствования XVIII династии была произведена несомненно по гиксосским образцам и под влиянием гиксосов, которые вряд ли оказались поголовно истреблены и, очевидно, некоторой своей частью вошли в египетское военно-служивое сословие. Дело в том, что времена именно XVIII династии составляют период наибольшей милитаризации государственного управления Древнего Египта и период его наиболее впечатляющих военных достижений.
По словам видного специалиста по египетской военной истории В.И. Авдиева, «начиная со времени XVIII династии среди высших чиновников все чаще встречаются профессиональные военные командиры, которые постепенно захватывают в свои руки весь аппарат государственного управления, занимая, наряду с военными должностями, чисто гражданские, хозяйственные посты и даже проникая в область храмового управления»[58].
К примеру, «начальник воинов» лично руководил работами на оросительной сети, «царский колесничий» и «начальник полиции», наблюдали за перевозкой памятников, а также доставкой каменных блоков, необходимых для построек. В.И. Авдиев указывает, что многочисленные надписи времен XVIII династии ясно свидетельствуют о том, что многие из высших командиров, занимавшие видные посты в военном ведомстве и командовании армией, вместе с тем выполняли целый ряд невоенных обязанностей, занимая различные, сугубо гражданские должности. Так, Имунджеху, приближенный и соратник Тутмоса III, бывший «спутником царя во всех странах», т. е. состоявший на дипломатической работе, был одновременно «руководителем всех царских работ», «начальник войска» Интеф, стоявший во главе особого «управления войска менефит», был в то же время «казначеем царя Нижнего Египта». Многие видные военные чиновники, занимали важные посты в храмовом управлении. «Писец войска» Нахтсобк, сын «писца войска царя» Хайи, впоследствии занял заметную должность в хозяйственном управлении Фиванского храма Амона и «наполнял амбары Амона» и т. д. и т. п.
Короче говоря, В.И. Авдиев делает вполне обоснованный вывод, что «это переплетение чисто военных должностей с гражданскими, главным образом хозяйственными, а также храмовыми, указывает на стремление подчинить государственный аппарат, и прежде всего хозяйственное ведомство и храмовое хозяйство со всеми его богатствами, военным нуждам рабовладельческого государства, а также на растущее влияние военных командиров, военных чиновников, одним словом, военной аристократии, которая в период максимального развития военной политики Египта все больше и больше захватывала в свои руки государственный аппарат и храмовое хозяйство»[59].
Известно, что победе «царей-пастухов» над египтянами способствовало использование первыми боевых коней и колесниц, до этого момента неизвестных в долине Нила. Именно во времена XVIII династии египтяне стали устраивать конные заводы и вообще заниматься коневодством. «Управление конными заводами считалось очень почетной государственной службой, и во главе его стоял один из высших чиновников»[60]. Тогда же египтяне стали применять пластинчатый панцирь для защиты бойцов, кроме того, они ввели систематические тренировки и учения, разделение пехоты на легкую и тяжелую, усовершенствовали фортификационное искусство и ввели в действие тактику опоры на крепости при завоевании какой-либо территории и т. д. Особо следует отметить изменение мобилизационной системы Египта, которая, по новым правилам, предполагала выделение одного воина от 10 взрослых мужчин (десятичная мобилизационная система евразийских кочевников, практикуемая в древности тохарами, от них хуннами, тюрками и моголами).
При XIX династии, кроме туземных египтян, для службы в армии стали привлекать, как и прежде, наемников-иноземцев, причем их роль отныне резко возросла, а «при XIX династии наемники составляли не менее половины численного состава армии»[61]. Здесь следует вспомнить о замечании Иосифа Флавия, который указывал, что слово гиксос может означать, при ином чтении, «пленного пастуха» или, что точнее, пленного кочевника. Так вот, я думаю, что читателю следует кое-что знать о древних египетских традициях, которые просуществовали чуть ли не до наполеоновских времен.
Византийский автор Никифор Григора (между 1290 и 1295–1359 или 1360 гг.), сообщал в свое время: «Египтяне, отправляясь с грузом однажды в год иногда на одном, а иногда и на двух кораблях к европейским скифам, обитавшим около Меотиды и Танаиса, набирали там частью охотников, частью продаваемых господами или родителями и, возвращаясь в египетский Вавилон и Александрию, составляли таким образом в Египте скифское войско. Сами египтяне не отличались воинственностью, напротив, были трусливы и изнеженны. Поэтому им необходимо было набирать войско из чужой земли и, так сказать, подчинять себя купленным за деньги господам, не заботившимся ни о чем, в чем обыкновенно нуждаются люди»[62].
Таким образом, египетское войско издревле набиралось с невольничьих рынков из числа пленных скифов и вообще из числа евразийских кочевников не только взятых в плен, но и вызвавшихся служить по найму. Именно так в Средневековье комплектовалось мамлюкское войско[63].
Сейчас я напомню, что воцарение гиксосов произошло в условиях смуты и гражданской войны. Вполне возможно, что никакого завоевания Египта «царями-пастухами» не было, а произошло то, что не раз происходило в египетской истории. Т. е. в условиях политической нестабильности наемники из числа кочевников осуществили, просто-напросто, политический переворот в стране. Отсюда и второе толкование термина гиксос, как «пленного пастуха», т. е. воина-раба из числа пленных евразийских кочевников. В XIII веке египтяне набирали войско среди европейских скифов, в частности среди кавказских народов, вполне возможно, что именно так они поступали и за тысячу лет до этого времени.
Сегодняшняя точка зрения (вернее, одна из наиболее распространенных) на этническое происхождение гиксосов состоит в том, что, их этнический состав был, по-видимому, смешанным при господстве семито-хурритского элемента. Так во всяком случае утверждает о. А. Мень в Библиологическом словаре. Он же указывает, что Манефон, по свидетельству Юлия Африканского и Евсевия Кесарийского, считал их финикийцами, но при этом не отождествлял с иудеями. Кроме того, на некоторых печатях правителей гиксосов наличествуют семитские имена (Иаковэль, Анатер), а переселение семейства Иакова в Дельту хронологически совпадает с началом царствования гиксосов. Однако вполне возможно, что древнееврейский язык (как диалект ханаанейского) мог быть усвоен гиксосами от финикийцев, от них же они заимствовали семитские имена. Кстати говоря, имена вообще не являются прямым доказательством этнической принадлежности, к примеру, известного шахматиста Каспарова зовут Гарри, но он не англосакс.
Кто такие хурриты?
Однозначно ответить на этот вопрос, к сожалению, невозможно. Нынешнее состояние дел в изучении хурритского языка позволяет утверждать, что он представлял из себя «не единый литературный язык, а пучок диалектов»[64]. В 1954 году лингвистами, поляком Я. Брауном и русским Г.А. Климовым, была выдвинута гипотеза о родстве хуррито-урартских языков с восточно-кавказскими (дагестанскими и нахскими), а И.М. Дьяконов, разрабатывая данную гипотезу, отметил целый ряд фонетических, лексических и морфологических соответствий между ними[65]. По словам известного хеттолога О.Р. Герни, одним из важнейших источников для исследования хурритского языка является письмо, написанное царем Митанни Душраттой египетскому царю Аменофису III около 1400 года до н. э. и найденное в Телль-эль-Амарнев в начале ХХ века.
Известно, что непосредственно от хурритского произошел язык царей Урарту (библейское «царство Арарат»), известный по царским надписям, выполненным ассирийской клинописью в VII веке до н. э. Его характерной особенностью является изобилие суффиксов, что «коренным образом отличает его от другого языка с неизвестным родством – протохеттского»[66].
Многие исследователи отождествляют хурритов с куроаракской культурой племен Закавказья эпохи ранней бронзы (III тыс. до н. э.). Наибольшее число открытых археологических памятников данной культуры находится в междуречье рек Аракса и Куры. Ее ареал захватывает также Восточную Анатолию, Дагестан, Чечню, Ингушетию и отчасти Северную Осетию. Впрочем, этническая принадлежность куроаракской культуры является весьма дискуссионной. Существует три основные точки зрения по данному вопросу. Ряд исследователей полагает, что в ареале куро-аракской культуры расселялись древнейшие кавказские и хуррито-урартские племена, другие видят здесь предков картвелов, а в целом – иберо-кавказцев, третьи – индоевропейцев[67]. Комплексное предположение, высказанное Алексеевым В.П. и Мкртчяном Р.А., состоит в том, что наряду с хуррито-урартами и иберокавказцами в сложении данной культуры приняли участие и индоевропейцы. Похоже, что данная точка зрения является наиболее обоснованной[68].
Таким образом, мы вновь попадаем в Закавказье и именно в бассейн Аракса, от имени которого, как полагают многие средневековые историки, и произошло название скифского народа Рос (Рош) или же наоборот. Здесь же, напомню, во времена раннего Средневековья, мы встречаем мосохов, тобельцев, а севернее Железных ворот и машкутов (массагетов?).
К кавказским народам относят и небезызвестный народ хаттов (хатти)[69] и любопытно, что в Анатолии есть река Герм, а этнонимы хетты и хатты созвучны этнонимам геты и готы. Обращает на себя внимание также созвучие этнонимов герман – армян. Кстати, здесь я не могу удержаться, от того, чтобы не процитировать ПВЛ. Согласно Пискаревского летописца: «При сего Михаила царьствии послаша за море к варягом к руси. Сице бо зваху варяги русию, яко се друзии зовутца армене, агляне, инии и готе (выделено мной. – К.П.), тако и си». Или вот еще показания Англо-Саксонской хроники: «Первыми обитателями острова (Британия. – К.П.) были бритты, которые пришли из Арморики»[70]. В комментариях же к тексту сообщается, что в некоторых рукописях пишется не Арморика, а Армения. Впрочем, продолжим наши изыскания.
Являлись ли хурриты и урарты индоевропейцами? Безусловно нет. Однако есть один нюанс.
Скорее всего, военно-аристократическую верхушку хурритов и урартов составляли индоевропейские мигранты, а простой народ состоял из туземного закавказского населения, каковая ситуация выглядит самой обычной в отношениях ариев и подчиненных им народов. Именно так были сформированы в древности многие нынешние этносы, причисляемые к индоевропейским. Основанием для подобного вывода может послужить одно из лингвистических обстоятельств. Впрочем, и не только оно одно.
Известный востоковед и специалист по шумерскому языку М.И. Дьяконов считает термин «марианна» (колесничий) хурритским. Так, повествуя о социально-политическом устройстве Угарита, он сообщает в том числе следующее: «В число «царских людей» (в отличие от хеттского царя сами угаритяне не называли их «царскими рабами») входили пахари, пастухи, виноградари, солевары, различного рода ремесленники, но также воины, в том числе и колесничие, называвшиеся хурритским термином марианна (выделено мной. – К.П.); колесницы, коней и все снаряжение они получали от казны. Судя по именам, они были амореями и хурритами»[71].
Именование колесничих словом марианна заставляет задуматься. Так, в кельтских языках «лошадь» обозначается как marc (древне-ирландский), march (валлийский), µαρχαν (галльский), каковые наименования восходят к праформе *mark[h]o-[72]. Из кельтского данная форма была заимствована в германские языки: marr/merr, конь/кобыла (древнеисландский), marah/mariha, конь/кобыла (древневерхненемецкий), mearh/miere, конь/кобыла (древнеанглийский). Данное название лошади распространено во многих языках Евразии: morin (монгольский), murin (маньчжурский), mal (корейский), каковые лексемы имеют праформу *mor-[73]. В тибето-китайских языках данная праформа оказалась изменена в *mran, откуда китайское слово ma, древнебирманское mran, древнетибетское rman.
По утверждению акад. В.В. Иванова и Т.В. Гамкрелидзе, кельтская праформа *mark[h]o– не находит себе соответствий в других индоевропейских языках и ее происхождение может быть объяснено заимствованием «из какого-то восточноазиатского источника»[74]. «Слово (кельтская основа *mark[h]o – К.П.) представляет собой, очевидно, миграционный термин, распространившийся во всех языках Центральной[75] и Восточной Азии, откуда оно могло попасть в кельто-германские диалекты»[76].
Однако, пришельцы с Дальнего Востока вряд ли могли передать кельтам слово morin, поскольку коневодство, вместе с наименованием лошади, пришло на Дальний Восток с евразийского запада. С запада же сюда пришли и другие весьма важные понятия. По словам проф. Л.С. Клейна: «Лингвисты установили ранний вклад индоевропейцев в формирование китайской культурной лексики, преимущественно терминов скотоводства, причем Конради[77] подтвердил заимствование анализом ситуаций с реалиями»[78].
Между тем, все вышеприведенные кельтские, германские, монгольские, манчжурские и т. д. слова можно легко увязать между собой с помощью известнейшего русского слова мерин, если предположить Восточную Европу исходным центром индоевропейских миграций. Очевидно, что слово марианна пришло на Передний Восток вместе с одомашненной лошадью, предком которой обычно называется степной тарпан (Equus caballus gmelini). Ареалом же обитания тарпана являлась Восточная Европа (ныне он истреблен, последние экземпляры существовали еще в XIX в.).
Кто такие упомянутые М.И. Дьяконовым амореи?
Согласно Библии, амореи (букв. «западные люди») были потомками Аморея, четвертого сына Ханаана, сына Хама, внука Ноя (Быт. 10:6,16), и отличались высоким ростом (Числ. 13:28–33). Проживали они в горах к юго-западу от Мертвого моря и к востоку от Иордана, а их земли простирались на север вплоть до Иерусалима. Амореи являлись одним из «семи народов» (Втор. 7:1; Деян. 13:19), населявших Палестину до прихода сюда большой оравы, наряду с хеттеями (хеттами), ханаанеями, ферезеями, евеями, иевусеями и гергесеями. Сложно сказать насколько изменил местную этническую картину депортированный из Египта неблагонадежный элемент, но, спустя много сотен лет после исхода, пророк Иезекииль восклицал: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! выскажи Иерусалиму мерзости его и скажи: так говорит Господь Бог дщери Иерусалима: твой корень и твоя родина в земле Ханаанской; отец твой Аморей, и мать твоя Хеттеянка» (Иез. 16:1–3). Хетты, которые проживали в Палестине до прихода сюда евреев, являлись индоевропейцами.
Когда состоялся исход большой оравы из Египта?
В Библии достаточно четко указано, что еврейский народ «построил фараону Пифом и Раамсес, города для запасов» (Исх. 1:11). При Рамсесе II (правил 1290–1224 гг. до н. э.)[79] город Раамсес стал столицей Египта и был назван Пер-Рамсес (Дом Рамсеса). Любопытно, что Пер-Рамсес был отстроен на месте бывшей столицы гиксосов – Авариса[80]. Далее Библия сообщает: «Спустя долгое время, умер царь Египетский» (Исх. 2:23). Следовательно, сам исход произошел при следующем фараоне – Мернепте (Мернептахе, 1224–1214 гг. до н. э.)[81]. Между прочим, если еврейское происхождение Мозеса можно посчитать легендарным, то его происхождение из правящей фамилии нет особых оснований считать вымыслом и внуком фараона он, все-таки, был[82]. Таким образом, если Исход состоялся при Мернептахе, то Мозес был внуком Рамсеса II.
Сейчас посмотрим на некоторые обстоятельства связанные с депортацией большой оравы глазами историков далекого прошлого.
Итак. Цитируемый Флавием Херемон[83] утверждает: «Во сне Аменофису явилась Изида, которая укоряла его за то, что в ходе войны был разрушен ее храм. Ученый жрец Фритифант сказал, что, если он очистит Египет от людей, имеющих скверну, страхи его прекратятся. Собрав двести пятьдесят тысяч оскверненных, он изгнал их. Предводительствовал ими книжник Моисей и Иосиф, также священник и книжник. Поегипетски звали их: Моисея – Тисифен, Иосифа – Петесеф.
Придя в Пелузий, они нашли там триста восемьдесят тысяч человек, оставленных Аменофисом, которых царь не пожелал пускать в Египет. Заключив с ними союзнический договор, они пошли на Египет войной. Не ожидавший их прихода Аменофис бежал в Эфиопию, бросив беременную жену. Она, скрываясь в каких-то пещерах, родила сына, по имени Рамесс, который, достигнув совершеннолетия, прогнал евреев числом около двухсот тысяч в Сирию и дал возможность отцу возвратиться из Эфиопии».
Тацит о тех же событиях сообщает следующее: «Большинство писателей сходятся на следующем. Некогда на Египет напала заразная болезнь, от которой тело человека становилось безобразно. Царь Бокхорис обратился с мольбой о помощи к оракулу Амона и услышал в ответ, что страну нужно очистить, выселив в чужие земли людей, навлекших на себя гнев богов. Когда их разыскали, собрали отовсюду и вывели в пустыню, они впали в отчаяние и не в силах были двигаться. Тогда один из изгнанников, по имени Моисей, стал убеждать остальных не просить помощи ни у богов, ни у людей. «И те, и другие, – говорил он, – отступились от нас. Положитесь же на самих себя и знайте, что вождь небесный направляет ваш путь; едва лишь он подаст вам помощь, как вы тут же сумеете избавиться от нынешних бедствий». Все согласились и, не зная пути, побрели по первой попавшейся дороге. Вскоре, однако, жажда, мучившая их, стала невыносимой, и они упали на землю, чувствуя приближение смерти. В эту минуту они увидели, что на вершину скалы, стоявшей в тени густой рощи, взбирается стадо диких ослов. Моисей догадался, что там, где есть трава, должна быть также и вода, пошел вслед за стадом и обнаружил большой родник. Вода облегчила страдание путников, и они шли шесть дней, не останавливаясь, на седьмой же пришли в некую землю, захватили ее, изгнав людей, ее возделывавших, и основали здесь храм и город» (кн. V, п. 3)[84].
Страбон[85] в «Географии» (Кн. XVI, гл. II, п. 35–37) пишет: «Моисей, один из египетских жрецов, владел частью так называемого Нижнего Египта. Недовольный существовавшим там положением дел, он переселился в Иудею в сопровождении многочисленных почитателей божества. Действительно, Моисей утверждал и учил, что у египтян и ливийцев неправильное представление о божестве, так как они изображают его в образах диких зверей и домашнего скота; ошибаются и греки, представляющие богов в человеческом образе. Ведь, по его мнению, бог есть одно, единое существо, которое объемлет всех нас, землю и море – то, что мы называем небом или вселенной, или природой всего сущего. Кто, будучи в здравом уме, дерзнет создать изображение такого бога, похожее на какой-нибудь из окружающих нас предметов? Напротив, следует оставить изготовление всяческих изображений божества и, отделив священный участок и подобающее святилище, почитать его без изображения. И те, кто имеет вещие сны, должны спать в святилище, не только они сами ради своей пользы, но и другие ради [пользы] остальных. Живущие воздержанно, праведной жизнью всегда могут ожидать от божества какого-нибудь блага, дара или знамения, но прочие пусть не ожидают ничего.
Наибольшего могущества государство гиксосов достигло при царе Хиане (XVII в. до н. э.). «Судя по памятникам с его именем, найденным в разных частях Нижнего и Верхнего Египта, ему удалось на короткое время подчинить себе весь Египет»[57]. Затем, что свойственно для больших имперских образований созданных силой оружия, государство гисосов стало распадаться на ряд полунезависимых территорий-номов, среди которых выделился южный, фиванский, анклав. Он оказался настолько силен, что его правители провозгласили себя фараонами (XVII династия) и, в конце концов, фиванский правитель Камесу начал борьбу за власть над всем Египтом. После смерти Камесу, его дело продолжил его брат Яхмос, будущий фараон Яхмос I (1552–1527 гг. до н. э.), ставший основателем XVIII династии (1554–1306 гг. до н. э.).
Последовавший за воцарением Яхмеса I период принято ныне называть Новым царством. Он охватывает правление XVIII–XX династий (ок. 1554 – ок. 1075 гг. до н. э.) и составляет самые яркие страницы египетской истории. Считается, что к 1554 году до н. э. гиксосы были окончательно изгнаны из Египта, а борьба Яхмоса за власть проходила под лозунгом национально-освободительной борьбы.
Тем не менее, существует мнение, что фараоны XVIII–XIX династий являлись гиксосами по происхождению. Вопервых, иначе сложно объяснить слова Манефона о том, что цари гиксосов, а так же их преемники, властвовали над Египтом 511 лет, т. е. до XII в. до н. э. XIX династия, как известно, закончилась в 1192 г. до н. э. правлением узурпатора Ирсу. Во-вторых, особенности египетского престолонаследия позволяли занимать трон не только прямым потомках царствующих особ по мужской линии, но и их женам и зятьям. Так после смерти Яхмоса I к власти пришел его малолетний сын Аменхотеп I (1527–1506 гг. до н. э.), регентом при котором была провозглашена его мать Яхмес-Нефертари. Однако Аменхотеп I умер, не оставив наследников и Яхмес-Нефертари возвела на престол своего зятя Тутмоса.
В-третьих, реорганизация армии и государственного управления Египтом в начале царствования XVIII династии была произведена несомненно по гиксосским образцам и под влиянием гиксосов, которые вряд ли оказались поголовно истреблены и, очевидно, некоторой своей частью вошли в египетское военно-служивое сословие. Дело в том, что времена именно XVIII династии составляют период наибольшей милитаризации государственного управления Древнего Египта и период его наиболее впечатляющих военных достижений.
По словам видного специалиста по египетской военной истории В.И. Авдиева, «начиная со времени XVIII династии среди высших чиновников все чаще встречаются профессиональные военные командиры, которые постепенно захватывают в свои руки весь аппарат государственного управления, занимая, наряду с военными должностями, чисто гражданские, хозяйственные посты и даже проникая в область храмового управления»[58].
К примеру, «начальник воинов» лично руководил работами на оросительной сети, «царский колесничий» и «начальник полиции», наблюдали за перевозкой памятников, а также доставкой каменных блоков, необходимых для построек. В.И. Авдиев указывает, что многочисленные надписи времен XVIII династии ясно свидетельствуют о том, что многие из высших командиров, занимавшие видные посты в военном ведомстве и командовании армией, вместе с тем выполняли целый ряд невоенных обязанностей, занимая различные, сугубо гражданские должности. Так, Имунджеху, приближенный и соратник Тутмоса III, бывший «спутником царя во всех странах», т. е. состоявший на дипломатической работе, был одновременно «руководителем всех царских работ», «начальник войска» Интеф, стоявший во главе особого «управления войска менефит», был в то же время «казначеем царя Нижнего Египта». Многие видные военные чиновники, занимали важные посты в храмовом управлении. «Писец войска» Нахтсобк, сын «писца войска царя» Хайи, впоследствии занял заметную должность в хозяйственном управлении Фиванского храма Амона и «наполнял амбары Амона» и т. д. и т. п.
Короче говоря, В.И. Авдиев делает вполне обоснованный вывод, что «это переплетение чисто военных должностей с гражданскими, главным образом хозяйственными, а также храмовыми, указывает на стремление подчинить государственный аппарат, и прежде всего хозяйственное ведомство и храмовое хозяйство со всеми его богатствами, военным нуждам рабовладельческого государства, а также на растущее влияние военных командиров, военных чиновников, одним словом, военной аристократии, которая в период максимального развития военной политики Египта все больше и больше захватывала в свои руки государственный аппарат и храмовое хозяйство»[59].
Известно, что победе «царей-пастухов» над египтянами способствовало использование первыми боевых коней и колесниц, до этого момента неизвестных в долине Нила. Именно во времена XVIII династии египтяне стали устраивать конные заводы и вообще заниматься коневодством. «Управление конными заводами считалось очень почетной государственной службой, и во главе его стоял один из высших чиновников»[60]. Тогда же египтяне стали применять пластинчатый панцирь для защиты бойцов, кроме того, они ввели систематические тренировки и учения, разделение пехоты на легкую и тяжелую, усовершенствовали фортификационное искусство и ввели в действие тактику опоры на крепости при завоевании какой-либо территории и т. д. Особо следует отметить изменение мобилизационной системы Египта, которая, по новым правилам, предполагала выделение одного воина от 10 взрослых мужчин (десятичная мобилизационная система евразийских кочевников, практикуемая в древности тохарами, от них хуннами, тюрками и моголами).
При XIX династии, кроме туземных египтян, для службы в армии стали привлекать, как и прежде, наемников-иноземцев, причем их роль отныне резко возросла, а «при XIX династии наемники составляли не менее половины численного состава армии»[61]. Здесь следует вспомнить о замечании Иосифа Флавия, который указывал, что слово гиксос может означать, при ином чтении, «пленного пастуха» или, что точнее, пленного кочевника. Так вот, я думаю, что читателю следует кое-что знать о древних египетских традициях, которые просуществовали чуть ли не до наполеоновских времен.
Византийский автор Никифор Григора (между 1290 и 1295–1359 или 1360 гг.), сообщал в свое время: «Египтяне, отправляясь с грузом однажды в год иногда на одном, а иногда и на двух кораблях к европейским скифам, обитавшим около Меотиды и Танаиса, набирали там частью охотников, частью продаваемых господами или родителями и, возвращаясь в египетский Вавилон и Александрию, составляли таким образом в Египте скифское войско. Сами египтяне не отличались воинственностью, напротив, были трусливы и изнеженны. Поэтому им необходимо было набирать войско из чужой земли и, так сказать, подчинять себя купленным за деньги господам, не заботившимся ни о чем, в чем обыкновенно нуждаются люди»[62].
Таким образом, египетское войско издревле набиралось с невольничьих рынков из числа пленных скифов и вообще из числа евразийских кочевников не только взятых в плен, но и вызвавшихся служить по найму. Именно так в Средневековье комплектовалось мамлюкское войско[63].
Сейчас я напомню, что воцарение гиксосов произошло в условиях смуты и гражданской войны. Вполне возможно, что никакого завоевания Египта «царями-пастухами» не было, а произошло то, что не раз происходило в египетской истории. Т. е. в условиях политической нестабильности наемники из числа кочевников осуществили, просто-напросто, политический переворот в стране. Отсюда и второе толкование термина гиксос, как «пленного пастуха», т. е. воина-раба из числа пленных евразийских кочевников. В XIII веке египтяне набирали войско среди европейских скифов, в частности среди кавказских народов, вполне возможно, что именно так они поступали и за тысячу лет до этого времени.
Сегодняшняя точка зрения (вернее, одна из наиболее распространенных) на этническое происхождение гиксосов состоит в том, что, их этнический состав был, по-видимому, смешанным при господстве семито-хурритского элемента. Так во всяком случае утверждает о. А. Мень в Библиологическом словаре. Он же указывает, что Манефон, по свидетельству Юлия Африканского и Евсевия Кесарийского, считал их финикийцами, но при этом не отождествлял с иудеями. Кроме того, на некоторых печатях правителей гиксосов наличествуют семитские имена (Иаковэль, Анатер), а переселение семейства Иакова в Дельту хронологически совпадает с началом царствования гиксосов. Однако вполне возможно, что древнееврейский язык (как диалект ханаанейского) мог быть усвоен гиксосами от финикийцев, от них же они заимствовали семитские имена. Кстати говоря, имена вообще не являются прямым доказательством этнической принадлежности, к примеру, известного шахматиста Каспарова зовут Гарри, но он не англосакс.
Кто такие хурриты?
Однозначно ответить на этот вопрос, к сожалению, невозможно. Нынешнее состояние дел в изучении хурритского языка позволяет утверждать, что он представлял из себя «не единый литературный язык, а пучок диалектов»[64]. В 1954 году лингвистами, поляком Я. Брауном и русским Г.А. Климовым, была выдвинута гипотеза о родстве хуррито-урартских языков с восточно-кавказскими (дагестанскими и нахскими), а И.М. Дьяконов, разрабатывая данную гипотезу, отметил целый ряд фонетических, лексических и морфологических соответствий между ними[65]. По словам известного хеттолога О.Р. Герни, одним из важнейших источников для исследования хурритского языка является письмо, написанное царем Митанни Душраттой египетскому царю Аменофису III около 1400 года до н. э. и найденное в Телль-эль-Амарнев в начале ХХ века.
Известно, что непосредственно от хурритского произошел язык царей Урарту (библейское «царство Арарат»), известный по царским надписям, выполненным ассирийской клинописью в VII веке до н. э. Его характерной особенностью является изобилие суффиксов, что «коренным образом отличает его от другого языка с неизвестным родством – протохеттского»[66].
Многие исследователи отождествляют хурритов с куроаракской культурой племен Закавказья эпохи ранней бронзы (III тыс. до н. э.). Наибольшее число открытых археологических памятников данной культуры находится в междуречье рек Аракса и Куры. Ее ареал захватывает также Восточную Анатолию, Дагестан, Чечню, Ингушетию и отчасти Северную Осетию. Впрочем, этническая принадлежность куроаракской культуры является весьма дискуссионной. Существует три основные точки зрения по данному вопросу. Ряд исследователей полагает, что в ареале куро-аракской культуры расселялись древнейшие кавказские и хуррито-урартские племена, другие видят здесь предков картвелов, а в целом – иберо-кавказцев, третьи – индоевропейцев[67]. Комплексное предположение, высказанное Алексеевым В.П. и Мкртчяном Р.А., состоит в том, что наряду с хуррито-урартами и иберокавказцами в сложении данной культуры приняли участие и индоевропейцы. Похоже, что данная точка зрения является наиболее обоснованной[68].
Таким образом, мы вновь попадаем в Закавказье и именно в бассейн Аракса, от имени которого, как полагают многие средневековые историки, и произошло название скифского народа Рос (Рош) или же наоборот. Здесь же, напомню, во времена раннего Средневековья, мы встречаем мосохов, тобельцев, а севернее Железных ворот и машкутов (массагетов?).
К кавказским народам относят и небезызвестный народ хаттов (хатти)[69] и любопытно, что в Анатолии есть река Герм, а этнонимы хетты и хатты созвучны этнонимам геты и готы. Обращает на себя внимание также созвучие этнонимов герман – армян. Кстати, здесь я не могу удержаться, от того, чтобы не процитировать ПВЛ. Согласно Пискаревского летописца: «При сего Михаила царьствии послаша за море к варягом к руси. Сице бо зваху варяги русию, яко се друзии зовутца армене, агляне, инии и готе (выделено мной. – К.П.), тако и си». Или вот еще показания Англо-Саксонской хроники: «Первыми обитателями острова (Британия. – К.П.) были бритты, которые пришли из Арморики»[70]. В комментариях же к тексту сообщается, что в некоторых рукописях пишется не Арморика, а Армения. Впрочем, продолжим наши изыскания.
Являлись ли хурриты и урарты индоевропейцами? Безусловно нет. Однако есть один нюанс.
Скорее всего, военно-аристократическую верхушку хурритов и урартов составляли индоевропейские мигранты, а простой народ состоял из туземного закавказского населения, каковая ситуация выглядит самой обычной в отношениях ариев и подчиненных им народов. Именно так были сформированы в древности многие нынешние этносы, причисляемые к индоевропейским. Основанием для подобного вывода может послужить одно из лингвистических обстоятельств. Впрочем, и не только оно одно.
Известный востоковед и специалист по шумерскому языку М.И. Дьяконов считает термин «марианна» (колесничий) хурритским. Так, повествуя о социально-политическом устройстве Угарита, он сообщает в том числе следующее: «В число «царских людей» (в отличие от хеттского царя сами угаритяне не называли их «царскими рабами») входили пахари, пастухи, виноградари, солевары, различного рода ремесленники, но также воины, в том числе и колесничие, называвшиеся хурритским термином марианна (выделено мной. – К.П.); колесницы, коней и все снаряжение они получали от казны. Судя по именам, они были амореями и хурритами»[71].
Именование колесничих словом марианна заставляет задуматься. Так, в кельтских языках «лошадь» обозначается как marc (древне-ирландский), march (валлийский), µαρχαν (галльский), каковые наименования восходят к праформе *mark[h]o-[72]. Из кельтского данная форма была заимствована в германские языки: marr/merr, конь/кобыла (древнеисландский), marah/mariha, конь/кобыла (древневерхненемецкий), mearh/miere, конь/кобыла (древнеанглийский). Данное название лошади распространено во многих языках Евразии: morin (монгольский), murin (маньчжурский), mal (корейский), каковые лексемы имеют праформу *mor-[73]. В тибето-китайских языках данная праформа оказалась изменена в *mran, откуда китайское слово ma, древнебирманское mran, древнетибетское rman.
По утверждению акад. В.В. Иванова и Т.В. Гамкрелидзе, кельтская праформа *mark[h]o– не находит себе соответствий в других индоевропейских языках и ее происхождение может быть объяснено заимствованием «из какого-то восточноазиатского источника»[74]. «Слово (кельтская основа *mark[h]o – К.П.) представляет собой, очевидно, миграционный термин, распространившийся во всех языках Центральной[75] и Восточной Азии, откуда оно могло попасть в кельто-германские диалекты»[76].
Однако, пришельцы с Дальнего Востока вряд ли могли передать кельтам слово morin, поскольку коневодство, вместе с наименованием лошади, пришло на Дальний Восток с евразийского запада. С запада же сюда пришли и другие весьма важные понятия. По словам проф. Л.С. Клейна: «Лингвисты установили ранний вклад индоевропейцев в формирование китайской культурной лексики, преимущественно терминов скотоводства, причем Конради[77] подтвердил заимствование анализом ситуаций с реалиями»[78].
Между тем, все вышеприведенные кельтские, германские, монгольские, манчжурские и т. д. слова можно легко увязать между собой с помощью известнейшего русского слова мерин, если предположить Восточную Европу исходным центром индоевропейских миграций. Очевидно, что слово марианна пришло на Передний Восток вместе с одомашненной лошадью, предком которой обычно называется степной тарпан (Equus caballus gmelini). Ареалом же обитания тарпана являлась Восточная Европа (ныне он истреблен, последние экземпляры существовали еще в XIX в.).
Кто такие упомянутые М.И. Дьяконовым амореи?
Согласно Библии, амореи (букв. «западные люди») были потомками Аморея, четвертого сына Ханаана, сына Хама, внука Ноя (Быт. 10:6,16), и отличались высоким ростом (Числ. 13:28–33). Проживали они в горах к юго-западу от Мертвого моря и к востоку от Иордана, а их земли простирались на север вплоть до Иерусалима. Амореи являлись одним из «семи народов» (Втор. 7:1; Деян. 13:19), населявших Палестину до прихода сюда большой оравы, наряду с хеттеями (хеттами), ханаанеями, ферезеями, евеями, иевусеями и гергесеями. Сложно сказать насколько изменил местную этническую картину депортированный из Египта неблагонадежный элемент, но, спустя много сотен лет после исхода, пророк Иезекииль восклицал: «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! выскажи Иерусалиму мерзости его и скажи: так говорит Господь Бог дщери Иерусалима: твой корень и твоя родина в земле Ханаанской; отец твой Аморей, и мать твоя Хеттеянка» (Иез. 16:1–3). Хетты, которые проживали в Палестине до прихода сюда евреев, являлись индоевропейцами.
Когда состоялся исход большой оравы из Египта?
В Библии достаточно четко указано, что еврейский народ «построил фараону Пифом и Раамсес, города для запасов» (Исх. 1:11). При Рамсесе II (правил 1290–1224 гг. до н. э.)[79] город Раамсес стал столицей Египта и был назван Пер-Рамсес (Дом Рамсеса). Любопытно, что Пер-Рамсес был отстроен на месте бывшей столицы гиксосов – Авариса[80]. Далее Библия сообщает: «Спустя долгое время, умер царь Египетский» (Исх. 2:23). Следовательно, сам исход произошел при следующем фараоне – Мернепте (Мернептахе, 1224–1214 гг. до н. э.)[81]. Между прочим, если еврейское происхождение Мозеса можно посчитать легендарным, то его происхождение из правящей фамилии нет особых оснований считать вымыслом и внуком фараона он, все-таки, был[82]. Таким образом, если Исход состоялся при Мернептахе, то Мозес был внуком Рамсеса II.
Сейчас посмотрим на некоторые обстоятельства связанные с депортацией большой оравы глазами историков далекого прошлого.
Итак. Цитируемый Флавием Херемон[83] утверждает: «Во сне Аменофису явилась Изида, которая укоряла его за то, что в ходе войны был разрушен ее храм. Ученый жрец Фритифант сказал, что, если он очистит Египет от людей, имеющих скверну, страхи его прекратятся. Собрав двести пятьдесят тысяч оскверненных, он изгнал их. Предводительствовал ими книжник Моисей и Иосиф, также священник и книжник. Поегипетски звали их: Моисея – Тисифен, Иосифа – Петесеф.
Придя в Пелузий, они нашли там триста восемьдесят тысяч человек, оставленных Аменофисом, которых царь не пожелал пускать в Египет. Заключив с ними союзнический договор, они пошли на Египет войной. Не ожидавший их прихода Аменофис бежал в Эфиопию, бросив беременную жену. Она, скрываясь в каких-то пещерах, родила сына, по имени Рамесс, который, достигнув совершеннолетия, прогнал евреев числом около двухсот тысяч в Сирию и дал возможность отцу возвратиться из Эфиопии».
Тацит о тех же событиях сообщает следующее: «Большинство писателей сходятся на следующем. Некогда на Египет напала заразная болезнь, от которой тело человека становилось безобразно. Царь Бокхорис обратился с мольбой о помощи к оракулу Амона и услышал в ответ, что страну нужно очистить, выселив в чужие земли людей, навлекших на себя гнев богов. Когда их разыскали, собрали отовсюду и вывели в пустыню, они впали в отчаяние и не в силах были двигаться. Тогда один из изгнанников, по имени Моисей, стал убеждать остальных не просить помощи ни у богов, ни у людей. «И те, и другие, – говорил он, – отступились от нас. Положитесь же на самих себя и знайте, что вождь небесный направляет ваш путь; едва лишь он подаст вам помощь, как вы тут же сумеете избавиться от нынешних бедствий». Все согласились и, не зная пути, побрели по первой попавшейся дороге. Вскоре, однако, жажда, мучившая их, стала невыносимой, и они упали на землю, чувствуя приближение смерти. В эту минуту они увидели, что на вершину скалы, стоявшей в тени густой рощи, взбирается стадо диких ослов. Моисей догадался, что там, где есть трава, должна быть также и вода, пошел вслед за стадом и обнаружил большой родник. Вода облегчила страдание путников, и они шли шесть дней, не останавливаясь, на седьмой же пришли в некую землю, захватили ее, изгнав людей, ее возделывавших, и основали здесь храм и город» (кн. V, п. 3)[84].
Страбон[85] в «Географии» (Кн. XVI, гл. II, п. 35–37) пишет: «Моисей, один из египетских жрецов, владел частью так называемого Нижнего Египта. Недовольный существовавшим там положением дел, он переселился в Иудею в сопровождении многочисленных почитателей божества. Действительно, Моисей утверждал и учил, что у египтян и ливийцев неправильное представление о божестве, так как они изображают его в образах диких зверей и домашнего скота; ошибаются и греки, представляющие богов в человеческом образе. Ведь, по его мнению, бог есть одно, единое существо, которое объемлет всех нас, землю и море – то, что мы называем небом или вселенной, или природой всего сущего. Кто, будучи в здравом уме, дерзнет создать изображение такого бога, похожее на какой-нибудь из окружающих нас предметов? Напротив, следует оставить изготовление всяческих изображений божества и, отделив священный участок и подобающее святилище, почитать его без изображения. И те, кто имеет вещие сны, должны спать в святилище, не только они сами ради своей пользы, но и другие ради [пользы] остальных. Живущие воздержанно, праведной жизнью всегда могут ожидать от божества какого-нибудь блага, дара или знамения, но прочие пусть не ожидают ничего.