Страница:
Из-за угла выглянул Шилысин и, проревев: «Нисколько! Марш в гримерку!!!», подмигнул мне и исчез.
Виноградова побежала куда-то по коридору, едва не сбив с ног черноглазого паренька в теплом свитере, держащего над головой кассету, как Чапай — винтовку при форсировании Урала. Не обратив на ее силовой прием никакого внимания, он подскочил к Ларисе и что-то горячо зашептал. Лариса болезненно поморщилась и кивнула на меня. Паренек с сомнением взглянул в мою сторону, и я приветливо ему улыбнулся, отчего парнишка стал испуганно оглядываться, — видимо, улыбаться друг другу тут было не принято. Все же он подошел ко мне.
— Ты новый администратор?
— Скорее, стажер, — осторожно сказал я.
— Давай, закажи перегон на Москву через…— он посмотрел на часы, потом на меня, — минут через сорок.
— А…— начал я уточнять, но юноша испарился, сунув мне в руки кассету.
Зато вместо него материализовалась девушка с обиженным лицом и по последней моде торчащими из джинсов трусиками. На голове ее были наушники, провод от них она держала в руке. Глядя куда-то в сторону, но явно обращаясь ко мне, она громко сказала:
— У меня плеер не работает! Где инженер?
Я не без удовольствия принялся разглядывать ее талию и, ничего не обнаружив, спросил:
— А где у вас плеер?
— Чего? — спросила она, вглядываясь в мои губы.
Я приподнял один из наушников и повторил:
— Ну плеер-то где?
— Да вон же! — раздраженно проговорила она и махнула рукой в сторону огромного видеомагнитофона у окна.
— Понял. А…
Но девушка уже ушла. И я пошел к Ларисе. Дождавшись секундной паузы, во время которой она меняла телефонные трубки, я сказал:
— Девушка… Тут меня просили насчет Москвы и плеер у девушки…
— Да пошли ты ее! — ласково сказала Лариса, поднимая очередную трубку. — Алло, НТВ, минуту… Москва — это дело режиссеров. — Она неожиданно набрала воздуха в легкие и завопила: — Петров!!!
Я снова вздрогнул от неожиданности. Тут же появился флегматичный молодой человек и поинтересовался:
— Чего надо?
— У просмотрового поста голова забилась.
— Сейчас.
Явно обессилев от этого долгого диалога, он поплелся в указанном направлении, бесцеремонно отодвинул девушку в наушниках вместе со стулом и стал ковыряться отверткой в панели плеера. Я подумал, что у меня тоже основательно «забилась голова». И если бы кто-нибудь сердобольный поковырялся бы в ней отверткой, то… Но тут снова раздался вопль. Кричал низкорослый всклокоченный репортер в крохотных очках, сильно смахивающий на маньяка, чей портрет недавно прикрепил к своей «Доске почета» Каширин:
— Пожар на Вознесенском!
— Жертвы есть? — поинтересовался редактор Махмуд.
— Будут, — радостно пообещал «маньяк».
— Поезжай, — распорядилась Лариса и придвинула локтем рацию. — Денис, Слава! На выезд!
Репортер помчался на выход. Лариса мученически посмотрела на меня и сказала:
— Догони. Дай ему кассету.
— Где взять?
— В видеотеке, Господи! — И она быстро зашептала что-то в трубку.
— А где она? — не обращаясь ни к кому, тихо спросил я.
— Пошли, покажу. Кстати, меня зовут Аня. — Это была та самая брюнетка, чьи ослепительные колени ничуть не трогали черствую душу редактора Махмуда.
— Макс…— представился я и едва успел увернуться от группы стайеров, несущихся в дверь, над которой зажглась красная лампочка «On air!».
Впереди, срывая с себя накидку, неслась Виноградова в полной боевой раскраске, за ней поспешала хрупкая девушка с охапкой каких-то кисточек и расчесок. Замыкал группу огромный Махмуд, крепко держа в руках кипу листочков. Дверь, в которую они влетели, медленно стала закрываться, и я услышал истерический вопль Шилькина:
— Тело — в кадр!!! Тишина! Внимание, первый!.. Мотор!!!
Аня потянула меня за рукав. Совершенно обалдев от всего увиденного, я крикнул Ларисе:
— Можно я на пожар съезжу? А то я все равно тут пока…
— Давай, давай! — милостиво сказала Шива, швырнув все трубки на стол и делая погромче телевизор. — Похрустеть чего-нибудь привези.
И я побежал в видеотеку, дабы съемочная группа НТВ не уехала на съемку без кассеты. Видел бы это все Спозаранник…
Видеотекой в этой психушке называлась маленькая комнатка, уставленная стеллажами с кассетами. Между ними чудом умещался столик с ноутбуком. За ним, в свою очередь, совсем уж непонятно как, ютилась крохотная женщина, которую я узнал по голосу — она и была тем загадочным существом, которого не было видно из-под кассет.
— Ленусь, две кассеты этому парню дай! Для Полтешка…— загадочно сказала ей Аня. Я вопросительно посмотрел на нее и на всякий случай щелкнул пальцем по горлу. Та хихикнула и помотала головой: — Полтешок — фамилия корреспондента, с которым ты едешь. Запомни.
— Распишись, — подвинула ко мне журнал Ленуся и протянула две кассеты. — Кто таков?
— Кононов, новенький администратор, — сказал я с легким поклоном.
— Воробьева моя фамилия, — кивнула она.
— Как вы тут разбираетесь, где чего?
— Строгий учет. И никаких проблем!.. До сегодняшнего дня…— Она всхлипнула и посмотрела на меня с раздражением.
— Воробьева!!! — неожиданно донеслось из коридора.
— А-а! — заорала она так, что я снова подскочил.
— Адресные планы Смольного и вчерашний синхрон губера — на пульт!!!
— Несу!!!
С невообразимой скоростью она схватила со стеллажа кассету и умчалась, что-то бормоча. Аня снова подергала меня за рукав.
— Макс, ты чего тормозишь-то? Беги!
— А что, пожар, что ли? — вяло поинтересовался я и тут же вскинулся. — А, ну да, пожар ведь!
Догнать группу мне удалось уже у ближайшего светофора — спасла пробка на Каменноостровском.
— Я с вами…— задыхаясь, крикнул я и шлепнулся на заднее сиденье рядом с оператором, на всякий случай прижавшим к себе камеру. — Кассеты вот… Забыли.!.
Оператор выматерился, а Полтешок невинно пожал плечами.
— Денис! — протянул мне руку оператор и показал на водителя. — Это Слава Шляпников. А это…— он скривился в сторону Полтешка, — Павлик. Наше Золотое Перо.
— Макс…— выдохнул я и прикусил язык, поскольку водитель Слава, устав ждать, резко вывернул руль и помчался прямо по тротуару, объезжая затор. Гаишник только покосился в нашу сторону и сплюнул. Наверное, понял, что мы — на пожар.
Наша «четверка» была припаркована рядом с пожарной машиной. Самого пожара я почти не видел, да и фиг ли там смотреть — мне не впервой. Но вот работа телевизионной бригады меня, честно сказать, заворожила.
Пришло на ум, что мы — пишущая братия, редко зависим от кого-то, кроме себя. Ручка да бумага — вот и все необходимые условия для «выхлопа». А эти ребята так крепко завязаны друг на друга, что дай кто-то из них сбой — все пропало, не будет материала. Глядя на то, как грациозно двигался Денис, всматриваясь в видоискатель и нисколько не заботясь о том, куда он идет, что впереди, что сзади — я поражался его спокойствию. А потом понял, что так погрузиться в работу ему позволяет присутствие безмолвной тени за спиной — Славы Шляпникова, видеоинженера. Слава двигался за оператором неотступно — невозмутимый, сосредоточенный, оберегая его от толчков зевак и неверного шага. При этом за Славиной спиной болтался тяжеленный штатив, да еще, как я понял, в его обязанности входило следить за тем, чтобы наматывающий круги Полтешок не запутал микрофонный кабель. Короче, эти двое заставили меня любоваться ими.
И я опять невольно вспомнил Юльку. Ну не хотелось мне быть при ней такой вот оберегающей тенью! И кто же в этом виноват?..
Шляпников смотал микрофонный кабель и положил его в багажник. Я стал помогать ему собирать штатив и, когда подошел Денис, неожиданно вспомнил слова Шилькина в кабинете Обнорского: «Денис, оператор, поднаехал…»
«Вряд ли на студии есть еще один Денис — оператор, — подумал я и, решив, наконец, заняться тем, ради чего я тут оказался, спросил самым невинным тоном:
— Говорят, ты вчера эксклюзив по убийству снял?
— Снял, а толку? — помрачнел он.
— А я никак не пойму — неужели они, мужика этого убивая, по сторонам не смотрели. Как можно камеру не заметить?
— Да я там такую нетленку затеял, — грустно улыбнулся Денис, — под деревом встал. Хотел сквозь ветки Летний сад снять через расфокус. К тому же далеко до них было… И все коту под хвост. И Летний сад не снял, и убийство не вышло.
Шляпников с шумом захлопнул багажник и подошел к нам. Молча сунул в рот сигарету и показал жестом, чтобы Денис дал ему огня.
— Сам-то не подозреваешь, кто спер пленку? — спросил я.
— Да никто ее не пер! — Первый раз за все время подал голос Шляпников. — Монтажеры, уроды, стерли, как всегда! И валят теперь на воров. Еще бы спецслужбы приплели!
После того как я посмотрел на их работу, мне был очень понятен его тон — усталый и раздраженный. Мы помолчали. Я подумал, как бы попроще поинтересоваться — кто такие монтажеры, но тут подбежал довольный Полтешок.
— Поехали, на восемнадцатичасовой поспеем! — радостно сказало Золотое Перо, и мы стали загружаться в машину.
Как ни странно, но вопреки усилиям городских властей, полностью перекрывших воздух всем водителям Петербурга в преддверии его юбилея, на «восемнадцатичасовой» мы успели. В редакции творился еще более страшный кавардак, и я даже толком не понял, как отснятый материал появился в эфире.
Не успели мы влететь в студию (а эфир уже шел), вечерний ведущий Градин солидным баском сообщил зрителям, что несколько минут назад был потушен серьезный пожар и что, мол, все подробности зрители смогут узнать из материала Павла Полтешка. А дальше все они, то есть зрители, увидели подробный репортаж с того самого пожара, с которого мы ввалились четверть часа назад, источая запах несвежего шашлыка. За кадром звучал голос Полтешка — спокойный, размеренный, он сопровождал необыкновенно красивые и жестокие кадры, снятые Денисом. И я почувствовал что-то вроде гордости, потому что не представлял, как же это все можно было успеть.
Перед телевизором сидел удовлетворенный Полтешок и шумно жевал «городской» батон, запивая его кефиром.
— Паш, — спросил я его, когда сюжет кончился. — А кто наш пожар… это… монтажировал?
— Монтировал! Деревня…— Полтешок посмотрел на меня снисходительно и кивнул в сторону привалившегося к стене парня. — Вон! Колян Норвежцев! Супер! Сегодня только из отпуска вышел…
— Утром или вечером? — машинально спросил я.
— Вечером…— удивленно ответил Полтешок. — А какая, на хрен, разница?
— Да так…— отозвался я. — А кто тогда убийство монтировал?
— А хрен его знает…— пожал плечами Паша. — У Шилькина спроси.
— Спрошу, — пообещал я и погрузился в просмотр сюжета о развенчании Мисс Галактики, а если по-простому: Оксанки Федорчук — бывшей курсантки милицейской школы.
Ничего неожиданного, для меня по крайней мере, с ней не случилось. История была довольно банальной. По слухам, в Оксанку влюбился один крутой мужик по кличке Карабас. Мой, кстати, клиент, как выражается Спозаранник. Взял он, значит, да и вложил в нее денежку. Причем чужую. Стала Оксанка мисс Вселенной, поездила по городам далекой Американщины, да тут Карабаса и вычислили. Зачем, говорят, ты, сука, такую большую денежку на лейтенанта милиции тратишь, нехорошо! Ну он, натурально, к ней: хорош, говорит, покатались. Пора, моя дорогая, лыжи отсюда смазывать… Уехали. А корону вместе с мантией, стало быть, другой девочке отдали. Вот и вся любовь.
Но в сюжете история выглядела до предела романтичной и мне в общем понравилась. Ну ее, Оксанку эту — один грех с ней…
Тем временем красная лампочка погасла. Из эфирной аппаратной вывалилась выпускающая бригада во главе с Шилькиным, который выглядел как грузчик, только что в одиночку таскавший корабельные контейнеры.
Я подошел к нему и осторожно спросил:
— Илья, кто монтировал убийство утром?
— Майкл, — безучастно ответил он.
— Где искать?
— Там…
И он обессиленно махнул рукой в сторону. Я пошел в указанном направлении, изумляясь перемене, произошедшей в редакции после эфира. Главное, было тихо. Люди двигались по ньюс-руму медленно, негромко переговаривались, улыбались друг другу и вообще наслаждались спокойствием. До последнего выпуска оставалось три часа, и я уже знал, что это затишье — перед бурей, но все равно было приятно.
Дойдя до монтажной аппаратной, на дверях которой красовалась надпись: «Осторожно — Майкл!», я заглянул внутрь. Никого. Надо бы позвонить Обнорскому, пока есть время…
Обнорский был «временно недоступен». Спозаранник перманентно занят, Шах на минутку вышел, Модестов говорил по другому телефону, а Железняк пошла в женскую консультацию. Поэтому, сделав несколько пустых звонков и наговорив Ксюше кучу любезностей, я связался с Зудинцевым и выяснил, что он находится в архивном отделе, поэтому прямо сейчас мы устроим «конференц-колл» с присутствующими там же Обнорским и Агеевой.
— Где ты набрался этих буржуазных штучек, Михалыч? — спросил я.
В трубке щелкнуло, и голос Обнорского гордо сказал:
— Где надо, там и набрался. Сейчас не каменный век.
Конференц-колл двадцать первого века, в понимании Обнорского, состоял в том, что они включили телефон на громкую связь, дабы меня было всем слышно, а я, в свою очередь, не слышал бы почти ни хрена, кроме звяканья кофейных чашек да простуженного покашливания Агеевой. Судя по звуку, Обнорский по обыкновению расшагивал по кабинету, поэтому голос его то удалялся, то приближался.
— Давай, Михалыч! — торжественно сказал он.
— Мне кажется, — начал Зудинцев, — Козлова не собирались убивать, во всяком случае, это можно было бы сделать проще. Но они, видимо, не договорились. Убивали уголовники, это точно.
— Что у нас есть на Козлова, Марина Борисовна?
— По моей части немного, — просипела Агеева. — Поднялся на черном металле, потом исчез на несколько лет. Есть сведения, что у него был какой-то нефтяной бизнес в Ингушетии, потом прогорел, вернулся. Стал заниматься здесь строительством и сумел подняться. Фирма «Спешиал Билдинг компани» — в основном долевое строительство. Женат, взрослый сын.
— Скандалы, судимости?..
— Да так, ничего существенного, — послышался шорох бумаг. — Жалобы обманутых дольщиков — впоследствии удовлетворены… Проходил свидетелем по антикварному делу Крагина, но там все чисто. В политику он не лез. Так что…
— Нужно поплотней заняться его семьей…— подал голос Зудинцев.
— Георгий Михайлович, как всегда, за бытовую версию. — Простуда не мешала Марине Борисовне говорить с предельно ядовитой интонацией.
— А ты меня не подкалывай, Марина, — привычно обиделся Зудинцев. — Я, между прочим…
— Брек! — прервал бой Обнорский. — Дал же Бог характер… Есть зацепка — эта несчастная видеокассета.
— Прямо «Блоу ап»! — блеснула образованностью Агеева.
— Какой еще «ап»? — не выдержал я. — «Рыжий», что ли? Чем вы там вообще занимаетесь, коллеги? Вот я, например, на пожар съездил…
На том конце провода повисла пауза. Видимо, обо мне они забыли.
— На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?
— Попахивает…— сказал я.
— А что с кассетой?
— С какой кассетой? — невинно переспросил я. — Ах, с кассетой… Пока ничего.
Говорить о том, что я вообще пока что смутно представляю, о какой кассете идет речь, я не стал.
— Ничего, значит, — протянул Обнорский. — А скоро будет «чего»?
— Вот-вот! — пообещал я. — Мне тут не очень удобно разговаривать…
— Ну и заткнись! — оборвал меня шеф. — Так вот… По крайней мере кому-то понадобилось ее выкрасть. И этого «кого-то» необходимо вычислить… Решаем так: Михалыч, проверяй семью, вы, Марина Борисовна, все-таки покопайте, что там с дольщиками, и подождем новостей от Кононова.
— Из вытрезвителя…— пробурчала Агеева.
Я мудро промолчал.
— Из новостей! ~ поправил ее Обнорский. — Слышь, Макс? Новостей из «новостей». Завтра в десять жду тебя в Агентстве с подробным отчетом. И не идиотничай! Я за тебя поручился.
— Не подведу, вашество! — сказал я. — Извините, дела…
Повесив трубку, я побрел в буфет — нужно было подумать. И начать хоть что-нибудь делать по этой истории.
Прежде всего нужно было выяснить, о какой кассете все они говорят — ведь насколько я понял, здесь ее стерли. Получалось, что сама кассета никому уже не нужна. Тогда что же они, собственно, ищут? Интересно, конечно, вычислить, кто это сделал, но мало ли какие мотивы были у человека? Да и потом, в таком бардаке вполне возможно стереть материал случайно. Для начала нам нужен Майкл…
Кофе безнадежно остыл. «Вот так ты всегда, Кононов, — сказал я себе. — Вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать, играешь в Спозаранника — думу думаешь… А ну встал и пошел искать Майкла!»
И я встал. И заказал себе еще кофе. Потому что торопиться было все еще выше моих сил. Но о моих силах никто тут, похоже, не заботился, поэтому горячего кофе я так и не попил. Влетевший в буфет Махмуд отправил меня принимать какой-то материал из Москвы. Не успел я с грехом пополам записать все, что меня просили, субтильный корреспондент Лыжков потребовал, чтобы я договорился о какой-то срочной съемке в Эрмитаже. Потом я полчаса носился по редакции, выясняя, где может быть спрятана бумага для факса, а затем составил график ночной развозки для такси, попутно умудрившись продиктовать нескольким операторам, во сколько и с кем у них завтра выезд.
Башка у меня трещала — будь здоров, и я уже серьезно подумывал потребовать от Обнорского компенсации за вредную работу. Но тут примчалась со съемки очередная бригада, и давешняя брюнетка Аня напихала мне в руки кучу кассет, отправив на монтаж к тому самому Майклу. В редакции к этому времени снова начался девятибалльный шторм, и мне ничего не оставалось, как мчаться рысцой в монтажную, подстраиваясь под общий темп.
Влетев в аппаратную, я увидел, что за магнитофонами колдует толстенький, небритый человечек. Дымчатые очки двигались на его носу как живые, а руки мелькали с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах.
— Вторая аппаратная тут? Вы Миша? — пытаясь отдышаться, выпалил я.
— Падай! Будешь кассеты подавать. Давай триста восьмую!
— Меня Макс зовут, — сказал я, пихая ему кассету.
— Меня — Майкл. — Кассета исчезла в чреве магнитофона и зажужжала. — Кретин…
— Кто? — обиделся я.
— Да оператор! Ни одного живого плана! Давай двести девятнадцатую!
Протягивая кассету, я завороженно следил за тем, как быстро мелькали руки Майкла, то нажимая какие-то кнопочки, то крутя какое-то колесико. На экране менялись картинки, и наконец что-то начало складываться.
— Красиво…— попробовал я «влиться в процесс».
— Говно! — отрезал Майкл. — Не срастается…
Из висящего на стене динамика раздался голос Шилькина:
— Полторы минуты до эфира!
— Иди в жопу! — отозвался Майкл, не переставая «клеить».
— На себя посмотри! — парировал динамик.
— Он нас слышит? — удивился я.
— Нет. Но и так знает…
— Ты вчера убийство клеил? — ни с того ни с сего бухнул я.
Майкл бросил на меня быстрый взгляд.
— Допустим. И чего?
В аппаратную заглянула рыжая девушка и взвизгнула:
— Майкл, финальный код!
— Две — тридцать три! — отозвался Майкл. — Так в чем дело?
Момент для разговора был явно неподходящий, но деваться было некуда.
— Да вот, некоторые говорят, что ты случайно…— замямлил я.
— Материал затер? — криво усмехнулся Майкл. Нажав какую-то кнопку, он вскочил, выхватил кассету из магнитофона и побежал к выходу. — Здесь сиди, я сейчас!
Из открытой двери послышались уже знакомые команды: «Внимание, первый… Мотор!!! Внимание третий… Видео „Смольный“ со второго! Третий, мотор!»
Вернулся Майкл и прикрыл дверь. Сев на свое кресло, он что-то пробормотал, потом повернулся ко мне.
— Объясняю для тупых. — Он вставил в магнитофон кассету. — Вот кассета, которая пошла на эфир. Чтобы стереть материал так, как он был стерт, нужно было вот так…— он показал на экран, где появилась утренняя картинка с набережной, — промотать первый кадр, поставить метку входа… вот так… и нажать на запись. То есть сделать это специально! А на хрена мне это делать специально?
— Да вроде и ни к чему, — пожал плечами я. — А вот ты говоришь: «Кассета, которая пошла на эфир». А что, была еще какая-то кассета?
— Конечно. Кассета-исходник, которую записывает камера, а мастер-кассета — та, на которую материал монтируется.
— Но тогда в чем проблема? — совсем запутался я. — Взяли бы этот самый исходник и смонтировали бы еще раз!
— Правильно мыслишь. Но в том-то и подлость, что эта сука затерла не весь материал, а оставила первый кадр — он вновь отмотался на самое начало.
— Зачем?
— А затем, чтобы никто до самого последнего момента не понял, что сюжет стерт. Режиссер, перед тем как выдать материал, всегда видит его первый кадр. И только убедившись в том, что это именно он, дает команду «Мотор!».
— И что?
— А то, что когда все поняли, что мастер-кассета затерта, исходника на студии уже не было.
У меня в голове что-то стало проясняться. Так вот какую кассету нужно найти! Значит, убийство на видеопленке до сих пор существует… Я взял след, и меня понесло.
— А когда ты видел исходник в последний раз?
Майкл моего энтузиазма не разделял и встал.
— Слушай, а тебе не кажется, что это не твое собачье дело?
— Просто помочь хочу, — сказал я, понимая, что разговор уже закончен.
— Обойдусь. — Майкл пошел к дверям. — А сперли его во время эфира.
— А кто же тогда затер мастер? — затараторил я вдогонку. Майкл задержался в дверях. — Главное, когда успел?
— Ты, по-моему, не очень-то администратор, — сказал он, внимательно меня разглядывая. — И неспроста тут появился. Так?
— Неспроста, — согласился я. — Работы нет совсем.
Хотя работы-то как раз было навалом.
Окончание последнего эфира сопровождалось такой же умиротворенной расслабухой. Первым из аппаратной вышел Градин. Оказалось, что элегантность его была, как бы это выразиться, половинчатой, что ли. Поскольку пиджак, рубашка и галстук резко контрастировали с разбитными шортами и видавшими виды кроссовками. Перехватив мой удивленный взгляд, он ухмыльнулся и пошел в гримерку.
Потом появился обессилевший Шилькин, за ним потянулись ассистенты.
— Пи-ива…— томно протянул главный режиссер, и сопровождающие его лица согласно закивали. У меня, как у собаки Павлова, немедленно проснулся условный рефлекс, и я сглотнул слюну, что не укрылось от Шилькина, который поманил меня жестом и шепнул:
— Пошли с нами в «Пушкаря». Этот кровавый денек надо запить…
Я мысленно нарисовал себе картину активного сбора информации за кружечкой-другой пивка и остался ей удовлетворен. О том, что завтра утром скажет мне Обнорский, я старался не думать.
В баре на Большой Пушкарской было пустынно. Официанты, похоже, уже привыкли к телевизионщикам и не обращали особого внимания на громогласное обсуждение местных звезд эфира и тонкостей телевизионной технологии.
Сам я после третьей кружки перестал вздрагивать от словосочетаний типа «склейка в стык» и «немонтажный переход». Пора было переходить к делу, пока я еще был в состоянии шевелить мозгами.
Майкл сидел строго напротив и делал вид, что абсолютно не замечает моего присутствия. Зато Шилькин, заметно охмелев, постоянно обращался ко мне, вновь и вновь возвращаясь к утреннему происшествию.
— Макс, да ты пойми, — страдальчески гудел он, — кто-то ведь предал нас, просто предал! А ведь среди наших — некому! А кто-то все-таки предал… И раз уж ты с нами, то…
— Да брось ты, Илья, — перебил я его, опасаясь, что он сболтнет про меня лишнего. — Сколько народу эту пленку видело — соблазн перепродать конкурентам, тем же бандитам, ментам, в конце концов… Думаешь, у вас никто не может быть завербован?
— Никто, — он пристукнул кружкой по столу. — Ручаюсь. За своих ребят — за всех р-ручаюсь.
— За всех, за всех?
Неожиданно встрепенулся Майкл:
— Точно! Вертелся же этот… Стажер! Коль, ну помнишь, такой худенький!
— А разве он на этой неделе приходил? — с сомнением отозвался Норвежцев, отвлекаясь от пространного объяснения Полтешку, как надо и как не надо монтировать.
— Был, — настаивал Майкл. — Точно был! Возле монтажной крутился…
— Кто такой? — меня очень смущала горячность Майкла.
— А хрен его знает, студент какой-то.
— Их к нам толпами присылают…— неожиданно поддержал его Шилькин. — Да у нас такое творится — себя не помнишь!
— Да уж, у вас шумновато, — согласился я.
— А ты-то где раньше работал? — поинтересовался Норвежцев.
— Я-то? — мне вспомнились последние полчаса перед эфиром. — Практически в самом тихом и спокойном месте на земле.
Я сидел на любимом диванчике шефа, потирая виски. Обнорский смотрел на меня без сострадания.
— Налаживаешь личные контакты? — язвительно принюхался он. — Молодец…
— Сами просили шифроваться, Андрей Викторович, — буркнул я. — Объявили бы на НТВ честно, так, мол, и так, вот вам великий сыщик Кононов Макс. А то — «новый администра-а-атор…»
Виноградова побежала куда-то по коридору, едва не сбив с ног черноглазого паренька в теплом свитере, держащего над головой кассету, как Чапай — винтовку при форсировании Урала. Не обратив на ее силовой прием никакого внимания, он подскочил к Ларисе и что-то горячо зашептал. Лариса болезненно поморщилась и кивнула на меня. Паренек с сомнением взглянул в мою сторону, и я приветливо ему улыбнулся, отчего парнишка стал испуганно оглядываться, — видимо, улыбаться друг другу тут было не принято. Все же он подошел ко мне.
— Ты новый администратор?
— Скорее, стажер, — осторожно сказал я.
— Давай, закажи перегон на Москву через…— он посмотрел на часы, потом на меня, — минут через сорок.
— А…— начал я уточнять, но юноша испарился, сунув мне в руки кассету.
Зато вместо него материализовалась девушка с обиженным лицом и по последней моде торчащими из джинсов трусиками. На голове ее были наушники, провод от них она держала в руке. Глядя куда-то в сторону, но явно обращаясь ко мне, она громко сказала:
— У меня плеер не работает! Где инженер?
Я не без удовольствия принялся разглядывать ее талию и, ничего не обнаружив, спросил:
— А где у вас плеер?
— Чего? — спросила она, вглядываясь в мои губы.
Я приподнял один из наушников и повторил:
— Ну плеер-то где?
— Да вон же! — раздраженно проговорила она и махнула рукой в сторону огромного видеомагнитофона у окна.
— Понял. А…
Но девушка уже ушла. И я пошел к Ларисе. Дождавшись секундной паузы, во время которой она меняла телефонные трубки, я сказал:
— Девушка… Тут меня просили насчет Москвы и плеер у девушки…
— Да пошли ты ее! — ласково сказала Лариса, поднимая очередную трубку. — Алло, НТВ, минуту… Москва — это дело режиссеров. — Она неожиданно набрала воздуха в легкие и завопила: — Петров!!!
Я снова вздрогнул от неожиданности. Тут же появился флегматичный молодой человек и поинтересовался:
— Чего надо?
— У просмотрового поста голова забилась.
— Сейчас.
Явно обессилев от этого долгого диалога, он поплелся в указанном направлении, бесцеремонно отодвинул девушку в наушниках вместе со стулом и стал ковыряться отверткой в панели плеера. Я подумал, что у меня тоже основательно «забилась голова». И если бы кто-нибудь сердобольный поковырялся бы в ней отверткой, то… Но тут снова раздался вопль. Кричал низкорослый всклокоченный репортер в крохотных очках, сильно смахивающий на маньяка, чей портрет недавно прикрепил к своей «Доске почета» Каширин:
— Пожар на Вознесенском!
— Жертвы есть? — поинтересовался редактор Махмуд.
— Будут, — радостно пообещал «маньяк».
— Поезжай, — распорядилась Лариса и придвинула локтем рацию. — Денис, Слава! На выезд!
Репортер помчался на выход. Лариса мученически посмотрела на меня и сказала:
— Догони. Дай ему кассету.
— Где взять?
— В видеотеке, Господи! — И она быстро зашептала что-то в трубку.
— А где она? — не обращаясь ни к кому, тихо спросил я.
— Пошли, покажу. Кстати, меня зовут Аня. — Это была та самая брюнетка, чьи ослепительные колени ничуть не трогали черствую душу редактора Махмуда.
— Макс…— представился я и едва успел увернуться от группы стайеров, несущихся в дверь, над которой зажглась красная лампочка «On air!».
Впереди, срывая с себя накидку, неслась Виноградова в полной боевой раскраске, за ней поспешала хрупкая девушка с охапкой каких-то кисточек и расчесок. Замыкал группу огромный Махмуд, крепко держа в руках кипу листочков. Дверь, в которую они влетели, медленно стала закрываться, и я услышал истерический вопль Шилькина:
— Тело — в кадр!!! Тишина! Внимание, первый!.. Мотор!!!
Аня потянула меня за рукав. Совершенно обалдев от всего увиденного, я крикнул Ларисе:
— Можно я на пожар съезжу? А то я все равно тут пока…
— Давай, давай! — милостиво сказала Шива, швырнув все трубки на стол и делая погромче телевизор. — Похрустеть чего-нибудь привези.
И я побежал в видеотеку, дабы съемочная группа НТВ не уехала на съемку без кассеты. Видел бы это все Спозаранник…
Видеотекой в этой психушке называлась маленькая комнатка, уставленная стеллажами с кассетами. Между ними чудом умещался столик с ноутбуком. За ним, в свою очередь, совсем уж непонятно как, ютилась крохотная женщина, которую я узнал по голосу — она и была тем загадочным существом, которого не было видно из-под кассет.
— Ленусь, две кассеты этому парню дай! Для Полтешка…— загадочно сказала ей Аня. Я вопросительно посмотрел на нее и на всякий случай щелкнул пальцем по горлу. Та хихикнула и помотала головой: — Полтешок — фамилия корреспондента, с которым ты едешь. Запомни.
— Распишись, — подвинула ко мне журнал Ленуся и протянула две кассеты. — Кто таков?
— Кононов, новенький администратор, — сказал я с легким поклоном.
— Воробьева моя фамилия, — кивнула она.
— Как вы тут разбираетесь, где чего?
— Строгий учет. И никаких проблем!.. До сегодняшнего дня…— Она всхлипнула и посмотрела на меня с раздражением.
— Воробьева!!! — неожиданно донеслось из коридора.
— А-а! — заорала она так, что я снова подскочил.
— Адресные планы Смольного и вчерашний синхрон губера — на пульт!!!
— Несу!!!
С невообразимой скоростью она схватила со стеллажа кассету и умчалась, что-то бормоча. Аня снова подергала меня за рукав.
— Макс, ты чего тормозишь-то? Беги!
— А что, пожар, что ли? — вяло поинтересовался я и тут же вскинулся. — А, ну да, пожар ведь!
Догнать группу мне удалось уже у ближайшего светофора — спасла пробка на Каменноостровском.
— Я с вами…— задыхаясь, крикнул я и шлепнулся на заднее сиденье рядом с оператором, на всякий случай прижавшим к себе камеру. — Кассеты вот… Забыли.!.
Оператор выматерился, а Полтешок невинно пожал плечами.
— Денис! — протянул мне руку оператор и показал на водителя. — Это Слава Шляпников. А это…— он скривился в сторону Полтешка, — Павлик. Наше Золотое Перо.
— Макс…— выдохнул я и прикусил язык, поскольку водитель Слава, устав ждать, резко вывернул руль и помчался прямо по тротуару, объезжая затор. Гаишник только покосился в нашу сторону и сплюнул. Наверное, понял, что мы — на пожар.
***
Наша «четверка» была припаркована рядом с пожарной машиной. Самого пожара я почти не видел, да и фиг ли там смотреть — мне не впервой. Но вот работа телевизионной бригады меня, честно сказать, заворожила.
Пришло на ум, что мы — пишущая братия, редко зависим от кого-то, кроме себя. Ручка да бумага — вот и все необходимые условия для «выхлопа». А эти ребята так крепко завязаны друг на друга, что дай кто-то из них сбой — все пропало, не будет материала. Глядя на то, как грациозно двигался Денис, всматриваясь в видоискатель и нисколько не заботясь о том, куда он идет, что впереди, что сзади — я поражался его спокойствию. А потом понял, что так погрузиться в работу ему позволяет присутствие безмолвной тени за спиной — Славы Шляпникова, видеоинженера. Слава двигался за оператором неотступно — невозмутимый, сосредоточенный, оберегая его от толчков зевак и неверного шага. При этом за Славиной спиной болтался тяжеленный штатив, да еще, как я понял, в его обязанности входило следить за тем, чтобы наматывающий круги Полтешок не запутал микрофонный кабель. Короче, эти двое заставили меня любоваться ими.
И я опять невольно вспомнил Юльку. Ну не хотелось мне быть при ней такой вот оберегающей тенью! И кто же в этом виноват?..
Шляпников смотал микрофонный кабель и положил его в багажник. Я стал помогать ему собирать штатив и, когда подошел Денис, неожиданно вспомнил слова Шилькина в кабинете Обнорского: «Денис, оператор, поднаехал…»
«Вряд ли на студии есть еще один Денис — оператор, — подумал я и, решив, наконец, заняться тем, ради чего я тут оказался, спросил самым невинным тоном:
— Говорят, ты вчера эксклюзив по убийству снял?
— Снял, а толку? — помрачнел он.
— А я никак не пойму — неужели они, мужика этого убивая, по сторонам не смотрели. Как можно камеру не заметить?
— Да я там такую нетленку затеял, — грустно улыбнулся Денис, — под деревом встал. Хотел сквозь ветки Летний сад снять через расфокус. К тому же далеко до них было… И все коту под хвост. И Летний сад не снял, и убийство не вышло.
Шляпников с шумом захлопнул багажник и подошел к нам. Молча сунул в рот сигарету и показал жестом, чтобы Денис дал ему огня.
— Сам-то не подозреваешь, кто спер пленку? — спросил я.
— Да никто ее не пер! — Первый раз за все время подал голос Шляпников. — Монтажеры, уроды, стерли, как всегда! И валят теперь на воров. Еще бы спецслужбы приплели!
После того как я посмотрел на их работу, мне был очень понятен его тон — усталый и раздраженный. Мы помолчали. Я подумал, как бы попроще поинтересоваться — кто такие монтажеры, но тут подбежал довольный Полтешок.
— Поехали, на восемнадцатичасовой поспеем! — радостно сказало Золотое Перо, и мы стали загружаться в машину.
***
Как ни странно, но вопреки усилиям городских властей, полностью перекрывших воздух всем водителям Петербурга в преддверии его юбилея, на «восемнадцатичасовой» мы успели. В редакции творился еще более страшный кавардак, и я даже толком не понял, как отснятый материал появился в эфире.
Не успели мы влететь в студию (а эфир уже шел), вечерний ведущий Градин солидным баском сообщил зрителям, что несколько минут назад был потушен серьезный пожар и что, мол, все подробности зрители смогут узнать из материала Павла Полтешка. А дальше все они, то есть зрители, увидели подробный репортаж с того самого пожара, с которого мы ввалились четверть часа назад, источая запах несвежего шашлыка. За кадром звучал голос Полтешка — спокойный, размеренный, он сопровождал необыкновенно красивые и жестокие кадры, снятые Денисом. И я почувствовал что-то вроде гордости, потому что не представлял, как же это все можно было успеть.
Перед телевизором сидел удовлетворенный Полтешок и шумно жевал «городской» батон, запивая его кефиром.
— Паш, — спросил я его, когда сюжет кончился. — А кто наш пожар… это… монтажировал?
— Монтировал! Деревня…— Полтешок посмотрел на меня снисходительно и кивнул в сторону привалившегося к стене парня. — Вон! Колян Норвежцев! Супер! Сегодня только из отпуска вышел…
— Утром или вечером? — машинально спросил я.
— Вечером…— удивленно ответил Полтешок. — А какая, на хрен, разница?
— Да так…— отозвался я. — А кто тогда убийство монтировал?
— А хрен его знает…— пожал плечами Паша. — У Шилькина спроси.
— Спрошу, — пообещал я и погрузился в просмотр сюжета о развенчании Мисс Галактики, а если по-простому: Оксанки Федорчук — бывшей курсантки милицейской школы.
Ничего неожиданного, для меня по крайней мере, с ней не случилось. История была довольно банальной. По слухам, в Оксанку влюбился один крутой мужик по кличке Карабас. Мой, кстати, клиент, как выражается Спозаранник. Взял он, значит, да и вложил в нее денежку. Причем чужую. Стала Оксанка мисс Вселенной, поездила по городам далекой Американщины, да тут Карабаса и вычислили. Зачем, говорят, ты, сука, такую большую денежку на лейтенанта милиции тратишь, нехорошо! Ну он, натурально, к ней: хорош, говорит, покатались. Пора, моя дорогая, лыжи отсюда смазывать… Уехали. А корону вместе с мантией, стало быть, другой девочке отдали. Вот и вся любовь.
Но в сюжете история выглядела до предела романтичной и мне в общем понравилась. Ну ее, Оксанку эту — один грех с ней…
Тем временем красная лампочка погасла. Из эфирной аппаратной вывалилась выпускающая бригада во главе с Шилькиным, который выглядел как грузчик, только что в одиночку таскавший корабельные контейнеры.
Я подошел к нему и осторожно спросил:
— Илья, кто монтировал убийство утром?
— Майкл, — безучастно ответил он.
— Где искать?
— Там…
И он обессиленно махнул рукой в сторону. Я пошел в указанном направлении, изумляясь перемене, произошедшей в редакции после эфира. Главное, было тихо. Люди двигались по ньюс-руму медленно, негромко переговаривались, улыбались друг другу и вообще наслаждались спокойствием. До последнего выпуска оставалось три часа, и я уже знал, что это затишье — перед бурей, но все равно было приятно.
Дойдя до монтажной аппаратной, на дверях которой красовалась надпись: «Осторожно — Майкл!», я заглянул внутрь. Никого. Надо бы позвонить Обнорскому, пока есть время…
***
Обнорский был «временно недоступен». Спозаранник перманентно занят, Шах на минутку вышел, Модестов говорил по другому телефону, а Железняк пошла в женскую консультацию. Поэтому, сделав несколько пустых звонков и наговорив Ксюше кучу любезностей, я связался с Зудинцевым и выяснил, что он находится в архивном отделе, поэтому прямо сейчас мы устроим «конференц-колл» с присутствующими там же Обнорским и Агеевой.
— Где ты набрался этих буржуазных штучек, Михалыч? — спросил я.
В трубке щелкнуло, и голос Обнорского гордо сказал:
— Где надо, там и набрался. Сейчас не каменный век.
Конференц-колл двадцать первого века, в понимании Обнорского, состоял в том, что они включили телефон на громкую связь, дабы меня было всем слышно, а я, в свою очередь, не слышал бы почти ни хрена, кроме звяканья кофейных чашек да простуженного покашливания Агеевой. Судя по звуку, Обнорский по обыкновению расшагивал по кабинету, поэтому голос его то удалялся, то приближался.
— Давай, Михалыч! — торжественно сказал он.
— Мне кажется, — начал Зудинцев, — Козлова не собирались убивать, во всяком случае, это можно было бы сделать проще. Но они, видимо, не договорились. Убивали уголовники, это точно.
— Что у нас есть на Козлова, Марина Борисовна?
— По моей части немного, — просипела Агеева. — Поднялся на черном металле, потом исчез на несколько лет. Есть сведения, что у него был какой-то нефтяной бизнес в Ингушетии, потом прогорел, вернулся. Стал заниматься здесь строительством и сумел подняться. Фирма «Спешиал Билдинг компани» — в основном долевое строительство. Женат, взрослый сын.
— Скандалы, судимости?..
— Да так, ничего существенного, — послышался шорох бумаг. — Жалобы обманутых дольщиков — впоследствии удовлетворены… Проходил свидетелем по антикварному делу Крагина, но там все чисто. В политику он не лез. Так что…
— Нужно поплотней заняться его семьей…— подал голос Зудинцев.
— Георгий Михайлович, как всегда, за бытовую версию. — Простуда не мешала Марине Борисовне говорить с предельно ядовитой интонацией.
— А ты меня не подкалывай, Марина, — привычно обиделся Зудинцев. — Я, между прочим…
— Брек! — прервал бой Обнорский. — Дал же Бог характер… Есть зацепка — эта несчастная видеокассета.
— Прямо «Блоу ап»! — блеснула образованностью Агеева.
— Какой еще «ап»? — не выдержал я. — «Рыжий», что ли? Чем вы там вообще занимаетесь, коллеги? Вот я, например, на пожар съездил…
На том конце провода повисла пауза. Видимо, обо мне они забыли.
— На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?
— Попахивает…— сказал я.
— А что с кассетой?
— С какой кассетой? — невинно переспросил я. — Ах, с кассетой… Пока ничего.
Говорить о том, что я вообще пока что смутно представляю, о какой кассете идет речь, я не стал.
— Ничего, значит, — протянул Обнорский. — А скоро будет «чего»?
— Вот-вот! — пообещал я. — Мне тут не очень удобно разговаривать…
— Ну и заткнись! — оборвал меня шеф. — Так вот… По крайней мере кому-то понадобилось ее выкрасть. И этого «кого-то» необходимо вычислить… Решаем так: Михалыч, проверяй семью, вы, Марина Борисовна, все-таки покопайте, что там с дольщиками, и подождем новостей от Кононова.
— Из вытрезвителя…— пробурчала Агеева.
Я мудро промолчал.
— Из новостей! ~ поправил ее Обнорский. — Слышь, Макс? Новостей из «новостей». Завтра в десять жду тебя в Агентстве с подробным отчетом. И не идиотничай! Я за тебя поручился.
— Не подведу, вашество! — сказал я. — Извините, дела…
Повесив трубку, я побрел в буфет — нужно было подумать. И начать хоть что-нибудь делать по этой истории.
***
Прежде всего нужно было выяснить, о какой кассете все они говорят — ведь насколько я понял, здесь ее стерли. Получалось, что сама кассета никому уже не нужна. Тогда что же они, собственно, ищут? Интересно, конечно, вычислить, кто это сделал, но мало ли какие мотивы были у человека? Да и потом, в таком бардаке вполне возможно стереть материал случайно. Для начала нам нужен Майкл…
Кофе безнадежно остыл. «Вот так ты всегда, Кононов, — сказал я себе. — Вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать, играешь в Спозаранника — думу думаешь… А ну встал и пошел искать Майкла!»
И я встал. И заказал себе еще кофе. Потому что торопиться было все еще выше моих сил. Но о моих силах никто тут, похоже, не заботился, поэтому горячего кофе я так и не попил. Влетевший в буфет Махмуд отправил меня принимать какой-то материал из Москвы. Не успел я с грехом пополам записать все, что меня просили, субтильный корреспондент Лыжков потребовал, чтобы я договорился о какой-то срочной съемке в Эрмитаже. Потом я полчаса носился по редакции, выясняя, где может быть спрятана бумага для факса, а затем составил график ночной развозки для такси, попутно умудрившись продиктовать нескольким операторам, во сколько и с кем у них завтра выезд.
Башка у меня трещала — будь здоров, и я уже серьезно подумывал потребовать от Обнорского компенсации за вредную работу. Но тут примчалась со съемки очередная бригада, и давешняя брюнетка Аня напихала мне в руки кучу кассет, отправив на монтаж к тому самому Майклу. В редакции к этому времени снова начался девятибалльный шторм, и мне ничего не оставалось, как мчаться рысцой в монтажную, подстраиваясь под общий темп.
Влетев в аппаратную, я увидел, что за магнитофонами колдует толстенький, небритый человечек. Дымчатые очки двигались на его носу как живые, а руки мелькали с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах.
— Вторая аппаратная тут? Вы Миша? — пытаясь отдышаться, выпалил я.
— Падай! Будешь кассеты подавать. Давай триста восьмую!
— Меня Макс зовут, — сказал я, пихая ему кассету.
— Меня — Майкл. — Кассета исчезла в чреве магнитофона и зажужжала. — Кретин…
— Кто? — обиделся я.
— Да оператор! Ни одного живого плана! Давай двести девятнадцатую!
Протягивая кассету, я завороженно следил за тем, как быстро мелькали руки Майкла, то нажимая какие-то кнопочки, то крутя какое-то колесико. На экране менялись картинки, и наконец что-то начало складываться.
— Красиво…— попробовал я «влиться в процесс».
— Говно! — отрезал Майкл. — Не срастается…
Из висящего на стене динамика раздался голос Шилькина:
— Полторы минуты до эфира!
— Иди в жопу! — отозвался Майкл, не переставая «клеить».
— На себя посмотри! — парировал динамик.
— Он нас слышит? — удивился я.
— Нет. Но и так знает…
— Ты вчера убийство клеил? — ни с того ни с сего бухнул я.
Майкл бросил на меня быстрый взгляд.
— Допустим. И чего?
В аппаратную заглянула рыжая девушка и взвизгнула:
— Майкл, финальный код!
— Две — тридцать три! — отозвался Майкл. — Так в чем дело?
Момент для разговора был явно неподходящий, но деваться было некуда.
— Да вот, некоторые говорят, что ты случайно…— замямлил я.
— Материал затер? — криво усмехнулся Майкл. Нажав какую-то кнопку, он вскочил, выхватил кассету из магнитофона и побежал к выходу. — Здесь сиди, я сейчас!
Из открытой двери послышались уже знакомые команды: «Внимание, первый… Мотор!!! Внимание третий… Видео „Смольный“ со второго! Третий, мотор!»
Вернулся Майкл и прикрыл дверь. Сев на свое кресло, он что-то пробормотал, потом повернулся ко мне.
— Объясняю для тупых. — Он вставил в магнитофон кассету. — Вот кассета, которая пошла на эфир. Чтобы стереть материал так, как он был стерт, нужно было вот так…— он показал на экран, где появилась утренняя картинка с набережной, — промотать первый кадр, поставить метку входа… вот так… и нажать на запись. То есть сделать это специально! А на хрена мне это делать специально?
— Да вроде и ни к чему, — пожал плечами я. — А вот ты говоришь: «Кассета, которая пошла на эфир». А что, была еще какая-то кассета?
— Конечно. Кассета-исходник, которую записывает камера, а мастер-кассета — та, на которую материал монтируется.
— Но тогда в чем проблема? — совсем запутался я. — Взяли бы этот самый исходник и смонтировали бы еще раз!
— Правильно мыслишь. Но в том-то и подлость, что эта сука затерла не весь материал, а оставила первый кадр — он вновь отмотался на самое начало.
— Зачем?
— А затем, чтобы никто до самого последнего момента не понял, что сюжет стерт. Режиссер, перед тем как выдать материал, всегда видит его первый кадр. И только убедившись в том, что это именно он, дает команду «Мотор!».
— И что?
— А то, что когда все поняли, что мастер-кассета затерта, исходника на студии уже не было.
У меня в голове что-то стало проясняться. Так вот какую кассету нужно найти! Значит, убийство на видеопленке до сих пор существует… Я взял след, и меня понесло.
— А когда ты видел исходник в последний раз?
Майкл моего энтузиазма не разделял и встал.
— Слушай, а тебе не кажется, что это не твое собачье дело?
— Просто помочь хочу, — сказал я, понимая, что разговор уже закончен.
— Обойдусь. — Майкл пошел к дверям. — А сперли его во время эфира.
— А кто же тогда затер мастер? — затараторил я вдогонку. Майкл задержался в дверях. — Главное, когда успел?
— Ты, по-моему, не очень-то администратор, — сказал он, внимательно меня разглядывая. — И неспроста тут появился. Так?
— Неспроста, — согласился я. — Работы нет совсем.
Хотя работы-то как раз было навалом.
Окончание последнего эфира сопровождалось такой же умиротворенной расслабухой. Первым из аппаратной вышел Градин. Оказалось, что элегантность его была, как бы это выразиться, половинчатой, что ли. Поскольку пиджак, рубашка и галстук резко контрастировали с разбитными шортами и видавшими виды кроссовками. Перехватив мой удивленный взгляд, он ухмыльнулся и пошел в гримерку.
Потом появился обессилевший Шилькин, за ним потянулись ассистенты.
— Пи-ива…— томно протянул главный режиссер, и сопровождающие его лица согласно закивали. У меня, как у собаки Павлова, немедленно проснулся условный рефлекс, и я сглотнул слюну, что не укрылось от Шилькина, который поманил меня жестом и шепнул:
— Пошли с нами в «Пушкаря». Этот кровавый денек надо запить…
Я мысленно нарисовал себе картину активного сбора информации за кружечкой-другой пивка и остался ей удовлетворен. О том, что завтра утром скажет мне Обнорский, я старался не думать.
В баре на Большой Пушкарской было пустынно. Официанты, похоже, уже привыкли к телевизионщикам и не обращали особого внимания на громогласное обсуждение местных звезд эфира и тонкостей телевизионной технологии.
Сам я после третьей кружки перестал вздрагивать от словосочетаний типа «склейка в стык» и «немонтажный переход». Пора было переходить к делу, пока я еще был в состоянии шевелить мозгами.
Майкл сидел строго напротив и делал вид, что абсолютно не замечает моего присутствия. Зато Шилькин, заметно охмелев, постоянно обращался ко мне, вновь и вновь возвращаясь к утреннему происшествию.
— Макс, да ты пойми, — страдальчески гудел он, — кто-то ведь предал нас, просто предал! А ведь среди наших — некому! А кто-то все-таки предал… И раз уж ты с нами, то…
— Да брось ты, Илья, — перебил я его, опасаясь, что он сболтнет про меня лишнего. — Сколько народу эту пленку видело — соблазн перепродать конкурентам, тем же бандитам, ментам, в конце концов… Думаешь, у вас никто не может быть завербован?
— Никто, — он пристукнул кружкой по столу. — Ручаюсь. За своих ребят — за всех р-ручаюсь.
— За всех, за всех?
Неожиданно встрепенулся Майкл:
— Точно! Вертелся же этот… Стажер! Коль, ну помнишь, такой худенький!
— А разве он на этой неделе приходил? — с сомнением отозвался Норвежцев, отвлекаясь от пространного объяснения Полтешку, как надо и как не надо монтировать.
— Был, — настаивал Майкл. — Точно был! Возле монтажной крутился…
— Кто такой? — меня очень смущала горячность Майкла.
— А хрен его знает, студент какой-то.
— Их к нам толпами присылают…— неожиданно поддержал его Шилькин. — Да у нас такое творится — себя не помнишь!
— Да уж, у вас шумновато, — согласился я.
— А ты-то где раньше работал? — поинтересовался Норвежцев.
— Я-то? — мне вспомнились последние полчаса перед эфиром. — Практически в самом тихом и спокойном месте на земле.
***
Я сидел на любимом диванчике шефа, потирая виски. Обнорский смотрел на меня без сострадания.
— Налаживаешь личные контакты? — язвительно принюхался он. — Молодец…
— Сами просили шифроваться, Андрей Викторович, — буркнул я. — Объявили бы на НТВ честно, так, мол, и так, вот вам великий сыщик Кононов Макс. А то — «новый администра-а-атор…»