Страница:
Я встал и вышел из кабинета.
Я встал и вышел. В коридоре столкнулся с Завгородней. Светлана с достоинством несла свой выдающийся бюст, и у меня мелькнула мысль: а может, попросить ее… как бы сказать, поближе поконтачить с оперком Гошей? Тогда Завгородняя, как Матросов, грудью, и все хоккей — мы владеем материалами дела… Но я эту мысль сразу же отогнал.
Сам же всегда наставлял Светку, что журналистика и проституция — не одно и то же.
Завгородняя унесла свой бюст, растаяла в покрытой сигаретным туманом дали коридора. Я пошаркал к себе. В приемной бросил Оксане:
— Ко мне никого не пускать. За исключением наступления крутого форс-мажора.
Оксана у меня умничка, ничего ей объяснять не надо, все сама с полуслова понимает. Она кивнула и сказала: «Хорошо».
В кабинете я сел на подоконник и стал смотреть на пожелтевшие березы во дворе Суворовского училища. Я закурил и какое-то время сидел совершенно бездумно. Жиденький листопад шелестел над строем суворовцев в черных шинелях.
Сигарета обожгла пальцы, я матюгнулся и подумал: "Да что же происходит? Вот лежит за моим окном город. Мой любимый город в предчувствии осеннего наваждения… И где-то в нем притаился зверь, который может искромсать тупым ножом молодую женщину, а потом взломать ей ребра и вырвать сердце.
Как и от вчерашней атаки на Манхэттен, от этой истории за версту разит Голливудом…
Но это не триллер, а реальность. Это не там, на острове посреди Потомака, а здесь, на берегу Невы, у меня дома. Завтра это может повториться".
Я слез с подоконника, сел за стол. На столешнице лежал грязноватый ксерокс с «Оперативной сводки». «Не раскрыто» было написано на листе. Не раскрыто… Прошла уже неделя с момента убийства, а дело не раскрыто…
Итак, что же произошло на тринадцатом этаже дома на проспекте Рационализаторов? Кто эта несчастная женщина? Я ничего не знаю о ней, кроме того, что ей «на вид около двадцати лет». Возможно, что она проститутка? Вполне, вполне возможно. Масса молоденьких дурочек из неблагополучных семей не видят иного пути, кроме торговли собой.
Многие приезжают из провинции. Их манит большой город. Здесь, думают они, начнется другая жизнь — красивая, веселая и счастливая. Не такая, которая вяло течет в их Ивантеевках, Разуваевках, Гнилых Пеньках… Они «воспитаны» на бразильских сериалах. Вершиной искусства считают «фанерные» концерты «Иванушек». Некоторым из них «повезет», и они устроятся работать в ларьки или на рынки. Но многим повезет еще меньше, и судьба швырнет их на панель.
Я не знаю, была ли жертва с проспекта Рационализаторов проституткой… но с высокой степенью вероятности могу предположить, что была. Тут Зверев прав — не каждая пойдет трахаться в подъезд. А предположение, что именно так все и было, подтверждает использованный презерватив. Значит — проститутка? Дешевая уличная проститутка, попавшая на маньяка… Вероятно. Но что это дает? В городе несколько тысяч проституток, которые занимаются своим ремеслом постоянно, и еще тьма девиц, которые подрабатывают при случае или просто ищут «приключений». И находят их… Вести расследование в этой среде довольно трудно, но все-таки стоит попробовать.
Коли уж мы предположили, что жертвой маньяка стала проститутка, то мы так же смело можем предположить, что она была наркоманкой. Процентов восемьдесят уличных проституток сидят на игле… а может, и все сто. Впрочем, ответ на вопрос: была она наркоманкой или нет? — ни на шаг не приближает нас к личности жертвы. Дает некоторые представления о ее образе жизни, но не приближает…
…А что убийца? Что мы знаем о нем?
О нем мы знаем еще меньше… строго говоря, вообще ничего. Кроме того, что он психопат, носит большой и тупой нож и знает, что такое «красный орел».
Стоп! «Красный орел»! «Красный орел» — это уже штришок. Далеко не каждый из наших сограждан знает, что это такое… Ну и что? Даже если к тайне приобщен всего один процент наших граждан, то только в одном Питере таковых наберется более сорока тысяч человек. Нормальный круг подозреваемых!
Я закурил и услышал, как открывается дверь в кабинет… Ну кого там черт несет по мою душу?
Дверь открылась без стука, и в кабинет ввалился Зверев. Я, признаться, ждал, что он вернется. Не знаю, почему.
— Слушай, Андрюха, — сказал Зверев с порога, — давай-ка обсудим это дело.
Я усмехнулся. Если Сашку что-то зацепило — он не успокоится. Будет пахать как заведенный. Без устали, без сна, без зарплаты… А почему б не воспользоваться лишней рабочей силой? Тем более что мои опера не сегодня-завтра разъедутся. Каширин полетит в дружественную республику искать тело пропавшего журналиста. А Зудинцев отправится в Болгарию на поиски свидетеля по делу банды Андрея Удаленького…
— Соображения имеются, Андрюха. Давай обсудим.
Оказалось, Сашка успел уже заглянуть к моим ребятам, Каширину и Зудинцеву, и проанализировать все, что узнал от них.
И мы сели обсуждать. Оксана принесла кофе, мы задымили и для начала вызвали на перекрестный допрос Завгороднюю. Допрос Светланы Аристарховны ничего не дал. К тому, что она уже сказала мне, добавить ей было нечего.
— Ладно, — сказал я, — иди, Светлана…
Кстати, ты знаешь, что такое «красный орел»?
— Птица из Красной книги? — поинтересовалась Завгородняя.
— Нет, Светик, не птица из Красной книги… Ты разберись. Поняла?
— Нет, — ответила Света и искренне спросила:
— А зачем?
Так, для расширения кругозора. Ладно, иди и вместе с Агеевой подготовь мне список военно-исторических клубов Санкт-Петербурга.
— Каких? — еще более искренне удивилась Света. Если бы я спросил о ночных клубах, она бы, пожалуй, не удивилась.
— Во-ен-но-ис-то-ри-чес-ких, — по слогам повторил я и добавил:
— Справка должна быть готова через два часа… все! Иди.
Завгородняя вышла.
— Ну, коллега, — сказал я Сашке. — Слушаю твои соображения.
— Ситуевина, Андрюха, простая: информации у нас нет. У официального следствия, видимо, тоже. Вырисовывается красивый такой «глухарек»… Согласен?
— Согласен, но что из этого следует?
— Для начала следует в адресе поработать — может, чего и зацепим. Ты же знаешь, как менты работают. Тяп-ляп, опросили наскоро жильцов, кто дома был: видели? — не видели… слышали? — не слышали… ну и ладненько…
Конечно, Зверев немного утрировал. Но в общем и целом качество милицейской работы сильно отличалось от идеала. Этому была масса объективных и субъективных причин, говорить о которых здесь — неуместно.
— А на повторный обход, — продолжал Зверев, — сил уже, как правило, не хватает.
Да и толку от халтурно проведенного — обхода никакого нет. Остается только ждать второй жертвы.
«Верно, — подумал я. — Практика показывает, что маньяк никогда не останавливается на одной жертве. Напротив, многие из них, попробовав крови впервые, бросаются в кровавый поток с головой. Если маньяка не остановить — сам он не остановится никогда. Живущее в нем чудовище все время требует новой крови, новых сильных ощущений».
— Хорошо, — согласился я, — поехали поработаем в адресе. Может, чего и надыбаем.
И мы поехали в адрес, прихватив с собой Зудинцева.
Мы поехали. Город лежал серый, вымороченный, в автомобильных пробках. Зверев ткнул пальцем в магнитолу, включил «Шансон». Какая-то Вера заказала для своего молодого человека песню про «Кресты»… Нормальный выбор. Потом пошел блок новостей с рассказом о нью-йоркской трагедии. Потом мы приехали и нашли огромный шестнадцатиэтажный дом на восемьсот квартир. По самым приблизительным оценкам в нем обитало не менее двух с половиной тысяч человек, сотня собак и пара сотен кошек. В таких домах с населением в целый поселок люди зачастую живут рядом годами и не знают друг друга.
Первая же подвернувшаяся бабулька показала нам подъезд, где произошло убийство. Зверев с ходу завел с ней разговор. По существу старушка ничего не знала, но уверенно заявила, что девушку зарезали евреи.
Обычай у них такой — христианских младенцев резать «на Пасху».
— Э-э, бабушка! Пасха-то когда была?
— У жидов каждую субботу Пасха, — ответила бабуля убежденно.
В лифте мы поднялись на тринадцатый этаж. Как водится, лифт был расписан похабщиной, названиями рок-групп и носил следы неумелого поджога. Лестницами в этих огромных домах почти не пользуются.
За исключением тех случаев, когда ломаются лифты (их в каждом подъезде два — пассажирский и грузовой).
Итак, лифт поднял нас на тринадцатый этаж. Мы вышли и оказались в лабиринте расходящихся коридорчиков-тупичков с дверьми квартир почти сплошь стальными.
Еще лет десять назад стальных дверей в наших домах не было вовсе, и выражение:
«Мой дом — моя крепость» казалось образным. Теперь оно приобрело буквальный смысл… Неужели никто из обитателей квартир тринадцатого этажа не слышал, что происходит на лестнице?
На лестницу вела дверь с матовым армированным стеклом. Мы вышли и оказались в гулком бетонном геометрическом пространстве из стен ступеней. Ярко горела электрическая лампочка. Окон здесь не было.
Были пыль, страх и задавленное эхо. Я подумал, что если каждый день ходить по этой лестнице, по этому воплощенному кошмару, то через год можно стать законченным неврастеником и начать шарахаться от собственной тени.
— Ага, — сказал Сашка, — вот оно!
И мы увидели бурые пятна в углу — на полу и на стене. На полу — большие, на стенах — брызги… Господи, подумал я, почему же их не смыли?
— Почему же кровь-то не смыли? — спросил я.
— А кому это надо? — сказал Зверев, пожимая плечами.
Мы «полюбовались» на следы крови и, разумеется, никакой полезной информации не получили… Судя по тому, как высоко — на высоте примерно полутора метров — находились брызги, можно предположить, что первые удары жертве были нанесены, когда она еще стояла на ногах… Первые. А всего их было тридцать четыре! Господи, да он же был по уши в крови…
— Убийца, — сказал Сашка, — наверняка очень сильно перемазался кровью. В таком виде ему было затруднительно отсюда сваливать. Даже ночью.
— Почему ночью? — спросил я.
Ответил Жора Зудинцев:
— Потому что убили ее около полуночи.
Ты же, Андрюха, не дослушал разговор с экспертом, убежал.
Мы вышли на балкон и закурили. Здесь дул ветер, было холодно, но все равно значительно уютнее, чем там, в бетонной ловушке с неживым, полузадушенным эхом…
Внизу лежала огромная автостоянка, шагали маленькие человечки…
— Если он был так сильно окровавлен, — сказал я, — то ему действительно было очень опасно куда-то ехать… Возможно, он живет рядом?
— Возможно, — кивнул Зудинцев. Он запахнул куртку поплотнее. — Возможно, что прямо в этом доме.
— А возможно, он был на машине, — сказал Зверев. — Хоть и весь в кровище, а сел себе и спокойно уехал.
— Или выбросил во дворе окровавленную одежду, — сказал я.
— Или был в таком состоянии, что ему было на все наплевать, — сказал Зудинцев. — Например, обкуренный в полный умат. Или пьяный. Или просто перевозбужденный.
И он пошел, как был.
— Кстати, — спросил я, — а относительно жертвы: исследование на наркотики еще не делали?
— А чего его делать? — сказал Зудинцев. — Митрофанов говорит, у нее сплошные дороги {Дороги (жарг.) — следы от инъекций} на руках…
Значит, все подтверждается — наркоманка. Что ж? Тут ничего удивительного нет — все, как ожидалось.
— Ладно, — сказал Сашка, — нечего гадать. Надо идти по жильцам. Или найдем следы, или нет.
Он швырнул окурок вниз, и мы пошли работать. Мы отработали сначала тринадцатый этаж, потом — двенадцатый и четырнадцатый. Потом — все остальные квартиры в подъезде. Мы осмотрели все этажи и все балконы. Мы осмотрели даже помещение лифтовой, замок которой Зверев ловко открыл миниатюрным брелоком-отмычкой.
Ничего мы не нашли и никакой информации от жильцов не получили. Нам вообще открывали очень неохотно или не открывали вовсе… иногда обещали вызвать милицию.
В десятом часу вечера мы закончили. Было очевидно, что отработали впустую.
— Надо пробить телефоны по номерам квартир и опросить соседние подъезды по телефону, — сказал Зверев.
— Каширина озадачим, — ответил я. — Жора у нас в Болгарию завтра летит.
— Счастливый… — усмехнулся Сашка. — Надо бы еще в Красноармейское РУВД съездить, пообщаться с убойщиками…
— Вместе поедем, — сказал я. — Меня начальник приглашал…
Я рассказал о своем разговоре с полковником Крыловым. Зверев обрадовался:
— О! Это же отличный повод нарисоваться в РУВД и потолковать со Светкиным хахалем.
— Он не хахаль, — ответил я. — Он воздыхатель.
— Какая разница? С утра берем с собой Светку и едем.
В этот момент Завгородняя позвонила сама (а сказано: не поминай черта — он не появится) и победно заявила, что список во-енно-ис-то-ри-чес-ких клу-бов го-тов.
— Молодец, — похвалил я. — Много их там набралось?
— До фига, — ответила она очень конкретно. — Список лежит у тебя на столе.
— Норманнские клубы в нем есть?
— Какие-какие?
— Ох, Света, Света! С «красным орлом» разобралась?
— Нет. А зачем?
— Ладно, завтра с утра поговорим. В десять ноль-ноль я, Светлана Аристарховна, за тобой заеду.
— Зачем?
— Работа есть для тебя.
— Но в десять я еще сплю.
— В десять ноль-ноль возле подъезда, Светик, — отрезал я и выключил телефон.
— А зачем тебе нужны норманнские клубы, Андрей? — спросил Зверев.
Мы высадили Жору у дома, пожелали ему счастливого пути и теперь ехали по вечернему городу в акварели сумерек. Начинал накрапывать дождь… Где-то неподалеку бродил маньяк с тупым и длинным ножом. Сотни тысяч горожан сидели в своих квартирах и смотрели телевизор. Их усердно пугали бородатым исламским террористом.
— А зачем тебе нужны норманнские клубы?
— Есть у меня такая мыслишка, что этот урод увлекается норманнами… Викинги, Один, Вотан, берсерки и прочая романтика-экзотика древнескандинавская… Возможно такое?
— Возможно-то оно возможно, но это не самый короткий путь.
— А хрен его знает, какой путь правильный, — ответил я.
Сашка не возразил. Он как профессионал сыска отлично знает, какими непредсказуемыми оборотами изобилует расследование и как легко заходят в тупик самые, казалось бы, перспективные версии…
Мы приехали к Агентству. Там Зверев пересел в свою тачку и поехал домой. А я поднялся к себе и взял со стола подготовленный Завгородней список.
В холодильнике было по-прежнему пусто. Я дал щелбан Дзаошеню и сделал себе кофе. Потом сел колдовать над списком.
Мамочка! Сколько же их расплодилось, этих клубов.
Список, подготовленный Завгородней (а на самом-то деле Мариной Борисовной), содержал более сорока названий. В первый момент я даже подумал, что зря с этим связался. Но потом попил кофейку, взял карандаш и начал отсортировывать явно лишние.
К лишним я безоговорочно отнес поклонников казачества и Наполеона Бонапарта — не тот менталитет. Сюда же причислил сторонников белого движения — поручик Голицын с корнетом Оболенским раздавали друг другу патроны и надевали ордена. Так же смело я вычеркнул следопытов Великой Отечественной — как «красных», так и черных. Лучники и арбалетчики под штандартами клубов «Робин Гуд» и «Вильгельм Телль» тоже навряд ли представляли для меня интерес. Совершенно непонятно, что такое «Красная роза» и «Королевская лилия», но их, как и «Гасконцев», я тоже вычеркнул… Вот если бы попался клуб «Красный орел»! Но его не было. Были «Тачанка», «Сыновья Большой медведицы», «Нормандия-Неман», «Лесные братья», «Эллины» и даже «Штурмбаннфюрер».
Но все же Марина Борисовна и Завгородняя потрудились не зря! В списке нашлись два названия, которые представляли несомненный интерес, — «Валхалла» и «Викинг». У «Викинга» был контактный телефон, а у «Валхаллы» даже интернетовский адрес. Мне не терпелось сразу влезть в Интернет, но я обработал список до конца.
Ничего «норманнского» я больше не нашел, но обнаружил несколько подозрительных названий сатанинского, скорее всего, толка. Их я обозначил жирными вопросительными знаками — от этих ребятишек всего можно ожидать. В большинстве своем они, в общем-то, безобидны, но среди них встречаются и совсем безбашенные.
«Красный орел» и вырванное сердце вполне в их духе…
После этого я сел к компьютеру, но понял, что устал как собака, и решил отложить знакомство с «Валхаллой» на завтра.
В десять ноль-ноль Завгородняя уже стояла возле своего подъезда. Она стояла под ярко-красным грибком зонта и выглядела на миллион… я серьезно, я не шучу. В сущности, Светка действительно красивая женщина. Это факт… но какой черт толкнул ее в журналистику?
Завгородняя села в машину, зонт пристроила сзади и сразу стала критиковать мой «джип» — тесный он, шумный и тряский… а вот у одного знакомого есть «тойота-лэндкраузер», так в этом «лэндкраузере»…
— Высажу, — сказал я, и Светка поняла.
И ответила по-мужски:
— Понял. Не дурак.
Потом Светка помолчала немного, поглядывая на меня сбоку, и заявила:
— А че «лэндкраузер»? Ровно «лэндкраузер»! Точно-точно говорю, и не спорьте…
Буржуинское толстожопое чудовище… А вы говорите — «лэндкраузер»! Тьфу и растереть.
А вот твой «джип»…
Так, под Светкину болтовню мы приехали в Красноармейское РУВД. Зверев был уже там — сидел в своей «Ниве» под знаком «Остановка запрещена» и курил. Я припарковался рядом. Я проинструктировал Завгороднюю, и Светлана Аристарховна ринулась в бой. А мы с Сашкой остались ждать результатов. Возможно, у Светки все получится, и мы воспользуемся плодами ее обаяния.
Но ни черта у Светки не получилось. Минут через пятнадцать она позвонила и кислым голосом произнесла загодя оговоренную фразу: «Забыла про туфли, вечером заеду!» Это означало, что ее друг-оперок «не колется».
— Сейчас придем, — ответил я.
И мы со Зверевым пошли в здание РУВД.
Возле дежурной части стояли три милиционера. Один оживленно рассказывал двум другим, что, мол, к убойщикам только что прошла «классная такая телка, блин».
…Опер Гоша оторвал взгляд от Светкиного бюста и посмотрел на нас.
— По какому вопросу? — спросил он строго.
Был оперок Гоша мал, худ, в очках и говорил очень неубедительным басом. Но зато очень строго. Ну очень строго и недовольно. Еще бы! Мы оторвали его от созерцания Светкиных достоинств… А созерцать было что — стерва Завгородняя расстегнула на почти прозрачной блузке на одну пуговицу больше, чем допускают приличия. Как мужик, я этого Гошу понимал.
— По какому вопросу? — спросил Гоша.
Мы с Сашкой стояли на пороге его кабинета.
— Это мои коллеги, Гошенька, — проворковала Завгородняя, и мы вошли. — Это Андрей Серегин — наш директор, а это Александр Зверев… журналист, а в прошлом сотрудник уголовного розыска… — тут же нашлась Света. — А это, ребята, оперуполномоченный Георгий Астафьев — замечательный человек и мой друг.
Мы обменялись рукопожатиями и сели возле стола. «Застегнись, Завгородняя», — шепнул я. Светка в ответ скривила губы, но не застегнулась. Гоша напряженно молчал.
— Георгий, — сказал Зверев с ходу, — есть одна проблема.
— У меня или у вас?
— У всех…
— Что же это за проблема? — равнодушно спросил Гоша.
Труп на проспекте Рационализаторов, — сказал Зверев.
— Ой, Светлана, Светлана, — покачал Гоша головой.
— Да ладно тебе, Гошенька…
— Георгий, — сказал я, — мы люди серьезные и ответственные. Пришли к вам не в поисках сенсации, а с предложением помощи.
— Помощи?
— Да, именно так — помощи. Если бы нам хотелось просто забабахать горячий материал, мы бы его уже забабахали, но мы понимаем ваше положение и хотим помочь.
Гоша закурил, выпустил струйку дыма и спросил:
— Чем же вы мне поможете? Дело это поднимете?
Зверев ответил:
— Слушай, Георгий… ты — опер, и я тоже опер. Капитан. Двести восемьдесят задержаний. Так что опыт какой-никакой имею. И вижу, что дело у вас встало — «глухарек»… верно?
Гоша, глядя в полированную столешницу, сказал:
— Спасибо тебе, Света, за помощничков… Окончен разговор, господа журналисты.
— Понятно, — сказал я. — В таком случае мы сегодня же ставим информацию об убийстве на Рационализаторов в ленту. Фамилию вашу, Георгий, мы упоминать не будем, но сошлемся на источник в убойном отделе Красноармейского РУВД.
Гоша с силой затушил окурок в медной пепельнице.
— Меня, — сказал он, — Крылов раком поставит… Он и так уже бегал, выяснял, откуда это Серегин знает про секретное дело?
Что же вы творите-то, помощнички? Без ножа режете, блин!
— Мы вашу фамилию не называем.
— Какая, к маме, разница? Все знают, что у меня Светлана бывает… Все стрелки на меня.
— Ну так давай пообщаемся нормально, и не будет никакой проблемы, — сказал Сашка.
— А, Гошенька? — пропела Завгородняя.
— Ладно. А чего вы хотите?
— Личность погибшей установили? — быстро спросил Зверев.
— Нет… наркоманка лет двадцати.
— Фотография у тебя есть?
Ни слова не говоря, Гоша поднялся и пошел к двери, закрыл замок. Потом вытащил из письменного стола конверт и швырнул его Звереву. Сашка вытащил пачку черно-белых фотографий. Начал быстро их просматривать и передавать мне… Это были те еще снимки! Описывать не буду. Скажу только, что «красный орел» предстал во всей своей «красе».
Я передал снимок Завгородней, но Светка вдруг по-детски прикусила губу и отрицательно помотала головой.
Сашка выбрал одну фотографию — на ней крупно было снято лицо убитой женщины — и спросил у Гоши:
— Фотку подаришь?
— Бери, — махнул тот рукой. — Выгонят меня к едрене фене со службы.
— Не писай, Гошенька, — ласково сказала Завгородняя. — Все будет о'кей.
С Гошей мы расстались не то, чтобы друзьями, но свое отношение к нам он переменил. Мы ушли от него с фотографией жертвы и с тем же объемом информации, с каким пришли… но Зверев повеселел.
— Зачем тебе фото? — спросил я.
— На память, — сказал он и рассмеялся.
Действительно — смешно!
Зверев и Завгородняя уехали в Агентство, а я поехал на Софийскую, где у меня была назначена встреча с «вождем викингов».
Вождя звали Игорь. Он был высокий, улыбчивый и совершенно косматый. Мы встретились у него дома, в тесной однокомнатной квартире. Тесно было не от мебели, а от книг.
— Здорово-здорово, — сказал «вождь», — заходи… можно не разуваться.
Я вошел в прихожую. Одна стена была полностью занята самодельным стеллажом с книгами, журналами, картонными папками.
Из кухни навстречу мне вышел огромный кот, посмотрел умными глазами.
В комнате тоже оказались книги, журналы, папки, карты, картины, модели драккаров… В стеклянном шкафу стоял манекен в кольчуге и шлеме. Рядом с ним стояли секира и меч.
— Настоящие? — (спросил я, кивнув на доспехи.
— Если бы! Настоящие стоят немерено…
Новодел! Но даже и новодел стоит — о-хохо! Кофейку?
— Спасибо.
— Ну тогда располагайся, а я сейчас кофе соображу.
Я сел и стал разглядывать книги и предметы, наполняющие комнату. Все они говорили о пристрастии своего хозяина. Многие книги были на английском и шведском. Картины изображали скандинавские пейзажи — скалы и фиорды. По ним плыли драккары…
Через пару минут Игорь вошел в комнату с подносом в руках. Запахло отличным кофе. Следом за хозяином вошел кот. Игорь поставил поднос на стол, отодвинув в сторону какие-то бумаги и «коврик» с компьютерной «мышкой».
— Для начала, — сказал он, — автограф.
И протянул мне том «Переводчика». Я взял книгу в руки.
— Напиши: Харольду, — сказал он.
— А кто такой Харольд?
— Харольд — это и есть я. Такое имя у меня в моем племени.
Я посмотрел на Игоря-Харольда, на светящийся монитор компьютера и покачал головой. Черканул автограф.
— Ну так что же привело криминального журналиста в мой дом? — спросил Игорь. — По телефону ты мне ничего не объяснил, а только заинтриговал. Неужели тоже захотел податься к шизам?
— К шизам? Почему к шизам?
— А потому что многие именно так к нам и относятся. Вот, дескать, взрослые мужики, а в игры играют. Шизы, значит… Вот объясни мне, Андрей: почему, когда человек пьянствует, его считают нормальным? Ну пьет и пьет — и ничего. Наш человек! Всем все понятно, и ему даже сочувствуют. А я вот увлекаюсь историей — собираю литературу на тему, переписываюсь с коллегами.
Выучил шведский и собираюсь съездить в Швецию и Норвегию. Я деньги не пропиваю. Я их трачу на свое увлечение… Но я шиз. Это справедливо?
— Нет, Харольд, это несправедливо. А что, сильно достают?
— Да как сказать… хватает. Жена ушла.
На службе карьера из-за моего увлечения не заладилась. Мог бы стать начальником отдела, но босс сказал: пока не бросит играть в бирюльки — не будет начальником… вот так примерно. Ты только не подумай, что я жалуюсь.
А я и не думал, что Игорь-Харольд жаловался. Не похож он был на человека, который жалуется. В нем чувствовался стержень, и это вызывало симпатию и уважение.
— Ну так что же, Андрей, тебя ко мне привело? Вряд ли ты приехал из праздного интереса. Так?
***
Я встал и вышел. В коридоре столкнулся с Завгородней. Светлана с достоинством несла свой выдающийся бюст, и у меня мелькнула мысль: а может, попросить ее… как бы сказать, поближе поконтачить с оперком Гошей? Тогда Завгородняя, как Матросов, грудью, и все хоккей — мы владеем материалами дела… Но я эту мысль сразу же отогнал.
Сам же всегда наставлял Светку, что журналистика и проституция — не одно и то же.
Завгородняя унесла свой бюст, растаяла в покрытой сигаретным туманом дали коридора. Я пошаркал к себе. В приемной бросил Оксане:
— Ко мне никого не пускать. За исключением наступления крутого форс-мажора.
Оксана у меня умничка, ничего ей объяснять не надо, все сама с полуслова понимает. Она кивнула и сказала: «Хорошо».
В кабинете я сел на подоконник и стал смотреть на пожелтевшие березы во дворе Суворовского училища. Я закурил и какое-то время сидел совершенно бездумно. Жиденький листопад шелестел над строем суворовцев в черных шинелях.
Сигарета обожгла пальцы, я матюгнулся и подумал: "Да что же происходит? Вот лежит за моим окном город. Мой любимый город в предчувствии осеннего наваждения… И где-то в нем притаился зверь, который может искромсать тупым ножом молодую женщину, а потом взломать ей ребра и вырвать сердце.
Как и от вчерашней атаки на Манхэттен, от этой истории за версту разит Голливудом…
Но это не триллер, а реальность. Это не там, на острове посреди Потомака, а здесь, на берегу Невы, у меня дома. Завтра это может повториться".
Я слез с подоконника, сел за стол. На столешнице лежал грязноватый ксерокс с «Оперативной сводки». «Не раскрыто» было написано на листе. Не раскрыто… Прошла уже неделя с момента убийства, а дело не раскрыто…
Итак, что же произошло на тринадцатом этаже дома на проспекте Рационализаторов? Кто эта несчастная женщина? Я ничего не знаю о ней, кроме того, что ей «на вид около двадцати лет». Возможно, что она проститутка? Вполне, вполне возможно. Масса молоденьких дурочек из неблагополучных семей не видят иного пути, кроме торговли собой.
Многие приезжают из провинции. Их манит большой город. Здесь, думают они, начнется другая жизнь — красивая, веселая и счастливая. Не такая, которая вяло течет в их Ивантеевках, Разуваевках, Гнилых Пеньках… Они «воспитаны» на бразильских сериалах. Вершиной искусства считают «фанерные» концерты «Иванушек». Некоторым из них «повезет», и они устроятся работать в ларьки или на рынки. Но многим повезет еще меньше, и судьба швырнет их на панель.
Я не знаю, была ли жертва с проспекта Рационализаторов проституткой… но с высокой степенью вероятности могу предположить, что была. Тут Зверев прав — не каждая пойдет трахаться в подъезд. А предположение, что именно так все и было, подтверждает использованный презерватив. Значит — проститутка? Дешевая уличная проститутка, попавшая на маньяка… Вероятно. Но что это дает? В городе несколько тысяч проституток, которые занимаются своим ремеслом постоянно, и еще тьма девиц, которые подрабатывают при случае или просто ищут «приключений». И находят их… Вести расследование в этой среде довольно трудно, но все-таки стоит попробовать.
Коли уж мы предположили, что жертвой маньяка стала проститутка, то мы так же смело можем предположить, что она была наркоманкой. Процентов восемьдесят уличных проституток сидят на игле… а может, и все сто. Впрочем, ответ на вопрос: была она наркоманкой или нет? — ни на шаг не приближает нас к личности жертвы. Дает некоторые представления о ее образе жизни, но не приближает…
…А что убийца? Что мы знаем о нем?
О нем мы знаем еще меньше… строго говоря, вообще ничего. Кроме того, что он психопат, носит большой и тупой нож и знает, что такое «красный орел».
Стоп! «Красный орел»! «Красный орел» — это уже штришок. Далеко не каждый из наших сограждан знает, что это такое… Ну и что? Даже если к тайне приобщен всего один процент наших граждан, то только в одном Питере таковых наберется более сорока тысяч человек. Нормальный круг подозреваемых!
Я закурил и услышал, как открывается дверь в кабинет… Ну кого там черт несет по мою душу?
Дверь открылась без стука, и в кабинет ввалился Зверев. Я, признаться, ждал, что он вернется. Не знаю, почему.
***
— Слушай, Андрюха, — сказал Зверев с порога, — давай-ка обсудим это дело.
Я усмехнулся. Если Сашку что-то зацепило — он не успокоится. Будет пахать как заведенный. Без устали, без сна, без зарплаты… А почему б не воспользоваться лишней рабочей силой? Тем более что мои опера не сегодня-завтра разъедутся. Каширин полетит в дружественную республику искать тело пропавшего журналиста. А Зудинцев отправится в Болгарию на поиски свидетеля по делу банды Андрея Удаленького…
— Соображения имеются, Андрюха. Давай обсудим.
Оказалось, Сашка успел уже заглянуть к моим ребятам, Каширину и Зудинцеву, и проанализировать все, что узнал от них.
И мы сели обсуждать. Оксана принесла кофе, мы задымили и для начала вызвали на перекрестный допрос Завгороднюю. Допрос Светланы Аристарховны ничего не дал. К тому, что она уже сказала мне, добавить ей было нечего.
— Ладно, — сказал я, — иди, Светлана…
Кстати, ты знаешь, что такое «красный орел»?
— Птица из Красной книги? — поинтересовалась Завгородняя.
— Нет, Светик, не птица из Красной книги… Ты разберись. Поняла?
— Нет, — ответила Света и искренне спросила:
— А зачем?
Так, для расширения кругозора. Ладно, иди и вместе с Агеевой подготовь мне список военно-исторических клубов Санкт-Петербурга.
— Каких? — еще более искренне удивилась Света. Если бы я спросил о ночных клубах, она бы, пожалуй, не удивилась.
— Во-ен-но-ис-то-ри-чес-ких, — по слогам повторил я и добавил:
— Справка должна быть готова через два часа… все! Иди.
Завгородняя вышла.
— Ну, коллега, — сказал я Сашке. — Слушаю твои соображения.
— Ситуевина, Андрюха, простая: информации у нас нет. У официального следствия, видимо, тоже. Вырисовывается красивый такой «глухарек»… Согласен?
— Согласен, но что из этого следует?
— Для начала следует в адресе поработать — может, чего и зацепим. Ты же знаешь, как менты работают. Тяп-ляп, опросили наскоро жильцов, кто дома был: видели? — не видели… слышали? — не слышали… ну и ладненько…
Конечно, Зверев немного утрировал. Но в общем и целом качество милицейской работы сильно отличалось от идеала. Этому была масса объективных и субъективных причин, говорить о которых здесь — неуместно.
— А на повторный обход, — продолжал Зверев, — сил уже, как правило, не хватает.
Да и толку от халтурно проведенного — обхода никакого нет. Остается только ждать второй жертвы.
«Верно, — подумал я. — Практика показывает, что маньяк никогда не останавливается на одной жертве. Напротив, многие из них, попробовав крови впервые, бросаются в кровавый поток с головой. Если маньяка не остановить — сам он не остановится никогда. Живущее в нем чудовище все время требует новой крови, новых сильных ощущений».
— Хорошо, — согласился я, — поехали поработаем в адресе. Может, чего и надыбаем.
И мы поехали в адрес, прихватив с собой Зудинцева.
***
Мы поехали. Город лежал серый, вымороченный, в автомобильных пробках. Зверев ткнул пальцем в магнитолу, включил «Шансон». Какая-то Вера заказала для своего молодого человека песню про «Кресты»… Нормальный выбор. Потом пошел блок новостей с рассказом о нью-йоркской трагедии. Потом мы приехали и нашли огромный шестнадцатиэтажный дом на восемьсот квартир. По самым приблизительным оценкам в нем обитало не менее двух с половиной тысяч человек, сотня собак и пара сотен кошек. В таких домах с населением в целый поселок люди зачастую живут рядом годами и не знают друг друга.
Первая же подвернувшаяся бабулька показала нам подъезд, где произошло убийство. Зверев с ходу завел с ней разговор. По существу старушка ничего не знала, но уверенно заявила, что девушку зарезали евреи.
Обычай у них такой — христианских младенцев резать «на Пасху».
— Э-э, бабушка! Пасха-то когда была?
— У жидов каждую субботу Пасха, — ответила бабуля убежденно.
В лифте мы поднялись на тринадцатый этаж. Как водится, лифт был расписан похабщиной, названиями рок-групп и носил следы неумелого поджога. Лестницами в этих огромных домах почти не пользуются.
За исключением тех случаев, когда ломаются лифты (их в каждом подъезде два — пассажирский и грузовой).
Итак, лифт поднял нас на тринадцатый этаж. Мы вышли и оказались в лабиринте расходящихся коридорчиков-тупичков с дверьми квартир почти сплошь стальными.
Еще лет десять назад стальных дверей в наших домах не было вовсе, и выражение:
«Мой дом — моя крепость» казалось образным. Теперь оно приобрело буквальный смысл… Неужели никто из обитателей квартир тринадцатого этажа не слышал, что происходит на лестнице?
На лестницу вела дверь с матовым армированным стеклом. Мы вышли и оказались в гулком бетонном геометрическом пространстве из стен ступеней. Ярко горела электрическая лампочка. Окон здесь не было.
Были пыль, страх и задавленное эхо. Я подумал, что если каждый день ходить по этой лестнице, по этому воплощенному кошмару, то через год можно стать законченным неврастеником и начать шарахаться от собственной тени.
— Ага, — сказал Сашка, — вот оно!
И мы увидели бурые пятна в углу — на полу и на стене. На полу — большие, на стенах — брызги… Господи, подумал я, почему же их не смыли?
— Почему же кровь-то не смыли? — спросил я.
— А кому это надо? — сказал Зверев, пожимая плечами.
Мы «полюбовались» на следы крови и, разумеется, никакой полезной информации не получили… Судя по тому, как высоко — на высоте примерно полутора метров — находились брызги, можно предположить, что первые удары жертве были нанесены, когда она еще стояла на ногах… Первые. А всего их было тридцать четыре! Господи, да он же был по уши в крови…
— Убийца, — сказал Сашка, — наверняка очень сильно перемазался кровью. В таком виде ему было затруднительно отсюда сваливать. Даже ночью.
— Почему ночью? — спросил я.
Ответил Жора Зудинцев:
— Потому что убили ее около полуночи.
Ты же, Андрюха, не дослушал разговор с экспертом, убежал.
Мы вышли на балкон и закурили. Здесь дул ветер, было холодно, но все равно значительно уютнее, чем там, в бетонной ловушке с неживым, полузадушенным эхом…
Внизу лежала огромная автостоянка, шагали маленькие человечки…
— Если он был так сильно окровавлен, — сказал я, — то ему действительно было очень опасно куда-то ехать… Возможно, он живет рядом?
— Возможно, — кивнул Зудинцев. Он запахнул куртку поплотнее. — Возможно, что прямо в этом доме.
— А возможно, он был на машине, — сказал Зверев. — Хоть и весь в кровище, а сел себе и спокойно уехал.
— Или выбросил во дворе окровавленную одежду, — сказал я.
— Или был в таком состоянии, что ему было на все наплевать, — сказал Зудинцев. — Например, обкуренный в полный умат. Или пьяный. Или просто перевозбужденный.
И он пошел, как был.
— Кстати, — спросил я, — а относительно жертвы: исследование на наркотики еще не делали?
— А чего его делать? — сказал Зудинцев. — Митрофанов говорит, у нее сплошные дороги {Дороги (жарг.) — следы от инъекций} на руках…
Значит, все подтверждается — наркоманка. Что ж? Тут ничего удивительного нет — все, как ожидалось.
— Ладно, — сказал Сашка, — нечего гадать. Надо идти по жильцам. Или найдем следы, или нет.
Он швырнул окурок вниз, и мы пошли работать. Мы отработали сначала тринадцатый этаж, потом — двенадцатый и четырнадцатый. Потом — все остальные квартиры в подъезде. Мы осмотрели все этажи и все балконы. Мы осмотрели даже помещение лифтовой, замок которой Зверев ловко открыл миниатюрным брелоком-отмычкой.
Ничего мы не нашли и никакой информации от жильцов не получили. Нам вообще открывали очень неохотно или не открывали вовсе… иногда обещали вызвать милицию.
В десятом часу вечера мы закончили. Было очевидно, что отработали впустую.
— Надо пробить телефоны по номерам квартир и опросить соседние подъезды по телефону, — сказал Зверев.
— Каширина озадачим, — ответил я. — Жора у нас в Болгарию завтра летит.
— Счастливый… — усмехнулся Сашка. — Надо бы еще в Красноармейское РУВД съездить, пообщаться с убойщиками…
— Вместе поедем, — сказал я. — Меня начальник приглашал…
Я рассказал о своем разговоре с полковником Крыловым. Зверев обрадовался:
— О! Это же отличный повод нарисоваться в РУВД и потолковать со Светкиным хахалем.
— Он не хахаль, — ответил я. — Он воздыхатель.
— Какая разница? С утра берем с собой Светку и едем.
В этот момент Завгородняя позвонила сама (а сказано: не поминай черта — он не появится) и победно заявила, что список во-енно-ис-то-ри-чес-ких клу-бов го-тов.
— Молодец, — похвалил я. — Много их там набралось?
— До фига, — ответила она очень конкретно. — Список лежит у тебя на столе.
— Норманнские клубы в нем есть?
— Какие-какие?
— Ох, Света, Света! С «красным орлом» разобралась?
— Нет. А зачем?
— Ладно, завтра с утра поговорим. В десять ноль-ноль я, Светлана Аристарховна, за тобой заеду.
— Зачем?
— Работа есть для тебя.
— Но в десять я еще сплю.
— В десять ноль-ноль возле подъезда, Светик, — отрезал я и выключил телефон.
— А зачем тебе нужны норманнские клубы, Андрей? — спросил Зверев.
Мы высадили Жору у дома, пожелали ему счастливого пути и теперь ехали по вечернему городу в акварели сумерек. Начинал накрапывать дождь… Где-то неподалеку бродил маньяк с тупым и длинным ножом. Сотни тысяч горожан сидели в своих квартирах и смотрели телевизор. Их усердно пугали бородатым исламским террористом.
— А зачем тебе нужны норманнские клубы?
— Есть у меня такая мыслишка, что этот урод увлекается норманнами… Викинги, Один, Вотан, берсерки и прочая романтика-экзотика древнескандинавская… Возможно такое?
— Возможно-то оно возможно, но это не самый короткий путь.
— А хрен его знает, какой путь правильный, — ответил я.
Сашка не возразил. Он как профессионал сыска отлично знает, какими непредсказуемыми оборотами изобилует расследование и как легко заходят в тупик самые, казалось бы, перспективные версии…
Мы приехали к Агентству. Там Зверев пересел в свою тачку и поехал домой. А я поднялся к себе и взял со стола подготовленный Завгородней список.
***
В холодильнике было по-прежнему пусто. Я дал щелбан Дзаошеню и сделал себе кофе. Потом сел колдовать над списком.
Мамочка! Сколько же их расплодилось, этих клубов.
Список, подготовленный Завгородней (а на самом-то деле Мариной Борисовной), содержал более сорока названий. В первый момент я даже подумал, что зря с этим связался. Но потом попил кофейку, взял карандаш и начал отсортировывать явно лишние.
К лишним я безоговорочно отнес поклонников казачества и Наполеона Бонапарта — не тот менталитет. Сюда же причислил сторонников белого движения — поручик Голицын с корнетом Оболенским раздавали друг другу патроны и надевали ордена. Так же смело я вычеркнул следопытов Великой Отечественной — как «красных», так и черных. Лучники и арбалетчики под штандартами клубов «Робин Гуд» и «Вильгельм Телль» тоже навряд ли представляли для меня интерес. Совершенно непонятно, что такое «Красная роза» и «Королевская лилия», но их, как и «Гасконцев», я тоже вычеркнул… Вот если бы попался клуб «Красный орел»! Но его не было. Были «Тачанка», «Сыновья Большой медведицы», «Нормандия-Неман», «Лесные братья», «Эллины» и даже «Штурмбаннфюрер».
Но все же Марина Борисовна и Завгородняя потрудились не зря! В списке нашлись два названия, которые представляли несомненный интерес, — «Валхалла» и «Викинг». У «Викинга» был контактный телефон, а у «Валхаллы» даже интернетовский адрес. Мне не терпелось сразу влезть в Интернет, но я обработал список до конца.
Ничего «норманнского» я больше не нашел, но обнаружил несколько подозрительных названий сатанинского, скорее всего, толка. Их я обозначил жирными вопросительными знаками — от этих ребятишек всего можно ожидать. В большинстве своем они, в общем-то, безобидны, но среди них встречаются и совсем безбашенные.
«Красный орел» и вырванное сердце вполне в их духе…
После этого я сел к компьютеру, но понял, что устал как собака, и решил отложить знакомство с «Валхаллой» на завтра.
***
В десять ноль-ноль Завгородняя уже стояла возле своего подъезда. Она стояла под ярко-красным грибком зонта и выглядела на миллион… я серьезно, я не шучу. В сущности, Светка действительно красивая женщина. Это факт… но какой черт толкнул ее в журналистику?
Завгородняя села в машину, зонт пристроила сзади и сразу стала критиковать мой «джип» — тесный он, шумный и тряский… а вот у одного знакомого есть «тойота-лэндкраузер», так в этом «лэндкраузере»…
— Высажу, — сказал я, и Светка поняла.
И ответила по-мужски:
— Понял. Не дурак.
Потом Светка помолчала немного, поглядывая на меня сбоку, и заявила:
— А че «лэндкраузер»? Ровно «лэндкраузер»! Точно-точно говорю, и не спорьте…
Буржуинское толстожопое чудовище… А вы говорите — «лэндкраузер»! Тьфу и растереть.
А вот твой «джип»…
Так, под Светкину болтовню мы приехали в Красноармейское РУВД. Зверев был уже там — сидел в своей «Ниве» под знаком «Остановка запрещена» и курил. Я припарковался рядом. Я проинструктировал Завгороднюю, и Светлана Аристарховна ринулась в бой. А мы с Сашкой остались ждать результатов. Возможно, у Светки все получится, и мы воспользуемся плодами ее обаяния.
Но ни черта у Светки не получилось. Минут через пятнадцать она позвонила и кислым голосом произнесла загодя оговоренную фразу: «Забыла про туфли, вечером заеду!» Это означало, что ее друг-оперок «не колется».
— Сейчас придем, — ответил я.
И мы со Зверевым пошли в здание РУВД.
Возле дежурной части стояли три милиционера. Один оживленно рассказывал двум другим, что, мол, к убойщикам только что прошла «классная такая телка, блин».
…Опер Гоша оторвал взгляд от Светкиного бюста и посмотрел на нас.
— По какому вопросу? — спросил он строго.
Был оперок Гоша мал, худ, в очках и говорил очень неубедительным басом. Но зато очень строго. Ну очень строго и недовольно. Еще бы! Мы оторвали его от созерцания Светкиных достоинств… А созерцать было что — стерва Завгородняя расстегнула на почти прозрачной блузке на одну пуговицу больше, чем допускают приличия. Как мужик, я этого Гошу понимал.
— По какому вопросу? — спросил Гоша.
Мы с Сашкой стояли на пороге его кабинета.
— Это мои коллеги, Гошенька, — проворковала Завгородняя, и мы вошли. — Это Андрей Серегин — наш директор, а это Александр Зверев… журналист, а в прошлом сотрудник уголовного розыска… — тут же нашлась Света. — А это, ребята, оперуполномоченный Георгий Астафьев — замечательный человек и мой друг.
Мы обменялись рукопожатиями и сели возле стола. «Застегнись, Завгородняя», — шепнул я. Светка в ответ скривила губы, но не застегнулась. Гоша напряженно молчал.
— Георгий, — сказал Зверев с ходу, — есть одна проблема.
— У меня или у вас?
— У всех…
— Что же это за проблема? — равнодушно спросил Гоша.
Труп на проспекте Рационализаторов, — сказал Зверев.
— Ой, Светлана, Светлана, — покачал Гоша головой.
— Да ладно тебе, Гошенька…
— Георгий, — сказал я, — мы люди серьезные и ответственные. Пришли к вам не в поисках сенсации, а с предложением помощи.
— Помощи?
— Да, именно так — помощи. Если бы нам хотелось просто забабахать горячий материал, мы бы его уже забабахали, но мы понимаем ваше положение и хотим помочь.
Гоша закурил, выпустил струйку дыма и спросил:
— Чем же вы мне поможете? Дело это поднимете?
Зверев ответил:
— Слушай, Георгий… ты — опер, и я тоже опер. Капитан. Двести восемьдесят задержаний. Так что опыт какой-никакой имею. И вижу, что дело у вас встало — «глухарек»… верно?
Гоша, глядя в полированную столешницу, сказал:
— Спасибо тебе, Света, за помощничков… Окончен разговор, господа журналисты.
— Понятно, — сказал я. — В таком случае мы сегодня же ставим информацию об убийстве на Рационализаторов в ленту. Фамилию вашу, Георгий, мы упоминать не будем, но сошлемся на источник в убойном отделе Красноармейского РУВД.
Гоша с силой затушил окурок в медной пепельнице.
— Меня, — сказал он, — Крылов раком поставит… Он и так уже бегал, выяснял, откуда это Серегин знает про секретное дело?
Что же вы творите-то, помощнички? Без ножа режете, блин!
— Мы вашу фамилию не называем.
— Какая, к маме, разница? Все знают, что у меня Светлана бывает… Все стрелки на меня.
— Ну так давай пообщаемся нормально, и не будет никакой проблемы, — сказал Сашка.
— А, Гошенька? — пропела Завгородняя.
— Ладно. А чего вы хотите?
— Личность погибшей установили? — быстро спросил Зверев.
— Нет… наркоманка лет двадцати.
— Фотография у тебя есть?
Ни слова не говоря, Гоша поднялся и пошел к двери, закрыл замок. Потом вытащил из письменного стола конверт и швырнул его Звереву. Сашка вытащил пачку черно-белых фотографий. Начал быстро их просматривать и передавать мне… Это были те еще снимки! Описывать не буду. Скажу только, что «красный орел» предстал во всей своей «красе».
Я передал снимок Завгородней, но Светка вдруг по-детски прикусила губу и отрицательно помотала головой.
Сашка выбрал одну фотографию — на ней крупно было снято лицо убитой женщины — и спросил у Гоши:
— Фотку подаришь?
— Бери, — махнул тот рукой. — Выгонят меня к едрене фене со службы.
— Не писай, Гошенька, — ласково сказала Завгородняя. — Все будет о'кей.
С Гошей мы расстались не то, чтобы друзьями, но свое отношение к нам он переменил. Мы ушли от него с фотографией жертвы и с тем же объемом информации, с каким пришли… но Зверев повеселел.
— Зачем тебе фото? — спросил я.
— На память, — сказал он и рассмеялся.
Действительно — смешно!
Зверев и Завгородняя уехали в Агентство, а я поехал на Софийскую, где у меня была назначена встреча с «вождем викингов».
***
Вождя звали Игорь. Он был высокий, улыбчивый и совершенно косматый. Мы встретились у него дома, в тесной однокомнатной квартире. Тесно было не от мебели, а от книг.
— Здорово-здорово, — сказал «вождь», — заходи… можно не разуваться.
Я вошел в прихожую. Одна стена была полностью занята самодельным стеллажом с книгами, журналами, картонными папками.
Из кухни навстречу мне вышел огромный кот, посмотрел умными глазами.
В комнате тоже оказались книги, журналы, папки, карты, картины, модели драккаров… В стеклянном шкафу стоял манекен в кольчуге и шлеме. Рядом с ним стояли секира и меч.
— Настоящие? — (спросил я, кивнув на доспехи.
— Если бы! Настоящие стоят немерено…
Новодел! Но даже и новодел стоит — о-хохо! Кофейку?
— Спасибо.
— Ну тогда располагайся, а я сейчас кофе соображу.
Я сел и стал разглядывать книги и предметы, наполняющие комнату. Все они говорили о пристрастии своего хозяина. Многие книги были на английском и шведском. Картины изображали скандинавские пейзажи — скалы и фиорды. По ним плыли драккары…
Через пару минут Игорь вошел в комнату с подносом в руках. Запахло отличным кофе. Следом за хозяином вошел кот. Игорь поставил поднос на стол, отодвинув в сторону какие-то бумаги и «коврик» с компьютерной «мышкой».
— Для начала, — сказал он, — автограф.
И протянул мне том «Переводчика». Я взял книгу в руки.
— Напиши: Харольду, — сказал он.
— А кто такой Харольд?
— Харольд — это и есть я. Такое имя у меня в моем племени.
Я посмотрел на Игоря-Харольда, на светящийся монитор компьютера и покачал головой. Черканул автограф.
— Ну так что же привело криминального журналиста в мой дом? — спросил Игорь. — По телефону ты мне ничего не объяснил, а только заинтриговал. Неужели тоже захотел податься к шизам?
— К шизам? Почему к шизам?
— А потому что многие именно так к нам и относятся. Вот, дескать, взрослые мужики, а в игры играют. Шизы, значит… Вот объясни мне, Андрей: почему, когда человек пьянствует, его считают нормальным? Ну пьет и пьет — и ничего. Наш человек! Всем все понятно, и ему даже сочувствуют. А я вот увлекаюсь историей — собираю литературу на тему, переписываюсь с коллегами.
Выучил шведский и собираюсь съездить в Швецию и Норвегию. Я деньги не пропиваю. Я их трачу на свое увлечение… Но я шиз. Это справедливо?
— Нет, Харольд, это несправедливо. А что, сильно достают?
— Да как сказать… хватает. Жена ушла.
На службе карьера из-за моего увлечения не заладилась. Мог бы стать начальником отдела, но босс сказал: пока не бросит играть в бирюльки — не будет начальником… вот так примерно. Ты только не подумай, что я жалуюсь.
А я и не думал, что Игорь-Харольд жаловался. Не похож он был на человека, который жалуется. В нем чувствовался стержень, и это вызывало симпатию и уважение.
— Ну так что же, Андрей, тебя ко мне привело? Вряд ли ты приехал из праздного интереса. Так?