Страница:
Андрей Константинов
Дело о воскресшем мертвеце
Рассказывает Зураб Гвичия
Гвичия Зураб Иосифович, 39 лет, корреспондент отдела расследований. Закончил Рязанское высшее военное воздушно-десантное училище, участник боевых действий в Афганистане. После увольнения из ВС в 1996 году работал в частных охранных структурах. Квалифицированный и надежный сотрудник АЖР, настойчив в поиске информации, коммуникабелен, имеет успех у женщин. Женат четвертым браком. В АЖР используется для силовой поддержки в расследованиях, хотя склонен к журналистике. Но качество его текстов пока еще далеко от совершенства…
Из служебной характеристики
Дым.
Густой удушливый дым разрывал ему легкие. Он прикрыл рот и нос рукой, постарался задержать дыхание.
В затылке, там, где его ударили, саднило. Он чувствовал, что волосы уже слиплись от крови. От души его приложили. Ничего не скажешь…
Дышать!
Он инстинктивно вдохнул. Закашлялся. Перед глазами все поплыло. Предметы в чужой комнате словно зазывали в безумный хоровод.
Так уже было однажды. В одной далекой стране. Их вертолет — Ми-8 — подбили. Пилоты смогли сесть. Ребята выпрыгнули. А он застрял — зацепился подсумками. Салон заволокло дымом, огонь подобрался совсем близко… Тогда его спас капитан. Грузин. Настоящий мужчина.
Где ты, Князь?!
Дышать!
Легкие ныли. Кричали. Молили о толике свежего воздуха. Голова кружилась. Глаза болезненно слезились.
Натыкаясь на стены, он выбрался из единственной комнаты в прихожую. Нашел дверь. Заперто…
Он не удивился. Так и должно было быть.
Дышать!
Он ткнулся в дверь, навалился всем телом. Но металлическая дверь не шелохнулась.
Дышать!
Еще одна попытка. Бесполезно…
Окно!
Он повернулся. Сквозь дым увидел, что в комнате уже вовсю бушует огонь. В кухню!
Дышать!
Он не удержался — рискнул вдохнуть. Закашлялся. В глазах потемнело. Ноги подкосились. Он упал.
Нет! Не так! Не сейчас!
Его жена — Инга — появилась совсем рядом. Протянула ему руку, улыбнулась. Такая живая в своем подвенечном платье. Словно и не было автокатастрофы, похорон.
«Инга…» — горячие губы едва шевельнулись. Он потерял сознание. Ушел в небытие.
Когда несколько минут спустя пламя вырвалось в коридор, подобралось совсем близко, как преданная собака, лизнуло ботинок, он уже ничего не почувствовал.
Вместе с Ингой и детьми он шел куда-то по солнечному лугу.
1
— Князь, тебя!
Голос моего соседа по отделу — Георгия Зудинцева — остановил меня уже в дверях. Через минуту и семь секунд я должен был предстать пред светлые очи моего шефа — Глеба Спозаранника. Мои прегрешения — против журналистики вообще и агентства в частности — были ужасающими. Добавить к ним еще и опоздание значило примерно то же, что самому подписать смертный приговор. Я схватил трубку:
— Гвичия слушает!
— Товарищ майор, Кирилл Потапов беспокоит. Помните такого еще?
— Помню, — я чуть смягчился. — Конечно, помню, дорогой.
Кирилл — Кир — был в моем взводе в Афганистане. Потом мы вместе работали в службе безопасности «Трансбизнес Лимитед». Я-то оттуда скоро уволился — «не сошлись характерами». Кир остался и, по слухам, дорос до вице-президента по безопасности. Толковый был парень. Лихой и толковый.
— Зураб, радость у меня. Сегодня сын родился. Наследник.
— Поздравляю. — Оставалось еще сорок три секунды.
— Жду вечером. К восьми. Придешь?
— О чем разговор.
— Адрес… — Кир продиктовал. — Очень жду. Наши собираются. Я же обещал.
— До вечера.
Семнадцать секунд.
Я кинул трубку на рычаг и рысцой бросился в соседний кабинет. Но перед дверью помедлил мгновение. Перед кабинетом шефа я всегда робел. Как курсант-салага перед первым прыжком с парашютом. «Готов? — Готов! — Пошел!»
Нажал ручку и шагнул в кабинет.
— Вы опоздали на двадцать секунд, — приласкалменя Спозаранник уже на входе. — Для вас это обычное дело.
Я замер на пороге.
— Что же вы? — Глеб Егорович поднял на меня свои близорукие глаза. — Присаживайтесь.
Я опустился на краешек стула: Зудинцев называл это положение (к слову, очень неудобное) моей защитной стойкой, Спозаранник осторожно, двумя пальцами, взял со стола распечатку моего материала. Это был «финальный аккорд» по квартирным мошенникам.
Началось все с регионально-просветительской организации «Кантата» и тетки нашей секс-дивы Светы Завгородней. За шесть с лишним месяцев мне обрыдли все квартирные мошенники и пострадавшие от них граждане. Само слово «квартира» вызывало близкие к рвотным позывы. Но Спозаранник с завидным упорством (и занудством) давил из меня каждые две недели новую статью. И наконец попросил написать финал «квартирной эпопеи». Радости моей, понятное дело, не было предела.
— Посмотрим, Зураб Иосифович, что можно с этим сделать, — как-то обреченно, с особым вздохом-придыханием сказал Глеб Егорович. — В первом же абзаце у вас…
И понеслась. Понеслась, родимая! Вах!
Голос моего соседа по отделу — Георгия Зудинцева — остановил меня уже в дверях. Через минуту и семь секунд я должен был предстать пред светлые очи моего шефа — Глеба Спозаранника. Мои прегрешения — против журналистики вообще и агентства в частности — были ужасающими. Добавить к ним еще и опоздание значило примерно то же, что самому подписать смертный приговор. Я схватил трубку:
— Гвичия слушает!
— Товарищ майор, Кирилл Потапов беспокоит. Помните такого еще?
— Помню, — я чуть смягчился. — Конечно, помню, дорогой.
Кирилл — Кир — был в моем взводе в Афганистане. Потом мы вместе работали в службе безопасности «Трансбизнес Лимитед». Я-то оттуда скоро уволился — «не сошлись характерами». Кир остался и, по слухам, дорос до вице-президента по безопасности. Толковый был парень. Лихой и толковый.
— Зураб, радость у меня. Сегодня сын родился. Наследник.
— Поздравляю. — Оставалось еще сорок три секунды.
— Жду вечером. К восьми. Придешь?
— О чем разговор.
— Адрес… — Кир продиктовал. — Очень жду. Наши собираются. Я же обещал.
— До вечера.
Семнадцать секунд.
Я кинул трубку на рычаг и рысцой бросился в соседний кабинет. Но перед дверью помедлил мгновение. Перед кабинетом шефа я всегда робел. Как курсант-салага перед первым прыжком с парашютом. «Готов? — Готов! — Пошел!»
Нажал ручку и шагнул в кабинет.
— Вы опоздали на двадцать секунд, — приласкалменя Спозаранник уже на входе. — Для вас это обычное дело.
Я замер на пороге.
— Что же вы? — Глеб Егорович поднял на меня свои близорукие глаза. — Присаживайтесь.
Я опустился на краешек стула: Зудинцев называл это положение (к слову, очень неудобное) моей защитной стойкой, Спозаранник осторожно, двумя пальцами, взял со стола распечатку моего материала. Это был «финальный аккорд» по квартирным мошенникам.
Началось все с регионально-просветительской организации «Кантата» и тетки нашей секс-дивы Светы Завгородней. За шесть с лишним месяцев мне обрыдли все квартирные мошенники и пострадавшие от них граждане. Само слово «квартира» вызывало близкие к рвотным позывы. Но Спозаранник с завидным упорством (и занудством) давил из меня каждые две недели новую статью. И наконец попросил написать финал «квартирной эпопеи». Радости моей, понятное дело, не было предела.
— Посмотрим, Зураб Иосифович, что можно с этим сделать, — как-то обреченно, с особым вздохом-придыханием сказал Глеб Егорович. — В первом же абзаце у вас…
И понеслась. Понеслась, родимая! Вах!
2
Дом Кира я нашел без труда: нужно было только выйти на «Петроградской», перейти по подземному переходу Каменноостровский и зайти в первый от Большого проспекта подъезд. Третий этаж.
На лестнице меня встретил хорошо знакомый сладкий и пьянящий запах. Анаша. Похоже, травку курили где-то на верхних этажах. Судя по запаху — чуть горьковатому, — анаша была не самая кондиционная. Чего-то туда лишнего намешали. Я встряхнул головой: не моя это проблема. В другой раз умнее будут.
Я нажал кнопку звонка, который отозвался мягкими переливами. Щелкнул замок, и меня, словно щепку горный поток, подхватили волны веселья.
В просторных комнатах квартиры витал сигаретный дым, слышался звон посуды, а музыкальный центр почти на пределе извергал что-то старое и доброе, рок-н-ролльное.
— Майор!
— Князь!
— Зураб!
Кир совершил невозможное. Он действительно собрал почти всех «наших» — полтора десятка человек. Тех, кто был в моем взводе в Афганистане.
Мы редко собирались все — или без двух-трех человек все. Но еще там, на войне, когда подбили оба вертолета, на котором наш взвод куда-то там перебрасывали, Кир поклялся, что на день рождения сына соберет нас.
И слово свое сдержал.
…Часа через три мы вышли с Киром на кухню — перевести дух.
— Кого нет? — спросил я.
Потапов немного помрачнел, нервно затянулся сигаретой:
— Двоих. Кости Пирогова и Васи Сомова.
— Почему?
— Сомов полгода назад пропал в Псковской области. Ездил на выходные проведать семью — они где-то под Изборском отдыхали, — а до Питера не добрался. Ни его, ни машину так и не нашли.
— Проклятье! — зло выдохнул я.
Сомов отправился в Союз раньше нас. В очередном рейде — неизвестно куда, непонятно зачем — его «прошили» из пулемета. Мы с Киром почти сутки тащили Сомова на себе и, признаться, думали, что он уже не жилец на этом свете.
Вася выкарабкался. И, похоже, лучше всех нас вместе взятых смог справиться со своей памятью. Он примирился с тем, что было, и нашел силы идти дальше. И вот так — пропал без вести. Где-то и как-то.
— А Костя Пирогов?
— Год назад у него жена и дети погибли в автокатастрофе. Он сам едва уцелел. Долго лежал в больнице… — Кир схватил с мойки чистый стакан, плеснул себе водки из початой бутылки, стоявшей здесь же, на кухонном столе. Сказал, словно оправдываясь, но не передо мной — перед кем-то другим: — Я ему несколько раз помощь предлагал. Хотел его на работу к себе в службу взять. Он поначалу отказывался, а в последний раз — недели две назад — вообще меня не узнал.
— Как это — не узнал?
— Бормотал что-то в трубку, я с трудом слова разобрать смог. У него там музыка на всю катушку и голос… Голос у него какой-то пьяный был. Или отсутствующий.
Кир налил себе еще, выпил залпом. Натянуто улыбнулся:
— Пойдем к нашим.
— Пойдем.
Но веселиться так, как вначале, мы уже не могли. То и дело я перехватывал тяжелый, замутневший взгляд, который бросал на меня через стол Кир.
Я понимал его. Наверное, лучше, чем все за столом.
Стыдно так жить. Мы преуспели. Увлеклись новой жизнью, которая, помимо многого прочего, позволяла нам забыть о том, что было там, в Афгане. Мы женились, народили детей и укрылись в новых приятно-волнующих заботах. И все было хорошо.
А Костя Пирогов остался один. Ни семьи, ни друзей. Страшно это. Страшно.
Только прикурив — сразу за первой — вторую сигарету, я немного успокоился.
Не боятся надо и сгорать от стыда. Надо действовать. Что-то делать.
Например, поехать к Косте. Попытаться с ним поговорить.
Я почему-то верил, что меня — своего капитана — Костя послушается. Позволит себе помочь.
« Утром,— сказал я себе. — Нет— днем. Я поеду к нему домой, поговорю, растормошу. Сделаю хоть что-нибудь …»
На лестнице меня встретил хорошо знакомый сладкий и пьянящий запах. Анаша. Похоже, травку курили где-то на верхних этажах. Судя по запаху — чуть горьковатому, — анаша была не самая кондиционная. Чего-то туда лишнего намешали. Я встряхнул головой: не моя это проблема. В другой раз умнее будут.
Я нажал кнопку звонка, который отозвался мягкими переливами. Щелкнул замок, и меня, словно щепку горный поток, подхватили волны веселья.
В просторных комнатах квартиры витал сигаретный дым, слышался звон посуды, а музыкальный центр почти на пределе извергал что-то старое и доброе, рок-н-ролльное.
— Майор!
— Князь!
— Зураб!
Кир совершил невозможное. Он действительно собрал почти всех «наших» — полтора десятка человек. Тех, кто был в моем взводе в Афганистане.
Мы редко собирались все — или без двух-трех человек все. Но еще там, на войне, когда подбили оба вертолета, на котором наш взвод куда-то там перебрасывали, Кир поклялся, что на день рождения сына соберет нас.
И слово свое сдержал.
…Часа через три мы вышли с Киром на кухню — перевести дух.
— Кого нет? — спросил я.
Потапов немного помрачнел, нервно затянулся сигаретой:
— Двоих. Кости Пирогова и Васи Сомова.
— Почему?
— Сомов полгода назад пропал в Псковской области. Ездил на выходные проведать семью — они где-то под Изборском отдыхали, — а до Питера не добрался. Ни его, ни машину так и не нашли.
— Проклятье! — зло выдохнул я.
Сомов отправился в Союз раньше нас. В очередном рейде — неизвестно куда, непонятно зачем — его «прошили» из пулемета. Мы с Киром почти сутки тащили Сомова на себе и, признаться, думали, что он уже не жилец на этом свете.
Вася выкарабкался. И, похоже, лучше всех нас вместе взятых смог справиться со своей памятью. Он примирился с тем, что было, и нашел силы идти дальше. И вот так — пропал без вести. Где-то и как-то.
— А Костя Пирогов?
— Год назад у него жена и дети погибли в автокатастрофе. Он сам едва уцелел. Долго лежал в больнице… — Кир схватил с мойки чистый стакан, плеснул себе водки из початой бутылки, стоявшей здесь же, на кухонном столе. Сказал, словно оправдываясь, но не передо мной — перед кем-то другим: — Я ему несколько раз помощь предлагал. Хотел его на работу к себе в службу взять. Он поначалу отказывался, а в последний раз — недели две назад — вообще меня не узнал.
— Как это — не узнал?
— Бормотал что-то в трубку, я с трудом слова разобрать смог. У него там музыка на всю катушку и голос… Голос у него какой-то пьяный был. Или отсутствующий.
Кир налил себе еще, выпил залпом. Натянуто улыбнулся:
— Пойдем к нашим.
— Пойдем.
Но веселиться так, как вначале, мы уже не могли. То и дело я перехватывал тяжелый, замутневший взгляд, который бросал на меня через стол Кир.
Я понимал его. Наверное, лучше, чем все за столом.
Стыдно так жить. Мы преуспели. Увлеклись новой жизнью, которая, помимо многого прочего, позволяла нам забыть о том, что было там, в Афгане. Мы женились, народили детей и укрылись в новых приятно-волнующих заботах. И все было хорошо.
А Костя Пирогов остался один. Ни семьи, ни друзей. Страшно это. Страшно.
* * *
Уже ночью холодный страх вытолкнул меня из сна, выбросил из теплых и нежных объятий жены. Погнал на кухню. Дрожащей рукой я нашарил выключатель. Яркий свет ударил в глаза, немного успокоил. На подоконнике нашел сигареты. Закурил, так же нервно, как это делал Кир. Когда мы с ним разговаривали.Только прикурив — сразу за первой — вторую сигарету, я немного успокоился.
Не боятся надо и сгорать от стыда. Надо действовать. Что-то делать.
Например, поехать к Косте. Попытаться с ним поговорить.
Я почему-то верил, что меня — своего капитана — Костя послушается. Позволит себе помочь.
« Утром,— сказал я себе. — Нет— днем. Я поеду к нему домой, поговорю, растормошу. Сделаю хоть что-нибудь …»
3
Выбраться к Косте Пирогову я смог только под вечер. Он жил на улице Есенина.
Уже не помню толком, что меня задержало в агентстве. Какая-то мелочная, недостойная мужчины суета. Я куда-то звонил, кого-то уговаривал. Горячился, отчего в моей речи все явственнее ощущался тот дурацкий, из анекдотов акцент.
В машине — общественной «тачке» нашего агентства — я немного успокоился. Мне всегда нравилось просто ехать. Желательно — подальше и подольше, туда, где горы и солнце.
Над Питером моросил мелкий холодный не то дождь, не то снег. Прохожие спешили куда-то, оскальзываясь на остатках еще не растаявшего снега. То ли весна, то ли зима, то ли осень. Только в Питере так бывает — все в одном. Особенно в конце марта.
То ли дело в Грузии…
Помечтать о родине предков я толком не успел: прямо передо мной нарисовался дом-«кораблик», где в трехкомнатной квартире жил Костя Пирогов с супрутой и детьми.
« Черт!— я одернул себя. — Сейчас он живет один !»
Я остановил машину перед нужным подъездом и заглушил мотор. Посмотрел на ярко освещенные окна. Я помнил дом и подъезд. Но не этаж и номер квартиры… Последний раз я был у Кости Пирогова, когда его младшему сыну исполнился год. Это было… Вах! Аж три года назад. Сколько воды утекло.
Вышел из машины, вбежал в подъезд. На первом этаже чуть помедлил и — позвонил в одну из дверей.
— Кто там? — ответил через пару минут сомневающийся женский голос.
— Извините за беспокойство. Не подскажете, как Константина Пирогова найти? Он вроде бы в этом подъезде живет.
Дверь чуть приоткрылась — ровно на цепочку. Выцветшие серые глаза немолодой уже женщины с подозрением оглядели мою три дня небритую физиономию и отличную кожаную куртку (скажу без лишней скромности, куртка действительно была классная. Я ее купил в короткий промежуток времени между увольнением из «Трансбизнес Лимитед», разводом с третьей женой и поступлением в агентство.)
— Мы с ним вместе служили. В Афганистане, — осторожно добавил я, пристально наблюдая за реакцией женщины. Название далекой южной страны все воспринимали по-разному.
— Однополчанин, что ли?
— Вроде этого.
Дверь вдруг захлопнулась прямо перед моим выдающимся носом.
И сразу открылась. Уже широко и радушно.
— Заходи, сынок. Заходи.
— А вы не боитесь чужого пускать? — Я еще медлил на пороге. — Да еще и «черного»?
— «Черные» и белые разные бывают, сынок. Разные. Ты проходи.
— Спасибо. — Я шагнул в маленькую аккуратную прихожую. Вся двухкомнатная квартирка была подстать своей хозяйке: скромная, чистенькая. Здесь веяло одиночеством. Похоже, женщине просто хотелось поговорить. Пусть и с первым встречным.
— На кухню проходи. — Хозяйка шла впереди. Она подвинула мне тщательно отремонтированный табурет. — Тебя звать как?
— Зураб. Зураб Гвичия.
— Благородное имя. — Женщина поправила передник, — Антонина Константиновна. Костя — Костя Пирогов — меня всегда тетей Ниной называл.
— Вы его знаете?
— А как же. Он и Юрка Сметанин…
( Сметании. Юрий Сметанин.
Имя показалось смутно знакомым. Я слышал его совсем недавно.
ОТ; кого? Кир? Спозаранник? Соболин?
Чёрт! Слышал же !..)
…с моим Валькой такое вытворяли. Еще когда в школе учились. — На мгновение глаза тети Нины мечтательно затуманились. А я, признаться, впервые подумал, что у Кости Пирогова было детство. Я как-то привык о нем думать как о моем сержанте, а потом — моем старшине. До этого вечера Пирогов оставался для меня солдатом и бывшим солдатом. И хорошим, надежным парнем.
— И что было потом? — спросил я через силу: смутно знакомое имя не отпускало. Я лихорадочно перебирал варианты: нет, нет и снова нет. Проклятье!
— Валька теперь большой человек. Эксперт. В Москве работает. Его в армию не взяли — он, еще когда в школе учился, сильно расшибся на мотоцикле. Полгода его в больнице выхаживали. Врачи — осторожно так — говорили, что и не встанет он на ноги. А потом… — Глаза тети Нины увлажнились от свежести давнего уже воспоминания, она промокнула их платочком. Я терпеливо ждал, что она скажет дальше. — Чаю хочешь, сынок? — спросила она. Точно так же спрашивала меня бабушка Рената, со стороны матери. В душе шевельнулось что-то давно забытое. Похоже, я становился слишком сентиментальным. Это все после разговора с Киром началось. Или — возраст? Как-никак скоро сорок стукнет. Недолго осталось.
Я кивнул. Антонина Константиновна завозилась у плиты.
— А Костя Пирогов? Что с ним?
— Горе у него — жена с детишками погибли. Разом, в автокатастрофе. — Я знаю, мне рассказывали.
Думай, Зураб! Думай! Сметанин Юрий. Юрий Сметанин. Проклятье!
— Ты не подумай, что он пить начал. Лучше бы запил, чем так… Почернел он весь. На мертвеца живого стал похож. А недавно тут такое случилось.
Тетя Нина налила мне чай в легкую нарядную чашку, придвинула сахарницу.
— Что? — Признаться, я был готов услышать все, что угодно.
— Недели три назад друг его — Юрка Сметанин — сгорел на пожаре. Даже мать его с трудом узнала. Мы с ней дружили когда-то. Когда Юрка из армии вернулся, она за город перебралась, на дачу к дальним родственникам. Юрку в закрытом гробу хоронили.
— А Костя? — Я напрягся.
— Он вообще не в себе. Из квартиры, похоже, не выходит. Разве только по ночам: кушать-то ему надо что-то. Через дверь слышно — музыка на всю катушку. Иногда — бутылки звенят. И все.
«… И мертвые с косами стоят »,— почему-то вспомнил я «Неуловимых мстителей». Мне всегда там Яшка-цыган нравился. « Идиот, — сразу же одернул я себя. — В такой момент …»
Я встал:
— Антонина Константиновна, я поднимусь к нему. Может быть мне Костя откроет.
— Попытайся, сынок. Может, у тебя получится.
Ни тетя Нина, ни я — мы не верили, что у меня получится. И все-таки… Антонина Константиновна отперла мне дверь:
— Пятый этаж, направо от лифта. Ты потом заходи, сынок. Не убегай сразу.
— Конечно. — Я нажал кнопку вызова лифта. В шахте что-то загудело, звук приблизился. Двери кабины открылись с легким, почти старческим дребезжанием. На пятом этаже лифт выдохнул меня на темную площадку. Я повернул направо, помедлил перед тяжелой металлической дверью.
С другой стороны смутно доносилась музыка. Вроде бы — Гэри Мур. Длинный гитарный проигрыш, похоже, достиг своего апогея.
Я нажал кнопку звонка.
Его трель заглушила гитара. Мне показалось, что музыка стала чуть тише. Потом вроде бы послышались шаги. Осторожные, как и должны быть у человека, который подкрадывается к двери.
Я позвонил еще раз.
Постучал в дверь кулаком.
Ответа не было.
Я позвал:
— Костя! Пирогов, открой. Это я — Князь!
Постучал еще.
Ничего.
Только Гэри Мур затянул свою очередную композицию.
— Костя! — снова позвал я. Уже без надежды, что кто-то отзовется. За моей спиной повернулся ключ в замке соседней квартиры, дверь чуть приоткрылась, на бетон легла узкая полоса света. — Хорошо, — громко и решительно сказал я. — Я в двери свою визитку оставил. Захочешь — позвонишь.
Я повернулся и пешком зашагал вниз. Еще одной поездки на страдающем старческими недугами лифте я бы не выдержал.
— Ну как? — спросила тетя Нина, как только я переступил порог ее квартиры.
— Не открыл.
— Жалко парня, — тихо проговорила она.
— Антонина Константиновна, я пойду. Вот моя визитка, — я протянул ей бумажный прямоугольник. — Если что-то… Звоните.
— Мой телефон запиши, Зураб. На всякий случай…
— Спасибо. — Я записал телефон.
— Береги себя, сынок.
— До свиданья.
Я уже сел за руль. Нашел в кармане куртки ключи.
Юрий Сметании !
Вах!
Он же…
Его…
Проклятье!
Дурак ты, Князь. Предки могут гордиться тобой !
Я завел машину, вдавил педаль газа и резко взял с места.
Я спешил. Очень спешил, да?
Если повезет, я смогу застать Соболина еще на работе.
Уже не помню толком, что меня задержало в агентстве. Какая-то мелочная, недостойная мужчины суета. Я куда-то звонил, кого-то уговаривал. Горячился, отчего в моей речи все явственнее ощущался тот дурацкий, из анекдотов акцент.
В машине — общественной «тачке» нашего агентства — я немного успокоился. Мне всегда нравилось просто ехать. Желательно — подальше и подольше, туда, где горы и солнце.
Над Питером моросил мелкий холодный не то дождь, не то снег. Прохожие спешили куда-то, оскальзываясь на остатках еще не растаявшего снега. То ли весна, то ли зима, то ли осень. Только в Питере так бывает — все в одном. Особенно в конце марта.
То ли дело в Грузии…
Помечтать о родине предков я толком не успел: прямо передо мной нарисовался дом-«кораблик», где в трехкомнатной квартире жил Костя Пирогов с супрутой и детьми.
« Черт!— я одернул себя. — Сейчас он живет один !»
Я остановил машину перед нужным подъездом и заглушил мотор. Посмотрел на ярко освещенные окна. Я помнил дом и подъезд. Но не этаж и номер квартиры… Последний раз я был у Кости Пирогова, когда его младшему сыну исполнился год. Это было… Вах! Аж три года назад. Сколько воды утекло.
Вышел из машины, вбежал в подъезд. На первом этаже чуть помедлил и — позвонил в одну из дверей.
— Кто там? — ответил через пару минут сомневающийся женский голос.
— Извините за беспокойство. Не подскажете, как Константина Пирогова найти? Он вроде бы в этом подъезде живет.
Дверь чуть приоткрылась — ровно на цепочку. Выцветшие серые глаза немолодой уже женщины с подозрением оглядели мою три дня небритую физиономию и отличную кожаную куртку (скажу без лишней скромности, куртка действительно была классная. Я ее купил в короткий промежуток времени между увольнением из «Трансбизнес Лимитед», разводом с третьей женой и поступлением в агентство.)
— Мы с ним вместе служили. В Афганистане, — осторожно добавил я, пристально наблюдая за реакцией женщины. Название далекой южной страны все воспринимали по-разному.
— Однополчанин, что ли?
— Вроде этого.
Дверь вдруг захлопнулась прямо перед моим выдающимся носом.
И сразу открылась. Уже широко и радушно.
— Заходи, сынок. Заходи.
— А вы не боитесь чужого пускать? — Я еще медлил на пороге. — Да еще и «черного»?
— «Черные» и белые разные бывают, сынок. Разные. Ты проходи.
— Спасибо. — Я шагнул в маленькую аккуратную прихожую. Вся двухкомнатная квартирка была подстать своей хозяйке: скромная, чистенькая. Здесь веяло одиночеством. Похоже, женщине просто хотелось поговорить. Пусть и с первым встречным.
— На кухню проходи. — Хозяйка шла впереди. Она подвинула мне тщательно отремонтированный табурет. — Тебя звать как?
— Зураб. Зураб Гвичия.
— Благородное имя. — Женщина поправила передник, — Антонина Константиновна. Костя — Костя Пирогов — меня всегда тетей Ниной называл.
— Вы его знаете?
— А как же. Он и Юрка Сметанин…
( Сметании. Юрий Сметанин.
Имя показалось смутно знакомым. Я слышал его совсем недавно.
ОТ; кого? Кир? Спозаранник? Соболин?
Чёрт! Слышал же !..)
…с моим Валькой такое вытворяли. Еще когда в школе учились. — На мгновение глаза тети Нины мечтательно затуманились. А я, признаться, впервые подумал, что у Кости Пирогова было детство. Я как-то привык о нем думать как о моем сержанте, а потом — моем старшине. До этого вечера Пирогов оставался для меня солдатом и бывшим солдатом. И хорошим, надежным парнем.
— И что было потом? — спросил я через силу: смутно знакомое имя не отпускало. Я лихорадочно перебирал варианты: нет, нет и снова нет. Проклятье!
— Валька теперь большой человек. Эксперт. В Москве работает. Его в армию не взяли — он, еще когда в школе учился, сильно расшибся на мотоцикле. Полгода его в больнице выхаживали. Врачи — осторожно так — говорили, что и не встанет он на ноги. А потом… — Глаза тети Нины увлажнились от свежести давнего уже воспоминания, она промокнула их платочком. Я терпеливо ждал, что она скажет дальше. — Чаю хочешь, сынок? — спросила она. Точно так же спрашивала меня бабушка Рената, со стороны матери. В душе шевельнулось что-то давно забытое. Похоже, я становился слишком сентиментальным. Это все после разговора с Киром началось. Или — возраст? Как-никак скоро сорок стукнет. Недолго осталось.
Я кивнул. Антонина Константиновна завозилась у плиты.
— А Костя Пирогов? Что с ним?
— Горе у него — жена с детишками погибли. Разом, в автокатастрофе. — Я знаю, мне рассказывали.
Думай, Зураб! Думай! Сметанин Юрий. Юрий Сметанин. Проклятье!
— Ты не подумай, что он пить начал. Лучше бы запил, чем так… Почернел он весь. На мертвеца живого стал похож. А недавно тут такое случилось.
Тетя Нина налила мне чай в легкую нарядную чашку, придвинула сахарницу.
— Что? — Признаться, я был готов услышать все, что угодно.
— Недели три назад друг его — Юрка Сметанин — сгорел на пожаре. Даже мать его с трудом узнала. Мы с ней дружили когда-то. Когда Юрка из армии вернулся, она за город перебралась, на дачу к дальним родственникам. Юрку в закрытом гробу хоронили.
— А Костя? — Я напрягся.
— Он вообще не в себе. Из квартиры, похоже, не выходит. Разве только по ночам: кушать-то ему надо что-то. Через дверь слышно — музыка на всю катушку. Иногда — бутылки звенят. И все.
«… И мертвые с косами стоят »,— почему-то вспомнил я «Неуловимых мстителей». Мне всегда там Яшка-цыган нравился. « Идиот, — сразу же одернул я себя. — В такой момент …»
Я встал:
— Антонина Константиновна, я поднимусь к нему. Может быть мне Костя откроет.
— Попытайся, сынок. Может, у тебя получится.
Ни тетя Нина, ни я — мы не верили, что у меня получится. И все-таки… Антонина Константиновна отперла мне дверь:
— Пятый этаж, направо от лифта. Ты потом заходи, сынок. Не убегай сразу.
— Конечно. — Я нажал кнопку вызова лифта. В шахте что-то загудело, звук приблизился. Двери кабины открылись с легким, почти старческим дребезжанием. На пятом этаже лифт выдохнул меня на темную площадку. Я повернул направо, помедлил перед тяжелой металлической дверью.
С другой стороны смутно доносилась музыка. Вроде бы — Гэри Мур. Длинный гитарный проигрыш, похоже, достиг своего апогея.
Я нажал кнопку звонка.
Его трель заглушила гитара. Мне показалось, что музыка стала чуть тише. Потом вроде бы послышались шаги. Осторожные, как и должны быть у человека, который подкрадывается к двери.
Я позвонил еще раз.
Постучал в дверь кулаком.
Ответа не было.
Я позвал:
— Костя! Пирогов, открой. Это я — Князь!
Постучал еще.
Ничего.
Только Гэри Мур затянул свою очередную композицию.
— Костя! — снова позвал я. Уже без надежды, что кто-то отзовется. За моей спиной повернулся ключ в замке соседней квартиры, дверь чуть приоткрылась, на бетон легла узкая полоса света. — Хорошо, — громко и решительно сказал я. — Я в двери свою визитку оставил. Захочешь — позвонишь.
Я повернулся и пешком зашагал вниз. Еще одной поездки на страдающем старческими недугами лифте я бы не выдержал.
— Ну как? — спросила тетя Нина, как только я переступил порог ее квартиры.
— Не открыл.
— Жалко парня, — тихо проговорила она.
— Антонина Константиновна, я пойду. Вот моя визитка, — я протянул ей бумажный прямоугольник. — Если что-то… Звоните.
— Мой телефон запиши, Зураб. На всякий случай…
— Спасибо. — Я записал телефон.
— Береги себя, сынок.
— До свиданья.
* * *
Меня осенило в машине.Я уже сел за руль. Нашел в кармане куртки ключи.
Юрий Сметании !
Вах!
Он же…
Его…
Проклятье!
Дурак ты, Князь. Предки могут гордиться тобой !
Я завел машину, вдавил педаль газа и резко взял с места.
Я спешил. Очень спешил, да?
Если повезет, я смогу застать Соболина еще на работе.
4
Не все сразу.
В репортерском отделе я нашел только Витю Восьмеренко.
— Привет, Князь, — Витя оторвался от экрана компьютера. Но оторвался только на мгновение: его цивилизации угрожали орды варваров. Срочно нужно было что-то делать. Витя защелкал мышкой.
— Проклятье! — выдохнул я. Устало привалился к косяку.
Витя Восьмеренко избавился от прямой и явной угрозы и повернулся ко мне:
— Князь, ты чего?
— Володя Соболин мне нужен. Давно он ушел?
— Часа полтора назад. — Витя снова весь был в игре. — Ты ему домой или на пейджер позвони.
— Конечно. — Я присел на край ближайшего к двери стола, вроде бы Шаховского. Придвинул к себе телефон. — Витя, ты же у нас пожарами занимаешься?
— Да, а что? — спросил Восьмеренко, не отвлекаясь от экрана.
Я положил трубку на место, позвонить Соболину можно и позже.
— Недели три-четыре назад был пожар на Есенина?
— Ну ты, Зураб, даешь!
— Это важно.
Витя вздохнул и полез в свой компьютерный архив.
— А подробности?
— Например?
— Кто погиб-то? Мужчина? Женщина?
— Мужчина. Лет тридцати. Его Юрием Сметаниным звали.
— Сметанин? — Витя бросил на меня через плечо удивленный взгляд. — Было такое. — Он пощелкал мышкой, удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вот смотри. Обычный был пожар.
Я наклонился к экрану:
«7/02/2000 ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ УБИЛА СИГАРЕТА?
32-летний мужчина стал жертвой пожара, который вечером в субботу, 5 февраля, случился на улице Есенина.
Пожар начался в комнате однокомнатной квартиры примерно в 22.30. Кто-то из соседей заметил дым и вызвал пожарных. Практически полностью выгорела комната, пострадала часть коридора. Пожарным потребовалось около 30 минут, чтобы справиться с огнем.
В прихожей, у самой двери, был обнаружен обгоревший труп хозяина. По всей видимости, мужчина заснул с непотушенной сигаретой. Проснулся, когда огонь уже разгорался. Он пытался выбраться из квартиры, но потерял сознание и погиб.
Как сегодня стало известно корреспонденту агентства, уже установлена личность погибшего. Это Юрий Сметанин, он работал в одной из охранных фирм Петербурга. Погибшего по остаткам одежды и часам опознала мать. ( Виктор Восьмеренко, 10.20.)»
— Это все? — спросил я.
— Да. Обычный бытовой пожар. Курить вредно.
— Курить вредно, — пробормотал я. Вернулся к столу Шаховского и снял трубку телефона.
— Спасибо, Анечка. Извини, что побеспокоил.
— Ничего страшного. — Мне показалось, Аня не много расстроилась от того, что мы проговорили так мало. Я попытался представить, что она делает сейчас, после того как положила трубку.
Наверное, вздохнула, с тоской посмотрела на телефон, потом, проходя в комнату сына, — на входную дверь. У кровати сына улыбнулась, коснулась рукой светлых непокорных волос.
Проклятье! Нет женщины прекраснее, чем та, кто смотрит на свое дитя. Уж я-то знаю: у меня четверо детей от трех жен.
Я скинул сообщение Соболину на пейджер
( Володя! Это Зураб! Позвони мне в агентство!)
и отправился в нашу комнату. Здесь было тихо и пусто. Выключенные компьютеры слепо пялились в полумрак. В столе у Зудинцева я отыскал нашу полулегальную пепельницу (Спозаранник не курил и не любил, когда курят другие). В столе Нонны Железняк мне удалось найти пакетик кофе с просроченной датой. Я немного поколебался и решил рискнуть. Кофе все-таки не консервы, может храниться и подольше.
Телефон зазвонил, когда я наливал воду в чашку. Мне ее предпоследняя — третья — жена подарила еще до того, как мы разошлись. Значит, между моим сообщением и ответным звонком Соболина прошло ровно столько времени, чтобы сходить-набрать из-под крана медленно текущей воды, поставить чайник. И еще малость, чтобы этот чайник нагрелся. Много что можно сделать за это время. Очень много. Например…
Я не спеша налил воду, с нарочитой аккуратностью поставил чайник. Телефон надрывался. Наконец я снял трубку:
— Слушаю.
— Князь, это Соболин. — Откуда-то издалека доносилась приятная, интимная музыка. Я почему-то представил, что Соболин звонит мне из какой-нибудь отделанной в восточном стиле спальни, а рядом с ним — не менее восточная красавица. — Что стряслось? Что за пожар?
— Пожар был…
— Не понял? — вскинулся Соболин.
— …почти месяц назад.
— Что за дурацкие шутки, Зураб? — Володя, похоже, обиделся.
— Помнишь, в начале февраля на Есенина на пожаре погиб парень-охранник?
— Конечно. У нас тогда совсем пусто было. После убийства Ратнера вообще все и вся затихли. Пришлось бытовой пожар на ленту новостей ставить. А что случилось?
— Может быть, и ничего. Володя, на убийство Ратнера не ты ездил?
— Было дело.
— Ты не помнишь, вроде бы дня за три до убийства… По заявлению госпожи Ратнер никого не задерживали?
— Мать твою! — рявкнул Володя. — Точно! Я-то думаю, фамилия знакомая. Именно — Юрий Сметанин!
— Это задержание тоже ты отрабатывал?
— На него Витя Шаховской ездил. Меня тогда Обнорский в Выборг посылал. Связи с местными органами налаживать.
Я обреченно вздохнул:
— Какой у Шаха пейджер?
Похоже, только одно порцией кофе не отделаешься.
Убийца действовал дерзко, но наверняка.
Ратнер с женой, детьми и матерью жил на третьем этаже престижного «доходного» дома на Вознесенском проспекте. Окна его кухни — единственные — выходили во двор-колодец.
Стрелок знал, что если финансист дома, то около полуночи обязательно выходит на кухню — перехватить что-нибудь. Убийца выбрал место: «черная лестница» через двор от подъезда Ратнера, окно между четвертым и пятым этажами.
Отсюда кухня в квартире финансиста просматривалась, как на ладони.
Поздно вечером в воскресенье, 23 января, во дворе-колодце прогремели выстрелы. Хотя «прогремели» — громко сказано: никто выстрелов не слышал.
Игорь Ратнер умер на месте.
Его жена Полина, прежде, чем свалиться в обморок, вызвала «скорую» и милицию.
Расследование взяли под особый контроль.
И так далее.
А вот за три или четыре дня до убийства Ратнера. ..
— Витя, ты далеко? — спросил я.
— Не очень.
— Ты можешь подъехать в агентство? Разговор есть. Не телефонный. Это очень важно.
Шаховской вопросов не задавал, что-то быстро прикинул:
— Буду минут через пятнадцать. Готовь кофе.
— Легко, — бодро отозвался я.
— Еду.
Кофе… Я отправился на промысел в репортерский отдел. Восьмеренко немного, для порядку, поворчал, но на кофе все же раскололся.
Минут через десять я услышал, как во дворе, прямо под окнами, заскрипели тормоза «лохматки» Шаховского: «жигуленок» давно пора было отогнать на свалку и приплатить мусорщикам, а то ведь могли и не взять.
Кто-то, наверное Зудинцев, рассказывал мне, что еще года четыре назад Шах был вполне преуспевающим бандитом. Ездил на «мерсе» и жил на широкую ногу. Имел свой небольшой, но более-менее надежный бизнес. Потом начались какие-то проблемы, и Витя подался в журналистику.
Честно скажу, писать у него получалось много лучше, чем у меня. Мое военно-десантное образование не шло ни в какое сравнение с его филологическим: по неподтвержденным слухам, Витек закончил филфак университета чуть ли не с красным дипломом. По крайней мере, на английском он говорил с хорошим лондонским произношением. Хотя временами.
Когда мы только взялись за «Кантату», я впервые увидел Шаха «в деле». Профессионал!
В репортерском отделе я нашел только Витю Восьмеренко.
— Привет, Князь, — Витя оторвался от экрана компьютера. Но оторвался только на мгновение: его цивилизации угрожали орды варваров. Срочно нужно было что-то делать. Витя защелкал мышкой.
— Проклятье! — выдохнул я. Устало привалился к косяку.
Витя Восьмеренко избавился от прямой и явной угрозы и повернулся ко мне:
— Князь, ты чего?
— Володя Соболин мне нужен. Давно он ушел?
— Часа полтора назад. — Витя снова весь был в игре. — Ты ему домой или на пейджер позвони.
— Конечно. — Я присел на край ближайшего к двери стола, вроде бы Шаховского. Придвинул к себе телефон. — Витя, ты же у нас пожарами занимаешься?
— Да, а что? — спросил Восьмеренко, не отвлекаясь от экрана.
Я положил трубку на место, позвонить Соболину можно и позже.
— Недели три-четыре назад был пожар на Есенина?
— Ну ты, Зураб, даешь!
— Это важно.
Витя вздохнул и полез в свой компьютерный архив.
— А подробности?
— Например?
— Кто погиб-то? Мужчина? Женщина?
— Мужчина. Лет тридцати. Его Юрием Сметаниным звали.
— Сметанин? — Витя бросил на меня через плечо удивленный взгляд. — Было такое. — Он пощелкал мышкой, удовлетворенно откинулся на спинку стула. — Вот смотри. Обычный был пожар.
Я наклонился к экрану:
«7/02/2000 ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ УБИЛА СИГАРЕТА?
32-летний мужчина стал жертвой пожара, который вечером в субботу, 5 февраля, случился на улице Есенина.
Пожар начался в комнате однокомнатной квартиры примерно в 22.30. Кто-то из соседей заметил дым и вызвал пожарных. Практически полностью выгорела комната, пострадала часть коридора. Пожарным потребовалось около 30 минут, чтобы справиться с огнем.
В прихожей, у самой двери, был обнаружен обгоревший труп хозяина. По всей видимости, мужчина заснул с непотушенной сигаретой. Проснулся, когда огонь уже разгорался. Он пытался выбраться из квартиры, но потерял сознание и погиб.
Как сегодня стало известно корреспонденту агентства, уже установлена личность погибшего. Это Юрий Сметанин, он работал в одной из охранных фирм Петербурга. Погибшего по остаткам одежды и часам опознала мать. ( Виктор Восьмеренко, 10.20.)»
— Это все? — спросил я.
— Да. Обычный бытовой пожар. Курить вредно.
— Курить вредно, — пробормотал я. Вернулся к столу Шаховского и снял трубку телефона.
* * *
— Соболина нет, Зурабик, — ответил Аня, жена Володи. Мне нравился ее мягкий голос. Он словно звал к чему-то высокому и далекому. — Он звонил час назад, сказал, что задерживается. Какая-то там тема по наркотикам.— Спасибо, Анечка. Извини, что побеспокоил.
— Ничего страшного. — Мне показалось, Аня не много расстроилась от того, что мы проговорили так мало. Я попытался представить, что она делает сейчас, после того как положила трубку.
Наверное, вздохнула, с тоской посмотрела на телефон, потом, проходя в комнату сына, — на входную дверь. У кровати сына улыбнулась, коснулась рукой светлых непокорных волос.
Проклятье! Нет женщины прекраснее, чем та, кто смотрит на свое дитя. Уж я-то знаю: у меня четверо детей от трех жен.
Я скинул сообщение Соболину на пейджер
( Володя! Это Зураб! Позвони мне в агентство!)
и отправился в нашу комнату. Здесь было тихо и пусто. Выключенные компьютеры слепо пялились в полумрак. В столе у Зудинцева я отыскал нашу полулегальную пепельницу (Спозаранник не курил и не любил, когда курят другие). В столе Нонны Железняк мне удалось найти пакетик кофе с просроченной датой. Я немного поколебался и решил рискнуть. Кофе все-таки не консервы, может храниться и подольше.
Телефон зазвонил, когда я наливал воду в чашку. Мне ее предпоследняя — третья — жена подарила еще до того, как мы разошлись. Значит, между моим сообщением и ответным звонком Соболина прошло ровно столько времени, чтобы сходить-набрать из-под крана медленно текущей воды, поставить чайник. И еще малость, чтобы этот чайник нагрелся. Много что можно сделать за это время. Очень много. Например…
Я не спеша налил воду, с нарочитой аккуратностью поставил чайник. Телефон надрывался. Наконец я снял трубку:
— Слушаю.
— Князь, это Соболин. — Откуда-то издалека доносилась приятная, интимная музыка. Я почему-то представил, что Соболин звонит мне из какой-нибудь отделанной в восточном стиле спальни, а рядом с ним — не менее восточная красавица. — Что стряслось? Что за пожар?
— Пожар был…
— Не понял? — вскинулся Соболин.
— …почти месяц назад.
— Что за дурацкие шутки, Зураб? — Володя, похоже, обиделся.
— Помнишь, в начале февраля на Есенина на пожаре погиб парень-охранник?
— Конечно. У нас тогда совсем пусто было. После убийства Ратнера вообще все и вся затихли. Пришлось бытовой пожар на ленту новостей ставить. А что случилось?
— Может быть, и ничего. Володя, на убийство Ратнера не ты ездил?
— Было дело.
— Ты не помнишь, вроде бы дня за три до убийства… По заявлению госпожи Ратнер никого не задерживали?
— Мать твою! — рявкнул Володя. — Точно! Я-то думаю, фамилия знакомая. Именно — Юрий Сметанин!
— Это задержание тоже ты отрабатывал?
— На него Витя Шаховской ездил. Меня тогда Обнорский в Выборг посылал. Связи с местными органами налаживать.
Я обреченно вздохнул:
— Какой у Шаха пейджер?
Похоже, только одно порцией кофе не отделаешься.
* * *
Убийство Игоря Ратнера — коммерческого директора пивзавода «Нерпа» — открыло новый год. Как тогда, на следующее утро после убийства, мрачно пошутил Коля Повзло: «С открытием сезона… охоты».Убийца действовал дерзко, но наверняка.
Ратнер с женой, детьми и матерью жил на третьем этаже престижного «доходного» дома на Вознесенском проспекте. Окна его кухни — единственные — выходили во двор-колодец.
Стрелок знал, что если финансист дома, то около полуночи обязательно выходит на кухню — перехватить что-нибудь. Убийца выбрал место: «черная лестница» через двор от подъезда Ратнера, окно между четвертым и пятым этажами.
Отсюда кухня в квартире финансиста просматривалась, как на ладони.
Поздно вечером в воскресенье, 23 января, во дворе-колодце прогремели выстрелы. Хотя «прогремели» — громко сказано: никто выстрелов не слышал.
Игорь Ратнер умер на месте.
Его жена Полина, прежде, чем свалиться в обморок, вызвала «скорую» и милицию.
Расследование взяли под особый контроль.
И так далее.
А вот за три или четыре дня до убийства Ратнера. ..
* * *
Шах отзвонился сразу. Наверное, это у него привычка еще из прошлой жизни: раз звонят на пейджер, значит, дело срочное.— Витя, ты далеко? — спросил я.
— Не очень.
— Ты можешь подъехать в агентство? Разговор есть. Не телефонный. Это очень важно.
Шаховской вопросов не задавал, что-то быстро прикинул:
— Буду минут через пятнадцать. Готовь кофе.
— Легко, — бодро отозвался я.
— Еду.
Кофе… Я отправился на промысел в репортерский отдел. Восьмеренко немного, для порядку, поворчал, но на кофе все же раскололся.
Минут через десять я услышал, как во дворе, прямо под окнами, заскрипели тормоза «лохматки» Шаховского: «жигуленок» давно пора было отогнать на свалку и приплатить мусорщикам, а то ведь могли и не взять.
Кто-то, наверное Зудинцев, рассказывал мне, что еще года четыре назад Шах был вполне преуспевающим бандитом. Ездил на «мерсе» и жил на широкую ногу. Имел свой небольшой, но более-менее надежный бизнес. Потом начались какие-то проблемы, и Витя подался в журналистику.
Честно скажу, писать у него получалось много лучше, чем у меня. Мое военно-десантное образование не шло ни в какое сравнение с его филологическим: по неподтвержденным слухам, Витек закончил филфак университета чуть ли не с красным дипломом. По крайней мере, на английском он говорил с хорошим лондонским произношением. Хотя временами.
Когда мы только взялись за «Кантату», я впервые увидел Шаха «в деле». Профессионал!