Константинов Андрей Дмитриевич. Дело профессора Заслонова

   Обнорский задумался:
   — Я постараюсь что-нибудь разузнать. А ты пока съезди к его жене.

10

   Жена профессора оказалась очень милой девушкой. Стриженая, светленькая, глаза не нахальные. В общем, в моем вкусе.
   — Здравствуйте, я имел некоторые дела с вашим мужем, но тут случилась такая трагедия.
   — Да, Витя был замечательный человек.
   — Извините, а в каком институте он был профессором?
   — Я не знаю.
   — Как так?
   — По-моему, он химик. Но сколько я его знаю, а мы познакомились года полтора назад, все это время он занимался только бизнесом.
   — И каким?
   — Разным. Но он не любил говорить об этом.
   — Но он вас знакомил со своими партнерами?
   — Конечно. Мы ходили с ним в клубы. Там он встречал знакомых. Он говорил: «Познакомьтесь, это Инна. Инна, это Иван Иванович».
   — То есть адресов их вы не знаете?
   — Нет, не знаю.
   — А бывшая жена?
   — Я ее никогда не видела.
   — А дочь?
   — Света недавно вышла замуж. Витя купил ей квартиру в Озерках.
   — И какие у него были отношения с дочерью?
   — Со Светой хорошие. А с ее мужем — Валерой — ужасные.
   — Почему?
   — Он считал, что Валера должен сам зарабатывать на жизнь, а не просить у него подачки. Кроме того, у них был конфликт из-за какого-то пакета.
   — Ваш муж жаловался мне на то, что за ним следят. Вы не замечали слежки?
   — Нет. По-моему, все было хорошо.
   — Вас не вызывали в ФСБ?
   — Нет, зачем?
   Наш разговор заходил в тупик. Инна ничего не знала. Но мне не хотелось уходить.
   — Знаете что, Леша, — вдруг сказала мне она, — я очень хочу вам помочь. Давайте встретимся, вместе походим по тем клубам, где мы бывали с Витей. Я вам покажу людей, с которыми он меня знакомил.
   — Давайте, — радостно согласился я. 

11

   В кабинете Обнорского курили все, кроме меня. Дышать было невозможно. Надо поставить кондиционер, подумал я. А еще лучше запретить курить.
   — Мы выяснили, — говорил Зудинцев, — что докторской диссертации у Заслонова не было. Пошли по кандидатским. Оказалась — была. По химии — о воздействии радиоактивного излучения на химический состав чего-то там еще — монографию нам выслали по почте, так что она еще не скоро придет. А защищал он диссертацию в Киеве, и уже довольно давно. Кстати, сто четырнадцатый элемент таблицы Менделеева действительно открыли совсем недавно, но наш профессор тут абсолютно ни причем. Хвастал, наверное. В общем, никакой он не профессор.
   — А что с пепельницей? — спросил я.
   — Эксперты говорят, что его ударили по голове именно ею. Но отпечатков пальцев на пепельнице не нашли. Ее то ли помыли, то ли протерли.
   — А мне рассказали нечто любопытное, — сказал Обнорский. — Мне сказали, что нашего профессора подозревали в связях с израильской разведкой. Якобы он то ли передавал, то ли говорил, что передаст, какие-то технологии. Таким образом, у нас образовалось три направления: это разборки вокруг леса, иностранная разведка и убийство на бытовой почве.
   — У нас еще псих-священник есть, — подал я голос.
   — Да, и священник. Будем все это разрабатывать.
   — А что, твоих финнов интересует не только экспорт леса?
   — Моих финнов интересует правда о лжепрофессоре Заслонове. И я обещал, что мы эту правду в письменном виде им подадим. За соответствующую плату. В общем, пусть Зудинцев сидит на хвосте у милиции, Горностаева постарается выяснить, какими химическими технологиями мог заниматься Заслонов, а Скрипка продолжает общение с родными и близкими покойного. 

12

   Я узнал телефон дочери профессора. Позвонил. Сказал, что мы встречались с ее отцом незадолго до смерти, хотелось бы довести дела до конца. Она согласилась встретиться.
   Я уже знал, что ее зовут Светлана, что ей двадцать один год, она учится на экономическом в университете. Замужем. Детей нет. Фамилию после замужества не меняла.
   Квартира у нее была в новом доме. Но — однокомнатная. Дочка профессора внешне совершенно не привлекала — она не красилась, в том смысле, что не пользовалась косметикой, и от этого ее лицо показалось мне однотонно серым.
   — Ваш отец обратился в наше агентство, потому что считал, что за ним следят и кто-то сливает компромат на него в прессу. Вы не знаете, кого он опасался?
   — Отец не любил рассказывать о своих делах. Так, спросишь его: «Как дела, как фирма?» — «Хорошо, но должно быть лучше». Вот и весь разговор.
   — А ваш муж — он был посвящен в дела фирмы?
   — По-моему, нет.
   — Новая жена вашего отца говорит, что у него был конфликт с вашим мужем.
   — Да, они поругались. Но папа был не прав.
   — А в чем дело?
   — Я это уже рассказывала на Литейном.
   — В милиции? — уточнил я.
   — Нет, в КГБ, ну, как он сейчас называется, ФСК.
   — ФСБ. Вы знаете, с этими названиями столько всяких забавных историй. Один мой приятель, в прошлом, кстати, кагэбешник (сейчас он торгует мороженым оптом), придумывает аббревиатуры. Ко всему. Жена его еще понимает, а в магазине — уже с трудом. Он, например, собаку свою называет СНП — собака неизвестной породы. А тещу — ЖДМНЖ. Что означает: женщина, доставшаяся мне в нагрузку к жене. При этом он умудряется так лихо произносить эти буквы — на одном дыхании, как китаец какой-то. Особенно трудно его домашним, когда он новое слово в оборот вводит. Так он им завел тетрадочку. Называется: «Словарь незнакомых слов и выражений». И туда он все записывает, чтобы они имели возможность подучить слова, пока он мороженым торгует. Да, значит вы были в ФСБ?
   — Да. Они меня тоже об этом спрашивали. А я им сказана, что папа говорил, что спрятал у нас в квартире какой-то пакет или папку. Спрятал — и не сказал нам. А потом этот пакет пропал. И он считал, что его взял Валера.
   — Валера — это ваш муж?
   — Да.
   — И где ваш отец этот пакет спрятал?
   — Я не знаю точно. По-моему, в стенном шкафу. Они с Валерой ругались два дня — сначала я думала, что все уже кончилось, потом отец вернулся — и опять пошли.
   — А что в пакете было?
   — Какие-то важные бумаги.
   — Связанные с фирмой вашего отца?
   — Не знаю.
   — А зачем вашему отцу было прятать пакет в стенном шкафу?
   — Не знаю.
   — Кстати, ваш папа был профессором?
   — Насколько я знаю, нет.
   — Но он где-то преподавал?
   — Может быть. Он любил заниматься одновременно разными видами деятельности. Он говорил, что если где-то что-то и потонет, то в другом месте обязательно всплывет. А так — по образованию — он, как и мама, химик,
   — Извините, еще несколько вопросов. У вашего отца в последнее время были проблемы с деньгами?
   — По-моему, не было. Вообще он вел себя довольно скромно. Вот только купил нам квартиру. И себе — на Юго-Западе. У него даже машины не было. Он всегда говорил, что ему гораздо проще поймать такси, чем самому водить машину или нанимать шофера и все время чувствовать себя перед ним виноватым, когда задерживаешься в каком-нибудь месте, а он сидит в кабине и ждет часами.
   — Но он деньги вам давал?
   — Давал. Немного. Где-то долларов сто в месяц. Он говорил, что Валера должен сам зарабатывать.
   — И Валера зарабатывает?
   — Старается.
   — А что он делает?
   — Он в аспирантуре. И еще у одной фирмы ведет бухгалтерию.
   — То есть вообще никаких проблем?
   — Ну, — она задумалась, — была как-то. Одна. Недели три назад — папа был как раз у меня, в этой квартире, — на него напал какой-то мужчина.
   — Как напал?
   — Да так, позвонил, мы открыли. Он вошел. Отец его узнал. Что-то ему сказал. Тогда тот вытащил топор из-под пальто и пытался отца ударить.
   — И что дальше было?
   — Да ничего. Он ударил топором. Попал вот в вешалку — видите, на ней зазубрина. Потом его отец с Валерой схватили.
   — И что?
   — Я сказала, что надо вызвать милицию. Папа сказал, что не надо. Они отняли у мужчины этого топор и отпустили.
   — А кто это был?
   — Какой-то старик. Отец сказал, что он его знает, это сумасшедший, и он больше не будет.
   Я подумал, что пришла пора поговорить о ее матери и о новой жене ее отца.
   — Знаете, Света, — сказал я, — у меня есть знакомый, тоже, кстати, аспирант, так у него две замечательные особенности. Во-первых, он, сколько я его знаю, столько он в этой аспирантуре учится, — и, что удивительно, умнее не становится. Во-вторых, он уже пятый раз женат. Само по себе, это вовсе не интересно. Но он трижды женат на одной и той же женщине. То есть он на ней женился раз. Потом разошелся с ней, женился на другой. Потом опять женился на этой. Опять развелся. И теперь снова на ней женился. При этом она — так себе, ничего особенного, только волосатая сильно. В смысле, волосы у нее длинные. Обычно у них полный цикл составляет три года. Сейчас жду, опять должны разойтись. А ваш отец почему развелся?
   — Это было очень неожиданно. Вдруг сказал маме, что для ее и нашего счастья должен развестись. Отнес заявление в суд. Мама уехала сразу же. А он женился.
   — Вы поддерживали отношения с новой женой?
   — Нет. Я и видела ее раза три всего.
   — Я могу поговорить с вашим мужем?
   — Попробуйте позвонить поздно вечером, часов в одиннадцать-двенадцать. Он раньше не приходит. 

13

   В офисе агентства меня ждали два сообщения. Первое было печальным: у компьютера Спозаранника сгорел блок питания. Как таковое, это событие — перегорание чего-то там у компьютера — не было чем-то чрезвычайным. Проблему создавало только то, что сгорел компьютер Спозаранника.
   Это означало, что уже с самого утра Спозаранник кричит, что если компьютер особо ответственного лица, каким является Спозаранник, сломался, то нужно немедленно этот компьютер или починить, или заменить (при этом заменить его нужно так, чтобы ни один созданный Спозаранником строго секретный файл не стал добычей врагов). Он кричит, что завхоз Скрипка отсутствует на рабочем месте. Что он (то есть я) сорвал весь процесс расследования как просто важных, так и особо важных дел. И теперь этот факт срывания рабочего процесса Спозаранник будет приводить в качестве аргумента на всех планерках и летучках, объясняя, почему он не может в установленные Обнорским сроки закончить то или иное дело.
   Я сказал Спозараннику, что он мог бы и сам позвать компьютерщика и решить с ним вопрос починки блока питания. А если ему нужны деньги на покупку нового блока, то пусть пишет докладную записку на имя Обнорского. И если тот утвердит расходы, я эти деньги Спозараннику выдам, но только при условии предоставления строгой отчетности по их целевому использованию.
   Второе сообщение меня удивило. На бумажке кто-то из наших ребят написал: «Алексей, звонил какой-то мужик, отец кого-то, не понял кого. По делу Заслонова. Обещал перезвонить».
   Чей отец? У меня ничьих отцов по Заслонову не проходило.
   Вечером я позвонил зятю профессора Валере. Разговор был коротким. Валера заявил мне, что я не прокуратура и не спецслужба и давать мне какие-нибудь объяснения он не будет. И Свете со мной встречаться он тоже запретил.
   Я ему хотел рассказать историю о том, как один знакомый моего знакомого ни с того ни с сего дал обет молчания и в итоге не только вылетел с работы, но и даже попал на пятнадцать суток, но он повесил трубку.

14

   На следующее утро я сидел в своем кабинете в агентстве. Никаких ЧП не было. Туалеты работали, компьютеры не ломались, кресло Обнорского не скрипело. Единственной проблемой было только то, что кончился кофе — и уже три человека зашли ко мне с претензией по этому поводу. Всем им я предложил зажать в кулачок взятые у мамы на обед рублики и сбегать в ближайший магазин, поскольку агентство никому не обещало бесплатно поить их и кормить. Агентство обещало обеспечивать работой и, возможно, зарплатой. А если кто не согласен, пусть идет и пишет служебную записку Обнорскому.
   Раздался звонок. Голос в трубке был мужским, довольно приятным и растянуто-певучим.
   — Да, я — Алексей Скрипка, — сказан я.
   — Меня зовут отец Николай. Я вам вчера звонил.
   Тут я догадался, о каком отце шла речь во вчерашней записке. Я предложил ему зайти к нам в агентство. Он согласился.
   Отец Николай оказался тем самым мужчиной, который на моих глазах пытался побить профессора в «Невском Паласе». Выглядел он плохо. Лицо в красных пятнах. Старое пальто. Разваливающиеся ботинки. К тому же от него не слишком хорошо пахло.
   — Это вы рубили топором профессора в квартире его дочери? — спросил я.
   — Вы меня, молодой человек, выслушайте, не перебивая.
   — А вы скажите сначала, откуда вы мой телефон взяли?
   — Я в газете прочитал про убийство Заслонова. Там было написано, что материал подготовлен вашим агентством. Позвонил в газету, потом в агентство, мне сказали обратиться к вам.
   — Ну, слушаю вас.
   — Заслонов — это был очень нехороший человек. Очень. Он украл деньги церкви. И теперь я не могу вернуться к себе на подворье, потому что я сам виноват, что доверился ему.
   — А на какое подворье?
   — В Омске. Там подворье нашего монастыря. Я отвечаю за обеспечение монастыря продуктами, инструментом…
   — Завхоз? — обрадовался я.
   — Почти. Так вот, когда мы познакомились с Заслоновым, он мне показался очень порядочным и глубоко верующим человеком. И он сказал, что его фирма может помочь монастырю. И он сделает нам все необходимые закупки с большой скидкой. И себе ничего не возьмет — потому что хочет просто помочь. Я обрадовался — у нас денег мало, любая копейка на счету. Мы отдали ему деньги. А потом он исчез. А когда я стал выяснять, что да как, оказалось, что такой фирмы, которую он называл, просто нет.
   — Вы в милицию-то ходили?
   — Ходил, но там у меня заявление не взяли. Потому что никакого договора у нас с Заслоновым не было.
   — И деньги вы давали ему наличными?
   — Да, он так просил.
   — Ну вы, отцы, даете! И почему за вами налоговая полиция не бегает? Вот у меня был приятель, так он однажды — ни с того ни с сего — стал буддистом. А у него была фирма своя, маленькая. Так вот, у него время сдачи годового отчета, а он в это время погружается в себя и говорит всем, что надо искать бога в себе, а не размениваться на мелочи, В общем, отчет они вовремя в налоговую не сдали. А те закатали им штраф. Бухгалтерша его от греха подальше уволилась. Ну, тут ему стало делать нечего — пришлось выходить из астрала. Так что с налоговой инспекцией-полицией надо уши торчком держать. Тут никакой бог не поможет.
   — Потом я узнал, — продолжил священник, — что он в Ленинграде. Я поехал сюда. А он меня как будто не признает. А потом я узнал, что он умер.
   — Так вы за ним следили?
   — Да, я думал, что если буду ему постоянным укором, его совесть проснется.
   — Вы были в день смерти профессора у его дома?
   — Я ночевал неподалеку от его дома на скамеечке. Утром проснулся. Подошел к его парадной. Стал ждать, когда он выйдет. А он упал…
   — А кто-нибудь входил в подъезд?
   — Я не очень внимательно смотрел, но несколько человек заходило. Машина какая-то стояла. Потом уехала. Но я не был очень внимательным. Да и зрение у меня не лучшее.
   — А что вы хотите от нас?
   — Я просто хотел рассказать вам, какой нехороший человек был этот Заслонов… 

15

   Обнорский созвал Зудинцева, Горностаеву и меня на очередное совещание по делу выброшенного из окна профессора.
   — Докладывайте, — сказал шеф.
   — Докладываю, — сказал я. — Дочка говорит, что ничего про дела папы не знает — и, по-моему, не врет. У профессора — который, видимо, никакой не профессор — был конфликт с мужем дочки из-за какого-то пакета, который профессор прятал у них в квартире. Пакет этот кто-то украл, а профессор был расстроен. Кроме того, объявился священник, который говорит, что профессор утащил деньги у его монастыря. Священник в утро убийства находился рядом с домом Заслонова. Кроме того, до этого священник пытался зарубить профессора топориком. А в остальном священник оказался очень даже симпатичным человеком, только от него плохо пахнет, потому что он уже три недели не мылся и ночует где придется.
   — Это еще почему? — спросил Обнорский.
   — А у него денег нет. Я ему дал пятьдесят рублей из общественных денег, чтобы он чего-нибудь съел. Даже если он убийца, все равно ему есть хочется. В общем, пожалел я его.
   Зудинцев был краток. У милиции ничего нового нет. И вообще они, по его мнению, этим делом не слишком усердно занимаются. Зудинцев выяснил, что учредителями «Техлес-импорта» — той фирмы, где директорствовал профессор — были сам Заслонов и некое ТОО «Орбита», зарегистрированное в Новосибирске. Документов этой самой «Орбиты» найти пока не удалось.
   — Я тоже вас не утешу, — сказала Горностаева. — Пришла монография Заслонова из Киева. Я отдавала ее на экспертизу специалистам. Получила ответ: ничего там секретного или суперинтересного нет. Да и устарело все давно.
   — А что с профессорством Заслонова? — спросил я.
   — Наверное, все-таки профессор он липовый, — ответила Горностаева. — Я обзвонила уже все государственные и частные вузы в Питере — не было у них такого. Но городов в России много…
   — Негусто, — подытожил Обнорский. — У меня тоже, кстати, ничего нового нет. Про израильскую разведку добавить мне нечего. Итак, какие у нас версии? У нас такие версии. Первая — профессора убили конкуренты, нам неведомые. Вторая — профессора убили агенты израильской разведки, что кажется просто бредом. Третья — профессора убил священник. О его визите, кстати, Алексей, — обратился Обнорский ко мне, — надо сообщить в милицию. Четвертая версия — профессора грохнул его зять. Из-за папки, которую профессор зачем-то прятал в квартире дочери.
   Обнорский задумался. Все молчали. Я сказал:
   — Один мой знакомый, яхтсмен, поплыл через Атлантический океан на своей яхте. В общем, плыл он, плыл, а берега все нет и нет. «Где Америка?» — кричит он. А в ответ тишина. Плыл он, плыл, а земли опять-таки все нету и нету. И тогда он говорит: «Все, еще два дня плыву, а потом поворачиваю обратно».
   — Это кому он говорит? — спросил меня серьезный человек и бывший оперативный работник Зудинцев.
   — Это он говорит Атлантическому океану, — обрадовался я тому, что меня так внимательно слушают. — Потому что больше говорить ему некому, это ж одиночное плавание. Ну вот, и что вы думаете, земля тут же появилась на горизонте. В общем, я предлагаю сказать самим себе, что мы уже заканчиваем расследовать дело профессора.
   — Да, — сказа! Обнорский. — Занимаемся этим делом последнюю неделю. На Зудинцеве — милиция и священник. Выясните, кто он, правду ли говорит? На Горностаевой — это профессорское лесное предприятие. А на Скрипке — родственники. Выясни, где прежняя жена, что делает? 

16

   Ближе к вечеру мне позвонила вдова профессора по имени Инна и сказала, что она помнит о своем обещании попытаться познакомить меня со знакомыми ее мужа. И приглашает меня в клуб «У дона Педро», в котором они с мужем периодически бывали.
   — О, дон Педро, — сказал я, — я оденусь как настоящая обезьяна. Выберу цепь помощнее и причешу свой ежик покруглее.
   — Оденьтесь строго, — оборвала она меня, — костюм, галстук.
   Инна была в черном брючном костюме. Я сразу же поцеловал ее в щечку. А потом в ушко. Она не стала демонстрировать отвращение.
   Мы выпили по «Маргарите», потом еще по две, и я перешел на джин с тоником, а она на кампари с оранжем.
   — Ну что, — спросил я, — где знакомые профессора?
   — Сегодня никого не видно. А как ваше расследование?
   — Наше расследование замечательно. Зачем ваш муж ограбил монастырь?
   — Да вы что, Леша, — сказала вдова, — Витя был верующим человеком, он бы никогда такого не сделал.
   — А зачем он сотрудничал с евреями?
   — С какими евреями?
   — Да такими. Шпионы-евреи. Кто не знает, что каждый еврей — шпион, а каждый шпион — еврей?
   — У Вити, кажется, были контакты с какими-то израильскими фирмами. Но вряд ли они занимались шпионажем.
   — А что он прятал в квартире дочери?
   — А что он прятал?
   — Не знаю.
   — Так кто же все-таки убил моего мужа? Что думает милиция? Вы не знаете, Леша? — спросила она меня.
   — Да ничего она не думает. Она даже не знает того, что я вам сейчас рассказал — ни про священника, ни про пакет. Они, по-моему, вообще дело готовы закрыть.
   Потом я расплачивался с официантом за наши джины, кампари и «Маргариты». Денег на такси уже не хватило. Но Инна сказала, что у нее есть.
   Она отвезла меня домой. А сама поехала дальше — наверное, к себе домой.

17

   Утром я был как огурчик. И подумал: а почему я так спокойно отношусь к смерти профессора: флиртую с его женой, то есть вдовой, мучаю расспросами дочку. И хотя профессор погиб почти у меня на глазах, я не вижу его мертвого лица в ночных кошмарах. Наверное, потому, решил я, что я с ним был очень мало знаком и воспринимаю его как некий абстрактный персонаж некой истории с убийством.
   Но почему тогда так спокойна его вдова Инночка? Да и дочка вроде бы не очень-то убивается.
   То ли они все вместе его укокошили, то ли профессор был настолько дрянным человеком, что жалеть его некому и не за что.
   Но они и могли убить его как раз потому, что он был плохим человеком. Собрались все вместе — дочка с мужем, Инночка, бывшая жена, священник — и выкинули из окна, стерев затем все отпечатки пальцев и аккуратно закрыв дверь.
   В общем, решил я, пора завязывать с профессором. Еще один такой поход к «Дону Пед-ро», и я сам выброшусь из окна, предварительно объявив себя банкротом.

18

   Я спокойно сидел дома и смотрел ток-шоу «Про это», когда позвонил Спозаранник. Я очень удивился, потому что в такое время Спозаранник уже должен был спать, потому что иначе как он тогда встанет спозаранку?
   Спозаранник спросил, видел ли я сегодняшнюю телепрограмму «Мгновения» Ивана Петропавловского. Я сказал, что смотрю только приличные каналы, только приличные программы и только приличных ведущих. В общем, не видел я ее.
   — Очень жаль, — сказал Спозаранник. — Господин Петропавловский показал в прямом эфире выступление Валерия Колякина, который перед телекамерой признался в том, что он в состоянии аффекта убил Виктора Заслонова, после чего выбросил его тело из окна.
   — А кто такой Валерий Колякин? — не понял я.
   — Валерий Колякин, — сказал Спозаранник, — это муж дочери Заслонова.
   — И что еще он сказал?
   — Еще он сказан, что ссора произошла из-за того, что Заслонов считал, что он плохо относится к его дочери. Сделать это признание его заставила совесть или неспокойная душа — не помню точно, как он выразился. Все, больше он ничего не сказал. Выступление было очень коротким.
   — А что сказал Петропавловский?
   — Петропавловский, предваряя выступление, сказал, что Колякин решил сделать признание в его программе. И он, как настоящий журналист, не мог препятствовать тому, чтобы население знало правду.
   — И это все?
   — Да, все. 

19

   Я позвонил утром Петропавловскому и попросил его рассказать, как было дело. Он не был расположен со мною говорить:
   — Все, что надо, сказано в передаче. Больше мне добавить нечего. До свидания.
   Наконец к обеду пришел Зудинцев.
   — Кое-что узнал. Но новости нерадостные, — сказал он. — Валерий Колякин умер.
   — Как умер?
   — Так умер. Сегодня утром выбросился из того же окна той же квартиры, из которой выкинули профессора.
   — И что?
   — Я уже был на месте. Со всеми побеседовал. Милиция считает, что это самоубийство. Может, они и правы. Хотя им так удобнее считать: убийца признался, а потом покончил с собой.
   — Какие-нибудь подробности?
   — Да нет никаких подробностей. Никто не видел, как Колякин вошел в квартиру, но ключ у него был, его нашли в кармане брюк. Никакого беспорядка в квартире. На теле никаких следов борьбы. Конечно, окончательно это должна сказать экспертиза.
   — А что с признанием?
   — Тут все смешнее. Никакого прямого эфира на самом деле не было. Кто-то привез или подкинул кассету с записью признания Колякина Петропавловскому. И Петропавловский тут же запихнул ее в эфир.
   — То есть никто не знает, сделано ли при знание добровольно?
   — Никто не знает.
   — А кто привез кассету?
   — Петропавловский молчит. Вернее, он выдал уже три разные версии. Сейчас он говорит, что ему позвонили — неизвестно кто — и сообщили, что на вахту принесут пакет, в пакете будет запись признательных показаний убийцы известного профессора Заслонова. Через десять минут после звонка какой-то подросток принес пакет. Вот, собственно, и все. Да, сейчас кассета на экспертизе.
   — А что говорит дочь профессора?
   — Дочь говорит, что не видела своего мужа с утра предыдущего дня, но абсолютно не волновалась, потому что такое и раньше бывало. 

20

   Я позвонил Светлане Заслоновой. Она была дома, плакала, говорить со мной отказалась.
   Я позвонил Инне Заслоновой. Она была дома, не плакала, но говорить со мной тоже отказалась.
   Кому еще звонить, я не знал.
   Обнорский позвал всех занятых в этом деле.
   — Тебе, Леша, — выговор, — начал он с меня. — Тебя видели в ресторане с подозреваемой по делу.
   — С какой такой подозреваемой?
   — С женой профессора.
   — А, с его вдовой. Так я проводил оперативную работу.