Константинов Андрей Дмитриевич. Дело профессора Заслонова

   — Проводя оперативную работу, вы, Алексей Алексеевич, были пьяны и кричали там чего-то про милицию и про агентство.
   Я решил, что лучше молчать и не припоминать Обнорскому его прежние подвиги.
   — Ладно, — сказал шеф. — Появился еще один труп. Рассказывайте, чего знаете.
   Я не знал ничего. Зудинцев рассказал то, что уже излагал мне. А вот Горностаева, оказывается, проявила инициативу.
   — Я выяснила, — сказала она, — кое-что любопытное про отношения профессора и его новой жены.
   — А чего это вы, госпожа Горностаева, полезли не в свой огород? — возмутился я. — Родные и близкие покойного — это мой профиль. Вам поручили заниматься его коммерческими делами.
   — Андрей, — обратилась Горностаева к Обнорскому, — а нельзя ли задвинуть Скрипку обратно в завхозы?
   — В главные завхозы, — поправил я ее.
   — Продолжай, — сказал Горностаевой шеф.
   — Развод и новая женитьба произошли очень неожиданно. Я нашла бывшую жену Заслонова. Она сейчас работает в Хабаровске. Она говорит, что уверена, у ее бывшего мужа не было до развода никаких романтических увлечений.
   — На чем основано это утверждение? — спросил я.
   — Ни на чем. Она просто уверена. Муж сказал ей, что он делает это ради блага семьи. Кроме того, свадьбы не справляли. Никто никогда не видел, чтобы молодые жили вместе. В общем, по-моему, это был фиктивный брак.
   — Ты что, хочешь сказать, что его силой заставили жениться?
   — Ну, примерно так.
   — И зачем?
   — Я думаю, схема примерно такая: фирма Заслонова и год, и даже полгода назад была достаточно мощным конкурентом на рынке импорта леса. У профессора была рука в областном правительстве, хорошие контакты с партнерами в Скандинавии. В общем, кто-то захотел прибрать ее к рукам. И сделал это, не устраняя профессора, а введя в качестве контролирующего фактора жену.
   — По-моему, бред это. Есть более простые способы установления контроля над фирмой, — сказал я.
   — Может, это новое слово в криминальной практике, — ответила Горностаева. 

21

   На следующий день Зудинцев принес мне посмотреть видеокассету, на которой было записано признание зятя профессора. Потом сказал:
   — Слушай, тут у меня есть новости, которые вообще все запутывают. Я проверил твоего священника.
   — Знаешь, — ответил я, — эти священники мне уже по ночам снятся. С топорами в руках. Одному моему приятелю тоже как-то снились священники. Ну, на самом деле не совсем священники, а что-то в рясах и с крыльями. Может, ангелы. Или серафимы. Так вот, он, вместо того чтобы стать еще большим праведником, напился, устроил грандиозную драку в доме архитектора. И в итоге получил год условно за хулиганство. Так что сны — они тоже вещие бывают.
   — Проверил я твоего священника, — повторил Зудинцев. — Действительно, есть монастырь. Есть подворье. Есть отец Николай. У них на самом деле была какая-то неприятная история с деньгами. Но денег там было немного, поэтому они очень удивились, что мы из Питера по этому поводу их беспокоим. Так, несколько тысяч рублей. Но самое интересное, что примерно в это же время там из храма пропала икона — она-то и стоит каких-то немереных денег. Конечно, никто ее не оценивал, но это какой-то там мохнатый век и оклад из золота. Хотя золото-то тут особо ни при чем. Главное, что вещь древняя, антикварная.
   — А что милиция тамошняя?
   — Заведено уголовное дело. Разосланы ориентировки. Но подозрений никаких. Потому что они там, в монастыре, даже не знают, когда она пропала — то ли в сентябре, то ли в ноябре.
   — Так они моего священника подозревают?
   — Да в общем-то нет. Они всех подозревают. То есть никого.

22

   Мы опять собрались у Обнорского. Я сказал:
   — Один мой приятель как-то сообщил своим знакомым, в том числе и мне, что не прочь был бы завести кошечку или котика. А дело было перед Новым годом. И вот на Новый год ему подарили двух кошечек. И одного котика. Только я ему кошку не дарил, потому что знал, что до добра это не доведет. Потом эти кошки как-то на удивление быстро выросли. И — что вы думаете — стали плодиться и размножаться. А он человек добрый и не может с ними не по — христиански…
   — Алексей, давай по делу, — сказал мне Обнорский.
   — Так я исключительно по делу. Убийцы у нас плодятся прямо на глазах. Уже имеется три железные версии. Первая: убийца профессора — его зять, и все, что сказано им на пленке, — правда. Мотив — личные неприязненные отношения, усиленные нехваткой денег и пропажей какого-то пакета.
   — Версия вторая, — продолжал я, — профессора убила его новая фиктивная жена, которую подослали к профессору некие криминальные элементы. А убила она его потому, что он стал уже не нужен. К тому же и дела его фирмы стали в последнее время идти хуже. Конечно, убивала, наверное, не она сама, а кто-то другой, но сути дела это не меняет.
   — Версия третья, — закончил я. — Священник. Он вместе с профессором стащил из монастыря жутко дорогую икону. Икона, кстати, по размерам небольшая. Затем профессор обманул священника, взял икону и скрылся в Петербурге. Икону он положил в пакет и спрятал в квартире своей дочери. Но священник профессора нашел — и убил. И теперь душа отца Николая попадет в ад. У меня все. Теперь нужны руководящие указания — что делать дальше.
   Обнорский задумался.
   — Указания, — сказал он через некоторое время, — будут следующие. Мы прекращаем заниматься расследованием этого дела. Два трупа уже есть. Личности по этому делу оказываются все какие-то малоприятные. И я не хочу, чтобы трупы появились среди наших ребят. В общем, дело закрываем. Все пишут отчеты. Скрипка сводит их в один. Потом один экземпляр отдадим следователю, который ведет дело об убийстве профессора. Один экземпляр пошлем финнам, которые интересовались смертью Засло-нова. Если отчет их заинтересует, они нам что-нибудь заплатят. Если нет — значит, нет. Да, Зудинцев пусть продолжает контакты с оперативниками, которые работают по этому делу, — чтобы мы просто были в курсе. А всем остальным профессорского дела больше не касаться.

23

   Это была сумасшедшая неделя. У Спозаранника из-за какого-то вируса полетела вся информация на компьютере, и он доводил меня до исступления своими криками о том, что потеряно все наработанное им за два года честным непосильным трудом. Горностаева категорически отказывалась курить в положенных местах и мыть за собой чашки после кофе.
   Кресло Обнорского окончательно сломалось. Его пришлось отдать в ремонт. Теперь Обнорский сидел на простом деревянном стуле, и, наверное, от этого все его решения несли отрицательную энергию. Он требовал от всех заполнять какие-то бессчетные отчеты, карточки учета, бланки и справки. Ощущение было такое, что мы все — работники образцово-показательного паспортного стола.
   В довершение всего Соболин разбил редакционную машину. При этом не как-то по-умному, а как кретин — просто вляпался в стенку. Видимо, пытался изобразить из себя крутого парня, но стенка оказалась круче. Ремонт грозил обойтись в тысячу долларов. Соболин кричал, что все отдаст из зарплаты, и одновременно просил длительной рассрочки.
   В общем, поехал отдавать машину в ремонт я, потому что понял, что уже никому и ничего больше доверить не могу.
   Именно там и тогда — в ремонтном боксе во время замены левого крыла и переднего бампера нашей шестерки — я и раскрыл дело профессора Заслонова.
   Откровение пришло ко мне совершенно неожиданно. Я сказал ремонтникам, что заберу машину завтра, и поехал в Озерки.
   Светлана Заслонова была дома.
   — Здравствуйте, — сказал я ей. — Помните, меня зовут Скрипка. Но не потому, что я скриплю. Вот у меня был приятель, так у него была фамилия Визг. Совершенно уникальная фамилия. И, что удивительно, он на самом деле имел очень тонкий, визгливый голос. А когда вступал в спор — а он постоянно с кем-то спорил, — так просто визжал как автомобиль при экстренном торможении. Но к моей фамилии это не имеет никакого отношения. Она очень музыкальная.
   Дочь профессора была, по-моему, несколько ошарашена и моим визитом, и моим рассказом. Видимо, поэтому она сказала:
   — Проходите.
   Я прошел.
   — А ремонт в квартире вы давно делали, — сказал я.
   — Вообще не делали, — удивленно сказала она. — Как въехали сюда, так и живем. А что?
   — Да вот я обратил внимание на пятно вон на той стене, возле которой у вас ничего не стоит. Оно такой странной формы, напоминает Южную Америку, в которую уже седьмой год мечтает уехать моя знакомая…
   — Да, это мы с Валерой как-то поссорились, и я бросила в него ручку со стола. Попала в стену. Ручка оказалась чернильная. Мы собирались пятно чем-то заклеить, но у нас подходящих обоев не было.
   — А почему вы такая напряженная? — спросил я тихо.
   — Почему я напряженная?
   — Наверное потому, что вы вспомнили, что именно у этой стенки снимали признание вашего мужа в убийстве вашего отца, У вас же есть видеокамера?
   — Есть.
   — Вот. Вы убили вашего отца. Наверное, это не было запланированное убийство. Просто он уличил вас в краже. И вы ударили его пепельницей. А потом выбросили папу из окна.
   — Вы несете чушь.
   — Вас видели выходящей из подъезда его дома в утро убийства.
   — Кто?
   — Свидетельница. Потом о вашем поступке — вернее, проступке — узнал ваш муж. И вы уговорили его взять убийство на себя. Вы записали на пленку его заявление. Наверное, вы хотели передать эту пленку в милицию, но потом решили, что если ее показать по телевизору, будет надежнее. Позвонили Петропавловскому. Попросили мальчишку занести пленку в студию. Мы нашли этого подростка. Он опознал вас.
   — Вы сошли с ума. Зачем мне было записывать эту пленку?
   — Я не сошел с ума. Я думаю, что вы сказали мужу, что видеозапись нужна только на самый крайний случай, если вас будут подозревать в убийстве. Потом вы договорились с мужем встретиться в квартире отца. Попросили его открыть окно, заглянуть вниз. Под каким предлогом — не знаю. И выбросили его из окна. И вас опять-таки видели. Вас видел священник — тот самый, который порубил вам топором вешалку. Помните?
   Светлана молчала. Я подумал, что ее сопротивление уже сломлено. И продолжил:
   — Да, забыл сказать, все это произошло из-за того, что вы украли спрятанную отцом икону в золотом окладе. Он сначала заподозрил вашего мужа, потом вас. И оказался прав.
   — Уходите.
   — Не уйду. Признайтесь, Светлана.
   — Я вызову милицию.
   — Вызывайте. Им-то вы все и расскажете.
   Она не вызывала милицию. И не признавалась. Ситуация становилась тупиковой. Хуже того — она становилась дурацкой. Но закончилось все еще хуже. Светлана Заслонова вдруг сказала:
   — Если вы не уходите, уйду я.
   И ушла. Я остался. Осмотрел квартиру…
   Потом тоже вышел, захлопнув дверь, и поехал к Обнорскому.

24

   Обнорский мрачно сидел на простом деревянном стуле и ничего не говорил.
   Я ему уже почти все рассказал.
   — Понимаешь, это она убила. И я подумал, что смогу ее расколоть. Я понял, что это она, когда вспомнил, что пятно, которое заметно на пленке, я видел в ее квартире.
   — Откуда ты взял показания свидетелей? — наконец спросил Обнорский.
   — Они были. Почти. Старушка из дома профессора говорила, что видела какую-то женщину в день убийства.
   — А священник?
   — Священник не говорил. Но он мог видеть. Он же одно время ночевал рядом с этим домом.
   — А подросток?
   — Подростка я придумал для большей убедительности.
   Обнорский замолчал очень надолго. Я думал, навсегда.
   — Значит так, Алексей. Ты отстраняешься от всех дел, кроме хозяйственных. Тебе пока строгий выговор. А там посмотрим. И сейчас же вместе с Зудинцевым поезжайте к следователю, который ведет это дело.

25

   Самое удивительное, что я был прав. Светлану Заслонову задержали в аэропорту. Через день она созналась.
   Вот только в том пакете была не икона, а векселя одного очень известного банка на очень приличную сумму.
   Все оказалось, конечно, не так уж и загадочно. У дочери профессора был приятель. Очень близкий. Настолько близкий, что непонятно, почему она вышла замуж не за него, а за Валерия. И этот приятель задолжал каким-то своим приятелям большие деньги. Светлана решила помочь. Просила у отца. Тот отказал, Тогда она стащила векселя. Профессор в конце концов выяснил, кто предъявил векселя к оплате. Прошел по цепочке. И вышел на дочь. Тут произошла сцена, в результате которой профессора не стало.
   Что еще рассказать об этой истории?
   Отец Николай так больше и не объявился. Ни у нас, ни в милиции.
   А практически всю лесозаготовительную отрасль на Северо-Западе контролирует сейчас группировка Рушана.
   Горностаева по-прежнему страдает недостатком культуры, выражающимся в демонстративном неисполнении требований к личному составу.
   А с меня выговор сняли. Искупил дальнейшей непорочной службой.