чухляндию в себе. Не посрамил звание ветерана МВД.
Потом, когда водка прижилась, Иван Иванович закусил бутербродом с колбаской «экзотика» и закурил. Цвет лица постепенно возвращался к норме, то есть к алкогольно-бурому цвету.
— Ну и что? — сказал полковник сам себе. — Ну, уроды… Но, в общем-то, ничего особенного. Четко дали понять: ты в наши дела не лезь, а мы не лезем в твои… Так на кой х… мне ихние дела?
Партнеры вышли из универсама, сели в «фольксваген». И только здесь расхохотались, вспоминая «общение» с Иваном Ивановичем.
…Полковник Комаров обогнул стол, протянул руку:
Здравствуйте, товарищи офицеры. Давно вас жду.
Купцов и Петрухин представились. Комаров долго тряс руку каждому, заглядывал в глаза. Полковник был не слишком умен, но хитер, имел крепкую ментовскую закваску… а как бы он иначе до полковника дорос?
— Ну наконец-то, — сказал Комаров. — А то ведь один воюю.
— Но все-таки успешно воюете, — Купцов кивнул на лохотронщиков.
— А… эти-то? — сурово посмотрел на бригадира полковник. Он отлично понимал двусмысленность ситуации и догадывался, что товарищи офицеры все просекли. -…Эти-то? Залетные какие-то. А ну брысь отсюда, шпанята!
Шпанята поняли и направились к двери. Но у дверей стоял Петрухин.
— Прошу прощения, товарищ полковник, — сказал Петрухин. — А чего мы их отпускать будем?
— А что же мы с ними можем сделать? — удивился полковник.
— А очень просто: вывезти за город и от-мудохать дубинками.
— Э-э… это же незаконно, Дмитрий Борисыч.
— Херня какая, Иван Иваныч, — совершенно по-светски ответил Петрухин. — Они же жаловаться все равно не пойдут.
Дмитрий быстро соединил оторопевших лохотронщиков наручниками и увел, бросив на ходу: «Я сейчас, скоренько».
— Решительный, однако, у вас товарищ, — сказал Комаров.
— Дмитрий Борисыч? Да, решительный.
— А не он ли нынешней зимой своего напарника застрелил?
— Не застрелил, а ранил. Во время задержания вора-рецидивиста… Вы же понимаете, товарищ полковник, — сказал Купцов, глядя полковнику в глаза.
— Да, да, конечно, понимаю, — поспешно согласился Комаров. Врал он — ничего он не понимал в задержаниях, потому что всю жизнь просидел в кабинете. — Рецидивист, задержание… понимаю.
— А этих уродов он обязательно отмудохает по полной схеме. Можете не беспокоиться, Иван Иваныч. Больше они здесь никогда не появятся.
Именно это Ивана Ивановича и беспокоило, потому что с лохотрона он получал денежку. Небольшую, но стабильную. В принципе, «лохотронные» деньги погоды в бюджете Комарова не делали. Но жаден был Иваныч… ох, жаден.
— Может, — сказал он осторожно, — не стоит такими методами действовать? Может, я профилактическую беседу с ребятами проведу? Э-э… в воспитательных целях?
— Да я-то не против, — согласился Леонид. — Но Дмитрий Борисыч уже настроился на экзекуцию… в воспитательных целях.
Вернулся Петрухин. Довольный, сияющий.
— Я, — сказал он, — запер их покуда в грузовом отсеке «фолькса». Ты, кстати, Леонид, дубинку не брал?
— Не брал.
— Черт! А где ж она? Впрочем, не важно. У меня еще бейсбольная бита есть — ею даже сподручнее работать. Кости дробит — любо-дорого.
Полковник Комаров сказал: «Кхе», — и перевел разговор на другую тему:
— Ну вы орлы, ребята. Наслышан, как убийство в офисе подняли. Орлы. Показали класс, профессионализм.
— Пустое, — сказал Купцов. — Повезло, и все тут.
— Не скажите, Леонид Николаич. Весь город говорит о вашем раскрытии. Кто понимает, тот отдает должное мастерству. Буду счастлив с вами работать… Для начала хотел бы получить от вас план мероприятий на текущий год.
— План мероприятий? — переспросил Петрухин, и Купцов услышал в его голосе нотки нехорошие, опасные.
Он сразу вмешался:
— К сожалению, не готов еще план, Иван Иваныч. Мы ведь только-только приступили к работе.
— Ага… Ну, конечно. Дубинками легче махать, чем системно к делу подойти, — начальственно заметил полковник.
«Мудашев», — подумал Петрухин. Купцов сказал:
— Ну, кое-что мы все-таки сделали, Иван Иваныч. Вот, например, провели проверку личного состава на прошлые судимости.
— Я эту проверку давно провел, — снисходительно ответил Комаров.
— Вот как?
— Вот так. Это же, голубчик, азы оперативной работы.
— Понятно. Но мы с Дмитрием Борисычем обратили внимание, что среди персонала довольно много людей с судимостями, — сказал Купцов.
— А кто? Водители да грузчики. Так с них какой спрос?
— Согласен, — кивнул головой Купцов. — Ящики таскать можно с судимостью.
— Ну вот, — сказал полковник. Он очень быстро обрел прежнюю уверенность и вальяжность. — Шофера да грузчики… а среди среднего и старшего звена судимых, товарищи офицеры, нет. Так что вы впустую время потратили. И все потому, что вовремя не представились мне… дисциплинка!
— Да, да. Вы правы, Иван Иваныч… А Фельцман? — спросил вдруг Купцов. Почти равнодушно спросил, но полковник Комаров понял: вот он, капкан-то.
— Фельцман? — как бы удивленно, как бы с трудом припоминая, спросил Комаров.
— Фельцман, — повторил Купцов. — Как же Фельцмана-то вы упустили?
— А что Фельцман? — пожал плечами Комаров. — Изя Фельцман — всего-то компьютерщик. Технический, так сказать, персонал.
— Не совсем так. Фельцман имеет доступ ко всем файлам. Фактически он знает больше, чем любой другой сотрудник фирмы.
— Какой же вывод вы, господин Купцов, из этого делаете?
— Сначала, Иван Иваныч, я подумал, что это ошибка. Небрежность, если угодно. А потом…
— Что? Что потом?
— Потом я узнал, что Фельцман — ваш хоть и дальний, но родственник.
«Вон он, капкан-то! — подумал Комаров. — Подставили, подставили с этой еврейской родней. Как знал, что нельзя устраивать Изю… как в воду смотрел. Аи, капкан!»
— Изя Фельцман? — задумчиво спросил Комаров. — Мой родственник?
Купцов молча положил на стол лист бумаги. Иван Иванович взял бумагу, надел очки. Прочитал быстро, швырнул лист обратно.
— Ловкие вы ребята, — сказал он. — В фирме без году неделя, а уже сожрать хотите… копаете под меня, подсиживаете.
— Нет, — ответил Купцов.
— А это что? — Иван Иванович кивнул на бумагу. — Явно подкоп под меня.
— Мы, Иван Иваныч, вовсе не хотим занять ваше место. Оно нам не нужно, — сказал Купцов. Полковник слушал, оттопырив нижнюю губу. — Мы просто хотим, чтобы вы нам не мешали.
— Меня на эту работу пригласил лично Брю… Виктор Альбертович, — с достоинством ответил Комаров.
— Мы знаем, полковник, что тебя пригласил Брюнет, — сказал Петрухин. — Потому и говорим с тобой уважительно. Иначе ты бы уже сейчас собрал манатки и покинул этот кабинет.
— А ты уверен? — спросил полковник.
— Нет, не уверен. Не могу исключить, что Брюнета более устроит компромисс и он решит не замечать твоих, полковник, шалостей.
— Это каких же шалостей?
— Истории с Фельцманом — раз. Лохотронщиков — два.
— Лохотронщиков я пресек и выставил с объекта.
— С лохотронщиков ты, Иван Иваныч, получал долю.
— Это, господин Петрухин, еще доказать надо, — произнес Комаров.
— Не надо, Иваныч… не надо. Мне Брюнет поверит на слово. А если и этого будет мало, мы с Леонидом Николаевичем проведем глубокую проверку твоей «работы» и, как ты сам понимаешь, что-нибудь обязательно найдем… Тогда — извини.
Комаров взял со стола и скомкал лист бумаги, который подал ему Леонид.
— Зачем вы ко мне явились? — спросил он.
— Помилуйте, — ответил Купцов. — Вы сами нас вызвали.
Бумажный комок пролетел через кабинет и упал в корзину для мусора.
— Чего вы хотите?
— Не мешайте нам работать, Иван Иваныч, — жестко сказал Купцов. — Пейте водку, получайте зарплату, но не лезьте в наши дела.
— Я… обдумаю… ваше… предложение, — медленно выговорил полковник. И добавил механически, по старой гувэдэшной привычке:
— Ответ вам сообщат.
Партнеры сидели в «фольксвагене» и смеялись. Почему, действительно, не порадоваться, когда одержана маленькая победа. Маленькая, но на самом деле важная… «Ответ вам сообщат».
Партнеры смеялись, вспоминая жалкие потуги полковника сохранить лицо… В переборку, отделяющую кабину от грузового отсека микроавтобуса, постучали.
— Едрен батон! — хлопнул себя по лбу Петрухин. — Я же про лохотронщиков совсем забыл.
Дмитрий выскочил из кабины, открыл боковую дверь грузового отсека, где сидели скованные наручниками бригадир и «задарочный». У «задарочного» на лбу налилась хорошая шишка. На Петрухина дыхнуло жаром — железная коробка без окон раскалилась на солнце. Оба лохотронщика сидели мокрые, как в сауне.
— Рекламная акция, — весело сказал Петрухин. — Дисконтные карты, дающие право на скидку… Вылезай, уроды!
Лохотронщики вылезли из «фолькса», Петрухин снял с них наручники.
— Если я еще раз встречу здесь вашу бригаду — пеняйте на себя. И крыше своей передайте… Кто крышует?
Оба «пленных» молчали. Петрухин вздохнул и сунул в нагрудной карманчик бригадиру листок бумаги.
— Здесь, — сказал он, — мой телефон. Ежели ваша крыша чего-то не поймет — пусть звонят.
Никто ему, разумеется, не позвонил.
Вот так мы с Ленчиком стали «инспекторами» и начали работу у олигарха Голубкова. Для меня, впрочем, он на всю жизнь останется Брюнетом — ловким фарцовщиком с Гшеры.
Работы в хозяйстве Брюнета было полно… Ее было полно — хоть домой не уходи! — но никакого морального удовлетворения она не приносила. Материальное — да, а вот моральное… Мы с Ленчиком пахали как пчелки, вживались в коллектив. Проводили стандартные кадровые проверки, исследовали объекты на предмет безопасности… Мы знакомились с людьми, налаживали контакты. По ходу дела выявили охранника-наркомана и пресекли хищение нескольких тонн цветного металла. Брюнет был определенно доволен. А я нет. Не хватало некой изюминки. Той, что органически присутствует в розыскной работе… Вроде все нормально, все «как у взрослых»… А изюминки нет. Нет изюминки — нет и куража. А без куража что за работа? Это не работа, а так… времяпрепровождение.
Я так Ленчику и сказал. Он меня выслушал внимательно и вроде даже с пониманием, но ничего не ответил. Вернее, буркнул чего-то, а чего буркнул — я не разобрал… Нет, все-таки Леонид Николаич меня частенько удивляет.
Вот так мы и начали работать. Мы даже составили план и даже утвердили его у полковника Комарова. Иван Иваныч был, по традиции, нетрезв и потому выпендриваться не стал — не читая наложил резолюцию: «Согласовано. Комаров». Потом предложил выпить по полтишку. Мы, не чинясь, выпили, потрепались с Иван Иванычем за жизнь… он в поддатом состоянии очень даже ничего оказался мужичок, с юморком.
Так что мир с «начальником» мы восстановили, «план» подписали и доложили его Брюнету. Собственно, какие ты планы ни составляй — реальную работу бумажки не заменят. Но два пункта нашего «секретного меморандума» требовали участия Брюнета.
— Что это? — спросил Брюнет.
— План. Составлен согласно указаниям товарища Комарова, — ответил я.
— Ты что, издеваешься? — спросил Брюнет.
— Нет, не издеваюсь. План. Товарищ Комаров одобрил.
— Ну вы, блин, даете! — хмыкнул Брюнет. — Он что, трезвый был?
— Нет, нормальный.
— Так мне-то этот план на кой хрен нужен?
— Да, в общем, он тебе и не нужен. Однако два пункта требуют твоего участия. Во-первых, склад на Руставели необходимо охранять кинологу с собакой… одному сторожу там не осилить. Во-вторых — закуток в заборе.
Брюнет мне тогда ответил, что относительно склада он согласен — одному сторожу там делать нечего. А вот закуток… Ну насчет закутка нужно объяснить: с обеих сторон к зданию офиса «Магистрали» примыкал забор. Серый, скучный бетонный забор со ржавой колючкой по верху. За забором — понятное дело — завод. Посмотришь на этот забор под дождем, когда по ржавой проволоке сбегают капли воды — жить не хочется… честно. А уж работать на заводе, который за этой проволокой… в общем, все ясно. Итак: стоит забор. А метрах в сорока от офиса в заборе есть П-образное углубление. Метра два на два. Зачем его сделали, кто и когда — непонятно, потому что кроме куста шиповника и большой кучи известного происхождения ничего там больше нет. Вот этот-то аппендикс мы с Ленькой и рекомендовали закрыть. Потому что теоретически он вполне пригоден для засады. Телекамера над входом в офис наш закуточек «не берет», а там, за кустом шиповника, запросто могут укрыться три-четыре человека.
— Ладно, — сказал Брюнет, — решим вопрос.
На этом мы про закуток и забыли. До того момента, пока он не пригодился…
Итак, мы стали работать у олигарха. Все шло вроде бы гладко… но изюминки не хватало.
Глава третья
ИЗЮМИНКА
Однажды в середине июня к Брюнету пришла посетительница. Петрухин встретил ее в коридоре, проводил долгим взглядом и, почесав затылок, сказал неопределенное: «Да-а…» Потом прошел вслед за женщиной в приемную. Но в приемной посетительницы уже не было. А была только секретарша Брюнета — Леночка.
— Леночка, — сказал Петрухин небрежно, — а что это за дама только что в приемную зашла? К Виктору?
— А что? — спросила Леночка с вызовом.
— Да так… я тут вроде как по безопасности. Мне все положено знать.
— Да, Дмитрий Борисыч, дама пришла к шефу. Что еще вы хотите знать?
— Да, в общем-то, ничего, — ответил Петрухин и вышел. Направился к себе.
В кабинете сидел Купцов и, как всегда, изучал какие-то бумажки. Вдумчиво и сосредоточенно.
— Слышь, трудоголик, — позвал Петрухин. — Я щас такую фемину видел. Ноги — беда!
— Кривые? — поинтересовался Купцов.
— Сам ты… кривой. Я же говорю — беда. Катастрофа. SOS… К Брюнету пошла, между прочим… ух, ноги!
Значит, говоришь кривые ноги?
— Тьфу ты! — огорченно сказал Петрухин и тоже попытался заняться делом. Ничего не получилось.
Помучившись минут двадцать, Дмитрий встал и направился к двери. Когда он потянулся к дверной ручке, дверь вдруг сама распахнулась. На пороге стояли Брюнет и… давешняя незнакомка. «На ловца и зверь бежит», — подумал Дмитрий.
— На ловца и зверь бежит, — сказал Брюнет. — Вот, Танечка, именно здесь, в этом невзрачном кабинете, и обитают два великих сыщика. Такие, знаешь, с виду простые… я бы даже сказал: недалекие, раздолбаистые, никчемные и где-то даже тупые, — говорил Брюнет. А незнакомка слушала его с улыбкой, но на самом деле она была весьма напряжена. И еще… она была красива. — Но такие они только с виду, Таня. Позвольте я вас познакомлю, господа. Вот, извольте любить и жаловать — моя давняя неразделенная и безнадежная любовь Татьяна Андреевна. А это, Танечка, самые лучшие сыщики Санкт-Петербурга…
Татьяна Андреевна смотрела на Петрухина большими серыми лучистыми глазами. В глубине этих удивительных глаз скрывалась тревога. И голос у нее тоже оказался тревожным, волнующим.
— Очень приятно, — сказал Дмитрий Петрухин. Он был несколько огорошен вызывающей красотой женщины. И она это видела. А он видел, что она это видит. Это было не очень приятно: опер должен уметь скрывать эмоции.
Брюнет тем временем представил Купцова. Потом он сказал:
— Господа сыщики, у Татьяны Андреевны есть проблема, заниматься которой милиция не хочет… нужно помочь женщине. Как — возьмемся?
— Попробуем… если Татьяна Андреевна расскажет нам о своих неприятностях.
— Расскажу, — ответила Татьяна Андреевна и тряхнула головой. Темно-каштановые, с темным металлическим блеском, локоны метнулись беспокойно.
Мои неприятности… если можно назвать ЭТО неприятностями… мои неприятности начались еще в апреле. С телефонного звонка. С глупого телефонного звонка. Уровень глупости граничил с идиотизмом… так мне казалось тогда. Был вечер. Замечательный апрельский вечер. Было очень тепло, тихо, по Неве плыл лед. Я стояла у окна и смотрела на этот лед. Мне было очень хорошо. Хорошо и спокойно на душе. В гостиной Николай с Валеркой играли в шахматы, и я слышала их голоса сквозь приоткрытую дверь. Валерка выигрывал партию за партией… легко. И кричал мне:
— Ма, а я опять дядю Колю сделал! Уже четыре-ноль!
— Не ври, — ответил Николай. — Три-ноль… Сделал он, понимаешь…
— Нет, четыре! Нет, четыре!…
Мне было хорошо. Мне казалось, что так будет всегда. И даже будет еще лучше. По крайней мере, я сделаю все, чтобы так и было.
— Ма, — закричал Валерка за стеной, — а я опять дядю Колю сделал! Уже пять-ноль!
— Не ври. Всего четыре-ноль… Сделал он, понимаешь!
За окном плыл серый лед по синей Неве, и мне было хорошо. Вот тогда и зазвонил телефон. Я улыбнулась и сняла трубку:
— Алло.
— Николая можно услышать? — произнес женский голос.
Я вообще— то никогда не спрашиваю: а кто это? Я просто зову мужа. Но в тот раз я почему-то спросила. Я не знаю почему… но я спросила:
— А кто его спрашивает?
Женщина засмеялась. Зло, злорадно, с издевкой… Я сначала не поняла. Я услышала этот смех, но сначала его не оценила… Я удивилась и даже слегка отодвинула трубку от уха. Женщина отсмеялась и сказала:
— Любовница.
Плыл по Неве лед… от него тянуло холодом.
— А когда был звоночек? — спросил Купцов.
— Что? — спросила она… вздрогнула, уронила столбик серого пепла.
— Когда, Татьяна, был звонок? — повторил за Купцова Петрухин.
— Двадцать седьмого апреля. Около восьми вечера.
…Да, около восьми вечера это было… Любовница, ответила женщина и положила трубку. За стенкой мой сын сказал моему мужу: «Главное, дядя Коля, — твоя позиция в дебюте…» «Пустяки, пустяки, — говорила я себе. — Кто-то номером ошибся. Номером ошибся — и хулиганит… Любовница! Ну какая у Николая любовница? Он же ТЕЛЕНОК. Пустяки, пустяки, не может этого быть.»
Перед сном я рассказала Николаю про звонок. Он посмеялся и сказал: «Ерунда. Глупая шутка. Ты что, лисенок, ревнуешь?» А я ответила: «Конечно». Молодой муж — это опасно. О, как это опасно!
Вот и все. Хиханьки да хахоньки… до следующего звонка. Он произошел тридцатого. Тридцатого, около восьми часов вечера, как и первый. Надо сказать, что про тот — первый звонок — я уже подзабыла. Не то чтобы забыла совсем, нет… но — подзабыла. Все-таки прошло три дня и казалось, что имело место быть недоразумение, совпадение, ошибка, глупость.
В этот раз к телефону подошел Валерка.
— Ма, — сказал он, протягивая мне трубку, — тебя.
Я взяла трубку и взъерошила Валерке волосы и чмокнула его в висок.
— Алло.
— Сынок твой подходил? — спросила трубка ТЕМ САМЫМ голосом.
— Кто это? Кто говорит?
— Сынок твой подходил. Дитя невинное, полное надежд и устремлений… Но не все сбудутся, мамаша. Не все, мамаша.
— Послушайте!… Что вы такое говорите? — Не все сбудутся. Нет, не все… А кровь может пролиться.
— Послушайте же! Что вы несете? Кто вы? Зачем вы звоните?
— Предупредить, дура, — сказал голос. — Пока только предупредить.
И гудки потекли из трубки. Ядовито потекли, ядовито. Страшно мне стало, тошно… Глав-АО нов, сказал мой сыночек, позиция в дебюте… мне стало очень страшно… позиция… в дебюте.
Я закатила истерику Николаю. Он тоже испугался. Неизвестно, кого больше: меня или этой ЛЮБОВНИЦЫ… Он клялся и божился, что у него нет любовницы. И никогда не было. Раньше я в этом нисколько не сомневалась. Но раньше не было и звонков от неизвестной женщины… «Дитя невинное, полное надежд и устремлений. Но не все сбудутся, мамаша… А кровь может пролиться».
Я как вспомню эти слова — мороз по коже.
Я стала бояться телефона. Я где-то читала, что у человека в ожидании дурных известий может развиться психоз. Мне кажется, у меня он начал развиваться в те дни. Я стала бояться телефона. А он опять замолчал. Но легче от этого не стало. Звонки были ужасны, но и их отсутствие — тоже. Раз она не звонит, думала я, вдруг она что-то готовит? «А кровь может пролиться», — сказала Любовница… Я успокаивала себя как могла, но это не очень помогло.
Следующий звонок прозвучал четвертого мая. И опять в восемь вечера.
— Ты еще не купила своему мальчугану каску и бронежилет?
— Послушайте! Что вы хотите от меня?
— От тебя? От тебя, сучка, я ничего не хочу. А вот твоего сынка хорошо бы пустить на запчасти… На них всегда есть спрос, — сказала она и засмеялась. Смех у Любовницы был неискренний. Неискренний и страшный.
После этого звонка я не спала всю ночь. А наутро я написала заявление и отнесла его в милицию.
— Приняли его у вас? — с интересом спросил Купцов.
— Они не хотели принимать, — ответила Татьяна Андреевна. Купцов понимающе кивнул. — Но я настояла.
— Ценю вашу настойчивость, — сказал Леонид. — Я бы тоже сделал все, чтобы вашу заяву не принимать.
Татьяна Андреевна посмотрела на него почти с ненавистью.
— Почему? — спросила она. — Почему все в милиции так равнодушны к чужой беде?
— Они не равнодушны, Татьяна Андреевна… Хотя и равнодушные тоже есть. Но главная причина в том, что РУВД нужно поднимать реальные дела: убийства, разбои, кражи…
— А я, значит, пришла с пустяком? — спросила Татьяна Андреевна.
— Да, с точки зрения милицейского следака вы пришли с пустяком.
Она вытащила из пачки новую сигарету. Петрухин предупредительно щелкнул зажигалкой. Татьяна Андреевна улыбнулась ему. Но улыбка была дежурной, не более того.
— Вы разделяете точку зрения милицейского следака? — спросила она у Купцова.
Леонид ответил:
— В нынешнем своем положении — нет. Я разделяю вашу тревогу… Так что было дальше?
— Дальше? Дальше… я пошла к гадалке.
— К гадалке? — не скрывая изумления, спросил Брюнет.
— Да, Витя, к гадалке, — сказала Татьяна Андреевна. — Смешно? А эту мысль, кстати, подал мне лейтенант в милиции. Вы бы, говорит, к экстрасенсу сходили, что ли?
— Идиот, — буркнул Петрухин. Брюнет кивнул. А Купцов неловко кашлянул в кулак.
…Я пошла к гадалке. Я посоветовалась с Маринкой и пошла к гадалке. Маринка, подружка моя, протекцию мне устроила… Вы улыбаетесь, а ведь к хорошей гадалке не так-то легко попасть. И я пошла к гадалке, к Александре.
Горели свечи, и пахло чем-то незнакомым. Но не как в церкви. В храме тоже жгут свечи, но пахнет совсем по-другому. Александра долго на меня глядела. Пронзительно. У меня даже голова закружилась. «Кровь на тебе, — сказа/га, — кровь. Умрешь ты, Таня. Мертвой тебя вижу. В гробу с червями вижу тебя. Беги, Таня, беги… Уезжай отсюда. Может, спасешься».
Как я от нее вышла — не помню. Ничего не помню. На улице женщина ко мне подошла, говорит: вам что, голубушка, плохо? А мне не плохо было — мне жутко было. Ноги не держат, и в глазах — свечки, свечки. Села в машину — дрожу. Зябко мне, ключ в замок не вставить… «В гробу с червями вижу тебя… Беги, Таня, беги».
Татьяна Андреевна уронила сигарету и заплакала. Трое мужчин сконфуженно молчали. Иронизировать по поводу гадалки теперь было совсем неуместно.
Домой Татьяну Андреевну отвез Петрухин. Она отнекивалась, говорила, что доберется сама, но Дмитрий настоял. Брюнет галантно поцеловал гостье руку, а провожать не пошел. Слегка раздвинув жалюзи в кабинете «инспекторов», он смотрел, как Петрухин помогает Татьяне Андреевне садиться в машину… Брюнет усмехнулся, повернулся к Купцову и сказал:
— По-моему, Дмитрий Борисыч повелся на Лису.
— Как? — спросил Купцов. — На кого?
— На Лису… на Татьяну Андреевну Лисовец.
— А… не знаю. А ты, Виктор, давно ее знаешь?
— Лису-то? Тыщу лет знаю. Была когда-то у меня с ней история. Романтическая до абсолютной пошлости… Но, слава Богу… — Брюнет не договорил, умолк.
— А что «слава Богу»? — спросил Купцов.
— Да ничего. Ты Борисычу скажи, что… Впрочем, я сам скажу.
Брюнет посмотрел в окно. Автомобиль с Петрухиным и Татьяной Лисовец уже уехал со стоянки, исчез в блестящем потоке автомобилей на мокрой набережной. Брюнет пошел к двери, остановился, посмотрел пристально на Купцова и сказал:
— Вы с ней поосторожней.
— Поосторожней?
— Да, поосторожней. Баба она и красивая, и умная. Но — стерва… Я ей не особо верю.
— Зачем же мы беремся ей помогать? — спросил Купцов.
— Не знаю, — сказал Брюнет. Уже взявшись за дверную ручку, он произнес:
— Она разбивает сердца.
И вышел.
Петрухин вернулся только спустя два часа. Возбужденный, азартный. За окном шел июньский ливень, на плечах у Петрухина сверкали капли воды.
— Ух, — сказал он, — что за женщина!
— Ага, — сказал Купцов.
— Что — «ага»? — сказал Петрухин.
— Она разбивает сердца, — сказал Купцов. За окном сверкнуло, и прокатился гром.
В долгом раскате потонула фраза, которую в ответ произнес Петрухин. Купцов переспрашивать не стал, а спросил только:
— Ты работать будешь?
— Ага…
— Давай прикинем, что у нас получается с этой Лисой. — Купцов взял лист бумаги и прочитал вслух свои записи:
— Лисовец Татьяна Андреевна. Возраст — на вскидку — около тридцати. Замужем. Мужа
зовут Николай. Сына — Валерка.
— Его зовут Николай Савельевич. Фамилия — Борисов. Но брак у них официально не зарегистрирован, — сказал Петрухин.