– Откуда нам, убогим... Но жизнь – штука бугристая... Ну, отпусти!
Двор наполнило пыхтение въезжавшего в подворотню старенького милицейского газика.
– Все, – вздохнул с облегчением Артем. – Выходи строиться!..
Из газика выскочили два сержанта и младший лейтенант, который сноровисто надел наручники на Тельняшку и лишь потом обернулся к отряхивавшемуся (чуть картинно) Артему:
– Младший Токарев, хоть объяснишь, чего тут?
– Сейчас, – Артем деревянно кивнул, пытаясь унять нараставшую «отходняковую» дрожь, – сейчас... Там, напротив школы – на скамейке, – должен лежать мужик. Они его зарезали.
Младший лейтенант присвистнул и обернулся к сержантам:
– Проверьте.
Один из сержантов побежал к скамейке, второй остановился у входа в подворотню – так, чтобы видеть первого и одновременно держать под контролем двор. Первый добежал до скамейки, перевернул Присягу и закричал:
– Может, и живой еще! «Скорую» вызывай!
Артем помог младшему лейтенанту затолкать Тельняшку в газик.
– Босой-то он чего? – удивился офицер.
– Виноват!
Токарев сбегал за ботинками налетчика и закинул их в газик. Задним ходом машина выехала на улицу, развернулась и доехала до скамейки, где сержант вынимал из кармана Присяги пистолет «ТТ».
Младший лейтенант присвистнул еще более протяжно и внимательно посмотрел на Токарева:
– М-да... Тут правды не сыщешь... Артем устало пожал плечами. На улице сержант отгонял набежавших откуда ни возьмись прохожих:
– Проходим, проходим! «В мире животных» будете по телевизору смотреть!
...По приезде в 16-е отделение Тельняшку сразу провели к дежурному оперу ОУРа, а Артем зашел к отцу. Василия Павловича недавно назначили на должность заместителя начальника отделения по розыску, и теперь у него был отдельный кабинет.
Токарев-старший выслушал сына, ни разу не перебив, а когда рассказ закончился (сын старался быть по-военному кратким), долго молчал, со странным выражением на лице глядя на Артема – так, что тот даже забеспокоился:
– Пап, я разве не...
– Нормально, Тем, – не дал ему договорить Василий Павлович. – Все нормально, сын... Я... Ты молодец... Я просто смотрел сейчас на тебя и думал, как быстро летит время... Вроде совсем ведь недавно... Когда тебе было года полтора, ты научился говорить слово «дым» и ужасно радовался этому... Показывал на мои папиросы и кричал: «Дым, дым, дым», – и смеялся... А твоя мама говорила мне: «Вася, видишь, даже ребенок ругается, что ты дома куришь»...
Повисла пауза. Токарев-младший не знал, что сказать, потому что таким он отца почти никогда не видел – Василий Павлович сентиментальностью не отличался, сюсюканья не переносил и разными «сясями-масясями» сына не баловал. Артем, надо сказать, отсутствием нежности (в общепринятом смысле этого слова) никак не тяготился, хотя почему-то вдруг перехватило дыхание после нехарактерных для отца слов, произнесенных с совсем нехарактерной интонацией. Токаревы молчали, испытывая какую-то странную неловкость, потому что один не умел правильно говорить родительские нежности, а второй – отвечать на них. Не готовыми они оказались к застигшему их моменту. Положение спас резкий звонок телефона. Василий Павлович с облегчением схватил трубку, привычно буркнув:
– Слушаю, Токарев.
Звонила бывшая супруга – она была настолько рассержена, что даже не поздоровалась:
– Василий!!! Мне только что звонила...
– Во-первых, здравствуй, Алка, – перебил ее бывший муж, – всегда рад тебя слышать. А сегодня – особенно. Сын-то у нас...
– Как раз об Артеме и речь! Василий! Мне только что звонила Алиса Гивановна, его завуч! Артем выпрыгнул из окна во время консультации! Я... Я... Ты же обещал мне... Немедленно, слышишь, немедленно...
– Подожди, Алла, – косясь на сына, стал повышать голос и Токарев. – Ты же не в курсе... Артем все сделал правильно, и я...
– Правильно?!! – трубка заверещала так, что даже Артем расслышал. – Ну, тогда ты сам и...
– Алла! – рявкнул, сорвавшись, Василий Павлович. – Орать ты будешь на нового мужа!
Он бросил трубку на рычаги и закурил, отворачиваясь к окну.
– Мама? – спросил Артем, чтобы чем-то заполнить неловкую паузу. Отец кивнул, избегая смотреть сыну в глаза:
– Извини.
– Да ты что, папа, – пожал плечами Артем. – Я же все понимаю... Она... Мама просто из-за моей учебы переживает сильно, боится, что я «серым валенком» буду...
– Как я? – хмыкнул Токарев старший, по-прежнему глядя в окно.
– Нет, пап... – окончательно смутился сын, – просто мама...
– Да ладно, – вздохнул Василий Павлович. – Все понятно, сын." У всех своя правда...
Он посопел, пошмыгал носом, размышляя напряженно о том, как разруливать возникшую проблему с завучем. Открыв ящик стола, быстро вытащил оттуда старый теннисный мячик и без предупреждения швырнул в сына. Артем ловко нагнулся, и мячик ударил в стену напротив, на которой висел плакат, изображавший бравого милицейского старшину. Мячик попал прямо в середину плакатного лозунга: «Твоя культура – твой Авторитет». Видно было, что в плакат уже неоднократно попадали предметами разной формы и веса.
– Птица! – заорал Токарев-старший. – Птица, твою мать!
Из кабинета за стенкой выскочил оперативник Птицын, отворил без стука дверь к Токареву и просунул внутрь лохматую голову:
– Че орешь, как потерпевший? Здорово, Темыч!
Василий Павлович выскочил из-за стола и вышел с Птицыным в коридор. Вкратце объяснив оперу ситуацию, Токарев поставил задачу:
– Короче! Нужно допросить учительницу и завуча – обязательно – как косвенных свидетелей. Возьми поручение от следователя и дуй в школу.
– Говно вопрос, – кивнул Птицын и пошел по коридору.
– Пурги нагони! – крикнул ему вслед Василий Павлович и, повеселев, вернулся в свой кабинет. Некоторое время он молча смотрел на сына, а потом сказал – жестко и безо всяких сентиментальных ноток:
– Ты – молодец. Ты все сделал, как надо. В школе мы все проблемы утрясем. Но! Самое главное – чтобы ты не стал героем. Понимаешь? В школе начнутся охи-крики, но ты должен помнить и понимать главное: то, что ты сделал – не подвиг. Ты просто все сделал нормально. И не более того.
– Пап, да я и не...
– Все, закрыли тему, – махнул рукой отец. – Пойдем лучше «крестника» твоего посмотрим...
...Тельняшку мурыжили через три двери от Токаревского кабинета. Когда отец с сыном вошли, там стало достаточно тесно. Тельняшка с деланно равнодушным видом разглядывал потолок, руки у него по-прежнему были в наручниках, ботинки стояли рядом на полу.
– ...Имя у него такое, – сказал налетчик, видимо продолжая начатую до прихода Токаревых фразу, – заумное...
– Не Марчелла Зосипатоорыч? – задушевно спросил оперуполномоченный Ткачевский, усаживаясь на стол за Тельняшкой и складывая руки на груди.
– Точно! – обернулся к нему задержанный. – Сергеем звали!
Ткачевский молча, без замаха, отвесил блатарю звонко-сочную оплеуху.
– Понимаю, – сказал Тельняшка, восстановив равновесие на стуле. – Не доверяете!
Старший оперуполномоченный Евгений Жаринов его перебил:
– Приметы?! Налетчик ухмыльнулся:
– Как же это я сразу-то не сказал: на груди портачка в виде свинки, играющей на скрипке.
– А на спине? – Жаринов подошел к задержанному вплотную.
– А на спине: «Маня, прости меня. Коля Климов».
Жаринов сразу же ударил Тельняшку кулаком под ребра, содрал себе кожу на костяшке о пуговицу на пиджаке, слизнул кровь с кулака.
– Не жалеете вы себя совсем, – прокряхтел налетчик. – ...Они, может, кровные братья. Не при делах я. Вот, школяр ваш подтвердить может – грызня между ними получилась.
Токарев-старший кивнул:
– Он и подтверждает – ты ноги-то сцепил?
Тельняшка покачал головой:
– Небось, романсы читает на переменках... Не-а... Полжизни на корточках, а равновесие потерял – бывает..: Уткнулся ему в копыта... Для плохослышащих – еще раз: я никого не убивал!
– Для складноговорящих! – рявкнул Жаринов, отвесив Тельняшке сильную затрещину по уху. Тот, явно ерничая, заскулил:
– Ой, дяденька, больно-то как!
– Прекрати! – поморщившись, бросил Токарев-старший оперу. – Без толку...
В кабинет зашел, по-свойски кивнув всем, седоволосый мужчина, лет под шестьдесят. Это был Семен Артемьевич Жейков, вышедший на пенсию пару лет назад, но, будучи оформленным «рюкзаком», продолжавший буквально жить в кабинетах ОУРа. Судя по заданному вопросу, ветеран тоже уже был «в теме»:
– Палыч, тебе этот фокус с коленями что напоминает?
– Соучастие в убийстве, – буркнул Токарев-старший, пристально глядя Тельняшке в глаза.
– А я чую закваску мордовских лагерей, – сказал Семен Артемьевич. – Как твое фамилие?
Тельняшка обернулся к вновь вошедшему и, уловив его опытность, цыкнул зубом:
– А-а, старый пес конвойный!
– Ну, все, доблатовался, – вздохнул оперуполномоченный Ткачевский. Он не спеша встал, снял со спинки стула милицейскую рубашку без погон и начал сворачивать ее в жгут.
Тельняшка втянул голову в плечи:
– Боюсь-боюсь! Признаюсь: был! Был на оккупированной территории!
Жейков вздохнул:
– Идейный, стало быть, лесоповальных замесов...
– Наговариваете на меня, – во весь рот ощерился задержанный. – Сроду не обучен.
– Оно и видно, – кивнул Семен Артемьевич.
– Погоди, – Токарев-старший чуть притормозил Ткачевского и обратился к Тельняшке:
– Последний шанс. Финка всегда при тебе?
– Э-э... Своему орудовцу подарите УПК за подвиги... Кто ее видел? Откуда, как нарисовалась? То-то! Без зимы на сегодня!
Ткачевский рванул Тельняшку за ворот:
– Какая зима? Косить начинаешь? Глумишься?
– "Зима" – это нож, – устало сказал Семен Артемьевич, прищуривая глаза. Налетчик подмигнул ему:
– Не сдюжишь ты к ноябрьским с преступностью с ентими комсомольцами.
– Все, хватит! – махнул рукой Токарев-старший. – Красавца – в клетку. Устанавливайте его данные, как хотите. Жаринов! Своим ходом ствол с потерпевшего – на экспертизу. Купи бутылку коньяка но, чтоб результат был сегодня! Ткачевский! Ты – в ту же сторону. Мне нужны результаты с рукоятки отвертки, которой его закололи. Остальные будут помогать прокуратуре.
Ткачевский покачал головой:
– Ты инструмент видел? Там ручка такая, что какие там отпечатки...
– Да, продумали, значит... Ну, тогда не неси! Оперативники выволокли Тельняшку из кабинета и повели его в дежурную часть, Василий Павлович направился туда же, потащив за собой и Артема. Приобняв сына за плечи, он шепнул ему:
– По поводу финки – в голову не бери, но потом обсудим... Сбегай-ка, купи что-нибудь пожрать. Сейчас я тебе денег дам...
Артем солидным жестом остановил отца:
– Не надо, пап, я осилю.
Василий Павлович удивленно-иронично взметнул вверх брови, но тут к нему обратился дежурный Боксов:
– Товарищ самый оперативный начальник! К вам из Средней Азии – человек восемь!
– И все за талонами на повидло? – удивился зам по розыску.
– Нет, – ухмыльнулся Боксов. – Все принесли по подушке и хотят найти фокусников, которые их им впарили вместо афганских платков.
Токарева аж перекосило всего:
– Какая скотина науськала их хороводом жаловаться?
Боксов пожал плечами:
– Так Птица по гостинице развесил объявление, чтоб гости города трех революций звонили нам, как кто-нибудь предложит на продажу платки.
– Так ДО звонить надо, а не ПОСЛЕ! – заорал в голос Токарев.
Дежурный удивленно посмотрел на него и чуть нахмурился:
– Я фиников не люблю, а ты будешь не любить узбеков. Вот на них и срывайся!
Василий Павлович обернулся в коридор ОУРа и рявкнул:
– Арцебашев? Гостиница – твоя земля?
Из кабинета, чуя недоброе, высунулся оперуполномоченный Арцыбашев:
– Это как посмотреть. Считается, что моя, но, с учетом вакансий в отделе и отпуска Терещенки...
Токарев-старший перебил его, категорически мотнув головой:
– В дежурку! Там толпа узбеков правду ищет. Извивайся как хочешь, но чтобы все заявления были зарегистрированы как один материал.
– Это каким же образом?
Проигнорировав вопрос опера, Василий Павлович обернулся к сыну:
– Ты еще здесь? Дуй за харчами! Да, в школу сначала забеги, извинись там. Вперед – марш!
Артем выбежал из отделения, потянулся на солнышке и, не особо торопясь, направился к школе. Занятия там уже закончились, и по дороге он встретил Аню Торопову – одноклассницу, с которой были планы на поход в кино. Аня шла домой, помахивая портфелем, – увидев Артема, она округлила глаза и прижала ладонь ко рту:
– Темка! Ты что натворил? В школе шухер такой был, когда ты в окно выпрыгнул... Брунгильда сразу к Алисе побежала, вся в истерике... А сейчас к ним обеим из милиции пришли, допрашивают в учительской... Что случилось-то? Тебя же до экзаменов могут не допустить.
– Допустят, – улыбнулся Артем и уверенно, солидно добавил: – Решим проблему.
В Ане пробудилась известная женская любознательность, именуемая отдельными мэйл-шовинистами любопытством:
– Тема, ну расскажи! Что случилось-то? Говорят, убили кого-то?
Артем интригующе молчал сколько мог, а потом, нарочито нехотя, кивнул:
– Вообще-то это секрет... Причем не мой, а служебный, но... Так и быть – скажу. Но с одним условием.
– С каким? – оживилась Аня, ощутив возможность первой в классе узнать какую-то сногсшибательную новость. – Честное слово, я никому...
– Поцелуй! – перебил ее Артем. – За поцелуй – скажу.
Аня смутилась, потупилась и даже подалась назад.
– Ну, как знаешь, – с деланным равнодушием пожал плечами Артем и сделал вид, что собирается отправиться дальше. Этого Аня пережить уже не смогла – тайна уплывала прямо из рук:
– Подожди, – решительно сказала она и оглянулась.. – Но не здесь же... Не на улице же...
Они забежали в подъезд, поднялись на один пролет... Одним поцелуем, разумеется, все не обошлось... Целовались долго, неумело, намяв друг другу губы до боли, компенсируя неумелость юношеским пылом. Когда ошалевший вконец Артем, уже не чувствуя собственных губ, попытался непослушными пальцами расстегнуть на груди Ани нерасстегивающиеся декоративные пуговицы, она, тяжело дыша, оттолкнула его от себя:
– Не надо... Погоди... Ты... Ты обещал... Рассказать...
Артем мотнул головой, провел рукой по взмокшим (как на тренировке) волосам и выдохнул:
– Ну, раз обещал... Знаешь, отец читал в детстве мне сказки про драконов, которые едят людей, и всегда говорил при этом, что их не существует... А сегодня я понял, что они есть... А значит – где-то есть и их логово. Не понимаешь?.. Ну, тогда без лирики... Там мужика закололи на скамейке. А я одного из его убийц поймал.
Он улыбнулся – и эта улыбка его и подвела. Аня решила, что одноклассник над ней издевается. Ее глаза мгновенно налились обидой:
– Дурак ты, Токарев! И... И...
Топнула ножкой и помчалась вниз, к выходу из подъезда.
– Ань, подожди, но я правда... – бросился было за ней Артем, но вдруг, вспомнив случайно услышанный сегодня разговор отца с матерью, остановился. Поскреб в затылке, вздохнул, вышел из подъезда и направился в школу. Там он забрал из пустого класса свой брошенный в суматохе портфель и поднялся на второй этаж, где располагалась учительская и кабинет завуча. Кабинет Алисы Гивановны оказался незапертым, но в нем никого не было. А вот через наполовину застекленную дверь учительской доносились голоса. Токарев осторожно подошел, чуть шире приоткрыл дверь, заглянул внутрь через полупрозрачное стекло. Увиденная картина радовала – веселый оперуполномоченный Птицын что-то втолковывал Брунгильде – симпатичной математичке – и Алисе Гивановне. Обе смеялись и даже слегка кокетничали с Птицей – так уж он был устроен, с ним почему-то кокетничали все женщины – от школьного возраста до пенсионного. Во взгляде Птицына удивительным образом сочетались детская беззащитность и накладываемая профессией брутальность. Представительницам прекрасного пола немедленно хотелось начать заботиться о Птице – таким он выглядел неустроенным. Конкретные проявления заботы очень быстро заканчивались постелью – причем даже трудно было понять, кто же кого туда в итоге затащил...
Алиса Гивановна Сакоян – строгая армянка лет сорока пяти – сидела на столе (!), кокетливо закинув ногу на ногу – так, что выше приличной нормы задралась узкая юбка, – и хохотала:
– Это ПЭРПЭТУМ МОБЭЛЭ какой-то... Растим ВЫТЯЗЭЙ! Нэт, я горжусь... Мэня допрашивают!
Птица виновато, неустроенно и в то же время игриво улыбался. Токарев-старший знал, кого послать в школу...
Артем помялся, улыбаясь, а потом решил, что извиниться за то, что, ничего не объяснив, выпрыгнул в окно, сможет и завтра. Да и Алису в неловкое положение ставить не хотелось – при школьниках она никогда не позволяла себе сидеть на столе. Честно говоря, Токарев-младший вообще не предполагал, что она может сидеть на столе и шерудить ногами перед мужиком, поскольку всем в школе завуч казалась дамой очень строгой во всех отношениях...
...Обратно в 16-ое отделение Артем вернулся через пару часов, нагруженный едой и пивом. Пиво ему удалось купить не без проблем – оно в те времена, между прочим, продавалось не всегда и не везде, да и возраст Токарева-младшего был еще совсем не «пивным». Но он справился с проблемой – ему очень хотелось сделать что-то приятное для отца плюс к тому же, по оперской традиции, с первого «крестника» полагалось проставляться, так что Тельняшкины капиталы пришлись весьма даже кстати...
...В дежурке жизнь текла своим чередом. В клетке на скамейке развалился Тельняшка, не обративший на вошедшего Артема никакого внимания; другой задержанный – по виду обычный гражданин, никак не связанный с преступным миром, – стоял у решетки и пытался договориться с помощником дежурного – не молодым уже старшиной:
– Товарищ старшина, позвоните жене, пожалуйста... У меня и так неприятности будут... Ну пожалуйста, ну что вам стоит...
– Не скули! – оборвал его презрительно Тельняшка. – От тебя падалью смердит!
Задержанный испуганно отшатнулся от решетки и присел в углу прямо на пол, так как все место на скамейке было занято налетчиком.
Тельняшка потянулся и крикнул старшине:
– Командир! Папироску бы!
– Перетопчешься, – зевнул в ответ старшина. – Оперчасть подаст.
– Так ведь скоро уже за амбар поведут стрелять! – возмутился Тельняшка и даже сбросил ноги со скамейки.
– Отстань, – беззлобно ответил что-то писавший старшина, – вот зарегистрирую эту белиберду, выйду...
Налетчик с надрывным завывом вздохнул-всхлипнул после короткой паузы:
– Да-а, вот умер товарищ Сталин, так за нас теперь и заступиться некому!
Из коридора ОУРа вышел дежурный Боксов, усмехнулся и протянул Тельняшке беломорину и одну спичку:
– Не туши только о стены.
– Благодарствую, – с достоинством ответил Тельняшка и тут же зажег спичку о свои брюки. В сторону Токарева-младшего он так ни разу и не взглянул. Артем угостил старшину и Воксова пивом и пошел к отцу в кабинет.
Василий Павлович, увидев принесенную сыном снедь, улыбнулся и присвистнул:
– Растем!
В этот момент зазвонил телефон. Артем начал выгружать припасы на стол, а Токарев-отец схватил трубку:
– Узбекфильм!
– Гюльчатай Прокуроровна беспокоит! – ехидно ответила трубка, и лицо Василия Павловича немедленно приобрело умильно-виноватое выражение.
– Лариса, как ты вовремя... А у нас тут...
– Черт, Токарев! Хоть бы раз соврал красиво, – на другом конце линии обозначился явственный вздох.
– Позвольте, – забормотал Токарев-отец, косясь на сына. Артем сделал вид, что ничего не слышит и не понимает, хотя мысленно усмехнулся, сообразив, кто звонит. Помощник прокурора района Лариса Михайловна Яблонская надзирала за милицией. Мало для кого явилось тайной то обстоятельство, что Токарева-старшего и Яблонскую связывали не только служебные отношения. Ходили даже слухи, что несколько лет назад, когда Лариса Михайловна была еще следачкой, а Василий Павлович – опером, их застукали на диване в одном из кабинетов ОУРа. На том диване с интервалом в месяц постоянно кого-нибудь застукивали...
– Короче говоря, – сказала Лариса Михайловна, – у меня есть новости. Новость первая: я проверила материалы только по 16-му отделению, и мне хватило. Обнаружено к сотне грубейших, ты слышишь – грубейших – нарушений, из которых семьдесят две – откровенные фальсификации.
– Лариса, опомнись, – забубнил Василий Павлович, вертясь на стуле, как на иголках. – Где ты слышала...
– Не слышала, а видела, – непримиримо оборвала его представитель надзирающего органа. – Причем все семьдесят две фальсификации – с земли твоего Птицы. Любимчика твоего, донжуанчика скромного...
Артем по-прежнему, пряча улыбку, делал вид, что не слышит разговора. Токарев-старший, похоже, был уже готов залезть под стол:
– Лара, Лара... Ну что ты, как с цепи сорвалась?..
– С цепи? Я просто хотела тебя проинформировать, что мне все надоело, и все семьдесят два материала я возбуждаю.
– Лара! – отчаянно возопил Василий Павлович, но абонент не знал жалости:
– Вы бы хоть потрудились укрывать по-умному...
– Лара! – Токарев выскочил из-за стола, обежал его кругом и повернулся к сыну спиной, видимо, полагая, что так разговор будет менее слышен. А может, он просто не хотел, чтобы Артем видел его лицо:
– Лариса! Если ты возбудишь все семьдесят два КП... Лара, мы будем не последние в городе, а последние в мире!
– Зато научитесь надолго!
– Лара, послушай, это не телефонный разговор... Я сейчас с трупом разберусь... Не вру – твой же следак работает! А? Посидим за кофе, там-сям, обсудим, как вывернуться...
– Там-сям за кофе я и сама могу, – сказала Яблонская, – а выворачиваться не мне нужно...
– Все, – в голосе Токарева явственно прозвучали капитулянтские нотки, – все, понял... Лар, кончай лютовать, свои же люди... Ну что ты...
– Свои.. – хмыкнула Лариса Михайловна после паузы. – Когда это было... Я только не могу понять одного: почему я должна все эти каракули читать, потом потворствовать абсолютно явным нарушениям, и все – по большому счету – для того, чтобы с тобой встретиться.
Токарев оглянулся воровато на сына, потом махнул рукой, развернулся и сел на стол, решив, видимо, что все его конспиративные попытки со стороны выглядят просто смешно:
– Лара, ты... Ты не сердись на меня... Я, конечно, скотина... Ты знаешь, у меня ну все так... Давай на выходные в Выборг съездим... А? Поехали? Честно. Ну поехали, и возбуди ты все эти КП, чтобы ты не подумала... Ой, нет, Лара, не надо возбуждать – иначе петля...
Яблонская помолчала, а потом сказала совсем иным тоном – женским, а не прокурорским, как до этого:
– В субботу утром тогда заедь за мной... Если нет – то я выкручусь и специально напишу хвалебный отзыв о 16-м. Целую тебя.
Василий Павлович положил трубку и виновато посмотрел на сына. Артем, закончивший к этому моменту сервировку стола, ободряюще улыбнулся отцу:
– Да ладно, пап, не переживай... Я ж все понимаю. С женщинами всегда все не слава Богу. У меня вот сегодня – тоже... Ты, главное, в голову не бери...
Токарев-старший открыл рот, слушая свое чадо, но что-либо внятное вымолвить смог не сразу.