— Завтра мы распишем нашу пульку, — засмеялась она. — Определим череду курьеров и прочее.
— О, курьеры готовы?
— Да, они есть. Не мне же одной надрываться ради ваших кошельков.
Минь улыбнулся:
— Но ты только хорошеешь от этих надрывов.
— Обман, милый Минь. Оболочка.
— Мы все — оболочка. Дом нашей души. Ирма засмеялась:
— Ой, Минь, не надо… Он улыбнулся.
— Что смеешься? А думал ли ты, когда встретился со мной в своей антикварной лавке в Дананге? Там, где я покупала китайский иероглиф, а ты совал мне в руки визитную карточку и кланялся, как китайский болванчик?
Думал ли ты, что наша краткая дружба перерастет в великое дело, а? Ну как, ты уже освободил свой магазинчик? Мы расширяемся, дорогой. Я ведь тогда догадалась, что тебя поддерживает в этой жизни. Уж никак не лавочный мусор. В нем только знающие люди вроде меня способны откопать то, о существовании чего ты и сам не подозревал. Иероглиф меня и навел тогда на мысль… Он обещал богатство.
Минь быстро повернулся к ней.
— Я все знал. Тот иероглиф для меня был особым знаком.
— Для меня тоже. Я решила не выпускать тебя из поля зрения. Ты понял, что я догадалась, каким антиквариатом ты торговал?
Как же, догадалась. Она знала наверняка.
— Ну вот, молчишь как истукан.
— Да, мадам.
— Ну ладно, не буду больше мучить тебя вопросами. Отдыхай, дорогой. Вечером за тобой заедут. Что особенного приготовить на ужин, а?
Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Ирма усмехнулась:
— Нет, этого больше на ужин не подают. — Она коснулась его щеки холодными губами. — А как Салли?
— Она уехала.
— Уехала? — Ирма изобразила удивление. — Как же теперь клиника?
— Она была не одна, — бросил Минь, отворачиваясь. Отлично, подумал Ирма. Он ничего не знает.
Ирма познакомилась с Минем, когда ездила во Вьетнам с группой журналистов. В ту пору она внешне мало отличалась от себя нынешней, но время, время… Молодые говорят после сорока жизни нет. Ирма старалась держаться так, будто ей все время тридцать пять. И во все предстоящие годы ей будет тридцать пять. Да, она могла держать себя в узде, физиология не мучила ее. Еще бы — она давно в помойке. Теперь главное для нее — следить за внешностью, за женской оболочкой.
Тогда, во Вьетнаме, Ирма с невероятной силой почувствовала себя женщиной. Минь был умелым, ароматы — терпкие, пряные, возбуждающие — насыщали воздух. Фрукты, пропитанные солнцем, насыщали тело. Энергия так и рвалась наружу, чувственная сила требовала выхода в чем-то невероятном, сумасшедшем. Она упивалась млечным соком кокоса, косматые головки которого были похожи на младенческие. Парное молоко декабрьского моря, шепот пальм и запах мандаринов, ничуть не похожий на тот, что в Европе… И ласки, на которые не способен ни один из ее прежних мужчин. Ирме хотелось остаться навсегда под сладким небом и вместо Большой Медведицы страстными ночами любоваться Южным Крестом, упиваясь страстью. В комнате, отгороженной от антикварной лавки Миня, Ирма узнала, что такое на деле восточный секс. Она читала о его изощренности в книгах, как и об изощренности пыток, основанных на сексе, страшных и отвратительных. Она помнит, как выскочила из одного зала музея войны, когда экскурсовод подробно и обстоятельно излагал туристам, как вьетнамцы сводили с ума американских пленных, используя змей. Ее воображение не выдержало…
Минь заставлял ее душу отделяться от тела, ничего похожего с Ирмой прежде не случалось. Ей казалось — это не секс, это медитация вдвоем… Нет тел, есть только соединенный оболочкой дух. Никогда Ирма не думала, что ее может настолько потрясти страсть. А она-то считала, что она больше не женщина…
Приходя в себя, возвращаясь из рая на землю, Ирма в недоумении смотрела на Миня, маленького желтокожего человечка. Она не отходила от него ни на шаг, прикинулась больной, чтобы остаться в Сайгоне и не ездить на курорт в Вунгтау, куда все отправились купаться и загорать. Она догнала группу только на обратном пути в Ханое.
— Ты себя неважно чувствуешь, да? — спросила ее подруга, увидев ввалившиеся глаза и впалые щеки. — Ты так похудела…
— Ничего, все нормально, — откашлявшись, мотала головой Ирма. А сердце обливалось кровью и давилось мукой — она больше никогда не увидит Миня. Она провела все эти дни и ночи в его магазинном закутке. Потом она поняла, конечно, что благовония и курения не простые, догадалась, из чего была таблеточка, которую он предлагал ей всякий раз… Она вселяла необычайную бодрость и дарила неземное счастье.
Ирма задумалась тогда — а не соединить ли им усилия?
Несколько раз они с Минем встречались в Москве. Так было проще обоим. И когда Ирма однажды приехала в Москву по приглашению журнала Ольги Геро, они с Минем жили в одной гостинице. Вокруг Ирмы пытались суетиться журнальные дамы, стараясь вывезти на экскурсии, в театры, как это водится, но она сказывалась больной — от Москвы и морозов.
Ирма не была бы Ирмой, если бы из каждой ситуации не стремилась извлечь нечто, о чем другие даже не подумали бы…
— Грубов, я знаю, над каким лекарством ты бьешься. И я знаю, что для этого надо сделать, — сказала она мужу.
Когда Ирма изложила план, Иржи похолодел, а потом его бросило в жар.
— Дорогая, не кажется ли тебе, что ты делаешь заявку на открытие?
— А ты забыл, я ведь очень давно тебе на что-то такое намекала, но тогда было другое время. Сейчас можно все. Почему не попробовать? — Она расплылась в самой сладкой улыбке.
Иржи ошарашенно смотрел на жену. Он не переставал удивляться ее уму и сообразительности. Да, такое могла придумать лишь женщина.
— Дорогая. Гениально, — прошептал он.
— Риска никакого.
— Да, но…
— Не надо говорить «но». У тебя есть человек для первого рейса.
— Да нет, — покачал он головой.
— Есть, есть! — смеялась Ирма.
— Да кто же?
— Я.
— Ты сошла с ума! Неужели ты думаешь, я могу тобой рисковать?
— Именно, и ты для меня сделаешь все как надо. Ни в чем не ошибешься. Ты будешь трястись надо мной. Тебе нужен успех сразу. Немедленно. Второй попытки быть не может. Понял?
— Господи!..
— Но ты мне за это заплатишь.
— Чем? — Он поднял на нее глаза, под стеклами очков светился искренний интерес.
— Долларами.
— Да они все твои.
— Нет, мне нужна моя личная доля.
— Зачем?
— Ну вот — снова зачем. Я хочу кое-что создать при клинике. Ты наделаешь много курьеров, а мое турагентство станет посылать их во Вьетнам. Невинно, правда? А как гуманно. Дешевые поездки для долечивающихся раковых больных. Ничего не подозревая, они будут привозить товар. Загружать их станут при профилактическом осмотре у Миня, разгружать — при осмотре по возвращении у тебя. Ты делаешь обезболивающее на основе привезенного товара и продаешь им же. Такой вот инкубатор… Разве не гениально? Но это, Иржи, тебе будет стоить денег.
Иржи задумчиво смотрел на жену. Да, он помнил тот разговор, происшедший несколько лет назад. Тогда он не отнесся к нему всерьез. Он допускал вероятность другого — Ирма обладала талантом уговаривать людей, проникать в самые высокие сферы, и надеялся, что ей удастся внушить влиятельным фигурам мысль разрешить применение наркотиков в онкологии в виде исключения. Но то, что предлагает она сейчас, — гениально. Рискованно? Незаконно? Но как привлекательно! Это решит сразу столько проблем — и для него, и для пациентов.
Что ж, а почему бы и нет?
Иржи привлек жену к себе.
— Скальпель! Зажим!
Медсестра, а это была Власта, опасливо посмотрела на Иржи.
— Иржи, что ты делаешь?
— Я знаю, что делаю.
— Но ведь это может давить на…
— Это ни на что не может давить. Я знаю.
— Иржи, ну зачем такой большой объем операции… Разве нельзя оставить ей кое-что, а?
Он усмехнулся:
— Операционная сестра не имеет права голоса. Решаю я.
— Но я не слепая.
— Так надо. Давай.
Они оперировали третий час. Оставалось только зашить и молить Бога, чтобы организм этой женщины — кстати, которой уже по счету? — справился с тем, что на него возложено. Это нужно для дела. Для их с Ирмой дела.
— Ну, вот и все. В реанимацию. Пускай спит. А мы с тобой посидим за чаем.
Власта посмотрела на Иржи. По спине женщины пробежал холодок. Что ж, конечно, осталось только попить чаю. Ей стало как-то не по себе. Не слишком ли часто оперирует Иржи по полной программе? Удаляет и матку, и яичники… Не оставляет пациентке ничего…
Она заварила чай. Они сели в ординаторской. Иржи устало смотрел в окно. Власта подала ему большую чашку и спросила:
— Иржи, ну зачем, а?
— Знаешь, Власта, бывают случаи, когда надо сделать то, что кажется на первый взгляд жестоко. Но только на первый.
— А на второй?
— Полезно для дела. Для спасения других.
— Но это же конкретная женщина. У нее ведь не…
— В данном случае не важно.
— Иржи, я не буду с тобой работать.
— А спать, — усмехнулся он, — тоже не будешь? Власта отвела глаза. От этого она отказаться не могла.
— Как она будет себя чувствовать?
— Ничуть не хуже прежнего. Она не узнает, что у нее было на самом деле. Ты видела предположительный диагноз?
— Но она… согласилась?
— Она согласилась бы, если бы знала, для чего.
— А если нет?
— Все равно бы согласилась.
— Откуда ты знаешь?
— Ей не страшно это потерять. Ей пятьдесят, у нее никого нет. Ее ждет восхитительная поездка во Вьетнам… Почти даром. Плохо ли?
— Но ты укорачиваешь ее дни…
— Она поможет другим. Благодаря моему лекарству и ее телу многие больные уймут свою боль. Все в мире связано. Даже мы с тобой, правда? — Он окинул ее горящим взглядом. — Вообще хватит об этом. Дело сделано. Пускай спит, а мы забудемся, расслабимся. Пойдем.
Власта посмотрела на него, его глаза горели огнем, она знала — после такой операции ему это необходимо, как и ей. Она повернула ключ в двери, опустила жалюзи, пошла за ним в соседнюю комнату, где стоял хорошо знакомый медицинский топчан.
— Иржи, я не хотела бы попасть к тебе на стол… Стоя под дверью, выбирая минуту, чтобы войти, Ирма все слышала. При последних словах она отпрянула и тихо, на цыпочках пошла по коридору. Она не станет им мешать.
Что происходило дальше за закрытой дверью, ее не интересовало. Она знала, Иржи спит с медсестрами. Особенно часто с Властой.
Руки Иржи уже гладили бедра; прохладные и упругие.
— Не надо на стол, — шептал он ей горячо, — мы устроимся на диване. У тебя никогда не будет такой болезни, дорогая Власта, у тебя есть я… Я тебе не позволю…
11
— О, курьеры готовы?
— Да, они есть. Не мне же одной надрываться ради ваших кошельков.
Минь улыбнулся:
— Но ты только хорошеешь от этих надрывов.
— Обман, милый Минь. Оболочка.
— Мы все — оболочка. Дом нашей души. Ирма засмеялась:
— Ой, Минь, не надо… Он улыбнулся.
— Что смеешься? А думал ли ты, когда встретился со мной в своей антикварной лавке в Дананге? Там, где я покупала китайский иероглиф, а ты совал мне в руки визитную карточку и кланялся, как китайский болванчик?
Думал ли ты, что наша краткая дружба перерастет в великое дело, а? Ну как, ты уже освободил свой магазинчик? Мы расширяемся, дорогой. Я ведь тогда догадалась, что тебя поддерживает в этой жизни. Уж никак не лавочный мусор. В нем только знающие люди вроде меня способны откопать то, о существовании чего ты и сам не подозревал. Иероглиф меня и навел тогда на мысль… Он обещал богатство.
Минь быстро повернулся к ней.
— Я все знал. Тот иероглиф для меня был особым знаком.
— Для меня тоже. Я решила не выпускать тебя из поля зрения. Ты понял, что я догадалась, каким антиквариатом ты торговал?
Как же, догадалась. Она знала наверняка.
— Ну вот, молчишь как истукан.
— Да, мадам.
— Ну ладно, не буду больше мучить тебя вопросами. Отдыхай, дорогой. Вечером за тобой заедут. Что особенного приготовить на ужин, а?
Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Ирма усмехнулась:
— Нет, этого больше на ужин не подают. — Она коснулась его щеки холодными губами. — А как Салли?
— Она уехала.
— Уехала? — Ирма изобразила удивление. — Как же теперь клиника?
— Она была не одна, — бросил Минь, отворачиваясь. Отлично, подумал Ирма. Он ничего не знает.
Ирма познакомилась с Минем, когда ездила во Вьетнам с группой журналистов. В ту пору она внешне мало отличалась от себя нынешней, но время, время… Молодые говорят после сорока жизни нет. Ирма старалась держаться так, будто ей все время тридцать пять. И во все предстоящие годы ей будет тридцать пять. Да, она могла держать себя в узде, физиология не мучила ее. Еще бы — она давно в помойке. Теперь главное для нее — следить за внешностью, за женской оболочкой.
Тогда, во Вьетнаме, Ирма с невероятной силой почувствовала себя женщиной. Минь был умелым, ароматы — терпкие, пряные, возбуждающие — насыщали воздух. Фрукты, пропитанные солнцем, насыщали тело. Энергия так и рвалась наружу, чувственная сила требовала выхода в чем-то невероятном, сумасшедшем. Она упивалась млечным соком кокоса, косматые головки которого были похожи на младенческие. Парное молоко декабрьского моря, шепот пальм и запах мандаринов, ничуть не похожий на тот, что в Европе… И ласки, на которые не способен ни один из ее прежних мужчин. Ирме хотелось остаться навсегда под сладким небом и вместо Большой Медведицы страстными ночами любоваться Южным Крестом, упиваясь страстью. В комнате, отгороженной от антикварной лавки Миня, Ирма узнала, что такое на деле восточный секс. Она читала о его изощренности в книгах, как и об изощренности пыток, основанных на сексе, страшных и отвратительных. Она помнит, как выскочила из одного зала музея войны, когда экскурсовод подробно и обстоятельно излагал туристам, как вьетнамцы сводили с ума американских пленных, используя змей. Ее воображение не выдержало…
Минь заставлял ее душу отделяться от тела, ничего похожего с Ирмой прежде не случалось. Ей казалось — это не секс, это медитация вдвоем… Нет тел, есть только соединенный оболочкой дух. Никогда Ирма не думала, что ее может настолько потрясти страсть. А она-то считала, что она больше не женщина…
Приходя в себя, возвращаясь из рая на землю, Ирма в недоумении смотрела на Миня, маленького желтокожего человечка. Она не отходила от него ни на шаг, прикинулась больной, чтобы остаться в Сайгоне и не ездить на курорт в Вунгтау, куда все отправились купаться и загорать. Она догнала группу только на обратном пути в Ханое.
— Ты себя неважно чувствуешь, да? — спросила ее подруга, увидев ввалившиеся глаза и впалые щеки. — Ты так похудела…
— Ничего, все нормально, — откашлявшись, мотала головой Ирма. А сердце обливалось кровью и давилось мукой — она больше никогда не увидит Миня. Она провела все эти дни и ночи в его магазинном закутке. Потом она поняла, конечно, что благовония и курения не простые, догадалась, из чего была таблеточка, которую он предлагал ей всякий раз… Она вселяла необычайную бодрость и дарила неземное счастье.
Ирма задумалась тогда — а не соединить ли им усилия?
Несколько раз они с Минем встречались в Москве. Так было проще обоим. И когда Ирма однажды приехала в Москву по приглашению журнала Ольги Геро, они с Минем жили в одной гостинице. Вокруг Ирмы пытались суетиться журнальные дамы, стараясь вывезти на экскурсии, в театры, как это водится, но она сказывалась больной — от Москвы и морозов.
Ирма не была бы Ирмой, если бы из каждой ситуации не стремилась извлечь нечто, о чем другие даже не подумали бы…
— Грубов, я знаю, над каким лекарством ты бьешься. И я знаю, что для этого надо сделать, — сказала она мужу.
Когда Ирма изложила план, Иржи похолодел, а потом его бросило в жар.
— Дорогая, не кажется ли тебе, что ты делаешь заявку на открытие?
— А ты забыл, я ведь очень давно тебе на что-то такое намекала, но тогда было другое время. Сейчас можно все. Почему не попробовать? — Она расплылась в самой сладкой улыбке.
Иржи ошарашенно смотрел на жену. Он не переставал удивляться ее уму и сообразительности. Да, такое могла придумать лишь женщина.
— Дорогая. Гениально, — прошептал он.
— Риска никакого.
— Да, но…
— Не надо говорить «но». У тебя есть человек для первого рейса.
— Да нет, — покачал он головой.
— Есть, есть! — смеялась Ирма.
— Да кто же?
— Я.
— Ты сошла с ума! Неужели ты думаешь, я могу тобой рисковать?
— Именно, и ты для меня сделаешь все как надо. Ни в чем не ошибешься. Ты будешь трястись надо мной. Тебе нужен успех сразу. Немедленно. Второй попытки быть не может. Понял?
— Господи!..
— Но ты мне за это заплатишь.
— Чем? — Он поднял на нее глаза, под стеклами очков светился искренний интерес.
— Долларами.
— Да они все твои.
— Нет, мне нужна моя личная доля.
— Зачем?
— Ну вот — снова зачем. Я хочу кое-что создать при клинике. Ты наделаешь много курьеров, а мое турагентство станет посылать их во Вьетнам. Невинно, правда? А как гуманно. Дешевые поездки для долечивающихся раковых больных. Ничего не подозревая, они будут привозить товар. Загружать их станут при профилактическом осмотре у Миня, разгружать — при осмотре по возвращении у тебя. Ты делаешь обезболивающее на основе привезенного товара и продаешь им же. Такой вот инкубатор… Разве не гениально? Но это, Иржи, тебе будет стоить денег.
Иржи задумчиво смотрел на жену. Да, он помнил тот разговор, происшедший несколько лет назад. Тогда он не отнесся к нему всерьез. Он допускал вероятность другого — Ирма обладала талантом уговаривать людей, проникать в самые высокие сферы, и надеялся, что ей удастся внушить влиятельным фигурам мысль разрешить применение наркотиков в онкологии в виде исключения. Но то, что предлагает она сейчас, — гениально. Рискованно? Незаконно? Но как привлекательно! Это решит сразу столько проблем — и для него, и для пациентов.
Что ж, а почему бы и нет?
Иржи привлек жену к себе.
— Скальпель! Зажим!
Медсестра, а это была Власта, опасливо посмотрела на Иржи.
— Иржи, что ты делаешь?
— Я знаю, что делаю.
— Но ведь это может давить на…
— Это ни на что не может давить. Я знаю.
— Иржи, ну зачем такой большой объем операции… Разве нельзя оставить ей кое-что, а?
Он усмехнулся:
— Операционная сестра не имеет права голоса. Решаю я.
— Но я не слепая.
— Так надо. Давай.
Они оперировали третий час. Оставалось только зашить и молить Бога, чтобы организм этой женщины — кстати, которой уже по счету? — справился с тем, что на него возложено. Это нужно для дела. Для их с Ирмой дела.
— Ну, вот и все. В реанимацию. Пускай спит. А мы с тобой посидим за чаем.
Власта посмотрела на Иржи. По спине женщины пробежал холодок. Что ж, конечно, осталось только попить чаю. Ей стало как-то не по себе. Не слишком ли часто оперирует Иржи по полной программе? Удаляет и матку, и яичники… Не оставляет пациентке ничего…
Она заварила чай. Они сели в ординаторской. Иржи устало смотрел в окно. Власта подала ему большую чашку и спросила:
— Иржи, ну зачем, а?
— Знаешь, Власта, бывают случаи, когда надо сделать то, что кажется на первый взгляд жестоко. Но только на первый.
— А на второй?
— Полезно для дела. Для спасения других.
— Но это же конкретная женщина. У нее ведь не…
— В данном случае не важно.
— Иржи, я не буду с тобой работать.
— А спать, — усмехнулся он, — тоже не будешь? Власта отвела глаза. От этого она отказаться не могла.
— Как она будет себя чувствовать?
— Ничуть не хуже прежнего. Она не узнает, что у нее было на самом деле. Ты видела предположительный диагноз?
— Но она… согласилась?
— Она согласилась бы, если бы знала, для чего.
— А если нет?
— Все равно бы согласилась.
— Откуда ты знаешь?
— Ей не страшно это потерять. Ей пятьдесят, у нее никого нет. Ее ждет восхитительная поездка во Вьетнам… Почти даром. Плохо ли?
— Но ты укорачиваешь ее дни…
— Она поможет другим. Благодаря моему лекарству и ее телу многие больные уймут свою боль. Все в мире связано. Даже мы с тобой, правда? — Он окинул ее горящим взглядом. — Вообще хватит об этом. Дело сделано. Пускай спит, а мы забудемся, расслабимся. Пойдем.
Власта посмотрела на него, его глаза горели огнем, она знала — после такой операции ему это необходимо, как и ей. Она повернула ключ в двери, опустила жалюзи, пошла за ним в соседнюю комнату, где стоял хорошо знакомый медицинский топчан.
— Иржи, я не хотела бы попасть к тебе на стол… Стоя под дверью, выбирая минуту, чтобы войти, Ирма все слышала. При последних словах она отпрянула и тихо, на цыпочках пошла по коридору. Она не станет им мешать.
Что происходило дальше за закрытой дверью, ее не интересовало. Она знала, Иржи спит с медсестрами. Особенно часто с Властой.
Руки Иржи уже гладили бедра; прохладные и упругие.
— Не надо на стол, — шептал он ей горячо, — мы устроимся на диване. У тебя никогда не будет такой болезни, дорогая Власта, у тебя есть я… Я тебе не позволю…
11
Ольга улетела во Вьетнам вместе с Минем. Она щебетала как птичка, рядом с худеньким вьетнамцем она казалась большой.
— Наша страна такая красивая, у нас сейчас тепло. Я отвезу тебя в Вунгтау, на курорт, там в декабре вода двадцать шесть градусов.
…Ольга провела время отлично. Она принимала процедуры, ее поили травами с добавлением толченых минералов, делали массаж. Ольга чувствовала себя великолепно. Она бродила по городу одна, заходила в ювелирные лавочки, купила себе кольцо с сапфиром и изумрудом — Ирма дала ей денег на расходы.
Минь прокатил ее по курортным городкам, свозил в Дананг, на границу между Севером и Югом, где до сих пор сохранились обрывки колючей проволоки, оставшейся после войны во Вьетнаме. Он постоял, обратив лицо к северу.
— Не люблю север. В Ханое холодно. — Потом рассмеялся. — Это не ваш Север. Ваш Север я люблю. Москву люблю.
— А Прагу, наверное, больше? Ведь там живет Ирма, друг.
— Нет, я больше люблю Москву.
Ольга посчитала это признание данью вежливости. Но была не права. Минь и впрямь любил больше Москву, потому что только там он мог встречаться с Ирмой, так привязавшей его к себе.
А теперь их связывало дело, благодаря которому его жизнь стала совершенно иной. В горах, в родной деревушке, в этом сезоне он засеял такие плантации, что очень скоро Ирма не сможет переварить все. И тогда он полюбит Москву еще больше…
За день до отъезда Минь устроил ее в клинику. Ольгу осмотрел доктор, оказавшийся русским, и остался доволен ее состоянием.
Она чувствовала себя прекрасно, казалось, все происшедшее случилось не с ней, а с совершенно другой Ольгой. Насколько прав оказался психотерапевт, который провел с ней еще один сеанс в канун отлета. Но снова и снова она спрашивала себя: отчего его голос кажется таким знакомым? Потом Ольга ответила себе, желая отвязаться от надоедливой мысли: у него типичный тембр голоса, так говорят дикторы.
Обратно Ольга летела одна, она так же хорошо себя чувствовала. На таможне в Москве вышла задержка — какую-то женщину повели досматривать в отдельную комнату. У нее заподозрили наркотики.
Стоявшая рядом с Ольгой дама, летевшая в одном самолете с ней, покачала головой:
— Боже мой, где только сейчас не возят это зелье. Ольга равнодушно кивнула.
— Вы не представляете, ее сейчас всю обыщут. И внутри, и снаружи.
— То есть как внутри? — удивилась Ольга.
— Да в гинекологическое кресло посадят, — фыркнула та. Никогда раньше она об этом не задумывалась, читая в газетах, что нашли сколько-то граммов у кого-то… Кто-то пытался провезти в себе… Эта сфера никак ее не волновала.
Но сейчас, после операции, она невольно думала о ней и очень живо представила себя.
— Так вы думаете, здесь работают врачи?
— Еще бы нет! — Дама изумленно посмотрела на Ольгу. — Да у них все есть. Сначала ей сделают ультразвук…
— Но как они заподозрили?
— У них на это особый нюх.
Очередь продвинулась дальше, Ольга переставила свои веши.
— Вот у нас с вами нет ничего, это любому дураку ясно. Ольга кивнула, протягивая свои бумаги мужчине за стойкой.
Он, не глядя на нее, шлепнул печать.
— Вот видите, — сказала попутчица, выходя следом. — Когда нет ничего, им и смотреть не надо. Счастливо.
Ольга пересела на другой самолет и отправилась в Прагу.
На террасе вместе с Ирмой они смотрели на горы, подернутые дымкой. Во Вьетнаме горы другие. Она вспоминала о днях, проведенных там, как о времени безмятежного счастья, давно не выпадавшего на ее долю.
— Ирма, ты не представляешь, как мне там было хорошо. Какой климат, кожа во влажном воздухе разглаживается. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала.
— Ты выглядишь потрясающе. Как никогда.
— Согласна. И еще загар. Он там не красный, а смотри, какой ровный. — Она вытянула руку. Рука была не такая худая и не с обвисшей кожей, как после операции, кожа натянулась.
— А гостиница!
— Ирма, ты все устроила замечательно.
— Ее строили еще французы, и, слава Богу, у вьетнамцев хватило ума не разрушить ее и не заплевать. Там не много таких — одна-две.
— А море, Ирма! И девушка, которую ко мне приставил Минь…
— Это его родственница. Племянница, кажется. Она училась в Москве.
— Ее русский потрясающий. Она такая развитая, я сделала ее портреты. Надо отправить.
— Сама отвезешь.
— Ты думаешь, я когда-нибудь снова поеду в Сайгон? — Ольга усмехнулась. — Я знаю, сколько стоит такая поездка.
— Ну, вот и хорошо, что знаешь, будет легко считать, когда сама станешь организовывать такие туры из Москвы.
— Я? Ты о чем?
— У меня есть деловое предложение. Ты станешь представителем нашего турагентства в Москве. Дело несложное. Оформлять документы и отправлять женщин во Вьетнам. К Миню.
— Ирма… Но я…
— А у тебя есть другие предложения? Более выгодные?
— Нет, но я ничего не понимаю в бизнесе.
— Тебе и понимать не надо. Все буду делать я. А тебе останется точно исполнять.
— Но смогу ли я?
— Как показала твоя нынешняя поездка — ты выполнила все просто здорово! — Ирма подскочила и обняла Ольгу.
— А что я такого сделала? — недоуменно развела руками Ольга.
— Пойдем-ка выпьем, посидим у бассейна. Я тебе кое-что расскажу…
Солнце грело ласково и нежно. Оно было не такое, как во Вьетнаме — терпкое, жгучее, но там столько тени, столько листвы, Ольге все еще мерещились воды Южно-Китайского моря, и самое странное, неожиданное — сосны на берегу моря. Ей казалось невероятным — сосны и море. Как в Прибалтике. Она откинулась на спинку плетеного кресла, медленно качнулась. Покой, расслабленность, удовольствие — такое забытое и такое необыкновенное состояние.
А ведь оно уже было в ее жизни. Со Славой. До того как болезнь заставила ее повести себя с ним так, как она себя повела. Какие были рассветы и закаты на Пинеге, куда они ездили отдыхать. Они ставили палатку прямо на спелую землянику — поляна была усеяна ею, она срывала ягоды перед тем, как растянуть брезентовый пол на земле. Ее губы пахли земляникой, и его тоже…
Пожалуй, был еще один момент в ее жизни. До Славы. На море, в Пицунде, в замечательном пансионате «Самшитовая роща». Предвечернее море, пустынный берег… Тот взгляд, пронзивший ее насквозь, впервые заставил ее понять, что такое «химия», о которой пишут в западных женских романах.
Галька колола босые ноги, соль щипала губы, огонь сжигал изнутри… А потом закат, морской прибой, накрывавший их с головой. Стоны чаек. А затем восход, и вновь крики голодных чаек…
Всего семь дней. А на восьмой день она улетала.
— Выходи за меня замуж, — сказал он, прощаясь.
Она засмеялась:
— Нет.
И улетела.
Но с ней остались его глаза. Этот кадр отобрали на выставку «Интерпрессфото». Она назвала его «Страсть».
Понятие, существующее во всех языках.
Она получила премию за тот портрет. Он обошел многие журналы — одни глаза, но в них столько, целый роман…
Поймать такой взгляд непросто. Сначала его надо вызвать, этот взгляд… Того человека Ольга больше никогда не видела. Не знала, видел ли он когда-нибудь эту фотографию. А если видел — узнал ли свои глаза. Скорее всего нет. Человек не смотрится в зеркало, когда у него такие глаза.
Ольга услышала легкие шаги Ирмы и вернулась в реальность. Ирма была в нежно-фиолетовом сарафанчике и легких сандалиях. Она держалась очень прямо, кудряшки светились на солнце и, кажется, сегодня отливали фиолетовым цветом.
— Слушай, Ирма, что ты делаешь с волосами? Всякий раз у тебя новый оттенок, к платью. Но сказать, что ты их красишь, я не могу.
— А я их и не крашу. Секрет красоты. Но тебе он ни к чему. У тебя самой на голове золото, а не волосы, спелая пшеница и такая же толстая и густая. Кстати, тебе известно тебя отличная форма головы? По-моему, тебя не тащили из материнской утробы щипцами.
Ольга засмеялась.
— Там, где меня произвели на свет, не было щипцов у акушерки.
— Тебе здорово повезло. Если бы не абсолютная форма головы, тебе бы так не шло твое каре.
Ольга улыбнулась:
— Что еще интересного ты мне сообщишь?
— Я не сообщу, я тебе дам.
— Что сегодня?
— Сегодня мы пьем шампанское. Настоящее. Которое французы оставляют обычно для себя…
— Боже, мы не разоримся?
— Ты точно нет. Потому что угощаю я. Ты можешь теперь в нем хоть купаться.
— Тебя что, солнечный удар хватил? Хочешь заглянуть в мой кошелек? Кстати, все бумажки для отчета я привезла. Как после командировки.
Ирма засмеялась. Она поставила на столик поднос с шампанским, бокалами и конвертом. Взяла конверт и протянула Ольге.
— Это тебе. Ты заработала.
— Но ты же не могла продать мои снимки заочно? Я даже не проявила пленки.
— Я их продам. Если тебе вот этого покажется мало. Что-то в голосе Ирмы было такое, что заставило сердце Ольги колотиться быстро-быстро. Она неловко взяла конверт, держала не открывая, смотрела на Ирму, которая уже наполняла бокалы шампанским.
— Не тяни, дорогая. Быстренько посмотри и выпьем. Давай, за наши общие успехи!
Ольга открыла конверт, длинный, узкий, белый, с серым подбоем конверт из шикарного писчебумажного магазина. Просунула дрожащие пальцы, внезапно ставшие неловкими. Вынула.
— Что это, Ирма?
— Ты не знакома с такими бумажками? Неужели? Весь мир знаком, а ты нет — сущее невежество!
— Я знаю, это доллары… — прошептала Ольга побелевшими губами, и краска сошла с ее лица. — Но почему?
— Не почему, а за что!
— За что?
— За то, что ты привезла.
— Я ничего не привезла… Только сувениры… Но они…
— Ты привезла сувенир, о котором не знала сама. Он стоит гораздо больше, чем здесь. Но это твоя доля.
Ольга пошевелила губами, пытаясь что-то сказать.
— Все, что ты станешь сейчас бормотать, — перебила ее Ирма, — не имеет никакого смысла. Давай-ка, дорогая, выпьем за удачу, и я расскажу то, что тебе полагается знать.
Ольга выпила бокал до дна, пытаясь смыть застрявший в горле комок.
— Ольга, прости, но я решила тебя поставить перед фактом. — Ирма пристально посмотрела в лицо Ольге. Оно уже обрело розоватый оттенок, шампанское сделало свое дело мгновенно. — Знаешь, Иржи немножко поколдовал над тобой. Помнишь, ты ведь согласилась на все, что он с тобой сделает во время операции. Помнишь?
— Помню.
— Ну вот он и сделал. Ты ведь хорошо себя чувствуешь? Правда?
Ольга молча кивала, не отрывая взгляда от Ирмы.
— Ты, моя дорогая, сработала курьером и получила за это хорошие деньги. Сосчитай, я думаю, останешься довольна.
Ольга не мигая смотрела на Ирму.
— Ирма, что такого я привезла? И как? — Ольга открывала и закрывала рот, холодные губы едва слушались ее.
— Выпей еще. Я тебе расскажу. — Ирма налила еще шампанского в бокалы. — Ты привезла основу для одного лекарства, над которым бьется Иржи не один год. Оно — спасение от боли для онкологических больных. Ты привезла его в себе.
— Его нельзя возить открыто? Ирма кивнула:
— Пока нет.
— Наркотик?
— Наркотик. Но для других целей. Для жизни, а не для смерти.
Ольга похолодела. Перед глазами всплыла картина на таможне. Женщину ведут в отдельный кабинет, сделают ультразвук, потом посадят в кресло… О Господи.
У нее задрожали пальцы, потом их закололо. Ольга смотрела поверх бассейна, вдали курилась вершина горы. Белый туман окутывал пологие склоны.
— Для жизни, а не для смерти, — повторила Ольга слова Ирмы. Да, как все перепуталось, одно и то же может поддерживать жизнь и отнимать ее. — Это то, что называется контрабанда? А если бы меня взяли?
— Если говорить грубо, да, контрабанда. Это ответ на твой первый вопрос. — Ирма не церемонилась, не искала слова. Сейчас надо говорить прямо, ошарашить Ольгу еще сильнее, тогда она не сможет вникать в тонкости случившегося. Конверт, который в руках, тоже делает свое дело. У нее нет ничего, кроме этих денег. И очень больших денег. — Но если бы они тебя и взяли, они бы ничего не нашли. Это ответ на твой второй вопрос.
— Но я видела, как одну женщину повели… Ультразвук… Кресло… И что-то еще…
— Мой муж Иржи — гений. Он сделал тайничок, контейнер, — она засмеялась, — назовем это так, из особого материала. Даже если тебя просветят, то на экране увидят обыкновенные женские детородные органы. А содержимое им покажется обычным эмбрионом. Просто они обнаружили бы, что ты беременная, дорогая. — Она захохотала. Обе засмеялись. Ирма весело, а Ольга натянуто.
— Видишь, как гениально и просто, — добавила Ирма.
— А в клинике, в Сайгоне, меня смотрел…
— Да, наш сотрудник.
— Так что делал он?
— Он зарядил твой контейнер. Иржи вставил его тебе во время операции. А когда ты приехала в Прагу, он вытряхнул из него все, что ты привезла в нем. Он тебя ведь осмотрел, правда?
— Но я ничего не почувствовала. Я ничего не помню.
— Так и должно быть. Хорошая работа. Вот и все.
— А дальше что?
— Для тебя или…
— Для того, что я привезла и что другие привезли. Я наверняка не единственная…
— Конечно. Я, например, — кивнула Ирма.
— Ты? Ты? Перевозила? — изумилась Ольга.
— А ты думаешь, домик, где мы с тобой сейчас так прелестно расположились, выстроен на какие деньги?
Ольга потрясенно огляделась.
— Боже, неужели…
— Ага. И ты сможешь…
Ольга что-то прокрутила в голове. Потом усмехнулась:
— Пожалуй, стоит задержаться на этом свете, чтобы не отказать своему любопытству посмотреть, что бывает.
— Вот-вот, это уже другие слова, дорогая. А то, когда ты приехала сюда, на тебе была печать потусторонности.
— Правда? Я действительно готова была расстаться с жизнью, только не знала, как проще и безболезненнее. Я не выношу боли. Даже от царапины.
Ирма покачала головой:
— Теперь тебе нечего бояться. Лекарство, которое делается на основе того, что привезла ты, избавляет от боли даже на последней стадии. У нас будет много курьеров, турагентство «Кукольный домик» развернется и в Москве, и в других городах. У меня большие планы.
Ольга изумленно вскинула брови.
— Я буду направлять туристок через Москву, чтобы не показался подозрительным интерес чешских женщин к Вьетнаму. Они будут любоваться Москвой, потом Сайгоном… Мы постараемся запутать маршрут.
— Ирма, ты все мне так открыто говоришь… Почему?
— Ольга, ты трезвая женщина. У тебя были планы на жизнь, весьма честолюбивые планы. Я тебе буду хорошо платить. Ты можешь ездить, снимать сколько хочешь и где хочешь. Повторишь свой опыт с альбомом, он теперь не будет таким дурацким. То есть дилетантским, прости. С деньгами мир фотографии примет тебя в свои объятия. Я знаю, как это делается. Я помогу тебе покорить этот мир.
— Ирма, ты говоришь так, будто ты все делаешь сама, без Иржи.
— Наша страна такая красивая, у нас сейчас тепло. Я отвезу тебя в Вунгтау, на курорт, там в декабре вода двадцать шесть градусов.
…Ольга провела время отлично. Она принимала процедуры, ее поили травами с добавлением толченых минералов, делали массаж. Ольга чувствовала себя великолепно. Она бродила по городу одна, заходила в ювелирные лавочки, купила себе кольцо с сапфиром и изумрудом — Ирма дала ей денег на расходы.
Минь прокатил ее по курортным городкам, свозил в Дананг, на границу между Севером и Югом, где до сих пор сохранились обрывки колючей проволоки, оставшейся после войны во Вьетнаме. Он постоял, обратив лицо к северу.
— Не люблю север. В Ханое холодно. — Потом рассмеялся. — Это не ваш Север. Ваш Север я люблю. Москву люблю.
— А Прагу, наверное, больше? Ведь там живет Ирма, друг.
— Нет, я больше люблю Москву.
Ольга посчитала это признание данью вежливости. Но была не права. Минь и впрямь любил больше Москву, потому что только там он мог встречаться с Ирмой, так привязавшей его к себе.
А теперь их связывало дело, благодаря которому его жизнь стала совершенно иной. В горах, в родной деревушке, в этом сезоне он засеял такие плантации, что очень скоро Ирма не сможет переварить все. И тогда он полюбит Москву еще больше…
За день до отъезда Минь устроил ее в клинику. Ольгу осмотрел доктор, оказавшийся русским, и остался доволен ее состоянием.
Она чувствовала себя прекрасно, казалось, все происшедшее случилось не с ней, а с совершенно другой Ольгой. Насколько прав оказался психотерапевт, который провел с ней еще один сеанс в канун отлета. Но снова и снова она спрашивала себя: отчего его голос кажется таким знакомым? Потом Ольга ответила себе, желая отвязаться от надоедливой мысли: у него типичный тембр голоса, так говорят дикторы.
Обратно Ольга летела одна, она так же хорошо себя чувствовала. На таможне в Москве вышла задержка — какую-то женщину повели досматривать в отдельную комнату. У нее заподозрили наркотики.
Стоявшая рядом с Ольгой дама, летевшая в одном самолете с ней, покачала головой:
— Боже мой, где только сейчас не возят это зелье. Ольга равнодушно кивнула.
— Вы не представляете, ее сейчас всю обыщут. И внутри, и снаружи.
— То есть как внутри? — удивилась Ольга.
— Да в гинекологическое кресло посадят, — фыркнула та. Никогда раньше она об этом не задумывалась, читая в газетах, что нашли сколько-то граммов у кого-то… Кто-то пытался провезти в себе… Эта сфера никак ее не волновала.
Но сейчас, после операции, она невольно думала о ней и очень живо представила себя.
— Так вы думаете, здесь работают врачи?
— Еще бы нет! — Дама изумленно посмотрела на Ольгу. — Да у них все есть. Сначала ей сделают ультразвук…
— Но как они заподозрили?
— У них на это особый нюх.
Очередь продвинулась дальше, Ольга переставила свои веши.
— Вот у нас с вами нет ничего, это любому дураку ясно. Ольга кивнула, протягивая свои бумаги мужчине за стойкой.
Он, не глядя на нее, шлепнул печать.
— Вот видите, — сказала попутчица, выходя следом. — Когда нет ничего, им и смотреть не надо. Счастливо.
Ольга пересела на другой самолет и отправилась в Прагу.
На террасе вместе с Ирмой они смотрели на горы, подернутые дымкой. Во Вьетнаме горы другие. Она вспоминала о днях, проведенных там, как о времени безмятежного счастья, давно не выпадавшего на ее долю.
— Ирма, ты не представляешь, как мне там было хорошо. Какой климат, кожа во влажном воздухе разглаживается. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала.
— Ты выглядишь потрясающе. Как никогда.
— Согласна. И еще загар. Он там не красный, а смотри, какой ровный. — Она вытянула руку. Рука была не такая худая и не с обвисшей кожей, как после операции, кожа натянулась.
— А гостиница!
— Ирма, ты все устроила замечательно.
— Ее строили еще французы, и, слава Богу, у вьетнамцев хватило ума не разрушить ее и не заплевать. Там не много таких — одна-две.
— А море, Ирма! И девушка, которую ко мне приставил Минь…
— Это его родственница. Племянница, кажется. Она училась в Москве.
— Ее русский потрясающий. Она такая развитая, я сделала ее портреты. Надо отправить.
— Сама отвезешь.
— Ты думаешь, я когда-нибудь снова поеду в Сайгон? — Ольга усмехнулась. — Я знаю, сколько стоит такая поездка.
— Ну, вот и хорошо, что знаешь, будет легко считать, когда сама станешь организовывать такие туры из Москвы.
— Я? Ты о чем?
— У меня есть деловое предложение. Ты станешь представителем нашего турагентства в Москве. Дело несложное. Оформлять документы и отправлять женщин во Вьетнам. К Миню.
— Ирма… Но я…
— А у тебя есть другие предложения? Более выгодные?
— Нет, но я ничего не понимаю в бизнесе.
— Тебе и понимать не надо. Все буду делать я. А тебе останется точно исполнять.
— Но смогу ли я?
— Как показала твоя нынешняя поездка — ты выполнила все просто здорово! — Ирма подскочила и обняла Ольгу.
— А что я такого сделала? — недоуменно развела руками Ольга.
— Пойдем-ка выпьем, посидим у бассейна. Я тебе кое-что расскажу…
Солнце грело ласково и нежно. Оно было не такое, как во Вьетнаме — терпкое, жгучее, но там столько тени, столько листвы, Ольге все еще мерещились воды Южно-Китайского моря, и самое странное, неожиданное — сосны на берегу моря. Ей казалось невероятным — сосны и море. Как в Прибалтике. Она откинулась на спинку плетеного кресла, медленно качнулась. Покой, расслабленность, удовольствие — такое забытое и такое необыкновенное состояние.
А ведь оно уже было в ее жизни. Со Славой. До того как болезнь заставила ее повести себя с ним так, как она себя повела. Какие были рассветы и закаты на Пинеге, куда они ездили отдыхать. Они ставили палатку прямо на спелую землянику — поляна была усеяна ею, она срывала ягоды перед тем, как растянуть брезентовый пол на земле. Ее губы пахли земляникой, и его тоже…
Пожалуй, был еще один момент в ее жизни. До Славы. На море, в Пицунде, в замечательном пансионате «Самшитовая роща». Предвечернее море, пустынный берег… Тот взгляд, пронзивший ее насквозь, впервые заставил ее понять, что такое «химия», о которой пишут в западных женских романах.
Галька колола босые ноги, соль щипала губы, огонь сжигал изнутри… А потом закат, морской прибой, накрывавший их с головой. Стоны чаек. А затем восход, и вновь крики голодных чаек…
Всего семь дней. А на восьмой день она улетала.
— Выходи за меня замуж, — сказал он, прощаясь.
Она засмеялась:
— Нет.
И улетела.
Но с ней остались его глаза. Этот кадр отобрали на выставку «Интерпрессфото». Она назвала его «Страсть».
Понятие, существующее во всех языках.
Она получила премию за тот портрет. Он обошел многие журналы — одни глаза, но в них столько, целый роман…
Поймать такой взгляд непросто. Сначала его надо вызвать, этот взгляд… Того человека Ольга больше никогда не видела. Не знала, видел ли он когда-нибудь эту фотографию. А если видел — узнал ли свои глаза. Скорее всего нет. Человек не смотрится в зеркало, когда у него такие глаза.
Ольга услышала легкие шаги Ирмы и вернулась в реальность. Ирма была в нежно-фиолетовом сарафанчике и легких сандалиях. Она держалась очень прямо, кудряшки светились на солнце и, кажется, сегодня отливали фиолетовым цветом.
— Слушай, Ирма, что ты делаешь с волосами? Всякий раз у тебя новый оттенок, к платью. Но сказать, что ты их красишь, я не могу.
— А я их и не крашу. Секрет красоты. Но тебе он ни к чему. У тебя самой на голове золото, а не волосы, спелая пшеница и такая же толстая и густая. Кстати, тебе известно тебя отличная форма головы? По-моему, тебя не тащили из материнской утробы щипцами.
Ольга засмеялась.
— Там, где меня произвели на свет, не было щипцов у акушерки.
— Тебе здорово повезло. Если бы не абсолютная форма головы, тебе бы так не шло твое каре.
Ольга улыбнулась:
— Что еще интересного ты мне сообщишь?
— Я не сообщу, я тебе дам.
— Что сегодня?
— Сегодня мы пьем шампанское. Настоящее. Которое французы оставляют обычно для себя…
— Боже, мы не разоримся?
— Ты точно нет. Потому что угощаю я. Ты можешь теперь в нем хоть купаться.
— Тебя что, солнечный удар хватил? Хочешь заглянуть в мой кошелек? Кстати, все бумажки для отчета я привезла. Как после командировки.
Ирма засмеялась. Она поставила на столик поднос с шампанским, бокалами и конвертом. Взяла конверт и протянула Ольге.
— Это тебе. Ты заработала.
— Но ты же не могла продать мои снимки заочно? Я даже не проявила пленки.
— Я их продам. Если тебе вот этого покажется мало. Что-то в голосе Ирмы было такое, что заставило сердце Ольги колотиться быстро-быстро. Она неловко взяла конверт, держала не открывая, смотрела на Ирму, которая уже наполняла бокалы шампанским.
— Не тяни, дорогая. Быстренько посмотри и выпьем. Давай, за наши общие успехи!
Ольга открыла конверт, длинный, узкий, белый, с серым подбоем конверт из шикарного писчебумажного магазина. Просунула дрожащие пальцы, внезапно ставшие неловкими. Вынула.
— Что это, Ирма?
— Ты не знакома с такими бумажками? Неужели? Весь мир знаком, а ты нет — сущее невежество!
— Я знаю, это доллары… — прошептала Ольга побелевшими губами, и краска сошла с ее лица. — Но почему?
— Не почему, а за что!
— За что?
— За то, что ты привезла.
— Я ничего не привезла… Только сувениры… Но они…
— Ты привезла сувенир, о котором не знала сама. Он стоит гораздо больше, чем здесь. Но это твоя доля.
Ольга пошевелила губами, пытаясь что-то сказать.
— Все, что ты станешь сейчас бормотать, — перебила ее Ирма, — не имеет никакого смысла. Давай-ка, дорогая, выпьем за удачу, и я расскажу то, что тебе полагается знать.
Ольга выпила бокал до дна, пытаясь смыть застрявший в горле комок.
— Ольга, прости, но я решила тебя поставить перед фактом. — Ирма пристально посмотрела в лицо Ольге. Оно уже обрело розоватый оттенок, шампанское сделало свое дело мгновенно. — Знаешь, Иржи немножко поколдовал над тобой. Помнишь, ты ведь согласилась на все, что он с тобой сделает во время операции. Помнишь?
— Помню.
— Ну вот он и сделал. Ты ведь хорошо себя чувствуешь? Правда?
Ольга молча кивала, не отрывая взгляда от Ирмы.
— Ты, моя дорогая, сработала курьером и получила за это хорошие деньги. Сосчитай, я думаю, останешься довольна.
Ольга не мигая смотрела на Ирму.
— Ирма, что такого я привезла? И как? — Ольга открывала и закрывала рот, холодные губы едва слушались ее.
— Выпей еще. Я тебе расскажу. — Ирма налила еще шампанского в бокалы. — Ты привезла основу для одного лекарства, над которым бьется Иржи не один год. Оно — спасение от боли для онкологических больных. Ты привезла его в себе.
— Его нельзя возить открыто? Ирма кивнула:
— Пока нет.
— Наркотик?
— Наркотик. Но для других целей. Для жизни, а не для смерти.
Ольга похолодела. Перед глазами всплыла картина на таможне. Женщину ведут в отдельный кабинет, сделают ультразвук, потом посадят в кресло… О Господи.
У нее задрожали пальцы, потом их закололо. Ольга смотрела поверх бассейна, вдали курилась вершина горы. Белый туман окутывал пологие склоны.
— Для жизни, а не для смерти, — повторила Ольга слова Ирмы. Да, как все перепуталось, одно и то же может поддерживать жизнь и отнимать ее. — Это то, что называется контрабанда? А если бы меня взяли?
— Если говорить грубо, да, контрабанда. Это ответ на твой первый вопрос. — Ирма не церемонилась, не искала слова. Сейчас надо говорить прямо, ошарашить Ольгу еще сильнее, тогда она не сможет вникать в тонкости случившегося. Конверт, который в руках, тоже делает свое дело. У нее нет ничего, кроме этих денег. И очень больших денег. — Но если бы они тебя и взяли, они бы ничего не нашли. Это ответ на твой второй вопрос.
— Но я видела, как одну женщину повели… Ультразвук… Кресло… И что-то еще…
— Мой муж Иржи — гений. Он сделал тайничок, контейнер, — она засмеялась, — назовем это так, из особого материала. Даже если тебя просветят, то на экране увидят обыкновенные женские детородные органы. А содержимое им покажется обычным эмбрионом. Просто они обнаружили бы, что ты беременная, дорогая. — Она захохотала. Обе засмеялись. Ирма весело, а Ольга натянуто.
— Видишь, как гениально и просто, — добавила Ирма.
— А в клинике, в Сайгоне, меня смотрел…
— Да, наш сотрудник.
— Так что делал он?
— Он зарядил твой контейнер. Иржи вставил его тебе во время операции. А когда ты приехала в Прагу, он вытряхнул из него все, что ты привезла в нем. Он тебя ведь осмотрел, правда?
— Но я ничего не почувствовала. Я ничего не помню.
— Так и должно быть. Хорошая работа. Вот и все.
— А дальше что?
— Для тебя или…
— Для того, что я привезла и что другие привезли. Я наверняка не единственная…
— Конечно. Я, например, — кивнула Ирма.
— Ты? Ты? Перевозила? — изумилась Ольга.
— А ты думаешь, домик, где мы с тобой сейчас так прелестно расположились, выстроен на какие деньги?
Ольга потрясенно огляделась.
— Боже, неужели…
— Ага. И ты сможешь…
Ольга что-то прокрутила в голове. Потом усмехнулась:
— Пожалуй, стоит задержаться на этом свете, чтобы не отказать своему любопытству посмотреть, что бывает.
— Вот-вот, это уже другие слова, дорогая. А то, когда ты приехала сюда, на тебе была печать потусторонности.
— Правда? Я действительно готова была расстаться с жизнью, только не знала, как проще и безболезненнее. Я не выношу боли. Даже от царапины.
Ирма покачала головой:
— Теперь тебе нечего бояться. Лекарство, которое делается на основе того, что привезла ты, избавляет от боли даже на последней стадии. У нас будет много курьеров, турагентство «Кукольный домик» развернется и в Москве, и в других городах. У меня большие планы.
Ольга изумленно вскинула брови.
— Я буду направлять туристок через Москву, чтобы не показался подозрительным интерес чешских женщин к Вьетнаму. Они будут любоваться Москвой, потом Сайгоном… Мы постараемся запутать маршрут.
— Ирма, ты все мне так открыто говоришь… Почему?
— Ольга, ты трезвая женщина. У тебя были планы на жизнь, весьма честолюбивые планы. Я тебе буду хорошо платить. Ты можешь ездить, снимать сколько хочешь и где хочешь. Повторишь свой опыт с альбомом, он теперь не будет таким дурацким. То есть дилетантским, прости. С деньгами мир фотографии примет тебя в свои объятия. Я знаю, как это делается. Я помогу тебе покорить этот мир.
— Ирма, ты говоришь так, будто ты все делаешь сама, без Иржи.