Корчак Януш. Лето в Михалувке

   В этом скверном деле заподозрены пятеро.
   Так как же это было?..
   По дороге через колонистский лес шел еврей с мешком за плечами и парой дырявых сапог в руках. Шел и сам с собой разговаривал.
   Ребята, увидали и ну смеяться, а он им язык показал. Тогда кто-то бросил ему в сапог шишку, а сапог был дырявый, и шишка выпала. А другой мальчишка спрашивает, что он в мешке несет.
   - В этом мешке десять раз по десяти тысяч рублей, - говорит еврей.
   Мальчишка стал просить, чтобы он дал ему рубль, раз он такой богатый.
   Ну, а потом что?
   Вот и все, еврей пошел своей дорогой, а они остались играть в лесу.
   Прибежала, запыхавшись, баба из деревни рассказать, как было дело.
   Какие там два ведра крови, кто такую небылицу наплел? Она этого дурачка знает: он всегда тут вертится, в их краях. Ну да, дала ему молока. А потом велела идти в колонию - там, может, и мяса дадут, - да он не захотел, говорит, мальчишки эти сущие разбойники. Уж что правда, то правда: "Разбойники, - говорит, - камнями в меня бросались". И то сказать, видно, что бросались, - шея-то у него оцарапана. Известно, парнишки. У нее двое, так сладу с ними нет, а тут такая орава! Молодые они еще, глупые. Уж пусть их господа очень-то строго не наказывают: вырастут, сами поумнеют.
   Так, значит, правда, что ребята бросали в дурачка камнями и оцарапали ему шею?
   - Как же это могло случиться? Идет по дороге слабый, больной человек. Он один, а вас сто пятьдесят. Он больной, а вы здоровые. Он голодный, вы сытые. Он печален, а вы веселитесь. И в этого одинокого, голодного человека вы бросаете камнями. Что же, колония - это разбойничье гнездо? Нет, этого не могло быть! Но ведь вы не хотите сказать правду!
   И тут случилось вот что: один из мальчиков расплакался, другой заявил, что все расскажет, даже если его за это отправят обратно в Варшаву; и в эту минуту раздался звонок, созывающий всех на полдник.
   В первый раз за все время мы шли на веранду без песен, с опущенными головами и молча сели за стол. Первый раз горбушки раздали не по справедливости, а как пришлось. Ребята переглянулись, но никто не напомнил воспитателю, что горбушки раздали не по справедливости.
   Сразу после полдника ребята пришли с повинной:
   - Мы скажем правду.
   Они бросали шишками, но не в дурачка, а в мешок, который он нес за плечами. Бросали в мешок, как в мишень: кто попадет? Они поступили плохо, не подумав, и готовы понести наказание.
   - Ну хорошо: вас здесь четверо. Идите все четверо в зал и сами подумайте, как вас наказать.
   Но тут объявился и пятый:
   - Я тоже хочу пойти в зал, господин воспитатель.
   - Почему? - удивился воспитатель.
   - Потому что я тоже бросал.
   - Почему же ты раньше не сознался?
   - Я думал, нас отправят в Варшаву.
   - И другие, наверное, так думали, а ведь сознались. Нет, теперь уже поздно.
   Четыре мальчика вынесли сами себе такой приговор:
   - Мы отсидим три часа в карцере и до конца смены не получим ни мячиков, ни шашек, ни домино.
   Приговор очень суровый. Согласится ли группа с таким наказанием?
   Мы знаем, как часто дети кидают камнями в собак, кошек, лошадей; мы знаем, что они смеются над пьяными и сумасшедшими и дразнят их. Ребята поступили плохо, но они не понимали, что делают. Теперь-то они все поняли, и ничего подобного никогда не повторится.
   Группа большинством в двадцать шесть голосов против пяти освободила провинившихся от наказания.
   За ужином ребята сидели притихшие, но самым грустным из всех был тот пятый, который покинул товарищей в беде и тогда только сознался в своем поступке, когда убедился, что наказание будет не слишком тяжелым.
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
   Улитка. - Лягушка. - Адамский убил слепня.
   Радушный хозяин. - Поход в Орловский лес
   Улитка, улитка, высуни рога,
   Дам тебе хлеба, кусок пирога.
   Вокруг Фурткевича, который держит улитку, столпилось человек двадцать. Они стоят совсем тихо, даже дышать боятся. Фурткевич сказал, что улитка обязательно высунет рога, только должно быть очень тихо, а то ничего не выйдет.
   И улитка действительно высунула рога. Это было замечательно. А потом ребята разбежались, потому что каждому хочется самому найти улитку и говорить ей:
   Улитка, улитка, высуни рога,
   Дам тебе хлеба, кусок пирога.
   Кто-то нашел раковину, но она оказалась пустой.
   - В ней, наверное, лягушка живет.
   - Вот дурак, это у тебя в носу лягушата живут!
   Радужные стрекозы поднимаются над водой.
   - Ой, какие большие комары!..
   А тут кто-то крикнул, что ребята лягушку поймали. На спине у лягушки черные точечки, ну просто красавица! Все хотят поглядеть на черные точечки. Ришер дал подержать лягушку Брифману, Брифман - Беде, а Беда, кажется, не прочь ее присвоить. Как лягушка запрыгала, когда ее выпустили на волю!
   Маленький Адамский шапкой убил наповал слепня. Дело было так: слепень налетел на маленького Адамского, видно, хотел его съесть. Адамский пустился бежать - слепень за ним. Адамский сорвал с головы шапку и - хлоп по слепню. Слепень замертво упал на траву. Все поздравляют Адамского с победой и с любопытством разглядывают убитого зверя.
   Ребята сбегают с горки к речке или скатываются по травянистому склону и снова взбираются наверх.
   Фуксбаум нашел ягоду голубики и дал товарищу посмотреть. Товарищ голубику съел, а взамен дал Фуксбауму гриб. Гриб пришлось выбросить, потому что он ядовитый.
   А рядом в лесу растет чудесный папоротник с большими резными листьями.
   Мы садимся и ждем завтрака.
   - Там, где небо опирается на лес, конец света, - говорит один.
   - Неправда, земля круглая, и в Америке люди ходят вверх ногами.
   - Дурак! У меня дядя в Америке, и вовсе он не ходит вверх ногами.
   Бромберг пробует ходить на голове, по-американски, его примеру следуют и другие. Всем хочется убедиться, может ли это быть, чтобы в Америке люди ходили вверх ногами.
   Мы узнаём, что можно писать: бук и Буг, первое - дерево, а второе - река; узнаём, что в лавке за два гроша продается домино, только его еще нужно вырезать и наклеить на кусочки картона; узнаём, что у Маргулеса есть серебряные часы, которые мама держит в комоде.
   - Да, как же, небось и рядом с серебром не лежали!
   Отец Маргулеса снимал в аренду фруктовый сад, у него было много груш, вишен, слив - и серебряные часы. Однажды, когда отец сторожил ночью сад, он простудился и вскоре умер, а мама спрятала часы, чтобы отдать сыну, когда тот вырастет. И ребята верят, что у Маргулеса есть серебряные часы.
   Воспитатель, господин Герман, предлагает спеть хором, чтобы ребята отдохнули перед завтраком.
   Завтрак в лесу. Мальчики спорят, в какой группе дежурный быстрее раздаст хлеб.
   - У нас уже двадцатый получил, а у них только четырнадцатый, говорят они с гордостью.
   Экономка приготовила ребятам сюрприз - вдруг появилась в лесу с ведром воды. А пить так хочется - жарко. На каждого приходится по полкружки. Несмотря на жару, в лапту играют все. Не растерять бы только мячи на лугу. А через три дня вылазка в Орловский лес за ягодами на весь день.
   Выступаем мы в поход, все в поход, все в поход!
   Эй, ребята, марш вперед, марш вперед, марш вперед!
   Землянику собирайте, собирайте, собирайте,
   Да проворней! Не зевайте, не зевайте, гей!
   Кто там хнычет по дороге, по дороге, по дороге:
   "У меня устали ноги, ноги, ноги, ноги, ноги!.."
   Он растяпа - сразу видно, сразу видно, сразу видно,
   Пусть растяпе будет стыдно! Будет стыдно! Пусть!
   До Орловского леса идти три версты с лишним. Первый привал в березовой роще, второй - на лужайке у железнодорожной насыпи, третий - подле засеянного клевером поля.
   Мы сидим у дороги, и пыль летит прямо на наш завтрак.
   - Идите, ребята, на поле, тут вон какая пылища, - говорит крестьянин.
   - Да ведь там клевер посеян, потопчут?
   - Чего там босые потопчут? Айда, ребята! Мое поле, я позволяю.
   Польский крестьянин! Посмотри получше на этих ребят. В городе их не пустят ни в один сад, сторож метлой прогонит их со двора, прохожий столкнет с тротуара, кучер огреет кнутом на мостовой. Ведь это "Мосейки". И ты не гонишь их из-под придорожной вербы, где они сели отдохнуть, а зовешь к себе на поле!
   Крестьянин весело и ласково улыбается детям, а ребятишки осторожно ступают по клеверу, чтобы не причинить убытка радушному хозяину.
   Он расспрашивает ребят, что они делают дома, в Варшаве, и объясняет, где в здешнем лесу больше всего "ягодов".
   А "ягодов" в Орловском лесу видимо-невидимо; земляника крупная, красная, - ребята думали, что это малина.
   Через час привезут обед. Милые дети! Сколько еще хотелось бы вам рассказать о том, чего вы не знаете и чего не знают многие люди, хотя они давно уже выросли!
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   Некрасивый Аншель. - Кто первый придумал
   вставлять листья в букеты. - Больной Сикора
   Аншель очень бледный и очень некрасивый мальчик - пожалуй, самый некрасивый во всей колонии. Товарищи его не любят, никто не хочет ходить с ним в паре, никто с ним не дружит.
   Аншель из-за всего ссорится, на всякий пустяк жалуется; а когда получит домино, раскладывает его один на столе или завернет в носовой платок и носит в кармане - сам не играет и другим не дает
   Аншель много ест - наверное, родители ему сказали, что если он будет много есть, то станет здоровым и сильным. А некрасивому мальчику очень хочется быть здоровым. Поэтому он и побоялся есть за обедом крыжовник, но и товарищам свою порцию не отдал.
   Когда идет дождь, так приятно подвернуть штаны и шлепать по лужам; воспитатель хоть и сердится, но ведь в воду он не полезет - на нем сапоги. А Аншель во время дождя кутается в свою пелерину или просится в спальню.
   Бывает, что он облокотится на стол на веранде и заснет, а по утрам он молится дольше всех и говорит, что играть по субботам в мяч грешно. А ведь игра в мяч - это не работа.
   Как-то раз Аншель нарвал букет цветов. Букет получился некрасивый: хилые желтые цветы собраны кое-как - ну просто пук сорной травы.
   Грозовский тоже любит желтые цветы, но совсем другие; Адамский-старший вставляет в свои букеты красивые зеленые листья. Это Прагер первый придумал так делать. У Прагера глаза голубые-голубые, он любит рвать незабудки и аир, и он всегда смеется, даже когда его кто-нибудь обидит. Только один раз заплакал, когда ему сказали, что отца, наверное, сошлют в такое место, где всегда холодно и снег.
   И Тырман, и Фром, и маленький Гуркевич умеют подбирать букеты, а Аншель нарвал одних сорняков - ну не сорняков, конечно, но уж очень некрасивых цветов и листьев.
   Но, если они ему нравятся, кому какое дело? А ребята выхватили у него букет и раскидали. И Аншель плакал.
   Когда взрослому человеку грустно, он знает, что горе пройдет и снова будет весело. Когда плачет ребенок, ему кажется, что он уже теперь всегда будет плакать и никогда не утешится.
   Аншелю взамен погибшего букета хотели дать ветку белой сирени, но он не взял; может быть, считал, что не достоин такого душистого цветка, а может быть, побоялся, что сирень принесет ему новые огорчения.
   Ребята не знают, что Аншель не родился вздорным и злым; сперва он был только некрасивый и слабый, и никто не хотел с ним играть, а теперь он уже и сам никого не любит и скорее выбросит крыжовник, чем даст его другому.
   Позже, когда Аншель привык к колонии и научился улыбаться, он уже не казался таким некрасивым, но друга у него по-прежнему не было. Иногда только Сикора играл с ним в домино.
   Сикора тоже больной, но ребята его любят и охотно с ним играют. Они понимают, что Сикора болен, а про Аншеля думают, что он просто всегда бледный и очень злой.
   Сикора болен уже давно. Говорят, он жил в сырой комнате, и у него стали болеть ноги. Его поили горьким лекарством и клали ему на сердце лед, а когда, наконец, боли и температура прошли, здоровье так и не вернулось.
   И вот боли возобновились. Сикора дышит часто-часто и кашляет.
   - Больно, - тихо говорит он и пробует улыбнуться, потому что ему не верится, что в колонии можно болеть.
   Сикору уложили в постель и дали ему очень горькое лекарство. Он сразу заснул. А вечером, когда ребята шли в спальню, им сказали, чтобы они вели себя тише и не будили больного.
   - Значит, Грозовский не будет сегодня играть на скрипке? огорченно спрашивают ребята.
   - Нет, играть сегодня нельзя. Сикора болен.
   И ребята тихонько входят в спальню, без шума моют ноги, далее ни разу из-за полотенец не поссорились, и сразу бегут каждый к своей постели: осторожно, на цыпочках, хотя все босые. И слышится только: "Тише, Сикора спит".
   И так было не один, а целых три вечера подряд, потому что только на четвертый день Сикору вынесли вместе с кроватью на веранду. А еще через десять дней он уже принимал участие в войне; разумеется, не как солдат, а как знаменосец полевого госпиталя.
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Вечерние концерты. - Старушка сосна.
   Скрипач Грозовский и певцы
   Вечером, когда ребята уже лежат в постелях, Грозовский берет скрипку, становится посреди спальни и играет им на сон грядущий. Нот он не захватил, но он знает много мелодий на память.
   Шумят ели на вершинах,
   Шум несется вдаль...
   Поют струны скрипки, и в спальне тишина: ребята слушают затаив дыхание. Только сосны за открытыми окнами переговариваются друг с другом, да иногда долетит из усадьбы звук колокола, созывая людей с поля на ужин.
   Многим мелодиям научились у Грозовского сосны, и теперь они подпевают ему, тихо, еле слышно, чтобы не мешать скрипке, - своими тоненькими зелеными иголками.
   Слева от дома растет кривая, горбатая старушка сосна. Сколько огорчений доставляют ей эти мальчишки! То влезут на нее и раскачиваются на ветвях, потому что это уже не сосна, а корабль; то превратят ее в поезд, то в лошадь, то в пожарную каланчу, то в крепость. Но сосна на них не сердится, она терпеливо ждет вечера, когда опять заиграет скрипка и убаюкает ее своей песней.
   У большинства ребят уже смыкаются веки, но вон у того глаза широко открыты, а этот оперся на подушку и так, полулежа, смотрит на играющего товарища. Каждый думает о своем, но, когда Грозовский хочет спрятать скрипку, все просят сыграть что-нибудь еще или повторить.
   В Варшаве Гешель Грозовский поздно ложится спать, не пьет молока и может делать все, что хочет, потому что он живет с сестрой, а сестра редко бывает дома - она ухаживает за больными и иногда даже ночевать не приходит. И в колонии Гешель хотел вести себя так же: поздно ложиться спать и не пить молока. Поэтому вначале ему здесь было немного не по себе. Но его все полюбили, и скоро он привык к новой жизни. Когда строили крепость, ребята давали ему копать дольше других. Маргулес подарил ему палку, которую нашел в березовой роще, и даже судьи, когда Гешель провинился, вынесли несправедливый приговор.
   Все хотят ходить с ним в паре, но Гешель не может ни с кем идти рядом, он всегда отстает: ищет желтые цветы с длинными стеблями.
   Как-то одна девочка подарила ему несколько веточек жасмина, а в другой раз крестьянин позволил нарвать букет гречихи и еще дал красный мак из своего огорода. Гречиху Гешель поставил в вазочку для цветов, а мак носил с собой, пока не опали лепестки.
   Есть у нас и трое певцов. Поют они тоже по вечерам, перед сном.
   Песня стелется, словно ласточка, над самой землей, словно пробует, сильны ли крылья, и вдруг смело взвивается под облака и еще долго-долго звенит в небе. А потом, усталая, возвращается на землю, к людям, и засыпает, стихая.
   - Красивая песня, - говорят сосны, - только почему мы не понимаем слов?
   - Потому что это древнееврейская песня, ее сложили сотни лет назад.
   Когда Фриденсон, Розенцвейг и Пресман поют втроем, можно подумать, что это поет один человек, - так сливаются их голоса. А ведь мальчики совсем не похожи друг на друга.
   Пресман серьезный и тихий. Он мало говорит, но охотно слушает. Он хочет знать, как устроен термометр, который висит на веранде и показывает, тепло ли сегодня и можно ли идти купаться. Пресман судья. Он охотно прощает и всегда знает, кого надо простить. Прощать надо тех, кто еще мал и глуп, и тех, кто одинок и заброшен, но злых прощать нельзя.
   Хиль Розенцвейг совсем другой. Он всегда какой-то кислый, вечно чем-нибудь недоволен: то мошка в глаз попала, то комар его так больно укусил, что сил нет терпеть, то ему пить хочется, то жестко спать, то вода слишком холодная, то накидку ему обменили. И кто бы подумал, что этот нудный мальчишка, этот недотепа так поет!
   А у третьего нашего певца самый красивый голос, самые бедные родители и самое отважное сердце. Милый певец, ты несешь в жизнь свою горячую песню и чистую душу! И, если ты будешь извозчиком, как твой брат, ты не станешь морить голодом лошадь, не станешь стегать ее кнутом, заставляя работать через силу, хотя это будет и не твоя, а хозяйская лошадь...
   Слава о наших вечерних концертах разнеслась далеко по свету. Знают о них и в бараках, и в усадьбе, и в деревне. Поэтому под окнами всегда толпа слушателей. Здесь и Юзеф, и старый арендатор Абрам, и батраки, и девушки из деревни, и наша старушка сосна.
   - На сегодня довольно. Покойной ночи!..
   - Покойной ночи!..
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Как маленький Адамский хотел, чтобы его уважали,
   и что из этого вышло. - Несправедливый приговор
   и история о подбородках, мыле и бритве
   Когда Гешель Грозовский провинился, суд вынес несправедливый приговор.
   А было это так.
   Маленький Адамский, как известно, старший по полотенцам; он следит, чтобы на каждой кровати полотенце висело точно посредине спинки, и перед обедом выносит на веранду три полотенца вытирать руки. Маленький Адамский заслужил, чтобы его уважали, ведь он "старший", а ребята его уважать не хотят: то один, то другой нарочно возьмет да и повесит криво свое полотенце, чтобы посердить малыша и задать ему лишнюю работу, или не смоет как следует песок с рук и грязными руками хватается за полотенце.
   - Никто меня не слушается! - жалуется маленький Адамский.
   Однажды, чтобы завоевать уважение ребят, он рассказал им очень интересную историю: будто бы он был с отцом у фельдшера и видел, как там намыливали господам подбородки и потом брили их бритвой.
   Старшие не поверили.
   - Это ты все сам придумал, - говорили они, - и вовсе ты не был у фельдшера.
   - Ей-богу, был.
   - Ну, может, у фельдшера и был, но не видел, как там намыливали мылом подбородки.
   - Нет, видел.
   - Но уж бритвой-то их не брили!
   Маленький Адамский уверял, что все, что он говорит, истинная правда, но ребята ни за что не хотели верить, смеялись над ним и продолжали не слушаться, да еще дразнили, его всей этой историей с фельдшером, мылом и бритвой.
   И вот однажды после обеда маленький Адамский увидел, как Гешель Грозовский подошел к колодцу и напился воды. А пить воду из колодца запрещено.
   - Вот погоди, я воспитателю скажу, что ты воду пил!
   Маленький Адамский думал, что Гешель испугается, станет его просить, чтобы он никому не говорил, и после этого всегда будет его уважать. А если его будет уважать Грозовский, то уж, конечно, и все ребята станут слушаться.
   Но Грозовский не только не стал его ни о чем просить, но еще принялся лупить полотняной шапкой, а старшего Адамского, который прибежал к брату на помощь, опрокинул на землю и ушиб ему больной палец. У старшего Адамского палец завязан тряпочкой, он давно у него болит и никогда уж, наверное, не заживет.
   Обо всем этом узнал прокурор и отдал Грозовского под суд, а суд вынес несправедливое решение: освободил виновного от наказания.
   - Как вы могли вынести такое пристрастное решение? - допытывался удивленный прокурор.
   - Потому что он наш товарищ, - ответили судьи.
   - Вы могли не согласиться его судить, и тогда для этого выбрали бы других судей.
   Наконец сам Грозовский потребовал, чтобы его дело пересмотрели и чтобы судили его те же самые судьи.
   - Господа судьи, - начал прокурор свою длинную речь, - перед вами трудная задача. По вашему решению должен быть наказан человек, который пользуется вашим расположением. Но, может быть, вы и второй раз захотите его оправдать? Помните, что несправедливый приговор подрывает доверие к суду. Подумайте, что скажут те, кому придется потом предстать перед нечестными судьями. Они скажут: "Мы им не верим. Выходит, если у человека есть скрипка и он хорошо играет, то ему можно делать то, чего нельзя другим?" Напоминаю вам, что Грозовский два дня назад отнял у одного из ребят мячик, вчера насыпал за шиворот Шатковскому песку, а сегодня обидел братьев Адамских. Не они, я его обвиняю и обвиняю по требованию самого Грозовского. Грозовскому неприятно, что вы пожертвовали для него своим добрым именем, неприятно, что его теперь все могут заподозрить в том, что он испугался наказания и сам попросил вас вынести оправдательный приговор. Вы сделали ошибку, и ваша задача исправить эту ошибку. Еще раз повторяю: заслуженное наказание будет обвиняемому приятнее, чем несправедливое оправдание.
   На этот раз приговор гласил: десять минут "карцера".
   В доказательство того, что он не сердится, Грозовский обещал вечером дольше обычного играть на скрипке, а так как он сам осознал свою вину, отсидел присужденные ему десять минут заключения и не обиделся, то это был самый лучший его концерт в колонии.
   Маленький Адамский примирился, наконец, с мыслью, что он слишком мал для того, чтобы его слушались старшие, и с той поры играет только с малышами, которым история о намыленных подбородках очень понравилась.
   Маленький Адамский понял, что лучше пользоваться уважением среди равных, чем забираться слишком высоко и терпеть насмешки.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Лучший в мире праздник и могущественная пряничная сила.
   Турчанка рассказывает сказки. - Живые картины
   Ах, какой это будет праздник!
   Такого праздника еще не было на свете! Он состоится через неделю - через шесть дней, теперь уж только через пять - через четыре - через три - уже послезавтра - завтра!
   Беговая дорожка аккуратно посыпана песком. По обе стороны дорожки голубые, красные и белые флаги.
   На веранде занавес из одеял, сделанный так искусно, что, если потянуть за шнурок, он раздвигается сам, как в настоящем театре.
   Только бы дождь не пошел, только бы занавес не украли, только бы за ночь не исчез лес вместе с беговой дорожкой, только бы не случилось ничего, что может помешать празднику!
   Но ничего не случилось. После первого завтрака - купание, после второго начался кросс.
   Один воспитатель подает сигнал старта, другой стоит у финиша и отмечает, кто пришел первым.
   Каждая четверка, прежде чем стартовать, потирает ладони, а некоторые даже плюют на руки, чтобы бежать быстрее.
   После кросса - бег с завязанными глазами, самый смешной. Каждому хочется прийти первым и страшно, что налетишь на дерево.
   Потом бег с препятствиями. И наконец - перетягивание веревки. Десять мальчиков тянут вправо, десять - влево. Тянут так сильно, что, когда побежденные не могут больше удержать веревку и внезапно отпускают ее, победители летят со всего размаха на землю.
   - Смотри, как я тянул! - И ребята показывают друг другу красные ладони со следами веревки.
   Четыре победителя в беге бегут еще раз: тот, кто прибежит первым, будет королем, второй - королевой, третий и четвертый - пажами.
   Жаль, что нельзя подсмотреть, как переодевается королевская чета: экономка завесила окно платком. Но уже известно, что даже у пажей будут короны, а король получит саблю и трубу господина Станислава и сможет трубить сколько захочет.
   Перед верандой стоит трон необычайной красоты, разукрашенный одеялами и флагами.
   - Ура!
   Король ведет под руку королеву; на королеве красная в белую крапинку юбка и белая блузка, которую пожертвовала прачка. Пажи несут шлейф королевы. Золотые короны сверкают на солнце. Триумфальный марш открывает конница; вот тут-то генералу Корцажу, героическому защитнику крепости, и пришлось быть лошадью.
   Воистину неисповедимы пути твои, господи!
   За конницей выступает пехота. Все салютуют королю; господин Герман выбивает барабанную дробь на ведре, оркестр играет вовсю - гремят крышки от кастрюль. Король в знак благодарности за оказанные ему почести трубит что есть сил, а потом приглашает всех на веранду людей и лошадей. Туда же переносится трон, и господин Мечислав имеет честь выступить со своим представлением перед королевской четой и гостями.
   Занавес поднимается.
   В волшебном ящичке показываются и исчезают две карты; перерезанная ножом веревка срастается от прикосновения волшебной палочки; из волшебной рюмки исчезает красный шарик и оказывается за воротом у пажа. Но интереснее всего последний фокус.
   Королева собственноручно кладет в деревянный ящик два медных гроша, и господин Мечислав произносит заклинание:
   - Фокус, покус, черная сила, сменяй медь на серебро!
   Но черная сила слишком слаба.
   - Черная сила, возьми на помощь белую силу и сменяй медь на серебро!
   Но черная и белая силы слишком слабы.
   И зеленая, и красная, и синяя силы недостаточно могущественны, чтобы сделать такое чудо.
   Наконец кому-то приходит в голову мысль вызвать пряничную силу.
   - Фокус, покус, возьми на помощь пряничную силу...
   Два гроша исчезли, королева удивленно качает головой, а король от восторга засунул палец в нос.
   Но тут Вольберг, который умеет вырезать лодки из коры и потому считает себя умнее всех, вдруг закричал:
   - Я знаю, у господина Мечислава сорок грошей в рукаве спрятаны.
   Господин Мечислав засучил рукава и по требованию короля показал фокус еще раз.