Корчевский Юрий. По машинам! Танкист из будущего

   Вернулся Василий:
   – Нет вокруг никого, не слыхать.
   – Чего дальше делать будем?
   – Ты командир, тебе и решать.
   Легко сказать. У меня у самого смятение в душе. Где наши, куда пробиваться? В танке я чувствовал себя увереннее, чем пешком, привык к машине в училище и на службе. Только вопрос интересный вставал. Вот, предположим, прорвемся к своим, а они, кресты увидя, долбанут. Броня у Т-IV тонковата, тридцать миллиметров всего. Получается, как в старом кино – «Свой среди чужих, чужой среди своих» или что-то в этом роде.
   – Вась, а ты не верил, что я танк угоню!
   – Да ну тебя, командир!

Глава 2

   Я пересел в кресло стрелка-радиста, щелкнул тумблером. Зажегся желтый циферблат, из динамика сразу донеслась немецкая речь. Я покрутил ручку верньера. Треск, помехи, музыка немецкая – в основном марши. И вдруг – «От Советского Информбюро…» Мы замерли, даже дышать перестали. «В ночь на четвертое июля продолжаются бои на Полоцком, Лепельском и Новгород-Волынском направлениях. Существенных изменений в положении наших войск на фронтах не произошло».
   В эфире раздался треск, зашуршало, и русская речь пропала.
   Я выключил рацию. Стоят, дерутся наши – и не очень далеко. Достав карту, посмотрел, где эти населенные пункты. Выходило – километров сто, может, немного больше. Решено, пробиваемся туда.
   – Собирай вещи, Василий!
   – Какие вещи?
   – Да шучу я.
   Я завел двигатель, прогрел его с минуту. Давление масла в норме, а на остальное можно не обращать внимания. Выжал фрикцион, включил передачу, дав газу, до упора дернул на себя правый рычаг. Танк развернулся на месте.
   Я выехал на грунтовку, повернул влево. Теперь лишь бы пушка противотанковая не попалась или другой танк. Все остальное сметем и раздавим.
   «Броня крепка и танки наши быстры…» – неожиданно запел Василий.
   – Ты лучше сядь в командирское кресло и смотри в перископ. Там повыше, видно дальше. В случае чего – упреди.
   Васька послушно перебрался в кресло.
   Я надел немецкий ребристый танковый шлем. Запах от него чужой, каким-то одеколоном пахнет. Зато голова защищена от ударов о броню, если, не ровен час, в ямку угодим.
   Солнце светило, мотор работал исправно, грунтовка бежала под гусеницы. Хорошо! Соскучился я по танку, кабы не война, так и радовался бы.
   Вдруг – толчок ногой в правое плечо.
   – Чего тебе? – закричал я Василию.
   – Дорога впереди, с немцами! – Боец сделал круглые глаза.
   – Танки есть?
   – Не, машины – здоровые такие.
   Машины нам не страшны.
   Я закрыл водительский люк. Видимость сразу упала, зато никто чужой не углядит, кто внутри.
   Теперь я увидел дорогу и сам. Наверное, это было Минское шоссе – асфальт уже разворочен гусеницами танков и другой техники.
   Я с ходу выехал на шоссе, резко дернул правый рычаг, развернулся на девяносто градусов и влился в поток. Давануть их всех, что ли? Эх, башенного стрелка бы сейчас! И – пушечкой по машинам! А кто уцелеет, того смять в лепешку и раскатать на дороге.
   Но Василий понятия не имел, как стрелять из пушки. А вести танк и одновременно стрелять физически невозможно.
   Передо мной маячил борт грузовика, на нем – непонятные значки, цифры. Ручаюсь – обозначение дивизии или полка. В крытом брезентом кузове сидели немецкие пехотинцы, зажав между ногами винтовки.
   Ехали так минут пятнадцать. Я лихорадочно соображал: что делать? Однако грузовик мигнул стоп-сигналом, снизил скорость и встал на обочине. Я обогнул его. Оказалось, остановилась вся колонна. Мне махали руками, потом регулировщик с бляхой на груди взмахнул флажком. Иди ты… знаешь куда? Я прибавил газу, и он едва успел отскочить в сторону.
   Шоссе было пустынным, и я выжимал из машины все, на что она была способна.
   Впереди на дороге показались несколько мотоциклов, стоящих поперек. Мне снова дали знак остановиться, но я с ходу смел столь незначительное для танка препятствие.
   Чего они мне машут-то? Ответ получил почти сразу, едва дорога поднялась на небольшой холм. Ни вспышки, ни грохота выстрела я не услышал, но по броне как кувалдой ударили, аж корпус содрогнулся.
   – Пушка, по нам стреляют – свои стреляют! – крикнул мне Василий.
   Не дожидаясь второго выстрела, вполне могущего стать для нас роковым, я дернул на себя левый рычаг и на полном ходу съехал с дороги, вломившись в лес. Остановился.
   – Василий! Ты живой?
   – Вроде живой, только голова гудит. Чем это они по нам шандарахнули?
   – Из пушки угостили.
   Я перелез в башню и осмотрелся в перископ. Лес вокруг, ничего не видно.
   – Василий, по-моему, пора бросать нашу повозку. Впереди наши, ежели поедем – сожгут. Сзади немцы. Похоже, мы на ничейной территории.
   Я открыл верхний люк, выглянул. Ничего опасного, одни деревья вокруг. Эх, жалко танк бросать, нашим вполне бы пригодился этот трофей. Я снял с пушки замок, размахнулся и забросил его подальше. Хотел пулемет снять, да передумал.
   – Василий, выбирайся, к своим идем.
   Мы выбрались из танка и направились вдоль шоссе по лесу.
   – Вась, к своим выйдем – не говори, что танк угнали и бросили. Не поверят, особистам сдадут.
   – Я же комсомолец, чего своим врать?
   – Ты думаешь, медаль нам дадут? К стенке поставят!
   – За что? – Глаза Василия округлились от изумления.
   – Ты на оккупированной территории, под немцем, был?
   – Ну выходит – да.
   – Вот за то и расстреляют. Скажут: диверсанты фашистские, попробуй отмойся. И придет твоей матери извещение, что сын предатель.
   – Ты чего на Советскую власть клевещешь? – вскинул голову паренек.
   – Тю-ю, Вася, ты, никак, сдурел?
   Василий обидчиво поджал губы и замолчал. Вот навязался на мою шею. Ведь сдаст по своей наивности особисту, с потрохами сдаст. А если меня в кутузку посадят, так ведь и его тоже.
   – Ты коммунист? – вдруг неожиданно спросил Василий.
   – И не был никогда.
   Василий растерянно глядел то на меня, то в сторону нашей передовой, не зная, что сказать.
   Совсем недалеко простучала очередь.
   – Вася, ложись, дальше – ползком, если не хочешь пулю схлопотать от своих.
   Мы поползли. Сыровата землица после вечернего дождя. Одежда на груди, животе и ногах сразу испачкалась. Но лучше быть грязным, чем мертвым.
   Мы подобрались вплотную к позициям, слышалась русская речь. Василий попытался привстать, но я ухватил его за гимнастерку и дернул вниз:
   – Жить надоело?
   Повернул голову в сторону позиций, крикнул:
   – Свои, не стреляйте!
   – Вставай и с поднятыми руками – сюда.
   Мы оба встали и пошли вперед.
   Справа от дороги стояла пушечка-сорокопятка, невдалеке – окопчик со стоящим на бруствере пулеметом «Максим». Я такой только в музее видел. И это все силы? Ведь перед ними, за пригорком, машин полно с солдатами, транспортеров с пушками. Одной пушечкой и пулеметом такую силу не удержать.
   – Кто такие? – строго спросил сержант c треугольниками в петлицах.
   – К своим выходим.
   – Документы.
   Василий достал из кармана гимнастерки клеенчатый пакет, развернул и протянул красноармейскую книжку. Сержант просмотрел ее, вернул.
   – Иди к пулемету, патроны в ленту снаряжать будешь.
   Потом перевел взгляд на меня.
   – А у меня документов нет, сгорели, – соврал я. – В Оршу к родственникам ездил, под бомбежку попал. Теперь ни вещей нет, ни документов.
   – Так. – Сержант посуровел лицом. – А как же вы через немецкие порядки прошли?
   – Так леском. Немцы только на шоссе. Машин с солдатами там полно, тягачи с пушками.
   – Эка! Танк немецкий на нас вышел, мы его стрельнули, так он с дороги в кювет и свалился, – похвастал сержант. – Надо бы тебя в тыл отправить, пусть разберутся – кто такой, да людей свободных нет. Иди в окопчик, посиди пока там.
   Ну, в окопчик так в окопчик. Теперь уже самовольно в тыл уйти не могу, подумают – сбежал.
   Нашел окопчик – мелковатый, залез в него, присел на корточки. Мне бы сейчас в действующую армию, взводом танковым командовать, а я здесь сижу. Несправедливо. Военному делу я обучен, в армии служил. Знаю, может быть, поболее, чем командиры полков в тысяча девятьсот сорок первом году, а сижу, как заяц в норе.
   Солнце пригревало, и я незаметно придремал.
   А проснулся от разрывов снарядов. По позициям артиллеристов немцы лупили из гаубиц. Бойцы попрятались от осколков. Перед пулеметным гнездом с «Максимом» взорвался снаряд, затем с небольшим перелетом – другой. В вилку берут, следующий снаряд будет точно по позиции.
   – Васька, убегай! – привстал я из окопа.
   Но Василий или не расслышал меня, или побоялся из окопа выбираться. И следующим снарядом позицию пулеметчиков разворотило.
   Когда взрывы прекратились, я поднял голову и осмотрелся. Вся поляна была изрыта воронками. Пулемета не было видно, а пушечка стояла, и вокруг нее уже суетились два бойца.
   Я бегом добрался до нее.
   – Немцы пошли, а нас только двое осталось, помогай, – прохрипел сержант. Лицо у него после обстрела было грязным, в земле, так что узнал я его не сразу.
   Из-за взгорка выходила цепь немецких пехотинцев.
   Пушечка звонко выстрелила, подпрыгнула. Больно уж маловата, и ущерб от разрыва снаряда был невелик, только немцы залегли.
   – Где войска-то, сержант?
   – Да хрен их знает. Командир сказал – до обеда продержись, а там наши подойдут, да, видно, завязли на Лепеле. Тащи ящик со снарядами, немцы зашевелились.
   Пригибаясь, я отбежал к мелкому окопу, в котором лежали снарядные ящики, схватил один и – бегом к пушке. Сержант навел пушку и выстрелил – раз, второй, третий…
   – Снаряды давай!
   Я принес ящик, затем второй… Стрельба продолжалась.
   – Сержант, там всего два ящика осталось.
   – Твою мать! И наших нет… Эх, пулемет бы сейчас.
   – Слушай, сержант. Я кадровый командир, танкист, в отпуске был. Танк, по которому ты стрелял, я с Василием у немцев угнал. И не подбил ты его, я сам в лес съехал. Давай я к нему вернусь. Как полезут немцы, я из танка их и шарахну, а потом и гусеницами можно подавить. Только ты по мне не стрельни.
   Сержант слушал меня, широко раскрыв от удивления глаза и недоверчиво покачивая головой.
   – Ты не контуженный, часом?
   – Хочешь – верь, не хочешь – не верь. Только что ты теряешь? Я не твой подчиненный, а приказ тебе был – продержаться до подхода наших.
   – Иди тогда.
   Я побежал к лесной опушке и – по лесу – вдоль шоссе. С собой прихватил пистолет – кто его знает, может немцы уже до танка добрались. Нет, вот он стоит, как мы с Васькой его и оставили – люки открыты. Черт! Я же замок от пушки снял и забросил. Припомнить бы только – куда? Так, надо повторить последние действия: снял замок, высунулся из люка, размахнулся и швырнул его в кусты. Значит, искать надо в тех кустах.
   Я бросился к зарослям, встал на четвереньки и руками стал обшаривать высокую траву и землю под кустами. Да где же он? Я аж вспотел от напряжения. Пальцы наткнулись на металл. Нашел! Правда, грязноват. Ничего, в танке ветошь есть, оботру.
   Я взобрался в башню, обтер ветошью замок, поставил его в казенник, попробовал закрыть и открыть. Работает. Вытащил из боеукладки снаряд, загнал в ствол, проверил – заряжена ли лента в спаренный с пушкой пулемет. Вот теперь я к бою готов. Плохо только, что один и помочь некому. Мне бы сюда механика-водителя, дали бы немцам жару. Гусеницами, огнем и маневром можно было бы значительно проредить немецкие цепи.
   Я выбрался из танка и, прячась за деревьями, вышел к дороге. Немцы были от меня метрах в двухстах – явно готовились к атаке. Как поднимутся, выведу танк и – прямой наводкой из пушки. Помнить только надо, что на дорогу выезжать нельзя, иначе помешаю стрельбе сержанта.
   Ну вот, дождался. Немцы поднялись и пошли в атаку. И мне пора.
   Я залез в танк, закрыл люк, завел мотор, развернулся на месте и вывел его к дороге. Двигатель глушить не стал – перебрался в башню, сел на место командира и приник к прицелу. Близко они, в прицел даже пуговицы разглядеть можно.
   – Огонь! – скомандовал я себе и нажал на педаль спуска. Выстрел! Я соскочил с кресла, схватил новый снаряд, загнал в ствол. Прицелился… Выстрел!
   Немцы явно растерялись, залегли. И было от чего. Из леса выползает немецкий танк и начинает стрельбу по своим же.
   С немецкой позиции выстрелили вверх зеленой ракетой, явно пытаясь привлечь мое внимание – мы же свои, куда же ты, мол, стреляешь. Я же прошелся по залегшим цепям из спаренного с пушкой пулемета. Щедро прошелся, на всю ленту. Затем открыл люк и выбросил снарядные гильзы, что путались под ногами. Ничего, сержант, мы еще повоюем.
   Пересел на место водителя, решив пройтись по немецким позициям и гусеницами додавить живых. Но не успел включить передачу, как раздался мощный удар в корму и двигатель заглох. Удар был настолько силен, что на мгновение я потерял сознание.
   Очнулся быстро. Из моторного отсека валил дым, потрескивало разгорающееся пламя. «Надо убираться из танка, пока не сгорел», – подумал я.
   Открыл люк механика-водителя и стал выбираться. Получалось неуклюже, ноги почему-то плохо слушались.
   Перевалившись через броню, я упал на землю и пополз в лес. Надо убраться от танка подальше. Когда огонь доберется до снарядов, рванет сильно.
   Я отполз подальше и только лишь под прикрытием деревьев встал. Ноги уже держали лучше, однако голова немного кружилась. «Здорово долбануло, но уже и то хорошо, что живой остался», – подумал я.
   Хватаясь за стволы деревьев, чтобы не упасть от головокружения, я направился на позицию артиллеристов. Ну и сволочь же сержант, влепил все-таки снаряд в корму, хотя я его и предупреждал.
   Я добрался до опушки, вышел из леса.
   Рядом с сорокопяткой стояли два наших танка – Т-34 и КВ.
   Увидев меня, сержант бросился навстречу:
   – Ты ранен?
   – Да вроде нет, голова только кружится.
   – А из носа кровь чего идет?
   Я вытер нос рукой – на ладони была кровь.
   – Ты чего мне в корму снаряд вогнал? Без малого не убил.
   – Прости, друг, то не я. Танки на подмогу подошли. Я и рта открыть не успел, как они выстрелили. Как же, немец к ним кормой стоит, где броня потоньше. Разве можно упустить такую удачу? Я уж их сразу обматерил, да поздно было. Знаешь что, ступай-ка ты в тыл. Вижу я – человек ты свой, а что документов нет, так не у тебя одного сейчас. Отлежаться тебе надо, да и обмундирование сменить, – сержант посмотрел на меня жалостливо, – одежа какая-то на тебе странная, совсем не военная.
   Наверное, и в самом деле видок у меня был еще тот. Одежда в грязи, лицо в копоти от пороха и в крови.
   Я поплелся по дороге с холма в тыл. Настроение было – хуже некуда. Василий погиб, мне эти неумехи не только не дали фашистов добить, но и ни за понюх табака самого чуть в танке не сожгли. Распирала досада, горечь саднила горло. Чувствовал бы себя получше – набил бы морду танкистам. Сами бы подумали: ну какой дурак к позициям врага задом встанет?
   Однако, когда прошел километра два, мне стало немного полегче – втянулся.
   Навстречу мне из-за поворота выехала колонна мотоциклистов. Передний мотоцикл, немного не доезжая до меня, остановился. Сидевший в коляске – судя по знакам отличия и планшету на боку офицер – спросил:
   – Откуда следуешь, товарищ?
   – А вы кто будете? – задал я встречный вопрос, не забывая о бдительности.
   Он внимательно оглядел меня. Видно, мой внешний вид с явными отметинами боя вызвал доверие, и он понимающе кивнул.
   – Я ротный. Где-то здесь расположение артбатареи должно быть.
   – Вон там позиции, – махнул я рукой назад. – Километра через два, не заблудитесь – там два танка стоят и пушка. Тяжко хлопцам сейчас – немцы наседают, мало наших в строю осталось. А на это не смотри, – я тронул рукой одежду, – по случаю здесь, потому и выхожу на сборный пункт.
   – Ну, бывай.
   Мотоциклист дал газу, и за ним устремилась вся колонна, обдав меня пылью и запахом бензина.
   Я отправился дальше и, пройдя еще около часа, наткнулся на пост на дороге.
   – Стоять! Кто такой?
   – Свой, русский, из Орши иду.
   – Документы.
   – Нету, сгорели.
   – Еще один погорелец.
   Вдали с оставленных мною позиций артиллеристов послышались выстрелы пушек, а потом – частые разрывы снарядов. Похоже, немцы накрыли позиции интенсивным огнем. Как там сержант? Уцелел ли?
   За разрывами мы не услышали рева самолетных двигателей. Просто из-за леса, на малой высоте вынырнули две тени и пронеслись над нами. Самолеты выписали в небе полукруг и вернулись.
   – Ложись! – заорал я и упал.
   Один из самолетов сбросил бомбу. Она рванула метрах в пятидесяти от нас, взметнув комья земли и подняв пыль. Я откашлялся, осмотрелся. Самолетов видно не было.
   Мы поднялись с земли.
   – А где же старшина? – растерянно озирался боец.
   Сбоку от дороги зияла воронка, а поодаль были видны разбросанные фрагменты тел.
   – Накрылся твой старшина.
   Боец явно растерялся. Понятное дело – рядовой, привык подчиняться приказам. А нет команды – и не знает, что дальше делать.
   – Своих ищи – ну, в крайнем случае, на сборный пункт иди.
   – Ага, ага, – закивал боец, – есть сборный пункт. Мы же туда задержанных отправляли. Ну там – отставших или уцелевших из разных частей.
   – Далеко ли?
   – Рядом, за тем пригорком деревня, в ней и сборный пункт.
   – Тогда пошли.
   Метров через триста, за поворотом дороги, мы наткнулись на брошенный прямо посреди дороги грузовичок. Дверцы распахнуты настежь, машина с виду цела.
   – Эй, есть кто живой? – закричал я.
   Неужели испугались самолетов да сбежали?
   Я залез в кабину. Ключ зажигания в замке.
   – Не балуй, чужая ведь машина. – Боец боязливо оглядывался по сторонам.
   – А где ты водителя видишь? Немцам ее оставить хочешь? Лучше я поеду, чем пешком идти.
   – Умеешь разве?
   Я поворочал рычагом коробки, нащупывая нейтраль. Повернул ключ – шевельнулись стрелки на приборах, но дальше ключ не поворачивался. Где же у полуторки стартер? Я перевел взгляд вниз. Так, обычные три педали – сцепление, тормоз, газ. А рядом еще одна, круглая, как цилиндр. Я нажал ее. Взвыл стартер, и мотор завелся. Тьфу ты, а все современное образование виновато. Привык, что у машин стартер ключом зажигания пускается, только у некоторых гламурных моделей – кнопкой «Старт». Ближе к народу надо быть.
   – Так ты со мной едешь или пешком идешь?
   Боец молча забрался в кузов, хотя в кабине место рядом с водителем было свободно.
   – Поехали! – крикнул он сверху.
   Ну, поехали. Я тронул машину. Эбонитовый четырехспицевый руль тугой, но машина шла послушно.
   Мы взобрались на пригорок. А за ним деревушка темнела, перед нею – сборный лагерь. У дороги стоял стол, на обочине сидело с полсотни мужчин – в форме и без, кое-кто из них – с винтовками.
   Увидев нашу машину, на дорогу выбежал сержант:
   – Стой!
   Я затормозил полуторку.
   – Куда едешь?
   – К передовой.
   – Слушай, здесь недалеко наша часть. Подбрось бойцов.
   – Садитесь, мне все равно в ту сторону.
   – Кривохатько, сажай людей.
   К машине подбежали полтора десятка парней и мужчин, залезли в кузов. В кабину степенно уселся усатый сержант, держа в руках кирзовую сумку с документами.
   – Поехали.
   Я тронул машину. Дорога еще не была разбита колоннами танков, и потому ехать было легко.
   Километров через пять из кустов на дорогу выскочил боец в расстегнутой гимнастерке и без винтовки:
   – Стой! Вы куда претесь! Немцы впереди – танки прорвались!
   Я вопросительно посмотрел на сержанта. Он тут старший, в кузове его бойцы. Хотя какие они бойцы – новобранцы в большинстве своем, многие в гражданской одежде еще, без красноармейских книжек, без оружия, необученные.
   Сержант колебался недолго:
   – Откуда тут немцам взяться? Поехали!
   Я-то поехал, однако внимательно смотрел по сторонам и вперед.
   Не соврал боец. Едва мы миновали чахлую рощицу, как впереди на дороге показался танк. Шел он нам навстречу. В глаза бросились его угловатые контуры. «Не наш», – екнуло сердце.
   Я вдавил тормоз в пол.
   – Эй, не дрова везешь! – послышалось из кузова.
   И тут танк выстрелил. Скорее всего – с ходу, потому что промазал по неподвижной машине. Снаряд его рванул немного правее машины, на обочине. Парни, как горох, посыпались из кузова и – в обе стороны от дороги.
   Я распахнул дверцу и кинулся в рощицу. Усатый сержант, бросив в кабине сумку с документами, побежал в другую сторону.
   Рядом со мной оказался боец из заслона. Его винтовка с примкнутым штыком мешала бежать, цепляясь за кусты и ветки деревьев.
   Танк выстрелил еще раз, и полуторка вспыхнула.
   Танк принялся прочесывать пулеметным огнем обочины и рощицу. Пули так и чмокали по стволам деревьев.
   – Ложись, пока не зацепило.
   Я свалился на землю, рядом упал боец.
   Рев танкового мотора приближался, и среди редких деревьев показалась его серая туша. Неожиданно грянул взрыв. Гусеница танка слетела, и он крутанулся на месте. Из моторного отсека повалил дым.
   «На мине подорвался», – догадался я. Откуда она взялась – неизвестно, но это здорово нам помогло. Только потом пришло осознание, что если бы мы проехали еще немного, подорвались бы сами.
   Люки танка распахнулись, и из машины стал выбираться экипаж.
   – Чего лежишь, стреляй!
   Боец передернул затвор, прицелился, выстрелил. Мимо. Эх, чему их только учили. Здесь же и сотни метров не будет.
   – Дай сюда винтовку!
   – Никак нельзя – табельное оружие, на мне числится.
   – Сейчас немцы тебе покажут, как стрелять надо. Очухаются только.
   Боец с явной неохотой подтолкнул ко мне винтовку. Давно я не держал в руках трехлинейку. Прицелился, задержал дыхание, подвел мушку к спине немца и плавно выжал спуск. Бах! Винтовка ощутимо ударила в плечо. Но немец завалился вбок.
   Трое из экипажа забежали за танк и стали стрелять в нашу сторону из пистолетов. Ага! Не успели снять с танка пулемет – уже легче. Однако их трое, а винтовка у нас одна. Но и за танком они долго не усидят.
   Танк дымил все сильнее, и вскоре из жалюзей моторного отсека, а затем и из открытых люков полыхнуло пламя. Буквально через минуту, а то и ранее рванет боекомплект. Любой танкист это понимает. Знали это и немцы. Вот один из них бросился вдоль дороги назад – в сторону, откуда появился танк. Его черный комбинезон мелькнул настолько быстро, что я и на мушку поймать его не успел.
   Я взял прицел чуть выше дороги и левее танка. И как только из-за танка мелькнул танкист, нажал спуск. Убить – не убил, но в ногу ранил. Немец упал и начал что-то кричать своим.
   Из-за танка выбежал последний танкист, схватил упавшего поперек груди и потащил в сторону. Я выстрелил, и одновременно с той стороны дороги хлопнул негромкий выстрел.
   И в это время танк взорвался. Сначала из люков вырвался факел пламени, потом сорвало башню и раскатисто ахнуло. Во все стороны полетели какие-то куски.
   Я ткнулся носом в землю. Когда поднял голову, оставшийся в живых танкист убегал по дороге. Я передернул затвор, прицелился, нажал спуск. Но вместо выстрела раздался лишь щелчок.
   – Патроны дай, – повернулся я к бойцу.
   – Нету, у меня всего пять патронов было.
   – Тьфу ты, держи свою винтовку.
   Я встал и направился к танку. Он жарко горел – так, что подойти близко было нельзя. Высокая температура обжигала лицо. Да и к чему мне этот железный хлам? Меня интересовали убитые танкисты. При них должны были быть пистолеты. А еще – карты.
   Пистолеты были – я забрал оба и сунул себе за пояс. А вот карт не оказалось. Небось сгорели в танке.
   Я оглянулся на обочину дороги.
   – Эй, остался кто живой? Выходи.
   Держа в руке наган, на дорогу вышел усатый сержант, и за ним – несколько парней.
   – Ты в танкиста стрелял? – спросил я его.
   Сержант кивнул.
   – Молодец, здорово помог.
   – А, так это ты с той стороны стрелял? – Сержант посмотрел на мои пустые руки. – А из чего?
   – У бойца винтовку взял, только патронов в ней больше нет. Что делать будем?
   – Пешком пойдем.
   – Куда? Похоже, немцы впереди.
   Я с сожалением посмотрел на чадившую полуторку.
   – Ек-макарек, документы-то сгорели! – огорчился сержант.
   – Хорошо, что сам живой остался, а документы по новой выпишут.
   Собралось всего человек восемь. Остальные или были убиты, или просто разбежались.
   – Ну, сержант, ты главный – решай.
   – Назад идем, к нашим.
   – Тогда нечего стоять, пошли.
   И мы пошли назад.
   Топали часа два. Пришли на место, откуда я брал людей в кузов полуторки, а там пусто.
   – Сержант, может, место не то?
   – Как не то, я сам под тем деревом сидел. – Сержант показал рукой.
   Да, место и в самом деле то – трава помята, обрывки бумаги валяются. А вокруг – пусто, даже спросить не у кого, куда люди делись.
   Озадаченный сержант раздумывал, как поступить.
   Вдали послышался шум моторов. Наученные горьким опытом, мы бросились в лес. Но это были наши танки – БТ и Т-26. На узких гусеницах, со слабым бронированием и маломощной пушкой они на равных могли сражаться только с немецкими Т-I и Т-II. Тоже довольно старые конструкции – еще из тех времен, когда военным казалось, что для танка главное – скорость. Война быстро показала ошибочность такого мнения. Причем так заблуждались не только наши военные – немцы тоже.
   Главный немецкий танковый теоретик Гейнц Гудериан, создавший концепцию танковых ударов, массированным бронированным кулаком проламывавших оборону противника, также делал упор на скорость, не забывая, впрочем, о броне, а главное – об управлении боевыми действиями. Надо отдать ему должное: для эффективных и согласованных действий танковыми клиньями он добился оснащения всех бронированных машин рациями. У нас же в это время рации были большой редкостью – даже танки командиров рот их не имели, и сигналы подавались флажками. Ну, как во флоте, ей богу. Правда, перед самой войной наши конструкторы смогли создать два современных танка – Т-34 и КВ, которые удачно сочетали высокую огневую мощь, толстую броню с рациональными углами наклона броневых листов и скорость. Каждое из этих качеств было крайне необходимо танку на поле боя. Немцы немного опоздали и, лишь столкнувшись в первые дни войны с редкими еще нашими новыми танками, спешно создали средний танк Т-V «Пантера» и тяжелый танк Т-VI «Тигр». Но это будет уже потом, в 1943 году.