Страница:
Увидев наши танки и разглядев красные звезды на башнях, все высыпали из леса и сгрудились у дороги.
Передний танк остановился, башенный люк откинулся, и вылез пропыленный донельзя танкист. Особенно это стало видно, когда он поднял очки-консервы – вокруг глаз выделялись светлые круги.
– На Сафоново прямо?
– Да! – Я махнул рукой в сторону Сафоново.
– Немцев не видели?
– Двигайся прямо – сам их увидишь.
Танкист засмеялся и нырнул в люк.
Танки тронулись, мимо нас прогрохотала колонна, осела пыль.
– Эх, надо было узнать, далеко ли до наших, – запоздало спохватился сержант.
Он подошел ко мне:
– Ты, я смотрю, постарше этих пацанов будешь да стреляешь метко. Ты партийный?
– Нет, сержант.
– Хм, плохо. Тогда сдай оружие.
– Один пистолет отдам, а второй – уж извини. Мы на войне, и немец спрашивать не будет, партийный я или нет, – он стрелять будет.
Я достал из-за пояса и протянул ему «Люгер-08». Сержант повертел его в руках:
– Он заряжен?
Я оттянул мотыль затвора чуть назад. Показался край гильзы.
– Заряжен, потому – поосторожнее с ним. Поставь на предохранитель, как у меня.
На своем пистолете я показал, как это сделать.
– Пошли, сержант, а то немцев здесь дождемся.
Сержант зычным командирским голосом крикнул:
– Кончай отдыхать, пешком – марш!
Старая закалка, наверное, из старослужащих.
Парни устало побрели по дороге. Сержант шел впереди, я замыкал нашу маленькую колонну.
Над нами пролетели немецкие пикировщики Ю-87, не обратив на нашу группу никакого внимания. Далеко впереди они снизились и начали бомбить кого-то невидимого на дороге.
– Да где же наши-то самолеты, чего сталинских соколов не видно? – с огорчением спросил один из парней.
Странновато было мне, знавшему из истории про сталинские репрессии, лагеря, массовые чистки среди командирского состава армии перед самой войной, слышать эти слова. И вообще, я чувствовал себя здесь, в этом времени, неуютно, одиноко. Нет друзей-товарищей, нет дома, нет работы – даже документов нет. На каждом КПП надо врать, что документы сгорели. А если дело дойдет до проверки в НКВД? Окажется, что я нигде не числюсь, не прописан. Стало быть, немецкий шпион или диверсант. А во время войны с такими разговор короткий – к стенке. Поэтому в отличие от других парней-новобранцев, которые переживали за судьбу Родины, я еще и морально был подавлен, чувствовал свою ущербность и уязвимость.
И был еще один момент, который меня напрягал – даже унижал. Я, старший лейтенант, танкист, вполне способный громить врага на Т-34 или КВ, бегаю пешком, в цивильной одежде и без оружия. Не считать же оружием трофейный немецкий «Парабеллум»? А как мне попасть в действующую воинскую часть? Кто меня к танку подпустит?
Мы шли по дороге к Вязьме, а немцы впереди на «юнкерсах» продолжали смертельную карусель. Через полчаса, израсходовав запас бомб, пикировщики пролетели над нами на запад. И лишь часа через два, взобравшись на очередной холмик, мы увидели страшную картину.
Вся дорога была запружена разбитой техникой. Чадили и догорали грузовики, были перевернуты два легких броневичка. Но самое страшное – повсюду, на дороге, справа и слева на обочине ее лежали убитые бойцы. Такой жути мне видеть еще не приходилось.
Все застыли в оцепенении, пораженные увиденным.
– Есть кто живой? – прокричал сержант.
Тишина в ответ. И запах – горелого дерева, металла, человеческой плоти.
– Товарищ сержант, надо бы по машинам пройтись. Оружие подобрать, а повезет – так и харчами поживиться, – заметил я.
Реакция сержанта была неожиданной. Он схватился за кобуру, вытащил наган:
– Мародерствовать вздумал? Застрелю!
– Сержант! Ты о живых подумай! Под твоим началом команда, врученная тебе на попечение. Оружия у них нет, в форму не одеты, а документы ты по оплошности в грузовике бросил, и они сгорели. Сколько человек из полутора десятков ты на сборный пункт приведешь? А немцы ежели прорвутся? У твоих парней даже винтовок нет.
Сержант оторопел от моей гневной тирады:
– Ну, ты это – не встревай, не указывай командиру.
– Тогда сам распоряжайся, а наганом передо мной больше не размахивай – пуганый уже.
Сержант покраснел и убрал наган в кобуру.
– Бойцы, слушай мою команду! Идем вдоль колонны – пятеро слева, пятеро справа. Подбирайте себе оружие, а если провиант найдете – шумните.
Сержант отобрал себе четверых и махнул мне рукой – а с этими ты пойдешь.
Оглядываясь и озираясь, мы пошли вдоль разбомбленной колонны.
Первая машина сгорела дотла, и мы ее миновали, не останавливаясь. Вторая была изрешечена осколками. На пассажирском месте сидел, откинувшись на спинку, убитый капитан. Дверца машины была распахнута настежь.
Я достал из нагрудного кармана документы убитого офицера, раскрыл: «Седьмой механизированный корпус, четырнадцатая танковая дивизия, девятый мотоциклетный полк». М-да, мало что от полка осталось.
Я сунул документы капитана себе в карман. По-хорошему, надо бы у убитых собрать документы, нашим потом отдать. Но этим, так же как и захоронением павших, должны заниматься похоронные команды. Существуют такие подразделения в каждой армии, только вот где они?
Стоявший рядом со мной белобрысый паренек тронул меня за руку:
– Не боишься мертвяков? Вот я – до ужаса.
– Привыкай, парень. Живых бояться надо.
Я заглянул в кузов машины – пусто, одни лавки. Видимо, машина везла пехоту и, увидев самолеты, бойцы повыпрыгивали из кузова.
У следующего грузовика уже стояла группа новобранцев и сержант, и я прошел мимо – к другому – сумки с противогазами, почти весь кузов. Не иначе, грузовичок отделения химзащиты.
Один из моих парней подобрал винтовку, что лежала рядом с убитым бойцом.
– Пояс сними с подсумками, – посоветовал я.
Парень отрицательно покачал головой. Боится с мертвого снимать.
Машин через пять мы наткнулись на грузовик с жестяной будкой. Я распахнул дверцу – да не иначе старшина вез со склада провиант и обмундирование. Вот удача!
– Сержант! Иди, полюбуйся!
Усатый сержант подошел вразвалочку и заглянул внутрь фургона:
– Ох, ети его мать! Богатство-то какое. Хлопцы, переодевайтесь.
Каждый подобрал под себя гимнастерку, брюки, ремень и пилотку. Вот только обуви не было, остались в своих туфлях.
Команда приобрела военный вид. Мы наелись тушенки с перловой кашей.
– Нельзя такое богатство бросать, – сокрушался сержант, – надо хотя бы харчи забрать.
Мы завязали у гимнастерок рукава и сгрузили туда по ящику тушенки. Сержант вручил каждому по поклаже.
– Смотри, не вздумай бросить, – предупредил он каждого.
Собрали оружие у убитых, коего валялось предостаточно. Я не побрезговал снять ремень с подсумками у бойца с размозженной головой. Ну не в руках же патроны носить.
Надев форму, я почувствовал себя увереннее. Сержант же, оглядев воинство, недовольно поморщился. Гимнастерки топорщатся сзади – парни явно раньше не служили. И только на самом сержанте и на мне форма сидела как влитая.
– Сыты, одеты, тогда – марш вперед!
Мы дошли до хвоста колонны. Я обернулся. Это же сколько техники разбитой, сколько молодых парней полегло, так и не успев нанести урон врагу! Горько было на все это смотреть.
Дальше шли в тягостном молчании. Увиденное сильно потрясло всех. Что говорить о молодых, когда и я, и сержант – оба были удручены. За полчаса, а может, и меньше, немецкие «лаптежники» без единой для себя потери разгромили целый батальон, а может, и полк. Почему зенитки не сопровождали колонну? Где наши истребители? Ведь я же ясно видел, что у тихоходных пикировщиков не было истребителей сопровождения.
Вопросы остались без ответов.
Пустынно на дороге. От приближающихся немцев население в страхе бежало – это понятно. Но почему наших войск не видно?
В надвигающихся сумерках мы вошли в покинутую жителями деревню.
– Все, привал и ночлег. Можно оправиться, – по-солдафонски скомандовал сержант.
Мы набились в одну большую избу, с облегчением сбросили с плеч узлы с тушенкой и повалились на пол.
– Тебя как звать-то? – подошел ко мне сержант.
– Сергей Колесников.
– Ставлю тебя, Колесников, часовым. На ребят надежды нет – уснуть могут. Через четыре часа сменю.
Делать нечего, приказы не обсуждаются.
Я взял винтовку и вышел во двор. Стемнело, на небе появились звезды. Я поглядывал на часы. Ничего, вот подойдет смена, тоже отосплюсь.
С дальней стороны деревни послышался гул моторов многих машин, затем стал виден свет фар.
Вбежав в избу, я разбудил сержанта.
– Вставай, тревога! Сюда направляется колонна техники, похоже, с танками. Чьи они, пока непонятно.
– Понял. Всем подъем!
Хлопцы проснулись и стали медленно одеваться. Эх, вас бы в мирное время в армейскую казарму. Командир отделения живо научил бы вас одеваться или раздеваться, пока спичка горит.
– Живее, коли жить хотите!
Разобрав оружие и подхватив гимнастерки с провиантом, все вышли во двор. Фары светили значительно ближе, а рев моторов давил на уши.
– Быстро всем в лес! Потом разберемся – наши это или немцы.
Подгонять никого не пришлось, все перебежали дорогу и укрылись в рощице.
Колонна зашла в деревню и встала. Была она смешанной – танки, бронеавтомобили, мотоциклы с колясками и без, грузовики. Фары погасли, моторы заглохли. Стала слышна русская речь, матерок. Наши! Сержант скомандовал выходить.
Мы построились между колонной и рощей.
Сержант ушел разыскивать начальство. Через четверть часа вернулся с командиром – это было сразу видно по болтающейся планшетке. Ни звания на петлицах, ни лица мы в темноте не разглядели.
– Зачисляю вас в свою бригаду. Завтра оформим приказом и поставим на довольствие. Командиром отделения назначаю сержанта Кривохатько.
– Слушаюсь, товарищ комбриг! – вытянулся молодцевато наш усатый сержант.
Комбриг повернулся и ушел.
– Вольно, разрешаю продолжить отдых. Утром сообщу новые указания.
Сунулись мы было в обжитую нами избу, да не тут-то было. Она уже было занята – здесь расположился штаб бригады. Так и улеглись в рощице, поскольку все остальные немногие избы тоже оказались заняты.
Утром мы умылись из колодезного ведра и съели по банке тушенки. Хорошо, вчера не бросили в избе впопыхах.
Сержант обгрызенным карандашиком переписал наши данные – фамилию, имя, отчество, год рождения и так далее и ушел в штаб. Вернувшись, довольно доложил:
– Все, мы зачислены в бригаду и поставлены на довольствие.
– Товарищ сержант, – обратился к нему белобрысый парень из нашей группы, – мы сейчас что – на немцев пойдем?
– Будет приказ – пойдем. А сейчас приведите себя в порядок.
Указание «ценное», если учесть, что у нас нет ни подворотничков, ни белого материала для них; ниток и иголок нет тоже.
Мы встали, отряхнули пыль. Я проверил винтовку – ствол вычищен, затвор смазан, патроны в магазине есть. Конечно, хорошо бы ее пристрелять, но не время.
– По машинам! – послышался приказ.
Сержант подхватился и убежал к штабу. Через несколько минут он вернулся:
– Наше место в конце колонны, на предпоследней машине. Бегом – марш!
Сам побежал впереди, мы – за ним.
Водители уже завели моторы, и колонна с минуты на минуту должна была отправиться.
Мы нашли наш грузовик «ЗИС-5», залезли в кузов, и колонна тронулась.
За время движения мы несколько раз останавливались, потом снова ехали… Когда мы в очередной раз остановились, прозвучала команда: «Покинуть машины! Строиться!»
Мы выстроились рядом с грузовиком. Сержант убежал за указаниями. Вернувшись, приказал:
– Пехота – на танки. Пойдем поддерживать наших.
Разбившись по пять человек, мы взобрались на танки. Мне повезло – я устроился за башней Т-34, а не БТ или Т-26.
Танки взревели, дернулись и стали сползать с дороги, разворачиваясь в боевой порядок. Сколько я ни глядел, заметить линию окопов или траншеи не мог. Лишь впереди слышалась стрельба.
Поле было неровным, танки трясло, раскачивало, и удержаться на броне было непросто.
По броне танка, высекая искры, ударила пулеметная очередь. Бойцы спрыгнули с танка и побежали, укрываясь за ним. Я же остался за башней. Зачем бежать, когда можно ехать, к тому же отсюда и видно лучше.
Далеко впереди и несколько правее нашего курса, у кустов, я увидел вспышку огня, раздался звук пушечного выстрела. Да это же пушка замаскированная!
Прикладом винтовки я постучал по башне. Приоткрылся люк, выглянул чумазый танкист.
– Чего тебе, пехота?
– Пушка за кустом.
Я показал рукой.
– Ага, молодец – щас мы ее…
Танкист нырнул в люк. Танк сделал короткую остановку, повернул башню по направлению к кустам и выстрелил. Раздался взрыв, от кустов полетели комья земли, и нашим глазам открылась перевернутая пушка.
Немцы поливали редкие наступающие цепи красноармейцев из пулеметов. Периодически пули стучали и по броне танка.
Неожиданно раздался сильный удар по танку, причем довольно резкий – такой силы, что меня сбросило с кормы на землю. Отплевавшись от попавшей в рот земли и протерев глаза от пыли, я увидел, как танкисты покидают подбитый танк через нижний люк. Сначала выбрался один, изнутри показались ноги другого. Выбравшийся на землю танкист стал подтягивать товарища за ноги из люка. По тому, что второй танкист не шевелился и не делал попыток самостоятельно выбраться, я понял, что из танка вытаскивают раненого или убитого. Танк с виду был цел – нигде ни огня, ни дыма.
Из всего экипажа двое были невредимы, а двое других лежали неподвижно, в крови; комбинезоны их были разорваны.
– Эй, пехота, помоги ребят от танка оттащить.
Мы втроем перенесли тела метров на пятьдесят от танка, пользуясь его неподвижной махиной как укрытием.
Танкисты горестно смотрели на застывшую машину.
– Сейчас рванет, – процедил один из них.
– Чего ему рваться, если даже дыма нет, – мрачно возразил я ему.
Я подполз к танку. На башне слева зияла дыра в кулак. Так вот куда немец угодил!
Я оглянулся. Сзади короткими перебежками продвигались вперед наши отставшие пехотные цепи.
– А… а… а…! – слышался крик.
Мимо танка, с пистолетом в руке, тяжело дыша, пробежал командир.
– Встать, за мной! Всем вперед, в атаку – за Родину, за Сталина!
Танкисты махали мне руками и кричали в два голоса, перебивая друг друга:
– Пехота, отойди от танка, сейчас рванет!
– С чего бы ему рвануть? Даже дыма нет! Сейчас посмотрю, что с ним! – крикнул я в ответ.
Я зашел с кормы, прополз до нижнего люка, забрался в танк и начал осматриваться. Серьезных повреждений у танка я на первый взгляд не заметил. Заглянул в башню: броня с внутренней стороны башни была повреждена, раскрошилась, лежали осколки брони, сиденье командира все в крови. От удара крепкая броня крошится, поражая осколками танкистов и материальную часть. Позже, после войны, бронезащиту танков будут делать из нескольких слоев – прочного наружного и вязкого внутреннего. А пока шансов выжить в подобной ситуации у находящихся в башне наводчика и заряжающего мало.
Ветошью, что применялась для протирки снарядов, я вытер сиденье командира и уселся поудобнее. Приник к окуляру прицела: где-то должна быть та пушка, что стреляла по танку. Я внимательно, метр за метром, изучал местность. Черт, хорошо замаскировались! Если бы не их выстрел, издалека и не увидеть бы. Но вырвавшийся из ствола пушки огонь и поднявшаяся при этом пыль демаскировали ее.
Я медленно стал крутить маховик ручного поворота башни. Затем приник к прицелу, штурвальчиком покрутил вниз-вверх. Вот она, пушечка! Изредка мелькают над орудийным щитом стальные каски артиллеристов.
Я открыл замок пушки, из боеукладки вытащил фугасный снаряд, загнал в ствол и клацнул затвором. Подправил прицел и нажал педаль спуска. Танк дернулся.
Я посмотрел в прицел. Есть! Есть попадание: я четко видел, как после моего выстрела у пушки отлетели колеса и взлетели вверх обломки снарядных ящиков.
Снизу раздался шорох. Я схватился за трофейный пистолет в кармане.
– Эй, пехота, ты что же свою винтовку забыл?
В люк забросили оставленную мною у танка винтовку, потом в него с опаской заглянули оба танкиста. Они с удивлением смотрели на меня – живого и здорового, сидевшего в башне на месте командира. Быстро поняв, что я цел и невредим, а танк взрываться не собирается, они осмелели и забрались в машину, заняв места водителя и пулеметчика.
Механик-водитель толкнул меня в бок:
– Ты стрелял?
– Я.
– Видели мы попадание в того гада, что нас подбил. Так ты что – танкист?
– Есть такое дело.
– А чего тогда в пехоте воюешь?
– Получилось так, меня никто не спрашивал. Мотор не поврежден?
– Сейчас попробуем.
Механик-водитель завел двигатель. Он заработал ровно, выпустив клуб вонючего солярочного дыма.
Я обратился к пулеметчику, сидевшему за пулеметом рядом с водителем:
– Иди сюда, заряжать будешь – не управиться мне одному.
Танкист перебрался в башню.
– Заряжай фугасным.
Сам толкнул ногой механика:
– Вперед.
Плохо, что у меня шлемофона нет, чтобы перекричать двигатель, надо иметь луженую глотку. Потому на всех танках командиры подавали сигналы механику-водителю ногами. Ткнул в левое плечо – он поворачивал налево, в правое плечо – направо. По обоим плечам – стой! Вот и этот механик меня понял.
Танк рванул вперед, обгоняя пехотные цепи.
Я посмотрел через щели в башне. Кроме нас вперед шли еще три танка, остальные дымно чадили на поле. В основном это были легкие БТ.
Танк раскачивался на неровностях, и без шлема я уже набил шишки на голове. В прицел я увидел, как немцы руками выкатывают из-за кустов противотанковую пушку.
Обеими ногами я надавил на плечи водителя. Клюнув носом, танк встал. Я лихорадочно крутил маховики наводки. Время шло на секунды. Кто окажется быстрее – я или немец?
Вот перекрестье прицела легло на щит пушки. Я тут же нажал на спуск. Грохот выстрела, звон вылетевшей гильзы… В башне сильно запахло порохом.
– Вперед!
Я приник к прицелу. Пушка лежала на боку, задрав вверх станину.
Мы, не останавливаясь, мчались вперед. Вот и немецкие окопы. Механик-водитель принялся утюжить гусеницами траншею и окопы. Не успели немцы всерьез окопаться – слишком рвались вперед.
По броне часто-часто застучали пули. Черт с ними, нам они – как слону дробина, лишь бы не снаряды.
– Красный флаг! – крикнул водитель.
Я сначала не понял, приник к смотровой щели. Над одним из наших Т-34 высунувший в башенный люк руку танкист размахивал небольшим, как игрушечным, красным флажком. Пока я соображал, что бы это значило, заряжающий в башне закричал:
– Отходить надо!
Это с какого перепугу мы должны отходить? После того как все так хорошо начало складываться? Пушки подбили, по окопам проехались – и отходить? Ни фига, надо развивать успех.
– Вперед! – заорал я.
Танк двинулся прямо по линии немецких окопов – перпендикулярно нашему наступлению.
Из-за кромки леса показались немецкие танки Т-III и Т-IV. Что-то многовато их – не меньше десятка. Видимо, увидевший их раньше меня комбриг и подавал сигнал к отходу.
Немецкие танки перестраивались, растягиваясь в цепь. Я оказался у них на правом фланге, и пока ими явно не замеченный. А и заметят – невелика беда. Пушки этих танков на дальности свыше трехсот метров пробить броню Т-34 не в состоянии.
– Заряжай бронебойным!
Клацнул затвор. Я обеими ногами толкнул механика в плечи. Танк замер. Я навел прицел и выстрелил.
Тут же закричал:
– Бронебойный!
Навел пушку на другой танк, взял упреждение по сетке прицела, выстрелил.
– Бронебойный!
Надо нанести им как можно больший урон, пока нас не обнаружили. Прицелился, выстрелил.
– Снаряд!
Заряжающий крутился в поту в тесной башне. От газов першило в горле, слезились глаза.
– Люк открой, дышать нечем!
Заряжающий откинул люк на башне, дышать стало легче.
Я приник к смотровой щели. Три танка стояли неподвижно, два горели – ярко пылали, пуская в небо густой дым. Но и нас немцы обнаружили: все-таки рации – великое дело. Танки дружно развернулись вправо, и на нас посыпался град снарядов. По броне как будто били кувалдами. Корпус танка звенел, гудел, но выстоял.
Я навел прицел на единственный оставшийся Т-IV, марку прицела подвел под башню, выстрелил.
«Ура!» – у немца нашим снарядом башню снесло.
На поле боя оставались только Т-III, у них пушки еще слабее.
Немцы выстрелили несколько раз и, поняв, что с Т-34 им не совладать, попятились задом и исчезли из поля зрения.
– Вот теперь можно и к нашим, – с удовлетворением сказал я.
Мотор взревел, танк развернулся вправо, но вместо того, чтобы ехать вперед, продолжал крутиться на месте.
– Твою мать! – заорал механик-водитель. – Гусеницу перебило!
– Ну так – осмотри.
Механик заглушил двигатель и выбрался через нижний люк. Через несколько минут появился в люке снова.
– Трак снарядом перебило, но ленивец целый. Вдвоем за полчаса поменяем.
– Быстрее надо, немцы полчаса нам могут и не дать.
Я повернулся к заряжающему:
– Пойди, помоги.
Мне приходилось менять траки на гусенице в училище. Работа не из легких, кувалдой намашешься от души. Казалось бы, что здесь такого – выбил пальцы, поставил новый трак из запасных, вогнал пальцы назад – и все. Только попробуй на танке гусеницу натянуть, если в ней веса немерено. И все это остерегаясь огня или нападения гитлеровцев.
Парни принялись за работу, я же смотрел за местностью в перископ и смотровые щели. Не хватало еще, чтобы нас застали врасплох, да еще и танк захватили как ценный трофей. Он же почти целехонький, если не считать дырки в башне.
Раздались удары кувалды, матерок. Не может русский человек без мата в атаку идти или тяжелую работу выполнять.
Я вертел головой, был настороже. Известно ведь – береженого Бог бережет, а не береженого караул стережет. Само собой, немецкий, если сразу у танка не постреляют.
Слева, метрах в двухстах, шевельнулись кусты. Ай-яй-яй, как неосторожно!
Я проверил башенный, спаренный с пушкой пулемет «ДТ» – Дегтярева, танковый, взял из боеукладки пару дисков с патронами и положил рядом. И когда кусты шевельнулись вновь, только уже гораздо ближе, выпустил по ним длинную – на целый диск – очередь. Стук кувалды сразу прекратился, в люк нырнули танкисты.
– Чего стреляешь?
– Немцев отгоняю. Заканчивайте быстрее.
Я сменил диск на пулемете, загнал в пушку фугасный снаряд.
Танкисты продолжили работу, кувалды стучали часто. Похоже, уже ставили на место пальцы.
Но и немцы не хотели просто так смириться с нашим ремонтом. Из рощицы послышалась автоматная стрельба, по броне застучали пули. Пока что танк укрывает танкистов, но ведь немцы могут зайти и с другой стороны.
Я прочесал из пулемета всю опушку, еще и из пушки фугасным снарядом выстрелил. На время немцы затихли.
Кувалды продолжали стучать, работа по ремонту продолжалась.
Я вручную развернул башню к лесу и дал из пулемета несколько очередей, хотя ничего подозрительного не обнаружил. На Т-34 башню можно было поворачивать вручную, маховиком, но медленно, или электроприводом. Так получалось быстрее, но так легко проскочить цель или посадить аккумуляторы.
В нижний люк залезли танкисты.
– Готово!
– Тогда поехали.
Механик завел дизель, и танк рванулся через поле к своим. Немцы в бессильной злобе обстреляли нас из пулемета, не причинив, впрочем, никакого вреда.
А вот и наши: пехотинцы окопались на опушке, оставшиеся три танка Т-34 стояли в лесу, пушками к неприятелю.
Наш танк, свалив несколько деревьев, подъехал к ним. Механик заглушил двигатель. Танкисты выбрались из боевой машины, я – с ними. Встал, раздумывая – идти к усатому сержанту в пехоту или остаться здесь и упросить командира, чтобы перевел в танкисты.
Я немного помялся, но затем все-таки направился за танкистами. А навстречу уже – комбриг в комбинезоне, из-под распахнутого ворота гимнастерка шевиотовая выглядывает, в петлицах – шпала.
Танкисты остановились и вскинули в приветствии руки к шлемофонам.
– Товарищ комбриг…
– Вольно! Молодцы! Все сам видел – и как танки немецкие били, и как гусеницу ремонтировали. Постойте, а Сергеев где?
Передний танк остановился, башенный люк откинулся, и вылез пропыленный донельзя танкист. Особенно это стало видно, когда он поднял очки-консервы – вокруг глаз выделялись светлые круги.
– На Сафоново прямо?
– Да! – Я махнул рукой в сторону Сафоново.
– Немцев не видели?
– Двигайся прямо – сам их увидишь.
Танкист засмеялся и нырнул в люк.
Танки тронулись, мимо нас прогрохотала колонна, осела пыль.
– Эх, надо было узнать, далеко ли до наших, – запоздало спохватился сержант.
Он подошел ко мне:
– Ты, я смотрю, постарше этих пацанов будешь да стреляешь метко. Ты партийный?
– Нет, сержант.
– Хм, плохо. Тогда сдай оружие.
– Один пистолет отдам, а второй – уж извини. Мы на войне, и немец спрашивать не будет, партийный я или нет, – он стрелять будет.
Я достал из-за пояса и протянул ему «Люгер-08». Сержант повертел его в руках:
– Он заряжен?
Я оттянул мотыль затвора чуть назад. Показался край гильзы.
– Заряжен, потому – поосторожнее с ним. Поставь на предохранитель, как у меня.
На своем пистолете я показал, как это сделать.
– Пошли, сержант, а то немцев здесь дождемся.
Сержант зычным командирским голосом крикнул:
– Кончай отдыхать, пешком – марш!
Старая закалка, наверное, из старослужащих.
Парни устало побрели по дороге. Сержант шел впереди, я замыкал нашу маленькую колонну.
Над нами пролетели немецкие пикировщики Ю-87, не обратив на нашу группу никакого внимания. Далеко впереди они снизились и начали бомбить кого-то невидимого на дороге.
– Да где же наши-то самолеты, чего сталинских соколов не видно? – с огорчением спросил один из парней.
Странновато было мне, знавшему из истории про сталинские репрессии, лагеря, массовые чистки среди командирского состава армии перед самой войной, слышать эти слова. И вообще, я чувствовал себя здесь, в этом времени, неуютно, одиноко. Нет друзей-товарищей, нет дома, нет работы – даже документов нет. На каждом КПП надо врать, что документы сгорели. А если дело дойдет до проверки в НКВД? Окажется, что я нигде не числюсь, не прописан. Стало быть, немецкий шпион или диверсант. А во время войны с такими разговор короткий – к стенке. Поэтому в отличие от других парней-новобранцев, которые переживали за судьбу Родины, я еще и морально был подавлен, чувствовал свою ущербность и уязвимость.
И был еще один момент, который меня напрягал – даже унижал. Я, старший лейтенант, танкист, вполне способный громить врага на Т-34 или КВ, бегаю пешком, в цивильной одежде и без оружия. Не считать же оружием трофейный немецкий «Парабеллум»? А как мне попасть в действующую воинскую часть? Кто меня к танку подпустит?
Мы шли по дороге к Вязьме, а немцы впереди на «юнкерсах» продолжали смертельную карусель. Через полчаса, израсходовав запас бомб, пикировщики пролетели над нами на запад. И лишь часа через два, взобравшись на очередной холмик, мы увидели страшную картину.
Вся дорога была запружена разбитой техникой. Чадили и догорали грузовики, были перевернуты два легких броневичка. Но самое страшное – повсюду, на дороге, справа и слева на обочине ее лежали убитые бойцы. Такой жути мне видеть еще не приходилось.
Все застыли в оцепенении, пораженные увиденным.
– Есть кто живой? – прокричал сержант.
Тишина в ответ. И запах – горелого дерева, металла, человеческой плоти.
– Товарищ сержант, надо бы по машинам пройтись. Оружие подобрать, а повезет – так и харчами поживиться, – заметил я.
Реакция сержанта была неожиданной. Он схватился за кобуру, вытащил наган:
– Мародерствовать вздумал? Застрелю!
– Сержант! Ты о живых подумай! Под твоим началом команда, врученная тебе на попечение. Оружия у них нет, в форму не одеты, а документы ты по оплошности в грузовике бросил, и они сгорели. Сколько человек из полутора десятков ты на сборный пункт приведешь? А немцы ежели прорвутся? У твоих парней даже винтовок нет.
Сержант оторопел от моей гневной тирады:
– Ну, ты это – не встревай, не указывай командиру.
– Тогда сам распоряжайся, а наганом передо мной больше не размахивай – пуганый уже.
Сержант покраснел и убрал наган в кобуру.
– Бойцы, слушай мою команду! Идем вдоль колонны – пятеро слева, пятеро справа. Подбирайте себе оружие, а если провиант найдете – шумните.
Сержант отобрал себе четверых и махнул мне рукой – а с этими ты пойдешь.
Оглядываясь и озираясь, мы пошли вдоль разбомбленной колонны.
Первая машина сгорела дотла, и мы ее миновали, не останавливаясь. Вторая была изрешечена осколками. На пассажирском месте сидел, откинувшись на спинку, убитый капитан. Дверца машины была распахнута настежь.
Я достал из нагрудного кармана документы убитого офицера, раскрыл: «Седьмой механизированный корпус, четырнадцатая танковая дивизия, девятый мотоциклетный полк». М-да, мало что от полка осталось.
Я сунул документы капитана себе в карман. По-хорошему, надо бы у убитых собрать документы, нашим потом отдать. Но этим, так же как и захоронением павших, должны заниматься похоронные команды. Существуют такие подразделения в каждой армии, только вот где они?
Стоявший рядом со мной белобрысый паренек тронул меня за руку:
– Не боишься мертвяков? Вот я – до ужаса.
– Привыкай, парень. Живых бояться надо.
Я заглянул в кузов машины – пусто, одни лавки. Видимо, машина везла пехоту и, увидев самолеты, бойцы повыпрыгивали из кузова.
У следующего грузовика уже стояла группа новобранцев и сержант, и я прошел мимо – к другому – сумки с противогазами, почти весь кузов. Не иначе, грузовичок отделения химзащиты.
Один из моих парней подобрал винтовку, что лежала рядом с убитым бойцом.
– Пояс сними с подсумками, – посоветовал я.
Парень отрицательно покачал головой. Боится с мертвого снимать.
Машин через пять мы наткнулись на грузовик с жестяной будкой. Я распахнул дверцу – да не иначе старшина вез со склада провиант и обмундирование. Вот удача!
– Сержант! Иди, полюбуйся!
Усатый сержант подошел вразвалочку и заглянул внутрь фургона:
– Ох, ети его мать! Богатство-то какое. Хлопцы, переодевайтесь.
Каждый подобрал под себя гимнастерку, брюки, ремень и пилотку. Вот только обуви не было, остались в своих туфлях.
Команда приобрела военный вид. Мы наелись тушенки с перловой кашей.
– Нельзя такое богатство бросать, – сокрушался сержант, – надо хотя бы харчи забрать.
Мы завязали у гимнастерок рукава и сгрузили туда по ящику тушенки. Сержант вручил каждому по поклаже.
– Смотри, не вздумай бросить, – предупредил он каждого.
Собрали оружие у убитых, коего валялось предостаточно. Я не побрезговал снять ремень с подсумками у бойца с размозженной головой. Ну не в руках же патроны носить.
Надев форму, я почувствовал себя увереннее. Сержант же, оглядев воинство, недовольно поморщился. Гимнастерки топорщатся сзади – парни явно раньше не служили. И только на самом сержанте и на мне форма сидела как влитая.
– Сыты, одеты, тогда – марш вперед!
Мы дошли до хвоста колонны. Я обернулся. Это же сколько техники разбитой, сколько молодых парней полегло, так и не успев нанести урон врагу! Горько было на все это смотреть.
Дальше шли в тягостном молчании. Увиденное сильно потрясло всех. Что говорить о молодых, когда и я, и сержант – оба были удручены. За полчаса, а может, и меньше, немецкие «лаптежники» без единой для себя потери разгромили целый батальон, а может, и полк. Почему зенитки не сопровождали колонну? Где наши истребители? Ведь я же ясно видел, что у тихоходных пикировщиков не было истребителей сопровождения.
Вопросы остались без ответов.
Пустынно на дороге. От приближающихся немцев население в страхе бежало – это понятно. Но почему наших войск не видно?
В надвигающихся сумерках мы вошли в покинутую жителями деревню.
– Все, привал и ночлег. Можно оправиться, – по-солдафонски скомандовал сержант.
Мы набились в одну большую избу, с облегчением сбросили с плеч узлы с тушенкой и повалились на пол.
– Тебя как звать-то? – подошел ко мне сержант.
– Сергей Колесников.
– Ставлю тебя, Колесников, часовым. На ребят надежды нет – уснуть могут. Через четыре часа сменю.
Делать нечего, приказы не обсуждаются.
Я взял винтовку и вышел во двор. Стемнело, на небе появились звезды. Я поглядывал на часы. Ничего, вот подойдет смена, тоже отосплюсь.
С дальней стороны деревни послышался гул моторов многих машин, затем стал виден свет фар.
Вбежав в избу, я разбудил сержанта.
– Вставай, тревога! Сюда направляется колонна техники, похоже, с танками. Чьи они, пока непонятно.
– Понял. Всем подъем!
Хлопцы проснулись и стали медленно одеваться. Эх, вас бы в мирное время в армейскую казарму. Командир отделения живо научил бы вас одеваться или раздеваться, пока спичка горит.
– Живее, коли жить хотите!
Разобрав оружие и подхватив гимнастерки с провиантом, все вышли во двор. Фары светили значительно ближе, а рев моторов давил на уши.
– Быстро всем в лес! Потом разберемся – наши это или немцы.
Подгонять никого не пришлось, все перебежали дорогу и укрылись в рощице.
Колонна зашла в деревню и встала. Была она смешанной – танки, бронеавтомобили, мотоциклы с колясками и без, грузовики. Фары погасли, моторы заглохли. Стала слышна русская речь, матерок. Наши! Сержант скомандовал выходить.
Мы построились между колонной и рощей.
Сержант ушел разыскивать начальство. Через четверть часа вернулся с командиром – это было сразу видно по болтающейся планшетке. Ни звания на петлицах, ни лица мы в темноте не разглядели.
– Зачисляю вас в свою бригаду. Завтра оформим приказом и поставим на довольствие. Командиром отделения назначаю сержанта Кривохатько.
– Слушаюсь, товарищ комбриг! – вытянулся молодцевато наш усатый сержант.
Комбриг повернулся и ушел.
– Вольно, разрешаю продолжить отдых. Утром сообщу новые указания.
Сунулись мы было в обжитую нами избу, да не тут-то было. Она уже было занята – здесь расположился штаб бригады. Так и улеглись в рощице, поскольку все остальные немногие избы тоже оказались заняты.
Утром мы умылись из колодезного ведра и съели по банке тушенки. Хорошо, вчера не бросили в избе впопыхах.
Сержант обгрызенным карандашиком переписал наши данные – фамилию, имя, отчество, год рождения и так далее и ушел в штаб. Вернувшись, довольно доложил:
– Все, мы зачислены в бригаду и поставлены на довольствие.
– Товарищ сержант, – обратился к нему белобрысый парень из нашей группы, – мы сейчас что – на немцев пойдем?
– Будет приказ – пойдем. А сейчас приведите себя в порядок.
Указание «ценное», если учесть, что у нас нет ни подворотничков, ни белого материала для них; ниток и иголок нет тоже.
Мы встали, отряхнули пыль. Я проверил винтовку – ствол вычищен, затвор смазан, патроны в магазине есть. Конечно, хорошо бы ее пристрелять, но не время.
– По машинам! – послышался приказ.
Сержант подхватился и убежал к штабу. Через несколько минут он вернулся:
– Наше место в конце колонны, на предпоследней машине. Бегом – марш!
Сам побежал впереди, мы – за ним.
Водители уже завели моторы, и колонна с минуты на минуту должна была отправиться.
Мы нашли наш грузовик «ЗИС-5», залезли в кузов, и колонна тронулась.
За время движения мы несколько раз останавливались, потом снова ехали… Когда мы в очередной раз остановились, прозвучала команда: «Покинуть машины! Строиться!»
Мы выстроились рядом с грузовиком. Сержант убежал за указаниями. Вернувшись, приказал:
– Пехота – на танки. Пойдем поддерживать наших.
Разбившись по пять человек, мы взобрались на танки. Мне повезло – я устроился за башней Т-34, а не БТ или Т-26.
Танки взревели, дернулись и стали сползать с дороги, разворачиваясь в боевой порядок. Сколько я ни глядел, заметить линию окопов или траншеи не мог. Лишь впереди слышалась стрельба.
Поле было неровным, танки трясло, раскачивало, и удержаться на броне было непросто.
По броне танка, высекая искры, ударила пулеметная очередь. Бойцы спрыгнули с танка и побежали, укрываясь за ним. Я же остался за башней. Зачем бежать, когда можно ехать, к тому же отсюда и видно лучше.
Далеко впереди и несколько правее нашего курса, у кустов, я увидел вспышку огня, раздался звук пушечного выстрела. Да это же пушка замаскированная!
Прикладом винтовки я постучал по башне. Приоткрылся люк, выглянул чумазый танкист.
– Чего тебе, пехота?
– Пушка за кустом.
Я показал рукой.
– Ага, молодец – щас мы ее…
Танкист нырнул в люк. Танк сделал короткую остановку, повернул башню по направлению к кустам и выстрелил. Раздался взрыв, от кустов полетели комья земли, и нашим глазам открылась перевернутая пушка.
Немцы поливали редкие наступающие цепи красноармейцев из пулеметов. Периодически пули стучали и по броне танка.
Неожиданно раздался сильный удар по танку, причем довольно резкий – такой силы, что меня сбросило с кормы на землю. Отплевавшись от попавшей в рот земли и протерев глаза от пыли, я увидел, как танкисты покидают подбитый танк через нижний люк. Сначала выбрался один, изнутри показались ноги другого. Выбравшийся на землю танкист стал подтягивать товарища за ноги из люка. По тому, что второй танкист не шевелился и не делал попыток самостоятельно выбраться, я понял, что из танка вытаскивают раненого или убитого. Танк с виду был цел – нигде ни огня, ни дыма.
Из всего экипажа двое были невредимы, а двое других лежали неподвижно, в крови; комбинезоны их были разорваны.
– Эй, пехота, помоги ребят от танка оттащить.
Мы втроем перенесли тела метров на пятьдесят от танка, пользуясь его неподвижной махиной как укрытием.
Танкисты горестно смотрели на застывшую машину.
– Сейчас рванет, – процедил один из них.
– Чего ему рваться, если даже дыма нет, – мрачно возразил я ему.
Я подполз к танку. На башне слева зияла дыра в кулак. Так вот куда немец угодил!
Я оглянулся. Сзади короткими перебежками продвигались вперед наши отставшие пехотные цепи.
– А… а… а…! – слышался крик.
Мимо танка, с пистолетом в руке, тяжело дыша, пробежал командир.
– Встать, за мной! Всем вперед, в атаку – за Родину, за Сталина!
Танкисты махали мне руками и кричали в два голоса, перебивая друг друга:
– Пехота, отойди от танка, сейчас рванет!
– С чего бы ему рвануть? Даже дыма нет! Сейчас посмотрю, что с ним! – крикнул я в ответ.
Я зашел с кормы, прополз до нижнего люка, забрался в танк и начал осматриваться. Серьезных повреждений у танка я на первый взгляд не заметил. Заглянул в башню: броня с внутренней стороны башни была повреждена, раскрошилась, лежали осколки брони, сиденье командира все в крови. От удара крепкая броня крошится, поражая осколками танкистов и материальную часть. Позже, после войны, бронезащиту танков будут делать из нескольких слоев – прочного наружного и вязкого внутреннего. А пока шансов выжить в подобной ситуации у находящихся в башне наводчика и заряжающего мало.
Ветошью, что применялась для протирки снарядов, я вытер сиденье командира и уселся поудобнее. Приник к окуляру прицела: где-то должна быть та пушка, что стреляла по танку. Я внимательно, метр за метром, изучал местность. Черт, хорошо замаскировались! Если бы не их выстрел, издалека и не увидеть бы. Но вырвавшийся из ствола пушки огонь и поднявшаяся при этом пыль демаскировали ее.
Я медленно стал крутить маховик ручного поворота башни. Затем приник к прицелу, штурвальчиком покрутил вниз-вверх. Вот она, пушечка! Изредка мелькают над орудийным щитом стальные каски артиллеристов.
Я открыл замок пушки, из боеукладки вытащил фугасный снаряд, загнал в ствол и клацнул затвором. Подправил прицел и нажал педаль спуска. Танк дернулся.
Я посмотрел в прицел. Есть! Есть попадание: я четко видел, как после моего выстрела у пушки отлетели колеса и взлетели вверх обломки снарядных ящиков.
Снизу раздался шорох. Я схватился за трофейный пистолет в кармане.
– Эй, пехота, ты что же свою винтовку забыл?
В люк забросили оставленную мною у танка винтовку, потом в него с опаской заглянули оба танкиста. Они с удивлением смотрели на меня – живого и здорового, сидевшего в башне на месте командира. Быстро поняв, что я цел и невредим, а танк взрываться не собирается, они осмелели и забрались в машину, заняв места водителя и пулеметчика.
Механик-водитель толкнул меня в бок:
– Ты стрелял?
– Я.
– Видели мы попадание в того гада, что нас подбил. Так ты что – танкист?
– Есть такое дело.
– А чего тогда в пехоте воюешь?
– Получилось так, меня никто не спрашивал. Мотор не поврежден?
– Сейчас попробуем.
Механик-водитель завел двигатель. Он заработал ровно, выпустив клуб вонючего солярочного дыма.
Я обратился к пулеметчику, сидевшему за пулеметом рядом с водителем:
– Иди сюда, заряжать будешь – не управиться мне одному.
Танкист перебрался в башню.
– Заряжай фугасным.
Сам толкнул ногой механика:
– Вперед.
Плохо, что у меня шлемофона нет, чтобы перекричать двигатель, надо иметь луженую глотку. Потому на всех танках командиры подавали сигналы механику-водителю ногами. Ткнул в левое плечо – он поворачивал налево, в правое плечо – направо. По обоим плечам – стой! Вот и этот механик меня понял.
Танк рванул вперед, обгоняя пехотные цепи.
Я посмотрел через щели в башне. Кроме нас вперед шли еще три танка, остальные дымно чадили на поле. В основном это были легкие БТ.
Танк раскачивался на неровностях, и без шлема я уже набил шишки на голове. В прицел я увидел, как немцы руками выкатывают из-за кустов противотанковую пушку.
Обеими ногами я надавил на плечи водителя. Клюнув носом, танк встал. Я лихорадочно крутил маховики наводки. Время шло на секунды. Кто окажется быстрее – я или немец?
Вот перекрестье прицела легло на щит пушки. Я тут же нажал на спуск. Грохот выстрела, звон вылетевшей гильзы… В башне сильно запахло порохом.
– Вперед!
Я приник к прицелу. Пушка лежала на боку, задрав вверх станину.
Мы, не останавливаясь, мчались вперед. Вот и немецкие окопы. Механик-водитель принялся утюжить гусеницами траншею и окопы. Не успели немцы всерьез окопаться – слишком рвались вперед.
По броне часто-часто застучали пули. Черт с ними, нам они – как слону дробина, лишь бы не снаряды.
– Красный флаг! – крикнул водитель.
Я сначала не понял, приник к смотровой щели. Над одним из наших Т-34 высунувший в башенный люк руку танкист размахивал небольшим, как игрушечным, красным флажком. Пока я соображал, что бы это значило, заряжающий в башне закричал:
– Отходить надо!
Это с какого перепугу мы должны отходить? После того как все так хорошо начало складываться? Пушки подбили, по окопам проехались – и отходить? Ни фига, надо развивать успех.
– Вперед! – заорал я.
Танк двинулся прямо по линии немецких окопов – перпендикулярно нашему наступлению.
Из-за кромки леса показались немецкие танки Т-III и Т-IV. Что-то многовато их – не меньше десятка. Видимо, увидевший их раньше меня комбриг и подавал сигнал к отходу.
Немецкие танки перестраивались, растягиваясь в цепь. Я оказался у них на правом фланге, и пока ими явно не замеченный. А и заметят – невелика беда. Пушки этих танков на дальности свыше трехсот метров пробить броню Т-34 не в состоянии.
– Заряжай бронебойным!
Клацнул затвор. Я обеими ногами толкнул механика в плечи. Танк замер. Я навел прицел и выстрелил.
Тут же закричал:
– Бронебойный!
Навел пушку на другой танк, взял упреждение по сетке прицела, выстрелил.
– Бронебойный!
Надо нанести им как можно больший урон, пока нас не обнаружили. Прицелился, выстрелил.
– Снаряд!
Заряжающий крутился в поту в тесной башне. От газов першило в горле, слезились глаза.
– Люк открой, дышать нечем!
Заряжающий откинул люк на башне, дышать стало легче.
Я приник к смотровой щели. Три танка стояли неподвижно, два горели – ярко пылали, пуская в небо густой дым. Но и нас немцы обнаружили: все-таки рации – великое дело. Танки дружно развернулись вправо, и на нас посыпался град снарядов. По броне как будто били кувалдами. Корпус танка звенел, гудел, но выстоял.
Я навел прицел на единственный оставшийся Т-IV, марку прицела подвел под башню, выстрелил.
«Ура!» – у немца нашим снарядом башню снесло.
На поле боя оставались только Т-III, у них пушки еще слабее.
Немцы выстрелили несколько раз и, поняв, что с Т-34 им не совладать, попятились задом и исчезли из поля зрения.
– Вот теперь можно и к нашим, – с удовлетворением сказал я.
Мотор взревел, танк развернулся вправо, но вместо того, чтобы ехать вперед, продолжал крутиться на месте.
– Твою мать! – заорал механик-водитель. – Гусеницу перебило!
– Ну так – осмотри.
Механик заглушил двигатель и выбрался через нижний люк. Через несколько минут появился в люке снова.
– Трак снарядом перебило, но ленивец целый. Вдвоем за полчаса поменяем.
– Быстрее надо, немцы полчаса нам могут и не дать.
Я повернулся к заряжающему:
– Пойди, помоги.
Мне приходилось менять траки на гусенице в училище. Работа не из легких, кувалдой намашешься от души. Казалось бы, что здесь такого – выбил пальцы, поставил новый трак из запасных, вогнал пальцы назад – и все. Только попробуй на танке гусеницу натянуть, если в ней веса немерено. И все это остерегаясь огня или нападения гитлеровцев.
Парни принялись за работу, я же смотрел за местностью в перископ и смотровые щели. Не хватало еще, чтобы нас застали врасплох, да еще и танк захватили как ценный трофей. Он же почти целехонький, если не считать дырки в башне.
Раздались удары кувалды, матерок. Не может русский человек без мата в атаку идти или тяжелую работу выполнять.
Я вертел головой, был настороже. Известно ведь – береженого Бог бережет, а не береженого караул стережет. Само собой, немецкий, если сразу у танка не постреляют.
Слева, метрах в двухстах, шевельнулись кусты. Ай-яй-яй, как неосторожно!
Я проверил башенный, спаренный с пушкой пулемет «ДТ» – Дегтярева, танковый, взял из боеукладки пару дисков с патронами и положил рядом. И когда кусты шевельнулись вновь, только уже гораздо ближе, выпустил по ним длинную – на целый диск – очередь. Стук кувалды сразу прекратился, в люк нырнули танкисты.
– Чего стреляешь?
– Немцев отгоняю. Заканчивайте быстрее.
Я сменил диск на пулемете, загнал в пушку фугасный снаряд.
Танкисты продолжили работу, кувалды стучали часто. Похоже, уже ставили на место пальцы.
Но и немцы не хотели просто так смириться с нашим ремонтом. Из рощицы послышалась автоматная стрельба, по броне застучали пули. Пока что танк укрывает танкистов, но ведь немцы могут зайти и с другой стороны.
Я прочесал из пулемета всю опушку, еще и из пушки фугасным снарядом выстрелил. На время немцы затихли.
Кувалды продолжали стучать, работа по ремонту продолжалась.
Я вручную развернул башню к лесу и дал из пулемета несколько очередей, хотя ничего подозрительного не обнаружил. На Т-34 башню можно было поворачивать вручную, маховиком, но медленно, или электроприводом. Так получалось быстрее, но так легко проскочить цель или посадить аккумуляторы.
В нижний люк залезли танкисты.
– Готово!
– Тогда поехали.
Механик завел дизель, и танк рванулся через поле к своим. Немцы в бессильной злобе обстреляли нас из пулемета, не причинив, впрочем, никакого вреда.
А вот и наши: пехотинцы окопались на опушке, оставшиеся три танка Т-34 стояли в лесу, пушками к неприятелю.
Наш танк, свалив несколько деревьев, подъехал к ним. Механик заглушил двигатель. Танкисты выбрались из боевой машины, я – с ними. Встал, раздумывая – идти к усатому сержанту в пехоту или остаться здесь и упросить командира, чтобы перевел в танкисты.
Я немного помялся, но затем все-таки направился за танкистами. А навстречу уже – комбриг в комбинезоне, из-под распахнутого ворота гимнастерка шевиотовая выглядывает, в петлицах – шпала.
Танкисты остановились и вскинули в приветствии руки к шлемофонам.
– Товарищ комбриг…
– Вольно! Молодцы! Все сам видел – и как танки немецкие били, и как гусеницу ремонтировали. Постойте, а Сергеев где?