Страница:
Комок Глеба стоял последним в ряду. К его окошку прилип какой-то алкаш в грязной измятой куртке.
– Не, так ты смотри внимательно: я ж тебе не говно хочу всучить, это ж фирма – за километр видно!
В своей грязной ладони алкаш сжимал массивную шариковую ручку.
– Ты только глянь на ободок! – восклицал он. – Ты глянь, и тебе сразу станет все ясно!.. Ну ладно, давай двадцать пять, так и быть!
Савик подошел к окошку, небрежно оттолкнув люмпена в сторону.
– Какие новости? Еще не съехал? – вяло поинтересовался он.
Лицо ларечника враз окаменело. Затем губы растянулись в кислой улыбке, глаза забегали. Опытным взглядом профессионала Савик сразу определил: деньги у него есть.
– Привет, Савик, – слегка запинаясь, сказал Глеб. – Какие могут быть новости? Торговля из рук вон, и покупателя на эту клетуху тоже никак не найду... Ты, может, зайдешь – сделаем по маленькой?
– Деньги, – произнес Савик и со скучающим видом посмотрел в сторону.
Алкаш стоял, раскачиваясь, и что-то бубнил себе под нос.
– Понимаешь, я надеялся перехватить у тещи полсотни, но она сегодня, как назло, уехала в деревню... – пробормотал Глеб.
– Деньги, – повторил Савик.
По своему богатому опыту Савик знал: главное, не вступать с ними ни в какие разговоры, пусть даже о погоде или футболе, потому что все постепенно сведется к больным детям, проискам налоговиков и в конечном счете тебе дадут понять, что ты отбираешь последние крохи и обрекаешь все семейство на голодную смерть.
Савик пожил, Савик знает.
Из окошка донесся покорный шелест бумажек, следом показалась рука Глеба с двумя зелеными банкнотами: десятка и двадцатка. Савик аккуратно спрятал деньги в карман и, усмехнувшись, сказал:
– А вот теперь можно и по маленькой.
Как говорится, слово не воробей...
Глебу ничего не оставалось, как отпереть дверь и впустить даньщика внутрь, а затем достать из угла початую бутылку «Столичной» и аппетитно нарезанный кусок свиной грудинки. Весело забулькала прозрачная жидкость.
– Не, мужики, купите, а? Серьезно говорю.
Снаружи в окошко просунулась синяя ряха. Испещренный красными прожилками нос, уловив желанный запах, беспокойно дергался.
– Ты еще не ушел? – проговорил Глеб, подавая Савику наполовину наполненный стакан.
– Ну ладно, мужики, – алкаш потерянно шмыгнул носом. – Уступлю за двадцать рябчиков.
Аккуратно отставив мизинец, Савик выпил водку. Поставил стакан, зарядил рот куском душистой сочной свинины и, неторопливо прожевав, сказал:
– Что там у тебя, покажь.
Савик взял ручку, повертел, осмотрел со всех сторон, мазнул по пальцу, оставив отчетливый синий след. Дома у него скопился изрядный запас разных «шариков» с надписями «Made in China» и «Made in Thailand» – этим дешевым барахлом его всегда исправно снабжали ларечники, равно как сигаретами, презервативами и баночным пивом – что, однако, еще никого не спасло от необходимости вовремя платить дань.
Но ручка, которую держал сейчас Савик, явно не из этого пестрого ширпотребного ряда. Это была дорогая вещь – Савик сразу понял, едва взял ее в руки. Удивительно только, что Глеб не просек, он как-никак специалист... ну да ему не до того было, бедняге.
Здесь не было никакой мишуры, никаких надписей, все строго, просто и со вкусом. Корпус из твердой полированной древесины, темные прожилки. Желтый конический наконечник, посередине корпуса желтый блестящий ободок из желтого металла, такой же ободок, только потоньше – на колпачке. От верхнего ободка к нижнему протянулся массивный стреловидный зажим – цеплять за карман. Вот и все. Качественные и ценные вещи всегда отличает отсутствие излишеств.
– Где спер? – деловито поинтересовался Савик.
– А чего сразу – спер? – обиделся алкаш. – Нашел я ее! В сугробе, вчера, когда здесь автобус взорвали. Я сразу понял – клевая штучка!
Савик еще раз осмотрел ручку, покрутил небрежно, демонстрируя полное равнодушие, затем веско произнес:
– Говно.
Синяя ряха в окошке болезненно дернулась.
– Ну хоть червонец...
Савик взял из картонной коробки использованный чек, пристроил на колене и попробовал накорябать там свою роспись. Ручка оставляла лишь бесцветное углубление на бумаге.
– Ах ты гад, да она не пишет! – проревел Савик. Крепкий кулак прочертил в воздухе короткую линию и врезался в сизый нос алкаша. – Пошел вон! Еще сунешься – башку отверну!
Глеб снова наполнил стаканы. Из сумки появился пучок зеленого лука и бутерброд с холодной яичницей – наверное, жена накрутила утром. Гулять так гулять!
Савик хорошо знал этот тип людей, которые привыкли подчиняться обстоятельствам, а потом все свои неудачи списывать на те же обстоятельства. Пять минут назад Глеб ненавидел его, Савика, лютой ненавистью, готов был, наверное, в глотку вцепиться. Но – боялся. И деньги отдал. Потому что привык быть жертвой, перхотью, так для него удобнее. Сейчас он расслабился и скоро начнет жаловаться на жизнь, бить себя кулаком в грудь и рассказывать, рассказывать... Словно на исповеди перед батюшкой.
Чудной народ.
Савику до лампы все эти излияния. Он выполнил план на сегодня, получил долги, а сейчас пьет и закусывает на халяву. Вот и все. Если Глеб думает, что после двух стаканов они станут друзьями, что завтра там или послезавтра Савик как-то по-особому поздоровается с ним или спросит: ну как теща, не поправилась? – то он глубоко ошибается. Это точно как с этими «сенокосилками». Ты даешь – я беру. А налоги платить все равно надо.
– Я ведь, можно сказать, случайно сюда попал, – начал Глеб, осушив стакан. – По недоразумению. Стечение обстоятельств. – Он разрезал бутерброд надвое, половину подвинул Савику, половину отправил в рот и торопливо прожевал. – Это вот все... Торговля, касса, кремы, шампуни, лосьоны... Не мое это, Савик. У меня ведь высшее образование. Я автотракторный закончил, тогда это считался хороший факультет, в советские времена на ЗИЛе мастерам всегда прилично башляли... А тут – на тебе. Я только два года и успел проработать после диплома, как все посыпалось... А тут тесть как раз умер, теща к нам переехала из Мурманска. В «полуторке», представляешь – мы с женой, две дочки и теща со своим сахарным диабетом... Ты почему не пьешь, Савик?
– Гля, только что писала, а теперь не пишет, – рассеянно сказал контролер, продолжая рассматривать ручку.
Чем больше он на нее смотрел, тем больше убеждался, что ему удалось отхватить настоящую вещь. Что-то было в ней... Может, эти плавные линии, создающие ощущение завершенности, «правильности» какой-то, может, сочетание темного полированного дерева и желтого металла, а какой металл тут может быть? Савик не первый день живет И слышал про золотые «Паркеры»... И увесистая... Он прикинул на ладони. Да, в самом деле, ручка показалась Савику несколько тяжеловатой для своего размера, значит, желтые прибамбасы и вправду золотые! Сколько же она может стоить? Жалко, конечно, что не пишет. Савик попытался развинтить ручку, но она почему-то не поддавалась.
– ...не пьешь?
Савик поднял голову и посмотрел на Глеба.
– Как это – не пью? – сказал он, опрокидывая стакан. – Только наливай.
Лицо Глеба раскраснелось, глаза и нос блестели. На краю фанерного прилавка дотлевал забытый окурок, оставляя черную дорожку. Наверное, Глеб тут успел половину своего жизненного пути разбаянить. Ничего, пусть... Звякнуло что-то в сумке – ларечник извлек вторую бутылку. Сорвал зубами пробку, выплюнул на пол. Прозрачная, чуть маслянистая жидкость забурлила в стаканах. Отчетливо запахло сивухой.
– Ну давай, значит, чтобы деньги водились! – Глеб торжественно поднял свой стакан. – Чтобы – «зеленые»! В крупных купюрах! И побольше!
Савик даже ухом не повел в сторону собутыльника, продолжая вертеть ручку так и сяк.
– Слушай, – перебил он Глеба, – ни хрена не могу развинтить. Как же тут стержень меняется?
– Что? – встрепенулся Глеб. – А-а... Если не разбирается – значит, одноразовая. Дешевка.
– Да пошел ты! – сказал Савик. – Много понимаешь. Разуй глаза, посмотри лучше... «Дешевка»!
Глеб взял ручку, близоруко потыкался в нее носом. Хмыкнул недоуменно, попробовал провернуть части корпуса в разные стороны.
– В самом деле, на дешевку не похожа. Скорее «Паркер» какой-нибудь. Только надписей нет. Восьмерка – и все... И стержня нет... Конечно, писать не будет!
– Какая восьмерка? А стержень был – глянь, полоса на пальце! Видно, я его спрятал... Ну-ка, дай сюда!
Он отобрал ручку, вновь поднес к глазам. Действительно, в толстом золотом ободке виднелось крохотное овальное окошко, а в нем красная цифра 8.
– Гля, и вправду восьмерка! Откуда она взялась? Глеб пожал плечами, заметил дотлевший окурок, неловко смахнул с прилавка. Вытянул из пачки новую сигарету, достал из кармана зажигалку, потянулся.
– А все-таки жить хорошо!
Раздалось негромкое «пш-ш». Савик увидел, что цифра 8 в овальном окошке медленно отъехала в сторону и на ее месте появилась цифра 7.
– Ни хрена себе, – удивленно протянул он. – Гля сюда! Савик поднял глаза на Глеба и вдруг увидел, что тот медленно сползает со стула, судорожно хватая ртом воздух. Лицо ларечника стало белее мела, в глазах отражались непонимание и какой-то животный испуг. Стул выскользнул из-под него и ударился в стену киоска, полетела на пол недопитая бутылка водки. Глеб упал, врезавшись головой в ящик с нераспакованным товаром. Нечищенный ботинок ударил Савика по щиколотке. Савик торопливо убрал ногу.
– Ты что, блин... Припадочный? Глеб лежал без движения. Преодолевая брезгливость, Савик склонился над ним. Похлопал ладонью по щеке.
– Пить не научился, а? Перхоть... Ну, вставай, живо!
Никакой реакции. Немигающие глаза Глеба уставились в потолок, какая-то мышца на шее дернулась раз-другой... Перестала. Нижняя челюсть медленно отвалилась.
«Помер он, что ли?» – Савик застыл, пораженный внезапной догадкой.
«Да нет, херня, с чего ему умирать?» – успокоил он себя, хотя подсознание подсказывало, что никакая не херня. Савик никогда еще не видел вблизи труп, если не считать девяностолетнего деда Семена, который в прошлом году загнулся от инсульта, – но пока Савик с матерью добирались к нему в Петушки, дед уже был восковой, ненастоящий, лицо было обсыпано пудрой, и челюсть была подвязана черным шарфом... А какой он был, дед, в тот момент, когда вдруг свалился, как подрубленный, в сенях и за полминуты отдал Богу душу?
Во всяком случае, глаза ему закрывала бабка, это Савик знал.
– Слышь? – произнес Савик не своим голосом. – Ты чего?
Молчание. С улицы донеслись детские голоса. Савик поднял голову. «А вдруг кто-то подойдет к комку и захочет заглянуть внутрь?» – дошло вдруг до него. Он вскочил на ноги, нашел приткнутую к стеклу табличку «Открыто», перевернул ее другой стороной, где было написано «Закрыто». Проверил защелку на окошке и на двери. Задернул шторку. Оглянулся. Глеб лежал без движения, по-прежнему пялясь пустыми глазами в потолок. И обстановка в ларьке изменилась – исчез уют, пропала праздничность дармовой выпивки. Остро пахло опасностью и смертью.
«Все. Теперь бежать», – пришла трезвая и ясная, как морозный воздух, мысль.
Да. А стакан с отпечатками? А следы? А бутылка? А...
Савик наклонился. Только сейчас он заметил красноватую припухлость на щеке у Глеба, чуть правее носа. Розовое пятно размером не больше бабьего соска, и в середине что-то торчит. Как будто твердый гнойный стержень вылез из назревшего фурункула... Странно, вроде никаких нарывов у него на роже не было... Или это тень такая... Но странности Глебовых гнойников отходили сейчас на задний план.
Савик ничего не соображал. Ладно, надо убрать следы... Он вытащил из-под ящиков грязную тряпку, наспех протер пол. Затем сорвал со стены полиэтиленовый пакет. Стакан, бутылка, окурки – все туда. Что еще?.. Ручка. Савик совсем про нее забыл. Ручка.
Он пошарил глазами по киоску. Ручка лежала на полочке, рядом с польской туалетной водой и дезодорантами. Савик взял ее, хотел сунуть в карман, но что-то его остановило. Погоди, ведь перед тем, как Глеб кувыркнулся со своего стула, он как раз нажал на стреловидный зажим, правильно? Да. Раздался тихий шипящий звук, и цифра 8 сменилась цифрой 7. Шипящий звук. Савик тогда подумал, что Глеб включил свою зажигалку, чтобы прикурить. А может, шипела не зажигалка?..
Синий цилиндрик с надписью «Ronson» лежал в раскрытой ладони мертвеца. Сигарета валялась рядом на полу. Савик поднял ее, посмотрел: кончик светлый, бумага не закопчена. Значит, это была не зажигалка.
Взгляд его невольно скользнул по щеке Глеба, и тут Савик – тот самый Савик, который пожил, который знает, – вообще перестал что-то понимать.
На щеке ничего не было! Ни припухлости, ни красноты, ни тени! Обычная пористая и не очень чистая кожа – и все.
Это было за гранью понимания. «Херня какая-то», – сформулировал растерянный Савик. Он осторожно, словно ядовитого паука, завернул ручку в платок и спрятал ее в правый внутренний карман куртки – от сердца подальше.
Глеб лежал в нелепой позе, скалясь в потолок.
Савик отпер дверь и вышел из киоска.
Он долго ходил по улицам, не зная, куда приткнуться, совершенно очумелый. Потом остановился, огляделся: какая-то пустынная остановка, жестяной флажок с номерами маршрутов скрипит на ветру. Вспомнил вдруг про пакет, который до сих пор сжимал в руке. Бутылка, стакан, окурки. Воровато глянул по сторонам. Швырнул пакет в урну, отошел. Нет, вернулся, высыпал сигареты из пачки в карман, пустую пачку поджег и бросил следом за пакетом. Гори оно все!..
Савику сегодня определенно не везло. Вдобавок ко всему он забрел на «чужую» территорию, в район проспекта Вернадского, рядом с автостоянкой. Там Савик нарвался на ребят из группировки Жгута, который «держит» соседний участок и, как это часто бывает у соседей, имеет целый букет территориальных и прочих претензий к группе Директора и Смольского. Жгут с Директором свои проблемы обычно решают за бутылкой коньяка в отдельной кабинке какого-нибудь дорогого ресторана, как принято у уважающих себя людей. А «бойцы» той и другой стороны знай метелятся между собой при каждом удобном случае.
«...Смотри, этот, как его, Савкин топает, – послышался нетрезвый голос. – Отбуцкаем?» Савик увидел стремительно приближающиеся фигуры и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежал. Ловить здесь было нечего, только бежать. Савик сам не раз участвовал в подобных расправах, он знал, как действует на разгоряченный выпивкой мозг пресловутый «эффект чужака». Ни повод не нужен, ничего. Только – морда, об которую можно почесать кулак.
Убежать Савику не дали. В подъезде, мимо которого он проходил минуту назад, обжималась парочка; парень, как оказалось, тоже был из жгутовских – Боря Хмель. Услышав крики, Боря оставил на время свою подругу и выскочил Савику наперерез. Савик попытался уложить его с первого удара, но не сумел. Хмель вцепился ему в куртку, а тем временем подоспели остальные...
Спустя пять минут все закончилось. Савик остался лежать на снегу, облизывая разбитый рот и чувствуя при каждом вздохе, как ребра вонзаются в печень. Хорошо, что он работает на Директора. Если бы он был обычным лохом, то жгутовские затоптали бы его насмерть. С другой стороны, если бы он был бригадиром или просто авторитетным пацаном, его бы никто не тронул...
Савик отдышался немного. Встал. Обшарил карманы. Шестьдесят долларов, полученные с должников, а с ними и личные сорок рублей – все исчезло. Савик чуть не взвыл от злости и досады. Ну, суки, ну попадетесь же когда-нибудь!.. С тревожным чувством он залез в карман. Ручка была на месте. И зажигалка, и две сигареты остались не поломанными.
Савик вытер лицо и руки снегом, посидел на корточках, отдышался, выкурил сигарету. Капли воды стекали по его разбитому и насупленному лицу. Вот херня! Совершенно Неожиданно он сам оказался в должниках.
Часов в восемь Савик приплелся в дискобар «Миранда». Это «точка» Юры Маза – он сидит за стойкой днями напролет, лакает с дружками немецкое пиво под горячие сосиски, треплется. А когда он бывает нужен Директору, всегда знает, где его искать.
Вот и сегодня бригадир сидел на своем обычном месте, уткнувшись носом в пивной бокал. Савик подошел, стал рядом, всем своим видом выражая уныние от незаслуженной обиды.
– Слышь, Юра, меня жгутовские отбуцкали, деньги отняли... Совсем оборзели!
Маз допил пиво, без интереса скользнул взглядом по его разукрашенной физиономии.
– Какие деньги?
Если бы в таком виде заявился Татарин, Маз вскочил бы, собрал ребят и отправился на разборку. А на обиды Савика ему было плевать. Савик ощутил острый укол уязвленной гордости.
– Сегодня шестьдесят баксов получил с Нинки и Глеба... Маз поморщился. Имен овец он не знал и знать не хотел. Его интересовала только шерсть.
– А Глеб потом... – Савик запнулся, вдруг ясно увидев перед собой остекленевшие глаза ларечника и отвалившуюся челюсть. – Короче, Глеб прижмурил задницу.
– Что-о? – протянул Маз, задирая брови.
– Сдох, что!.. – неожиданно для себя огрызнулся Савик Маз посмотрел на него как на законченного идиота.
– Что ты мне пургу метешь? – медленно произнес он. – При чем тут жгутовские?
– Они потом. Вначале Глеб долг отдал, потом вдруг помер. А потом жгутовские напали. Хмель и еще рыл семь.
Маз отвернулся, постучал по стойке пальцем, увенчанным кольцом-"печаткой". Рядом появился бармен, поставил перед ним кружку пива. Маз отпил из бокала, спросил:
– Значит, ты этого ларечника замолотил, бабки заныкал, а жгутовские виноваты?
– Жгутовские, – подтвердил Савик. Маз хмыкнул и слез с табурета.
– Идем на воздух.
Они вышли на улицу, под козырек бара.
– В общем, так, братишка, – сказал Маз, закуривая «Честерфилд». – Я помню – на прошлой неделе ты катил бочку на какого-то лоха за то, что платеж задержал. Кричал, грозился. А сегодня приходишь с разукрашенной мордой и разбитыми кулаками и говоришь, что он умер. А зачем ты мне это говоришь?
– Так я с ним водку пил...
Маз жесткой рукой схватил его за отворот старой, выношенной куртки, грубо развернул, припечатал к стене.
– Тебе поручали его мочить? Я, или Директор, или Смольский?
Савик затряс головой.
– Я его пальцем не тронул! Бригадир презрительно усмехнулся.
– Не поручали. Значит, это твоя личная проблема. Отмазывать тебя никто не будет.
– Матерью клянусь, он сам...
– Вот так ментам и расскажешь. Если лишнее болтнешь – сам знаешь, что будет. А бабки принесешь – сроку тебе три дня. Все понял?
В данной ситуации ответ мог быть только одним.
– Все.
– Тогда вали отсюда.
Маз пошел допивать свое пиво, а Савик, проклиная все на свете, побрел прочь от «Миранды».
Весь день он просидел дома, уткнувшись в телевизор. Его мозг напоминал проигрыватель с заевшей пластинкой. Савик непрестанно думал о том, что случилось вчера в палатке у Глеба, снова и снова прокручивая в голове цепочку событий: вот он вертит ручку, шипение, цифра 8 уплыла за пределы окошка, появилась семерка, Глеб с вытаращенными глазами сползает на пол... красноватое пятно под скулой и кончик какой-то хреновины, торчащий из середины... А потом – чистая гладкая кожа, ничего нет. Пусто... Но не привиделось же ему это все! Тем более что Глеб так и остался мертвым...
Савик сильно подозревал, что все дело в этой чертовой ручке. Шпионская какая-нибудь дрянь... Откуда она там взялась? Хотя... Целый автобус каких-то крутых взорвали, у тех что угодно быть могло!
По всем правилам, ручку следовало уничтожить – тогда концы уйдут в воду. Но ему не хотелось этого делать. Целый день он опасливо крутил ее так и этак, направив на всякий случай в большую ватную подушку.
Постепенно кое-что стало проясняться. Ручка имела два положения. В обычном из нее выдвигался стержень и можно было писать обыкновенной на вид синей пастой. Но если ободок и наконечник как бы растянуть и одновременно повернуть в противоположных направлениях, открывалось окошко с цифрой 7 и ручка начинала излучать волны опасности и скрытой силы. Савик понимал, что, если сейчас нажать стреловидный зажим, эта сила немедленно проявит себя. Но он не нажимал – проделывал все манипуляции в обратном порядке, расписывался на косо оторванном листе газеты. Ручка завораживала его изяществом и красотой. Эти плавные отточенные линии, эта правильность форм, золотой ободок на темном полированном дереве, дорогая и изысканная простота...
Савик не был ни эстетом, ни поэтом, в Третьяковку он сроду не ходил, даже вместе с классом, а самой красивой вещью на свете, по его мнению, являлся пистолет Макарова, который он как-то видел у Маза. Но здесь Савика что называется проняло. Может, даже не красота, а то общее, что было между «ПМ» и этой ручкой?.. Так или иначе выбрасывать он ее не стал, а спрятал в туалете за канализационной трубой.
Аппетита не было, он почти ничего не ел. Мать заподозрила неладное, забеспокоилась, снова завела свою обычную песню.
– Чего ты дурью маешься? Работал, как все, шофером, в приличном месте, вроде около власти... А теперь что? То спишь целый день, то шастаешь по ночам, то пьяный, то злой, то побитый... Теперь сидишь, как волк в норе! Куда это годится? Что это за работа такая?
Но на все ее расспросы Савик только цедил: «Все нормально. Отцепись».
Вечером он решил развеяться, выпросил у матери полтинник в долг, выбрался из своей берлоги и отправился в «Миранду» – дискобар, где любили собираться путевые пацаны района. Там было многолюдно, резко били по ушам рваные ритмы, синие, желтые и зеленые всполохи цветомузыки били по глазам. Площадка для танцев была плотно забита потными разгоряченными телами, каждый корячился сам по себе – прыгали, раскачиваясь, обкуренные или подколотые парни, извивались, подняв руки, такие же кайфующие девчонки. Некоторые притягивались друг к другу и сплетались в объятиях, бесстыдно тискаясь на глазах у остальных. Потом парочки шли в туалет и возвращались порознь, потеряв друг к другу всякий интерес.
Савик подошел к стойке, взял кружку «Балтики», залпом выпил. Тут же повторил. Захотелось есть, захотелось водки, захотелось анаши или пары «колес», захотелось бабу, захотелось «бэшку» или «мерс», чтобы промчаться по Вернадке на ста сорока, тиская правой рукой обтянутое скользким нейлоном колено. Но наличность заканчивалась, и, очевидно, чувствуя это, худой с прилизанным пробором бармен отошел подальше и индифферентно смотрел в сторону.
– Слышь, братан!
Было шумно, но тот услышал, на удивление быстро подбежал и изобразил максимальную почтительность.
– Налей соточку водки в долг, – попросил Савик, понимая невыполнимость просьбы. Если каждому задарма вливать... – Сейчас сделаю!
Через минуту на стойке появилась рюмка и тарелочка с бутербродом. Чудеса, да и только!
Савик выпил, закусил и пришел в благодушное настроение. Сегодня ему везло. Может, появится классная телка с ароматно дымящейся мастыркой... Но вместо этого вдруг появился Боря Хмель.
– Здорово, братское сердце! – сердечно произнес он и приобнял Савика за плечи. – Ты не обижайся, это мы по пьяни... Не разобрались, короче... Хочешь, я тебе сейчас стол накрою?
Савик насторожился. С чего такая щедрость? Похоже на ловушку. Надо сваливать, пока по новой не накатили...
– Сейчас не могу, ребята ждут. – Он осторожно высвободился и стал протискиваться к выходу, жалея, что не захватил с собой нож. Но все обошлось – никто не ждал у входа, не крался следом, не караулил в подъезде.
Ночью его опять мучили бабы без сосков и всякие другие кошмары.
Рано утром раздался звонок в дверь. Опухший невыспавшийся Савик скатился с кровати, крикнул матери:
«Я открою!» – и побежал к двери. Он задницей чувствовал, что это по поводу Глеба.
На пороге стоял Маз.
– Одевайся, выйди, – сказал он сухим тоном. До этого дня никто из старших на дом к Савику не заявлялся. «Плохо дело», – думал он, дрожащими руками натягивая на себя спортивные штаны и куртку. Из спальни, стуча шлепками, вышла мать в ночной рубашке.
– Ты куда это? Опять за свое?
– Не твое дело, – раздраженно рявкнул Савик. – Надо. На улице подморозило, снег жестко серебрился ледяной корочкой. Савик чувствовал, как его бьет нервная дрожь. Маз ждал на спортивной площадке перед домом. Когда Савик приблизился, Маз неожиданно улыбнулся, достал из кармана пачку «Честерфилда», встряхнул и протянул ему:
– Угощайся.
Не понимая, чем вызвана такая перемена, Савик взял сигарету.
– Как ты это делаешь?
После первой затяжки в животе у Савика заиграл военный марш.
– Не, так ты смотри внимательно: я ж тебе не говно хочу всучить, это ж фирма – за километр видно!
В своей грязной ладони алкаш сжимал массивную шариковую ручку.
– Ты только глянь на ободок! – восклицал он. – Ты глянь, и тебе сразу станет все ясно!.. Ну ладно, давай двадцать пять, так и быть!
Савик подошел к окошку, небрежно оттолкнув люмпена в сторону.
– Какие новости? Еще не съехал? – вяло поинтересовался он.
Лицо ларечника враз окаменело. Затем губы растянулись в кислой улыбке, глаза забегали. Опытным взглядом профессионала Савик сразу определил: деньги у него есть.
– Привет, Савик, – слегка запинаясь, сказал Глеб. – Какие могут быть новости? Торговля из рук вон, и покупателя на эту клетуху тоже никак не найду... Ты, может, зайдешь – сделаем по маленькой?
– Деньги, – произнес Савик и со скучающим видом посмотрел в сторону.
Алкаш стоял, раскачиваясь, и что-то бубнил себе под нос.
– Понимаешь, я надеялся перехватить у тещи полсотни, но она сегодня, как назло, уехала в деревню... – пробормотал Глеб.
– Деньги, – повторил Савик.
По своему богатому опыту Савик знал: главное, не вступать с ними ни в какие разговоры, пусть даже о погоде или футболе, потому что все постепенно сведется к больным детям, проискам налоговиков и в конечном счете тебе дадут понять, что ты отбираешь последние крохи и обрекаешь все семейство на голодную смерть.
Савик пожил, Савик знает.
Из окошка донесся покорный шелест бумажек, следом показалась рука Глеба с двумя зелеными банкнотами: десятка и двадцатка. Савик аккуратно спрятал деньги в карман и, усмехнувшись, сказал:
– А вот теперь можно и по маленькой.
Как говорится, слово не воробей...
Глебу ничего не оставалось, как отпереть дверь и впустить даньщика внутрь, а затем достать из угла початую бутылку «Столичной» и аппетитно нарезанный кусок свиной грудинки. Весело забулькала прозрачная жидкость.
– Не, мужики, купите, а? Серьезно говорю.
Снаружи в окошко просунулась синяя ряха. Испещренный красными прожилками нос, уловив желанный запах, беспокойно дергался.
– Ты еще не ушел? – проговорил Глеб, подавая Савику наполовину наполненный стакан.
– Ну ладно, мужики, – алкаш потерянно шмыгнул носом. – Уступлю за двадцать рябчиков.
Аккуратно отставив мизинец, Савик выпил водку. Поставил стакан, зарядил рот куском душистой сочной свинины и, неторопливо прожевав, сказал:
– Что там у тебя, покажь.
Савик взял ручку, повертел, осмотрел со всех сторон, мазнул по пальцу, оставив отчетливый синий след. Дома у него скопился изрядный запас разных «шариков» с надписями «Made in China» и «Made in Thailand» – этим дешевым барахлом его всегда исправно снабжали ларечники, равно как сигаретами, презервативами и баночным пивом – что, однако, еще никого не спасло от необходимости вовремя платить дань.
Но ручка, которую держал сейчас Савик, явно не из этого пестрого ширпотребного ряда. Это была дорогая вещь – Савик сразу понял, едва взял ее в руки. Удивительно только, что Глеб не просек, он как-никак специалист... ну да ему не до того было, бедняге.
Здесь не было никакой мишуры, никаких надписей, все строго, просто и со вкусом. Корпус из твердой полированной древесины, темные прожилки. Желтый конический наконечник, посередине корпуса желтый блестящий ободок из желтого металла, такой же ободок, только потоньше – на колпачке. От верхнего ободка к нижнему протянулся массивный стреловидный зажим – цеплять за карман. Вот и все. Качественные и ценные вещи всегда отличает отсутствие излишеств.
– Где спер? – деловито поинтересовался Савик.
– А чего сразу – спер? – обиделся алкаш. – Нашел я ее! В сугробе, вчера, когда здесь автобус взорвали. Я сразу понял – клевая штучка!
Савик еще раз осмотрел ручку, покрутил небрежно, демонстрируя полное равнодушие, затем веско произнес:
– Говно.
Синяя ряха в окошке болезненно дернулась.
– Ну хоть червонец...
Савик взял из картонной коробки использованный чек, пристроил на колене и попробовал накорябать там свою роспись. Ручка оставляла лишь бесцветное углубление на бумаге.
– Ах ты гад, да она не пишет! – проревел Савик. Крепкий кулак прочертил в воздухе короткую линию и врезался в сизый нос алкаша. – Пошел вон! Еще сунешься – башку отверну!
Глеб снова наполнил стаканы. Из сумки появился пучок зеленого лука и бутерброд с холодной яичницей – наверное, жена накрутила утром. Гулять так гулять!
Савик хорошо знал этот тип людей, которые привыкли подчиняться обстоятельствам, а потом все свои неудачи списывать на те же обстоятельства. Пять минут назад Глеб ненавидел его, Савика, лютой ненавистью, готов был, наверное, в глотку вцепиться. Но – боялся. И деньги отдал. Потому что привык быть жертвой, перхотью, так для него удобнее. Сейчас он расслабился и скоро начнет жаловаться на жизнь, бить себя кулаком в грудь и рассказывать, рассказывать... Словно на исповеди перед батюшкой.
Чудной народ.
Савику до лампы все эти излияния. Он выполнил план на сегодня, получил долги, а сейчас пьет и закусывает на халяву. Вот и все. Если Глеб думает, что после двух стаканов они станут друзьями, что завтра там или послезавтра Савик как-то по-особому поздоровается с ним или спросит: ну как теща, не поправилась? – то он глубоко ошибается. Это точно как с этими «сенокосилками». Ты даешь – я беру. А налоги платить все равно надо.
– Я ведь, можно сказать, случайно сюда попал, – начал Глеб, осушив стакан. – По недоразумению. Стечение обстоятельств. – Он разрезал бутерброд надвое, половину подвинул Савику, половину отправил в рот и торопливо прожевал. – Это вот все... Торговля, касса, кремы, шампуни, лосьоны... Не мое это, Савик. У меня ведь высшее образование. Я автотракторный закончил, тогда это считался хороший факультет, в советские времена на ЗИЛе мастерам всегда прилично башляли... А тут – на тебе. Я только два года и успел проработать после диплома, как все посыпалось... А тут тесть как раз умер, теща к нам переехала из Мурманска. В «полуторке», представляешь – мы с женой, две дочки и теща со своим сахарным диабетом... Ты почему не пьешь, Савик?
– Гля, только что писала, а теперь не пишет, – рассеянно сказал контролер, продолжая рассматривать ручку.
Чем больше он на нее смотрел, тем больше убеждался, что ему удалось отхватить настоящую вещь. Что-то было в ней... Может, эти плавные линии, создающие ощущение завершенности, «правильности» какой-то, может, сочетание темного полированного дерева и желтого металла, а какой металл тут может быть? Савик не первый день живет И слышал про золотые «Паркеры»... И увесистая... Он прикинул на ладони. Да, в самом деле, ручка показалась Савику несколько тяжеловатой для своего размера, значит, желтые прибамбасы и вправду золотые! Сколько же она может стоить? Жалко, конечно, что не пишет. Савик попытался развинтить ручку, но она почему-то не поддавалась.
– ...не пьешь?
Савик поднял голову и посмотрел на Глеба.
– Как это – не пью? – сказал он, опрокидывая стакан. – Только наливай.
Лицо Глеба раскраснелось, глаза и нос блестели. На краю фанерного прилавка дотлевал забытый окурок, оставляя черную дорожку. Наверное, Глеб тут успел половину своего жизненного пути разбаянить. Ничего, пусть... Звякнуло что-то в сумке – ларечник извлек вторую бутылку. Сорвал зубами пробку, выплюнул на пол. Прозрачная, чуть маслянистая жидкость забурлила в стаканах. Отчетливо запахло сивухой.
– Ну давай, значит, чтобы деньги водились! – Глеб торжественно поднял свой стакан. – Чтобы – «зеленые»! В крупных купюрах! И побольше!
Савик даже ухом не повел в сторону собутыльника, продолжая вертеть ручку так и сяк.
– Слушай, – перебил он Глеба, – ни хрена не могу развинтить. Как же тут стержень меняется?
– Что? – встрепенулся Глеб. – А-а... Если не разбирается – значит, одноразовая. Дешевка.
– Да пошел ты! – сказал Савик. – Много понимаешь. Разуй глаза, посмотри лучше... «Дешевка»!
Глеб взял ручку, близоруко потыкался в нее носом. Хмыкнул недоуменно, попробовал провернуть части корпуса в разные стороны.
– В самом деле, на дешевку не похожа. Скорее «Паркер» какой-нибудь. Только надписей нет. Восьмерка – и все... И стержня нет... Конечно, писать не будет!
– Какая восьмерка? А стержень был – глянь, полоса на пальце! Видно, я его спрятал... Ну-ка, дай сюда!
Он отобрал ручку, вновь поднес к глазам. Действительно, в толстом золотом ободке виднелось крохотное овальное окошко, а в нем красная цифра 8.
– Гля, и вправду восьмерка! Откуда она взялась? Глеб пожал плечами, заметил дотлевший окурок, неловко смахнул с прилавка. Вытянул из пачки новую сигарету, достал из кармана зажигалку, потянулся.
– А все-таки жить хорошо!
Раздалось негромкое «пш-ш». Савик увидел, что цифра 8 в овальном окошке медленно отъехала в сторону и на ее месте появилась цифра 7.
– Ни хрена себе, – удивленно протянул он. – Гля сюда! Савик поднял глаза на Глеба и вдруг увидел, что тот медленно сползает со стула, судорожно хватая ртом воздух. Лицо ларечника стало белее мела, в глазах отражались непонимание и какой-то животный испуг. Стул выскользнул из-под него и ударился в стену киоска, полетела на пол недопитая бутылка водки. Глеб упал, врезавшись головой в ящик с нераспакованным товаром. Нечищенный ботинок ударил Савика по щиколотке. Савик торопливо убрал ногу.
– Ты что, блин... Припадочный? Глеб лежал без движения. Преодолевая брезгливость, Савик склонился над ним. Похлопал ладонью по щеке.
– Пить не научился, а? Перхоть... Ну, вставай, живо!
Никакой реакции. Немигающие глаза Глеба уставились в потолок, какая-то мышца на шее дернулась раз-другой... Перестала. Нижняя челюсть медленно отвалилась.
«Помер он, что ли?» – Савик застыл, пораженный внезапной догадкой.
«Да нет, херня, с чего ему умирать?» – успокоил он себя, хотя подсознание подсказывало, что никакая не херня. Савик никогда еще не видел вблизи труп, если не считать девяностолетнего деда Семена, который в прошлом году загнулся от инсульта, – но пока Савик с матерью добирались к нему в Петушки, дед уже был восковой, ненастоящий, лицо было обсыпано пудрой, и челюсть была подвязана черным шарфом... А какой он был, дед, в тот момент, когда вдруг свалился, как подрубленный, в сенях и за полминуты отдал Богу душу?
Во всяком случае, глаза ему закрывала бабка, это Савик знал.
– Слышь? – произнес Савик не своим голосом. – Ты чего?
Молчание. С улицы донеслись детские голоса. Савик поднял голову. «А вдруг кто-то подойдет к комку и захочет заглянуть внутрь?» – дошло вдруг до него. Он вскочил на ноги, нашел приткнутую к стеклу табличку «Открыто», перевернул ее другой стороной, где было написано «Закрыто». Проверил защелку на окошке и на двери. Задернул шторку. Оглянулся. Глеб лежал без движения, по-прежнему пялясь пустыми глазами в потолок. И обстановка в ларьке изменилась – исчез уют, пропала праздничность дармовой выпивки. Остро пахло опасностью и смертью.
«Все. Теперь бежать», – пришла трезвая и ясная, как морозный воздух, мысль.
Да. А стакан с отпечатками? А следы? А бутылка? А...
Савик наклонился. Только сейчас он заметил красноватую припухлость на щеке у Глеба, чуть правее носа. Розовое пятно размером не больше бабьего соска, и в середине что-то торчит. Как будто твердый гнойный стержень вылез из назревшего фурункула... Странно, вроде никаких нарывов у него на роже не было... Или это тень такая... Но странности Глебовых гнойников отходили сейчас на задний план.
Савик ничего не соображал. Ладно, надо убрать следы... Он вытащил из-под ящиков грязную тряпку, наспех протер пол. Затем сорвал со стены полиэтиленовый пакет. Стакан, бутылка, окурки – все туда. Что еще?.. Ручка. Савик совсем про нее забыл. Ручка.
Он пошарил глазами по киоску. Ручка лежала на полочке, рядом с польской туалетной водой и дезодорантами. Савик взял ее, хотел сунуть в карман, но что-то его остановило. Погоди, ведь перед тем, как Глеб кувыркнулся со своего стула, он как раз нажал на стреловидный зажим, правильно? Да. Раздался тихий шипящий звук, и цифра 8 сменилась цифрой 7. Шипящий звук. Савик тогда подумал, что Глеб включил свою зажигалку, чтобы прикурить. А может, шипела не зажигалка?..
Синий цилиндрик с надписью «Ronson» лежал в раскрытой ладони мертвеца. Сигарета валялась рядом на полу. Савик поднял ее, посмотрел: кончик светлый, бумага не закопчена. Значит, это была не зажигалка.
Взгляд его невольно скользнул по щеке Глеба, и тут Савик – тот самый Савик, который пожил, который знает, – вообще перестал что-то понимать.
На щеке ничего не было! Ни припухлости, ни красноты, ни тени! Обычная пористая и не очень чистая кожа – и все.
Это было за гранью понимания. «Херня какая-то», – сформулировал растерянный Савик. Он осторожно, словно ядовитого паука, завернул ручку в платок и спрятал ее в правый внутренний карман куртки – от сердца подальше.
Глеб лежал в нелепой позе, скалясь в потолок.
Савик отпер дверь и вышел из киоска.
Он долго ходил по улицам, не зная, куда приткнуться, совершенно очумелый. Потом остановился, огляделся: какая-то пустынная остановка, жестяной флажок с номерами маршрутов скрипит на ветру. Вспомнил вдруг про пакет, который до сих пор сжимал в руке. Бутылка, стакан, окурки. Воровато глянул по сторонам. Швырнул пакет в урну, отошел. Нет, вернулся, высыпал сигареты из пачки в карман, пустую пачку поджег и бросил следом за пакетом. Гори оно все!..
Савику сегодня определенно не везло. Вдобавок ко всему он забрел на «чужую» территорию, в район проспекта Вернадского, рядом с автостоянкой. Там Савик нарвался на ребят из группировки Жгута, который «держит» соседний участок и, как это часто бывает у соседей, имеет целый букет территориальных и прочих претензий к группе Директора и Смольского. Жгут с Директором свои проблемы обычно решают за бутылкой коньяка в отдельной кабинке какого-нибудь дорогого ресторана, как принято у уважающих себя людей. А «бойцы» той и другой стороны знай метелятся между собой при каждом удобном случае.
«...Смотри, этот, как его, Савкин топает, – послышался нетрезвый голос. – Отбуцкаем?» Савик увидел стремительно приближающиеся фигуры и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, побежал. Ловить здесь было нечего, только бежать. Савик сам не раз участвовал в подобных расправах, он знал, как действует на разгоряченный выпивкой мозг пресловутый «эффект чужака». Ни повод не нужен, ничего. Только – морда, об которую можно почесать кулак.
Убежать Савику не дали. В подъезде, мимо которого он проходил минуту назад, обжималась парочка; парень, как оказалось, тоже был из жгутовских – Боря Хмель. Услышав крики, Боря оставил на время свою подругу и выскочил Савику наперерез. Савик попытался уложить его с первого удара, но не сумел. Хмель вцепился ему в куртку, а тем временем подоспели остальные...
Спустя пять минут все закончилось. Савик остался лежать на снегу, облизывая разбитый рот и чувствуя при каждом вздохе, как ребра вонзаются в печень. Хорошо, что он работает на Директора. Если бы он был обычным лохом, то жгутовские затоптали бы его насмерть. С другой стороны, если бы он был бригадиром или просто авторитетным пацаном, его бы никто не тронул...
Савик отдышался немного. Встал. Обшарил карманы. Шестьдесят долларов, полученные с должников, а с ними и личные сорок рублей – все исчезло. Савик чуть не взвыл от злости и досады. Ну, суки, ну попадетесь же когда-нибудь!.. С тревожным чувством он залез в карман. Ручка была на месте. И зажигалка, и две сигареты остались не поломанными.
Савик вытер лицо и руки снегом, посидел на корточках, отдышался, выкурил сигарету. Капли воды стекали по его разбитому и насупленному лицу. Вот херня! Совершенно Неожиданно он сам оказался в должниках.
Часов в восемь Савик приплелся в дискобар «Миранда». Это «точка» Юры Маза – он сидит за стойкой днями напролет, лакает с дружками немецкое пиво под горячие сосиски, треплется. А когда он бывает нужен Директору, всегда знает, где его искать.
Вот и сегодня бригадир сидел на своем обычном месте, уткнувшись носом в пивной бокал. Савик подошел, стал рядом, всем своим видом выражая уныние от незаслуженной обиды.
– Слышь, Юра, меня жгутовские отбуцкали, деньги отняли... Совсем оборзели!
Маз допил пиво, без интереса скользнул взглядом по его разукрашенной физиономии.
– Какие деньги?
Если бы в таком виде заявился Татарин, Маз вскочил бы, собрал ребят и отправился на разборку. А на обиды Савика ему было плевать. Савик ощутил острый укол уязвленной гордости.
– Сегодня шестьдесят баксов получил с Нинки и Глеба... Маз поморщился. Имен овец он не знал и знать не хотел. Его интересовала только шерсть.
– А Глеб потом... – Савик запнулся, вдруг ясно увидев перед собой остекленевшие глаза ларечника и отвалившуюся челюсть. – Короче, Глеб прижмурил задницу.
– Что-о? – протянул Маз, задирая брови.
– Сдох, что!.. – неожиданно для себя огрызнулся Савик Маз посмотрел на него как на законченного идиота.
– Что ты мне пургу метешь? – медленно произнес он. – При чем тут жгутовские?
– Они потом. Вначале Глеб долг отдал, потом вдруг помер. А потом жгутовские напали. Хмель и еще рыл семь.
Маз отвернулся, постучал по стойке пальцем, увенчанным кольцом-"печаткой". Рядом появился бармен, поставил перед ним кружку пива. Маз отпил из бокала, спросил:
– Значит, ты этого ларечника замолотил, бабки заныкал, а жгутовские виноваты?
– Жгутовские, – подтвердил Савик. Маз хмыкнул и слез с табурета.
– Идем на воздух.
Они вышли на улицу, под козырек бара.
– В общем, так, братишка, – сказал Маз, закуривая «Честерфилд». – Я помню – на прошлой неделе ты катил бочку на какого-то лоха за то, что платеж задержал. Кричал, грозился. А сегодня приходишь с разукрашенной мордой и разбитыми кулаками и говоришь, что он умер. А зачем ты мне это говоришь?
– Так я с ним водку пил...
Маз жесткой рукой схватил его за отворот старой, выношенной куртки, грубо развернул, припечатал к стене.
– Тебе поручали его мочить? Я, или Директор, или Смольский?
Савик затряс головой.
– Я его пальцем не тронул! Бригадир презрительно усмехнулся.
– Не поручали. Значит, это твоя личная проблема. Отмазывать тебя никто не будет.
– Матерью клянусь, он сам...
– Вот так ментам и расскажешь. Если лишнее болтнешь – сам знаешь, что будет. А бабки принесешь – сроку тебе три дня. Все понял?
В данной ситуации ответ мог быть только одним.
– Все.
– Тогда вали отсюда.
Маз пошел допивать свое пиво, а Савик, проклиная все на свете, побрел прочь от «Миранды».
* * *
В эту ночь Савик спал плохо, потел и ворочался. Когда удавалось забыться на некоторое время, он видел полчища голых баб с отвисающими безобразными грудями без сосков, такие изжелта-белые мешки, и ничего на них нету, как слепые. Еще он видел чей-то рот с медленно отваливающейся нижней челюстью и бездонную пустоту за ней, которая затягивала его с неудержимой силой. Мать Савика Лежала в соседней комнате и несколько раз слышала, как он вставал, чтобы попить на кухне воды. «Небось пережрал вчера? – ворчала она наутро. – Вон лицо-то избитое все...» Савик отмалчивался.Весь день он просидел дома, уткнувшись в телевизор. Его мозг напоминал проигрыватель с заевшей пластинкой. Савик непрестанно думал о том, что случилось вчера в палатке у Глеба, снова и снова прокручивая в голове цепочку событий: вот он вертит ручку, шипение, цифра 8 уплыла за пределы окошка, появилась семерка, Глеб с вытаращенными глазами сползает на пол... красноватое пятно под скулой и кончик какой-то хреновины, торчащий из середины... А потом – чистая гладкая кожа, ничего нет. Пусто... Но не привиделось же ему это все! Тем более что Глеб так и остался мертвым...
Савик сильно подозревал, что все дело в этой чертовой ручке. Шпионская какая-нибудь дрянь... Откуда она там взялась? Хотя... Целый автобус каких-то крутых взорвали, у тех что угодно быть могло!
По всем правилам, ручку следовало уничтожить – тогда концы уйдут в воду. Но ему не хотелось этого делать. Целый день он опасливо крутил ее так и этак, направив на всякий случай в большую ватную подушку.
Постепенно кое-что стало проясняться. Ручка имела два положения. В обычном из нее выдвигался стержень и можно было писать обыкновенной на вид синей пастой. Но если ободок и наконечник как бы растянуть и одновременно повернуть в противоположных направлениях, открывалось окошко с цифрой 7 и ручка начинала излучать волны опасности и скрытой силы. Савик понимал, что, если сейчас нажать стреловидный зажим, эта сила немедленно проявит себя. Но он не нажимал – проделывал все манипуляции в обратном порядке, расписывался на косо оторванном листе газеты. Ручка завораживала его изяществом и красотой. Эти плавные отточенные линии, эта правильность форм, золотой ободок на темном полированном дереве, дорогая и изысканная простота...
Савик не был ни эстетом, ни поэтом, в Третьяковку он сроду не ходил, даже вместе с классом, а самой красивой вещью на свете, по его мнению, являлся пистолет Макарова, который он как-то видел у Маза. Но здесь Савика что называется проняло. Может, даже не красота, а то общее, что было между «ПМ» и этой ручкой?.. Так или иначе выбрасывать он ее не стал, а спрятал в туалете за канализационной трубой.
Аппетита не было, он почти ничего не ел. Мать заподозрила неладное, забеспокоилась, снова завела свою обычную песню.
– Чего ты дурью маешься? Работал, как все, шофером, в приличном месте, вроде около власти... А теперь что? То спишь целый день, то шастаешь по ночам, то пьяный, то злой, то побитый... Теперь сидишь, как волк в норе! Куда это годится? Что это за работа такая?
Но на все ее расспросы Савик только цедил: «Все нормально. Отцепись».
Вечером он решил развеяться, выпросил у матери полтинник в долг, выбрался из своей берлоги и отправился в «Миранду» – дискобар, где любили собираться путевые пацаны района. Там было многолюдно, резко били по ушам рваные ритмы, синие, желтые и зеленые всполохи цветомузыки били по глазам. Площадка для танцев была плотно забита потными разгоряченными телами, каждый корячился сам по себе – прыгали, раскачиваясь, обкуренные или подколотые парни, извивались, подняв руки, такие же кайфующие девчонки. Некоторые притягивались друг к другу и сплетались в объятиях, бесстыдно тискаясь на глазах у остальных. Потом парочки шли в туалет и возвращались порознь, потеряв друг к другу всякий интерес.
Савик подошел к стойке, взял кружку «Балтики», залпом выпил. Тут же повторил. Захотелось есть, захотелось водки, захотелось анаши или пары «колес», захотелось бабу, захотелось «бэшку» или «мерс», чтобы промчаться по Вернадке на ста сорока, тиская правой рукой обтянутое скользким нейлоном колено. Но наличность заканчивалась, и, очевидно, чувствуя это, худой с прилизанным пробором бармен отошел подальше и индифферентно смотрел в сторону.
– Слышь, братан!
Было шумно, но тот услышал, на удивление быстро подбежал и изобразил максимальную почтительность.
– Налей соточку водки в долг, – попросил Савик, понимая невыполнимость просьбы. Если каждому задарма вливать... – Сейчас сделаю!
Через минуту на стойке появилась рюмка и тарелочка с бутербродом. Чудеса, да и только!
Савик выпил, закусил и пришел в благодушное настроение. Сегодня ему везло. Может, появится классная телка с ароматно дымящейся мастыркой... Но вместо этого вдруг появился Боря Хмель.
– Здорово, братское сердце! – сердечно произнес он и приобнял Савика за плечи. – Ты не обижайся, это мы по пьяни... Не разобрались, короче... Хочешь, я тебе сейчас стол накрою?
Савик насторожился. С чего такая щедрость? Похоже на ловушку. Надо сваливать, пока по новой не накатили...
– Сейчас не могу, ребята ждут. – Он осторожно высвободился и стал протискиваться к выходу, жалея, что не захватил с собой нож. Но все обошлось – никто не ждал у входа, не крался следом, не караулил в подъезде.
Ночью его опять мучили бабы без сосков и всякие другие кошмары.
Рано утром раздался звонок в дверь. Опухший невыспавшийся Савик скатился с кровати, крикнул матери:
«Я открою!» – и побежал к двери. Он задницей чувствовал, что это по поводу Глеба.
На пороге стоял Маз.
– Одевайся, выйди, – сказал он сухим тоном. До этого дня никто из старших на дом к Савику не заявлялся. «Плохо дело», – думал он, дрожащими руками натягивая на себя спортивные штаны и куртку. Из спальни, стуча шлепками, вышла мать в ночной рубашке.
– Ты куда это? Опять за свое?
– Не твое дело, – раздраженно рявкнул Савик. – Надо. На улице подморозило, снег жестко серебрился ледяной корочкой. Савик чувствовал, как его бьет нервная дрожь. Маз ждал на спортивной площадке перед домом. Когда Савик приблизился, Маз неожиданно улыбнулся, достал из кармана пачку «Честерфилда», встряхнул и протянул ему:
– Угощайся.
Не понимая, чем вызвана такая перемена, Савик взял сигарету.
– Как ты это делаешь?
После первой затяжки в животе у Савика заиграл военный марш.