Корецкий Данил Аркадьевич. Подставная фигура

   Раньше все было ясно: служба, каждодневная круговерть, напряженный график, тут не до ремонта – главное, чтобы пожрать было чего на скорую руку да где выспаться... А на заднем плане маячила оправдывающая мыслишка: вот когда выйду на пенсию, уж тогда... Хрен вам! Стереотипы поведения не меняются в одночасье – прошло почти три года под монотонное пощелкиванье телевизионного пульта да нервное позвякивание горлышка о стакан, а ничего на этих двадцати двух квадратных метрах не изменилось.
   Раньше мешала служба, теперь – привычка. Просто плевать стало на все. Какая там, к лешему, плитка, какие там стеклообои и ламинированные полы, когда вся жизнь прошла среди этой разрухи и ржавчины, такой родной и понятной! Да и на пенсию в восемьсот рублей, со всеми накрутками, не особенно разгуляешься...
   – Не слыхал, пенсию индексировать будут? – рокочущим баритоном задал Веретнев актуальный для всех отставников вопрос и воткнул в переполненную пепельницу очередной окурок.
   Владимир Савченко (псевдоним Спец) кивнул крупной головой. Он сохранил густые, коротко стриженные – чтобы нельзя ухватить – волосы, цветом напоминающие модный собачий окрас «соль с перцем».
   – Обещают на шестьдесят процентов. А там кто знает... Давай!
   Чокнувшись, они выпили, поставили на стол опустевшие стопарики, выдохнули горючие пары и закусили соленой килькой. Кроме нее, на столе стояла вареная картошка, масло и хлеб.
   Вопреки представлениям обывателей, бывшие разведчики не шиковали. У того же Володьки Спеца квартира не лучше, такая же ободранная, вся обстановка – дурацкий тренажер...
   И у Макарычева Тольки, которого годом раньше на пенсию отправили. И у Семы Ларионова... Да у всех ребят, кто работал не за страх, а за совесть, кто за работой даже жениться забыл и детей родить, у всех дома, считай, одно и то же: разруха.
   «Это, видать, у нас у всех в крови, – подумал Веретнев. – Не только у меня-Володьки-Тольки-Семки, а у всех наших русских людей, мы с этой разрухой сжились и сроднились, без нее нам хана и кранты. Так воспитали. Бедность была нормой жизни. Хотя не для всех...»
   – Слыхал, Золотарев новое назначение получил.
   – Да? – отозвался Савченко без особого интереса.
   – Начальником управления "С".
   Спец неопределенно пожал плечами. Для него это обычное кадровое перемещение, абстракция.
   А Веретнев начинал службу одновременно с новым начальником нелегальной разведки. Молодые лейтенанты сидели в одном кабинете Европейского сектора, за одним столом в главковской столовке щи хлебали. У Алексея результаты даже повыше были... И вот теперь Золотарев – генерал-майор, большая шишка, а Веретнев – подполковник на пенсии, пьет «Русскую» в разбомбленной своей кухоньке с таким же неудачником. И думает: а чем же он оказался меня лучшее? И независтливый вроде, а корябает что-то в душе...
   – Ты не задумывался: за что мы все воевали – ты, я, Толик и другие ребята? За что Птицы-Томпсоны двадцать восемь лет сидят в английской тюрьме? А сын их за что страдал? И воевал за что? За победу мировой революции? За построение коммунизма во всем мире? За укрепление мощи и могущества СССР? За что?
   Алексей Иванович твердой рукой наполнил рюмки, наколол вилкой серебристую, с загнутым хвостом кильку.
   – Макса особенно жалко. Пацана накачали снотворным, и я его в чемодане из Лондона вывез, потом он по детдомам скитался, потом по спецкомандировкам жизнью рисковал... Его ведь не только без родителей, но даже без детских воспоминаний оставили, он же, считай, инвалид детства! У него даже имени нет!
   – Почему имени нет? – Спец поднял рюмку.
   – Да потому! Он в Англии родился, под фамилией Томпсон. Но ведь это псевдоним Птиц! Настоящую фамилию они ему не передали – кто ее знает, их настоящую фамилию? Это секрет за семью замками! И Макс Карданов – оперативный псевдоним. А настоящее имя у него какое? Неизвестно! Вот и получается, что он человек без имени! Так разве может быть? Я читал, что имя судьбу определяет... Да и детям он что передаст? Псевдоним? Нехорошо это. Не по-христиански.
   – Давай за Макса и выпьем, – предложил Спец.
   – Давай.
   Они чокнулись.
   – А за что воевали, – Спец меланхолично жевал кильку, – тут все понятно. За Отечество, за Родину. Веретнев тяжело вздохнул.
   – За нищету и разруху, выходит. Чтобы она не у нас одних была, а чтобы у Билла-Джона-Ганса-Шарля тоже. Чтобы одна комната, двадцать два квадрата, и чтоб на лестнице мочой пахло. Чтобы на всем белом свете так...
   – Ты рассуждаешь, как Гордиевский, Суворов или еще кто-то из этих гадов, – прищурился Спец. – У нас была служба, была присяга, был приказ. А все эти рассуждения – фигня на постном масле.
   – Не так, как перебежчики, Володя, совсем не так. Потому что они там, а я тут. Но только... За что? Страна, на которую работали Томпсоны, давно развалилась, высшие цели, в угоду которым приносились жертвы, оказались кучей говна. И когда Макс уйдет на пенсию, у него будет такая же холостяцкая халупа с потемневшими обоями и ржавчиной в ванне, и он тоже будет пить водку в обшарпанной семиметровой кухоньке... Не так, что ли?
   – Может, и так, – мрачно отозвался Спец. – Но мне этот разговор не нравится. Давай его прекратим.
   – Давай, – согласился Слон.
   Следующий раз они выпили не чокаясь и без тоста.

* * *

   Маша, умело манипулируя специальными щипчиками, расправлялась с омаром, Макс аккуратно резал толстые кружочки тушеной оленины под необыкновенно вкусным соусом. Нежное мясо буквально таяло во рту.
   На эстраде сменились декорации: теперь вокруг до блеска отполированного шеста вились, сменяя друг друга, полуголые – лишь в узеньких трусиках, девушки.
   Голова у Макса почти прошла, но что-то изменилось в восприятии окружающей действительности. Маша. Он вдруг почувствовал, что ему не о чем с ней говорить. Они не виделись шесть лет, потом натрахались до одурения, выпили коньяка, теперь ужинают в ресторане, и вроде все хорошо и приятно... Но говорить не о чем!
   А может, это Максу только казалось – живая ткань, связующая нить и прочая ерунда. Может, ничего между ними такого и не было, он просто навыдумывал себе, ворочаясь на жестком матрасе в убогом жилище: золотая девушка из снов, запах амброзии, вино и любовь. Недаром же богатяновские прозвали его чокнутым.
   А Маша неплохо жила без него. Уволили из Аэрофлота – устроилась в какой-то кооператив, знакомилась с мужчинами, ходила в «Аркадию» и другие кабаки, смеялась, раздевалась, принимала ванну с эротическими каплями, ложилась в постель, кричала в оргазме, по утрам готовила завтрак на двоих. И снилась Максу в далеком Тиходонске.
   И вот она опять рядом с ним, девушка из снов.
   Настоящая, живая, только он не знает, о чем с ней говорить.
   Макс заказал еще вина. Официант мгновенно принес новую бутылку, ловко наполнил бокалы.
   – Теперь за что пьем? – спросил Макс. Маша улыбнулась.
   – Наверное, за прошлое? Макс покрутил головой.
   – Нет. За прошлое я не согласен.
   – Почему же? По-моему, у нас все было замечательно.
   – Да, – индифферентно отозвался Макс. Он в самом деле так считал.
   – Помнишь, ты мне привез куртку на гагачьем меху из Голландии? А литровую бутылку «Баллантайна» помнишь? А бежевый исландский свитер?
   Макс вспомнил: в Исландии его «клиент» находился под плотным наблюдением, встреча едва не сорвалась. Два часа ожидания на побережье под ледяным ветром – в плаще и туфлях на тонкой подошве; о чем он только не передумал тогда... Да, и о теплом свитере тоже. И о русской бане с обязательной рюмкой водки.
   – Конечно, помню, – сказал Макс.
   Маша смотрела на него, вертя в пальцах бокал с вином. Она, наверное, ожидала, что он вспомнит что-то еще: роскошный кожаный плащ из Западного Берлина, например, или французские сапоги на высоченной шпильке, или какого-то засушенного ящера, которого он притащил из Харары, столицы суверенной Борсханы... Но Максу нечего было добавить. Иначе пришлось бы рассказать и о том, как его чуть не использовали в качестве жаркого для Мулай Джубы.
   – Но прошлое... Эти шесть лет стоят между нами. Я ощущаю эту стену...
   – Вот в чем дело? – Маша закусила нижнюю губку. – Мужчины, да? Ты это имеешь в виду?
 
   Макс молча прихлебывал вино. Веселящийся ресторан будто остался за прозрачной звуконепроницаемой стеной. Маша сосредоточенно ковырялась в омаре.
   – Ты хочешь знать о моих отношениях с мужчинами... Ну что ж... Я предлагаю так, – после небольшой паузы сказала она. – Давай расскажем все друг другу. Ты – мне, я – тебе. Откровенность за откровенность.
   Макс покачал головой.
   – Почему же? – удивилась она. – У меня, например, нет от тебя никаких жутких тайн. За эти шесть лет я действительно спала с мужчинами. Я же живой человек. Тем более что ты пропал неизвестно куда! Тогда я еще летала, у нас был второй пилот, симпатичный парень, я ему давно нравилась. Раз засели в Ташкенте, погода нелетная – день, два, три... Пошли вместе в кино, потом шампанское в номере... Все вышло само собой...
   Она отодвинула тарелку с выеденным омаром. Из разваренного панциря вытарчивала бело-розовая бахрома.
   Когда меня сократили, мы стали встречаться реже, постепенно все сошло на нет...
   – И это все? – недоверчиво спросил Макс.
   – Почти. Один доктор... Потом финн, он даже замуж звал, до сих пор открытки присылает... Маша резко оборвала тему.
   – А теперь расскажи про свои похождения.
   – Какие там похождения – врагу не пожелаешь, – тяжело вздохнул Макс. – Жил в трущобе, на правах полудурка-примака, сожительница торговала шмотками на рынке, ее сынок водился с босяками. Ужас! А кто у тебя сейчас? – без перехода спросил он.
   – Как кто? Ты!
   Фраза прозвучала фальшиво.
   – Это последние два дня. А до того? Она ответила не сразу.
   – Ну... Был один. Мы с ним случайно познакомились. Ничего: высокий, голубоглазый, всегда в обалденном костюме... Потом мы расстались.
   – А как его звали?
   – Ну, скажем, Сережа. Или Игнат. Разве это имеет значение?
   Что ж, гипотетический соперник теперь обрел хоть какие-то очертания. Рост выше среднего. Голубые глаза и обалденный костюм. Сережа или Игнат.
   Макс позвал официанта и попросил счет.
   – Как будете расплачиваться? – деликатно поинтересовался Виктор. – Карточкой, наличными?
   – Наличными. Только... Долларами можно? – неуверенно спросил Макс.
   – Вообще-то нельзя, но... Я все устрою. Официант исчез.
   – И где он сейчас, этот Сережа-Игнат?
   – Не знаю, – сказала Маша. – Честно.
   – Тогда за честность в отношениях! – Макс допил свое вино.
   Ужин обошелся ему в триста долларов. Плюс тридцатник, который он, по подсказке Маши, дал «на чай».
   – Десять процентов от счета – это нормально, – пояснила она. – Только назови сумму, которую он может взять себе. А сдачу он принесет в рублях, по сегодняшнему курсу. Так все и получилось.
   В холле перед гардеробом сидел на стуле пьяный человек средних лет с перекошенным злобой лицом. Коротко стриженный атлет почтительно уговаривал его ехать домой. Из распахнутой двери казино валил сигаретный дым.
   – Уже уходите? – спросил лысый гардеробщик. Он подал Маше шубку, вынес, словно на распялке, поношенную куртку Карданова, но тот оделся сам, засунув, однако, в оттопыренный карман гардеробщика десять рублей. Адекватно ли это стакану сока за пять долларов, он не знал. Скорее всего нет.
   Мороз давил, дул пронизывающий ветер, широкий, ярко освещенный проспект был пуст. Они простояли не меньше десяти минут, но редкие машины, не сбавляя скорости, проносились мимо.
   – Надо было заказать такси, – запахивая под горло ворот шубы, проговорила Маша. В голосе едва заметно обозначилось недовольство. Думать о таких вещах полагалось кавалеру.
   Со стоянки выкатил огромный черный «Мерседес» с черными стеклами, мягко притормозил рядом. Тонированное стекло медленно съехало вниз. Макс остро ощутил опасность.
   – Садитесь, мы вас подвезем, – выглянул наружу давешний пьяный. Сейчас он имел вполне респектабельный вид и любезно улыбался.
   – Спасибо, – Маша улыбнулась в ответ и шагнула к темному проему открывающейся дверцы. Карданов поймал ее за руку.
   – Езжайте, мы подождем такси.
   Оказывается, злоба никуда не исчезла, только спряталась в глаза, губы, морщинки, впиталась в кожу. Сейчас она мгновенно выплеснулась наружу. Доброжелательное лицо мгновенно превратилось в оскаленную блатную харю.
   – Федун, убери лоха! А телку – в машину, – произнесла харя, и из темного проема выдвинулась шишковатая стриженая голова.
   «Выигрывает тот, кто раньше начинает», – вспомнил Макс одну из заповедей Спеца и, не дожидаясь дальнейшего, развития событий, резко захлопнул дверь, вправляя шишковатую башку на место. Послышался глухой удар и сдавленный вопль. Но ясно было: этим дело не кончится.
   Поэтому он тут же распахнул переднюю дверцу, схватил за ворот отчаянно сопротивляющегося хозяина и одним рывком вырвал его наружу.
   – Ах ты паскуда! Ты уже труп... – ужасным голосом пригрозил тот и попытался сунуть правую руку под пальто.
   Короткий крюк снизу – пушистая шапка отлетела в сторону, челюсти лязгнули, фраза оборвалась на полуслове, глаза закатились. Макс опустил обмякшее тело на обледеневший тротуар. Из машины тем временем вновь полез отчаянно матерящийся Федун. Удар дверцей по темени явно не добавил ему хорошего настроения, и на этот раз он пер напролом, как танк.
   Отскочив в сторону, Макс быстро огляделся. Урна! Когда Спец учил их – желторотых курсантов рукопашному бою, то часто говаривал: берегите здоровье, экономьте силы, всегда используйте подручные предметы! «Подручный предмет» весил килограммов пятнадцать, и Макс с размаху обрушил литой узорчатый кожух на ключицу стриженого. Спец с ходу влепил бы ему «двойку» – действия должны отличаться максимальной эффективностью, поэтому следовало бить по голове. Впрочем, в конкретной ситуации этого оказалось достаточно: скособочившись, атлет упал на колени.
   Карданов не знал, сколько еще человек находится в «Мерседесе», поэтому метнул урну вовнутрь, придав ей ускорение пушечного ядра, а сам обежал машину, стремясь нейтрализовать того, кто сидел за рулем. Тот допустил ошибку всех российских водителей в подобных ситуациях и полез наружу, разом утратив все преимущества, создаваемые мощью двигателя и надежной твердостью кузова. Его оправдывало только то, что отечественных шоферов никто не учит, как такое преимущество использовать, и они Думают, что пистолет эффективней, чем танк.
   Макс же имел специальную подготовку и потому действовал нетрадиционно: вместо того чтобы бежать по кратчайшему пути, он обогнул автомобиль сзади. В первом случае выигрываешь пару секунд, но оказываешься с шофером лицом к лицу, да еще он прикрыт дверцей, что заметно сковывает действия нападающего. Карданов же с ходу налетел на начавшего разворачиваться водителя и ударил его кулаком за ухо, так что тот отлетел к фонарному столбу, выронив так и не понадобившийся пистолет.
   Макс быстро заглянул в салон. Там никого не было, только урна на заднем сиденье. Ровно урчал мотор. Он осмотрелся вокруг, оценивая обстановку. Хозяин уже сидел, ощупывая челюсть, Федун, перекосившись набок, поднимался на ноги, водитель, тряся головой, стоял на четвереньках. От будки автостоянки спешили два охранника с очевидным намерением восстановить справедливость. Причем справедливость они понимали явно не так, как Макс.
   Решение пришло мгновенно. Карданов сел за руль.
   – Прыгай, – скомандовал он застывшей соляным столбом Маше. Как загипнотизированная, она юркнула в салон.
   Сзади щелкнул пистолетный затвор.
   – Эй ты, тронешь тачку – тебе конец! – закричал кто-то, а кто-то просто разразился многоэтажным матом.
   Макс резко рванул с места, распахнутая задняя дверца захлопнулась инерцией, отрезая все звуки. Стрелка спидометра качнулась к ста сорока.
   – Ну ты даешь! – восхищенно сказала Маша.
   – Ты же хотела прокатиться, – сквозь зубы процедил Макс, напряженно вглядываясь в зеркало заднего вида. Пока погони не было. Но у него снова начала болеть голова.

* * *

   Кровь совершала один из последних своих круговоротов. Тропин завершал работу. До конца оставалось меньше двадцати минут, сердцу осталось простучать ровно тысячу раз.
   Облепившим один из сердечных сосудов микротромбам не хватало лишь малого, чтобы полностью закрыть просвет, остановить кровоток и успокоить это тело раз и навсегда.

* * *

   Высадив Машу у подъезда, Макс отогнал «мерс» за несколько кварталов и оставил в каком-то переулке. Когда он вернулся, Маша уже переоделась в халатик и приготовила чай. На него повеяло семейным уютом.
   – Макс! – Маша бросилась ему на шею. – Какой ты отчаянный! Один против троих, а они даже не успели тебя ударить!
   – Хорошо, что не успели... У меня раскалывается голова. Она бы взорвалась, как бомба!
   – Голова? – Маша отстранилась. – Давай померим давление...
   Маленький симпатичный приборчик туго обхватил запястье.
   – Сто шестьдесят на девяносто, – сказала Маша. – Высокое. Может, от стресса... Сейчас я тебе поставлю пиявок. Это самое верное дело. И естественное, а потому безвредное. Снимай рубашку!
   Макс не возражал. Он закрыл глаза и расслабленно сидел в глубоком кресле. Девушка сходила на кухню, вернулась.
   – Сначала парочку сюда, потом сюда... Что-то мокрое и холодное ткнулось за ухо, потом за второе...
   – Классе в третьем или четвертом кто-то из детдомовских сказал, будто бы пиявки могут всосаться в кожу и через поры проникнуть внутрь человека, – вспомнил вдруг Макс. – Ну а потом, значит, прямиком в сердце. И тогда – стоп-машина. Сливай воду, как говорили наши. Меня после этого долго не могли затянуть на пруд...
   – Это все ерунда, мы очень хорошо лечим, – ласково проговорила Маша, и было непонятно, к кому она обращается – к Максу или к пиявкам. – Теперь на шейную артерию... У них в слюне антикоагулянты – это хорошая профилактика тромбозов...
   Пиявки напоминали смоченные в холодной воде и отжатые комочки ваты. Но в отличие от ваты они не отпадали и не нагревались до температуры тела.
   – Подними руку. Теперь вторую...
   Мокрые комочки сидели за ушами, на шее, под мышками, на внутренних поверхностях предплечий. Как ни странно, Макс почувствовал некое умиротворение. Подспудно владевшая им последние дни тревога стала постепенно растворяться. И он незаметно погрузился в спокойный, оздоравливающий сон.

* * *

   В потоки крови резко ворвались новые ферменты. Они явно пришлись не по вкусу расплодившимся чужакам: темные сгустки деформировались, уменьшались в размерах и растворялись.
   Съежился один микротромб, второй, третий... Опасный сгусток распался на сотни и тысячи кровяных шаров, которые продолжили свой путь по бесконечным лабиринтам кровеносной системы.
   Готовый закупориться сердечный сосуд очистился, кровь вновь побежала свободно и упруго. Через некоторое время последствия действия тропина были нейтрализованы полностью.

* * *

   Следующий день Макс посвятил поискам работы. Положив перед собой газету объявлений, он обзванивал охранные фирмы, предлагая свои услуги. Ответы были разнообразными, но одинаковой направленности.
   – Сколько вам лет? Нет, мы берем только до тридцати.
   – Лицензия имеется? Нет? Тогда ничего не получится.
   – Где вы работали до этого? В спецслужбах? Как нет документов? Это, знаете, несерьезно...
   – Какие у вас рекомендации? Нет, просто так мы на испытательный срок не берем.
   В двух местах ему предложили охранять девочек по вызову и еще в одном – сторожить строящуюся дачу под Истрой.
   В конце концов Макс отложил газету и раздосадованно откинулся на спинку кресла. Жизнь поворачивалась незнакомой стороной. Его навыки и умения настолько специфичны, что предполагают очень узкую область использования. К тому же они не подтверждены документами... Нормальной гражданской профессии у него нет, работы нет, счета в банке нет... Как жить в стране, где стакан сока в ресторане стоит пять долларов? Устроиться регулировщиком радиоаппаратуры на военный завод в Зеленограде? И жить на зарплату по программе прожиточного минимума...
   Пара колготок на три месяца, сапоги на пять лет, пальто на десять... Макс попытался представить Машу в выношенном дерюжном пальто, стоптанных сапогах и драных колготках. Ни косметики, ни парфюмерии, ни даже прокладок с крылышками... Нет. Это будет другая женщина. Другая кожа, другие глаза, другой запах. И другое поведение, другое мышление, другие привычки.
   Прожиточный минимум рассчитан не на людей. На люмпенов. Трущобы с водой и сортирами на улице, очереди на биржу труда и в магазины, постоянные унижения, изнурительный труд, пьянки, драки, кражи, убийства, совокупления и смерть, такая же гнусная и убогая, как жизнь.
   Нет, надо что-то придумать, найти способ обеспечить достойную жизнь... И вдруг в голову пришла мысль, от которой Карданов подскочил в кресле. Если в его чемодане оказалась бомба, то где-то должен находиться тот, настоящий чемодан с огромными деньгами! И его надо отыскать!
   Макс вскочил и возбужденно заходил по комнате. Но как это сделать? Тут нужны официальные возможности и неофициальные связи, верные люди и специальное снаряжение, да мало ли что еще! А у него ничего нет, и сам он на сегодняшний день никому не нужен.
   В этом последнем Макс здорово ошибался.

Глава 4
КОМУ НУЖЕН МАКС КАРДАНОВ?

   После повышения Иван Золотарев еще не успел перебраться в уютный двухэтажный коттедж на территории Ясенева, да и по правде сказать – чем родная Басманка хуже?.. Надо держаться корней. Каждое утро ровно в шесть тридцать под окнами его квартиры появляется служебная «Волга», только что намытая до черного блеска в министерских гаражах. Валентин и Сергей – шофер и охранник (а точнее – оба охранники и оба, если надо, шоферы), аккуратнейшие и крепкие ребята, выходят из машины, первый с рацией в руках контролирует обстановку вокруг, второй проверяет подъезд.
   После этого телефон на золотаревской кухне издает деликатный писк: все нормально, Иван Федорович, можно выходить.
   Золотарев к этому времени всегда наготове, ему остается только взять свой «дипломат». Сергей ждет у двери и идет впереди, страхуя. В левой руке рация, – правая в кармане, на взведенном пистолете. Вытащить и выстрелить – секунда, но Сергей умеет стрелять и через карман. У киллеров в данном случае нет ни малейшего шанса. Впрочем, убивать начальника нелегальной разведки нет никакого смысла: другое дело – похитить, выдоить данные о зарубежной агентуре. Хотя... В сильном государстве такое немыслимо, а разведчики слабого никому особенно и не нужны. Разве что похитить для выкупа. Сейчас это – самая вероятная опасность.
   Выйдя из подъезда, генерал осматривается, глубоко вздыхает и садится назад. Сергей плюхается рядом с шофером.
   Воздух сегодня с утра мутноватый, будто каплю теплого молока добавили, – и в то же время светящийся, чистый, праздничный, как на средневековых фресках. Гемоглобин, адреналин – что-то такое растворено в утреннем московском пространстве, что-то здоровое, бодрящее, еще не испорченное, не переработанное чужими легкими. Приятно.
   Если Золотарев и переберется в Ясенево, так только затем, чтобы сэкономить полчаса на утреннюю пробежку.
   Секретарша Ирочка уже на рабочем месте и ставит мировой рекорд по скорописи.
   – Доброе утро, Иван Федорович. Только что принесли из аналитического отдела.
   Она передала Золотареву пакет. Иван Федорович быстро взглянул на бумаги, сказал:
   – Очень хорошо. Через полчаса свяжитесь с Яскевичем, пусть зайдет ко мне.
   Быстрые Ирочкины пальцы уже набрали нужную строчку в электронном «Органайзере» – можно не сомневаться, что ровно через тысячу восемьсот секунд Яскевич получит соответствующую информацию.
   – Вам кофе или чай, Иван Федорович?
   – Кофе. – Золотарев тепло улыбнулся. – Можно без пенки.
   Ирочка улыбнулась в ответ – наверное, это был какой-то словесный код, значение которого не понять никому, кроме обладательницы самых стройных ног в аппарате СВР и ее непосредственного начальника.
   Золотарев открыл свой кабинет, прошел внутрь, повесил пальто в шкаф.
   Бросил на стол пакет, достал из ящика пачку «Мальборо», закурил, сел в кресло и с головой ушел в изучение бумаг. Смолил он, как правило, только на работе – дома почему-то не хотелось.
   Перед ним лежал отчет аналитического отдела «Деятельность агента Бена после ареста связников в 1969 году». Отчет помещался всего на четырех страницах, и суть его была предельно ясна. Иван Федорович выпил кофе, выкурил еще сигарету.
   Да, все это может вылиться в грандиозный скандал.
   – Подполковник Яскевич в приемной, Иван Федорович, – почтительно доложила Ирочка.
   – Пусть зайдет.
   Почти сразу распахнулась дверь.
   – Разрешите?
   У вошедшего – лицо интеллигента в пятом поколении, большие, широко расставленные глаза, безукоризненные манеры. Яскевич заведовал Западно-Европейским сектором с 1994-го и был одним из приближенных людей бывшего Директора. Тот сам относился к «высоколобым» и не боялся окружать себя такими же.
   – Садитесь, Станислав Владимирович, – пригласил Золотарев. – Что вы думаете о последнем сообщении Артура?