Страница:
Самое интересное, что с той поры беды на эту шахтную установку так и посыпались: через несколько месяцев солдат из охраны застрелился, потом прямо возле боевого пульта от сердечного приступа скончался командир дежурной смены, три офицера подали рапорта на увольнение, объясняя устно, что ракета «на них смотрит» и даже разговаривает… А ровно через год, день в день, в шахте без видимой причины вспыхнул пожар, несколько человек погибли, вся начинка выгорела. Правда, это позволило ту злосчастную ракету все-таки списать и поставить на боевое дежурство новую. И сразу же, как по мановению волшебной палочки, все пришло в норму!
- Ракеты бывают разные, - выводил мораль подвыпивший Петр Афанасьевич. - У каждой свой характер. И сила своя. Но цель у них одна - вырваться из шахты, сделать то, для чего ее создали. Апокалипсис, понимаешь? И тут с нашей, человеческой стороны, нужно - что? Правильно, воля. А человек, который послабее, он может попасть к ней в полное подчинение… Как этот лейтеха. Он же запустить ее хотел, уступить ей, сделать, как она хочет…
Сёмга в ту ночь так и не уснул. Катран отключился сразу, едва добрался до койки, и Мигунов с Дроздом спали без задних ног, а Сёмга все ворочался и не сомкнул глаз. Почему-то эта история запала ему в душу, не давала покоя. И где-то под утро он вдруг услышал какой-то марш и голоса, словно радиоточка работала где-то за стенкой. Поют. Может, гимн Советского Союза… н у, в шесть часов, как обычно? Посмотрел на часы: начало пятого. А голоса продолжают петь непонятно что, торжественно так, только слов не разобрать. Сёмга разбудил Дрозда: «Что это играет? Слышишь?» Дрозд отмахнулся от него: перебрал, так будь человеком, не мешай спать.
И вот тут Сёмга решил, что слышит «эрки» - это ракеты на складах поют хором свою боевую песню. Испугался. Все, решил, я - слабак, как тот лейтеха, поведусь, сойду с ума… Только подумал, а за окном вдруг заря разгорелась, яркая, всю казарму осветила до последней мусоринки на полу. А потом - взрыв. Той ночью рванул склад горючего на Рождественской базе. Еще бы немного, и занялись бы ракетные ангары, и тогда вряд ли бы остался кто-то живой на территории. Но все обошлось. Ближе к вечеру курсанты вернулись к себе в училище…
Но с того дня, с той ночи вернее, Сёмга почувствовал в себе страх перед ракетой. Дикий, животный ужас, словно стоишь рядом с голодным тираннозавром. Тогда же он стал испытывать жгучую зависть к своим товарищам, которые этого тираннозавра почему-то не боялись.
Потом уже, набираясь знаний и опыта, Сёмга нашел в рассказе Петра Афанасьевича много нестыковок и неточностей - например, зачем было тому лейтехе лезть в тамбур шахты, если запуск производится из другого места, из так называемого «11-го отсека»?… И никакой подъемной платформы в шахте нет, никаких тросов… Ну и далее в таком духе. Но эти нестыковки помогли ему мало. Страх никуда не девался.
Ни с кем об этом Сёмга, естественно, не говорил, стажировку на базе с ракетами наземного базирования прошел успешно и уже думал, что страхи его были напрасны. Но вот в Дичково начались проблемы. Во время первого же дежурства на шахтной установке он услышал писк датчиков газоанализа, которые предупреждают об утечке окислителя, и едва не нажал кнопку общей тревоги. И тут только заметил, что световой сигнал предупреждения не сработал, а два лейтенанта и майор, что сидят с ним на командном пункте, спокойно занимаются своими делами. Никакого писка, значит, они не слышат, иначе метались бы здесь, как караси в запруде. «Значит, - сделал вывод Сёмга, - значит, это я съезжаю с катушек…»
Как быть? Что делать? Сдаться сразу врачам, чтобы списали по здоровью? По психической статье… И куда потом ему деваться? Чем заниматься всю жизнь? Существовать на жалкую пенсию инвалида? Не-е-ет, это не выход. Надо терпеть! Он пил валерьянку перед сменой, брал себя в руки, собирал нервы в комок. Но помогало мало. Однажды он услышал, как ракета дышит у себя в шахте: хриплый, нутряной, задушенный звук, от которого волосы становились дыбом. А несколько дней спустя он заметил какие-то прыщики у себя на груди… И сдался.
Стал симулировать грипп, попросил Дрозда подежурить за себя. Дрозд из всей четверки был ему ближе, да и болтуном он никогда не был, молчаливый всегда, весь в себе. Сёмга сказал ему, что с нервами непорядок, мол, Варька письмо нехорошее прислала. Дрозд согласился. Согласился и во второй раз, и в третий. Ну а дальше что?… В четвертый раз Сёмга, едва не плача, признался ему во всем.
Дрозд сделал глаза по пять копеек, выслушал, а потом вдруг как рассмеется! Ржет, не может остановиться - это угрюм-то наш, Дрозд! Сёмга ожидал чего угодно, но не этого. Сам не помнил, как он тогда ему вмазал. Справа, слева… Дрозд упал как подкошенный. И больше с ним не разговаривал уже до самой его, Дрозда, смерти.
Вот так оно все вышло.
Потом уже Сёмга подумал, что, может, Дрозд оттого смеялся, что у него то же самое в душе происходит, и такая же сыпь у него на груди, и смеялся он от облегчения, а не по какой-то другой, зловредной причине… Но узнать об этом ему было уже не суждено. На следующий день Дрозд погиб. Его смерть настолько потрясла Сёмгу, что на какое-то время вся эта его ракетофобия показалась ему совершенно никчемной, он даже начал нормально дежурить. Ну, а потом все началось по новой… Он метался, переводился с одного места на другое, пока не нашел себе захудалую должность в штабе дивизии, где ему уже не надо было и близко подходить к ракетам. Но ни о каком карьерном росте здесь, естественно, мечтать не приходилось…
…Семаго закончил рассказ и замер, продолжая рассматривать узоры на плиточном полу, словно ожидал приговора от Сперанского. Из затерянной где-то в недрах майорской квартиры гостиной доносились приглушенные звуки телевизора. Сперанскому вдруг подумалось, какие чувства испытывает сейчас Семаго, слыша этот еле уловимый шумовой поток. Опять думает о «радио»? О нетерпеливых ракетах, ждущих своего часа?… Или все, что он только что рассказал, было обычной брехней?
Нет, решил Сперанский. Не врет. Туповатому майору такой складной истории не выдумать.
- И поэтому вы ушли из армии? - прервал молчание литератор.
- Поэтому! - поднял на него глаза Семаго. - И никому не рассказывал поэтому! А в девяносто девятом решился, наконец, и сходил к психоневрологу…
- И что? - заинтересовался писатель.
- И оказалось, что я дурак, - равнодушно сказал Семаго. - Это хорошо известное расстройство - фобия самовнушения. Снимается транквилизаторами, лечится гипнозом. Месяц лечения - и мог продолжать службу.
- Я думаю, это уже не имеет значения, - отозвался Сперанский.
Семаго кивнул.
- Я ничего не потерял, только приобрел. В материальном плане, конечно. А в моральном… Ну да что об этом говорить!
- Нет никакого толку, - согласился Сперанский.
- Может, коньячку на дорожку? - предложил Семаго.
Сперанский счел за лучшее отказаться. Неизвестно, что еще взбредет в голову этому сумасшедшему после очередного стакана.
Оловянные миски с грохотом полетели в общую кучу, приемщик произвел расчет, однако похожий на тюленя дородный мужчина почему-то не торопился покинуть прокуренный ангар. Он переступал с ноги на ногу, мял в руках полученные купюры и как-то странно косился по сторонам.
- Чего еще? - привычно рявкнул на него наглый толстый приемщик. - Авоську забыл?
Стоящие за ним ассистенты - костистые молодые парни в перепачканных синих комбинезонах - синхронно заулыбались.
Мужчина перестал озираться, пожал плечами и произнес заклинание, превращающее нечистых на руку проходимцев в соляные столпы:
- ОБЭП. Контрольная закупка. Вы не пробили чек. Всем оставаться на местах.
В руке, где только что была наличность, появилась бордовая книжица с золотым тиснением на обложке: «МВД России». При виде этой аббревиатуры даже холодное металлическое тулово ангара, казалось, прошила невидимая молния, оставившая в душах приемщиков кровоточащий перфорированный след, словно автоматная очередь. Помощники толстяка, как и положено, окаменели, а сам толстяк, хотя и заметно утратил наглость безграничной власти, но продолжал шевелиться.
- А? Чё? - забормотал он. - Так вот же чек! Вот он!
Приемщик выхватил откуда-то залапанный грязными пальцами конверт и сделал попытку сунуть его в карман дородному мужчине. Тот с неожиданной для его комплекции ловкостью увернулся и обратился к кому-то из посетителей:
- А вас и вас я попрошу остаться в качестве понятых… Никол, у меня порядок, - это он сказал уже в мобильник. - Живо греби, пока не разбежались.
Через минуту к воротам ангара подъехали бортовой «ЗИЛ» и милицейский «уазик», откуда дружно высыпали люди в милицейской форме и боевом камуфляже. Завертелась обычная карусель рутинной обэповской проверки. Троица приемщиков вначале имитировала активность и металась в поисках того, не знаю чего: то ли кассового аппарата, которого здесь, конечно же, отродясь не было, то ли в поисках лицензии и документов на хранящийся в ангаре металлический лом, которых тоже не оказалось, а потом сникла и с унылым видом давала показания, ожидая бухгалтера и хозяина фирмы, приезд которых откладывался на неопределенное время, ибо руководители, как выяснилось, находятся в данный момент на лечении в солнечном Дагестане.
Через двадцать минут картина прояснилась полностью и «ЗИЛ» вкатился прямо в ангар. Люди в серо-черном камуфляже весело и сноровисто собрали весь подозрительный лом: мотки проводов и отрезки кабеля, кладбищенские оградки, станины станков и другие детали промышленного назначения, - словом, все, что явно было украдено, слямзено, стырено, спизд…но, - и перекидали в кузов машины.
- Товарищ капитан! - обратился один из бойцов к дородному мужчине, походившему уже не на тюленя, а, скорее, на морского льва. - Смотрите, здесь какая-то херовина подозрительная! Может, гафниевая бомба, как в газете писали?
Он протянул капитану тяжелый цилиндр длиной тридцать и диаметром пятнадцать сантиметров. Цилиндр состоял из двух половинок, по торцам скрепленных сталь- ными хомутами. Между половинками имелось сквозное отверстие, как будто туда надо было что-то вставить. Возможно, детонатор. Весь вид этой штуки внушал отчего-то неприятные мысли.
Капитан хмуро повертел «елдовину» в руках, присел на корточки и осторожно опустил на пол. Гафниевой бомбы ни он, ни кто-либо из его команды в глаза не видели, но все хорошо помнили, как в Иваново полгода назад точно такую же контору по скупке цветного лома разнесло на атомы после того, как гарнизонные офицеры сдали туда полтонны гильз от артиллерийских снарядов…
Он с немым укором посмотрел на инициативного бойца и подозвал участкового.
- Бери аккуратно эту фигню и поезжай в гости к эфэсбистам. Сдашь им - пусть разбираются, что это такое и с чем его едят…
Участковый тяжело вздохнул, хотел что-то сказать, но сдержался и ограничился коротким кивком.
В районном отделе ФСБ находку приняли без особого энтузиазма… однако с ее появлением во всем здании вдруг стала глохнуть мобильная и радиосвязь - примерно раз в полтора часа. Кто-то из технического отдела догадался связать этот феномен с доставленным цилиндром, его раскрыли, обнаружив внутри целую выставку достижений ультрасовременной электроники: сложнейших микрочипов, непостижимых интегральных схем, фантастически мощного передающего контура… Такое не могли соорудить ни в Колпаково, ни в Кукуеве, ни в Москве, да и, пожалуй, нигде на просторах родной страны. Поднялся переполох. Через час находку фельдъегерской связью отправили в Москву.
Колесо завертелось.
Задержанные скупщики лома показали на некоего Петра Токарева, безработного, из чьих рук непосредственно «елдовина» попала в пункт приема. Токарева допросили.
Он, в свою очередь, показал на уроженцев села Колпаково Демьяна Лысько и Владимира Кулькова.
Архипыча и Кулька сотрудники ФСБ после недолгих поисков обнаружили в колодце правительственной связи на окраине деревни. Те как раз собирались выпилить оплетенный свинцом кабель «московской» линии и были засняты на оперативную видеокамеру в разгар преступного покушения: с ножовкой и топором в руках. Можно сказать, что тщеславные мечтания Кулька материализовались, но ни его, ни напарника эта съемка не обрадовала.
Выйдя из состояния ступора, новоиспеченные бизнесмены принялись все отрицать, но после того, как на старом мехдворе обнаружились краденое дизтопливо и самогонный аппарат, а перспектива тюрьмы стала очевидной, быстро раскаялись и стали сотрудничать со следствием. Они показали, откуда сняли «елдовину», добросовестно ответили на множество самых разных вопросов, среди которых были и такие: «Имеете ли вы отношение к установке разведывательного прибора на линии правительственной связи?» Или: «Как и когда вы вошли в контакт с представителями иностранной разведки?»…
От последних вопросов удачливые торговцы металлом едва не впали в глубокую кому, но обилие дилетантских следов в колодце и пункт утильсырья, в котором оказался вполне исправный сканер-передатчик, полностью их реабилитировали, по крайней мере, в части шпионажа.
Архипыч и Кулёк никак не тянули на агентов иноразведки; за бутылку-другую повесить передатчик на кабель они, в принципе, могли, но при таком допущении возникали вопросы, на которые не было ответов.
Во-первых, какой сумасшедший шпион мог поручить деревенским алкашам столь ответственное дело и доверить им уникальный прибор? И, во-вторых: зачем им сдавать дорогостоящий передатчик в скупку за сущие копейки?
Нет, если отбросить некоторые нюансы, то объективная картина происшедшего говорила совсем о другом: российские патриоты Лысько и Кульков, проявив бдительность и высокую гражданскую сознательность, обнаружили и пре- секли шпионский съем секретной информации с каналов высокочастотной правительственной связи, чем предотвратили ущерб обороноспособности, государственной безопасности и политическому имиджу России!
Как только прозвучала такая оценка, сформулированная в «самых высших сферах», то про ворованное дизтопливо, самогонный аппарат и другие прегрешения патриотов все начисто забыли, а сами герои распрямили спины, ходили с высоко поднятыми головами и сдержанно намекали, что теперь они приняты в «органы» и ждут присвоения офицерских званий.
Но факт есть факт: кто-то воровал секретную информацию, причем не с помощью самодельного, спаянного на живую нитку прибора или несложных детекторов, которые используют частные детективы, а применяя высокотехнологичное устройство, созданное по последнему слову техники развитого иностранного государства. Кто это делал?
Практически все жители Колпаково были опрошены насчет появления в деревне незнакомых подозрительных людей. Место глухое, коттеджных поселков рядом нет, посторонние появляются редко, а если и появляются, то большей частью грибники с кошелками…
Ну а если не с кошелками, и не грибники?…
Жители только пожимали плечами.
Помог случай. На старый мехдвор приехал светловолосый мужчина на облезлых «Жигулях», один из клиентов Архипыча, покупавший у него солярку. Сотрудник ФСБ, дежуривший на мехдворе, проверил его документы по компьютерной базе, а заодно спросил насчет подозрительных людей, интересовавшихся люками правительственной связи.
Тот вдруг вспомнил, как месяца полтора назад, когда впервые ехал к Архипычу, видел на обочине молодого пьяного мужчину с рюкзаком, который сидел на крышке бетонного колодца. Он попытался узнать дорогу, но тот повел себя странно, разговаривать не захотел, как ему показалось, испугался чего-то, забеспокоился. Что было странно, потому что парень выглядел, как настоящий качок… не здоровенный от природы деревенский бугай, а именно спортсмен из тренажерного зала… Чего ему бояться? К тому же пьяный, а пьяный у нас ничего не боится, даже если его соплей перешибить можно… Но и опьянение атлета, по мнению светловолосого, тоже было преувеличенным.
Водителя «Жигулей» проводили в группу розыска, где он дал подробные показания, а заодно помог составить словесный портрет незнакомца. Сотрудники снова обошли жителей Колпаково, спрашивая на этот раз конкретно о молодом атлете ростом где-то метр девяносто, с аккуратной тонкой бородкой, одетом в темные джинсы и стоптанные туфли, за плечами - рюкзак.
Один старичок, местный житель, на этот раз вспомнил, как в середине сентября подвозил этого человека на телеге от автобусной остановки на привокзальной площади до поворота на свиноферму. Парень приятный, он ему даже свою жизнь рассказал, только нос у него немного другой и уши приплюснутые, а кисти рук большие, как у молотобойца…
Фоторобот уточнили, оперативники приободрились было, но - увы. Больше ничего узнать об этом бородатом незнакомце им не удалось. Но и полученной информации было достаточно для целевого розыска.
Составили ориентировку и разослали по органам ФСБ и отделениям милиции. Первым сообщали правду: разыскивается агент иностранной разведки, ищущий подходы к линиям правительственной связи. Вторым доводили самое необходимое: разыскивается государственный преступник. Колесо розыска продолжало вертеться и набирало обороты.
Глава 4
23 октября 2002 года, Москва
- Я тебе одно скажу: все эти истории про сокровища Митридата, про золотого коня, про библиотеку Ивана Грозного - это байки. Легенды. Вранье, короче, - процедил Миша, сосредоточенно перебирая арсенал Лешего. - Меня больше интересуют сопряжения «диких» подземелий с современными сооружениями. Если забраться в какой-нибудь бункер, там найдется чем поживиться…
Леший вздохнул.
- Мы как раз нацелились на спецтоннель, но дело непростое, вот карлика одного приручаем… В следующий раз возьмем его с собой…
- Карлик? Что за карлик? И зачем нам карлик? - не понял Миша.
Он повертел в руках старый проржавленный карабин и презрительно отбросил его в темноту.
- Дерьмо!
Его нижняя челюсть все время двигалась, словно что-то пережевывая; Леший подумал, что именно эта часть тела его нового знакомого призвана выражать крайнюю степень волнения, как у других людей глаза или руки. Еще он подумал, что тогда, у «Козерога», один против троих бандюков, Миша волновался куда меньше.
Они остановились в «Ржавой Пещере», «Ржавке» - заброшенной бойлерной в районе Дружниковской улицы, где у Лешего были собраны инструменты и всякая сентиментальная дребедень из прошлого: старая алюминиевая кружка с криво нацарапанной надписью: «Пью до дна.
Ковальков К. Ю. 1948» - каким-то чудом сохранившиеся до наших дней елочные шары, украшенные самолетами со звездами и красотками в прическах сороковых-пятидесятых годов. Здесь же хранилось и оружие: два ППШ производства сорок третьего года, несколько гранат РГД-33 и Ф-1, россыпи патронов и немецкий карабин «маузер», который Миша только что выбросил.
- Карлик из цирка, по рекомендации, - объяснил Леший. Он сидел в продавленном кресле и грел в руке пластиковый стаканчик с остатками коньяка. - Маленький, шустрый, крепкий, как настоящий мужик… Ему любой «ракоход», как нам с тобой проспект. Да и под самострел не попадет…
- Какой самострел? - опять не понял Миша.
- В спецтоннелях. Там много разной херни понатыкано, но точно я не знаю. Про самострелы слышал, про акустические датчики шума и объема, еще какие-то волновые генераторы, от которых ссышься в штаны с перепугу… хотя генераторы, эти, по мне, так больше похожи на сказку. Но там видно будет. Самострелы, как я думаю, настраиваются на габариты взрослого человека - рост не ниже там ста шестидесяти, скажем. Ну, ста пятидесяти. И вес, например, пятьдесят пять кило. А в карлике - метр с кепкой. И вес у него собачий. Если пойдет карлик, то есть надежда, что стрелялка не сработает.
Миша взял в руки ППШ - тяжелый, неуклюжий, он напоминал какой-то строительный инструмент, например перфоратор. Только предназначенный перфорировать человеческие тела. Миша довольно ловко вскинул его к плечу, повозившись, вставил магазин, прицелился, и челюсть его задвигалась быстрее.
- А если все-таки сработает? - спросил он, не поворачивая головы.
- Не знаю, - ответил Леший. - Будет видно.
Миша вскрыл оба автомата и принялся копаться в механизмах, морщась и переставляя какие-то детали из одного в другой.
- Так как, говоришь, его зовут? Бруно? Венгр, что ли? Или итальянец? - спросил Миша.
- Да какой итальянец… Это у него псевдоним. Он циркач, акробат.
- Ага… Это хорошо. Ясно.
Миша отложил один автомат в сторону, а внутренности второго сложил в металлический лоток и залил керосином из квадратной канистры. В спертый, почти лишенный кислорода воздух вплелась острая вонь.
- ППШ годится, это холодная советская штамповка, простая как грабли. И такая ж надежная… Сейчас отмою ржавчину, смажу, и будет полный порядок. Только надо опробовать: за столько лет могли пружины подсесть…
Леший равнодушно пожал плечами.
- Вижу, в оружии хорошо разбираешься?
- Я же говорил: у нас в пещерах этого добра навалом. Любой подросток не хуже эксперта…
Миша снова поднял глаза на Лешего.
- Не пойму… Тебя хотят убить, избивают ногами, а ты оружие свое не можешь в порядок привести.
- Это не мое оружие, - Леший спокойно ответил на укоризненный взгляд. - Это чужое. Мое осталось там. Далеко.
Миша сосредоточенно отмывал в керосине личинку затвора и возвратную пружину. Просвистел какой-то нехитрый мотивчик.
- Я не могу, - сказал Леший. - Зарок дал. Там еще, в горах. Все славяне - братья. В братьев не стрелять.
- Какие же они братья? Они же гангстеры и чуть не отправили тебя в ад… - Миша удивленно хохотнул, затем посмотрел на Лешего, осекся и снова занялся делом: обтер ветошью очищенные детали, обильно смазал их машинным маслом и сноровисто собрал автомат.
- Впрочем, ладно. Дело твое. Лично я зароков никаких не давал. Ты когда-нибудь с гремучником сталкивался?
- С каким гремучником? - не понял Леший.
- С гремучей змеей.
- Откуда? Они, кажись, только в Америке водятся…
Миша поморщился.
- Неважно. С гюрзой, эфой… Такие же коварные твари! Не приходилось?
Леший пожал плечами.
- Да не бывал я там, где они ползают.
Миша поморщился еще раз.
- Ну и что? И я не бывал. Но в книжках читал. И был у меня один змеелов знакомый.
- И что?
- Когда гюрза чувствует, что ее преследуют, она начинает путать следы. Накрутит зигзагов и всяких загогулин - ничего не разберешь! И тогда след ухода легко перепутать со следом возвращения. Охотник-то думает, что она уползает, а тварь уже у него за спиной, ждет подходящего момента… Раз - и все!
- Ну и что? - в третий раз повторил Леший.
- Ничего. Просто мне нравится такая тактика. - Миша взвел затвор, нажал спуск. Щелкнул ударник. Миша удовлетворенно кивнул. - А теперь расскажи подробно: что про твоих друзей известно?
Леший тяжело пошевелился.
- Они пакет забыли, из ресторана «Чанг Мэй». В такие упаковывают жратву навынос. Ну, мы и потянули за ниточку, как в детективном кино…
Он хмыкнул.
- Есть у меня один «знающий», [4] по жизни хороший художник, он со слов Ритки портреты нарисовал, эти, как их… Фотороботы! Потом Хорь попросил дружков, студентов с юридического, те стали за рестораном следить, ну и выследили! Их главарь тайскую кухню любит, вот они там и собираются, как мы в «Козероге».
- Сколько их? - спросил Миша. Он потряс пластиковое ведерко из-под майонеза, где лежали потускневшие патроны, достал один, пассатижами виртуозно вынул пулю и высыпал порох на ладонь. Посмотрел, понюхал, помял в пальцах, потом брезгливо отряхнул руки и принялся снаряжать вместительный круглый магазин.
- Много, человек десять… Но все они редко сходятся. По двое-трое приходят. Ну, пятеро…
- Пятеро, говоришь… А гранат у тебя сколько?
- Вот все… Четыре.
Миша несколько раз передернул затвор, каждый раз раздавался четкий щелчок, и очередной патрон вылетал наружу.
- Вроде работает… Где тут надежный коридор? Чтоб не обвалился…
- Вон там, - показал Леший. - Стены укреплены кирпичом, а метров через пять - завал, земляная пробка. Туда и целься.
- Ладно. - Миша разорвал носовой платок, скатал тканевую полоску в шарик и заткнул ухо. - Жалко, светозащитных очков нет…
Леший изумленно вытаращил глаза.
- Каких очков? Что ты делаешь?!
- Очков, снижающих уровень вспышки. А это вместо наушников…
Он заткнул второе ухо, взял автомат, тяжелую табуретку и ушел в боковое ответвление. Почти сразу раздались выстрелы. Один, второй, третий, пауза, четвертый… Короткая очередь, потом другая, опять пауза… К острому запаху керосина добавилась вонь сгоревшего пороха. Дышать было почти нечем. Но Леший привык ко всему.
Довольный Миша вернулся с изрешеченной табуреткой. Пули пронизали толстую доску насквозь.
- Ракеты бывают разные, - выводил мораль подвыпивший Петр Афанасьевич. - У каждой свой характер. И сила своя. Но цель у них одна - вырваться из шахты, сделать то, для чего ее создали. Апокалипсис, понимаешь? И тут с нашей, человеческой стороны, нужно - что? Правильно, воля. А человек, который послабее, он может попасть к ней в полное подчинение… Как этот лейтеха. Он же запустить ее хотел, уступить ей, сделать, как она хочет…
Сёмга в ту ночь так и не уснул. Катран отключился сразу, едва добрался до койки, и Мигунов с Дроздом спали без задних ног, а Сёмга все ворочался и не сомкнул глаз. Почему-то эта история запала ему в душу, не давала покоя. И где-то под утро он вдруг услышал какой-то марш и голоса, словно радиоточка работала где-то за стенкой. Поют. Может, гимн Советского Союза… н у, в шесть часов, как обычно? Посмотрел на часы: начало пятого. А голоса продолжают петь непонятно что, торжественно так, только слов не разобрать. Сёмга разбудил Дрозда: «Что это играет? Слышишь?» Дрозд отмахнулся от него: перебрал, так будь человеком, не мешай спать.
И вот тут Сёмга решил, что слышит «эрки» - это ракеты на складах поют хором свою боевую песню. Испугался. Все, решил, я - слабак, как тот лейтеха, поведусь, сойду с ума… Только подумал, а за окном вдруг заря разгорелась, яркая, всю казарму осветила до последней мусоринки на полу. А потом - взрыв. Той ночью рванул склад горючего на Рождественской базе. Еще бы немного, и занялись бы ракетные ангары, и тогда вряд ли бы остался кто-то живой на территории. Но все обошлось. Ближе к вечеру курсанты вернулись к себе в училище…
Но с того дня, с той ночи вернее, Сёмга почувствовал в себе страх перед ракетой. Дикий, животный ужас, словно стоишь рядом с голодным тираннозавром. Тогда же он стал испытывать жгучую зависть к своим товарищам, которые этого тираннозавра почему-то не боялись.
Потом уже, набираясь знаний и опыта, Сёмга нашел в рассказе Петра Афанасьевича много нестыковок и неточностей - например, зачем было тому лейтехе лезть в тамбур шахты, если запуск производится из другого места, из так называемого «11-го отсека»?… И никакой подъемной платформы в шахте нет, никаких тросов… Ну и далее в таком духе. Но эти нестыковки помогли ему мало. Страх никуда не девался.
Ни с кем об этом Сёмга, естественно, не говорил, стажировку на базе с ракетами наземного базирования прошел успешно и уже думал, что страхи его были напрасны. Но вот в Дичково начались проблемы. Во время первого же дежурства на шахтной установке он услышал писк датчиков газоанализа, которые предупреждают об утечке окислителя, и едва не нажал кнопку общей тревоги. И тут только заметил, что световой сигнал предупреждения не сработал, а два лейтенанта и майор, что сидят с ним на командном пункте, спокойно занимаются своими делами. Никакого писка, значит, они не слышат, иначе метались бы здесь, как караси в запруде. «Значит, - сделал вывод Сёмга, - значит, это я съезжаю с катушек…»
Как быть? Что делать? Сдаться сразу врачам, чтобы списали по здоровью? По психической статье… И куда потом ему деваться? Чем заниматься всю жизнь? Существовать на жалкую пенсию инвалида? Не-е-ет, это не выход. Надо терпеть! Он пил валерьянку перед сменой, брал себя в руки, собирал нервы в комок. Но помогало мало. Однажды он услышал, как ракета дышит у себя в шахте: хриплый, нутряной, задушенный звук, от которого волосы становились дыбом. А несколько дней спустя он заметил какие-то прыщики у себя на груди… И сдался.
Стал симулировать грипп, попросил Дрозда подежурить за себя. Дрозд из всей четверки был ему ближе, да и болтуном он никогда не был, молчаливый всегда, весь в себе. Сёмга сказал ему, что с нервами непорядок, мол, Варька письмо нехорошее прислала. Дрозд согласился. Согласился и во второй раз, и в третий. Ну а дальше что?… В четвертый раз Сёмга, едва не плача, признался ему во всем.
Дрозд сделал глаза по пять копеек, выслушал, а потом вдруг как рассмеется! Ржет, не может остановиться - это угрюм-то наш, Дрозд! Сёмга ожидал чего угодно, но не этого. Сам не помнил, как он тогда ему вмазал. Справа, слева… Дрозд упал как подкошенный. И больше с ним не разговаривал уже до самой его, Дрозда, смерти.
Вот так оно все вышло.
Потом уже Сёмга подумал, что, может, Дрозд оттого смеялся, что у него то же самое в душе происходит, и такая же сыпь у него на груди, и смеялся он от облегчения, а не по какой-то другой, зловредной причине… Но узнать об этом ему было уже не суждено. На следующий день Дрозд погиб. Его смерть настолько потрясла Сёмгу, что на какое-то время вся эта его ракетофобия показалась ему совершенно никчемной, он даже начал нормально дежурить. Ну, а потом все началось по новой… Он метался, переводился с одного места на другое, пока не нашел себе захудалую должность в штабе дивизии, где ему уже не надо было и близко подходить к ракетам. Но ни о каком карьерном росте здесь, естественно, мечтать не приходилось…
…Семаго закончил рассказ и замер, продолжая рассматривать узоры на плиточном полу, словно ожидал приговора от Сперанского. Из затерянной где-то в недрах майорской квартиры гостиной доносились приглушенные звуки телевизора. Сперанскому вдруг подумалось, какие чувства испытывает сейчас Семаго, слыша этот еле уловимый шумовой поток. Опять думает о «радио»? О нетерпеливых ракетах, ждущих своего часа?… Или все, что он только что рассказал, было обычной брехней?
Нет, решил Сперанский. Не врет. Туповатому майору такой складной истории не выдумать.
- И поэтому вы ушли из армии? - прервал молчание литератор.
- Поэтому! - поднял на него глаза Семаго. - И никому не рассказывал поэтому! А в девяносто девятом решился, наконец, и сходил к психоневрологу…
- И что? - заинтересовался писатель.
- И оказалось, что я дурак, - равнодушно сказал Семаго. - Это хорошо известное расстройство - фобия самовнушения. Снимается транквилизаторами, лечится гипнозом. Месяц лечения - и мог продолжать службу.
- Я думаю, это уже не имеет значения, - отозвался Сперанский.
Семаго кивнул.
- Я ничего не потерял, только приобрел. В материальном плане, конечно. А в моральном… Ну да что об этом говорить!
- Нет никакого толку, - согласился Сперанский.
- Может, коньячку на дорожку? - предложил Семаго.
Сперанский счел за лучшее отказаться. Неизвестно, что еще взбредет в голову этому сумасшедшему после очередного стакана.
* * *
Оловянные миски с грохотом полетели в общую кучу, приемщик произвел расчет, однако похожий на тюленя дородный мужчина почему-то не торопился покинуть прокуренный ангар. Он переступал с ноги на ногу, мял в руках полученные купюры и как-то странно косился по сторонам.
- Чего еще? - привычно рявкнул на него наглый толстый приемщик. - Авоську забыл?
Стоящие за ним ассистенты - костистые молодые парни в перепачканных синих комбинезонах - синхронно заулыбались.
Мужчина перестал озираться, пожал плечами и произнес заклинание, превращающее нечистых на руку проходимцев в соляные столпы:
- ОБЭП. Контрольная закупка. Вы не пробили чек. Всем оставаться на местах.
В руке, где только что была наличность, появилась бордовая книжица с золотым тиснением на обложке: «МВД России». При виде этой аббревиатуры даже холодное металлическое тулово ангара, казалось, прошила невидимая молния, оставившая в душах приемщиков кровоточащий перфорированный след, словно автоматная очередь. Помощники толстяка, как и положено, окаменели, а сам толстяк, хотя и заметно утратил наглость безграничной власти, но продолжал шевелиться.
- А? Чё? - забормотал он. - Так вот же чек! Вот он!
Приемщик выхватил откуда-то залапанный грязными пальцами конверт и сделал попытку сунуть его в карман дородному мужчине. Тот с неожиданной для его комплекции ловкостью увернулся и обратился к кому-то из посетителей:
- А вас и вас я попрошу остаться в качестве понятых… Никол, у меня порядок, - это он сказал уже в мобильник. - Живо греби, пока не разбежались.
Через минуту к воротам ангара подъехали бортовой «ЗИЛ» и милицейский «уазик», откуда дружно высыпали люди в милицейской форме и боевом камуфляже. Завертелась обычная карусель рутинной обэповской проверки. Троица приемщиков вначале имитировала активность и металась в поисках того, не знаю чего: то ли кассового аппарата, которого здесь, конечно же, отродясь не было, то ли в поисках лицензии и документов на хранящийся в ангаре металлический лом, которых тоже не оказалось, а потом сникла и с унылым видом давала показания, ожидая бухгалтера и хозяина фирмы, приезд которых откладывался на неопределенное время, ибо руководители, как выяснилось, находятся в данный момент на лечении в солнечном Дагестане.
Через двадцать минут картина прояснилась полностью и «ЗИЛ» вкатился прямо в ангар. Люди в серо-черном камуфляже весело и сноровисто собрали весь подозрительный лом: мотки проводов и отрезки кабеля, кладбищенские оградки, станины станков и другие детали промышленного назначения, - словом, все, что явно было украдено, слямзено, стырено, спизд…но, - и перекидали в кузов машины.
- Товарищ капитан! - обратился один из бойцов к дородному мужчине, походившему уже не на тюленя, а, скорее, на морского льва. - Смотрите, здесь какая-то херовина подозрительная! Может, гафниевая бомба, как в газете писали?
Он протянул капитану тяжелый цилиндр длиной тридцать и диаметром пятнадцать сантиметров. Цилиндр состоял из двух половинок, по торцам скрепленных сталь- ными хомутами. Между половинками имелось сквозное отверстие, как будто туда надо было что-то вставить. Возможно, детонатор. Весь вид этой штуки внушал отчего-то неприятные мысли.
Капитан хмуро повертел «елдовину» в руках, присел на корточки и осторожно опустил на пол. Гафниевой бомбы ни он, ни кто-либо из его команды в глаза не видели, но все хорошо помнили, как в Иваново полгода назад точно такую же контору по скупке цветного лома разнесло на атомы после того, как гарнизонные офицеры сдали туда полтонны гильз от артиллерийских снарядов…
Он с немым укором посмотрел на инициативного бойца и подозвал участкового.
- Бери аккуратно эту фигню и поезжай в гости к эфэсбистам. Сдашь им - пусть разбираются, что это такое и с чем его едят…
Участковый тяжело вздохнул, хотел что-то сказать, но сдержался и ограничился коротким кивком.
* * *
В районном отделе ФСБ находку приняли без особого энтузиазма… однако с ее появлением во всем здании вдруг стала глохнуть мобильная и радиосвязь - примерно раз в полтора часа. Кто-то из технического отдела догадался связать этот феномен с доставленным цилиндром, его раскрыли, обнаружив внутри целую выставку достижений ультрасовременной электроники: сложнейших микрочипов, непостижимых интегральных схем, фантастически мощного передающего контура… Такое не могли соорудить ни в Колпаково, ни в Кукуеве, ни в Москве, да и, пожалуй, нигде на просторах родной страны. Поднялся переполох. Через час находку фельдъегерской связью отправили в Москву.
Колесо завертелось.
Задержанные скупщики лома показали на некоего Петра Токарева, безработного, из чьих рук непосредственно «елдовина» попала в пункт приема. Токарева допросили.
Он, в свою очередь, показал на уроженцев села Колпаково Демьяна Лысько и Владимира Кулькова.
Архипыча и Кулька сотрудники ФСБ после недолгих поисков обнаружили в колодце правительственной связи на окраине деревни. Те как раз собирались выпилить оплетенный свинцом кабель «московской» линии и были засняты на оперативную видеокамеру в разгар преступного покушения: с ножовкой и топором в руках. Можно сказать, что тщеславные мечтания Кулька материализовались, но ни его, ни напарника эта съемка не обрадовала.
Выйдя из состояния ступора, новоиспеченные бизнесмены принялись все отрицать, но после того, как на старом мехдворе обнаружились краденое дизтопливо и самогонный аппарат, а перспектива тюрьмы стала очевидной, быстро раскаялись и стали сотрудничать со следствием. Они показали, откуда сняли «елдовину», добросовестно ответили на множество самых разных вопросов, среди которых были и такие: «Имеете ли вы отношение к установке разведывательного прибора на линии правительственной связи?» Или: «Как и когда вы вошли в контакт с представителями иностранной разведки?»…
От последних вопросов удачливые торговцы металлом едва не впали в глубокую кому, но обилие дилетантских следов в колодце и пункт утильсырья, в котором оказался вполне исправный сканер-передатчик, полностью их реабилитировали, по крайней мере, в части шпионажа.
Архипыч и Кулёк никак не тянули на агентов иноразведки; за бутылку-другую повесить передатчик на кабель они, в принципе, могли, но при таком допущении возникали вопросы, на которые не было ответов.
Во-первых, какой сумасшедший шпион мог поручить деревенским алкашам столь ответственное дело и доверить им уникальный прибор? И, во-вторых: зачем им сдавать дорогостоящий передатчик в скупку за сущие копейки?
Нет, если отбросить некоторые нюансы, то объективная картина происшедшего говорила совсем о другом: российские патриоты Лысько и Кульков, проявив бдительность и высокую гражданскую сознательность, обнаружили и пре- секли шпионский съем секретной информации с каналов высокочастотной правительственной связи, чем предотвратили ущерб обороноспособности, государственной безопасности и политическому имиджу России!
Как только прозвучала такая оценка, сформулированная в «самых высших сферах», то про ворованное дизтопливо, самогонный аппарат и другие прегрешения патриотов все начисто забыли, а сами герои распрямили спины, ходили с высоко поднятыми головами и сдержанно намекали, что теперь они приняты в «органы» и ждут присвоения офицерских званий.
Но факт есть факт: кто-то воровал секретную информацию, причем не с помощью самодельного, спаянного на живую нитку прибора или несложных детекторов, которые используют частные детективы, а применяя высокотехнологичное устройство, созданное по последнему слову техники развитого иностранного государства. Кто это делал?
Практически все жители Колпаково были опрошены насчет появления в деревне незнакомых подозрительных людей. Место глухое, коттеджных поселков рядом нет, посторонние появляются редко, а если и появляются, то большей частью грибники с кошелками…
Ну а если не с кошелками, и не грибники?…
Жители только пожимали плечами.
Помог случай. На старый мехдвор приехал светловолосый мужчина на облезлых «Жигулях», один из клиентов Архипыча, покупавший у него солярку. Сотрудник ФСБ, дежуривший на мехдворе, проверил его документы по компьютерной базе, а заодно спросил насчет подозрительных людей, интересовавшихся люками правительственной связи.
Тот вдруг вспомнил, как месяца полтора назад, когда впервые ехал к Архипычу, видел на обочине молодого пьяного мужчину с рюкзаком, который сидел на крышке бетонного колодца. Он попытался узнать дорогу, но тот повел себя странно, разговаривать не захотел, как ему показалось, испугался чего-то, забеспокоился. Что было странно, потому что парень выглядел, как настоящий качок… не здоровенный от природы деревенский бугай, а именно спортсмен из тренажерного зала… Чего ему бояться? К тому же пьяный, а пьяный у нас ничего не боится, даже если его соплей перешибить можно… Но и опьянение атлета, по мнению светловолосого, тоже было преувеличенным.
Водителя «Жигулей» проводили в группу розыска, где он дал подробные показания, а заодно помог составить словесный портрет незнакомца. Сотрудники снова обошли жителей Колпаково, спрашивая на этот раз конкретно о молодом атлете ростом где-то метр девяносто, с аккуратной тонкой бородкой, одетом в темные джинсы и стоптанные туфли, за плечами - рюкзак.
Один старичок, местный житель, на этот раз вспомнил, как в середине сентября подвозил этого человека на телеге от автобусной остановки на привокзальной площади до поворота на свиноферму. Парень приятный, он ему даже свою жизнь рассказал, только нос у него немного другой и уши приплюснутые, а кисти рук большие, как у молотобойца…
Фоторобот уточнили, оперативники приободрились было, но - увы. Больше ничего узнать об этом бородатом незнакомце им не удалось. Но и полученной информации было достаточно для целевого розыска.
Составили ориентировку и разослали по органам ФСБ и отделениям милиции. Первым сообщали правду: разыскивается агент иностранной разведки, ищущий подходы к линиям правительственной связи. Вторым доводили самое необходимое: разыскивается государственный преступник. Колесо розыска продолжало вертеться и набирало обороты.
Глава 4
Бросок гремучника
23 октября 2002 года, Москва
- Я тебе одно скажу: все эти истории про сокровища Митридата, про золотого коня, про библиотеку Ивана Грозного - это байки. Легенды. Вранье, короче, - процедил Миша, сосредоточенно перебирая арсенал Лешего. - Меня больше интересуют сопряжения «диких» подземелий с современными сооружениями. Если забраться в какой-нибудь бункер, там найдется чем поживиться…
Леший вздохнул.
- Мы как раз нацелились на спецтоннель, но дело непростое, вот карлика одного приручаем… В следующий раз возьмем его с собой…
- Карлик? Что за карлик? И зачем нам карлик? - не понял Миша.
Он повертел в руках старый проржавленный карабин и презрительно отбросил его в темноту.
- Дерьмо!
Его нижняя челюсть все время двигалась, словно что-то пережевывая; Леший подумал, что именно эта часть тела его нового знакомого призвана выражать крайнюю степень волнения, как у других людей глаза или руки. Еще он подумал, что тогда, у «Козерога», один против троих бандюков, Миша волновался куда меньше.
Они остановились в «Ржавой Пещере», «Ржавке» - заброшенной бойлерной в районе Дружниковской улицы, где у Лешего были собраны инструменты и всякая сентиментальная дребедень из прошлого: старая алюминиевая кружка с криво нацарапанной надписью: «Пью до дна.
Ковальков К. Ю. 1948» - каким-то чудом сохранившиеся до наших дней елочные шары, украшенные самолетами со звездами и красотками в прическах сороковых-пятидесятых годов. Здесь же хранилось и оружие: два ППШ производства сорок третьего года, несколько гранат РГД-33 и Ф-1, россыпи патронов и немецкий карабин «маузер», который Миша только что выбросил.
- Карлик из цирка, по рекомендации, - объяснил Леший. Он сидел в продавленном кресле и грел в руке пластиковый стаканчик с остатками коньяка. - Маленький, шустрый, крепкий, как настоящий мужик… Ему любой «ракоход», как нам с тобой проспект. Да и под самострел не попадет…
- Какой самострел? - опять не понял Миша.
- В спецтоннелях. Там много разной херни понатыкано, но точно я не знаю. Про самострелы слышал, про акустические датчики шума и объема, еще какие-то волновые генераторы, от которых ссышься в штаны с перепугу… хотя генераторы, эти, по мне, так больше похожи на сказку. Но там видно будет. Самострелы, как я думаю, настраиваются на габариты взрослого человека - рост не ниже там ста шестидесяти, скажем. Ну, ста пятидесяти. И вес, например, пятьдесят пять кило. А в карлике - метр с кепкой. И вес у него собачий. Если пойдет карлик, то есть надежда, что стрелялка не сработает.
Миша взял в руки ППШ - тяжелый, неуклюжий, он напоминал какой-то строительный инструмент, например перфоратор. Только предназначенный перфорировать человеческие тела. Миша довольно ловко вскинул его к плечу, повозившись, вставил магазин, прицелился, и челюсть его задвигалась быстрее.
- А если все-таки сработает? - спросил он, не поворачивая головы.
- Не знаю, - ответил Леший. - Будет видно.
Миша вскрыл оба автомата и принялся копаться в механизмах, морщась и переставляя какие-то детали из одного в другой.
- Так как, говоришь, его зовут? Бруно? Венгр, что ли? Или итальянец? - спросил Миша.
- Да какой итальянец… Это у него псевдоним. Он циркач, акробат.
- Ага… Это хорошо. Ясно.
Миша отложил один автомат в сторону, а внутренности второго сложил в металлический лоток и залил керосином из квадратной канистры. В спертый, почти лишенный кислорода воздух вплелась острая вонь.
- ППШ годится, это холодная советская штамповка, простая как грабли. И такая ж надежная… Сейчас отмою ржавчину, смажу, и будет полный порядок. Только надо опробовать: за столько лет могли пружины подсесть…
Леший равнодушно пожал плечами.
- Вижу, в оружии хорошо разбираешься?
- Я же говорил: у нас в пещерах этого добра навалом. Любой подросток не хуже эксперта…
Миша снова поднял глаза на Лешего.
- Не пойму… Тебя хотят убить, избивают ногами, а ты оружие свое не можешь в порядок привести.
- Это не мое оружие, - Леший спокойно ответил на укоризненный взгляд. - Это чужое. Мое осталось там. Далеко.
Миша сосредоточенно отмывал в керосине личинку затвора и возвратную пружину. Просвистел какой-то нехитрый мотивчик.
- Я не могу, - сказал Леший. - Зарок дал. Там еще, в горах. Все славяне - братья. В братьев не стрелять.
- Какие же они братья? Они же гангстеры и чуть не отправили тебя в ад… - Миша удивленно хохотнул, затем посмотрел на Лешего, осекся и снова занялся делом: обтер ветошью очищенные детали, обильно смазал их машинным маслом и сноровисто собрал автомат.
- Впрочем, ладно. Дело твое. Лично я зароков никаких не давал. Ты когда-нибудь с гремучником сталкивался?
- С каким гремучником? - не понял Леший.
- С гремучей змеей.
- Откуда? Они, кажись, только в Америке водятся…
Миша поморщился.
- Неважно. С гюрзой, эфой… Такие же коварные твари! Не приходилось?
Леший пожал плечами.
- Да не бывал я там, где они ползают.
Миша поморщился еще раз.
- Ну и что? И я не бывал. Но в книжках читал. И был у меня один змеелов знакомый.
- И что?
- Когда гюрза чувствует, что ее преследуют, она начинает путать следы. Накрутит зигзагов и всяких загогулин - ничего не разберешь! И тогда след ухода легко перепутать со следом возвращения. Охотник-то думает, что она уползает, а тварь уже у него за спиной, ждет подходящего момента… Раз - и все!
- Ну и что? - в третий раз повторил Леший.
- Ничего. Просто мне нравится такая тактика. - Миша взвел затвор, нажал спуск. Щелкнул ударник. Миша удовлетворенно кивнул. - А теперь расскажи подробно: что про твоих друзей известно?
Леший тяжело пошевелился.
- Они пакет забыли, из ресторана «Чанг Мэй». В такие упаковывают жратву навынос. Ну, мы и потянули за ниточку, как в детективном кино…
Он хмыкнул.
- Есть у меня один «знающий», [4] по жизни хороший художник, он со слов Ритки портреты нарисовал, эти, как их… Фотороботы! Потом Хорь попросил дружков, студентов с юридического, те стали за рестораном следить, ну и выследили! Их главарь тайскую кухню любит, вот они там и собираются, как мы в «Козероге».
- Сколько их? - спросил Миша. Он потряс пластиковое ведерко из-под майонеза, где лежали потускневшие патроны, достал один, пассатижами виртуозно вынул пулю и высыпал порох на ладонь. Посмотрел, понюхал, помял в пальцах, потом брезгливо отряхнул руки и принялся снаряжать вместительный круглый магазин.
- Много, человек десять… Но все они редко сходятся. По двое-трое приходят. Ну, пятеро…
- Пятеро, говоришь… А гранат у тебя сколько?
- Вот все… Четыре.
Миша несколько раз передернул затвор, каждый раз раздавался четкий щелчок, и очередной патрон вылетал наружу.
- Вроде работает… Где тут надежный коридор? Чтоб не обвалился…
- Вон там, - показал Леший. - Стены укреплены кирпичом, а метров через пять - завал, земляная пробка. Туда и целься.
- Ладно. - Миша разорвал носовой платок, скатал тканевую полоску в шарик и заткнул ухо. - Жалко, светозащитных очков нет…
Леший изумленно вытаращил глаза.
- Каких очков? Что ты делаешь?!
- Очков, снижающих уровень вспышки. А это вместо наушников…
Он заткнул второе ухо, взял автомат, тяжелую табуретку и ушел в боковое ответвление. Почти сразу раздались выстрелы. Один, второй, третий, пауза, четвертый… Короткая очередь, потом другая, опять пауза… К острому запаху керосина добавилась вонь сгоревшего пороха. Дышать было почти нечем. Но Леший привык ко всему.
Довольный Миша вернулся с изрешеченной табуреткой. Пули пронизали толстую доску насквозь.