В последней фразе прозвучала угроза, но Севрюгину на нее было наплевать.
А потом контора принялась гудеть, как и намечалось ранее. Все, что Севрюгин в этот вечер ел, пил и трахал — все казалось ему вдвойне вкуснее и приятнее.
Мытищинской девочке, которая и в самом деле как две капли воды оказалась похожа на молодую Наталью Варлей, он напихал полные трусы «зелени», тысячи три, не меньше. И букет колючих роз — туда же.
Севрюгин хорошо знал, в чем заключается маленький секрет, который помогает ему жить: много-много западла, ничего больше.
День "X". Х… вый день.
За завтраком Сергей с отцом остались одни. Мать сварила целую кастрюлю молочной овсянки и ушла то ли к Зине, то ли к Маше, то ли в парикмахерскую, а может, и на массаж — она очень занята, и за всеми ее делами трудно уследить.
— А ты почему не на работе? — спросил Сергей отца.
Игорь Матвеевич размазал кусок тресковой печени по куску хлеба, положил сверху огуречный кружок, протянул сыну. Овсянку оба не любили.
— Справятся. Ничего, что требовало бы моего вмешательства, на сегодня нет. А появится — найдут…
— Думаешь, справятся? Они же ничего не могут, эти дармоеды. — Сергей отхватил от бутерброда большой кусок. Жевал с наслаждением, запивая горячим, как вулканическая лава, кофе. Разбитое на прошлой неделе лицо почти поджило.
— Они не дармоеды, — сказал отец, укладывая на тарелку рядом с собой еще один бутерброд. Печень размазана ровно и аккуратно, будто здесь поработал специальный каток-вибратор. — Они не дармоеды, Сережа. У меня два толковых, образованных зама, каждый из которых способен встать у руля и не завалить дело. Да они, по сути, уже стоят там. Рулят. Им это нравится: пи-бип, три румба влево, три румба вправо. Кайфуют как хотят. А дармоед — это я. Когда-то давно я запустил эту машину, смазал колесики, а сейчас лишь хожу да покрикиваю на них, да кладу денежки в карман. Ну и, конечно, представляю контору в райкоме, горкоме, исполкоме. Ну и, конечно, утрясаю все проблемы: поставки асфальта, лимиты на бензин, ревизии, КРУ, ОБХСС. Без меня они никто. Знаешь, на что это похоже?
Отец почему-то оглянулся.
— На капитализм. Я — хозяин, а они — управляющие. Наемные работники. Только сейчас зарплату им плачу не я. Сейчас государство платит и мне, и им. Ну а все, что сверх зарплаты, то им действительно даю я. А пройдет какое-то время и если курс не изменится, то я подгребу все хозяйство под себя… Будет фирма, и будет хозяин. Я.
Сергей выпил свой кофе, зарядил в турку еще порцию. Отец всегда варит себе сам, у него получается крепкая густая пенка, которая еще долго пузырится на дне чашки высоким белым амфитеатром, когда кофе давно уже выпит. Ни у матери, ни у Сергея так не выходит, сколько они ни пытались.
— Смотри, нагреют они тебя, отец, — эти твои толковые и образованные. Кинут, по-нашему.
Игорь Матвеевич даже не рассмеялся.
— У каждого семья, Серега. Все они любят своих жен и детей, очень к ним привязаны. Не ко мне привязаны, заметь, а-к ним. Других бы людей я к себе и на пушечный выстрел не подпустил.
— Ты что, собираешься вгонять иголки под ногти их домашним?..
Отец отставил в сторону тарелку с остатками бутерброда, вытер руки салфеткой.
— Зачем такие страсти, сын? Ногти, иголки… Мы же не в гестапо играем.
Сергей вспомнил про Болеслава, общагу номер два, Родьку и то, что ему предстояло. Сразу испортилось настроение.
— Вот смотри, — продолжал отец. Он взял из вазы толстошкурое зимнее яблоко, подбросил в руке.
— Предположим, яблоку иногда хочется упасть не вниз, а — вверх. Или вбок.
Куда-нибудь не туда, короче. Существует много разных соблазнов, мои люди подвержены им не меньше других. Но есть еще и закон всемирного тяготения. И яблоко всегда падает вниз.
Сергей подумал, сейчас он бросит яблоко. Вместо этого отец тонко очистил его, ни разу не порвав глянцевитую спиральную стружку, разрезал на две половинки, одну положил на тарелку Сергею.
— Плевать сейчас все хотели на закон, — сказал Сергей. — Особенно там, где крутятся большие деньги.
— Ну, понимаешь… Есть законы и законы. Одни обсуждают, принимают, печатают в газетах, только всем на них наплевать. И есть другие… Когда я заведовал базой, мне позвонил коллега-Иван Афанасьевич Бибиков из Ставрополя. Так, мол, и так, едет ревизия, нужно закрыть недостачу… А недостача по тем временам огромная — триста тысяч! Расстреливали, кстати, уже за десять. Ну я ему и перебросил за ночь машину товара. Без расписок, накладных — без всего, под слово! Он перекрутился — и все вернул. Причем ни он, ни я по-другому поступить не могли.
Иначе Система нас бы отторгла.
— Это тот самый Бибиков? — Сергей указал пальцем вверх.
— Да. Потом он хорошо поднялся…
Отец замолчал и быстро прикончил свой кофе. Он не любил углубляться в подробности и сейчас должен был сменить тему.
— Да гори оно все огнем, Серега. Сегодня я нацелился посидеть в погребке у Шварца, в бильярд погонять, а потом обставиться пивом, чтобы меня за бокалами не видно было. Или на Дон — Коников себе новую базу построил — «Хилтон» да и только! А можно катер взять… В такую жару на реке ох и клево! А ты, я слышал, сессию сдал?
— Сдал, — сказал Сергей. Особой радости по этому поводу он не испытывал.
— Так в чем дело? Пошли вместе. «Наш Вилли пива наварил и нас двоих позвал на пир…»
Пахан интересовался его учебниками и изучал хрестоматии добросовестней самого Сергея.
— Пошли. Зою возьмем, если ты не против. А если против — не возьмем.
Зоя была постоянной любовницей отца. Давно, уже пять или шесть лет. Сергей застукал их когда-то на базе горисполкома, она смазывала отцу спину кремом для загара. Отец не смутился, он никогда особо не скрывался, даже не предупредил:
«Мол, смотри матери не говори!» Сергей, естественно, и так ничего рассказывать не стал.
В отличие от других его телок, Зоя совсем не похожа на секс-бомбу. Она на голову ниже отца, у нее белые, словно выгоревшие, волосы, ноги с выступающими вперед коленками, как у девчонки-девятиклассницы, а бедра не касаются друг дружки внутренней частью, будто она все время сжимает между ногами невидимый воздушный шарик. Зоя возглавляет рекламный отдел отцовской фирмы, там у нее своя контора в конторе; несколько раз Сергей по ее просьбе выдумывал сюжеты и слоганы для кампаний — если они проходили, Зоя выплачивала процент.
— Нет, — сказал он. — Я не пойду.
— Почему?
Отец набычился.
— Ты из-за Зои? — спросил он. — Говорю тебе: я не собирался ее никуда брать, мы и не договаривались с ней ни о чем. Она торчит на работе, трясет за грудки художников, чтобы к первому июня сдать дюжину рекламных щитов-жалюзи… Может, и не пошла бы еще.
— Зоя тут ни при чем, пап. У меня встреча. Важная.
— Не проблема. Встречайся, решай все свои дела — а потом дуй сюда, я тут кое-что подготовлю, оденусь, почитаю в конце концов… А?
Сергей дорого бы дал, чтобы не обижать его. На самом деле отец не просто решил отдохнуть денек от своей конторы — он хотел побыть вместе с ним, прогуляться, попить пивка, поговорить о том о сем. Возможно, о женщинах. Возможно, об этих зеленовато-желтых пятнах на припухшем еще слегка лице. Отец всегда говорил с ним. Даже когда Сергею было восемь месяцев и он даже на «а-а» и «пи-пи» никак не реагировал — отец подолгу рассказывал ему всякие байки, когда укладывал спать. И в пятом классе, когда Сергей перешел в другую школу, где его тут же прозвали Глист (тогда еще он был худой и длинный) и дня не проходило без драки и слез, — отец купил билеты в дом отдыха, неделю учил его удить форель, разделывать ее, жарить в золе, завернув в фольгу. Драться тоже учил. И говорил все время, спрашивал, рассказывал.
«Только теперь разговорами не поможешь, — подумал Сергей. — И даже все твои шустрики охранники, папа, ничего не сделают».
— Не могу, — тихо сказал он.
— Может, ты с девушкой хотел встретиться?.. Так бери ее с собой, какие проблемы!
Возьмем два номера, да и на катере кают достаточно!
Сергей мотнул головой.
— Нет. Ничего не выйдет.
Отец посидел немного, встал, сложил тарелки и чашки в посудомоечную машину. «Наш Вилли пива наварил… собрал жиганов двенадцать рыл…»
— Я видел, у тебя новая бейсболка «стартеровская», — сказал он обычным своим тоном. — Не дашь на денек прикинуться?
— Бери. Только она велика тебе будет.
— Ничего… Сейчас, говорят, это модно. Кстати, в Штатах секта есть, мормоны, они в любую жару жилеты и глухие сюртуки носят. Да и наши староверы никогда не разоблачались…
— Чего это ты вспомнил?
— Не знаю, — отец натянул шорты, бейсболку и теннисные туфли, рассовал по карманам деньги, ключи, дистанционный пульт от машины. — Ладно. Монеты есть?
На…
Он протянул новенькую зеленую бумажку. Сергей молча взял, сунул в карман. На душе у него кошки скребли. Вид у отца невеселый, хоть он из кожи вон лезет, чтобы не показать этого. Ни в какой погребок он не пойдет и на Дон скорее всего не поедет. Наверное, заберет Зою из конторы и весь день будет жарить ее на какой-то хате. А потом разругается с ней… Потому что ему уже пятьдесят пять. И он собирался провести этот день совсем по-другому.
Сергей пришел на десять минут раньше — думал, поиски займут гораздо больше времени. А пельменную заметил еще за квартал, вывеска — на полдома, огромная и яркая, будто для слепых. Зашел внутрь. Девушка с белыми, как рыбье мясо, ногами спросила, что он будет заказывать.
— Водка есть? — неожиданно для себя самого спросил Сергей.
— Только пиво.
— Холодное?
Сергей взял бутылку, вышел на задний дворик и встал в теньке под навесом.
— В сторонку, парень.
Двое рабочих в засаленных безрукавках на голое тело вынесли из пельменной пластиковый стол и два стула.
— Вот спасибо, мужики, — сказал Сергей. — Теперь бы еще кровать на два посадочных места и вашу раздатчицу в кружевном пеньюаре.
Рабочие посмотрели на него, как на описанную собаками трансформаторную будку, молча развернулись и ушли. Сергей присел, допил пиво, выкурил сигарету, посмотрел на мертвые, утонувшие в раскаленном небе облака. Когда собрался уже зайти внутрь, проверить — на месте ли капитан, Агеев сам появился. С толстой газетой под мышкой.
— А ты уже здесь, — сказал он спокойно.
— И давно, — сказал Сергей. Сердце колотилось.
Сейчас капитан подаст руку, а он отвернется и сплюнет в сторону. Такую штуку он придумал, чтобы оскорбить Агеева и тем самым компенсировать свое унижение.
Только придумать — это одно, а сделать — совсем другое. И он не был уверен, что осмелится на столь дерзкий жест. Но ситуация разрешилась сама собой — капитан руки не подал.
Агеев сел за столик; прежде чем его зад успел коснуться пластикового стула, припорхнула раздатчица и поставила на стол тарелки с политыми сметаной пельменями и зеленью.
— Ну и что? — спросил Агеев, нанизывая вилкой первый пельмень.
Сергей пожал плечами.
— Пришел вот, сижу.
— Хорошо. Что принес?
Сергей промолчал. Молчал и Агеев, отправляя в рот второй, третий, четвертый пельмень. Дешевые магазинные пельмени из собачьего мяса. Сидит, травится, елки зеленые… Вон через дорогу кафе «Охотник», там всегда свежая поджарка и фаршированные окорочка под домашнее кисленькое винцо — сходил бы туда, козел.
Агеев молча развернул газету, отыскал любимую страницу, положил перед собой на стол — так же молча сдвинув в сторону Серегин локоть. Читал и продолжал есть дальше.
Пятый, восьмой, десятый.
— А что я должен был принести? — не выдержав, спросил Сергей.
Одиннадцатый, тринадцатый.
— Я не понимаю: так вам от меня что-то нужно или нет?..
Четырнадцатый, пятнадцатый. Агеев загнул краешек газеты, дочитал абзац на другой стороне.
— Я… — начал Сергей.
Но капитан перебил его, не отрывая взгляда от газеты:
— Если принес, выкладывай. Если нет, ступай отсюда, не мельтеши.
Сергей сглотнул. Хватка была железной, не вырваться. Причем выходило так, что у него ничего не просят и ни к чему не принуждают, просто ждут, чтобы он сам сел голым задом на горячую плиту. Добровольно. Он напрасно надеялся, что машина где-то не сработает, забуксует, что его просто напугали немножко, а потом посмеялись и забыли; что всемогущему Управлению триста лет не упал какой-то студент, за всю свою жизнь опубликовавший не более десятка крохотных заметок.
Да, он надеялся. Все эти дни и часы.
— А рапорт?.. А эти… Коливатов и… — спросил он тихо.
— Не переживай. Тебя вызовут, когда надо будет. Найдут. Повестка, расписка — все как полагается. Бегать за нами тебе не придется, поверь.
Сергей поднялся. Агеев подцепил на вилку последний пельмень и возил им по тарелке, собирая остатки сметаны.
— Папа наверняка выбьет для тебя самую лучшую камеру в сизо, где меньше всего «отрицал» и отмороженных, — Агеев говорил, уткнувшись в газету, словно читал вслух. — Парень ты здоровый, крепкий, а если еще поведешь себя там по-умному, будешь жить не хуже других. И годика через три на всей Тиходонщине не будет журналиста, который бы ботал по фене лучше тебя. Большой жизненный опыт, глубокое знание предмета, специализация, которую невозможно получить ни за какие деньги. На тебя будет спрос, Курлов. Ты станешь монополистом в своей области.
Лучшие издания — твои. А потом… У нас был похожий случай с пареньком вроде тебя. Он сейчас в «Московском комсомольце» ведет отдел. Счастлив, доволен. Нашел себя в жизни…
За долю секунды до того, как капитан прикончил последнюю помидорную дольку, раздатчица принесла и поставила на стол чашку с кофе. Ее белые икры были сплошь усеяны пупырышками, будто девушка мерзла, и редкие жидкие волоски на ногах торчали торчком.
— Второй кофе? — спросила она, глянув на Сергея.
Агеев отрицательно покачал головой. Раздатчица быстро ушла.
Сергей уже жалел, что поднялся. Вся лихость ушла в землю, как электрический ток.
Ему совсем не улыбалось стать лучшим среди журналистов специалистом по парашам.
Но дело даже не в этом. Уйти сейчас — это значило ждать и бояться: неделю, месяц, год.
— Что с Антониной? — спросил он.
Капитан выпил кофе и поднялся.
— У нее словесный понос. В остальном — жива и здорова.
— А что она…
— Четырнадцать тридцать, молодой человек, — Агеев подкрутил свои часы. В механизме что-то негромко пискнуло.
— Меня ждут люди. До свиданья.
Сергей понял, что спекся. Спекся окончательно. Стараясь не отдавать себе отчета в том, что делает, он быстро достал из кармана сложенный вчетверо лист стандартной бумаги для пишущих машин и недорогих принтеров, протянул капитану.
Будто стакан тормозной жидкости выпил залпом.
— Вот…
— То-то! Чего же ты целку строишь?
Коротко хрустнула бумага. Агеев развернул листок, просто тряхнув его, как встряхивают градусник, просмотрел отпечатанный на матричном принтере текст.
— Так не годится, — сказал он, покачав головой. — В следующий раз пиши от руки, это в твоих же интересах. Текстовый файл очень трудно уничтожить, практически невозможно, а регенерируется он довольно легко. Понял?.. Теперь смотри сюда.
Внимательно.
Из маленького нагрудного кармашка Агеев достал визитку, развернул ее обратной стороной. Там был написан телефон, ниже — время и число. Сергей потянулся, чтобы взять визитку, Агеев убрал руку.
— Учись держать все в голове. Позвонишь из автомата в указанное время по указанному телефону, тебе скажут, что делать дальше. Не пытайся подключить к аппарату диктофон, человек на другом конце провода сразу узнает об этом, разговор тут же прекратится. Наше сотрудничество — доверительное и добровольное.
Никакого насилия с нашей стороны, никакой двойной игры — с твоей. И еще…
В невыразительных глазах капитана колыхнулось какое-то сильное чувство.
— Может, тебе и нравится быть педерастом, но мы с ними дел не имеем. Я сам подберу тебе псевдоним, и в следующий раз ты перепишешь подписку заново. Ты меня понял?
Прежде чем Сергей успел кивнуть и сказать «да», Агеев уже выходил из дворика, внимательно глядя под ноги, чтобы не ступить в собачье дерьмо.
— Дважды отпид сращенный… — бормотал про себя Сергей, словно на автопилоте шагая из переулка в переулок. — Или — «отпидораженный»? «Отпидоренный»?.. Надо будет спросить у кого-нибудь.
— С чего ты взяла? — Сергей скосил на нее глаза. Поднимать голову было лень. — Все хорошо. Честно.
— Тогда почему ты молчишь?
— Я перевариваю. Ляг, успокойся.
Вначале он хотел найти отца, подъехал к Шварцу, где выковали тиходонские денежные тузы, объехал несколько отцовских излюбленных баз на Левом берегу.
Пусто. Заглянул на кониковскую новостройку — действительно ЭльКувейт. Там особенно не полюбопытствуешь: сразу же появились коротко стриженные мальчики в камуфляжных куртках и с милицейскими рациями в руках. Но отцовской машины на стоянке не было. На работе отец тоже не появлялся.
Сергею позарез надо было кого-то найти. Прямо-таки детский страх, трясучка, будто лежишь один в темной спальне и мерещатся всякие ужасы и надо прижаться к родному теплому телу, ощутить знакомый запах, чтобы все страшное бесследно растворилось в ночи.
И он нашел Светку Бернадскую. Ее мать заставила их выпить перед уходом по чашке молока и сказала, чтобы они были осторожны. «Время сейчас такое… Я на вас очень надеюсь, Сережа». Сергей сказал, что она может не волноваться. Потом усадил Светку в свою раздолбанную «пятерку», отвез на Левый берег и без особых церемоний трахнул прямо в машине. Совесть мучила недолго: Светка давно была не девочкой, это точно.
— …Мне надо искупаться, — сказала она, усаживаясь на сиденье и сворачивая влажное покрывало под собой. — Пойдешь?
— Пойду. Только отъедем чуть дальше, здесь дно плохое.
На многие километры берег захламлен высохшими корягами, будто скрученными церебральным параличом. Плавать здесь опасно, зато удобно жарить шашлыки.
Сегодня будний день, людей нет, ни одного дымка на горизонте.
— Вот там, — Сергей показал на маленькую бухточку, окруженную подковкой желтого песка. — Там мелко и вода всегда выше градуса на три, чем на городском пляже.
Светка голышом выпрыгнула из машины, побежала к воде. Покрывало отпечаталось на ягодицах красным узором. Сергей опустил ноги в теплый песок, большим пальцем вырыл ямку, бросил туда перевязанный узлом презерватив. И засыпал его.
До армии у него не было ничего с девушками, в смысле серьезного, — что бы там ни говорили о распущенности начальнических сынков. Так, поцелуи, объятия, расстегнутый после мучительных усилий лифчик. И все. В армии один сверхсрочник по фамилии Шаббе, волжский немец, сказал Сергею: «До двадцати пяти лет ты должен передрать их всех, начиная от маминых дочек и кончая портовыми проститутками — чтобы наесться и успокоиться. Перебесишься — тогда можешь спокойно жениться».
И отец дал похожее напутствие, только приличными словами и с другой мотивировкой: «Тебе надо пройти мужскую закалку. Главное — осознать, что никакие они не богини и молиться на них не надо. Кто этого не понял, у того с бабами большие неприятности». Не столько выполняя эти рекомендации, сколько по велению естества, Сергей ворвался в гражданскую жизнь, как сексуальный болид, и уже через год не помнил всех своих девушек по именам.
Сначала он высматривал в толпе высоких, большеглазых, прикинутых в безукоризненные мини и жакеты — вид у них такой, что начинаешь сомневаться: дают ли они вообще кому-то на этом свете?.. Давали. Не все, правда. И не сразу. Но те, что давали, оказались устроены именно так, как было нарисовано в учебнике по акушерству и гинекологии. Этим они сразу же отличались от богинь, мраморные изваяния которых Сергей многократно рассматривал в музеях.
Ничего возвышенного и неземного в них не было. Иногда удавалось обнаружить перхоть в гладких, пахнущих дорогими духами волосах. У одной очень красивой девушки Сергей заметил между пальцами ног что-то белое, похожее на след от мела, и спросил, что это. Девушка сказала, это салицилово-цинковая мазь, против шелушения. Потом он узнал, что так лечат грибковые заболевания. Каждое подобное открытие разочаровывало его все больше и больше.
Физиология. Голая физиология и ничего сверх того. Некоторые сами сдирали с Сергея одежду и были внутри как расплавленный воск, они хрипели и кричали;
Сергей едва. успевал сходить помочиться между двумя раундами. Некоторые были сухими, как прореха в войлочной обивке, и войти в них было возможно только прихлопнув себя пару раз по заднице толстой увесистой книжкой.
Однажды Сергей подумал: стоп, я, кажется, наелся.
Но он ошибался. Потом его тянуло к замужним женщинам, выдрессированным своими мужьями, для которых приключение с большим неутомимым мальчиком было что-то вроде полета на Луну. Они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово; они научили его многим фокусам, вспоминая которые потом на лекции, Сергей с трудом удерживал рвущийся вверх шлагбаум. Аппетит приходил во время еды. Он спал с несколькими первокурсницами, которые в темноте, стягивая трусики, клялись, что делают это второй раз в жизни. От них чаще пахло потом и нечищеными зубами. Некоторые хотели попробовать «это» через задний проход.
Иногда они просили включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член; иногда просили, чтобы он разодрал их пополам. Обычно Сергей плевал на эти просьбы.
Портовые проститутки брали недорого, на ощупь они были как омлет. Сергей попробовал с ними раза два, больше не рискнул. А потом на открытии агропромбиржи встретил одну из своих длинноволосых большеглазых «жакетниц».
А потом контора принялась гудеть, как и намечалось ранее. Все, что Севрюгин в этот вечер ел, пил и трахал — все казалось ему вдвойне вкуснее и приятнее.
Мытищинской девочке, которая и в самом деле как две капли воды оказалась похожа на молодую Наталью Варлей, он напихал полные трусы «зелени», тысячи три, не меньше. И букет колючих роз — туда же.
Севрюгин хорошо знал, в чем заключается маленький секрет, который помогает ему жить: много-много западла, ничего больше.
* * *
Тиходонск.День "X". Х… вый день.
За завтраком Сергей с отцом остались одни. Мать сварила целую кастрюлю молочной овсянки и ушла то ли к Зине, то ли к Маше, то ли в парикмахерскую, а может, и на массаж — она очень занята, и за всеми ее делами трудно уследить.
— А ты почему не на работе? — спросил Сергей отца.
Игорь Матвеевич размазал кусок тресковой печени по куску хлеба, положил сверху огуречный кружок, протянул сыну. Овсянку оба не любили.
— Справятся. Ничего, что требовало бы моего вмешательства, на сегодня нет. А появится — найдут…
— Думаешь, справятся? Они же ничего не могут, эти дармоеды. — Сергей отхватил от бутерброда большой кусок. Жевал с наслаждением, запивая горячим, как вулканическая лава, кофе. Разбитое на прошлой неделе лицо почти поджило.
— Они не дармоеды, — сказал отец, укладывая на тарелку рядом с собой еще один бутерброд. Печень размазана ровно и аккуратно, будто здесь поработал специальный каток-вибратор. — Они не дармоеды, Сережа. У меня два толковых, образованных зама, каждый из которых способен встать у руля и не завалить дело. Да они, по сути, уже стоят там. Рулят. Им это нравится: пи-бип, три румба влево, три румба вправо. Кайфуют как хотят. А дармоед — это я. Когда-то давно я запустил эту машину, смазал колесики, а сейчас лишь хожу да покрикиваю на них, да кладу денежки в карман. Ну и, конечно, представляю контору в райкоме, горкоме, исполкоме. Ну и, конечно, утрясаю все проблемы: поставки асфальта, лимиты на бензин, ревизии, КРУ, ОБХСС. Без меня они никто. Знаешь, на что это похоже?
Отец почему-то оглянулся.
— На капитализм. Я — хозяин, а они — управляющие. Наемные работники. Только сейчас зарплату им плачу не я. Сейчас государство платит и мне, и им. Ну а все, что сверх зарплаты, то им действительно даю я. А пройдет какое-то время и если курс не изменится, то я подгребу все хозяйство под себя… Будет фирма, и будет хозяин. Я.
Сергей выпил свой кофе, зарядил в турку еще порцию. Отец всегда варит себе сам, у него получается крепкая густая пенка, которая еще долго пузырится на дне чашки высоким белым амфитеатром, когда кофе давно уже выпит. Ни у матери, ни у Сергея так не выходит, сколько они ни пытались.
— Смотри, нагреют они тебя, отец, — эти твои толковые и образованные. Кинут, по-нашему.
Игорь Матвеевич даже не рассмеялся.
— У каждого семья, Серега. Все они любят своих жен и детей, очень к ним привязаны. Не ко мне привязаны, заметь, а-к ним. Других бы людей я к себе и на пушечный выстрел не подпустил.
— Ты что, собираешься вгонять иголки под ногти их домашним?..
Отец отставил в сторону тарелку с остатками бутерброда, вытер руки салфеткой.
— Зачем такие страсти, сын? Ногти, иголки… Мы же не в гестапо играем.
Сергей вспомнил про Болеслава, общагу номер два, Родьку и то, что ему предстояло. Сразу испортилось настроение.
— Вот смотри, — продолжал отец. Он взял из вазы толстошкурое зимнее яблоко, подбросил в руке.
— Предположим, яблоку иногда хочется упасть не вниз, а — вверх. Или вбок.
Куда-нибудь не туда, короче. Существует много разных соблазнов, мои люди подвержены им не меньше других. Но есть еще и закон всемирного тяготения. И яблоко всегда падает вниз.
Сергей подумал, сейчас он бросит яблоко. Вместо этого отец тонко очистил его, ни разу не порвав глянцевитую спиральную стружку, разрезал на две половинки, одну положил на тарелку Сергею.
— Плевать сейчас все хотели на закон, — сказал Сергей. — Особенно там, где крутятся большие деньги.
— Ну, понимаешь… Есть законы и законы. Одни обсуждают, принимают, печатают в газетах, только всем на них наплевать. И есть другие… Когда я заведовал базой, мне позвонил коллега-Иван Афанасьевич Бибиков из Ставрополя. Так, мол, и так, едет ревизия, нужно закрыть недостачу… А недостача по тем временам огромная — триста тысяч! Расстреливали, кстати, уже за десять. Ну я ему и перебросил за ночь машину товара. Без расписок, накладных — без всего, под слово! Он перекрутился — и все вернул. Причем ни он, ни я по-другому поступить не могли.
Иначе Система нас бы отторгла.
— Это тот самый Бибиков? — Сергей указал пальцем вверх.
— Да. Потом он хорошо поднялся…
Отец замолчал и быстро прикончил свой кофе. Он не любил углубляться в подробности и сейчас должен был сменить тему.
— Да гори оно все огнем, Серега. Сегодня я нацелился посидеть в погребке у Шварца, в бильярд погонять, а потом обставиться пивом, чтобы меня за бокалами не видно было. Или на Дон — Коников себе новую базу построил — «Хилтон» да и только! А можно катер взять… В такую жару на реке ох и клево! А ты, я слышал, сессию сдал?
— Сдал, — сказал Сергей. Особой радости по этому поводу он не испытывал.
— Так в чем дело? Пошли вместе. «Наш Вилли пива наварил и нас двоих позвал на пир…»
Пахан интересовался его учебниками и изучал хрестоматии добросовестней самого Сергея.
— Пошли. Зою возьмем, если ты не против. А если против — не возьмем.
Зоя была постоянной любовницей отца. Давно, уже пять или шесть лет. Сергей застукал их когда-то на базе горисполкома, она смазывала отцу спину кремом для загара. Отец не смутился, он никогда особо не скрывался, даже не предупредил:
«Мол, смотри матери не говори!» Сергей, естественно, и так ничего рассказывать не стал.
В отличие от других его телок, Зоя совсем не похожа на секс-бомбу. Она на голову ниже отца, у нее белые, словно выгоревшие, волосы, ноги с выступающими вперед коленками, как у девчонки-девятиклассницы, а бедра не касаются друг дружки внутренней частью, будто она все время сжимает между ногами невидимый воздушный шарик. Зоя возглавляет рекламный отдел отцовской фирмы, там у нее своя контора в конторе; несколько раз Сергей по ее просьбе выдумывал сюжеты и слоганы для кампаний — если они проходили, Зоя выплачивала процент.
— Нет, — сказал он. — Я не пойду.
— Почему?
Отец набычился.
— Ты из-за Зои? — спросил он. — Говорю тебе: я не собирался ее никуда брать, мы и не договаривались с ней ни о чем. Она торчит на работе, трясет за грудки художников, чтобы к первому июня сдать дюжину рекламных щитов-жалюзи… Может, и не пошла бы еще.
— Зоя тут ни при чем, пап. У меня встреча. Важная.
— Не проблема. Встречайся, решай все свои дела — а потом дуй сюда, я тут кое-что подготовлю, оденусь, почитаю в конце концов… А?
Сергей дорого бы дал, чтобы не обижать его. На самом деле отец не просто решил отдохнуть денек от своей конторы — он хотел побыть вместе с ним, прогуляться, попить пивка, поговорить о том о сем. Возможно, о женщинах. Возможно, об этих зеленовато-желтых пятнах на припухшем еще слегка лице. Отец всегда говорил с ним. Даже когда Сергею было восемь месяцев и он даже на «а-а» и «пи-пи» никак не реагировал — отец подолгу рассказывал ему всякие байки, когда укладывал спать. И в пятом классе, когда Сергей перешел в другую школу, где его тут же прозвали Глист (тогда еще он был худой и длинный) и дня не проходило без драки и слез, — отец купил билеты в дом отдыха, неделю учил его удить форель, разделывать ее, жарить в золе, завернув в фольгу. Драться тоже учил. И говорил все время, спрашивал, рассказывал.
«Только теперь разговорами не поможешь, — подумал Сергей. — И даже все твои шустрики охранники, папа, ничего не сделают».
— Не могу, — тихо сказал он.
— Может, ты с девушкой хотел встретиться?.. Так бери ее с собой, какие проблемы!
Возьмем два номера, да и на катере кают достаточно!
Сергей мотнул головой.
— Нет. Ничего не выйдет.
Отец посидел немного, встал, сложил тарелки и чашки в посудомоечную машину. «Наш Вилли пива наварил… собрал жиганов двенадцать рыл…»
— Я видел, у тебя новая бейсболка «стартеровская», — сказал он обычным своим тоном. — Не дашь на денек прикинуться?
— Бери. Только она велика тебе будет.
— Ничего… Сейчас, говорят, это модно. Кстати, в Штатах секта есть, мормоны, они в любую жару жилеты и глухие сюртуки носят. Да и наши староверы никогда не разоблачались…
— Чего это ты вспомнил?
— Не знаю, — отец натянул шорты, бейсболку и теннисные туфли, рассовал по карманам деньги, ключи, дистанционный пульт от машины. — Ладно. Монеты есть?
На…
Он протянул новенькую зеленую бумажку. Сергей молча взял, сунул в карман. На душе у него кошки скребли. Вид у отца невеселый, хоть он из кожи вон лезет, чтобы не показать этого. Ни в какой погребок он не пойдет и на Дон скорее всего не поедет. Наверное, заберет Зою из конторы и весь день будет жарить ее на какой-то хате. А потом разругается с ней… Потому что ему уже пятьдесят пять. И он собирался провести этот день совсем по-другому.
* * *
Капитан дал ему вторую попытку. Сегодня он ждет ровно в 14.00 в какой-то сраной пельменной.Сергей пришел на десять минут раньше — думал, поиски займут гораздо больше времени. А пельменную заметил еще за квартал, вывеска — на полдома, огромная и яркая, будто для слепых. Зашел внутрь. Девушка с белыми, как рыбье мясо, ногами спросила, что он будет заказывать.
— Водка есть? — неожиданно для себя самого спросил Сергей.
— Только пиво.
— Холодное?
Сергей взял бутылку, вышел на задний дворик и встал в теньке под навесом.
— В сторонку, парень.
Двое рабочих в засаленных безрукавках на голое тело вынесли из пельменной пластиковый стол и два стула.
— Вот спасибо, мужики, — сказал Сергей. — Теперь бы еще кровать на два посадочных места и вашу раздатчицу в кружевном пеньюаре.
Рабочие посмотрели на него, как на описанную собаками трансформаторную будку, молча развернулись и ушли. Сергей присел, допил пиво, выкурил сигарету, посмотрел на мертвые, утонувшие в раскаленном небе облака. Когда собрался уже зайти внутрь, проверить — на месте ли капитан, Агеев сам появился. С толстой газетой под мышкой.
— А ты уже здесь, — сказал он спокойно.
— И давно, — сказал Сергей. Сердце колотилось.
Сейчас капитан подаст руку, а он отвернется и сплюнет в сторону. Такую штуку он придумал, чтобы оскорбить Агеева и тем самым компенсировать свое унижение.
Только придумать — это одно, а сделать — совсем другое. И он не был уверен, что осмелится на столь дерзкий жест. Но ситуация разрешилась сама собой — капитан руки не подал.
Агеев сел за столик; прежде чем его зад успел коснуться пластикового стула, припорхнула раздатчица и поставила на стол тарелки с политыми сметаной пельменями и зеленью.
— Ну и что? — спросил Агеев, нанизывая вилкой первый пельмень.
Сергей пожал плечами.
— Пришел вот, сижу.
— Хорошо. Что принес?
Сергей промолчал. Молчал и Агеев, отправляя в рот второй, третий, четвертый пельмень. Дешевые магазинные пельмени из собачьего мяса. Сидит, травится, елки зеленые… Вон через дорогу кафе «Охотник», там всегда свежая поджарка и фаршированные окорочка под домашнее кисленькое винцо — сходил бы туда, козел.
Агеев молча развернул газету, отыскал любимую страницу, положил перед собой на стол — так же молча сдвинув в сторону Серегин локоть. Читал и продолжал есть дальше.
Пятый, восьмой, десятый.
— А что я должен был принести? — не выдержав, спросил Сергей.
Одиннадцатый, тринадцатый.
— Я не понимаю: так вам от меня что-то нужно или нет?..
Четырнадцатый, пятнадцатый. Агеев загнул краешек газеты, дочитал абзац на другой стороне.
— Я… — начал Сергей.
Но капитан перебил его, не отрывая взгляда от газеты:
— Если принес, выкладывай. Если нет, ступай отсюда, не мельтеши.
Сергей сглотнул. Хватка была железной, не вырваться. Причем выходило так, что у него ничего не просят и ни к чему не принуждают, просто ждут, чтобы он сам сел голым задом на горячую плиту. Добровольно. Он напрасно надеялся, что машина где-то не сработает, забуксует, что его просто напугали немножко, а потом посмеялись и забыли; что всемогущему Управлению триста лет не упал какой-то студент, за всю свою жизнь опубликовавший не более десятка крохотных заметок.
Да, он надеялся. Все эти дни и часы.
— А рапорт?.. А эти… Коливатов и… — спросил он тихо.
— Не переживай. Тебя вызовут, когда надо будет. Найдут. Повестка, расписка — все как полагается. Бегать за нами тебе не придется, поверь.
Сергей поднялся. Агеев подцепил на вилку последний пельмень и возил им по тарелке, собирая остатки сметаны.
— Папа наверняка выбьет для тебя самую лучшую камеру в сизо, где меньше всего «отрицал» и отмороженных, — Агеев говорил, уткнувшись в газету, словно читал вслух. — Парень ты здоровый, крепкий, а если еще поведешь себя там по-умному, будешь жить не хуже других. И годика через три на всей Тиходонщине не будет журналиста, который бы ботал по фене лучше тебя. Большой жизненный опыт, глубокое знание предмета, специализация, которую невозможно получить ни за какие деньги. На тебя будет спрос, Курлов. Ты станешь монополистом в своей области.
Лучшие издания — твои. А потом… У нас был похожий случай с пареньком вроде тебя. Он сейчас в «Московском комсомольце» ведет отдел. Счастлив, доволен. Нашел себя в жизни…
За долю секунды до того, как капитан прикончил последнюю помидорную дольку, раздатчица принесла и поставила на стол чашку с кофе. Ее белые икры были сплошь усеяны пупырышками, будто девушка мерзла, и редкие жидкие волоски на ногах торчали торчком.
— Второй кофе? — спросила она, глянув на Сергея.
Агеев отрицательно покачал головой. Раздатчица быстро ушла.
Сергей уже жалел, что поднялся. Вся лихость ушла в землю, как электрический ток.
Ему совсем не улыбалось стать лучшим среди журналистов специалистом по парашам.
Но дело даже не в этом. Уйти сейчас — это значило ждать и бояться: неделю, месяц, год.
— Что с Антониной? — спросил он.
Капитан выпил кофе и поднялся.
— У нее словесный понос. В остальном — жива и здорова.
— А что она…
— Четырнадцать тридцать, молодой человек, — Агеев подкрутил свои часы. В механизме что-то негромко пискнуло.
— Меня ждут люди. До свиданья.
Сергей понял, что спекся. Спекся окончательно. Стараясь не отдавать себе отчета в том, что делает, он быстро достал из кармана сложенный вчетверо лист стандартной бумаги для пишущих машин и недорогих принтеров, протянул капитану.
Будто стакан тормозной жидкости выпил залпом.
— Вот…
— То-то! Чего же ты целку строишь?
Коротко хрустнула бумага. Агеев развернул листок, просто тряхнув его, как встряхивают градусник, просмотрел отпечатанный на матричном принтере текст.
— Так не годится, — сказал он, покачав головой. — В следующий раз пиши от руки, это в твоих же интересах. Текстовый файл очень трудно уничтожить, практически невозможно, а регенерируется он довольно легко. Понял?.. Теперь смотри сюда.
Внимательно.
Из маленького нагрудного кармашка Агеев достал визитку, развернул ее обратной стороной. Там был написан телефон, ниже — время и число. Сергей потянулся, чтобы взять визитку, Агеев убрал руку.
— Учись держать все в голове. Позвонишь из автомата в указанное время по указанному телефону, тебе скажут, что делать дальше. Не пытайся подключить к аппарату диктофон, человек на другом конце провода сразу узнает об этом, разговор тут же прекратится. Наше сотрудничество — доверительное и добровольное.
Никакого насилия с нашей стороны, никакой двойной игры — с твоей. И еще…
В невыразительных глазах капитана колыхнулось какое-то сильное чувство.
— Может, тебе и нравится быть педерастом, но мы с ними дел не имеем. Я сам подберу тебе псевдоним, и в следующий раз ты перепишешь подписку заново. Ты меня понял?
Прежде чем Сергей успел кивнуть и сказать «да», Агеев уже выходил из дворика, внимательно глядя под ноги, чтобы не ступить в собачье дерьмо.
— Дважды отпид сращенный… — бормотал про себя Сергей, словно на автопилоте шагая из переулка в переулок. — Или — «отпидораженный»? «Отпидоренный»?.. Надо будет спросить у кого-нибудь.
* * *
— У меня плохо получилось? — сказала Светка Бернадская. — Я что-то делала не так?— С чего ты взяла? — Сергей скосил на нее глаза. Поднимать голову было лень. — Все хорошо. Честно.
— Тогда почему ты молчишь?
— Я перевариваю. Ляг, успокойся.
Вначале он хотел найти отца, подъехал к Шварцу, где выковали тиходонские денежные тузы, объехал несколько отцовских излюбленных баз на Левом берегу.
Пусто. Заглянул на кониковскую новостройку — действительно ЭльКувейт. Там особенно не полюбопытствуешь: сразу же появились коротко стриженные мальчики в камуфляжных куртках и с милицейскими рациями в руках. Но отцовской машины на стоянке не было. На работе отец тоже не появлялся.
Сергею позарез надо было кого-то найти. Прямо-таки детский страх, трясучка, будто лежишь один в темной спальне и мерещатся всякие ужасы и надо прижаться к родному теплому телу, ощутить знакомый запах, чтобы все страшное бесследно растворилось в ночи.
И он нашел Светку Бернадскую. Ее мать заставила их выпить перед уходом по чашке молока и сказала, чтобы они были осторожны. «Время сейчас такое… Я на вас очень надеюсь, Сережа». Сергей сказал, что она может не волноваться. Потом усадил Светку в свою раздолбанную «пятерку», отвез на Левый берег и без особых церемоний трахнул прямо в машине. Совесть мучила недолго: Светка давно была не девочкой, это точно.
— …Мне надо искупаться, — сказала она, усаживаясь на сиденье и сворачивая влажное покрывало под собой. — Пойдешь?
— Пойду. Только отъедем чуть дальше, здесь дно плохое.
На многие километры берег захламлен высохшими корягами, будто скрученными церебральным параличом. Плавать здесь опасно, зато удобно жарить шашлыки.
Сегодня будний день, людей нет, ни одного дымка на горизонте.
— Вот там, — Сергей показал на маленькую бухточку, окруженную подковкой желтого песка. — Там мелко и вода всегда выше градуса на три, чем на городском пляже.
Светка голышом выпрыгнула из машины, побежала к воде. Покрывало отпечаталось на ягодицах красным узором. Сергей опустил ноги в теплый песок, большим пальцем вырыл ямку, бросил туда перевязанный узлом презерватив. И засыпал его.
До армии у него не было ничего с девушками, в смысле серьезного, — что бы там ни говорили о распущенности начальнических сынков. Так, поцелуи, объятия, расстегнутый после мучительных усилий лифчик. И все. В армии один сверхсрочник по фамилии Шаббе, волжский немец, сказал Сергею: «До двадцати пяти лет ты должен передрать их всех, начиная от маминых дочек и кончая портовыми проститутками — чтобы наесться и успокоиться. Перебесишься — тогда можешь спокойно жениться».
И отец дал похожее напутствие, только приличными словами и с другой мотивировкой: «Тебе надо пройти мужскую закалку. Главное — осознать, что никакие они не богини и молиться на них не надо. Кто этого не понял, у того с бабами большие неприятности». Не столько выполняя эти рекомендации, сколько по велению естества, Сергей ворвался в гражданскую жизнь, как сексуальный болид, и уже через год не помнил всех своих девушек по именам.
Сначала он высматривал в толпе высоких, большеглазых, прикинутых в безукоризненные мини и жакеты — вид у них такой, что начинаешь сомневаться: дают ли они вообще кому-то на этом свете?.. Давали. Не все, правда. И не сразу. Но те, что давали, оказались устроены именно так, как было нарисовано в учебнике по акушерству и гинекологии. Этим они сразу же отличались от богинь, мраморные изваяния которых Сергей многократно рассматривал в музеях.
Ничего возвышенного и неземного в них не было. Иногда удавалось обнаружить перхоть в гладких, пахнущих дорогими духами волосах. У одной очень красивой девушки Сергей заметил между пальцами ног что-то белое, похожее на след от мела, и спросил, что это. Девушка сказала, это салицилово-цинковая мазь, против шелушения. Потом он узнал, что так лечат грибковые заболевания. Каждое подобное открытие разочаровывало его все больше и больше.
Физиология. Голая физиология и ничего сверх того. Некоторые сами сдирали с Сергея одежду и были внутри как расплавленный воск, они хрипели и кричали;
Сергей едва. успевал сходить помочиться между двумя раундами. Некоторые были сухими, как прореха в войлочной обивке, и войти в них было возможно только прихлопнув себя пару раз по заднице толстой увесистой книжкой.
Однажды Сергей подумал: стоп, я, кажется, наелся.
Но он ошибался. Потом его тянуло к замужним женщинам, выдрессированным своими мужьями, для которых приключение с большим неутомимым мальчиком было что-то вроде полета на Луну. Они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово; они научили его многим фокусам, вспоминая которые потом на лекции, Сергей с трудом удерживал рвущийся вверх шлагбаум. Аппетит приходил во время еды. Он спал с несколькими первокурсницами, которые в темноте, стягивая трусики, клялись, что делают это второй раз в жизни. От них чаще пахло потом и нечищеными зубами. Некоторые хотели попробовать «это» через задний проход.
Иногда они просили включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член; иногда просили, чтобы он разодрал их пополам. Обычно Сергей плевал на эти просьбы.
Портовые проститутки брали недорого, на ощупь они были как омлет. Сергей попробовал с ними раза два, больше не рискнул. А потом на открытии агропромбиржи встретил одну из своих длинноволосых большеглазых «жакетниц».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента