Он медленно пошел вдоль одинаковых ярко-оранжевых кабин - больших апельсинов, аккуратно разложенных на полу светлого зала.
Вот его кабина. Он вошел и полусфера двери бесшумно задвинулась за ним. Сигнал вызова с Луны привел в действие включающее устройство визора в его комнате - он оставил его незаблокированным - и экран визора в кабине озарился легким серебристым светом. В комнате никого не было. Сердце больно сжалось и толкнулось в грудь: на столе белела коробочка диктофона, а рядом лежали несколько веточек с желтыми и красными листьями. Букет сухих осенних листьев на холодно блестящей поверхности стола. Ему показалось, что едва слышное шуршание заполнило кабину. Листья тихо-тихо шевелились, как живые существа, словно посылая прощальный привет.
Стол - и на нем диктофон и осенние листья. Осенние листья...
Ему вдруг стало душно. Он рванул дверь, прислонился к стенке кабины и обессиленно закрыл глаза. Рука метнулась к горлу - оттянуть ворот, - упала, дернулась и застыла. Листья на экране визора - как объемное изображение, как пластинка, вроде той, с заснеженной равниной, и их нельзя оставить, бросить, их обязательно надо взять с собой.
- Спокойно, - не сказал, прохрипел он и сжал кулаки. - Спокойно.
Он дал команду кибу включить диктофон. Откашлялся - комок в горле пропал - и громко повторил приказ. Ральф на экране визора в комнате на Земле, замешкавшись на секунду, тоже заговорил и его голос дошел до приемников киба. Красный шар выпрыгнул откуда-то из невидимого на экране угла, подкатился к столу; из него выдвинулась суставчатая конечность, дотянулась до диктофона. Щелчок - и диктофон заработал.
Кабину заполнил голос Айрин, Рени, милой, любимой Рени, девушки со светлыми волосами и зелеными глазами, девушки с букетом осенних листьев, руки прижали букет к груди и золотистый листочек трепещется у колена, трепещется и никак не может оторваться, а потом отрывается и медленно падает в сухую траву.
Белая коробочка диктофона выросла на глазах, заполнила собой весь экран, превратилась в облако, окутавшее его лицо. Остался один голос. Голос Айрин. Голос проникал в него словно раскаленный нож, резал по сердцу. Грустный голос девушки.
"Любимый, я знала, что это рано или поздно должно кончиться. Сказка обязательно кончается, и я, и ты знаем эту простую истину, но все равно всегда бывает грустно от того, что она кончается слишком быстро... Ты был для меня сказочным принцем, но мы живем не в сказке и ты не смог увезти меня с собой в свою волшебную страну... Там для меня просто нет места... Я благодарна за все, что ты мне подарил, и ни в чем не упрекаю, потому что знаю: ты не мог поступить иначе... Лучше порвать сразу, чем растягивать это мучительное занятие, причиняя боль и себе и мне... Ведь я давно догадывалась, что ты уедешь от меня так же неожиданно, как и пришел... Что ж, у каждого в жизни своя дорога и, видимо, наши дороги нигде не сливаются в одну... Я готовила себя к тому, что ты уйдешь и, может быть, это немного смягчило удар... Это мой последний разговор с тобой... Хочу надеяться, что ты услышишь эту запись, прежде чем улетишь на орбитальную станцию готовиться к полету на "Звездном фрегате"... Потом ты вернешься на Землю, чтобы покинуть ее через несколько дней и отправиться к звездам. Так сказал мне твой голос в диктофоне... Как в старину, милый, желаю тебе счастливого пути и скорого возвращения... Хотя вернешься ты через много лет, через десятилетия... Ты винишь во всем теорию Эйнштейна... Уверяю тебя, люди найдут способ по-иному достигать звезд, чтобы не повторялось больше того, что выходит у нас с тобой. Люди не смогут примириться с таким положением, Ральф! Жаль, что это будет уже после нас... Ральф, любимый, не ищи меня на Земле перед тем как уйти в свой звездный полет... Я прощаюсь с тобой сейчас, понимаешь?..."
Долгое молчание и потом - тихий-тихий голос. Словно шорох осенних листьев.
"И все же, Ральф, если вдруг случится чудо из чудес, и ты решишь остаться... Знай, что я всегда, каждый вечер буду ждать тебя на нашем холме... Я ведь имею право сохранить последнее, что осталось у меня... сохранить мою надежду... А теперь прощай, я не могу больше..."
И все. Шорох в диктофоне. Шорох осенних листьев.
Стены кабины придвинулись к нему, сдавили, мешая дышать. Он закричал. Он шел по длинному безлюдному залу мимо бесконечных оранжевых кабин и беззвучно кричал, хватая ртом воздух. Его трясло. Кабины кружились вокруг него и он никак не мог найти выход из зала. Из кабин выглядывали люди, но он не видел ничего и все искал выход. Взгляд его блуждал, он натыкался на обступившие его яркие пятна кабин и громко, на весь зал, повторял:
- Где же выход? Кто скажет, где выход?..
Его взяли под локоть и повели к дверям, которые он искал, а внутри него кто-то вдруг отчетливо сказал то ли вопросительно, то ли утвердительно: "Завтра на орбитальную..."
- Не знаю, - выдохнул он шепотом. - Не знаю...
*
Айрин, задыхаясь, бежала вверх по склону холма. Невидимые в темноте колючие ветви сосен хлестали по лицу, хватали за волосы. Она бежала сквозь дождливый вечер, и кусты черники, листья папоротника, мокрая трава шелестели под ее ногами. Она бежала так, будто от того, насколько быстро она бежит, зависела ее жизнь. Словно если она добежит до вершины холма свершится чудо из чудес.
У последних деревьев, за которыми начиналась вырубка, она остановилась. Ее ноги неожиданно ослабли и она, чтобы не упасть, обхватила руками мокрый ствол, всем телом привалившись к нему. Она боялась поднять глаза, боялась взглянуть на усыпанную почерневшими пнями поляну. Словно один неосторожный взгляд мог вспугнуть и разрушить чудо из чудес.
- Успокойся, ну успокойся же, - твердила она, обдирая кожу ладоней о жесткую кору. - Почему именно сегодня? Есть ведь еще завтра и послезавтра, и послепослезавтра. Есть целых полгода и еще несколько дней...
Во влажной темноте не раздавалось ни звука.
Разве вчерашний вечер - повод для отчаяния? Да, вчера холм был пуст, ну и что? Он мог еще ничего не знать...
Мысли жужжали в голове роем пчел, сердце то замирало, то начинало бешено колотиться где-то под горлом.
Пусть не сегодня и не завтра. Но есть еще послезавтра, полгода и несколько дней. Есть, есть, есть...
Она все никак не решалась поднять глаза. Смотрела вниз, в темную траву, в которой шуршал дождь, и еле слышно повторяла:
- Есть еще завтра, есть еще завтра...
Наконец она оторвалась от ствола и, крепко-крепко зажмурившись, неуверенно шагнула вперед. Открыла глаза. Мокрые волосы холодными прядями упали на лицо, мешая смотреть. Она отвела их, взглянула на торчащие из кустов черники мокрые пни. В центре вырубки, как древний языческий идол обгорелый ствол. А перед ним, на пне, почти сливаясь со стволом... Как хочется, чтобы желаемое сбылось!
Она сделала несколько шагов к этому пню, до боли вглядываясь в темноту.
...Дождевые капли шелестели в ветвях сосен и все падали и падали на сырую поблекшую траву.
Калинин, 1974.
Вот его кабина. Он вошел и полусфера двери бесшумно задвинулась за ним. Сигнал вызова с Луны привел в действие включающее устройство визора в его комнате - он оставил его незаблокированным - и экран визора в кабине озарился легким серебристым светом. В комнате никого не было. Сердце больно сжалось и толкнулось в грудь: на столе белела коробочка диктофона, а рядом лежали несколько веточек с желтыми и красными листьями. Букет сухих осенних листьев на холодно блестящей поверхности стола. Ему показалось, что едва слышное шуршание заполнило кабину. Листья тихо-тихо шевелились, как живые существа, словно посылая прощальный привет.
Стол - и на нем диктофон и осенние листья. Осенние листья...
Ему вдруг стало душно. Он рванул дверь, прислонился к стенке кабины и обессиленно закрыл глаза. Рука метнулась к горлу - оттянуть ворот, - упала, дернулась и застыла. Листья на экране визора - как объемное изображение, как пластинка, вроде той, с заснеженной равниной, и их нельзя оставить, бросить, их обязательно надо взять с собой.
- Спокойно, - не сказал, прохрипел он и сжал кулаки. - Спокойно.
Он дал команду кибу включить диктофон. Откашлялся - комок в горле пропал - и громко повторил приказ. Ральф на экране визора в комнате на Земле, замешкавшись на секунду, тоже заговорил и его голос дошел до приемников киба. Красный шар выпрыгнул откуда-то из невидимого на экране угла, подкатился к столу; из него выдвинулась суставчатая конечность, дотянулась до диктофона. Щелчок - и диктофон заработал.
Кабину заполнил голос Айрин, Рени, милой, любимой Рени, девушки со светлыми волосами и зелеными глазами, девушки с букетом осенних листьев, руки прижали букет к груди и золотистый листочек трепещется у колена, трепещется и никак не может оторваться, а потом отрывается и медленно падает в сухую траву.
Белая коробочка диктофона выросла на глазах, заполнила собой весь экран, превратилась в облако, окутавшее его лицо. Остался один голос. Голос Айрин. Голос проникал в него словно раскаленный нож, резал по сердцу. Грустный голос девушки.
"Любимый, я знала, что это рано или поздно должно кончиться. Сказка обязательно кончается, и я, и ты знаем эту простую истину, но все равно всегда бывает грустно от того, что она кончается слишком быстро... Ты был для меня сказочным принцем, но мы живем не в сказке и ты не смог увезти меня с собой в свою волшебную страну... Там для меня просто нет места... Я благодарна за все, что ты мне подарил, и ни в чем не упрекаю, потому что знаю: ты не мог поступить иначе... Лучше порвать сразу, чем растягивать это мучительное занятие, причиняя боль и себе и мне... Ведь я давно догадывалась, что ты уедешь от меня так же неожиданно, как и пришел... Что ж, у каждого в жизни своя дорога и, видимо, наши дороги нигде не сливаются в одну... Я готовила себя к тому, что ты уйдешь и, может быть, это немного смягчило удар... Это мой последний разговор с тобой... Хочу надеяться, что ты услышишь эту запись, прежде чем улетишь на орбитальную станцию готовиться к полету на "Звездном фрегате"... Потом ты вернешься на Землю, чтобы покинуть ее через несколько дней и отправиться к звездам. Так сказал мне твой голос в диктофоне... Как в старину, милый, желаю тебе счастливого пути и скорого возвращения... Хотя вернешься ты через много лет, через десятилетия... Ты винишь во всем теорию Эйнштейна... Уверяю тебя, люди найдут способ по-иному достигать звезд, чтобы не повторялось больше того, что выходит у нас с тобой. Люди не смогут примириться с таким положением, Ральф! Жаль, что это будет уже после нас... Ральф, любимый, не ищи меня на Земле перед тем как уйти в свой звездный полет... Я прощаюсь с тобой сейчас, понимаешь?..."
Долгое молчание и потом - тихий-тихий голос. Словно шорох осенних листьев.
"И все же, Ральф, если вдруг случится чудо из чудес, и ты решишь остаться... Знай, что я всегда, каждый вечер буду ждать тебя на нашем холме... Я ведь имею право сохранить последнее, что осталось у меня... сохранить мою надежду... А теперь прощай, я не могу больше..."
И все. Шорох в диктофоне. Шорох осенних листьев.
Стены кабины придвинулись к нему, сдавили, мешая дышать. Он закричал. Он шел по длинному безлюдному залу мимо бесконечных оранжевых кабин и беззвучно кричал, хватая ртом воздух. Его трясло. Кабины кружились вокруг него и он никак не мог найти выход из зала. Из кабин выглядывали люди, но он не видел ничего и все искал выход. Взгляд его блуждал, он натыкался на обступившие его яркие пятна кабин и громко, на весь зал, повторял:
- Где же выход? Кто скажет, где выход?..
Его взяли под локоть и повели к дверям, которые он искал, а внутри него кто-то вдруг отчетливо сказал то ли вопросительно, то ли утвердительно: "Завтра на орбитальную..."
- Не знаю, - выдохнул он шепотом. - Не знаю...
*
Айрин, задыхаясь, бежала вверх по склону холма. Невидимые в темноте колючие ветви сосен хлестали по лицу, хватали за волосы. Она бежала сквозь дождливый вечер, и кусты черники, листья папоротника, мокрая трава шелестели под ее ногами. Она бежала так, будто от того, насколько быстро она бежит, зависела ее жизнь. Словно если она добежит до вершины холма свершится чудо из чудес.
У последних деревьев, за которыми начиналась вырубка, она остановилась. Ее ноги неожиданно ослабли и она, чтобы не упасть, обхватила руками мокрый ствол, всем телом привалившись к нему. Она боялась поднять глаза, боялась взглянуть на усыпанную почерневшими пнями поляну. Словно один неосторожный взгляд мог вспугнуть и разрушить чудо из чудес.
- Успокойся, ну успокойся же, - твердила она, обдирая кожу ладоней о жесткую кору. - Почему именно сегодня? Есть ведь еще завтра и послезавтра, и послепослезавтра. Есть целых полгода и еще несколько дней...
Во влажной темноте не раздавалось ни звука.
Разве вчерашний вечер - повод для отчаяния? Да, вчера холм был пуст, ну и что? Он мог еще ничего не знать...
Мысли жужжали в голове роем пчел, сердце то замирало, то начинало бешено колотиться где-то под горлом.
Пусть не сегодня и не завтра. Но есть еще послезавтра, полгода и несколько дней. Есть, есть, есть...
Она все никак не решалась поднять глаза. Смотрела вниз, в темную траву, в которой шуршал дождь, и еле слышно повторяла:
- Есть еще завтра, есть еще завтра...
Наконец она оторвалась от ствола и, крепко-крепко зажмурившись, неуверенно шагнула вперед. Открыла глаза. Мокрые волосы холодными прядями упали на лицо, мешая смотреть. Она отвела их, взглянула на торчащие из кустов черники мокрые пни. В центре вырубки, как древний языческий идол обгорелый ствол. А перед ним, на пне, почти сливаясь со стволом... Как хочется, чтобы желаемое сбылось!
Она сделала несколько шагов к этому пню, до боли вглядываясь в темноту.
...Дождевые капли шелестели в ветвях сосен и все падали и падали на сырую поблекшую траву.
Калинин, 1974.