Фалигот уныло развел руками.
– Ее могли завезти глонны вместе с сеном. Или она заползла в мешок, когда убирали на поле земляные клубни. – Он вздохнул. – Теперь уже не узнать…
«Цветы!» – сверкнуло в голове юноши. Черная гадина могла притаиться среди цветов, украшавших покои матери. Он мысленно застонал. Красота, спутница добра, оказалась невольной пособницей зла…
– Такова воля Вседержителя, мой мальчик, – тихо сказал Фалигот. – Мы бессильны что-либо изменить.
– Змеи – наше проклятие, – простонала альдетта Агилаита. – Но за что? За что-о?!.
Покинув подавленных внезапно обрушившимся горем дядюшку и бабушку, Аленор быстро зашагал по переходу и вдруг резко остановился: он не знал, куда теперь спешить и что вообще делать дальше. Приготовления к похоронам шли своим чередом и не требовали его участия. Что делать? Терзаться у гроба матери? Метаться от стены к стене в своих покоях? Зайти к уединившемуся у себя страдающему Карраганту? Но они никогда не были нужны друг другу, не нужны и сейчас – у каждого из них свое горе, и два этих горя не могут слиться в одно, общее, объединяющее…
Кузина Элиния! Лишившаяся чувств от очередного удара Элиния… Она пережила уже утрату матери и отца. А теперь разразилась новая беда – уход тети, старавшейся заменить ей мать…
С переполненным болью и горечью сердцем Аленор побрел сквозь угрюмую тишину перехода к покоям Элинии.
На его стук никто ие отозвался и он, немного поколебавшись, решил уже уходить, но тут дверь приоткрылась и на юношу взглянули печальные глаза глонна.
– Элиния спит? – спросил Аленор.
Глонн отрицательно покачал головой, открыл дверь шире и отступил в сторону, сделав приглашающий жест. Когда юноша вошел, глонн показал на распахнутую дверь соседней комнаты и направился к столику у окна, уставленному чашечками и пузырьками с лекарствами. Сел, сложив лапы на груди, и застыл, превратившись в темное изваяние иа фоне вечернего сумрачного неба. Стараясь ступать как можно тише, юноша вошел в спальню кузины Элинии.
Светильники не были зажжены и здесь, и черный клавикорд у стены выглядел как туша неведомого чудовища, затаившегося в ожидании жертвы. Кресла кольцом сжимались вокруг обреченного стола, готовясь по какому-то известному только им сигналу наброситься на добычу. Узкая кровать беспомощно распласталась под потолком, уже собравшимся обрушиться и раздавить и ее, и все другие вещи, единственным предназначением которых было превратиться в груду расщепленных деревяшек и расплющенного, искореженного металла. Сумрак вливался в спальню через большое окно, похожее на застывший в беззвучном крике ужаса открытый рот, и был пропитан запахом лекарств. Голова Элинии казалась вдавленной, втиснутой в белый капкан подушки.
– Элиния… – неуверенно позвал Аленор, пытаясь отогнать от себя нахлынувшее вдруг наваждение. – Ты спишь?
Взяв стул, он приблизился к кровати и сел, вглядываясь в лицо кузины. И увидел, что глаза девушки открыты и ее неподвижный взгляд устремлен в какую-то точку на завешенной ковром стене.
– Приветствую тебя, Элиния, – с облегчением сказал юноша. – Как ты себя чувствуешь? Тебе уже лучше?
Лицо Элинии не изменилось, глаза все таж же, не мигая, смотрели на стену, и когда раздался ее безжизненный голос, юноше показалось, что это заговорила статуя.
– Я себя никак не чувствую, – сказала Элиния и замолчала, сохраняя каменное выражение лица.
Тревога резанула Аленора по сердцу – так неестественно, так странно выглядела кузина. Но он тут же подумал, что Элинию поили всякими успокоительными отварами – весь стол заставлен пузырьками! – и мягко произнес, положив свою ладонь на скрытую тонким покрывалом руку Элинии:
– Все пройдет. Все будет хорошо, кузина.
Хотя ему сейчас было очень плохо.
– Ничего не пройдет, Аленор, – все тем же безжизненным голосом сказала Элиния. – Все уже прошло.
По ее щеке сползла слеза. Аленор погладил неподвижную руку девушки и с горечью подумал, что потрясение, пережитое Элинией, оказалось слишком сильным, и ей не скоро удастся оправиться после этого удара.
– Все подвластно воле Создателя, – сказал он, вспомнив слова Фалигота.
– Нам неведомы Его замыслы и мы не можем им препятствовать. – Он помолчал и, вздохнув, добавил: – Закон Кармы, Элиния… Мама расплатилась за ошибки прошлого существования…
«Господи, – смятенно подумал он, – какие же грехи она совершила, если ей воздалось теперь такой страшной мерой?..»
Сумерки, все больше сгущаясь, сотнями черных змей проскальзывали в комнату через искаженный немым воплем зев окна, скрадывая очертания предметов. Девушка вдруг повернула голову и Аленор даже в полутьме увидел, как странно блеснули ее глаза.
– Мы не можем препятствовать замыслам Создателя? – Ее голос звучал сухо и надтреснуто, и слышалась в нем какая-то странная нота. – Как бы не так, Аленор! Как бы не так! Все зависит именно от нас! Ты думаешь, Создатель наказывает нас? Нет, он просто предлагает нам отрывок иэ театрального представления и дает нам возможность действовать. Действовать, Аленор! И мы уже сами вольны решать: действовать нам или нет? У меня была такая воэможность десять лет назад, была! Но я выбрала бездействие! Сама, понимаешь, са-ма выбрала бездействие, хотя могла воспрепятствовать, как ты говоришь, замыслу Создателя.
Элиния уже не лежала, а сидела, вцепившись в руку Аленора, и ее громкий голос разносился, казалось, по всему замку. Аленор никак не мог сообразить, что она такое говорит… о чем она говорит?.. В соседней комнате раздался какой-то звук: похоже, там открыли дверь – испуганный криком Элинии глонн счел за благо удалиться из покоев альдетты? – но юноша почти не обратил на это внимания, потому что кузина продолжала бросать в полумрак наполненные каким-то, пока что непонятным ему смыслом, слова:
– Ты думаешь, что тетя… твоя мать расплатилась за ошибки своей прошлой жизни? Нет, она расплатилась за мою ошибку. Мою, Аленор! Ты думаешь, ее убила змея? Нет, Аленор, это я, я убила ее десять лет назад, убила еще тогда и убила теперь. Я дважды убила ее, Аленор!
«У нее горячка, – подумал юноша. – Надо дать ей что-нибудь успокаивающее».
Он хотел высвободить свою ладонь из руки Элинии, но девушка вцепилась в нее накрепко.
– Не тешь себя заблуждением, Аленор, я в своем уме и говорю то, что должна была сказать еще десять лет назад, но побоялась. Испугалась за себя, а больше всего испугалась, что все вокруг пойдет наперекосяк. Жизнь у всех нас пойдет наперекосяк! Я молчала десять лет, Аленор, и своим молчанием позавчера ночью убила твою мать!
– Успокойся, Элиния… О чем ты? Отпусти мою руку, я принесу тебе успо…
– Я спокойна! – перебила его Элиния. – Я говорю о том, что десять лет назад видела, как убивали твоего отца. Видела – и промолчала!
Мир пошатнулся. Разверзлась земля и все вокруг полетело в кромешную тьму.
«У нее вывихнулся разум, – подумал тот, кто совсем недавно, а, быть может, целую вечность назад, носил какое-то имя, а теперь не знал, кто он и где находится, и находится ли где-нибудь вообще. – Рок довершил, что Творец судил…»
– Убивали?.. Уби…
Некто летел сквозь бездонный провал в земной тверди, а вокруг, со всех сторон, из каждой трещины хлестал его неумолимый сбивчивый задыхающийся голос, сыпался на него градом слов, и не было никакой защиты, никакого спасения от этого голоса…
– Да, Аленор, убивали! Я была там, в кустах… Я часто сидела там, в кустах, это было мое место… Никто не знал… что я там делала… никто никогда не видел… А это так приятно… очень… и ничего не нужно… и никто не нужен… Я и сейчас… да, я и сейчас, Аленор! И мне не нужны вы, мужчины, с вашими… Я могу сама, да! Сама! И мне это нравится, да, с детства… И никто не хватает, не заламывает руки, не… не… как он…
«О чем это?.. Чей это голос?..»
– Он убил его, Аленор! Он принес в мешке змею, такую же, и выпустил ее… И ушел… А я осталась… не могла сдвинуться с места… словно окаменела… А потом… когда увидела… я убежала… а все спали, все легли отдыхать, было так жарко, и за обедом все… ты же помнишь этот праздник, Аленор, этот обед! Я никого не встретила, убежала к себе… а потом… а потом… Я ничего не могла сказать, я боялась… все бы сделалось совсем по-другому… было бы плохо, все стали бы врагами, а я не хотела, чтобы все стали врагами… и ведь твоего отца это уже не вернуло бы, пойми, Аленор!
Он все-таки выкарабкался из бездны, он с хрустом оторвал от себя чужую руку и навис над той, что лежала на постели.
– Ты лжешь, Элиния! Зачем ты лжешь? Ты сошла с ума!
– Неужели ты еще не понял, Аленор? – вновь начал терзать его захлебывающийся голос. – Ему нужна была твоя мать! Позавчера, когда он приехал… Этот бесконечный ужин… Он так напился, а твоя мать была холодна, я видела… я все вижу, Аленор! Она знала, зачем он… к кому он уезжал… Потом все разошлись… я легла, но не могла уснуть… Долго, очень долго… Не знаю, почему, но словно кто-то шепнул… словно чей-то голос… – (От этих слов Аленора пробрал озноб). – Я встала, пошла к тете… к твоей матери… А она… она… Она не знала, что делать, она металась! Она сказала мне, что он ввалился к ней… кричал… она ударила его… и… чтобы он немедленно убирался… вообще, насовсем… – Элиния, словно захлебнувшись, замолчала, и в тишине раздавалось ее отрывистое, подобное коротким толчкам, дыхание.
Аленор давно уже не различал ее лица, и все звенело у него внутри, и гудел, и жалобно стонал разбитый колокол неба.
– И тогда он сказал… Я из-за тебя – родного брата… Было бы из-за кого… Стоило ли из-за тебя – родного брата!.. И она мне: это он со зла так сказал, Элиния… Никого он… но все равно пусть убирается… И… и… И я ей все рассказала… как десять лет назад…
– Зачем? – глухо спросил Аленор. – Потому что он…
– Да! Да! Боялась и ненавидела! Если бы мой отец… он защитил бы, а так… Ты не представляешь, каково это: знать и молчать… Это… это… Я должна была остаться с ней… не уходить… не оставлять ее одну… Тогда бы ничего… Но он же был пьян, Аленор, совершенно пьян! Думала, проспится… и не вспомнит, что он наговорил… Я не осталась, Аленор… ушла… у меня болела голова… и ничто меня больше не подтолкнуло… А утром… его крик… Я сразу все поняла… И эта змея… Опять змея! И ничего не докажешь, Аленор, нич-чего! Он испугался, что тетя… твоя мать не будет молчать… Я убила ее, Аленор! Я могла еще десять лет назад… могла сказать…
«Но ведь не сказала», – явственно услышал он чей-то знакомый шепот.
Звон прекратится. С размаху умолк гулкий колокол неба, будто мгновенно ткнулся в болотную топь. Стало прозрачно и холодно, вещи обрели четкость очертаний, и темнота замерла, прилипнув к окну и перестав перетекать скользкими змеиными телами в комнату, где, вжимаясь спиной в подушку, полулежала на скомканной простыне владычица Неизбежность, принявшая облик рыжеволосой неказистой девушки с навсегда испуганными глазами.
Он встал и медленно, с расстановкой, произнес:
– Я искалечу его и выдавлю из него признание. Он сойдет с ума в подземелье, а потом подохнет там, в темноте.
Слова ледяными глыбами повисли в пропахшем лекарствами воздухе. Аленор повернулся и вышел из комнаты.
«Это не у Элинии вывихнулся разум. Это мир вывихнул ногу. Мир охромел…»
Проходя к двери, ведущей из покоев кузины, он увидел, как что-то темное шевельнулось за столиком у окна. Глонн? Разве он никуда не уходил? Или тихо вернулся? Удивление было мимолетным – Аленора это не интересовало. Он шел к себе за оружием и доспехами, ибо не знал, что такое нападать исподтишка, и готов был сразить Карраганта в схватке один на один. Прямо сейчас. Прямо здесь, на этой земле, где покоится прах убитого отца; на этой земле, где еще не погребенным лежит тело убитой матери.
Два глонна бесшумно бродили по переходу, зажигая светильники. Юноша шагал размашисто, и по стене неотступно следовала за ним его тень – порождение его собственного тела, некое подобие его собственного тела… однако же, ничуть не напоминающее другое его подобие: отражение в зеркале. Он, Аленор, был причиной появления совершенно непохожих друг на друга его собственных отпечатков! А разум? Разум ведь тоже не только отражает мир – он способен создавать тени мира, творить отпечатки событий и поступков, по которым подчас трудно судить об истинной сущности бытия мироздания…
«Подожди, не спеши, – сказал он себе и замедлил шаги. – Даже если кузина выложила мне все это при ясном рассудке… Даже если ее признания – не плоды горячки… хотя тут есть место для очень больших сомнений… – Мысли его путались и он остановился посреди перехода и уставился в пол. – Если даже она говорила это не в полубреду, то… что из этого следует? А из этого следует, Аленор, что она вполне сознательно придумала все эти истории… вполне сознательно назвала виновника ухода моего отца и моей матери. Он тут совершенно ни при чем… но он надругался над ней… И она хочет сделать меня орудием своей мести Карраганту. Ах, милая кузина, как ловко ты все это подстроила!»
Юноша, потирая подбородок, направился дальше – и вновь его начали одолевать сомнения. Какой же прекрасной актрисой нужно быть для того, чтобы разыграть такую убедительную сцену – а что-то не замечал он раньше у кузины таких артистических способностей… И Каррагант – просто гнусная тварь, если он так поступал с Элинией… несчастной Элинией…
Дверь в его покои была широко открыта: кажется, он сам оставил ее так, когда спешил к Фалиготу. За дверью было темно. Сняв висевший над нишей с каменной вазой светильник, Аленор вошел в комнату и сразу же обо что-то споткнулся. Это был сброшенный со стола подсвечник. Свисал с кресла плащ, рядом, на полу, лежали ножны с мечом. Под столом белел скомканный платок, а на столе кучей громоздились вытряхнутые им из сумы дорожные вещи. Юноша рассеянно оглядел весь этот сотворенный им самим беспорядок – и вдруг светильник дрогнул в его руке. На краю стола стоял еще один, погашенный, светильник, которого там раньше не было – его сняли с полочки у окна. Кто его снял? Охваченный смутным предчувствием, Аленор подошел к столу и начал поспешно перебирать дорожные вещи. Присел на корточки и заглянул под стол. Зажег еще три светильника и тщательно осмотрел всю комнату, зная уже, что не найдет того, что искал…
Прервав бесплодные поиски, Аленор оперся руками на гладкую крышку стола и задумался, пытаясь воссоздать картину происшедшего в его отсутствие. И чем больше он размышлял, тем сильнее охватывала его ярость.
– Ты не уйдешь, Каррагант! – процедил он и с силой ударил кулаком по столу.
Облачившись в панцирь, опоясавшись мечом, Аленор бросился по переходу к лестнице, ведущей вниз, к выходу из замка. Теперь был дорог каждый миг.
Каррагант слышал то, что говорила Элиния. Это не глонн ушел из покоев кузины – это вошел Каррагант! Вошел и понял, что его злодеяния раскрыты. И забрал черную книгу адорнитов, лежащую в куче дорожных вещей на столе. Его нужно догнать, пока он не ускользнул неизвестно куда! Догнать – и отомстить.
У Аленора не было сомнений в том, что Каррагант уже бежал из замка. Главное – не дать ему уйти, настичь его, пока он не шагнул в магический круг. А далеко уйти он не мог – у негодяя было слишком мало времени для этого.
Промчавшись через внутренние дворы, Аленор еще издалека крикнул глонну, сидящему на скамейке у ворот:
– Куда поскакал Каррагант?
Глонн, вскочив, показал лапой в сторону холмов.
Прямо через кусты и клумбы, топча цветы, юноша ринулся к конюшне, крикнув иа бегу:
– Открывай ворота! Немедленно открывай ворота!
В бледном свете Диолы, едва тлеющем сквозь облака, вихрем вырвался он из ворот и пустил коня в погоню за убийцей – родным братом его отца, мужем его матери, его дядей и отчимом мерзавцем альдом Каррагантом…