Корнешов Лев. По следам легенды

   Чиновники в окнах переговаривались:
   - Хотя б скорее закопали... Страшно...
   - Закопают, но нам припомнят...
   - А жандармы зачем?
   На углах и перекрестках маячили полицейские, жандармы. И чувствовалось, стоит им сделать лишнее движение - сметут их, растопчут.
   - Всех не перебьешь. Видите, панове, сколько их...
   На одном из перекрестков выстроились люди в странной форме, очевидно заимствованной у фашистов и несколько видоизмененной под "народный лад". Широко расставлены ноги в кованых высоких ботинках, в руках - то ли палицы, то ли дубинки. Командовал ими Будяк.
   - Волошинцы, - негромко сказали Олексе.
   - Вижу, - ответил он.
   Из рядов процессии выдвинулись вперед крепкие хлопцы-гуцулы, прикрыли ее с флангов.
   Олекса попросил Мирославу поддержать вдову Гинцяка, быстро прошел вперед, остановился перед Будяком.
   - Геть с дороги, - сказал негромко, спокойно.
   Будяк оглянулся на своих - те уже нарушили строй, переминались, озирались.
   - Не мешайте проводить в последний путь хорошего человека, хлопцы, обратился к ним Олекса. - Иначе плохо будет вам, ой как плохо...
   Рабочие надвигались уже плотной стеной. И окончательно сломался строй "штурмовиков", разбрелись они кто куда. Будяк в одиночестве заметался на перекрестке и тоже исчез. Процессия подошла к кладбищу. Фабрики, лесопилки, мастерские города откликнулись протяжными гудками.
   "У этих господ не лежит сердце ни к языку, ни к
   культуре, ни к судьбе нашего народа. Они разжигают
   националистическую травлю..."
   Униатский священник Августин Волошин ужинал с близкими друзьями-единомышленниками. На богато сервированный стол с укором смотрели святые с многочисленных икон. Среди гостей - служители церкви, адвокаты, местные дельцы.
   - Когда будем брать власть, Августин? - спросил его "оруженосец", крепко скроенный Бращак, напоминавший типичного погромщика из толпы.
   - Нам ее отдадут, Бращак, - спокойно ответил Волошин. - Сейчас не восемнадцатый год, когда Антанта в нас не поверила, подарила наш край Массарику. Антанта теперь кончилась, и поднялась над Европой новая сила немецкий национал-социализм во главе со своим великим фюрером Гитлером.
   Волошин фразы произносил торжественно, значительно, будто проповедь читал в соборе. Сухой, аскетичный, с нервным румянцем на щеках, он странно выделялся среди своих раскормленных гостей.
   - Не зевай, Августин, а то пока ждать будешь, Бродий к власти прорвется, - серьезно сказал ему Бращак.
   - То пустое, - отмахнулся от него Волошин. Он встал: - Дозвольте, панове, поднять эту чарку за колыбель земель украинских, за нашу подкарпатскую Русь!
   Выпили дружно, с усердием.
   В уголке большой парадной "залы" девушка в строгом темном костюме и расшитой шелком блузке записывала "высказывания" Волошина, который время от времени поглядывал на нее с явной теплотой.
   - Кто такая? - спросил у Бращака сосед.
   - Пан Волошин новой стенографисткой обзавелся, - ухмыльнулся многозначительно Бращак.
   - Еще одной? А София куда подевалась?
   - Любит наш Августин... свежих людей. Докладывал мне Будяк, что София, красавица наша, отправилась в батюшкин приход попрощаться, ждет ее дальняя дорога... - Бращак заговорил совсем тихо.
   - Не может того быть! - удивился сосед.
   - Еще как может. Эта бывшая учительница давно уже служит двум господам. Причем неизвестно еще, какому старательнее.
   - Волошину про то известно?
   - Не сомневаюсь - знает. Но так нашему дорогому Августину удобнее. Бращак рассмеялся,
   - Панове! - истово обратился ко всем Августин Волошин. - Собирайте, накапливайте силы, гуртуйте вокруг себя всех, кто ненавидит большевизм, кому дороги наша вера и идея! Мы должны с оружием в руках встретить заветный светлый час. А он грядет!
   - Светлый час... - прокомментировал Бращак. - Власть он хочет урвать, вот чего он хочет, какие сны видит!
   Гости поднялись из-за стола, разбились на чинные группки. Дельцы потели в своих суконных костюмах-тройках "под Европу", сверкали драгоценности на крестах у священников. В передней комнате дремали мордатые хлопцы - волошинская охрана.
   Волошин расспрашивал Бращака:
   - В последнее время мне все чаще говорят о каком-то "товарище Олексе". Кто такой, узнавали?
   Бращак почтительно доложил:
   - Олекса - сын лесоруба из Ясиней. Отец умер, старший брат коммунист, в комсомол вступил в двадцать четвертом году, через год - в партию, участвовал в коммунистических демонстрациях, агитировал среди рабочих и лесорубов.
   - Из убежденных, - неопределенно протянул Волошин.
   - Говорят, из самых идейных, - подтвердил Бращак. - Из края исчезал на три года, - продолжал он. - В полицейском досье...
   - Кто его смотрел?
   - Будяк... Так вот там эти три года никак не обозначены. А мы установили, что он через Германию и Польшу нелегально уезжал в Советский Союз, учился в Харькове. Возвратился в край тоже по чужим документам.
   - Высокого полета птица, - протянул Волошин.
   - Полет тот можно и оборвать... - сказал многозначительно Бращак.
   - Все можно, - согласился Волошин.
   Бращак ехидно спросил:
   - А ваша любимица хоть попрощалась с вами?
   - Кто? - сделал вид, что не понял, Волошин.
   - София, - с удовольствием объяснил Бращак. - Укатила на днях в Берлин. Точно знаю это.
   - Пусть посмотрит Европу, - уклончиво прокомментировал Волошин.
   "Трудящиеся должны бороться против всякого
   национализма. Буржуазному национализму следует
   противопоставить интернациональное, революционное
   единство".
   Начальник полиции докладывал губернатору края:
   - Получено сообщение, что к нам направляются известный коммунистический публицист Юлиус Фучик и группа коммунистов из Чехии и Словакии,
   - Зачем они жалуют? - удивился губернатор. Он внешне скучающе слушал полицейского.
   - Цель поездки - знакомство с положением в Закарпатье.
   - Можно представить, что напишет в своей коммунистической газете Фучик! - Губернатор уже не скрывал раздражения.
   - Статьи его нам славу не умножат, - подтвердил начальник полиции. Какие будут распоряжения?
   - Ума не приложу, - с досадой ответил губернатор. - С одной стороны едут открыто, с другой - явно антиправительственная акция.
   - А может, турнуть их отсюда, чтоб и следов не осталось? - решительно предложил полицейский.
   Губернатор отрицательно покачал головой:
   - Скандал разразится колоссальный. Запросы, интерпелляция в парламенте... Нет, что-то другое надо придумывать...
   ...Олекса, Мирослава, Сирена, несколько активистов крайкома встречали на вокзале Фучика и делегатов от рабочих.
   - Смотри, Олекса, - тронула за плечо Олексу Сирена. Впрочем, он и сам уже обратил внимание на то, что перрон вокзала заполнялся суетливыми людьми, одетыми разномастно, но в одном стиле - под "простых" украинцев. Кое-где мелькнули желто-голубые флажки с трезубцем. Было немало и крепко выпивших. Среди толпы сновали Будяк и несколько его подручных.
   Олекса посмотрел на часы, подозвал Мирославу.
   - Мирослава, времени нет, но вдруг... Быстро пошли хлопцев на заводы, пусть поднимают рабочих.
   - Не успеем, - отчаянно сказала Мирослава, - а эти вас затопчут. Напоили, подкупили всю городскую шваль...
   Поезд из Праги шел точно по расписанию. В одном из вагонов у окон стояли, смотрели на плавно проплывавшие горы Юлиус Фучик и его товарищи.
   - Люблю Карпаты, - сказал один из рабочих. - При взгляде на них начинаешь понимать, что такое вечность.
   - Нет в этих горах тишины, - ответил Фучик. - В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек... После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни... Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.
   А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские покидали станцию. Они ухмылялись.
   - Всыпьте красным, хлопцы, - бросали на ходу, - чтоб и носа к нам впредь не совали...
   Мирослава уже на бегу торопливо сказала Олексе:
   - Я к безработным... Они поймут...
   Девушка вскочила в пролетку на привокзальной площади, крикнула извозчику:
   - Быстрее к бирже!
   - Не поеду, - хмуро сказал пожилой гуцул, - убьют вот те... - указал он на вьющуюся на перроне толпу.
   - Поедешь, коханый, - зло ответила Мирослава. - Вот деньги, здесь хватит...
   - Не-е, - замотал головой извозчик.
   Мирослава в другой руке уже держала пистолет.
   - Выбирай...
   - Вьо-о! - взмахнул батожком извозчик.
   - И быстро чтобы!
   Пролетка понеслась по узкой улице.
   На бирже труда сидели, стояли, перебрасывались фразами сотни безработных. Хмурые, изможденные, они знали, что работы нет и скоро не будет, и пришли сюда скорее по привычке, чем в надежде на счастливый случай.
   Пролетка с Мирославой влетела во двор биржи.
   - Товарищи!.. - выкрикнула Мирослава. Она стояла в пролетке, на виду у всех. Безработные вяло подошли.
   - Товарищи! К нам едут рабочие Чехии и Словакии, чтобы посмотреть, как мы бедствуем, и поддержать наши требования...
   - ...Жаль, - сказал Олекса своим товарищам, - что поезда из Праги ходят точно по расписанию. Не успеет Мирослава.
   Один из коммунистов, в форменной куртке и фуражке железнодорожника, начал пробиваться сквозь толпу к зданию вокзала. Он вошел в комнату дежурного:
   - Видишь? - указал в окно на снующих по перрону полупьяных людей.
   - Никогда такого не было, - срывающимся голосом сказал дежурный по станции.
   - Задержи пражский... Дай красный по линии...
   - Не имею такого права! - побледнел дежурный. - С работы погонят, если не посадят, а у меня пятеро на шее, пять ртов голодных...
   - Давай красный... От имени крайкома партии прошу... Кровь ведь здесь прольется! Весь сброд сюда сползся... И все жандармское воронье слетелось!
   Дежурный, отчаянно махнув рукой, включил красный на семафорах.
   А в кабинете начальника станции, где расположились полицейские чины, Бращак и его подручные, уже предвкушали скорую расправу с делегацией пражан. Полицейский полковник сказал одобрительно Бращаку:
   - Неплохо поработал... Сколько людей вывел?
   - Сотни две, не меньше.
   - Да наших с сотню наберется... Сила! Где Будяк? - спросил громко, чуть ли не с воодушевлением.
   - Здесь я! - откликнулся Будяк.
   - Готова депутация?
   - Так точно!
   - Значит, подходите к вагону с этими пражскими коммунистами и говорите: так, мол, и так, не желаем мы, народ, видеть вас, чешских колонизаторов, на своей земле. Убирайтесь! Во избежание несчастных случаев из вагона выходить не советуем. Ясно?
   - Куда ж яснее! - щерил редкие зубы в злорадной ухмылке Будяк.
   - Только смотри мне, не перепутай чего, а то три шкуры спущу и солью присыплю! Дыхни!
   - Так я трошки... для бодрости, - не испугался грозного тона Будяк.
   - Лайдак! - сплюнул в угол полковник. - Выметайся на перрон.
   - Что там происходит? - неожиданно осипшим голосом спросил Бращак, выглянувший в окно.
   Пражский поезд, выглянувший из-за поворота, споткнулся о красный свет семафора и замер, паровоз недовольно швырялся сизым паром.
   - Что произошло? - заволновались и коммунисты-пражане, окружив в тамбуре вагона Юлиуса Фучика.
   - Не знаю, - ответил Фучик, - но, наверное, что-то серьезное, раз задержали скорый. Не всем здесь по вкусу наш приезд...
   - Когда в этой стране будет порядок? - ворчал солидный пассажир, обращаясь к своему соседу. - У меня встреча с самим губернатором назначена.
   - Земелькой или лесом интересуетесь?
   - Изучаю конъюнктуру, - уклонился от ответа толстосум.
   - Богатый край... Лес, земля, уголь, рабочие руки - за копейки... Благодать!
   А на вокзале обстановка накалилась до предела. Олексу и его товарищей провокаторы окружили плотным кольцом, теснили от перрона, размахивали короткими дубинками. Побледневшая Сирена прижалась к Олексе.
   - Забьют? - спросила почему-то шепотом.
   - Могут, - неопределенно проговорил Олекса. Он взглянул на часы задерживалась Мирослава с поддержкой.
   - Олекса! - взволнованно сказала Сирена. - Если что случится, знай, я тебя очень люблю...
   - Вот теперь ничего не случится, - улыбнулся Олекса. - Мирослава успеет, она должна успеть!
   Кое-где уже вспыхнули потасовки.
   На бирже труда в это время шел быстрый митинг...
   - Товарищи безработные! - Мирославе изменила сдержанность, она страстно, горячо обращалась к толпе хмурых, потрепанных жизнью людей. Там, на вокзале, жандармы собрали всю городскую гниль, провокаторов и погромщиков, чтобы задушить правду о нашей жизни, о нашей с вами беде. Так неужели же допустим такое?
   - Нам что до того? - сказали из толпы. - Ты нам работу дай! Какую угодно, но чтобы хоть на хлеб заработать!
   - Товарищи! - уже тихо сказала Мирослава. - Неужели не понимаете? Эти люди из Праги ради вас сюда приехали, а их...
   По толпе безработных прошел гул. Несколько человек - вожаки - вышли вперед.
   - Двинулись, хлопцы, - скомандовал молодой парень и лихо бросил кептарь на плечо. - Такой случай, что надо помочь...
   Из комнаты дежурного по станции хорошо было видно, как на вокзальную площадь вступают безработные. Увидела их из кабинета начальника станции полицейские, Бращак и другие.
   - Это еще что такое? - побагровел начальник полиции.
   - Кажется, нам здесь больше делать нечего! - Бращак вытирал пот с лица.
   - ...Давай зеленый, - хлопнул по плечу дежурного железнодорожник-коммунист.
   Поезд плавно подкатил к перрону. Олекса встретил Фучика объятиями.
   - Вот мы и снова вместе! - радостно сказал другу. - Видишь, как нас встречают!
   Безработные выметали с перрона погромщиков.
   - Товарищи! Все на площадь! - крикнул Олекса, энергично вскочив на ступеньки вагона.
   Из здания вынесли стол, на него встали Олекса, Фучик, их товарищи.
   - Друзья! - говорил Фучик. - Рабочие Праги шлют вам свой братский пролетарский привет! Мы знаем, как вам тяжело живется в вашем прекрасном крае. Нет работы, нет хлеба, нет земли... В забастовщиков стреляют, в села посылают карательные отряды... Детей ваших в школах учат на чужом им языке, даже ростки украинской культуры пытаются уничтожить...
   Внимательно слушали Фучика участники митинга, слушали его и полицейские в кабинете начальника станции - окна открыты. Начальник полиции бросился к телефону.
   - Алло, управление? Отряд полиции к вокзалу! С оружием...
   - Не делайте глупостей, - сказал Бращак. - Представляете, каким эхом по стране покатятся эти выстрелы?
   Теперь говорил Олекса:
   - Спасибо рабочим Чехии и Словакии за поддержку. Мы знаем, - это чешская буржуазия набрасывает на нас ярмо, а рабочий класс Чехословакии протягивает нам руку помощи. Передай, товарищ Фучик, Центральному Комитету партии, товарищу Готвальду: мы боролись и будем бороться до конца вместе с нашими чешскими и словацкими братьями по классу! Да здравствует пролетарский интернационализм!
   Олекса и Юлиус спрыгнули с "трибуны". К ним пробилась сквозь толпу девочка-подросток.
   - Вот я и пришла к вам, - повзрослевшая Маричка сказала это решительно, но все-таки смущаясь. - Не прогоните?
   - Да тебя не узнать, Маричка! - радостно удивился Олекса. - А как дедушка? Живой?
   - Слава Йсу! - по-взрослому серьезно ответила Маричка. - Мой братик подрос, теперь он у деда поводырем будет. А мне дедушка сказал: "Иди к Олексе, брату Василя из Ясиней, он правильной дорогой тебя по жизни поведет".
   - Миро! - позвал Олекса. И когда девушка подошла, сказал ей: - Вот тебе помощница. Позаботься о ней, хорошей комсомолкой будет наша Маричка! Помнишь ее, Юлек?
   Фучик пожал приветливо руку смущенной девочке.
   "Энергично стоять и дальше во главе угнетенных масс и
   развивать борьбу".
   Олекса и Фучик зашли в маленький ресторан. Клиентами здесь были люди скромные: рабочие, приезжие крестьяне. Их встретил официант, но без обычного в таких местах подобострастного поклона.
   - Определи нас в уютный уголок, Иване, - попросил Олекса.
   Иван бросил внимательный взгляд на его спутника, признал своего.
   - Добре, товарищ Олекса, - ответил.
   Юлиус Фучик улыбнулся.
   - Популярная ты особа... товарищ Олекса.
   Они заняли столик в углу.
   - Иване, - сказал Олекса официанту после того, как сделал скромный заказ, - попроси хлопцев, - он кивнул на маленький оркестр на эстраде, пусть играют для гостя наши, закарпатские...
   Оркестр заиграл народные мелодии, Олекса и Фучик заговорили вполголоса.
   - Товарищ Готвальд передает тебе привет. Просил сказать, что ЦК окажет закарпатским коммунистам любую возможную помощь. А я... хочу своими глазами увидеть твое Закарпатье...
   - Может, напишешь? Здесь есть о чем писать... Борьба разворачивается нешуточная, ожесточенная...
   - По всей Чехословакии так... - задумчиво сказал Фучик. - Гитлер рвется к власти, и обстановка везде резко обострилась. Если фашизм победит - мы станем одной из его первых жертв.
   - Да, это ясно каждому здравому человеку, - подтвердил Олекса.
   - Плохо то, - говорил далее Фучик, - что в ЦК нет единства... Откровенные капитулянты, уклонисты, деятели с сектантскими замашками ослабляют наши силы. Трудно приходится товарищу Готвальду. Но скоро с разбродом будет покончено...
   - Давно пора, - горячо поддержал Олекса. - Сейчас мы должны особенно заботиться о сплоченности, о единстве перед угрозой фашизма и войны... В нашей организации подавляющее большинство выступает именно за это! Нельзя во время боя болтаться на нейтральной полосе...
   - Товарищ Готвальд поручил передать, - после паузы сказал Фучик, что ЦК намерен в скором времени рекомендовать тебя первым секретарем крайкома партии...
   - Мне бы опыта побольше, - смутился Олекса.
   - Мы свой опыт приобретаем в борьбе.
   В зал вошла Сирена. Олекса увидел ее, поднял руку.
   - Добрый вечер, товарищ Фучик, - сказала Сирена.
   - Вечер добрый... Только зови меня просто Юлеком.
   - С радостью, - Сирена просияла. - Как Густа?
   - Шлет тебе привет. Приглашает в гости.
   - Хорошо бы, - мечтательно протянула Сирена. - Олекса, вокруг ресторана полно шпиков. И наглые такие... Один мне говорит: "Передай своим, пусть заканчивают беседу, а то прохладно стоять..."
   Юлиус расхохотался.
   - Ну и ну! У вас тут по-домашнему...
   - Город небольшой, все друг друга знаем... Я уже привык к сопровождению - наступают на пятки, но пока не наглеют... А померзнуть мы их заставим, уйдем черным ходом...
   "Время не ждет. Положение чем дальше, тем
   напряженнее".
   По улицам и площадям Берлина шагали отряды штурмовиков. Коричневые истово чеканили шаг, дружно вскидывали руки в фашистском приветствии. У рейхстага бесновалась огромная толпа - ждали появления Гитлера. Перед Берлинским университетом пылали костры из книг. С заводских конвейеров сходили снаряды, танки, пушки...
   Но волны беснующейся толпы не докатывались до мрачных серых стен массивного здания, в котором размещалось гестапо. Здесь в одном из тихих кабинетов за массивным столом просматривал документы молодой штандартенфюрер.
   Адъютант доложил ему:
   - По вашему вызову... Софья Бой-ко, - славянскую фамилию адъютант произнес по складам.
   - Пусть войдет, - ответил штандартенфюрер.
   Вошла миловидная девушка, одетая, как все берлинские женщины того времени, безвкусно, но с претензией на переменчивую моду.
   - Здравствуйте, господин штандартенфюрер. Мне приказали...
   - Знаю, - полковник говорил отрывисто, чеканными фразами. - Вы поступаете в наше распоряжение. Формальности выполнены?
   - Да, - кивнула София, - я все подписала.
   - Аванс?
   - Получила...
   - Это вам за прежние заслуги. В принципе мы довольны и вашей преданностью идеям фюрера, и вашей информацией о настроениях среди курсантов спецшколы. Есть изменения в семейном положении?
   - Нет.
   - И быть без нашего согласия не может, - резко сказал полковник. Вашего... любовника... мы отправили... знаете куда?
   - Да, - опустила голову София, чтобы скрыть слезы.
   - Оттуда он не выберется. Не помешает вам выполнить особо важное задание. Для таких, как вы, это недозволенная роскошь - спать по любви.
   - Как прикажете, господин штандартенфюрер, - оправилась от удара София.
   - Вашим местом службы снова будет Закарпатье. Вы приедете туда с дипломом Венского университета. Наши люди позаботятся о том, чтобы вы заняли достойное место в обществе. Вы станете личным секретарем-стенографисткой хорошо знакомого вам пана Волошина... Он не станет вам мешать, - продолжал штандартенфюрер. - В этом крае есть единственная реально опасная для нас сила - коммунисты. Вы должны знать о них все...
   - Позвольте... - осмелилась перебить гестаповца София.
   - Нет! Я еще не закончил - вопросы потом. Вас наверняка попытается завербовать местная полиция - поторгуйтесь, но не особенно сопротивляйтесь. Начальник полиции - наш давний друг, но о вашей миссии он не знает... Вопросы?
   - У меня нет вопросов, - встала и вытянулась София.
   - Уже лучше, - проворчал гестаповец. - После инструктажа в наших отделах собирайтесь в путь.
   Он протянул ей фотографию Угрюмого.
   - Запомните этого человека. Его приказы для вас - закон.
   ...Родное село Софии лежало у самых гор.
   Посреди села, на возвышенности, красовалась ухоженная церковь. К ней примыкал дом священника с большим садом.
   София соскочила с брички, легко побежала к дому:
   - Мамо! Тато! - крикнула у порога.
   Выплыла мать, грузная, с ключами у пояса.
   - Доченька! Слава Йсу! - София утонула в ее объятиях.
   - А где отец?
   - На службе, - указала попадья на церковь, где на паперти толпились люди.
   - Боже! - умиленно шептала София. - Будто в детство возвратилась...
   Она еще раз поцеловала мать и пошла по дорожке к церкви, пробралась через молящихся поближе к алтарю.
   Священник вел службу:
   - Фюреру германского народа... Адольфу Гитлеру... многие лета...
   - Многие лета... - взревел полупьяный дьякон.
   Верующие удивленно смотрели на своего священника, несколько старух умиленно закрестились
   София тихо пошла к выходу.
   Она была в саду, когда к хате подкатил тарантас. В нем важно восседал Будяк.
   - Ой, кто к нам приехал! - помчалась навстречу ему София.
   Стол попадья накрыла им под старой яблоней. Отец-священник осуждающе посмотрел, как София и Будяк лихо опрокинули граненые рюмки, и скрылся в доме.
   Попадья ласково улыбалась Будяку.
   - Файный хлопец, - улучила она минутку, чтобы сказать это дочке. Будяк вырядился как для вечернего променада. Он и София выпили еще.
   - Что нового? - спросила раскрасневшаяся София.
   - А ничего! - беспечно ответил Будяк. - Твой Августин ждет, когда ему Гитлер власть подарит... Бращак все такой же желтый и злой. Грызутся с Бродием и другими, будто и не из одной своры... Выпьем?
   - Выпьем... А как узнал, что я здесь?
   - Угрюмый послал... Чтоб, значит, не задерживалась.
   - Перейдем в хату, - предложила София. - Прохладный вечер сегодня...
   Они взяли со стола бутылки, хлеб, сало, другую закуску.
   - Не туда, - прошептала София, когда Будяк ткнулся в одну из дверей.
   Через несколько дней София увиделась с Угрюмым. Они шли по аллеям городского парка. Здесь их разговор никто не слышал.
   - Как Волошин встретил? - спросил Угрюмый.
   - Радостно, - улыбнулась София.
   - Поддерживайте с ним хорошие отношения, - сказал Угрюмый. - Если надо будет... Словом, соображайте сами, наш Августин далеко не святой...
   София смотрела на Угрюмого преданно и понимающе.
   - Вы знакомы с новым коммунистическим лидером, Олексой?
   - Да, - удивилась София, - я недолго учила его...
   - Вот Олексой займитесь всерьез... Это приказ.
   - Бесполезно, - твердо сказала София. - Ни завербовать, ни переубедить его невозможно. Это я знаю точно.
   Она вдруг ясно увидела себя и Олексу в Ясинях, много лет назад. Он шел по селу с фанерным чемоданчиком в руках. Был воскресный день, в церкви только что закончилась служба. София вышла на паперть вместе с отцом, заметила Олексу, сказала:
   - Я скоро приду.
   - Не надо бы тебе знаться с тем коммунистом, - недовольно проворчал священник.
   - Пустое говорите, - передернула плечами София.
   - И отец у него был бунтарского рода, а старшие братья - так те среди коммунистов в селе главными стали, - настаивал священник.
   София уже подходила к Олексе.
   - Куда собрались?
   - В Мукачево...
   - В науку?
   - Как получится, - ответил неопределенно Олекса. Под взглядом односельчан, с любопытством рассматривавших его и дочь священника, он чувствовал себя неловко.
   - Я вас провожу, - предложила София.
   Они пошли к околице Ясиней, к широкой поляне. На ней обучалась верховой езде группа хлопцев. Они прыгали на бегу в седла, брали барьеры.
   - Вот с кем вам надо быть, Олекса, - сказала София.
   - С кулацками сынками из "Сельской конницы"? - Олекса пожал плечами.
   - Зачем вы так? - примирительно сказала София. - "Сельская конница" это сугубо спортивная организация. Посмотрите, как прекрасны всадники на фоне наших гор!
   - Оно конечно... - иронически протянул Олекса. - На коне сподручнее... топтать лесорубов... Нет уж, в помощники жандармов меня не затащат!
   - Не пойму я вас, - сказала София. - Вы - русин, гуцул с дедов-прадедов...
   - Я украинец! - Олекса ответил ей с вызовом. - Нас могут называть как угодно - русинами, карпатороссами, но мы - украинцы!
   - Не надо горячиться, - София ласково тронула его за плечо. - У нас с вами... и с теми, кто на конях, - она указала на всадников, - одна земля, одна отчизна - Карпаты!